М и к л о ш С у х а (отводит Хайналку в сторону). Придешь сегодня домой?
Х а й н а л к а. Нет, Миклош. Завтра я заберу свои вещи и ребенка.
М и к л о ш С у х а, опустив голову, уходит.
Э с т е р. Ну и катись он к черту, этот Миклош Суха, со своими кроссвордами!
Я н и (приводит незнакомую гостью, тоненькую белокурую девушку). Это Пирошка Цира. Мы работаем в одном цехе.
П и р о ш к а Ц и р а. Целую руку.
М а р и я П е к (оглядывает Пирошку с головы до ног, несколько неприязненно). Твоя сестра вернулась домой. Завтра приведет и ребенка. Они будут жить здесь.
Я н и. Поместимся.
Х а б е т л е р. Садитесь сюда, пожалуйста. Устраивайтесь поуютнее в нашем скромном гнездышке. (Достает из-под кровати оплетенную бутыль.) Дети мои родные, от всего сердца желаю вам, живите так, как мы жили с вашей золотой, драгоценной мамочкой. Если и случались у нас иногда кое-какие перепалки — что ж, об этом тоже надо сказать, ведь я всегда презирал ложь и врунов, по мне, это последнее дело, — ваша дорогая матушка всегда умела улаживать ссоры. Правда, не хочу хвалиться, но жалованье я всегда все до последнего отдавал ей в руки; потому что мне были чужды пагубные страсти. Я поднимаю эту чарку за мою бесценную женушку, за молодую чету, за всю мою дорогую семью, будьте счастливы на многие годы.
Пьют.
З е н т а и - с т а р ш и й. Я тоже женюсь. Беру в жены одну вдовушку с шестьюдесятью тысячами форинтов. Она к тому же еще и собой недурна.
М а р и я П е к. Ах ты старый козел! Вечно у тебя одно на уме!
З е н т а и - с т а р ш и й. Ну и что? Зачем себе отказывать в удовольствии? Истратим старушкины денежки, а там можно и побоку.
З е н т а и (уже пьяный, поет). «Эй, рыбаки, рыбаки…».
Э с т е р. Ах ты свинья! Опять нализался, скотина!
М а р и я П е к. Оставь его в покое! Отойди от него!
Эстер обиженно отходит в сторону.
З е н т а и - с т а р ш и й (берет ее за руку). Мне очень жаль, что судьба свела тебя именно с моим сыном. Никогда из него не выйдет путного. Он такой же, как… (сначала показывает на себя, затем передумывает) как был его дед. Только и знает что гоняться за юбками, пить да транжирить денежки. Мой тебе совет, наставь рога, это поубавит ему спеси.
Ш а н д о р Ш е р е ш (растроганно). Яника, будьте счастливы ты и твоя будущая жена. (Марии Пек, которая испугалась, что будет длинная речь.) Это все, что я хотел сказать.
З е н т а и (поет). «Эй, рыбаки, рыбаки…».
Сцена погружается в темноту.
П и с а т е л ь. Свадьба Яноша Хабетлера-младшего состоялась на рождество. В марте старик Хабетлер ушел на пенсию. Закончился бракоразводный процесс Хайналки. Эрвин купил квартиру, внес сорок тысяч форинтов аванса. В начале осени они поженились. Пирошка была в положении, Яни как одержимый ждал ребенка, не давал даже ветру подуть на жену. Роды были преждевременные, на восьмом месяце Пирошка родила слабенького мальчика. Янош Хабетлер-старший бездельничал, чувствовал себя как в тюрьме. Мария Пек строго следила за ним, не выпускала даже в коридор. Старик брюзжал, оскорблял жену резкими, язвительными замечаниями. В таких случаях Мария Пек выпивала добрый стакан вина и истошно призывала на мужа все кары небесные. Свары между ними становились день ото дня грубее, частенько они по нескольку дней не разговаривали. Оба люто ненавидели друг друга.
Квартира Хабетлеров.
Х а б е т л е р. Пока я без сознания лежал в больнице, не заходила ли ко мне кума?
М а р и я П е к (сидит у стола, чистит яблоко, теперь она кладет нож). Так вот о чем твои помыслы! Ах ты старый кобель! Даже на краю могилы все те же грязные мыслишки об этой черномазой шлюхе?
Х а б е т л е р (качая головой). Не брани ты ее без конца. Аннушка — порядочная женщина, достойная всяческого уважения, очень милая, приветливая и вообще очень деликатное существо.
М а р и я П е к. Из-за этого существа ты даже бил меня! Топтал ногами! Кобель проклятый! Я трудилась, не разгибая спины, не отходила от корыта, сорок лет тянула, как кляча, а ты в «Людовике» любезничал с уборщицами. Думаешь, я не знаю? Думаешь, мне неизвестно, что ты спал даже с женой Белы Шападта?
Х а б е т л е р. А почему бы и нет! Что мне, отказываться? Насколько я помню, это была крепкая, ладная, здоровая женщина.
М а р и я П е к. Смерти моей хочешь? Ладно, доставлю тебе такую радость! Только не вздумай потом носить цветы на могилу! Все с улыбочками, со словечками, а сам как есть убивец! Подлец! И отродясь таким был! Кривая душа, негодяй двуличный!
Х а б е т л е р. Христом богом молю тебя, замолчи! Перебаламутишь весь дом сверху донизу. Сорок лет прошу тебя, заклинаю, попридержи ты свой мерзкий язык, разговаривай ты, как у людей принято, приличным тоном, без крика. Нет, только и знает что орать на всех: на меня, на детей, на соседей; как с цепи сорвалась! Всю жизнь прожила хамкой, чисто базарная баба, каждый может подтвердить. Хочешь, давай спросим кого угодно.
Входят Х а й н а л к а и Г и з и к е.
Самых дальних соседей, дворника, любого родственника из Брюгеча или даже собственных детей, уважала ли ты хоть кого в своей жизни? Никого. Обращалась ли ты хоть к кому, к кому угодно на свете, без грубостей? Не сыскать такого примера. Хоть всех опроси, не окажется на твоей стороне ни одного человека на всем белом свете.
М а р и я П е к. Покарает тебя господь, за все тебе воздаст, гадина ты последняя…
Х а й н а л к а. Так нельзя жить. Вы оба больные, даже не знаешь, за кого больше тревожиться. И все только обещаете, что станете жить в ладах, и все понапрасну, что ни день, то новая ссора. Есть только один выход: мама переселится ко мне или к любой из нас, а папа пусть живет здесь, вместе вам нельзя оставаться.
М а р и я П е к. Ладно, ладно! Лучше бы о себе позаботились, благо забот и без нас хватает! А нам уж, если сорок лет, худо ли, хорошо ли, протянули, теперь хуже не станет. Эстер с ребенком пусть возвращается домой.
Г и з и к е. А с чего бы это ей оставлять квартиру, мебель, стиральную машину? Чтобы Зентаи пропил все?
Я н и (кричит из кухни). Чего ты суешься? Как была дурой всю жизнь, так и осталась. А если он как-нибудь по пьянке долбанет ее по башке, что ты тогда запоешь?
Х а б е т л е р. Надо мне поговорить с Зентаи.
Входят Я н и и П и р о ш к а Ц и р а с ребенком на руках.
Я не потерплю пьянства в своей семье. Таких людей я презираю, не верю им, ни единому слову.
М а р и я П е к. Опять замолол? В могилу меня свести хочешь? Ждешь не дождешься!
Я н и. Я уйду от вас, мама. Заберу жену, сына и уйду.
М а р и я П е к. Куда ты денешься, сынок?
Я н и. Не знаю. Я просил на заводе дать квартиру. Если там не помогут, уеду в Дьёр{141} или на какую-нибудь машинно-тракторную станцию, где дадут жилье. Уж свои-то деньги я везде заработаю.
М а р и я П е к. А остальная семья?
Я н и. Какое мне дело до них!
М а р и я П е к. Правда?
Я н и. Правда, мама. Что этот паскуда-отец, что потаскухи-сестры: друг друга стоят. Да и вообще вся эта помойная яма!
М а р и я П е к. Ну, а мать? Меня ты как обзовешь?
Я н и. Нельзя здесь жить. Вся эта грязь и безалаберщина добром не кончатся. Мама, я хочу, чтобы у меня был порядок, я заберу своего сына. В моих силах воспитать его человеком. Да я и имею на это право.
М а р и я П е к (беззвучно смеется). Никогда ты не уйдешь отсюда. Захочу — глаза тебе выцарапаю. Захочу, лягу у порога поперек двери — переступай через меня. Я твоя мать, я выносила тебя под сердцем, родила на счастье себе, и тебя и остальных. Я имею право говорить, потому что столько выстрадала ради семьи. Мы всегда жили вместе, и в радости и в беде, и вместе останемся, пока я жива. И даже после… Ты мой сын. Иногда мне просто смешно, когда ты орешь, скрипишь зубами, размахиваешь кулаками… Отца не обижай. Он уже старый, дурной. И девочек не обижай, сестер своих, наказываю тебе, защищай их, ведь ты остался у нас единственным мужчиной, их опорой. Такова моя последняя воля.
Сцена темнеет.
П и с а т е л ь. Два дня спустя перепуганный Бела Шападт позвонил на квартиру Хайналки. Он сказал, чтобы они приезжали, с Марией Пек плохо. Хайналки не было дома, саксофонист на такси приехал на улицу Надьфуварош.
Квартира Хабетлеров.
Б е л а Ш а п а д т (с важной миной наклоняется к Эрвину). По-моему, она пыталась покончить с собой.
Эрвин подходит к постели Марии Пек.
Х а б е т л е р (топчется вокруг кровати). Как это мило с твоей стороны, что ты приехал.
Мария Пек лежит на кровати, на лицо ее падает луч солнца, седые волосы растрепались, глаза неподвижно уставлены в потолок.
Э р в и н (садится на постели, обнимает Марию Пек). Что вы наделали? Мама, отвечайте! Вы слышите меня?
М а р и я П е к. Видишь, мне даже умереть не дают… Он сказал, что никогда не любил меня… что из чувства порядочности жил со мной. Ему противно было целовать мои руки… такие они… безобразные…
Э р в и н (подходит к Хабетлеру). Почему вы не вызвали врача?
Х а б е т л е р. Я не решился перечить ей. И вообще, когда это случилось, меня не было в комнате.
Э р в и н. Тогда молитесь богу. Если яд проник в кровь, можете готовиться к похоронам. (Приносит молоко, поит Марию Пек.)
Г и з и к е (входит с сестрами, они истерически рыдают). Мама, обещайте, что больше никогда не сделаете подобного.
М а р и я П е к. Обещаю.
Я н и останавливается в дверях.
(Замечает Яни, подзывает к себе.)