К вам гостья, тетя Тони.
Т е т я Т о н и. Ко мне?
О р б о к н е. Да, вот эта девушка. Зовут ее Карола Иштванец, она только что приехала из Сомбатхея и хотела бы недельку пожить у вас.
Т е т я Т о н и (останавливается перед девушкой, рассматривает ее; и с чувством собственного достоинства). Погоди, погоди. Так ведь ты, милая, дочь железнодорожника Петера Иштванец?
К а р о л а. Да.
Т е т я Т о н и. А родители твои знают, что ты поехала ко мне?
К а р о л а. Нет.
Т е т я Т о н и. А если б знали, всыпали б тебе?
К а р о л а. Как пить дать!
Т е т я Т о н и. Тогда можешь оставаться. И даже поцеловать меня.
К а р о л а. С удовольствием.
Т е т я Т о н и. Последний раз я видела тебя, когда тебе было три года. Интересно, такой ты меня и представляла?
К а р о л а. Куда более старой. А вам, тетя Тони, и пятидесяти не дашь.
Т е т я Т о н и. Можешь давать и больше. Я не люблю, когда меня слишком молодят. Для семидесяти я вполне молода, а вот на пятьдесят не тяну — стара.
О р б о к н е. Добро пожаловать в наш дом, Карола. А я побегу в гастроном, так что не буду вам больше мешать. (Нежно, Кароле.) Сервус!
К а р о л а (нежно). Сервус, Голубка.
О р б о к н е машет на прощание и исчезает в доме.
Т е т я Т о н и. Вы уже на «ты» с Орбокне? И ты даже зовешь ее Голубкой?
К а р о л а. Да, мы уже подружились.
Т е т я Т о н и. Гм! Удивительная ты девушка, Карола. Мне, например, и в голову не приходило назвать ее Голубкой.
О р б о к н е выходит из дому с хозяйственной сумкой в руке; выйдя за калитку, запирает ее.
А как ты узнала мой адрес? Ведь я живу здесь всего три месяца.
К а р о л а. По радио. Передавали музыку по заявкам радиослушателей. Кто-то просил исполнить для Антонии Кралашовской в день ее семидесятилетия песню… И адрес сказали.
Т е т я Т о н и. Жаль, что я не слышала. Иди-ка сюда, Карола, сядь. А кто просил исполнить для меня песню, ты не помнишь?
К а р о л а. Сказали, что один из ваших старых поклонников.
Т е т я Т о н и. Ну, это еще мне ничего не говорит. А песню, песню ты не помнишь, которую этот поклонник заказал?
К а р о л а. Помню. Это была «Аве Мария» Шуберта.
Т е т я Т о н и. Тогда это Адам Керекеш, директор Института естествознания.
К а р о л а. Тетя Тони… если не секрет, сколько же разных песен могли по случаю вашего дня рождения заказать?
Т е т я Т о н и. Пять. Из всех мужчин мира только пять человек могут песней напомнить мне о нашей былой любви. Венгерскую народную песню-привет могли прислать из Швеции, застольную Дон-Жуана — из Канады, песенку «Ночью на крыше омнибуса» — из Италии, старинную французскую — из Парижа, ну, а пятую ты уже сама знаешь. Пять песен — пять мужчин. За целую жизнь.
К а р о л а. Только пять? Но, тетя Тони, тогда можно сказать, вы вели вполне нравственный образ жизни.
Т е т я Т о н и. Не нужно преувеличивать, милая. Просто у меня было чуть меньше мужчин, чем у обычных, всеми уважаемых женщин.
К а р о л а. И все пятеро покинули вас?
Т е т я Т о н и. К счастью, да.
К а р о л а. Значит, вы были им неверны?
Т е т я Т о н и. Напротив, была и осталась верна навеки!
К а р о л а. Тогда почему же они покинули вас?
Т е т я Т о н и. Что делать, девочка. Так захотелось истории. Первый из-за своих революционных взглядов в тысяча девятьсот двадцатом году эмигрировал в Швецию. За эти годы он стал шведом, академиком. Он член комиссии по Нобелевским премиям, и каждый месяц аккуратно посылает мне мою маленькую «нобелевскую премию». Второй — тот, что заказал для меня венгерскую народную песню, он был изобретателем, но в Венгрии не получил признания и в тысяча девятьсот двадцать восьмом эмигрировал в Канаду, где у него теперь свой автозавод. Третий — он был еврей — покинул страну в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, а в настоящее время — католический священник в Италии. Поскольку с его деньгами у меня связаны религиозные чувства, я их не трачу, а кладу в сберкассу — мечтаю, чтобы у меня были похороны по первому разряду, с кремацией, оркестром и т. п.
К а р о л а. К чему говорить о смерти, тетя Тони?!
Т е т я Т о н и. О смерти я говорю совершенно спокойно. Ведь я все равно не умру раньше ста.
К а р о л а (смеется). Тогда уж расскажите об остальных ваших поклонниках.
Т е т я Т о н и. Хорошо… Четвертый — француз. Настоящий француз. Он работал в посольстве в Будапеште, но в тридцать девятом году его отозвали. Сейчас он член правительства Франции. И, наконец, Адам Керекеш, моя последняя любовь. Она приходится на сороковой год. Это любовь местная, отечественная. Он был самым нежным. Каждый день чем-либо доставлял радость. Потом он начал писать стихи. После третьего стихотворения я поняла, что помимо меня у него есть еще другая женщина. Так оно и было. Выяснилось, что он хочет на ней жениться. Разумеется, я сразу же порвала с ним. Любить, зная, что у человека есть еще и жена, я, конечно ж, не могла.
К а р о л а. Я не понимаю только, как им всем пришло в голову высылать вам денежное пособие.
Т е т я Т о н и. Чудачка, конечно же, это была не их идея. Просто они получили соответствующее письмо. Циркуляр, как я его называю.
К а р о л а. Циркуляр?
Т е т я Т о н и. Во время войны мою табачную лавчонку разбомбило, и, когда кончилась война, я подумала: надо же и мне на что-то жить. Тогда я и вспомнила о своих бывших друзьях и пустилась на их поиски. Через Красный Крест я узнала их адреса и разослала свой «циркуляр». (Вспоминая.) «Дорогие мои! Вы когда-то любили меня, и я любила вас. Была война, я лишилась всего. Единственная моя опора — это вы, пятеро мужчин, которым я подарила свою молодость. Не буду лицемерить, признаюсь, что пишу сразу вам всем. Подумайте обо мне, подумайте о той, которая ни разу не пожалела о том, что любила вас». Так писала я в своем письме. И не прошло и года, как стали поступать первые переводы. Нет, что ни говори, есть на свете вечная любовь!
К а р о л а. Тетя Тони, вы похожи на гордо парящую чайку.
Т е т я Т о н и. Спасибо, Карола. Я рада, что я кажусь тебе чайкой, а не бездомной кукушкой.
К а р о л а. Да что вы, тетя!
Т е т я Т о н и. Можешь говорить мне «ты». Так же, как и Орбокне.
К а р о л а. Вам, тетя Тони, я не посмею говорить «ты».
Т е т я Т о н и. Но почему? Орбокне всего на несколько десятилетий моложе меня.
К а р о л а. Целую ручку, тетя Тони.
Т е т я Т о н и. Я рада, что ты приехала ко мне. Отлично отдохнем вместе. По утрам бассейн, днем будем бродить по городу, после обеда — в кафе, а вечером…
К а р о л а (испуганно прерывает). А когда же мы осмотрим музеи и картинные галереи?
Т е т я Т о н и. В дождливые дни, когда некуда будет деться.
К а р о л а. Но, тетя Тони, извини, пожалуйста… Ты не любишь просвещаться?
Т е т я Т о н и. Нет. От просвещения у меня морщины образуются на лице. Мне хорошо только там, где не надо ни о чем думать. В бассейне, например, на улице, в кафе, а вечером, естественно, в театре. Пойдем, я покажу тебе твою комнату. (Идет в противоположную сторону дома.)
Карола с сумкой следует за ней.
О р б о к н е с лейкой выходит из дому, принимается поливать цветы. О р б о к открывает калитку, идет в сад, затем входит в дом через дверь, которую из зрительного зала не видно. Некоторое время спустя он появляется на террасе.
О р б о к. Здравствуй, милая. (Целует жену в лоб.)
О р б о к н е. Здравствуй, Пишта.
О р б о к. Я заглянул к Дюле. Вижу, его нет дома.
О р б о к н е. Не пришел еще.
О р б о к. Поставь лейку, Эржи. Сядь.
Орбокне ставит лейку, садится.
Итак, слушай. Мы обсудили этот вопрос с товарищем Бодони.
О р б о к н е. И что он сказал?
О р б о к. Сказал, что на вещи надо смотреть диалектически.
О р б о к н е. И?
О р б о к. И я теперь на них так и смотрю.
О р б о к н е. Как?
О р б о к. Диалектически. Я уже ясно вижу выход из нашего положения.
О р б о к н е. Почему же ты такой мрачный?
О р б о к. Потому что выход далеко не блестящий.
О р б о к н е. Почему?
О р б о к. Товарищ Бодони свел все к четырем тезисам. Первый: если я запрещу Дюле встречаться с буфетчицей, то она снова угодит на скользкий путь. Второй: если я разрешу Дюле встречаться с ней, то на скользком пути окажется он сам. Вот такие-то дела, Эржи.
О р б о к н е. А где же выход?
О р б о к. Выход изложен в третьем тезисе. «Товарищ Орбок, — сказал товарищ Бодони, — если ваш сын решит порвать с буфетчицей, то сделать это нужно так, чтобы она снова не очутилась в том болоте, из которого ей с помощью вашего сына едва удалось выкарабкаться». Поняла? С точки зрения нашей морали это единственно правильный выход.
О р б о к н е. Это все теория. А как на деле?
О р б о к. Я и об этом спрашивал у товарища Бодони. Он сказал, что практическое решение данной проблемы предоставляет мне. (Небольшая пауза.) Если же и я не смогу решить эту проблему, сказал товарищ Бодони, то ее решит сама жизнь. «Ибо жизнь находит выход из самых безвыходных ситуаций». Так сформулировал товарищ Бодони свой четвертый тезис, пожал мне руку и проследовал в свой кабинет.
О р б о к н е. И что же ты собираешься делать, Пишта?
О р б о к. Моя задача — заполучить назад Дюлу от буфетчицы. Но так, чтобы она сама была довольна таким решением.
О р б о к н е. Ты прогонишь Дюлу?
О р б о к. Нет, потому что это не соответствовало бы взглядам товарища Бодони. Я связан по рукам и ногам его тезисом.
О р б о к н е. И по ногам? Значит, и ты не уйдешь из дома по истечении срока твоего ультиматума?
О р б о к. Нет, поскольку этому мешает гуманизм товарища Бодони.