— И вам не стыдно?
— Стыдно, — заявил он, поднял бокал, посмотрел в глаза, где синевы с избытком хватило бы на пяток картин маэстро Шпалы, и сказал: — Это судьба. Ты же не торопишься.
Она допила свой джин и улыбнулась:
— Пожалуй, нет… мой капитан…
— Куда мы поедем? — спросила она, когда они сели в машину.
— В какое-нибудь необитаемое место, которое ты мне посоветуешь.
— Там будет страшно.
— Вот и хорошо, — заметил Экснер, включил зажигание и тронул машину с места.
Черно-серая стена леса в лучах фар засветилась зелеными и коричневыми красками.
Девушка с довольным видом расположилась на черном кожаном сиденье.
— На главной дороге — вправо.
— Зачем ты приезжала в субботу в Опольну?
— К брату. Ну и купаться. А вечером потанцевать.
— С братом.
— И с доктором Медеком.
— Минутку, — перебил он, — теперь вправо?
— Да. И мы сидели там до одинна…
— Сначала, — вздохнул он. — С утра…
— Утром в субботу я встала и вычистила зубы, потом умылась и стала размышлять…
— Без деталей.
— Я размышляла о том, что надеть и какая будет…
— Черт возьми, уважаемая, — перебил капитан Экснер спокойно, — к делу: отъезд, приезд и так далее…
— Господи, зачем так подробно? Я под подозрением?
— Разумеется.
— Тогда почему ты тащишь меня в лес, а не в тюрьму?
— Потому что у меня еще отпуск.
— Вот оно что. Я отправилась из Мезиборжи в десять, около десяти, автостопом, меня подвез пан Кртичка, телевизионный мастер. Галантно доставил к самому замку. Встречаются еще галантные мужчины, — заметила она.
— В это верят лишь избранные, кого господь наделил…
— Чем?
— Красотой и дерзостью. Продолжай.
— Я зашла к брату в запасник поздороваться. Вскоре явился доктор Медек, который, безусловно, глазел на улицу из галереи в другом крыле и видел, как я приехала. Мы выпили кофе, а потом я пошла купаться.
— Одна?
— С братом. Потому что суббота у него выходной день.
— Что же тогда он делает в субботу в Опольне? Что делает в субботу в Опольне доктор Медек, которому следовало бы уехать в Прагу или… словом, домой.
— Он из Праги.
— Что же тогда они оба делали в старом замке?
— Брат работает не по обязанности, а из любви к делу, и…
— Да ну!
— Серьезно, Михал. Ну что дома? Как будто ты не знаешь. Мама вечно в заботах, дедушка совсем выжил из ума, бабушка умирает от тоски, тетя — старая дева. А здесь ему интересно. И здесь он готовится к экзаменам. А пан доктор Медек… — Она прижала пальцами кончик носа и слегка его помяла. — Пожалуй, и не знаю…
— Как это «и»?
— Я даю показания. И не могу говорить о своих домыслах. А тем более повторять сплетни.
— Я хочу слышать сплетни.
— Что ж… Доктор Медек женат. И у него, видимо, какие-то неприятности… или что-то в этом роде. Просто его не тянет домой. Да и сюда к нему редко кто приезжает. И собственно, он в Опольне по служебным делам. Каждый год, месяц-два. У него много работы.
— Лжешь, — сказал капитан Экснер сухо. — Ясно как день.
— Серьезно, Михал. Серьезно. Дело в том…
— Видишь ли, — продолжал капитан, — бывают такие минуты, когда ты, вероятно, ужасно лжешь. Ибо суть в том, что пан доктор влюбился в тебя, причем еще в позапрошлом году.
Она прямо подскочила.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, — ответил он небрежно.
— Только я с ним…
— Ты делаешь его шутом…
— Нет, — мягко возразила она. — Не делаю.
— Хорошо. Ты пошла купаться. До обеда, после обеда. Без обеда. Под вечер за вами пришел доктор Медек, и вы пошли на ужин. За который платил он. Куда?
— В погребок при замке, — ответила она с лицемерной покорностью.
— Почему вы не остались танцевать в погребке, а поплелись в «Лесовну»?
— Потому что в «Лесовне» забавнее.
— Вы видели или встречали Рамбоусека?
— Я — нет. Я видела его только вечером в «Лесовне». Когда мы пришли, он уже был там.
— С кем?
Она запнулась.
— Да, интересно… Смотри-ка… а мне бы и в голову не пришло…
— Что такое?
— Он сидел не один…
— Что в этом удивительного?
— Да… Погоди… Теперь надо повернуть направо… И помедленней.
Они выехали на старую пыльную дорогу, которая вилась среди высоких елей, поднимаясь серпантином. Из-под колес летела красноватая щебенка.
— Удивительно, — сказала она задумчиво, с видимым напряжением, — обычно он сидел один, пил вино и наблюдал за суетой вокруг. А в эту субботу…
— Что в эту субботу?
— В субботу, — ответила она медленно, — с ним за столом сидели… за столом, где он всегда сидел один, — это такой маленький столик в углу у стойки… В субботу с ним были двое парней.
— Что за парни?
— В том-то и дело…
— В чем?
— Двое совсем чужих парней…
Ресторан в гостинице «Рыхта» шумел по-вечернему оживленно. Старший официант Карлик отдыхал, лишь выписывая счета. За стойкой стоял бармен, между столиками порхала официантка в черной мини-юбке, ее брат в белой рубашке разносил пиво. Пан Карлик слегка «поболел» возле двух столиков, где играли в карты, по-свойски обменялся словечком-другим с завсегдатаями. В оба присматривал за двумя столиками, где собрались студенты и ребята, которые летом, пока продавщица была в отпуске, работали в молочной.
Все шло гладко, пан Карлик мог не волноваться. При появлении поручика Беранека он слегка выпрямился. Беранек подошел к стойке, взял кружку пива и стал ждать, когда подойдет пан Карлик. Ждал он долго, но все же дождался.
— Пан метрдотель, можно вас на минутку?
— Вам счет? Пан бармен, будьте любезны…
— Да нет, я бы хотел… запасной ключ от номера коллеги. Он вернется, скорей всего, поздно, а ключ, наверно, взял с собой.
— Ничем не могу вам помочь, простите. Запасной ключ…
— Ключ у вас есть, но…
— К сожалению, это запрещено. У нас только по два ключа от каждого номера, и если один потеряется…
— Не потеряется. Я пойду туда и останусь до утра. И ужинать буду там.
— Простите, мы…
— Ключ! — коротко оборвал его Беранек и одним духом допил пиво. — И скажите в кухне, чтобы мне приготовили большую порцию холодного мясного ассорти. И две бутылки пива.
Пан Карлик возмущенно отвернулся.
— Пожалуйста. Как будет угодно. Вы подождете здесь, ваше благородие?
— Подожду.
Старший официант приоткрыл дверь в кухню и громко сказал:
— Двойную порцию ассорти!
Светофор у шлагбаума мигал синим светом, шоссе у железнодорожного переезда неподалеку от станции Опольна было пустынно, но предупредительный сигнал с тупым упорством вспыхивал всю ночь.
Прошел дизель-поезд — один-единственный вагон.
На станции, где перед платформой стоял дежурный — старик с пышными седыми усами, — вагон остановился.
Дежурный отдал честь, как во времена наших дедов, — теперь такое увидишь только в кино.
На платформу вышел одинокий пассажир — женщина в костюме, с сумочкой через плечо и небольшим саквояжем в руке.
Дежурный замахал зеленым фонарем.
Поезд тронулся.
— Добрый вечер, пан Вондрачек, — поздоровалась женщина тихо. Она остановилась перед дежурным, под мощным фонарем, так, чтобы он видел ее лицо. — Вы еще работаете?
Старик приоткрыл рот, усиленно размышляя. Долго смотрел на нее, потом покачал головой.
— Не могу вспомнить, пани… Никак не могу. Вот это, — он кивнул на освещенное окно канцелярии, — у меня всегда в полном порядке, а память, пани, память на людей уже не та.
— Рамбоусекова. Да, пан Вондрачек… Рамбоусекова…
— Анна. Да. Анна Рамбоусекова, урожденная Гола, отец работал на сахарном заводе, а жили вы… — Он запнулся. — Простите старика. Далекое прошлое мне ближе, чем то, что случилось вчера. — Вондрачек выпрямился (он принадлежал к тому поколению, которое форма обязывала быть подтянутым и учтивым) и слегка склонился перед ней. — Позвольте выразить вам соболезнование. Бедняга. — Он сердечно и крепко пожал ей руку. — Бедняга.
— Благодарю, пан Вондрачек, Хотя мы столько лет жили врозь, а все же… — вздохнула она.
— О покойных ничего, кроме хорошего, пани Рамбоусекова. Но с Болеславом ни одна женщина не выдержала бы. И все же такого конца он не заслужил, — печально сказал пан Вондрачек. — Прямо страсть, что нынче творится. Уже и до нас дошло.
— Мне ничего не сказали, пан Вондрачек. Только что он… умер… А мне надо, мол, немедленно приехать сюда и явиться в отделение.
— В самом деле ничего не сказали?
Она покачала головой.
Вондрачек наклонился к ней и вполголоса сказал:
— Лучше уж… я вам скажу… чем они. Убили его. В парке. Тело нашли сегодня утром.
— Убили?
Он опустил глаза и прошептал:
— Зверски убили.
— Это, наверно… ведь… а кто… — растерянно выдавила она.
Он покачал головой:
— Еще неизвестно. Наверно, потому вас и вызвали.
— Что ж, спасибо вам, пан Вондрачек.
— За печальные вести благодарить не положено, пани Рамбоусекова. Желаю вам доброго пути.
— До свидания, пан Вондрачек… — Она помолчала. — Можно мне от вас позвонить? Пану Матейке. Хочу встретиться с ним, прежде чем пойду туда…
— Конечно. Звоните. Обстоятельства и впрямь исключительные.
Он пригласил ее в дежурку, сам нашел в телефонном справочнике нужный номер, набрал, передал ей. трубку.
— Войтех Матейка? — спросила она. — Да? Говорит Рамбоусекова. Анна. Да, Аничка… Нет, я звоню из Опольны. Со станции… Пан Вондрачек мне все сказал… Нет, только самое главное. Меня вызвали сюда. Пришли после обеда и… Что он умер. Я хотела с кем-нибудь — лучше с тобой — посоветоваться, прежде чем идти к ним… Да. Да. Нет, не надо меня встречать. Дорогу я помню. И багажа у меня нет. До свидания. — Она положила трубку, — Спасибо вам, пан Вондрачек. И спокойной ночи.
Рамбоусекова вышла на площадь перед станцией. Кругом расстилались поля. Опольна была скрыта холмом.