— Кейт, все в порядке?
Ее голос сливается с голосами у меня в голове; глядя на бетонные просторы и холодное море вдали, я вспоминаю, как мама заклинала меня уехать из этого города и строить жизнь в другом месте. Что я и сделала. Я уехала так далеко, насколько это вообще возможно. Но вот я снова попалась в его лапы. И я знаю, что на этот раз мне не выбраться.
Вторник, 14 апреля 2015 года
На кладбище ни души; пропустив Пола вперед, я замираю у изящных кованых ворот.
— Сюда, — слышу я его голос, стоя на тропинке и прижимая к груди букетик цветов.
— Да, я знаю, — отвечаю я и прохожу в ворота, чувствуя, как внутри все сжимается от ужаса. — Ненавижу это место, — говорю я, догоняя Пола. — С самого детства.
Он улыбается и похлопывает меня по плечу.
— Нам не обязательно оставаться надолго, — приободряет он меня. — Можем уйти, как только пожелаешь.
— Я просто хочу ее увидеть, — отвечаю я, петляя вокруг могильных плит. — Хочу увидеть маму.
Как же много здесь могил. Сложно представить, что в таком маленьком городке достаточно людей, чтобы заполнить настолько огромное пространство, но вот они все раскинулись перед нами — все величайшие люди Херн Бэй начиная с девятнадцатого века и до наших дней.
Я вздрагиваю при виде приземистой, неказистой церкви и вспоминаю тошнотворный запах ладана, от которого мне с детства становилось дурно. Все в этом здании, от склизких чаш со святой водой у входа, куда все суют руки, до винно-красного ковра, змеящегося по проходу до алтаря, на меня давило. Когда священник, наконец, произносил «Идите, месса совершилась», я расталкивала прихожан и, хватаясь за грудь, бежала к двери. В этой церкви я чувствовала себя похороненной заживо. Однако для моей матери это место было спасением и утешением; тихие слова молитвы и перебираемые в такт строгие белые четки смягчали ее горе. Никогда этого не понимала.
Пол замечает, куда направлен мой взгляд.
— Я приводил твою мама сюда, — говорит он. — До того, как она переехала в дом престарелых.
— Она обожала это место, — с усмешкой отвечаю я. — Приводила нас сюда каждую неделю. Только не в воскресенье утром вместе со всеми, а в субботу вечером, когда священник принимает исповедь.
— Да, всегда в субботу вечером, — говорит Пол. — Я ждал ее в машине по несколько часов. Никогда не мог понять, что за страшный грех она совершила, чтобы каждую неделю исповедоваться. Я к тому, что твоя мама была одной из самых кротких и добрых женщин из всех, кого я знал. За что она так себя винила?
Я пожимаю плечами:
— Кто знает, но натерпелась она немало. Может, в разговорах со священником она находила утешение.
— Да, может быть, — кивает Пол.
Мы идем дальше, и нашему взору открываются ряды могильных плит. Среди них много старинных надгробий девятнадцатого века, крошащихся и покрытых лишайником.
— Не знаю, как ты, — хмурится Пол, глядя на старые могилы, — но я бы хотел, чтобы меня кремировали. И никаких проблем.
— Я тоже, — говорю я. — Я уже указала это в своем завещании.
— Надо мне тоже указать, — отвечает Пол. — Чтобы не возникло недоразумений.
Шагая мимо старых могил, я замечаю знакомое имя, и по коже пробегают мурашки.
— Александра Уэйтс, — говорю я, остановившись у заросшего мхом надгробия. — До сих пор здесь.
— О чем ты? — спрашивает Пол. — Что еще за Александра Уэйтс?
— Девочка с крыльями ангела, — говорю я, указывая на изысканную скульптуру на могиле. — В детстве я часто представляла, будто вижу на этом кладбище призраков. Эту могилу я любила больше всего из-за крыльев и из-за того, что девочке было столько же лет, сколько и мне. Я сидела тут и рассказывала ей о своих бедах.
— Звучит немного странно, Кейт, — неловко посмеиваясь, говорит Пол.
— Наверное, это все из-за готических рассказов, которые я читала, — говорю я, пробегая пальцами по грубой поверхности крыльев. — Но мне действительно всегда становилось спокойнее, когда я приходила к Александре. Мне казалось, что она правда слушает.
— Как священник слушал твою маму, — говорит Пол.
— Думаю, да. Я часто здесь пряталась во время службы. Иногда даже курила, пока никто не видел.
— Бунтарка, — говорит Пол.
— Едва ли.
— Сколько тебе тогда было?
— Лет одиннадцать, — отвечаю я. — Я могла часами тут сидеть, представляя, как Александра жила, как она выглядела. Я решила, что у нее были темные волосы, как у меня, и что она мечтала стать писательницей, но поскольку она была всего лишь маленькой девочкой и жила в начале девятнадцатого века, никто не воспринимал ее всерьез. Поэтому она бросилась в море, ведь иначе жизнь не имела смысла. По крайней мере, такую историю я придумала.
— Хорошая история, — говорит Пол. — Хотя скорее всего она умерла от туберкулеза, как и большинство людей в то время.
— Ага, скорее всего, — соглашаюсь я. — Помню, когда я в последний раз сюда пришла, чуть не умерла со страху. Не знаю, что на меня нашло, но я решила вызвать ее дух и твердила без конца: «Александра Уэйтс, Александра Уэйтс». А потом вдруг услышала, как кто-то произнес мое имя. Мое полное имя.
— Серьезно? — нахмурившись, спрашивает Пол. Видно, что такие разговоры ему не по душе.
Я киваю и, глядя на крылья ангела, вспоминаю, как тогда перепугалась, как бежала всю дорогу к церкви, оглядываясь, не преследует ли меня Александра.
— Реально жутковато, — поеживаясь, говорит Пол. — Терпеть не могу такие истории. Мне от них не по себе.
Когда мы оставляем старые могилы позади, он выглядит сбитым с толку, и я улыбаюсь. Не думала, что его так легко напугать.
— Не волнуйся, — говорю я, направляясь в сторону новых могил. — Салли сказала мне много лет спустя, что проследила за мной от церкви и спряталась за деревом. Это она испугала меня до полусмерти.
— На нее похоже, — тихо говорит Пол. — Она до сих пугает нас до полусмерти.
Я киваю, и мы идем дальше; перед глазами проносятся имена и цифры: Хелен Стамп, 56 лет; Джуди Тернер, 78 лет; Морган Хает, 6 месяцев; Иэн Сент Клэр, 30 лет. На некоторых надгробиях размещены фотографии, а те из них, где похоронены дети, украшены воздушными шарами и картинками мультяшных персонажей. Над белым надгробием, зловеще улыбаясь, болтается на ветру шарик с Микки-Маус.
— Ты только посмотри, — замечает Пол, когда мы проходим мимо крохотной могилки. — Шесть месяцев. Не время умирать, а? Совсем не время.
Я мотаю головой, пытаясь не думать о той ужасной ночи, но стоит сделать шаг, и я снова куда-то проваливаюсь. Чтобы не упасть, хватаюсь за плечо Пола; подняв голову, я замечаю куст шелковицы и чувствую, что мама где-то рядом. Она пришла меня поддержать.
— Похороните меня под кустом шелковицы, — шепчу я.
— Что это значит? — спрашивает Пол.
— Так, ничего особенного, — отвечаю я. — Просто воспоминание о маме.
Эти слова она написала на последней странице своего молитвослова. Я никогда не понимала их значения, но запомнила навсегда. Теперь все стало на свои места. Она хотела, чтобы ее похоронили рядом с сыночком.
— Как это место на тебя действует, — говорит Пол. — Будит воспоминания.
— Да, — отвечаю я, проходя мимо надгробных плит, ведущих к шелковице.
Мимо Риты Мазерс, которая «покоится здесь с миром» с 1987 года, и мимо Джима Картера, «маленького ангела, улетевшего на небеса» тридцать лет назад, и вот мы на месте. Простой прямоугольный кусок гранита, скромный и неприметный — последнее пристанище моих родителей и брата.
Я вижу имя отца, и внутри все леденеет. Почему она пожелала покоиться рядом с ним? Но затем я вспоминаю о шелковице. Здесь похоронен Дэвид. Чего еще она могла желать?
— Вот мы и пришли, — говорит Пол, пропуская меня вперед. — Слава богу, каменщики успели все закончить до твоего приезда.
— Ага, — бормочу я, крепко сжимая в руках букетик душистого горошка.
На траве у надгробия лежат засохшие, увядшие цветы, оставшиеся с похорон. Отложив их в сторону, я кладу на землю свежий душистый горошек. Вдыхая запах земли, смешанный с нежным ароматом цветов, я сажусь на колени и читаю надпись на надгробии. Вот и все. Мамина жизнь и смерть в трех коротких строчках.
Джиллиан Луиз Рафтер
14.11.1945–26.03.2015
Навсегда в наших сердцах
Я пропускаю строки, посвященные отцу, и читаю надпись в самом низу надгробия.
Светлой памяти
Дэвида Роберта Рафтера
18.01.1977–23.08.1978
Обрети покой в объятиях Христа, дитя
Закрыв глаза, я пытаюсь представить, как бы выглядел мой брат, когда вырос, чем бы он занимался. Однако, как и Александра Уэйтс, это просто имя, выгравированное на камне. Если бы только я могла его вспомнить. Вдыхая аромат душистого горошка, сажусь на траву и провожу пальцами по буквам его имени.
Только я собираюсь подняться, раздается крик.
— Что это? — спрашиваю я Пола.
Он стоит надо мной; лица не разглядеть из-за солнца.
— Что именно?
— Этот… шум, — отвечаю я, прикладывая палец к губам. — Слушай.
— Ничего не слышу, — говорит Пол. — Если это только не твоя подружка, как там ее? — нервно смеется он.
— Это… — начинаю я. — Забудь. Наверное, чайка.
Но я знаю, что это не чайка. Это старуха. Когда же она оставит меня в покое? Я снова опускаюсь на колени около могилы.
— Салли рассказывала мне немного о вашем брате, — говорит Пол, опускаясь на колени рядом со мной.
— А что рассказывала?
— Совсем чуть-чуть; просто что у нее был братик, который умер еще до ее рождения. Что произошел несчастный случай.
— Да, — говорю я. — Я его не помню. Мне было всего три, когда его не стало. Он был совсем малыш. Однажды мама взяла его с собой на пляж, и он начал тонуть. Она пыталась его спасти, но море штормило, и его унесло. Это все, что я знаю. Мама не любила об этом говорить.