Я уже привыкла, что даже в праздничные дни мне преподносят подобные сюрпризы… (Со смехом, Силаши.) Остаться в субботу вечером дома, с ее точки зрения, — моральное самоуничтожение.
С и л а ш и. И, разумеется, нижнюю юбку-колокол может выгладить только мамочка.
К а т а. О, вы так разбираетесь в моде?
С и л а ш и. Кто был учителем в женской гимназии…
К а т а. Тогда мы этого не замечали.
С и л а ш и. Или я так ловко это скрывал… Когда я иной раз по утрам прохожу мимо женской гимназии и думаю о своих коллегах, которые спустя несколько минут начнут там урок, то невольно обращаю внимание на фигурки сегодняшних девочек, спешащих в школу.
К а т а. И все же вы им изменили. Сами попросились к мальчикам…
С и л а ш и. Да, последние двадцать лет я преподавал в Сентеше.
К а т а (задумчиво). Должно быть, у вас на то была причина… Но вам следовало бы сохранить привязанность к нам, своим старым ученицам. Мы так ждали вас на нашей встрече в день десятилетнего юбилея. Весь смысл этой встречи был в том, что и вы пожалуете…
С и л а ш и. Да, помню, мне в тот день позвонили с утра. Можете представить, какой это был для меня соблазн…
К а т а. Мы были так огорчены…
С и л а ш и. Я все учел… И ту сердечную боль, которую я мог бы причинить кое-кому своим приходом…
К а т а. А сейчас? Что вы делаете в Будапеште? Уж не откомандировали ли вас на курсы повышения квалификации?
С и л а ш и. На курсы? Нет, меня уж больше не пошлют на курсы. Увы, я пенсионер. А в Будапешт я переехал в семью дочери.
К а т а. Как, она уже замужем? Маленькая…
С и л а ш и. Эмма… Да, замужем. Вышла за моего молодого коллегу. Даже их сынишка уже в таком возрасте, когда дедушка может быть столь же заботливой няней, как и бабушка.
К а т а. А бабушка… тетя Бора?
С и л а ш и. Она навсегда осталась в Сентеше… Рак… Так что маленькому Банди приходится довольствоваться моим обществом…
К а т а. Это единственное, в чем я завидую вашему внуку, — у моих детей нет такого деда.
С и л а ш и. Но ваши дети уже большие. Эта девочка…
К а т а. Она младшая. Тем более. (С наигранной живостью.) Я даже не могу выразить, как вы осчастливили меня своим посещением. Как я ждала, что вы возьмете вдруг да нагрянете. Когда я была еще студенткой и потом, уже будучи замужем.
С и л а ш и. И вот в один прекрасный день, когда меня уже давным-давно не ждут, я все-таки появился, как собственная тень.
К а т а. Но как вы разузнали, где я живу? Вы знали мою фамилию по мужу?
С и л а ш и. Да, из присланного приглашения на свадьбу.
К а т а. Ну, разумеется, несравненная память господина учителя…
С и л а ш и. А кроме того, скромный провинциальный учитель, стараясь не быть назойливым, все же внимательно следит за судьбой своей лучшей ученицы.
К а т а. Лучшей…
С и л а ш и. Несколько лет назад к нам в гимназию попал молодой коллега, который слушал ваш спецкурс. Некий Сегё.
К а т а. Как же, помню… Не так-то много у меня было слушателей.
С и л а ш и. А к тому же ваши научные статьи… в «Вестнике физики».
К а т а. О, если б я знала, что вы их тоже читаете… Мне было бы за них еще более неловко.
С и л а ш и. Нет, почему же? Они очень интересны. Особенно прошлогодняя, об элементарных частицах.
К а т а. Это всего лишь научно-популярный очерк, не более. Стоило ли тратить столько сил на то, чтобы их автор стал чем-то большим, нежели просто машинистка или секретарша.
С и л а ш и. Замечательно и то, что человек может жить в атмосфере науки. Может просматривать самые свежие журналы, вести семинары, следить за новейшими научными достижениями.
К а т а. Постепенно и эти занятия становятся такой же обязанностью, как исправление курсовых работ, покупка продуктов, глажка модных юбок…
С и л а ш и. Да, вы, женщины, мало выиграли от эмансипации.
К а т а. А вы читали мою кандидатскую диссертацию? Теория относительности в электродинамике.
С и л а ш и. А как же… В диссертации было немало оригинального. Я даже хотел вас поздравить…
К а т а. Я тогда собиралась послать ее вам. Но потом решила, что пошлю следующую работу… Которая была бы достойна ваших ожиданий. Но позже уже нечего было посылать. Да и стареешь тем временем. Самый старший по возрасту ассистент на кафедре. Вы же знаете, как смотрят молодые гении на застрявшую в ассистентах старуху. (С живостью.) Впрочем, я не собираюсь жаловаться. Просто надо признать тот печальный факт, что из меня ничего путного не вышло… А теперь пора и порадоваться нашей встрече. Ведь то, что вы здесь… Чем я обязана вашему приходу? Лишь тем, что вы переехали к дочери в Пешт?
В и ц а (заглядывает в комнату). Мамочка, юбка готова?
К а т а. Да, можешь взять.
В и ц а. Как по-твоему, какие туфли к ней надеть?
К а т а. Красненькие.
В и ц а. А можно я надену твои?..
К а т а. Ну что ты спрашиваешь?
Вица берет юбку и уходит к себе.
(Силаши.) На мою беду у нас одинаковый размер ноги.
С и л а ш и. Да, вы схожи не только в этом. Ваша дочка очень напоминает ту девушку, что сидела на третьей парте… около окна.
К а т а. К сожалению, мы похожи только внешне. Характер у нее, скорее, отцовский. В сыне гораздо больше моего. Хотя он иной раз меня пугает. (Зовет сына.) Петер!
Г о л о с П е т е р а. Да?
К а т а. Зайди-ка на минутку. Хочу тебя кое-кому представить… Тому, о ком я тебе много рассказывала.
Входит П е т е р с раскрытой книгой в руках, безучастно смотрит на старика.
Господин учитель Силаши.
П е т е р. Да, слышу. Легендарный господин учитель Силаши! Мама обычно из-за вас жалеет меня.
С и л а ш и (улыбаясь). Жалеет?
П е т е р. Да, потому что у меня нет такого учителя, как вы. Который мог бы слегка навести порядок в моих мыслях.
С и л а ш и. А вы? Или… можно на ты?
П е т е р. Как вам угодно. Взрослые имеют право обращаться ко мне, как они хотят.
С и л а ш и. А вы не разделяете мамино мнение?
П е т е р. Нет, я не думаю, чтоб в моих мыслях — как это представляет себе мама — кто-либо мог навести порядок… Двадцать лет назад вообще было легче привести в порядок мысли любого человека.
С и л а ш и. Я чувствую это на собственном опыте. Только я думал, это оттого, что я состарился…
П е т е р. Возможно, и вы постарели. Только молодежь нынче не склонна быть… простофилями… И если молодые люди и считают себя достойными жалости, то вовсе не оттого, что обожаемый учитель в минуты их юношеского умиления не смог накинуть им на шею аркан.
К а т а. Ты слишком торопишься выложить свои карты…
П е т е р. Я думал, ты позвала меня, чтобы представить. Но если тебе угодно, я могу отвечать, как на приемных экзаменах в институте.
С и л а ш и. Ни в коем случае… Ведь тогда я не узнаю, почему нынешняя молодежь жалеет себя. А это очень важно — знать, почему то или иное поколение жалеет себя.
П е т е р. Почему? Ну, хотя бы потому, что у нас нелады с правдой.
Ката и Силаши переглядываются.
С и л а ш и. Можно полюбопытствовать, что за книгу вы читаете?
П е т е р. Вы все равно с ней не знакомы. Это книга одного швейцарского писателя…
С и л а ш и (не глядя на книгу). Дюрренматт. Мой зять филолог, поэтому я случайно знаю… Интересная книга?
П е т е р. Несомненно. Жаль, что я не совсем понимаю. Плохо знаю немецкий.
С и л а ш и. А почему вы не читаете переводы его произведений?
П е т е р. Я уже все прочел. (Уходит.)
К а т а. Вот видите…
С и л а ш и. Если учесть исходные данные, это весьма обнадеживающее уравнение.
К а т а. Вы серьезно?
С и л а ш и. Вы же знаете, я всегда говорю серьезно.
К а т а. Значит, он не безнадежен? Вы тоже считаете, что в нем есть какое-то рациональное зерно… Мы столько спорим об этом с его отцом.
С и л а ш и. Угол зрения педагога, конечно, намного удобнее родительского. Ему не обязательно пребывать в постоянном беспокойстве.
К а т а. Да. (Смеется.) Ваши формулировки по-прежнему точные. Лучше и не определишь, что самое тягостное в роли родителей! Постоянное беспокойство. Родители считают себя несерьезными, беспечными, если это беспокойство не сжимает им сердца. Но как же мне о нем не беспокоиться? Вы только подумайте, какая спесь! Эта постоянная готовность к выпаду. Эти неверно понятые идеалы. Я уже смирилась с мыслью, что его не примут в институт. Он хотел бы стать врачом. Только бы его сейчас, в последний год, не вышибли из гимназии. Я не хочу всего говорить… Даже из того, что я сказала, можно себе представить, что мне приходится выдерживать. Как я вынуждена порой подавлять в себе желание встать на его сторону!
С и л а ш и. Эти значительные перемены в нашей жизни создают значительную дистанцию между родителями и детьми…
К а т а. Да, пугающую дистанцию… Я часто ощущаю, что подобное отдаление вовсе не предусматривалось. Вот, к примеру, я и дочь. Хоть я иной раз и чувствую, что выросла в другой атмосфере, я ближе стою к нынешнему миру… Не только потому, что выросла в бедной полукрестьянской семье и знаю, что именно изменилось… Речь идет о той вере, согласно которой человек живет и которая трудно укладывается в формулы! Меня воспитывали в духе следования долгу, и это вы, мои учителя, привили мне: если я этим поступлюсь, вокруг меня все рухнет. И сейчас, даже если б я захотела, я не смогла бы отступиться от своего долга. У моей дочери иное, непонятное для меня кредо: стремление к наслаждению. Сын же, в котором есть что-то благородное, живет в состоянии постоянного бунта, словно та материя, из которой я столь спокойно и естественно сформировалась, никак не может понять законы кристаллизации.
С и л а ш и. Может, это потому, что перед ним нет готовых схем. И он все должен понять сам, даже схему сетки кристалла.
К а т а. Вы так думаете, дорогой дядя Банди? Как хорошо, что вы пришли. Разве с чужими об этом поговоришь… Просто удивительно, что двадцать три года спустя именно сейчас вы… Нет, есть все-таки на свете телепатия… Вы уж простите меня, дядя Банди, за мой вопрос, но как вам пришла в голову мысль…