Наконец все заканчивается. Больше нет огня. Нет даже дыма. Маргаритка втянула в себя остатки пожара. Комната лежит в руинах. Со стен сдуло даже штукатурку. Часть крыши провалилась внутрь. Хлам со стола разбросало по комнате, словно ураганом. Не осталось ни единого целого окна.
Я поднимаю обугленную кровать и отодвигаю в сторону. Касабян лежал под ней. Учитывая его внешний вид до взрыва, он довольно неплохо сохранился. Правой руки нет. Ее оторвало Маргариткой в момент детонации. Отсутствует также голова. Я опускаюсь на колени и обшариваю мусор. Через минуту я замечаю голову под кроватью.
Бедный глупый идиот, Касабян чертов. Будь он еще жив, я бы его задушил. Мне понятно, почему он пришел ко мне с битой. Я ведь действительно обращался с ним довольно жестко. Но он сумел поймать меня врасплох и заставить говорить. Так что, надеюсь, он получил хотя бы немного удовлетворения перед тем, как совершить большую ошибку, навязанную Мейсоном. Впрочем, Касабян был, конечно, идиот, но не совсем дурак. Он не мог не понимать, что Мейсон в лучшем случае его ненавидит. А в худшем – относится как к насекомому. Неужели Касабян в самом деле не знал, что произойдет, когда он выстрелит? Или он хотел, чтобы нашу смерть считали убийством или самоубийством на сексуальной почве, о которых так любят рассказывать в местных новостях? Ясное дело, дураки репортеры опять напридумывали бы всякого. Написали бы, что это была попытка мошенничества со страховкой. Или что мы парочка неуклюжих террористов. Но скорее всего предпочтение отдали бы сексуальной истории: о том, что ссора любовников переросла в ядерный взрыв.
Я почти уверен, что он намеревался убить нас обоих. Чтобы хотя бы один человек знал, что он сумел сделать нечто значительное. Я говорю о себе. Если бы план удался, я бы знал, что он поймал меня, что я мертв и что уже ничего не могу с этим поделать.
С минуту я стою очень тихо, пытаясь расслышать далекие сирены. Будь у меня время и свежая голова, я, вероятно, смог бы подобрать какое-нибудь заклинание, чтобы не пустить их сюда или отправить в ложном направлении.
Но по-прежнему ничего не происходит. Я продолжаю ждать.
Сирен не слышно. Видимо, пока Маргаритка разрушала комнату, пожар появился и исчез так быстро, что никто не успел ничего заметить. И это избавило меня от необходимости объяснять кому-то наличие обезглавленного тела, кучи оружия, пиратской видеопродукции и себя самого. «Кто я такой? Технически говоря, мертвец. Спасибо, что поинтересовались. Спросите Национальную безопасность, они подтвердят».
Раздается звонок телефона. Не моего. Я обшариваю туловище Касабяна. Достаю телефон из кармана плаща. Это одна из самых дешевых моделей. Я открываю телефон и прикладываю к уху.
– Ну? – раздается голос. – Какого черта, приятель? Ты уже закончил?
– Кто говорит?
Пауза. Затем тихий смех.
– Старк? Это ты? Господи, какой же он мудак! Я выдал Касабяну огнемет и бомбу в одном флаконе, и он до сих пор тебя не убил. Кстати, где он сейчас?
– Повсюду. Его разорвало на куски.
– Ну, по крайней мере, хоть что-то хорошее за сегодня. Ты, наверное, прекрасно себя чувствуешь, да? Гордишься собой? Как же, надрал задницу безголовому парню. Спасибо тебе, парень в маске. Сегодня ты спас наш город.
Я прислушиваюсь, нет ли в его голосе признаков напряжения или страха. Хотел бы я сейчас видеть его глаза. Почувствовать запах его пота. Но в дерьмовом телефоне голос Паркера звучит тонко, бесстрастно и издалека. Как будто он звонит со дна Марианской впадины.
– Вообще-то это ты подослал ко мне полумертвого парня. На что ты надеялся?
– Я надеялся, что вы умрете, мистер Бонд, – отвечает он, неумело изображая немецкий акцент. – На самом деле мы поспорили. Мейсон думал, что Касабян сможет хоть что-то сделать правильно. Он сказал жирному, что очень сильно в него верит. Но пари, кажется, выиграл я.
– И что дальше? Продолжишь присылать ко мне калек? Может быть, слепых детей с духовыми ружьями? Бабушек в инвалидных креслах с бензопилами? Каков будет следующий блестящий ход? И вообще – ты умеешь хоть что-нибудь, кроме как оправдываться за взорвавшихся киллеров и получать пули в спину? Кстати, как чувствуешь себя после падения? Не мучают ли кошмары? Я очень рад, что Мейсон тебя спас. Значит, можно будет снова тебя с удовольствием убить.
– Успокойся, милая. Ты начинаешь нервничать. Поверь, у тебя появится шанс. Мы обязательно встретимся. Не здесь и не сейчас, но уже очень скоро. Клянусь сердцем.
– Буду ждать с нетерпением.
– Долго ждать не придется. Между прочим, Мейсон шлет тебе запоздалый рождественский подарок. Но не волнуйся. Сегодня не будет больше взрывов или атак ниндзя. Всего лишь знак нашей с ним признательности за то, что мы еще живы. Кстати, как тебе удалось выжить внизу? Ты каждый день сосал демонам члены или с перерывом на выходные и праздники?
– Не возбуждайся раньше времени, крутыш. Скоро сам все узнаешь.
Соединение прерывается. Я бросаю телефон в угол комнаты. По крайней мере, теперь я точно знаю одну вещь: Паркер водил Касабяна туда, где прячется Мейсон. Кас был с ними обоими. Он видел их убежище и, возможно, слышал их разговоры о дальнейших планах. Мейсон считал Касабяна идиотом и был уверен, что так или иначе он сегодня помрет. В таком случае чего от него скрывать? Почему бы не дать ему почувствовать себя частью большого плана? Если Мейсон сумел убедить Касабяна, что его повысили и пустили поиграть с большими мальчиками, то он вряд ли бы стал задавать лишние вопросы. Он побежал бы куда угодно, как верная собака, старающаяся угодить своему хозяину.
Надо поговорить с Касабяном. Но я не смогу добраться до него, если он окажется в Аду, поскольку сейчас ни за что не пойду в Нижний Мир. Надо перехватить его, прежде чем он сядет на последний паром.
Я знаю только один способ, как это сделать. Но со стороны он будет похож на некое извращение.
Взорвавшаяся Маргаритка избавила от необходимости двигать стол. Я только придавливаю его к стене, чтобы он не мешал. Затем распинываю в стороны битую, покрытую пылью дранку от штукатурки, коробки с DVD, грязную одежду, сигаретные окурки и бутылки из-под «Джека Дэниэлса», расчищая на полу квадрат примерно шесть на шесть футов[103]. Кроме мебели, остальное барахло довольно легкое. Я без труда отсеиваю все лишнее, пока не обнаруживаю единственный тяжелый предмет. Это кусок свинца, который дал мне Кински.
Начинать следует с рисования тринадцати кругов – шести снаружи, шести внутри и одного в центре. Возьмите свинец и проведите линию от верхнего внешнего круга к самому дальнему от него. Затем проведите линии к остальным кругам внешнего периметра – так, чтобы они все были связаны с верхним. Теперь проделайте аналогичное с остальными пятью внешними кругами. Промыв и прополоскав свинец, повторите то же самое с внутренними кругами, и вы получите семьдесят восемь линий, соединяющих все тринадцать кругов. Дамы и господа, позвольте представить! Это «Куб Метатрона» – один из самых священных иероглифов, символизирующий душу ангела Метатрона, гласа Божьего. Неплохо отпугивает чертей, плотоядных зомби и муравьев на пикнике. Он универсален, как швейцарский нож. У него тысяча и одно применение. Вернее, тысяча два – если нарисовать его на кирпиче и кинуть в лобовое стекло машины нового парня вашей бывшей девушки.
Голова Касабяна все еще валяется под кроватью. Я вытаскиваю ее и кладу ему на грудь, после чего беру его тело за лодыжки и волоку в Куб. Затем распрямляю его ноги и руку, прикладываю голову к плечам и вообще стараюсь сделать так, чтобы он походил на солидного человека, а не на большую кучу вяленого мяса неудачника.
Под одним из оконных проемов валяется предостерегающий сверток, который Инквизитор Медея Бава оставила для меня у Видока. Волчьи зубы я не трогаю. Все, что мне нужно – это только вороньи перья. Практически любая часть вороны полезна, особенно когда имеешь дело с мертвыми. Ведь вороны – это природные проводники душ в царство мертвых. Конечно, есть и другие, более быстрые и прямые способы добраться до усопших. Но вороньи перья – самый разумный из них, если вы не хотите, чтобы какой-нибудь умник выбил дух из вашего тела, пока вы стоите на перроне и ждете мертвую тетю Лили.
Я разрываю рубашку Касабяна, макаю перья в его кровь и рисую у него на груди уменьшенную копию Куба Метатрона. Затем открываю ему рот и кладу внутрь одно из перьев. В довершение погружаю в кровь свой палец и рисую круг над собственным третьим глазом.
Последняя неразбитая и нераспечатанная бутылка с «Джеком» спрятана под матрас вместе с оружием. Я достаю ее, открываю и делаю пару больших глотков. Как бы я ни относился к Касабяну, что бы ни хотел вытворить с ним, но рисование его кровью, в том числе на себе, никогда не входило в мои первоначальные планы. Еще один глоток, и я готов отправиться в путь.
Я ложусь в Куб рядом с Касабяном так, чтобы наши плечи и ноги соприкасались. Черным лезвием я режу одно из своих запястий – достаточно глубоко, чтобы заставить кровь течь, но не настолько, чтобы утратить контроль над своими руками. Затем переворачиваю бутылку, глотая еще немного жидкой храбрости, и режу второе запястье.
Теперь я спокоен и расслаблен. Мне тепло. Я словно парю в воздухе. Спиртное и вытекающая кровь постепенно делают свое дело. Скоро я потеряю сознание. Но до того как это случается, я кладу второе перо между своих зубов и как следует его прикусываю.
И вот я посреди безлюдной пустыни. Стою и смотрю вдаль. Щелочная равнина растрескалась и блестит. На горизонте – источник света, но он никогда не движется. Здесь всегда то ли рассвет, то ли закат. Выбирайте сами. Воздух плотный, им трудно дышать. Свет – водянистый, зелено-голубой.
Касабян стоит в нескольких ярдах. Он одет в ту же футболку «Max Overdrive» и те же хлопчатобумажные брюки, в которых стрелял в меня.
– Так вот как оно выглядит? – спрашивает он. – Это и есть смерть?