— Пойду посмотрю, закончил ли Джонни, — говорит Фиона и идёт в его комнату.
— Некоторые из крупных семейств предложили платить нам, чтобы мы присматривали за ним. — продолжает Трейси. — Они это обставили так, словно делают нам одолжение, потому что все мы, Спрингхилы, такие лузеры. Правда же заключается в том, что никто из них не хочет держать Джонни рядом с собой. При всех своих деньгах и власти, они просто кучка ссыкунов.
Она оглядывается через плечо.
— Не говорите Фи, что я так сказала.
— Мы сохраним твою тайну, — говорит Аллегра.
Трейси смотрит на моё пальто, затем на меня.
— Ты упакован?
— Всегда.
— Можно посмотреть?
Я достаю Смит и Вессон, и протягиваю ей рукояткой вперёд. Она взвешивает в руке .460.
— В кого ты собираешься из этого стрелять?
— Никогда не знаешь, когда Ганнибал вернётся со своими слонами.
Она возвращает мне пистолет.
— Много лет назад я была копом. Рада, что мне больше не нужно таскаться с этим.
— С Бродячими на свободе, возможно, тебе захочется пересмотреть это. По крайней мере, на ближайшие несколько дней.
Она пожимает плечами.
— Подумаю насчёт этого.
Фиона возвращается с пластиковым мусорным пакетом, наполненным чем-то мокрым.
— Джонни закончил и привёл себя в порядок. Можете поговорить с ним ещё несколько минут, но потом, полагаю, на сегодня будет достаточно.
Она намекает, что хочет, чтобы мы убрались отсюда, но слишком вежлива, чтобы сказать это.
Мы возвращаемся в комнату Джонни и садимся. Он выглядит намного лучше, чем когда мы вошли в первый раз. Бдительный и бодрый.
— Я лишь хочу спросить тебя ещё о паре вещей, и затем мы оставим тебя в покое.
— Всё в порядке. Мне нравится беседовать с вами.
— Трейси сказала, что раньше ты жил в доме Спрингхилов. Я тоже там бывал. Ты когда-нибудь спускался в подвал за стеной?
— Всё время. Еноху нравилось, чтобы мы там играли.
Я серьёзно ничего не хочу знать об играх, в которые может играть с зомби чокнутый аутофаг.
— Прошлой ночью из этого подвала выбралась группа Бродячих. В одной из стен была здоровая дыра. Она выглядела новой и как будто вела в туннель. Знаешь, куда он ведёт?
Многие дома старых семейств были построены над пещерами на случай, если им придётся бежать. Конечно, больше ими не пользуются. Еноху не хватало здравого смысла, но даже он не стал бы туда спускаться. Живые никогда не ходят в Хребет Шакала.
— Джонни, расскажи мне об этом Хребте Шакала.
— Там живут мертвецы. Все там живут.
— Что ты имеешь в виду под «все»?
— Все, кто умирает в Лос-Анджелесе, попадают в Хребет Шакала и остаются там. Если только не находят один из ведущих наружу туннелей, или кто-нибудь не приходит и не забирает их, как меня. Думаю, сейчас там довольно тесно.
У меня в животе поднимается тошнотворный холодок.
— Когда ты говоришь «все», то имеешь в виду всех людей на кладбищах? А как насчёт тех людей, что были до этого? До того, как здесь появился город. Они тоже там?
— Все. Хребет Шакала давно уже здесь.
— А что, если кого-то не похоронили? Что, если их кремировали, а пепел развеяли над океаном?
Он на мгновение задумывается.
— Не знаю. Я лишь немного помню о пещерах с того момента, как проснулся, и до того, как меня забрали. Остальное я узнал от приходивших поговорить со мной людей.
— Вроде Кабала.
— Он много знает о них. Он сказал, что есть кто-то, кто знает ещё больше и рассказал ему о Хребте после того, как он что-то для них сделал.
— Ты помнишь, что он сделал?
— Нет.
— Если бы я захотел отправиться в Хребет Шакала, пошёл бы со мной? Ты мог бы показать мне, где проснулся.
— Я не очень хорошо это помню.
— Возможно, вспомнишь, если вернёшься.
— Возможно.
— Пойдёшь со мной?
— Эй, — говорит Трейси. — Ты не можешь его об этом просить.
— Не думаю, что тебе следует идти в Хребет. Это не кажется правильным.
— Мне придётся. Кто-то использует Бродячих для убийства людей, которые им не нравятся, а теперь некоторые свободно разгуливают по городу. И у меня есть чувство, что их станет ещё больше. Мне нужно понять, почему это происходит. И есть кое-кто, кого мне нужно поискать, нет ли её в Хребте.
— Ты не сможешь найти конкретного человека. Там их около миллиона.
— Всё равно я должен попытаться. Пойдёшь со мной?
— Джонни, не слушай. Ты не хочешь выходить наружу, где люди будут тебя бояться. — говорит Трейси.
— Никто не узнает, что я здесь, если я отправлюсь в Хребет.
— Ты не можешь уйти, — говорит Трейси. — И точка.
Она резко оборачивается и тычет пальцем мне в лицо.
— И ты, мудило. Я знала, что не следовало тебя впускать. Убирайся.
— Джонни один из двадцати семи. Думаю, если он чего-то хочет, он должен это получить. Включая возвращение домой.
— Убирайся.
— Джонни, это твой выбор.
— Ты должен немедленно уйти.
Я оборачиваюсь. Это Фиона. Она настроена очень решительно. Наверное, в этом ей помогает автоматический .45 в руке.
Я поворачиваюсь к Трейси.
— Дай угадаю. Твоя старая полицейская пушка, верно?
— Снаружи большой плохой мир. Леди необходимо знать, как защитить себя, не так ли, Фи? — говорит Трейси.
— Себя и близких. Вам двоим нужно уйти.
Аллегра застыла на стуле. Думаю, для неё это был довольно долгий день. Я беру е за руку и поднимаю.
— Ладно, мы уходим. Поосторожнее с этим.
Фиона взводит курок.
— Иди к чёрту.
Аллегра дёргает меня за пальто.
— Идём.
Мы направляемся к двери. Фиона следует за нами, рассерженная праведная мамаша, защищающая свой выводок.
— Фи?
Это окликает Джонни.
— Да?
Фиона подталкивает нас последние несколько метров и отодвигает засов, чтобы выпустить нас.
— Думаю, я хочу пойти.
— Нет, не хочешь, Джонни. Это опасно, и ты не можешь доверять этим людям.
— Думаю, я хочу пойти.
— Поговорим об этом после того, как они уйдут.
— Не думаю, что я хочу говорить об этом. Я хочу пойти.
Фиона держит нас на мушке. Она оглядывается на Джонни, стоящего в дверном проёме своей комнаты.
— Я хочу пойти, — говорит он.
— Ты не можешь.
— Старк прав. Я один из особенных. Иногда я должен сказать то, что должен.
— Джонни, двадцать семь — это выдумка. Это способ держать всех умных вместе и под контролем, — возражает со вздохом она.
— Я всё равно хочу пойти. Мы пойдём сегодня вечером. Сейчас снаружи слишком светло. У меня от этого болят глаза. Возвращайся вечером. Трейси, во сколько темнеет?
— Темнеет поздно, дорогой. И ты захочешь, чтобы было очень темно, если выйдешь наружу. Не выходи раньше одиннадцати.
— Возвращайся в одиннадцать, — говорит Джонни.
— Я буду здесь.
Джонни возвращается в свою комнату и секунду мне кажется, что Фиона может пристрелить нас из принципа. Наконец она кладёт пистолет на кухонную стойку. Трейси обнимает её одной рукой.
— Уёбывайте отсюда, — говорит она.
Когда мы выходим на улицу, Аллегра хочет бежать, но я придерживаю её. Даже когда имеешь дело с людьми, бег заставляет тебя выглядеть добычей, а мы не хотим выглядеть добычей в глазах рассерженной мамочки с .45.
— Теперь ты кое-что знаешь из того, что видели мы с Эженом. Что думаешь?
Аллегра прижимает руку ко рту. Я чувствую, как она дрожит под всеми этими рубашками и свитерами, которые заставил её надеть Видок. Готовлюсь к слезам. Готовлюсь к тому, что её вырвет. В таких случаях всегда так бывает. Люди уходят от опасности, начинают расслабляться, и всё сразу выходит наружу.
Она опускает руку.
— Это была самая потрясающая вещь на свете.
Она хватает меня и обнимает, как никто другой.
— Идём домой. Мне хочется вынести мозг Эжену.
Мы направляемся обратно к бульвару. Я осматриваю задние стены магазинов и стены жилых зданий в поисках защищённой от взгляда с улицы подходящей тени. В это время дня солнце такое чертовски яркое, что отбеливает тени до слабых серых пятен. Эти бледные тени не годятся для попадания в Комнату, но они великолепны. Я могу видеть каждый горящий фотон и проследить весь его путь вплоть до того места, откуда он появился из Солнца.
Мы могли бы вызвать такси, чтобы добраться домой, но по утрам в этой части Голливуда можно прождать его битый час. Я мог бы угнать машину, но ещё одно яркое приключение для Аллегры могло оказаться перебором. Я скорее поплыву домой по канализации на плоту из медицинских отходов, чем сяду в автобус.
Пошло всё на хрен. Я смотрю взад-вперёд в поисках подходящей машины. Это отвлекает моё внимание от остальной части улицы, пока они не оказываются прямо над нами.
Я чую их запах за три метра, но слишком рассеян, чтобы посчитать, что это залежалый ресторанный мусор. Я осознаю, какой я конченый грёбаный идиот, когда слышу, как вскрикивает Аллегра.
Здесь двое Лакун. Мужчина и женщина, если можно их так назвать. Совершенно очевидно, что они мертвы. Их кожа выглядит как помятая наждачная бумага, обёрнутая вокруг жира и мышц. На мужчине камуфляжная бейсболка. На женщине плотно прилегающие тёмные очки. У обоих ножи, и они держат их у горла Аллегры.
Пусть даже он прижат к её сонной артерии, я знаю, что мог бы вырвать нож у одного из них и вскрыть им его череп, прежде чем он сможет причинить ей вред. Но не уверен насчёт двоих. Особенно двоих, не чувствующих боли, туповатых и не боящихся оказаться мертвее, чем они уже есть.
— Собираешься что-то сделать, крутой парень? Спаси ситуацию, хуесос. — говорит женщина.
— Нет. Думаю, что буду стоять прямо здесь и наслаждаться видом.
— Хороший хуесос. Умный хуесос. Первая умная мысль, сказанная тобой за неделю, — говорит мужчина.
— Это всё? Вы заглянули, чтобы ранить мои чувства, или теперь грабителям платят словом?
Женщина стоит рядом с Аллегрой, прижимая её руку к боку, и одновременно прижимая остриё ножа к её горлу. Мужчина держит Аллегру сзади. Он обхватил её за шею рукой, готовый перерезать лезвием ярёмную вену. Он сильнее прижимает нож к её шее.