Лурт вскинула бровь. Она ободряюще сжала предплечье Мэри и вышла, закрыв за собой дверь.
– В чём дело? – спросила Мэри. Она почувствовала, как зачастило сердце. – С тобой всё в порядке? Что-то стряслось с Жасмель или?..
– Нет. Всё хорошо.
Всё ещё нервничая, Мэри попыталась прояснить ситуацию:
– Тебе же сюда нельзя. Двое ещё не стали Одним.
Но в голосе Понтера послышалось раздражение.
– К… к чертям всё это, – сказал он.
– Понтер, в чём дело?
Понтер глубоко вдохнул и произнёс несколько слов на своём языке. Впервые за всё время его слова не были переведены немедленно, и Мэри увидела, как Понтер немного склонил голову набок, как он всегда делал, слушая, что ему говорит Хак через ушные импланты.
Понтер заговорил снова, резким тоном, и Мэри расслышала неандертальское слово «ка», которое, как она знала, означает «да». Наверное, Хак говорил ему что-то вроде: «Ты уверен, что на самом деле хочешь это сказать?» Понтер, по-видимому, ответил, что да, на самом деле хочет, и отругал компаньона за вмешательство. После секундного молчания Понтер снова открыл рот, однако Хаку, по-видимому, этого оказалось достаточно, чтобы воспроизвести перевод предыдущей фразы неандертальца.
– Я люблю тебя, – произнёс синтезированный компьютером голос.
Как Мэри ждала от него именно этих слов!
– И я тебя люблю, – сказала она. – Очень-очень люблю!
– Мы должны строить жизнь вместе, ты и я, – сказал Понтер. – Если… если, разумеется, ты этого хочешь.
– Да, да, конечно! – ответила Мэри радостно, но тут же её настроение упало. – Но… но нам будет так сложно всё устроить. Ну, то есть твоя жизнь здесь, а моя – там. У тебя Адекор, Жасмель и Мегамег, а у меня… – Она замолкла. Она хотела сказать «у меня никого», но это было бы неправдой. У неё был муж, хоть и живущий отдельно, но всё ещё законный супруг. И, Господи Боже мой, если Бог не одобряет развод, то что он скажет об отношениях между представителями разных биологических видов?
– Я хочу попытаться, – сказал Понтер. – Я хочу попытаться всё устроить.
Мэри улыбнулась.
– Я тоже. – Но потом её улыбка померкла. – И всё-таки нам нужно подумать о многих вещах. Где мы будем жить? Что будет с Адекором? Что станет…
– Я знаю, что будет трудно, но…
– Да? – сказала Мэри.
Понтер подошёл к ней вплотную и заглянул в её глаза.
– Но твой народ летал на Луну, а мой – открыл портал в иную вселенную. Сделать можно даже то, что сделать очень трудно.
– Придётся идти на жертвы, – сказала Мэри. – Нам обоим.
– Может, да, – сказал Понтер, – а может, нет. Возможно, мы сможем и костный мозг достать, и из кости дудочку сделать.
Мэри на секунду задумалась, но быстро сообразила:
– «И яичницу съесть, и яиц не разбить». У нас так про это говорят. Но я думаю, ты прав: наши народы не настолько разные. Хотеть всего и сразу – это так… – Мэри замолкла, не находя подходящего слова.
Но Понтер нашёл. Понтер знал, что она хотела сказать.
– Это так по-человечески, – сказал он и взял Мэри за руку.
Роберт СойерНеандертальский параллакс. Гибриды
Ллойду и Ивонн Пенни,
замечательным человеческим существам
Перевод В. Слободяна
© В. Слободян, перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
Глава 1
Мои дорогие американцы и все люди этой версии Земли. С огромным удовольствием я обращаюсь к вам этим вечером с моей первой речью в качестве вашего нового президента. Я хочу поговорить о будущем нашего вида гоминид, вида, известного как Homo sapiens – люди мудрости…
– Мэре, – сказал Понтер Боддет, – для меня большая честь представить тебя Лонвесу Тробу.
Мэри привыкла думать о неандертальцах как о расе крепышей – «коренастых шварценеггеров», как их окрестила «Торонто Стар» из-за невысокого роста и чрезвычайной мускулистости. Поэтому она испытала шок при виде Лонвеса Троба, тем более на фоне Понтера Боддета.
Понтер принадлежал к неандертальскому поколению 145, то есть ему было 38 лет. Его рост был метр и семьдесят три сантиметра – выше среднего для мужчин своего вида, а его мускулатуре позавидовал бы любой бодибилдер.
Лонвес Троб же был одним из немногих ныне живущих представителей поколения 138 – то есть дожил до совершенно невообразимого возраста 108 лет. Он был костляв, хотя по-прежнему широкоплеч. У всех неандертальцев была светлая кожа – это был народ, приспособленный к холодному климату, – но у Лонвеса она стала практически прозрачной, так же, как и немногие сохранившиеся у него на теле волосы. И хотя его голова демонстрировала набор стандартных неандертальских особенностей – низкий лоб, надбровная дуга с двойным изгибом, массивный нос, квадратная челюсть без подбородка, – она была совершенно лишена волос. Понтер, в отличие от него, обладал светлой шевелюрой (как и у всех неандертальцев, разделённой пробором ровно посередине) и густой светлой бородой.
И всё же самой поразительной особенностью двоих неандертальцев, стоящих перед Мэри Воган, были глаза. Радужки Понтера были золотистыми; Мэри обнаружила, что способна смотреть в них, не отрываясь, бесконечно долго. А радужки Лонвеса оказались сегментированными, механическими: его глаза были шариками полированного металла с сочащимся из-под центральной линзы синевато-зеленоватым свечением.
– Здравый день, учёный Троб, – сказала Мэри. Она не протянула руки – у неандертальцев такого обычая не было. – Для меня честь познакомиться с вами.
– Не сомневаюсь, – ответил Лонвес. Он, конечно, говорил на языке неандертальцев – так как он был у них только один, то никак не назывался, – но его имплант-компаньон переводил речь, воспроизводя английские фразы через внешний динамик.
И то был всем компаньонам компаньон! Мэри знала, что Лонвес Троб сам изобрёл эту технологию во времена своей молодости, в году, который народ Мэри называл 1923-м. В признание тех благ, которые принесли компаньоны народу неандертальцев, Лонвесу Тробу было подарено устройство с полностью золотой лицевой панелью. Компаньон был вживлён на внутреннюю сторону левого предплечья – левши среди неандертальцев были редки. В отличие от него, имплант Понтера имел лицевую панель из стали и рядом с аппаратом Лонвеса выглядел довольно дешево.
– Мэре – генетик, – сказал Понтер. – Во время моего первого посещения их версии Земли она доказала, что я генетически принадлежу к виду, который они называют неандертальцами. – Он протянул руку и взял ладонь Мэри в свою широченную лапищу с короткими пальцами. – Более того, это женщина, которую я люблю. Мы намерены в ближайшее время вступить в союз.
Взгляд механических глаз Лонвеса упёрся в Мэри; выражение его лица было невозможно прочитать. Мэри непроизвольно перевела взгляд на окно своего офиса на втором этаже старого особняка в Рочестере, штат Нью-Йорк, который занимала «Синерджи Груп». За окном серая поверхность озера Онтарио уходила за горизонт.
– Ну-у, – сказал Лонвес или, по крайней мере, так его золотой компаньон перевёл резкий звук, который он издал. Но его тон тут же смягчился, и он перевёл взгляд на Понтера. – А я-то думал, что это я много делаю для налаживания межкультурного взаимодействия.
Лонвес был одним из десяти выдающихся неандертальцев – великих учёных и талантливых деятелей искусств, – которые прошли через портал с той Земли на эту, чтобы помешать неандертальскому правительству разорвать связь между двумя мирами.
– Я хочу поблагодарить вас за это, – сказала Мэри. – Мы все – все сотрудники «Синерджи». Явиться в чужой мир…
– Это было то, чего я меньше всего от себя ожидал, в моём-то возрасте, – ответил Лонвес. – Но эти плоскоголовые идиоты из Серого совета! – Он с отвращением покачал головой.
– Учёный Троб собирается сотрудничать с Лу, – сказал Понтер, – чтобы выяснить, возможно ли построить квантовый компьютер того типа, что построили мы с Адекором, с помощью оборудования, которое …как это у вас говорится? – которое вы серийно производите.
«Лу» – это доктор Луиза Бенуа, по специальности физик элементарных частиц; неандертальцы не способны произносить фонему «и», хотя их компаньоны добавляют её, когда воспроизводят английский перевод.
Луиза спасла Понтеру жизнь, когда много месяцев назад он впервые появился в этом мире, переброшенный из своей подземной вычислительной камеры в соответствующую точку на этой Земле – прямиком внутрь заполненной тяжёлой водой сферы детектора Нейтринной обсерватории Садбери, в которой работала Луиза.
Когда во время своего первого визита Понтер внезапно заболел, Луиза, вместе с Мэри и врачом Рубеном Монтего, оказалась на карантине и получила возможность подробно расспросить Понтера о неандертальских достижениях в области квантовых вычислений, так что было вполне естественно, что именно ей поручили попытаться воспроизвести эту технологию. И это была весьма приоритетная задача, поскольку достаточно большой квантовый компьютер был ключом к наведению мостов между вселенными.
– И когда же мы познакомимся с доктором Бенуа? – спросил Лонвес.
– Прямо сейчас, – произнёс женский голос с заметным акцентом. Мэри обернулась. Луиза Бенуа – красивая брюнетка двадцати восьми лет, длинноногая, белозубая и с безупречной фигурой – стояла в дверном проёме. – Простите за опоздание. Пробки просто убийственные.
Лонвес слегка склонил свою древнюю голову набок, очевидно прислушиваясь к объяснениям, которые давал компаньон по поводу перевода последних трёх слов, но, столь же очевидно, остался в полном недоумении относительно их смысла.
Луиза вошла в помещение и протянула Лонвесу свою бледную ладонь.
– Здравствуйте, учёный Троб! – сказала она. – Рада с вами познакомиться.
Понтер склонился к Лонвесу и что-то прошептал ему на ухо. Лоб Лонвеса пошёл волнами – это выглядит достаточно необычно, когда такое делает неандерталец с волосами на бровях, но в исполнении облысевшего столетнего старика это казалось форменным сюрреализмом. Однако он всё же протянул руку и осторожно пожал Луизину ладонь, словно касаясь чего-то неприятного.