то яйцо иссякает. Меня впервые лишили конечности. Я не эксперт. Я натыкаюсь на стол. Выпивка, сигареты и бутылки со снадобьями стыкаются друг о друга. Некоторые падают. Я наклоняюсь, будто пытаюсь помочь поднять их, но на самом деле пытаюсь прикарманить пачку «Проклятий». Владелец выходит из-за прилавка и кричит на меня, подчёркивая свою точку зрения тем, что пинает меня в левый бок, где я ничего не могу с этим поделать.
Я подхожу к большому перекрёстку. Элефсис не горит, но Лос-Анджелес светится как уголь и плюётся огнём в небо. Я ныряю в четырёхэтажную парковку. Нижний этаж обустроен как лагерь сквоттеров. Здесь атеисты и сумасшедшие с холма, костры и палатки. Это место воняет телами и отходами. Я поднимаюсь по пандусу на второй этаж. Здесь меньше обитателей, и никто меня не беспокоит. Я продолжаю подниматься.
Третий этаж разнесён в хлам, как будто взорвалась бомба. Каждый сантиметр почернел и обгорел. Не похоже на бомбу. Скорее на пожар, достаточно крупный и жаркий, чтобы не оставить ничего, кроме наполовину расплавленных автомобильных шасси. Я устал после прогулки от стадиона. Нахожу местечко в темноте позади лифтов и ложусь. Голове так приятно от прохладного бетона. Я рад, что Элис здесь нет, и она не видит меня таким. Это может поколебать её уверенность в моём образе рыцаря в сияющих доспехах.
Воздух здесь относительно чистый, но я по-прежнему ощущаю запах тел внизу. Один запах не отсюда — непреодолимая уксусная вонь. Я поднимаю голову, вижу стоящего на расплавленном остове «МИНИ Купера» Йозефа.
— Не совсем тот прогресс, которого я ждал, — говорит он.
— Чувак, убирайся отсюда. Кто-нибудь тебя увидит.
— И что? Думаешь, кто-нибудь из этой толпы захочет или сможет что-нибудь с этим поделать?
— Суть в том, что мне не хочется выяснять. Никаких следов. Помнишь?
Я сажусь и прислоняюсь спиной к стене. Йозеф глядит на мой пустой рукав и качает головой.
— Ты смешон. Покалеченный. Запертый идиотами и ограбленный мёртвым психопатом.
Он пинает несколько камешков под ногами и обнаруживает пару раздавленных очков для чтения.
— Мы устали ждать. Мы выступаем сейчас.
— Милости прошу.
Он поднимает очки и подносит к глазам, щурясь сквозь линзы. Должно быть, они не из его рецепта. Он корчит гримасу и швыряет их через стену.
— Ты не собираешься попробовать отговорить меня?
— Нет. Милости прошу. Пандемониум в ту сторону, так же, как и девяносто процентов адских легионов. Если ты и твои дружки думаете, что сможете справиться с миллионом или около того солдат-адовцев, милости прошу.
Он наклоняется поближе, принося с собой свою вонь.
— Ты считаешь, что мы не сможем справиться с этими идиотами-адовцами?
— Может и могли, когда их было недостаточно в одном месте для приличного пикника, но эти парни практически заново собрали изначальные легионы восставшего ангела.
— И что? Они проиграли свою войну на Небесах, а теперь даже Люцифер пропал. Они слабы.
— Да, но есть ещё кое-что.
— Что именно?
— Есть сигаретка?
Он лезет в нагрудный карман и достаёт пачку обычных людских сигарет. Никогда не рассчитывай на то, что Кисси даст тебе именно то, чего ты действительно хочешь. Я прикуриваю сигарету зажигалкой Мейсона и глубоко втягиваю дым в лёгкие. Это лучше, чем ничего, и помогает замаскировать запах Йозефа.
— Ты упомянул, что есть ещё кое-то, — напоминает Йозеф.
— Ты смотрел когда-нибудь канал «Дискавери»? У них была передача, где колония маленьких крошечных красных муравьёв собрались вместе и убили взрослого волка. Понимаешь, куда я клоню?
— Нет.
— Только потому, что ты волк на вершине пищевой цепочки, это не значит, что ты пуленепробиваемый. Может ты со своими приятелями и в состоянии истребить адовцев, но они не сдадутся легко, и к тому времени, как закончите, вы будете слепыми и искалеченными. По мне, так это не звучит, как большая победа.
Йозеф делает глубокий вдох и поворачивает голову в сторону звуков с улицы.
— Сколько ещё нам нужно ждать?
— Всего несколько часов. Мне нужно подняться на этот холм, а затем добраться до генерала Семиазы. Он единственный парень, который может всё изменить.
— Он в Тартаре.
— Знаю.
— Полагаешь, что сможешь ему помочь? Как?
— Скажу им, что я разносчик пиццы. Они ничего не заподозрят.
— Не остри. Из Тартара никто никогда не возвращался.
— Может, они шли не в ту сторону.
— Выражение его лица меняется на неподдельный интерес.
— Ты знаешь тайный путь наружу?
Я затягиваюсь сигаретой. После «Проклятий» обычные человеческие сигареты — это как вдыхать пар от чашки травяного чая.
— Если тебя так заботит победа в этом деле, почему бы тебе не пойти и не заняться своей работой, и дать мне делать мою? Если я не вернусь в Пандемониум через, скажем, двенадцать часов, ты будешь знать, что я застрял в Тартаре и не вернусь. После этого ты можешь делать всё, что захочешь, но дай мне время сделать всё по-умному.
Он подходит ближе, снимает какую-то нитку у меня с плеча и отбрасывает в сторону.
— Это в последний раз. Начинается прилив, и ты не можешь сдержать море. Кроме того, ты не из тех людей, кому можно доверять.
— Да, но больше никто не хочет играть в наши кошки-мышки, так что нам друг от друга не деться.
Йозеф трогает пустой рукав моего пальто.
— Как ты собираешься провернуть всё это только с одной рукой?
— Справлюсь.
— Значит ты собираешься позволить своему эго всё разрушить.
— Это мой план. Мне и отдуваться.
— Нет, это не так.
Легко забыть, что Кисси — своего рода ангелы. Заводской брак, выброшенные-в-мусорный-контейнер-и-закопанные-на-свалке ангелы, но всё же несказанно могущественные создания. Когда Йозеф хватает меня, я ни черта не могу сделать, чтобы дать отпор. Я однорукий, потерявший равновесие, меня тошнит и кружится голова. Он бросает меня на колени, стягивает пальто и достаёт чёрный клинок. Я пытаюсь отступить, но он хватает меня за пустой левый рукав и тянет обратно, как рыбу на катушке. Он срезает прижжённую культю руки, снова открывая рану. Мои колени подгибаются. Я держусь за него здоровой рукой, пытаясь сомкнуть пальцы на горле или оттолкнуть его. Что-нибудь. Что угодно. Он отмахивается от меня и прижимает к стене. Он вырезает чёрным клинком на ладони моей правой руки “X” и прижимает мою окровавленную ладонь к культе руки.
Мне хуже, чем когда-либо. Не теряю сознание и не рвёт, но потерялся в пространстве. Как будто моё тело и мозг отказались от попыток регистрировать где верх, где низ, или в своём уме или безумен. Я продолжаю ждать, что ангел в моей голове вмешается и всё уладит, но он так же ошарашен, как и я. Культя зудит, и нервы, которые кажутся всё ещё соединёнными с пальцами, ощущаются таковыми ещё сильнее. Я гляжу, чтобы посмотреть, что происходит, и обнаруживаю что-то белое и пульсирующее, свисающее с моего тела, словно гигантская личинка. Здорово. Теперь мне придётся сменить фотографию на сайте знакомств.
Личинка обрастает венами и артериями. На конце шевелятся пять подёргивающихся щупалец. Личинка съёживается и практически чернеет. Вены и артерии укрепляются, пока не становятся кабелями внутри плотных тёмных мышц. Блестящая кожа скользит поверх и вокруг растущих структур. Она блестит как металл или панцирь скарабея. Мои пальцы изящные, но сильные, наполовину органическое насекомое, наполовину машина. Они сгибаются, когда я им велю. Я прикасаюсь кончиком каждого пальца к большому, считая один, два, три, четыре. Они двигаются легко. Йозеф вернулся к «МИНИ Куперу», вытирая белым носовым платком мою кровь с ладоней.
— Это должно дать тебе приличный шанс не проебать всё полностью.
Он складывает носовой платок и кладёт в задний карман.
— Я мог бы солгать и сказать тебе, что не могу сделать руку выглядящей более человеческой, чем сейчас, но мы оба бы знали, что я солгал. Носи эту и не забывай, кто твои друзья.
— Ты сама прелесть.
Боль и тошнота исчезли. Я встаю. Йозеф подходит и помогает мне надеть пальто.
— Побыстрее привыкай к новой руке. У тебя есть двенадцать часов с этого момента, или мы будем действовать без тебя.
Он спускается по пандусу и исчезает ещё до того, как достигает низа.
Я сгибаю и шевелю рукой. Поднимаю кусок бетона. Перекидываю его из здоровой руки в мою новую и обратно. Биомеханическая рука ощущает давление, тепло и остроту, но не как обычная. К ней придётся привыкнуть, но это лучше, чем обгоревшая культя.
Рука не единственное, что мне нужно разработать. Я не знаю тайного пути из Тартара. Мне даже не известен путь туда. Но я найду его, и, если худу и херня не вытащат меня отсюда, я стану задерживать дыхание, пока не посинею. На маму это всегда действовало.
Я поднимаюсь на открытый уровень в верхней части парковки и осматриваю город. В миле отсюда на вершине холма находится психушка. Если Элефсис так же причудливо устроен и испохаблен, как и остальной Лос-Анджелес, Элис с таким же успехом могла бы находиться на Луне. Не знаю, смогу ли я за двенадцать часов добраться хотя бы до неё, не говоря уже о том, чтобы забрать её и Семиазу. Нужно мне было попросить у Йозефа реактивный ранец вместо руки.
Сбежавшие психи греются у костра из старой мебели и моих плакатов о розыске.
Может мне стоит угнать машину и попробовать найти где-нибудь дорогу к Обсерватории.
— Всё ещё пытаешься подняться на этот холм, а?
Я оглядываюсь через левое плечо, затем через правое. На краю стены, свесив ноги с края, сидит маленький толстяк в сшитом на заказ красном костюме. Я смотрю на него, а он на меня.
— Он ушёл?
— Кто?
— Твой приятель Йозеф. Он ушёл?
— Он мне не приятель, и да, он ушёл. Ты кто?
— Я наблюдал за тобой, а затем увидел, как он оснащает тебя жучиной лапой. Естественно, я просто предположил, что вы двое — приятели.
Я обхожу его, пытаясь рассмотреть получше.
— Кто ты?
Он пожимает плечами.