Конечно, Мэри принадлежала к поколению – она надеялась, что к последнему такому поколению в её мире, – при котором в науке трудилось гораздо больше мужчин, чем женщин. Она никогда не работала в коллективе, в котором женщины составляли бы большинство – хотя Йоркский университет подошёл достаточно близко, – не говоря уж о том, чтобы состоять из одних женщин. Возможно, в таких обстоятельствах обстановка на рабочем месте напоминала бы здешнюю и в её мире. Мэри выросла в Онтарио, в котором по историческим причинам было две отдельные финансируемые правительством системы школьного образования: публичная – в американском, а не британском смысле[1190], и католическая. Поскольку религиозное образование разрешено только в религиозных учебных заведениях, многие родители-католики посылали детей учиться в католические школы, но родители Мэри – по большей части по настоянию её отца – сделали выбор в пользу публичной системы. Когда ей исполнилось четырнадцать, начались разговоры о переводе её в католическую школу для девочек – Мэри тогда не успевала по математике, и маме сказали, что отсутствие в классе мальчиков могло бы ей помочь. Но в конце концов родители решили оставить её в публичной школе, потому что, как сказал папа, ей всё равно когда-нибудь придётся иметь дело с мужчинами, так что лучше привыкать к ним уже сейчас. Поэтому свои последние школьные годы Мэри провела в старшей школе в Ист-Йорке, а не в школе Святой Терезы по соседству. И хотя, несмотря на совместное обучение, она преодолела свои трудности с математикой, она иногда задумывалась о преимуществах полностью женской школы. Некоторые из её лучших студенток в Йоркском университете вышли как раз из таких школ.
И может быть, некоторые из этих преимуществ стоили того, чтобы распространить их и на взрослую жизнь, на рабочее место, позволив женщинам трудиться в окружении, свободном от мужчин и их эго.
Хотя неандертальская система измерения времени разумно делила сутки на десять равных частей, считая их началом время восхода солнца во время весеннего равноденствия, Мэри по-прежнему полагалась на показания своих часов, а не на загадочные символы на дисплее компаньона – в конце концов, несмотря на то что она находилась в другом мире, часовой пояс здесь был тот же самый.
Для Мэри был привычен дневной ритм утренних и дневных перерывов на кофе и часового обеденного перерыва в середине дня, однако неандертальский метаболизм не позволял им оставаться без еды так долго. В рабочем дне неандертальца было два длинных перерыва, один примерно в 11, другой в три часа дня. Во время обоих поглощалось большое количество еды, включая сырое мясо – та же самая технология, что убивала инфекцию внутри человеческого тела, позволяла людям есть мясо, не подвергнутое термической обработке; мощные неандертальские челюсти отлично с ним справлялись. В отличие от желудка Мэри: она сидела со всеми за общим столом, но старалась не смотреть в чужие тарелки.
Она могла бы есть отдельно от других, но Лурт была свободна только в это время, а Мэри хотелось с ней поговорить. Её очень интересовали неандертальские познания в генетике, и Лурт была готова ими с ней делиться.
За короткое время, проведённое с Лурт, Мэри узнала так много, что ей начало казаться, что теперь возможно всё – особенно когда мужчины не мешают.
Глава 32
За свою жизнь Мэри побывала примерно на дюжине свадебных церемоний – нескольких католических, одной еврейской, одной традиционной китайской и нескольких гражданских. Так что, в общем и целом, она думала, что представляет себе, чего ожидать от церемонии Жасмель.
Она ошибалась.
Конечно, она знала, что церемония не будет проходить в храме или каком другом месте поклонения – таких у неандертальцев попросту не было. И всё же она ожидала какого-то особого места. Но церемония проходила прямо на природе под открытым небом.
Когда транспортный куб высадил Мэри, Понтер уже был там; они прибыли первыми, так что, пока никто не видит, позволили себе крепко обняться.
– Ага, – сказал Понтер, отпуская Мэри, – вот и они.
Было солнечно. Мэри обнаружила, что забыла солнцезащитные очки на другой стороне, и ей пришлось щуриться, чтобы разглядеть приближающуюся компанию. Она состояла из трёх женщин – одна, как показалось Мэри, была возрастом под сорок, вторая – подросток, и с ними ребёнок лет восьми. Понтер посмотрел на Мэри, потом на приближающуюся женщину, потом снова на Мэри. Мэри пыталась прочитать выражение его лица; будь он её соплеменником, она бы решила, что он страшно смущён, как будто неожиданно осознал, что попал в очень неудобное положение.
Три женщины шли пешком, и они приближались с востока – со стороны Центра. У старшей и младшей в руках не было ничего, но средняя несла на спине большой рюкзак. Когда они подошли поближе, маленькая девочка вскрикнула «Папа!» и побежала к Понтеру, который сгрёб её в охапку.
Остальные две подходили медленно, и старшая женщина явно сдерживала шаг, держась рядом с младшей, которая не могла идти быстро из-за рюкзака.
Понтер выпустил восьмилетку из объятий и, держа её за руку, повернулся к Мэри:
– Мэре, это моя дочь Мега Бек. Мега, это мой друг Мэре.
Мега явно до сих пор не замечала никого, кроме папочки. Она оглядела Мэри с головы до ног.
– Ого, – сказала она наконец. – Ты глексен, да?
Мэри улыбнулась.
– Ага, – сказала она; её временный компаньон перевёл её ответ.
– Ты придёшь ко мне в школу? – спросила Мега. – Я хочу показать тебя другим детям!
Мэри на секунду опешила: ей как-то не приходило в голову, что знакомством с ней можно хвастаться.
– Ах, если у меня будет время, – ответила она.
Две другие женщины тем временем приблизились.
– Это моя старшая дочь, Жасмель Кет, – сказал Понтер, указывая на восемнадцатилетнюю девушку.
– Привет, – сказала Мэри. Она осмотрела девушку, но не смогла определить, насколько она привлекательна по неандертальским стандартам. Однако та унаследовала от отца золотистые глаза, на которые нельзя было не обратить внимания. – Я… – Она решила не ставить Жасмель в затруднительное положение, называя имя, которое она не могла бы произнести. – Я – Мэре Воган.
– Здравствуйте, учёная Воган. – Жасмель, должно быть, уже слышала о ней, иначе она бы вряд ли догадалась, как правильно отделить имя от фамилии. И следующая её реплика подтвердила эту догадку: – Это вы дали папе тот кусочек металла, – сказала она.
Мэри на мгновение растерялась, но потом догадалась, о чём она. Распятие.
– Да, – ответила Мэри.
– Я вас уже видела, – сказала Жасмель, – на мониторе, когда мы спасали папу. Но… – Она удивлённо покачала головой. – Я всё равно с трудом верила.
– Ну, теперь я здесь. Надеюсь, вы не против моего присутствия на церемонии?
Даже если Жасмель и была против, то не стала подводить отца:
– Нет, конечно нет. Я очень рада, что вы здесь.
Понтер быстро заговорил, по-видимому, как показалось Мэри, тоже ощутив, что дочь скрывает неудовольствие, и желая не дать ему выйти на поверхность:
– А это опекунша моей дочери – теперь уже бывшая. – Он взглянул на старшую женщину: – Я… э-э… не ждал, что ты придёшь.
Бровь неандерталки вскарабкалась на надбровный валик.
– Да уж наверное, – сказала она, взглянув на Мэри.
– Э-э… – протянул Понтер, – да, в общем, это Мэре Воган – женщина с той стороны, про которую я рассказывал. Мэре, это Даклар Болбай.
– О господи, – вырвалось у Мэри, и её компаньон издал гудок, не в состоянии перевести фразу.
– Да? – сказала Даклар, предлагая Мэри повторить попытку.
– Я… в смысле, рада познакомиться. Я много о вас слышала.
– И я о вас. – Голос Даклар звучал ровно.
Мэри выдавила из себя улыбку и отвела взгляд.
– Даклар, – объяснил Понтер, – была партнёршей моей партнёрши, Класт, а потом опекуншей моих дочерей. – Он повернулся к Даклар и продолжил с нажимом: – Пока Жасмель не стала совершеннолетней, когда ей этой весной исполнилось 225 месяцев.
Мэри пыталась понять, что здесь происходит. Понтер, похоже, даёт понять, что раз Даклар более никак не связана с Жасмель, то она не должна быть здесь. Мэри вполне понимала, что её присутствие для Понтера нежелательно. Даклар, в конце концов, пыталась добиться кастрации Адекора.
Неловкая ситуация была прервана появлением ещё двух неандертальцев – мужчины и женщины, оба лет пятидесяти на вид.
– Это родители Триона, – сказал Понтер. – Бол Дурбан, – он указал на мужчину, – и Явла Пол. Бол, Явла, это мой друг Мэре Воган.
– Не нужно представлений, – громогласно ответил Бол. – Я видел вас по визору.
Мэри постаралась подавить дрожь. Она иногда замечала поблескивание серебристых одежд, но не предполагала, что является объектом внимания эксгибиционистов.
– Ты только посмотри на неё! – воскликнула Явла. – Кожа да кости! Там у вас хватает еды, в вашем мире?
Никогда и никто не говорил про Мэри «кожа да кости» за всю её жизнь, и сейчас ей это даже понравилось.
– Да, – ответила она, слегка покраснев.
– Ну, сегодня вечером у нас банкет, – сказала Явла. – Конечно, за один раз декамесяцы небрежения не исправить, но у вас будет шанс начать!
Мэри вежливо улыбнулась.
Бол обернулся к своей партнёрше:
– Где носит твоего сына? – спросил он.
– Кто бы спрашивал, – ответила Явла полушутливым тоном. – Пунктуальность он явно унаследовал от тебя.
– Вон он идёт! – воскликнула Жасмель, по-прежнему с рюкзаком на спине.
Мэри взглянула туда, куда указывала Жасмель. Вдалеке виднелась человеческая фигура, ковыляющая в их направлении и несущая на плечах что-то большое. Было похоже, что он доберётся до них не раньше чем через несколько минут. Мэри склонилась к Понтеру:
– Напомни мне, как зовут наречённого твоей дочери?
Понтер на секунду застыл, по-видимому выслушивая Хака, который пытался сообразить, о чём спрашивает Мэри.