Б а л и н т (читает). «Я сорвал эту ветку вереска… Осень мертва давно…» (Неожиданно.) А что такое вереск?
К о м е н д а н т. Здесь только я вправе задавать вопросы. Говорите о стихах.
Б а л и н т. Превосходные стихи… И перевод вполне удался.
К о м е н д а н т (сует листок под нос Юлии). Что вы скажете насчет этого почерка? Вы узнаете его?
Ю л и я. Вижу, что это почерк смелого и одаренного человека.
К о м е н д а н т. Ага! Вот оно что!
Ю л и я. Мне приходилось заниматься графологией… «Осень мертва давно»…
К о м е н д а н т. Молчать! Я запрещаю вам разговаривать между собой!
Ю л и я. Я читала стихи.
К о м е н д а н т (Балинту). Вы признаетесь?
Б а л и н т. «На земле мы с тобой не встретимся».
К о м е н д а н т. Я же сказал!
Б а л и н т (берет у него из рук листок). Это здесь написано.
Ю л и я. «…мы с тобой не встретимся…».
К о м е н д а н т. Молчать!
Ю л и я. «Но я жду тебя все равно…». Это тоже здесь написано.
К о м е н д а н т. Не подлежит никакому сомнению, что вы тут жили. Личность ваша установлена, вы опознаны…
Б а л и н т. Люди, которые тут жили, мечтали жить только друг для друга и для человечества… Нам этого не удалось. Мы не те люди.
В и к т о р (в глубине сцены, с невольной радостью в голосе). Спаслись?
С о л д а т. Нет. Вошел капитан.
Входит Х е н к е р, закрывает за собой дверь, с удовлетворением видит, что облава принесла ему желаемые результаты.
Х е н к е р (напевает). «Мудрей не выдумает речи ни Цицерон…». (Обычным голосом.) Как мне помнится, здесь под окном есть вход в подвал. (Коменданту.) Там и поставишь их к стенке.
Ю л и я. Мы сейчас умрем?
Б а л и н т. Это не будет больно.
К о м е н д а н т (подталкивая их к двери, скороговоркой бубнит). Согласно статье закона тысяча девятьсот двадцатого года об усилении охраны существующего строя и последующих к этой статье дополнений, а также соответственно с параграфом статьи закона об изъятии ковров…
Ю л и я (уходя). Мы сейчас умрем?
К о м е н д а н т (все быстрее). Уголовно-процессуальное право военного времени исключает возможность обжалования смертного приговора и подачи прошения о помиловании.
Ю л и я. Мне чудится, что все это уже происходило с нами когда-то. Но только это и было нашей жизнью. (Уходит.)
К о м е н д а н т выходит за Юлией.
Б а л и н т. Встречи я буду ждать.
Г о л о с Ю л и и (из-за сцены, бодро). Ау!..
Б а л и н т. Ау!..
За сценой звук выстрела.
Хенкер пристально смотрит на Балинта.
(Едва слышно.) Останови время, Юли! (Уходит.)
Виктор сидит сгорбившись, сжимая руки ладонями. Критик, побледнев, наблюдает за происходящим. За сценой звук выстрела.
В и к т о р (с отчаянием в голосе). Нет! Нет! Это, должно быть, хлопнула дверь!
К р и т и к (встает). Как хотите, но даже романтически настроенные мечтатели не в силах изменить рокового конца. Воскреси их хоть сотни раз в своем воображении, конец все тот же… Они погибли… Сомнений нет… Ушли из жизни безвозвратно! (Идет к выходу, но сталкивается с вошедшей цветочницей.) Кто вы такая? Как вы сюда попали?
Ц в е т о ч н и ц а. Однажды я приносила сюда цветы. Поэт, что писал такие чудесные стихи, еще живет тут?
В и к т о р. Он тут жил.
Ц в е т о ч н и ц а (с живостью). Нынче, когда я ехала в трамвае, мне показалось, будто я видела его на улице, в толпе. И рядом с ним ту самую миловидную женщину.
К р и т и к (обомлев, восклицает). Сколько же у них жизней?
Входят Ш а н д о р и К а р о й, идут на авансцену.
Ш а н д о р.
Если живы мы с тобой, быть может,
Те, кто пал за нас, себя продолжат
В нашей жизни, в памяти, в любви.
К а р о й.
Если чувствуешь: слабеет голос,
Вспомни тех, кто за тебя боролся,
Тех, непобедимых, позови.
Ц в е т о ч н и ц а.
Хризантем не надо им унылых,
Розы пусть цветут на их могилах,
Хоть могил мы этих не найдем.
В с е т р о е.
Розы пусть из жизней их пробьются,
Пурпуром к нам павшие вернутся,
Жертвы их пылают пусть огнем!
Ш а н д о р.
Их любовь, их памятное время
В каждое вторгаются мгновенье,
Пребывают с нами их года.
К а р о й.
Мы идем по следу этих судеб.
После нас счастливей время будет
И таким пребудет навсегда!
Ц в е т о ч н и ц а и Ш а н д о р.
И не только из стихов поэта,
А из камня, из травы, из света
Поднимается живая мысль.
В с е в м е с т е.
Не транжирь отпущенные годы,
Помни, как добились мы свободы,
Защищай свободу и борись!
З а н а в е с.
Ласло НеметБОЛЬШАЯ СЕМЬЯ{36}
Перевод Н. Денеш.
Э р н ё Б о д о р.
К а т а — его жена.
В и ц а — его дочь.
П е т е р — его сын.
А н д р а ш С и л а ш и — учитель-пенсионер.
Г а р а — домоуправ.
К л а р а — уборщица.
Л и д и М э с л е н и — студентка.
В е р а — подруга Лиди.
К а р ч и В о г е л — жилец.
Ш а н д о р Т о т — его друг.
С л е с а р ь.
Действие первое
Кабинет в доме Бодоров, окна выходят на улицу. Слева сплошная стена с установленными на металлических подставках книжными полками, посередине большой проем для раздвижного рекамье. В глубине вход в холл. Справа посредине дверь в детскую. На этой стене также книжные полки. На переднем плане справа в углу у окна большой письменный стол, по обеим сторонам его — стулья. В другом углу цветы: рододендрон, санзаверия. Слева от двери, ведущей в холл, небольшой стол и два кресла. Судя по обстановке, люди прожили вместе годы, но их вкусы и интересы различны. На книжных полках слева стоят беллетристика, книги по экономике и технике, некоторые из них без переплета, видны несколько библиофильских изданий, плашмя лежат альбомы с репродукциями. Эта стена — яркое пятно, с которым хорошо гармонирует желто-красная обивка кресел и светлая мебель. Справа в отдельном шкафу главным образом естественнонаучные труды в более солидных темных переплетах, рядом большой, покрытый стеклом письменный стол со старомодным креслом. Справа на столе груды книг, папки, у противоположной стороны стола скамеечка для ног. При поднятии занавеса К а т а стоит у письменного стола, по всей вероятности, она только что вошла, потому что сумка ее, полная продуктов, лежит на столе. Она просматривает различные открытки и пригласительные билеты, не поднимая их со стола. Затем, резко отбросив их, страдальчески прижимает ладони к вискам.
В и ц а (выглядывает из соседней комнаты и с умоляющим видом протягивает ей белую нижнюю юбку, затем вытаскивает из-за спины гладильную доску). Ма-а-ам!
К а т а. Может, ты хоть раз сама выгладишь?
В и ц а. Но ты же знаешь, что я не умею.
Ката берет гладильную доску и устанавливает ее между письменным столом и придвинутой к нему подставкой для цветов.
В и ц а. Я так тебя ждала… Думала, забудешь, что мне нужно идти на свидание.
К а т а. Петер дома?
В и ц а. Петер? Да-а, дома.
К а т а. Он занимается?
В и ц а. Лежит на диване и читает какую-то пьесу.
Раздается звонок в дверь, В и ц а выбегает, оставляя дверь открытой.
К а т а (включает утюг и расправляет на гладильной доске юбку). Кто это? Папа?
В и ц а (входя). Какой-то дяденька. Говорит, твой старый знакомый…
К а т а. Мой?
За Вицей входит С и л а ш и.
(Взглядывает на него, ставит утюг на доску.) Простите, вы по какому делу?
С и л а ш и. Прошу прощения, что не представился. Мне было интересно, узнаете вы меня или нет…
К а т а. О, конечно… Ваш голос мне сразу…
С и л а ш и. Я всегда любил такие эксперименты и в жизни…
К а т а (взвизгивает). Господин учитель! Дядя Банди… (Оставляет утюг на доске и идет к Силаши; с минуту колеблется, обнять ли его, но затем горячо пожимает ему руку обеими руками.)
С и л а ш и. Я думал, в этой маскарадной маске, которую надевает на нас старость…
К а т а. О нет! Вы не правы… Просто это от неожиданности. Сколько лет мы не…
С и л а ш и. Двадцать три…
К а т а. Как только я услышала ваш голос… Нет, ни за что на свете не соглашусь, будто я не узнала вас. Ведь вы почти не изменились. (Смотрит на него.) Я уже давно привыкла к вашей седине.
С и л а ш и. Да и кое к чему другому…
К а т а. Я, наверно, изменилась куда больше…
С и л а ш и (смотрит на нее). Нет. Только, пожалуй… больше стали походить на самое себя. Вы скинули…
К а т а. Молодость?
С и л а ш и. Которая уже и тогда служила вам маской… Кажется, что-то горит?
К а т а (хватая утюг). Ну конечно…
В и ц а (испуганно). Моя юбка?
К а т а. Нет, не юбка… Дядя Банди столь же наблюдателен, как и раньше на уроках физики…
В и ц а. Мамочка… Мне нужно собираться… Ты ведь выгладишь… (Показывает на юбку и выходит.)
К а т а (с некоторой досадой). Ладно, ладно… Выглажу… (Выворачивает юбку.)