В течение картины освещается то одна, то другая комната, то обе вместе, как того требует действие.
На сцене темно. Открывается дверь в маленькую комнату. Л у с и н д а входит со свечкой в руке, комната постепенно освещается. За Лусиндой появляется мокрый, ободранный Д о н - К и х о т. Лусинда ставит подсвечник на стол, оправляет узкую постель, похожую, скорей, на скамейку.
Д о н - К и х о т (падает на грубо сколоченную табуретку). Какие злодеи! Вот распутники! Сбросили в ров с водой! Теперь у меня в бороде квакают лягушки!
Л у с и н д а. Сеньор рыцарь, прошу вас, потише! Как можно тише! В соседней комнате все слышно, а это комната моей госпожи.
Д о н - К и х о т. Госпожи? Что вы говорите? Какие тут могут быть госпожи, кроме той, которая в образе прелестного цветка стоит сейчас передо мной.
Л у с и н д а. К сожалению, сеньор рыцарь, я всего лишь служанка, меня зовут Лусинда. Но, возможно, меня скоро переведут в горничные, если удастся заслужить благоволение моей госпожи.
Д о н - К и х о т. Какая скромность! Почти на грани притворства! Ваша застенчивость нелепа! Служанка! Горничная! Хотите уверить меня, что эти покои (показывает вокруг рукой) — комната служанки, этот сверкающий свод — известка и что я сам заколдован! Нет, герцогиня, тысячу раз нет! Существует колдовство, но существует и реальность. Колдовство — это все, что нам кажется, реально то, что мы себе представляем.
Если дьявол за мной придет,
Я придумаю льва тогда,
Защити меня, лев, — скажу
И пошлю на страшило вперед.
Л у с и н д а. Это чудесно, сеньор рыцарь, но повторяю вам, еще и еще раз повторяю, что моя госпожа…
Д о н - К и х о т. Чтоб ей пусто было, вашей госпоже! Пусть пауки высосут ей глаза! Пусть овцы выщиплют ее волосы!..
Л у с и н д а. Моя госпожа живет в покоях по соседству…
Д о н - К и х о т. Эта дура, тупица!.. Эта балда!.. Эта сука!..
Л у с и н д а. Очень прошу вас, не спешите ругаться… Моя госпожа, сеньор рыцарь, Дульсинея Тобосская.
Долгая пауза.
Из соседней комнаты едва доносятся смех и пение.
Д о н - К и х о т (вскакивает с табуретки, кричит, как петух). Ка-ка-как!
Л у с и н д а. Именно она, сеньорита Дульсинея!
Д о н - К и х о т (падает на колени). Она?
Л у с и н д а. Да, она.
Д о н - К и х о т. Так за этой стеной (нюхает воздух) чудесное благоухание ее прелестей! (Хватает Лусинду за руку.) И эти руки обслуживают ее! Эти нежные пальчики касаются ее! Снимают с нее туфельки, еще теплые от прикосновения ее божественных ножек? Причесывают и гладят ее нежные, как китайский шелк, волосы? И эти глаза впитывают в себя свет ее очей, огромных, как звезды Индии? Блеск яшмы, бирюзы и рубина разве могут тягаться с ее лучистым взглядом! (Стыдливо.) Скажи мне, Лусинда, видела ли ты ее полные, восхитительные округлые груди, сверкающие перламутром? Выпуклые линии ее бедер? Таинственную тень подмышек? (С еще большей застенчивостью.) Расшнуровывала ли ты золотые шнурки ее корсета, обвивающего тонкий, словно выточенный из слоновой кости, стан царицы Савской{60}?
Л у с и н д а. Нет, ваша милость, я еще не прислуживала госпоже, я только видела ее.
Д о н - К и х о т (полный неземных надежд). Ты ее видела!.. Ну, и что ты скажешь? Что ты скажешь мне, самому счастливому из женихов? (Долгая пауза.) Ведь она первая из всех дам? В Испании она, что Елена Прекрасная в Трое. Пусти меня к ней, Лусинда! Я стремлюсь к ней! (Бросается к двери.)
Л у с и н д а. Нельзя, сеньор рыцарь!
Д о н - К и х о т (кричит). Значит, и ты служишь злым волшебникам?
Зажигается свет в другой комнате, освещает будуар Дульсинеи. Ч е т ы р е с л у ж а н к и и д о н ь я Д о л о р о з а готовят одежду для Дульсинеи, которая из-за ширмы подает реплики. Крик Дон-Кихота испугал дам, которые разучивали новую песню у ч и т е л я п е н и я. Донья Долороза ищет, откуда мог раздаться крик, и открывает дверь в комнату Лусинды, но та, чуя опасность, уже спрятала рыцаря под кровать.
Д о л о р о з а (открывая дверь). Лусинда!
Л у с и н д а. К вашим услугам, донья Долороза!
Д о л о р о з а (подозрительно смотрит по сторонам). Здесь кто-то кричал?
Л у с и н д а. Здесь? (Оглядывается с видом полнейшей невинности.)
Д о л о р о з а. Очевидно, я ослышалась. (Возвращается в комнату Дульсинеи.) Неужели служанка прячет у себя кавалера?..
С л у ж а н к а. Возраст у нее подходящий.
Д о л о р о з а. Так-то оно так, но сеньор герцог этого не терпит. Знаете, как он следит за нравственностью. Даже в курятниках велел поместить кур отдельно от петухов.
Д у л ь с и н е я (выглядывает поверх ширмы). Сколько мне еще ждать корсета, девушки?
Д о л о р о з а. Портниха что-то исправляет в нем. (Служанкам.) В книге о хитроумном идальго Дон-Кихоте Ламанчском даны такие размеры сеньоры Дульсинеи, которые подошли бы, пожалуй, стрекозе или наяде, но уж, во всяком случае, не такой пышной даме, как она…
Д у л ь с и н е я. Что ты там обо мне болтаешь, Долороза?
Д о л о р о з а. Что швея долго копается. Но мы ее поторопим.
Д у л ь с и н е я. Я совсем закоченела! Сколько мне еще тут торчать голышом, как херувимчик? Я доложу об этом его светлости! Сеньор герцог!
Девушки начинают метаться по сцене, одна из них приносит корсет, подает Дульсинее.
Д о л о р о з а. Извольте, сеньора.
Д у л ь с и н е я. Хоть бы святая Аполлония избавила меня от этих мук, и кто их только придумал? Зачем мне для какого-то типа надевать на себя колоду? Лучше на костер взойти, чем терпеть тиски вокруг пуза. Ох! И сколько мне еще ждать всяких тряпок, шелка-бархата, пояса, пуговиц, пряжек. Для чего мне вся эта ерунда? Разве только, чтоб я, праведная христианка, потеряла веру в нашего господа Иисуса Христа!
На мгновение зажигается свет в комнате Лусинды. Д о н - К и х о т один подслушивает, приложив ухо к замочной скважине.
Д о н - К и х о т. Это ее небесный голос! Эолова арфа! Ангельское пение!
Д о л о р о з а. Простите нас, благородная сеньора! Вот и одежды, недостойные для облачения вашего величавого стана. Вы спрячете в них свою красоту, при взгляде на которую устыдилась бы и Венера. Но сначала попросим удалиться учителя пения.
У ч и т е л ь п е н и я с печальным видом уходит.
Пачка из пуха павы… (Передает за ширму Дульсинее вещи принимая их из рук служанок.) Чулки, сотканные из паутины африканского крестовика… Рубашка, отделанная брюссельским кружевом… Нижняя юбка из голландского полотна…
Д у л ь с и н е я (хихикает). Я самой себе во всем этом кажусь распутной девкой! (Поверх ширмы.) И это все подарил мне герцог?
Д о л о р о з а. Так точно, донья!
Д у л ь с и н е я. Бабушка твоя донья! (Прячется за ширму.)
Д о л о р о з а. Трудно ей ко всему этому привыкнуть!
Д у л ь с и н е я. Надо сознаться, что герцог — благородный сеньор, даже не видя меня, столько всего надарил!
Д о л о р о з а. Осмелюсь довести до вашего сведения, сеньорита, что скоро вас придет приветствовать сеньор жених. Хорошо бы вам поторопиться.
Д у л ь с и н е я. Черта с два тут справишься со всеми этими пуговицами, хоть они и алмазные! Иди сюда, милочка! (Втаскивает Долорозу за ширму.) Ой, щекотно!
Свет в комнате Дульсинеи гаснет, освещается комната Лусинды. Д о н - К и х о т все еще стоит на коленях, прильнув ухом к двери. Входит Л у с и н д а с подносом, уставленным холодной закуской, ласково трогает рыцаря за плечо.
Д о н - К и х о т (вздрагивает). Я был на небесах, ты вернула меня на землю! (Поднимается на ноги, стряхивает пыль с колен.)
Л у с и н д а. Не сердитесь, сеньор! Думаю, вам в самый раз закусить. Даже если душа парит. Посмотрите на меня, какая я легкая, как птичка, вот-вот вспорхну и полечу! Но и я ем. Вот, пожалуйста…
Д о н - К и х о т (садится на кровать, берет поднос). Надеюсь, в этом нет чеснока и других вульгарных приправ?
Л у с и н д а. Только ароматные пряности, сеньор рыцарь, доставленные из заморских стран судами именитого Кортеса{61}.
Д о н - К и х о т. Потому что очень скоро, через несколько мгновений, я буду беседовать с Дульсинеей.
Л у с и н д а. Будьте осторожны, сеньор рыцарь! Будьте очень осторожны!
Д о н - К и х о т. Зачем ты это мне говоришь? Почему я должен быть осторожен?
Л у с и н д а. Тут, в замке, уже есть один из таких, как ваша милость. Под вашим именем, сеньор рыцарь, он позорит вашу честь!
Д о н - К и х о т (крикливо). Ка-ка-как? Какой-то обманщик? Вор? Скоморох? Наглый подражатель?
Л у с и н д а. И светлейший герцог осыпает его почестями, подобающими вам, истинному рыцарю.
Д о н - К и х о т (начавший уже грызть куриную ножку, кладет ее обратно). Подобающими мне? А откуда тебе известно, девушка, что я и есть настоящий?
Л у с и н д а. Сама не знаю… Чувствую… сердцем чувствую.
Д о н - К и х о т. Настоящий! Да, но кто может нас рассудить? Кто представит доказательства подлинности того и другого? Какое зерцало отразит истину? У одного человека только два глаза, два уха, одно сердце и так далее. А у толпы много глаз, много ушей, но разве толпа никогда не ошибается? Кто подтвердит, что я — это я? Бывает, обманщику верят скорее, чем настоящему рыцарю. Хорошо придуманная ложь, заимствованная понемножку отовсюду, может показаться достовернее неуклюжей правды. Не бойся, Лусинда, я действительно настоящий, и моя рыцарская честь велит мне победить непобедимое, доказать невозможное: что Дон-Кихот есть Дон-Кихот.