— Ты однажды уже спас этот город. Тебе не нужно делать это привычкой ценой жизни.
— Поверь, я знаю. Но остаюсь в любом случае. Видишь ли, я курил ночью сигарету из зета, и меня цапнули.
На этот раз воцаряется долгое молчание.
— Тогда и пострадала та девушка?
— Угу. Её зовут Бриджит. Её тоже укусили. Видок высадил её в Зимний Сад. У меня есть ощущение, что таскаться с ней в таком состоянии небезопасно.
— Ладно, но быть укушенным не обязательно что-то значит для кого-то вроде тебя, — говорит он. Он говорит тихо. Я едва слышу его сквозь шум на линии.
— Я как раз объяснял это кое-кому. Но правда заключается в том, что я не хочу рисковать. И даже если нефилим не начинает видеть в каждом закуску, сейчас я чувствую себя неважно и не слишком хорошей компанией. Для всех будет лучше, если я останусь.
— Может, нам с Кэнди стоит вернуться.
— Ага, то, что вас двоих подстрелят, всё исправит.
— Я не собираюсь просто бросить тебя там.
— Док, держись к чертям подальше от Лос-Анджелеса. Это больше не твой город. Он мой, и я спалю его дотла, если придётся. Позаботься о себе и Кэнди. Спасибо, что позвонил, и спасибо за предложение. Передавай Кэнди привет от меня.
Я вешаю трубку прежде, чем он скажет ещё какую-нибудь глупость насчёт возвращения. Я не боюсь. Следовало бы, но моя голова немного странная, так что не боюсь.
У меня ясная голова, не такая ясная, какой была до того, как выпивка вышла из-под контроля. Ясная, как никогда в жизни. Я чувствую себя слепцом, выторговавшим новые, лучшие глаза. Мир никогда не выглядел таким, как сейчас. Как глубоководная рыба со дна океана. Они так далеко внизу, что там совсем нет света, и их кожа стала прозрачной. Вы одновременно видите рыбу и сквозь рыбу. Вот каким я вижу теперь мир. Я вижу его, а также внутри и сквозь него. Вот каким видят мир ангелы. Реальным, но лишь настолько, насколько реальны души практически мёртвых перед тем, как стать совсем мёртвыми. Для них мы мир призраков. Вот как ангелы могут превращать города в соль, а реки в кровь. Для них мы уже на 90% трупы, а та часть, что жива, сделана из стекла. А стеклу суждено быть разбитым.
Когда Старк исчезнет, останется один ангел.
Посмотрите на меня, мальчики и девочки. Я становлюсь Смертью. Разрушителем миров.
Я снова набираю залоговые облигации.
Линия щёлкает.
— Да?
Похоже на женский голос.
— Это «Маккуин и сыновья»?
— А это тот парень, который названивает посреди ночи и только дышит мне в голосовую почту?
— Наверное, это был я.
— Ваш номер мне не знаком, а определитель говорит, что вы звоните не из камеры. Что вам нужно?
— Мне нужно встретиться с Джонни Сандерсом. Не говорите «нет». Сначала я не вспомнил ваше имя, но теперь вспомнил: оно было на спичечном коробке, который был у меня в кармане, когда я выполз из ада. Мы как-то связаны. Вы добьётесь для меня аудиенции у Папы[413] Джонни, потому что в противном случае весь этот город погибнет, и я гарантирую, что вы будете в числе первых.
Кто-то ещё что-то говорит. «Маккуин и сыновья» прикрывает микрофон рукой. Приглушённый разговор продолжается. Затем она возвращается.
— Приходите в офис к девяти тридцати. Знаете, что принести с собой?
— Я знаю, что принести.
— Отлично. Не скупитесь на мармеладки.
Я набираю номер Аллегры, и она снимает трубку на втором гудке.
— Прости. Я тебя разбудил?
— Чёрта с два. С таким другом, как ты, никто не ждёт, что ночью получится поспать больше нескольких часов.
— Бриджит уже там?
— Угу. Эжен присматривает за ней. Чтобы убедиться, что зелье действует, и с ней всё в порядке.
— Спасибо.
— Без проблем. Но с тебя история о том, как ты подцепил Пусси Галор[414].
— Не вопрос. Слушай, мне надо снять с кое-кого показания счётчика. У тебя есть анимаскоп?
— Парочка разных видов. Но я думала, ты гоняешься за зомби. Зачем тебе анимаскоп?
— Я встречаюсь кое с кем новым, и мне нужно знать, мёртвый он или живой. Если у меня будет анимаскоп, тебе не нужно идти со мной. Так будет безопаснее.
— На хрен. Вы с Эженом собираетесь оберегать меня до самой смерти. Если тебе нужен анимаскоп, я та, кто будет с ним работать. Таковы условия.
— Ладно, но тебе придётся сказать Видоку. И не опускай ту часть, где я сказал, что ты можешь остаться дома.
— Когда мне тебя ждать?
— Я должен встретиться с этим контактом в Голливуде сегодня утром в девять тридцать. Зайду за несколько минут до этого.
— Я буду готова.
Большой Центральный Рынок открывается только в девять, то есть через несколько часов. Я ложусь на кровать, закрываю глаза и снова погружаюсь в ангельскую темноту. Я уже чувствую себя здесь как дома. Место, где я должен был находиться всю свою жизнь. Если бы, когда был ребёнком, я видел и чувствовал так же, как сейчас, то из меня не вырос бы тот, кто позволил Мейсону так себя одурачить. Я бы не потерял в аду треть своей жизни. Меня не украшали бы шрамы, и я бы не жил с покойником на чердаке. Обычно, когда я прокручиваю в голове, как я пустил свою жизнь по пизде, мой мозг превращается в болотный газ, а зрение наливается кровью. Мне требуется сигарета и выпивка, чтобы сердце не выскочило из груди. Но сейчас моё сердце бьётся ровно. Я не хочу ни стакана красного пойла, ни закурить. Мир — идеальный белый бриллиант. Прозрачный. Грани светятся внутренним отражённым светом. И чтобы разбить всё вдребезги, требуется лишь один удар в нужное место.
Я встаю
за несколько минут до девяти и прохожу через тень, чтобы выйти на углу Большого Центрального Рынка. Я не видел этого места с того дня с Элеонорой. Оно выглядит намного приятнее, когда не охвачено огнём.
Я покупаю сумку-холодильник и сухой лёд в винном магазине, где Элеонора сожгла себя. Мне приходится сделать остановку в трёх разных мясных лавках, чтобы убедиться, что у меня достаточно свиных потрохов, чтобы подкупить Джонни. На филиппинском рынке рядом со входом с Хилл-Стрит я по дешёвке приобретаю свиной крови, чтобы дополнить банкет.
Конечно, если бы я так себя чувствовал раньше и не облажался нужным образом, чтобы оказаться именно там, где оказался, в нужное время и в нужном месте, возможно никогда бы не встретил Элис. А без этого зачем мне вообще что-то делать?
Я покупаю пару полукилограммовых пакетов мармеладок и шагаю в другую тень.
И выхожу в гостиной Аллегры и Видока.
Они сидят вокруг кухонной стойки и пьют кофе. Аллегра одета, но что-то не так с её пропорциями.
— Пока меня не было, ты набрала десяток кило?
— Его спрашивай, — отвечает она и кивает на Видока.
— Я просто хочу, чтобы она была как следует упакована, если твой дружок попытается сделать из неё снек.
— На мне три рубашки, свитер и пальто.
Я смотрю на француза.
— Может, проще было окропить её святой водой, или репеллентом против акул, или что там отпугивает Бродячих?
— Это я тоже сделал. Но чары можно разрушить. Зельям противодействовать. Я лучше предпочту, чтобы она какое-то время не выглядела такой хорошенькой, если это означает, что она вернётся домой.
Аллегра улыбается и наклоняется через стойку, чтобы чмокнуть его в щёку.
— Где Бриджит?
— Пока что в спальне, пока я не найду для неё надёжное и более постоянное место.
— Спасибо.
— Не стоит.
— Я бы тебя пригласил, но и так рискованно брать с собой ещё одного человека. Не думаю, что укротители этого парня пойдут на двоих.
Видок отмахивается от комментариев.
— Мне всё равно нужно остаться присмотреть за твоей Спящей Красавицей. И, как мне несколько раз за утро объяснила моя дорогая, ей нужно увидеть и испытать то, что испытал я, чтобы стать алхимиком, которым она когда-нибудь станет.
— Хороший ответ, — говорит Аллегра.
— Готова идти? — спрашиваю я.
Она встаёт и хлопает по перекинутой через плечо нейлоновой сумке курьера.
— Анимаскоп на месте.
Я протягиваю ей пакетики с мармеладками.
— Это для чего?
— Дань.
— А что в холодильнике?
— Скоро увидишь. Тогда пожалеешь, что спросила.
Она обходит стойку и целует Видока по-настоящему. Он смотрит на меня.
— Ты ведь будешь присматривать за ней так же, как присматривал бы за Элис, правда?
— Я не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось.
— И с тобой. Хорошо себя чувствуешь?
— Я в порядке. Ты был прав. Эликсир Чашницы не даёт мне ни капельки измениться.
— Отлично.
Аллегра берёт меня за руку. Мы проходим сквозь тень на стене и выходим на Голливудский бульвар.
Залоговые облигации «Маккуин и сыновья» находится в конце квартала, рядом с магазином подержанных медицинских товаров. Протезы рук и ног висят на верёвках и стоят в витрине, словно товар дня в худшей в мире мясной лавке.
Мимо с мигалками проносится пара машин полиции Лос-Анджелеса. Интересно, они направляются схватить каких-нибудь гангстеров или проверить первые сообщения о странных убийствах каннибалами?
Офис залоговых облигаций является клоном всех унылых отделений Департамента транспортных средств и автостанций мира. Это одна просторная комната с люминесцентными лампами и белым кафельным полом. Помятые металлические столы, заваленные бумагами, которые так и не удосужились подшить последние, кто пользовался столом. По всей комнате висят доски объявлений, увешанные флаерами о занятиях, дешёвых переездах и консультантах по наркотической зависимости, у которых есть лишь номер 800 и веб-сайт. Всё остальное — календари и плакаты «Разыскивается». Если выстрелить времени в живот, оно приползёт умирать сюда.
Похоже, это место только открылось. За столом в дальнем конце комнаты сидит и разговаривает по телефону кто-то в белой рубашке с закатанными рукавами.