(Жадно ест.)
В комнате Лусинды свет гаснет, в комнате Дульсинеи зажигается. Д у л ь с и н е я стоит, окруженная д у э н ь я м и. На ней нарядное ярко-зеленое шелковое платье, драгоценное ожерелье обвивает шею. Из-под подола чуть видны ножки в зелено-черных туфельках. Она очень хороша, эта тобосская крестьяночка, ставшая знатной дамой, полная статная брюнетка, пропорционально сложенная, с пышными прекрасными волосами. Хотя Дульсинея, а в действительности Альдонса Лоренсо, и постарела, но в ней еще много женского обаяния.
Д о л о р о з а. Вот вы и готовы, донья. Сеньорита Дульсинея очарует благородного рыцаря.
Д у л ь с и н е я. Думаешь, я его соблазню?
Д о л о р о з а (проводит рукой по платью Дульсинеи). Ах, эти холмы и долины! А в глазах сеньориты восходит сейчас луна!
Входит п а ж.
П а ж (смущенно докладывает). Дон-Кихот Ламанчский!
Входит Л ж е - Д о н - К и х о т. Дульсинея прихорашивается, дуэньи встречают его аплодисментами. На нем шелковый ярко-зеленый плащ до пола, на голове таз цирюльника — Мамбринов шлем. Лже-Дон-Кихот делает шаг вперед, низко кланяется. По знаку Долорозы дуэньи с ней вместе, пятясь и делая реверансы, уходят. На сцене остаются пленительная красавица и обманщик. Долгая пауза.
Д у л ь с и н е я. Поднимите лицо, сеньор кабальеро, а то, не дай бог, судорогой шею сведет.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Вы все еще, обожаемая госпожа, под властью волшебных чар?
Д у л ь с и н е я. Послушайте, рыцарь! Вот уже много лет вы позорите меня, шлете ко мне незнакомцев, уши прожужжали всякими россказнями, а мне только краснеть остается. Человек вы зрелый, темечко у вас должно было давно зарасти.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Тысячекратная награда моей верности, что я наконец вижу тебя, прекраснейший цветок Монтьельской равнины. У меня даже в глазах зарябило!
Д у л ь с и н е я. Откровенно говоря, не понимаю я герцога, не лезет мне в голову, ради чего он решил такому пугалу — покорно прошу на меня не обижаться, — как ваша милость, приемы да праздники устраивать, столько денег расходовать, за которые у нас в Тобосо можно целое стадо свиней купить.
Л ж е - Д о н - К и х о т. О, девственная красота! Хотелось бы мне, чтоб ты испытала силу моих объятий!
Д у л ь с и н е я. Вот-те и раз! Девственная красота! Тогда извольте объяснить мне, как попали ко мне сиротинки, один от первого моего законного мужа, другой от второго — упокой их и того и другого, господи! А ребята мои уже большенькие, по нескольку мер одной муки за месяц съедают!
Л ж е - Д о н - К и х о т (испуганно озирается по сторонам). Два мужа и двое детей? Не кричите об этом так громко! Ведь если старик… я хочу сказать, герцог узнает такое, тут же и конец нашему везению, и моему и вашему!
Д у л ь с и н е я. Какому везению? Думаете, я хоть что-нибудь из вашей болтовни понимаю?
Л ж е - Д о н - К и х о т. Так навострите уши или промойте их, что ли, только слушайте внимательно!
Д у л ь с и н е я. Какое вы имеете право? То мелким бесом передо мной рассыпались, то вдруг заговорили, как карманщик с площади Сан Сальваторе в Севилье{62}!
Л ж е - Д о н - К и х о т (радостно). Вам приходилось бывать в Севилье, добрая женщина? На площади Сан Сальваторе? Так ведь это мои родные места!
Д у л ь с и н е я (стыдливо). Когда я еще была девушкой… Служила там в доме у одних сеньоров. Одного из моих ребят я оттуда и принесла.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Послушайте, красавица, можно с вами начистоту?
Д у л ь с и н е я. Не разводите канитель, говорите!
Л ж е - Д о н - К и х о т. Речь идет о деньгах, не о сорняках… о золотых эскудо! Сможете себе такое именьице на них купить, красавица, что ваши сиротинки будут благословлять имя своей матери и после того, как вы в прах обратитесь.
Д у л ь с и н е я. Хоть речь идет о деньгах, не о сорняках, но слова ваши что сорняки. Все вокруг да около ходите, чем прямо сказать.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Старый хрыч (крутит пальцем у виска) придурковат. У него не все дома. Вбил себе в голову осчастливить другого дурачка — Дон-Кихота, прочитал об его разнесчастной жизни и решил все эти несчастья исправить. Но ведь Дон-Кихот выдумка, и Дульсинея выдумка, зато герцог со своей блажью — самый что ни на есть настоящий. И деньги у него настоящие. Целые мешки золота. Хватит и на то, чтоб грешки замолить. Столько свечей святой Лючии{63} сможете поставить, это и от глазных болезней помогает, или хотя бы святому Михаилу…
Д у л ь с и н е я (глуповато). Я обычно свечи пресвятой деве покровительнице вод ставлю…
Л ж е - Д о н - К и х о т. Ну хотя бы ей… Словом, деньги эти можно добыть, если с умом взяться за дело. Герцогиня! С этой минуты ваше великолепие будет только и исключительно доньей Дульсинеей Тобосской, той самой, которую вообразил владычицей своих помыслов безумец из тяжеленной книги. Только за дело надо браться с осторожностью. Ходят слухи, что вокруг замка бродит какой-то тип, называющий себя Дон-Кихотом. И еще говорят, будто он как две капли воды похож на меня. Такой же молодцеватый. (Пауза.) Понятно теперь?
Д у л ь с и н е я. Раз уж его преподобие притащил меня сюда по приказу безумного старика, может статься, что сам герцог возьмет меня в жены…
Л ж е - Д о н - К и х о т. Дульсинея… (Щекочет ее под подбородком.) Сам бог послал мне тебя. (Целует ей руку, долго держа у своих губ.) А ты, милочка, мне уже изменять собираешься? (Целует ее шею.)
Д у л ь с и н е я. Да ну, перестаньте щекотать, слышите! Говорят вам — у меня двое ребят дома.
Л ж е - Д о н - К и х о т. Ну и что? Я и сам не знаю, сколько детей у меня по свету разбросано — и белые, и золотистые, и краснокожие, а может, и черные есть! Чао, Дульсинея! Впрочем, послушай! (Берет ее за руку.) Пришлю я тебе книгу, прочтешь в ней, что отмечено.
Д у л ь с и н е я. Я только по звездам умею читать, сеньор!
Л ж е - Д о н - К и х о т (чешет затылок). Тьфу, пропасть! Ничего, сеньор кастелян тебя научит. Ты его, конечно, отблагодаришь! (Улыбается ей и подмигивает.) До скорого, о моя Дульсинея! Пока! (Делает глубокий поклон и уходит.)
Д у л ь с и н е я. Как тут понять, что к чему? Кто здесь безумец, кто мудрец? Важно одно, чтоб деньжата в мои руки попали! Только уж больно много кривлянья. Все надо помнить, как и кому кланяться, перед кем приседать, кому улыбаться, когда и во что наряжаться. Неужто пресвятая дева дозволит, чтоб и впредь так было? До последнего издыхания и похохотать нельзя будет, лишь улыбаться слегка? Не разговаривать, а вести светскую беседу, не ходить, а выступать величаво… И еще все эти ротозеи вокруг, бездельники… Дорогие вещи разбросаны, того и гляди, кто-нибудь стянет! Я б лучше метлу в руки взяла, чем попусту всякие слова тратить. Кто ни пройдет, наследит на чистом полу, поясница заболит подтирать за каждым… А тут еще обруч какой-то под юбку всунули, зачем он мне? Его преподобие сказал бы: носи, дочь моя, с христианским терпением.
Зажигается свет в комнате Лусинды. Д о н - К и х о т стоит на коленях у замочной скважины, но он ничего не слышал, о чем говорили Лже-Дон-Кихот с Дульсинеей. Вдруг он решительно поднимается с колен и открывает дверь в соседнюю комнату. Дульсинея видит перед собой того же рыцаря, но растерзанного, в рваной одежде, с безумием во взоре. Д о н - К и х о т дико оглядывается и с ужасным криком выбегает в дверь, оставленную открытой его двойником. Дверь в комнату Лусинды, ведущая из коридора, открывается, Лже-Дон-Кихот пробегает через обе комнаты, через некоторое время тем же путем мчится преследующий его настоящий Д о н - К и х о т. Так они пробегают один за другим четыре-пять раз, взволнованные бегством и преследованием. Наконец, настоящий Дон-Кихот замечает Дульсинею, останавливается, задыхаясь, и тут же забывает обо всем на свете, на лице у него появляется восторженная улыбка. Дон-Кихот вытаскивает из кармана камзола засохший жалкий цветок, подбегает на цыпочках к Дульсинее, опускается на одно колено, молчаливо кланяясь, протягивает ей, словно это роскошный дорогой букет, и ждет, продолжая восторженно улыбаться.
Д у л ь с и н е я. А теперь вы кто?
Д о н - К и х о т. Требуйте, о моя королева, чтоб я принес вам локон с головы Медузы, каждый волосок которого — змея! Требуйте солнечные лучи в бутылке! Но не просите, о королева красоты, объяснений, кто я такой. Я — молчаливая преданность!.. Безмерная послушность!.. Мох на могильной плите нашей любви. Я негасимое Северное сияние! Кто я и что я, о несравненная? Бледное отражение вашего блистательного существа… Я всего лишь первый рыцарь мира, никто и ничто иное.
Д у л ь с и н е я. Значит, это вы и есть тот безумец?
Д о н - К и х о т. Я?..
Д у л ь с и н е я. Который говорит о себе, что он не безумен?
Д о н - К и х о т (хватает ее за руку). Не казните меня, прекрасная Дульсинея! Знаю, что унижаете меня не вы, что вас подстрекает к тому волшебник Мерлин.
Д у л ь с и н е я. Послушайте, вы! Что вы там наговариваете? То один меня подстрекает, то другой… Бог свидетель, мне и без того трудно жить.
Д о н - К и х о т (огорченно). Знаю, Дульсинея! Я и сам немного постарел, не отрицаю… Но сознайся и ты, владычица моего сердца, ты тоже немножко изменилась.
Д у л ь с и н е я. А теперь говорите без околичностей: кто вы и что вам от меня нужно?
Д о н - К и х о т (поднимается, выпрямляясь). Я Дон-Кихот, последний из странствующих рыцарей.
Д у л ь с и н е я. А я, если уж вам угодно знать, Дульсинея Тобосская!
Д о н - К и х о т (радостно). Конец волшебству!
Д у л ь с и н е я. Я вам это затем говорю, добрый человек, что вы не Дон-Кихот!
Д о н - К и х о т. Что я — не я?