Я должен был подписать согласие на обширное рентгеновское исследование для того, чтобы они смогли изготовить искусственный скелет. За один день я получил достаточно большую дозу, чтобы увеличить шансы заболеть в будущем раком — но, с другой стороны, большинство клиентов «Иммортекс» смерть ждала задолго до того, как рак станет проблемой.
Портер коснулся виска искусственной головы; челюсть откинулась, открывая воспроизведённую в мельчайших деталях ротовую полость.
— Зубы — точные копии ваших; мы даже внедрили более плотный керамический композит в те места, где находятся две ваши пломбы, так что слепок зубов подтвердит, что вы — это и правда вы. Как вы можете видеть, во рту есть язык, хотя, конечно, он не будет непосредственно участвовать в произнесении звуков; этим занимается микросхема синтезатора голоса. Но он будет убедительно имитировать эту деятельность. Движения челюстей будут полностью соответствовать произносимым звукам — что-то вроде супермарионимации[1464].
— Чего-чего?
— Ну, знаете — «Буревестники», «Капитан Скарлет»?
Я покачал головой.
Портер вздохнул.
— Ладно, неважно. Так вот, язык — очень сложная часть, фактически, самая сложная в воссоздаваемом теле. На нём нет вкусовых рецепторов, потому что вам не нужно будет есть, однако он чувствителен к давлению и, как я сказал, его движения соответствуют звукам, произносимым вашим голосовым синтезатором.
— Это действительно… чудно́, — сказал я и улыбнулся. — Думаю, я впервые употребил это слово в разговоре.
Портер засмеялся, потом указал на меня.
— К сожалению, мы не смогли воспроизвести вот это: когда вы улыбаетесь, у вас появляется ямочка на левой щеке. У искусственной головы такого нет. Мы, однако, отметили этот факт в вашем досье — уверен, что мы сможем добавить эту деталь с будущими обновлениями.
— Это ничего, — сказал я. — Вы и без того проделали потрясающую работу.
— Спасибо. Мы предпочитаем знакомить клиентов с их будущим обликом до того, как они переместятся в искусственное тело — всегда хорошо знать, чего ожидать. Вы собираетесь заняться в нём какой-то специфической активностью?
— Бейсболом, — не задумываясь, ответил я.
— Это потребует отличной зрительной координации, но со временем это придёт.
— Я хочу быть так же хорош, как Сингх-Самаг.
— Кто? — переспросил Портер.
— Стартовый питчер «Блю Джейз».
— А-а. Я-то бейсболом не интересуюсь. Не могу гарантировать, что вы когда-либо подниметесь до профессионального уровня, но вы будете играть по меньшей мере так же, если не лучше, чем раньше.
Он продолжал:
— Вы обнаружите, что все пропорции в точности таковы, каковы они в вашем теле сейчас — длина каждой фаланги пальцев, каждого сегмента конечностей и прочего. Ваш мозг выстроил весьма замысловатую модель того, на что похоже ваше тело — насколько длинны руки, где именно на их протяжении находится локоть и так далее. Эта внутренняя модель уточняется, когда ваше тело растёт, но становится жёстко прошитой к среднему возрасту. Мы пытались делать низкорослых людей высокими и корректировать несовпадающую длину правой и левой конечностей, но это создавало больше проблем, чем решало — людям было очень тяжело привыкнуть к телу, отличающемуся от того, что у них было.
— Э-э… Означает ли это… Я тут подумал…
Портер рассмеялся.
— Ах, да. Мы об этом упоминаем в наших публикациях. Видите ли, мужской половой орган — это особый случай: его размер варьируется в широких пределах в зависимости от температуры, степени возбуждения и тому подобного. Поэтому да, мы увеличиваем то, что дала вам природа, если только вы специально не запретили это делать в формах, которые заполняли. Разум уже привык к изменчивому размеру пениса, так что справится с несколькими лишними сантиметрами. — Портер распустил махровый пояс, удерживающий полы халата.
— Господи, — сказал я, чувствуя себя ужасно глупо. — Э-э… спасибо.
— Наша цель — угодить клиенту, — сказал Портер с ангельской улыбкой на лице.
В те времена, когда я родился, Рэй Курцвейл был наиболее активным проповедником перемещения разума в искусственные тела. В своих книгах тех времён — в том числе в ставшей классикой «Эпохе духовных машин» 1999 года — он утверждал, что в течение следующих тридцати лет (то есть шестнадцать лет назад) появится возможность скопировать «положение, связи и содержимое всех соматических клеток, аксонов, дендритов, пресинаптических пузырьков, концентраций нейротрансмиттеров и прочих нейронных компонент и уровней» мозга конкретного человека таким образом, чтобы «вся его организация могла быть воссоздана в нейронном компьютере достаточной мощности и объёма памяти».
Забавно перечитывать эту книгу сейчас, в 2045 году. Курцвейл был прав в некоторых вещах, но упустил несколько очень важных моментов. К примеру, технология сканирования мозга с предположительно достаточным уровнем детализации появилась ещё в 2019 году, но выяснилось, что от неё никакого толку, поскольку сканирование продолжается несколько часов, за которые, разумеется, даже в мозгу пребывающего под наркозом пациента происходит уйма переходных процессов. В результате компоновки данных настолько продолжительного сканирования получалась неработоспособная мешанина; было невозможно связать визуальные сигналы (или их отсутствие) из задней части мозга с совершенно иными импульсами из передней. Сознание — это продукт синхронной работы всего мозга; сканирование, которое продолжается дольше нескольких мгновений, бесполезно для его воссоздания.
Однако Мнемоскан компании «Иммортекс» позволял мгновенно получать полный и детализированный слепок всего мозга целиком. Доктор Портер отвёл меня дальше по коридору в кабинет сканирования, стены которой казались мне оранжевыми.
— Джейк, — сказал Портер, — это доктор Киллиан. — Он указал на невзрачного вида чернокожую женщину лет тридцати. — Доктор Киллиан — одна из наших квантовых физиков. Она управляет сканирующим оборудованием.
Киллиан подошла ко мне.
— И это совершенно не больно, я обещаю, — сказала она с ямайским акцентом.
— Спасибо, — ответил я.
— А теперь я возвращаюсь в свои владения, — сказал Портер. Киллиан улыбнулась ему, и он ушёл.
— Полагаю, вам известно, — продолжала Киллиан, — что для сканирования мозга мы используем квантовый туман. Мы пропитываем вашу голову субатомными частицами — туманом. Эти частицы квантово спутаны с идентичными частицами, которые доктор Портер вскоре введёт в искусственную черепную коробку нового тела, которое он вам показывал; это тело по-прежнему находится в другой комнате, но для квантовой спутанности это не препятствие.
Я кивнул; я также знал, что у «Иммортекс» имеется жёсткое правило о недопустимости контактов между загруженными и их оригиналами. После того, как копирование произошло, вы можете поручить родственнику или адвокату убедиться, что обе ваши версии функционируют как надо, однако вопреки реплике Карен о желании выйти из себя считалось, что встреча двух версий одного и того же человека психологически опасна; она разрушает чувство собственной уникальности.
Лицо доктора Киллиан посерьёзнено.
— Полагаю, вам известно, что у вас АВМ, — сказала она. — Но в вашем новом теле, разумеется, нет системы кровообращения, так что для нас это несущественно.
Я кивнул. Всего через несколько минут я буду свободен! Моё сердце возбуждённо колотилось.
— Всё, что вам потребуется сделать, — продолжала доктор Киллиан, — лечь на эту кушетку, вот здесь. Мы закатим её в сканировочную камеру — очень похоже на МРТ, не правда ли? А потом мы выполним сканирование. Оно займёт всего около пяти минут, и большая часть времени уйдёт на настройку сканеров.
Идея о том, что я вот-вот раздвоюсь, повергала в ужас. Тот я, что выйдет из цилиндра сканера, продолжит жить своей жизнью — в середине дня его отвезут в Пирсон, там он сядет на космоплан и отправится на Луну, чтобы прожить там… сколько? Несколько месяцев? Несколько лет? Столько, сколько позволит ему синдром Катеринского.
А другой Джейк — который так же живо будет помнить этот момент — вскоре пойдёт домой и подхватит мою жизнь в том месте, где я её отпустил, но перспектива разрушения мозга или преждевременной смерти уже не будет висеть над его титановой головой.
Две версии.
В это было невозможно поверить.
Мне бы хотелось, чтобы существовал способ скопировать лишь часть меня, но это потребовало бы куда более глубокого понимания устройства мозга, чем было у «Иммортекс». Очень жаль: у меня было множество воспоминаний, которые я с радостью бы стёр. Обстоятельства смерти отца, разумеется. Но были и другие — унижения, мысли, не делающие мне чести, моменты, когда я делал больно другим и другие делали больно мне.
Я улёгся на кушетку, стоящую на ведущих в сканировочную камеру металлических направляющих.
— Нажмите зелёную кнопку, чтобы въехать внутрь, — сказала Киллиан, — и красную, чтобы выехать наружу.
По старой привычке я внимательно проследил, на какую кнопку в какой момент она указывала. Потом кивнул.
— Отлично, — сказала она. — Нажимайте зелёную кнопку.
Я подчинился, и кушетка скользнула в сканировочную камеру. Внутри было тихо — так тихо, что я услышал пульсацию крови в ушах и побулькивание желудка. Интересно, какие звуки будет издавать моё новое тело?
Несмотря ни на что, я с нетерпением ожидал своего будущего существования. Количественная сторона жизни меня не слишком интересовала, но качество! И время — не только цепочка лет, протянувшаяся в будущее, но время каждого дня. Ведь мнемосканы не спят, так что мы не только получаем все эти дополнительные годы — каждый день для нас длится дольше на треть.
Будущее было рядом.
Сотворение другого меня.
Мнемоскан.
— Всё в порядке, мистер Салливан, можете выходить. — Голос доктора Киллиан, с ямайским выговором.