долбим, и ничего…
— Удача, удача, — соглашался Крумов. — Но удачу тоже нужно заслужить.
— Просто ты в сорочке родился, — сказал дядя Ламбо. — Удача — дело такое: или приходит или не приходит. Так что ты, Крумов, не отпирайся, ты счастливчик.
— Счастливчик, счастливчик, — соглашался Крумов. — Ясное дело, счастливчик. Так оно и есть.
— Счастливчик ты, Крумов, — повторял Гечев. — Я их хорошо знаю, счастливчиков, я их сразу вижу.
— Если бы вы мне еще и колодец вырыли, — сказал Крумов, — чтобы покончить раз и навсегда со всем этим — так и так вы здесь. Сколько спросите, столько и заплачу. Трубы я приготовил, хочу поставить насос…
— Ты о колодце не беспокойся, — заверил его товарищ Гечев. — Сделаем тебе и колодец, не миллион же он стоит, а ты пока принеси водку, да не жмотничай, воду ведь нашли, вода — самое главное, это я тебе говорю…
Крумов притворялся, что не слышит, но Ванка и Антон вторили товарищу Гечеву, у Крумова сердце ныло, не хотелось вставать, но что поделаешь; он поднимался с вымученной улыбкой в уголках мясистых губ и направлялся к шкафу…
И они начали копать колодец.
Выбрали место для колодца и принялись рыть землю под облагороженными грушами.
Но почва оползала, сыпучая была земля в этой местности, поэтому зеленый облупленный грузовичок не раз поднимался по крутым, со множеством поворотов дорогам и привозил бетонные кольца — это товарищ Гечев их присылал. Кольца были большие, в метр высотой, и благодаря им дело пошло.
Выкопали первый метр, установили бетонное кольцо, начали копать второй… Кольцо само опускалось, на двадцать, пятьдесят, восемьдесят сантиметров… Когда они вырыли и второй метр, кольцо опустилось вниз, а на его место, сверху, поставили другое… Так им и предстояло работать — будут копать метр за метром, кольца будут опускаться вниз, сверху будут ставить новые, земля уже не будет страшна, как бы она ни оползала, людей защитят прочные бетонные кольца; и они будут спускаться все ниже, копать, накладывать землю в бадью, которую поднимает лебедка, туда, наверх, к свету и воздуху — и так пока они не доберутся до воды.
Лебедка напевно поскрипывала, черное тело бадьи медленно удалялось наверх, к проему, к чистому воздуху; Сашко прислонился к кольцу, растер рукой лицо и крикнул:
— Спустите немного воды! Эй, Антон!..
Бадья добралась доверху, ее вытянули, в колодце стало светлее. Сашко смотрел на пласты земли, испещренные белыми корешками и ржавой скорлупой букашек; земля дышала, обдавая его со всех сторон своим теплым, сухим дыханием.
Наверху высыпали из бадьи землю, поставили в нее бутылку с водой, лебедка опять заскрипела: скрип-скрип; Сашко посторонился, чтобы уступить место бадье, прижался к бетонному кольцу.
Вода была холодная, бутылка вспотела от тепла земли; Сашко поднял ее и долго пил…
Потом он поставил бутылку рядом с собой, взял кирку со специально укороченной ручкой и начал копать…
До обеда оставался час с небольшим, и нужно было копать, опускаясь все ближе к воде…
Наступил полдень. Над вековым лесом светило солнце, оно заливало светом дачную зону, сверкающий воздух простирался до самого горизонта, до волнистой линии гор и неба, докуда хватало глаз.
Сашко щурил отвыкшие от яркого света глаза и слушал Ванку, рассказывающего очередную историю, на этот раз о браконьерах, которые в прошлом году в этих местах стреляли дичь. У них кончился бензин, так как они на машине гнались по какой-то дороге за дичью, и они попросили у него немного, чтобы спуститься в город.
«Не продается, — сказал им Ванка. — Я не бензостанция. Вот если вы мне дадите зайца…»
Они дали ему зайца, и он так приготовил его, так потушил с морковью и вином, такой пар поднимался над зайчатиной, что Ванка до сих пор облизывается, когда рассказывает о нем.
— Нашел когда рассказывать о зайце, — заметил Антон. — Когда мы тут едим рыбные консервы. Неужели ты не можешь хоть немного помолчать?!
— А что? — удивился Ванка. — Рыбные консервы тоже неплохая вещь, я люблю консервы…
Обед кончился, остался позади обеденный отдых, исчез светлый горизонт и высокое солнце, опять заскрипела лебедка, наматывая трос, опять поползла вверх бадья…
Сашко копал сухую землю, смешанную с корнями, пот стекал ему на глаза, и глаза начинало щипать…
Вдруг он крикнул, чтобы дядя Ламбо и Антон спустили ему лестницу.
Те переглянулись, для перекура было еще рано, но лестницу спустили. Сашко поднялся наверх, сел на камни — лицо у него побледнело — и сказал:
— Внизу человек.
— Какой человек? — удивился Антон. — Внизу?!
— Внизу, — повторил Сашко.
— Ты что, с ума сошел? — сказал Антон. — Какой человек? Что он делает там внизу?
— Может, тебе нехорошо? — спросил дядя Ламбо. — На, выпей воды.
Сашко покачал головой.
— Там человек, — повторил он. — Мертвый.
У него дрожали руки, его тошнило, он сдерживался, чтобы его не вырвало.
— Выпей, выпей немного воды, — испуганно сказал дядя Ламбо и подал ему бутылку. — Антон, водки нет?
— Нет, — ответил Антон. — Есть у Крумова в шкафу, но он его запирает на три замка.
— Свистни-ка Ванке, — распорядился дядя Ламбо. — У него анисовка с собой.
Антон сунул два пальца в рот и свистнул в сторону ревущего в ста метрах бульдозера; потом, поняв, что его не слышат, стал махать руками. Ванка остановил бульдозер.
— Что случилось? — прокричал он в наступившей тишине. — Ты чего машешь?
— Иди сюда! — позвал Антон. — Возьми анисовку и беги. Быстро!..
Ванка соскочил с бульдозера и помчался к даче Крумова.
— Спокойно, Сашко! — говорил дядя Ламбо. — Спокойно, не дрейфь, ничего страшного.
Ему дали анисовки, Сашко отпил три-четыре глотка, потряс головой.
— Да что случилось? — спрашивал Ванка. — Ему что, плохо?
— Внизу человек, — сказал Антон.
— Где внизу? — не понял Ванка.
— В колодце, — ответил Антон. — Мертвый.
Ванка взглянул на Сашко, который курил сигарету, машинально затягиваясь.
— Он копал?
— Он, — подтвердил Антон. — Внизу он копает — он самый мелкий, мы там не помещаемся.
Ванка кивнул — мол, понял.
— А вы спускались? — спросил он.
— Нет, Сашко только что его нашел.
— Спустимся, а? — предложил Ванка. — Посмотрим… Может, ему просто померещилось…
Антон покачал головой.
— Мне что-то не хочется, — сказал он. — А ты, если хочешь, спускайся.
Ванка отпил большой глоток анисовки, попросил спички, сунул их в карман и спустился в колодец.
Солнце уже клонилось к лесу, его лучи становились все короче, а воздух делался каким-то особенно глубоким и прозрачным. Кругом было тихо, ни ветерка, в безлюдной дачной зоне не слышалось ни единого звука, земля и дача застыли в неподвижности. Сашко курил, а в голове у него беспорядочно роились мысли, он старался не думать, отпил из бутылки глоток-другой…
— Человек, — сообщил Ванка, выбравшись из колодца. — Только давно… почти ничего не осталось.
Он полез в карманы и стал выкладывать на теплые от солнца плиты ржавые пуговицы, проеденную темной ржавчиной пряжку от ремня, кусочки сгнившей материи…
— Вот, — сказал он. — Вот что осталось. Да, и еще…
Он опять полез в карман и положил на плиту простое оловянное кольцо с инициалами на внутренней стороне и цифрами, означавшими, по всей вероятности, год.
Пчелы жужжали над клубникой, тент над верандой горел оранжевым пламенем, все четверо молча смотрели на предметы, лежавшие перед ними на шероховатых каменных плитах.
— Да-а, — протянул дядя Ламбо. — Такие-то дела… Вот что остается от человека.
Они сидели под облагороженными грушами, молчали, в тишине раздавалось лишь жужжание пчел.
— Под самым колодцем, — произнес вдруг Ванка. — И когда вырыто уже три метра… Вот невезение…
— Да, плохо дело, — подтвердил дядя Ламбо.
Сашко молча курил.
— Какие инициалы? — спросил Антон и взял кольцо. — «С. И. 20». Что это значит?
— Откуда я знаю? — сказал Ванка. — Меня другое интересует: как он оказался здесь, в этом лесу?.. И на такой глубине?
— Кто-то его запрятал, — сказал Антон. — Этой дачной зоне лет семь-восемь, даже и того не будет. Раньше здесь была такая глушь…
В дрожащих лучах заката, как обычно в это время, на тропинке, со стороны зарослей ежевики, показались двое стариков. Аромат собранных трав ореолом окружал их. Они шли потихоньку между дачами, по желтой утрамбованной дороге, проложенной Ванкой; они возвращались в «Букингемский дворец».
— Добрый день, — поздоровался старик, проходя мимо железной калитки дачи Крумова.
— Добрый день, — кивнул дядя Ламбо. — Добрый день.
— Извини, дядя Михаил! — внезапно окликнул старика Ванка. — Можно тебя на минутку?
Старик удивленно взглянул на него и вернулся вместе со старушкой.
— Входи, входи, — пригласил Ванка. — Мы хотим тебя кое о чем спросить.
Старики медленно прошли по каменным плитам, поросшим травой и ромашками, и подошли к облагороженным грушам.
— Вот, — показал им Ванка. — Посмотрите, что мы нашли.
— А сам человек внизу, на глубине трех метров — вернее, то, что осталось от него.
Старики молча уставились на проеденные ржавчиной пуговицы и оловянное кольцо.
— Ты человек пожилой, многое помнишь, — сказал Ванка. — Что это за человек, а? Мы тут ломаем себе голову. Ясно, что он пролежал, самое маленькое, тридцать лет, если не больше, но почему именно здесь?..
Пчелы, почуяв запах трав, опустились на корзины. Солнце уже наполовину скрылось за вершинами деревьев. Старик думал.
— С двадцать третьего, — сказал он. — Или с двадцать пятого[15]. Тогда их всех вязали и гнали куда-то. И ни один не вернулся.
— Бесследно исчезли, — добавила старушка. — Так оно было.
— А может, это конокрад, — вдруг отозвался Сашко. — Может, они на этом месте деньги делили и поссорились… А?..
Старик медленно покачал головой.