– Замечание принято. Но, по правде говоря, так много людей хотят, чтобы я умер, что мне вряд ли придется выбирать.
– Вот видишь? Жизнь потихоньку налаживается, обретает определенность.
– Пойду гляну, не приехало ли такси.
Я ПРОСЫПАЮСЬ после полудня, бреду в ванную и вижу себя в зеркале. Кэнди была права. Меч Аэлиты оставил мне один из лучших шрамов. Будто гремучая змея подожгла себя, устроив перформанс в духе Джи Джи Аллина[95], и нырнула мне в грудь. Шрам – произведение искусства. Он заслуживает «Оскара» и звезды на Голливудском бульваре. В честь него можно сочинять баллады. Теперь я понимаю, что почувствовал Люцифер, когда в него ударила последняя молния, и он низвергся с сахарного Райского облака в глубочайшую тьму.
Кажется, Аэлита подарила мне еще кое-что. Там, в Аду, каждый новый шрам был как дар. Защита от очередного типа атаки. Нападение Аэлиты в часовне оставило мне не только шрам. Похоже, она передала мне часть своего ангельского ви€дения. Или, может, просто открыла мой третий глаз – тот, которым видят настроение и сердцебиение других людей. Как бы то ни было, теперь я смотрю на все другими глазами и понимаю, что она хотела мне сказать. Кисси повсюду.
Стены переулка за «Max Overdrive» разрисованы граффити. Точно такие же – на зданиях и перекрестках улиц. На витринах и телефонных столбах. Этих знаков нет ни в одном из известных мне языков, но я их почти понимаю. Они как имя, которое никак не удается вспомнить, хотя оно вертится на кончике языка. В этих знаках зашифрованы приветствия, предупреждения и сообщения. Жутковатые послания для таинственных бродяг.
Кисси бродят по улицам призраками праздничных гуляк. Легкомысленные семьи глазеют на витрины, пытаясь заполнить совместные безрадостные часы хоть чем-то, что может избавить от необходимости общения друг с другом. Мама или папа в некоторых семьях – это на самом деле Кисси или одержимый ими человек. А вон там за своими родителями идет девочка-Кисси, держась за руку старшего брата. Я вижу, как она буквально высасывает из него жизнь в тот момент, когда семья останавливается, чтобы полюбоваться мерцающим светодиодным венком у дверей бирманского ресторана.
Есть и другие Кисси – бледные и почти бесплотные, как выхлопные газы. Они нашептывают ложь в людские уши. Суют гостиничные квитанции в бумажник мужа. Кладут телефонный номер в карман жены. Они радостно сажают маленькие семена паранойи, которые быстро разрастутся подобно меланоме. Ибо что может быть веселее в это время года, чем рождественская семейная бойня?
Нужно уйти с улицы. Не могу на это смотреть. Люди и сами по себе не подарок, но они становятся хуже под влиянием сосущих хаос падальщиков. Пока что я не готов это принять.
То, что происходит на улицах, не похоже на разрядку напряженности. Кисси действуют напоказ, они даже не пытаются скрываться. Золотая Стража, может, и права насчет того, что Кисси нарушили договор, но, судя по всему, они понятия не имеют, как с этим бороться.
Кроме того, на улицах полно полицейских. Как патрульных, так и оперативников в штатском. Больше, чем можно было ожидать на Рождество. Разве люди не должны сейчас клевать носом от триптофана[96], эггнога[97] и фашистских призывов Санты быть радостными? Может, копы знают что-то, о чем не знаем мы? А может, они просто чувствуют разлитое в воздухе безумие. Полицейские изо всех сил пытаются слиться с праздношатающейся публикой, но остаются заметными, как пауки на праздничном торте.
Мне хочется покоя, чашечку кофе, и чтобы никто со мной не разговаривал. Я иду в «Пончиковидную вселенную».
Какой-то «гений» повесил телевизор на стену за стойкой с пончиками. Те, кто имел глупость захотеть просто сесть и попить кофе в тихом месте, получают бесплатный круглосуточный показ новостей спорта, погоды и геноцида под бормотание прилизанных старомодных ведущих. Когда появляется репортаж о местных новостях, он подтверждает большую часть того, о чем говорила Аэлита. Сплошные грабежи, убийства, изнасилования и поджоги. Они нарастают и выходят из-под контроля. Местные политики и стражи закона не знают, почему это происходит и как это пресечь. Такое чувство, что кто-то перенес «Ночь дьявола»[98] на декабрь и забыл предупредить об этом горожан.
За прилавком стоит та самая зеленоволосая фея, которую я видел здесь в прошлый раз. Она хорошо выполняет свою работу. Болтает с покупателями. Улыбается и слушает, ухитряясь не выглядеть при этом фальшивой или душевнобольной. В другое время и в другом месте я бы каждую ночь угонял для нее машину и оставлял на стоянке с ключом в замке зажигания. Но здесь и сейчас я не могу позволить себе так быстро влюбиться. Мысли об этом смущают меня и отвлекают внимание. Будь здесь Видок, я бы попросил у него зелье. Любое, способное вызвать временную лоботомию. Что-то такое, что помогло бы мне пережить праздники и убить девятнадцатилетнего дурачка, который по-прежнему живет в моей голове.
Я перевожу взгляд с девочки-феи на экран телевизора, на котором мелькают горящие дома Восточного Лос-Анджелеса. Плачущие матери. Кричащие дети. Окровавленные воды. Из них выплывают репортеры с пустыми глазами и ртами, полными акульих зубов. Они тычут микрофонами в лица очередных вдов и интересуются, как те себя чувствуют.
Люблю Лос-Анджелес.
Интересно, всегда ли так было? Неужели Кисси – это дьяволы на наших плечах? Или они возлюбили нас, потому что наши собственные демоны такие громкие, что их трудно не заметить? Я понимаю, почему Ад и Рай хотят контролировать Кисси. Они не могут позволить обычным людям узнать о них. Ибо после неизбежной паники было бы слишком легко свалить на них все дурные привычки человечества. Кроме того, пришлось бы как-то объяснять, откуда они взялись. Люди узнали бы, что Бог способен совершать ох…енные ошибки, и дьявол здесь вовсе ни при чем. А этого не хочет ни одна из сторон.
Интересно, хватило бы у Кисси сил, чтобы похитить ангела? Если они на самом деле антиангелы, то почему бы и нет? Мунинн говорил, что кто-то сумел притащить ангелов в бордель Авила. Впрочем, вся эта херня больше похожа на городскую легенду. Как та история про парня, который скорчил смешное лицо и остался таким навсегда, в результате чего его семье пришлось переезжать. Но если кто-то похищает ангелов, то скорее всего это делают Кисси. Полагаю, никто из людей не смог бы шваркнуть Аэлиту – даже сам Мейсон.
Двое парней заходят со стоянки. Я чувствую их с противоположного конца зала. От них веет жаром и тяжелым дыханием. Их сердца стучат, как пулеметы. Но выглядят они скучающими: взрослый мужчина в сером костюме и старшеклассник со скейтом под мышкой. Они склоняются над прилавком, заказывая пончики. Я не могу разглядеть их лиц. Пончиков они заказывают несколько дюжин, полную коробку. Зеленоволосая девушка выбивает чек, и когда называет общую сумму, тот, что постарше, вытаскивает из пиджака пистолет сорок четвертого калибра и стреляет в нее. И продолжает стрелять. Ему приходится даже перегнуться через прилавок, чтобы выстрелить все патроны до единого.
Я встаю и иду к нему, пока он сосредоточен на девушке. Младший бросает доску, выхватывает свой пистолет и целится в меня. Я останавливаюсь. Они оба Кисси.
Сейчас не самый удачный момент. Я еще слаб. Я не хочу, чтобы в меня сейчас стреляли, и они это знают. Они смеются надо мной.
– Плохой мальчик, – говорит мужчина в костюме.
– Ты украл у нас наац, – добавляет подросток.
– И это после того, как мы мило и вежливо пригласили тебя в наш дом.
– Некоторые люди такие невоспитанные!
– Совершенно невоспитанные. Но мы не в обиде. Предлагаем обмен. – Мужчина показывает на свою грудь, затем на мою. – Сбереги для нас то, что у тебя внутри. Мы вернемся к тебе с пакетиком.
– Веселых праздников! – говорит подросток. Коробка с едой вся заляпана кровью. Он открывает ее и достает пончик с яблоком. – Советую попробовать. Они их делают по утрам.
Они выходят за дверь с таким видом, будто только что выиграли в лотерею. За спиной начинает кричать пожилая женщина. Люди пикают сотовыми телефонами, пытаясь дрожащими пальцами набрать телефон службы спасения. Я смотрю через прилавок на зеленоволосую девушку. Она мертва. Мертвее не бывает.
Значит, вот как выглядела Элис?
Прощай, зеленоволосая фея. Скольких из вас мне еще не удастся спасти?
ЗА УГЛОМ припаркован золотистый «Лексус». Через десять секунд он мой. Заехав на безымянную заправку, я покупаю пачку сигарет, две пластиковые канистры и футболку с изображением «Китайского театра Граумана»[99]. Затем оплачиваю четыре галлона[100] бензина, наполняю канистры и сажусь обратно в машину. Я всегда неплохо ориентировался в пространстве. Ад приучил меня сохранять наблюдательность даже под побоями, так что я хорошо помню, куда надо ехать. Пятнадцать минут спустя я останавливаюсь за квартал до мебельного склада, в котором проводят свои вечеринки скинхеды.
Я разрываю футболку на две части, макаю в бензин, позволяя жидкости как следует впитаться, и укрепляю в горловинах канистр. Затем выхожу из машины и направляюсь к клубу.
В противоположную сторону идет толстяк в гавайской рубашке и шортах цвета хаки.
– Позвони в 911, – говорю я, поравнявшись с ним.
Он останавливается.
– Что-то случилось?
– Еще нет.
Возле клуба никого. Оно и верно. Кто станет бродить возле здания, полного отмороженных торчков?
Я поджигаю тряпки зажигалкой Мейсона. Затем вежливо стучу в дверь. Через пару секунд дверь открывается, и за порог выглядывает моя вторая подростковая страсть – Ильза, девушка-скинхед. Она улыбается мне так, как улыбаются старой больной собаке, которая не может удержаться, чтобы не навалить кучу.