…и, как она знала, пронзительными голубыми глазами. Но этого сейчас не было видно – веки были закрыты, а глазные яблоки под ними неподвижны, она хорошо это видела. Нет быстрых движений глаз – нет сновидений.
– Трев, ради бога, – сказала Кайла. – Маму удар хватит. Ты же не хочешь, чтобы я её тревожила. Просыпайся, а? – Она помедлила, затем взяла его за руку; рука была тёплой, но висела, как плеть. – Тревис? – сказала она. – Тревис, ты там?
– Ты поломал шлем, когда бросил его через всю комнату, – сказал Дом.
– Я его не бросал, – ответил Менно, – я просто…
– Да ладно, ты его буквально швырнул.
Может, и так; может, он был очень зол на чёртову штуку и на себя самого.
– В любом случае, – сказал Дом, – если мы собираемся сделать ещё что-то до начала занятий восьмого числа, нам понадобится тот первый парнишка, который упал в обморок. Как его звали? Джим Марчук? Нужно, чтобы он пришёл.
– Зачем? – спросил Менно.
– Чтобы заново откалибровать оборудование. Он единственный доступный из тех, для кого у нас есть результаты прошлых тестов; остальные разъехались на праздники по домам.
– Так он и согласился снова надеть этот шлем после того, что тот с ним сделал в прошлый раз, – не говоря уже о том, что произошло с Тревисом Гуроном.
– Да, наверняка всё дело в транскраниальном фокусированном ультразвуке, – сказал Доминик. – Мы не будем включать эту штуку: она, очевидно, не работает как надо. Но если мы не откалибруем шлем как полагается, любые новые данные по субвокализации будут бесполезны.
– Господи, Дом, ты должен просто закрыть этот проект.
– С чего это? Никто, кроме тебя и меня, не знает о том, что испытуемые падают в обморок.
– Это не обморок, чёрт возьми. Тревис в коме, и, в отличие от Марчука, нет никаких признаков того, что он из неё выйдет.
– Я согласен, что это большое горе, – спокойно сказал Дом. – Но мы наткнулись на что-то огромное, и я не собираюсь просто так это бросить. Нам нужно, чтобы Марчук снова пришёл сюда.
Менно нехотя кивнул:
– Ладно. Думаю, спросить можно.
– Извини, что пришлось снова тебя потревожить во время каникул, Джим, – сказал Доминик. Он сидел на лабораторном табурете, а Менно стоял, прислонившись к стене.
Насколько Менно мог судить, на Джиме случившееся в прошлый раз никак не отразилось. Он был одет в вельветовые штаны и потрёпанную толстовку с капюшоном с эмблемой «Калгари Стампид»[1389].
– Без проблем, – ответил Джим.
– Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? – спросил Менно.
Джима, казалось, озадачил этот вопрос.
– Всё в порядке, спасибо.
Доминик слегка скривился и снова взял разговор в свои руки:
– Хорошо, хорошо. Мы надеялись, ты не будешь против ещё одного испытания в шлеме.
– В новом или старом? Новый мне не слишком понравился.
– Не волнуйся, – сказал Доминик. – Мы, э-э… сделали его посвободнее; он не будет таким тесным, как в прошлый раз.
– Я не знаю, – сказал Джим.
«Разумеется, мальчишка откажется», – подумал Менно. Но Доминик продолжал давить:
– Пожалуйста.
Джим нахмурился.
– Это очень сильно нам поможет, – добавил Доминик.
Менно слегка качнул головой. Пустая трата вре…
– Ладно, – сказал Джим, пожимая плечами. – Почему бы и нет?
– О’кей, Джим, – сказал Дом в микрофон интеркома, глядя на молодого человека сквозь стекло. – Попробуй снова.
– Я пробую, – ответил Джим.
Менно указал на осциллоскоп:
– Фонемы здесь и здесь, видишь?
Дом кивнул.
– Но больше ничего, – сказала Менно. – Попроси его попробовать другую фразу.
– Джим, – сказал Дом, – думай стишок про Шалтая-Болтая. Ну, тот самый.
Джим кивнул, и осциллоскоп показал крошечные всплески на каждом слоге.
Дом посмотрел на Менно:
– Возможно, ты повредил шлем сильнее, чем я думал.
– Нет, – сказал Менно. – Когда я надел его на себя, просто для проверки, он показал обычный внутренний шум. Но мы не можем использовать меня для калибровки, потому что не сохранили мои старые записи.
Дом снова включил микрофон.
– Джим, проверь, плотно ли сидит в гнезде кабель, выходящий из стойки с аппаратурой.
Джим проверил порт RS-232C.
– Как таракан за печкой, – доложил он.
Он замолчал, и у Менно упало сердце при виде ровной линии на фосфоресцирующем экране.
– О боже, – сказал он. К счастью, интерком был отключён: Джим бессмысленно пялился в пространство.
– Мы не виноваты, – быстро сказал Дом.
– Да чёрта с два! – рявкнул в ответ Менно, указывая на горизонтальную линию. – Мы с ним это сделали. Мы заставили замолчать его внутренний голос.
Наши дни
– Какие «ужасные вещи»?
Кайла посмотрела в полукруглое окно. Солнце село; реки были темны и спокойны, словно извилистые чёрные шоссе. Я дал словам повиснуть в воздухе; она прикусила нижнюю губу. Наконец она снова посмотрела на меня, немного прищурив голубые глаза:
– Ты правда ничего не помнишь? Даже этого?
– Честное слово.
– Послушай, – сказала она. – Я все эти годы немного следила за тобой. Смотрела, что есть про тебя в Интернете, спрашивала общих знакомых, как у тебя дела. И люди всё время отвечали: «О да, Джим. Такой приятный человек!» И ты был хорошим, когда мы начали встречаться. Внимательным, чутким, заботливым… Так что, когда…
Её голос затих, и она уставилась в стену из светлого кирпича.
– Что? – спросил я.
– Когда ты набросился на меня, это была полная неожиданность, понимаешь? Как мешком по затылку. – Она понизила голос и тихо и печально добавила: – И в прямом, и в переносном смысле.
Я был совершенно ошеломлён; наверняка удивлённо выпучил глаза.
– Боже… мой. Я… Кайла, честное слово, я не… я бы никогда…
Она подняла голову и наконец посмотрела мне в глаза – и не отводила взгляд, сосредоточенно вглядываясь в них, то в левый, то в правый, то снова в левый.
– Ты сам проходил свой тест? – спросила она. – Тот, с микросаккадами?
– Конечно.
– И?
– Я нормален, совершенно. Не психопат.
– Понимаешь, чисто статистически ты можешь оказаться им с вероятностью тридцать процентов.
– Но я не психопат.
Она свела брови и поджала губы.
– Послушай, – сказал я, – что бы ни случилось – что бы я тогда ни натворил, – я очень, очень сожалею. Это должно быть как-то связано с повреждением мозга, из-за которого я потерял память. Но сейчас со мной всё в порядке.
– Ты не можешь этого знать. Всего несколько дней назад – до твоего выступления на том процессе – ты даже не знал, что часть твоих воспоминаний утеряна. Кто знает, что ещё ты мог сделать и забыть?
– Я не психопат, – снова сказал я. – Я могу доказать это с помощью своих очков.
Она снова засомневалась:
– Твой метод, конечно, интересен, но…
– Ладно, ладно. Предпочитаешь свой? Давай тогда так. Я бы с удовольствием поглядел на этот твой синхротрон, а ты сможешь проверить меня сама. Сколько до Саскатуна, часов десять на машине?
– Восемь, если гонять, как я, но серьёзно, Джим, в этом нет необходимости.
– Да ну, у меня сейчас всего пара летних курсов. Последнее занятие заканчивается в час дня в четверг, а ты сказала, что как раз в это время собираешься домой. А следующее занятие у меня только в восемь утра в среду, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринуждённо. – Мы могли бы сделать это в выходные. Да и смена за рулём тебе не помешает.
Это предложение явно застало её врасплох.
– Но, э-э, а как ты тогда вернёшься домой?
– На автобусе. Или поездом.
Она посмотрела в темноту за окном, потом медленно повернулась ко мне.
– Хорошо, договорились. Почему нет? Но должна предупредить: по субботам я хожу к Тревису.
Меня самого удивило, как трепыхнулось у меня сердце, но Кайла умна и красива; удивительно ли, что у неё есть мужчина?
– О. Э-э… ладно.
– Можешь пойти со мной, если хочешь. Как в старые времена.
Господи! Это ж сколько всего я забыл!
– Э-э… не хотелось бы быть пятым колесом…
На мгновение она опешила.
– Ты правда не помнишь, да? Тревис – мой брат.
– О!
– Мы навещали его здесь, в Виннипеге, когда были вместе. – Она заметила непонимание у меня на лице. – Он в коме, уже много лет.
– Что случилось?
– Никто не знает. Его нашли без сознания. Но без всяких повреждений – то есть он не споткнулся и не ударился головой.
– М-да.
– Он был таким сильным, и не только физически. Он был… как кирпич, понимаешь? Ему было четырнадцать, когда у отца диагностировали рак лёгких. Мама была в полном раздрае, но Тревис – он стал для неё столпом силы. – Она помолчала. – Мы с Тревом выросли в Виннипеге, но, когда я получила работу на синхротроне, я перевезла его и маму в Саскатун. – Она слегка пожала плечами: – Тревису всё равно, а мама рада быть поближе к внучке; она присматривает за Райан, когда я не могу.
– Должно быть, очень удобно, что она живёт с вами.
– Моя мама? Нет, нет. Ей всего шестьдесят два. У неё своя квартира. Она независимый графический дизайнер, работает на дому. А Тревис в специальном заведении. Я прихожу к нему каждую субботу утром и час сижу с ним. – Она грустно улыбнулась. – Прям как сеанс психотерапии. Я рассказываю ему, как прошла неделя, пересказываю сплетни, говорю, что в голову придёт. Я уже давно потеряла надежду, что он ответит, но…
– Да, – сказал я. – И в общем, я буду рад составить тебе компанию в субботу, если ты этого хочешь.
– Спасибо. Я понимаю, что нет почти никакой разницы, приду я или нет, но… – Она пожала плечами. – Я должна это делать.
Я кивнул.
– Некоторые люди в состоянии минимального сознания или в псевдокоме осознают, что к ним пришли, и ценят это, даже если не могут никак отреагировать.