Я пытаюсь что-то ответить, но не могу выговорить ни слова. В голове только голос Нидаля. Последние несколько минут он звучит все настойчивей. Он произносит мое имя, умоляет ему помочь.
— Тихо, — шиплю я. — Ну-ка тихо.
— Не смейте меня затыкать! — вскрикивает Фида. — Ваша мама никогда бы так со мной не поступила. Она бы никогда не обвинила моего мужа в чем-то плохом и никогда бы не вызвала полицию. Вы хоть знаете, сколько я всего натерпелась в Ираке от рук так называемых полицейских? Знаете?
— Могу только представить, — ощущая внезапную слабость, бормочу я. Мне хочется сказать ей, что я знаю про Ирак, что я все понимаю, но не могу больше ничего из себя выдавить. Вытянув руку, я опираюсь на стену.
— Выглядите неважно, — говорит Фида, подходя ко мне. — Вам нужно обратно в дом.
— Да, — отвечаю я, позволяя ей отвести меня назад к маминому дому.
Она усаживает меня на диван и подкладывает под голову подушку; с тяжелой головой я откидываюсь назад.
— Сделаю вам чего-нибудь горяченького, — говорит она, и я смотрю сквозь полузакрытые веки, как она исчезает на кухне.
Она возвращается с кружкой горячего сладкого чая. Я медленно пью, и постепенно становится лучше.
— Сахар помогает при… — Она не может подобрать нужное слово, и я решаю ей помочь:
— Похмелье?
— Да, — говорит она. — К счастью, мне это незнакомо.
— Нет, конечно нет, — отвечаю я. — Очень мудро.
Я наблюдаю, как она поправляет шарф. Она очень красивая и такая вежливая. Напоминает мне маму — тоже все время извиняется и словно пытается загладить вину улыбкой. Так ведут себя жены, которых бьют мужья. Но зачем ей лгать, что у нее нет детей? Я осознаю, что, если я хочу узнать правду, придется действовать осторожно.
— Фида — очень красивое имя, — начинаю я, опустив голову на подушку.
— Спасибо, — говорит она. — Меня назвали в честь бабушки.
— Меня тоже, — говорю я. — Хоть я никогда ее и не видела.
Она улыбается, и я замечаю, что руки у нее дрожат.
— Фида, если вас что-то тревожит, — говорю я, — Вы ведь знаете, что всегда можете мне сказать? Мне можно доверять.
— Мисс Рафтер, мне нечего вам сказать. — Она улыбается, но ее глаза остаются холодными. — А теперь отдыхайте. Попытайтесь поспать и не вызывайте снова полицию, ладно? И больше ни слова о детях.
Когда она уже поднимается, чтобы уходить, я замечаю что-то на ее лице. Что это? Какая-то отрешенность. Последняя попытка.
— Я выросла с таким мужчиной, Фида. Я знаю, каково это. Они тебя разрушают, вот здесь.
Я стучу пальцами по вискам, а она стоит в дверях и смотрит на меня с непроницаемым лицом.
— Будьте сильной ради своего ребенка, Фида, — продолжаю я. — Вы обязаны быть сильной. Моей маме, царство небесное, надо было бросить моего отца, но она этого не сделала, она молчала, и это молчание развязало ему руки.
Голос у меня обрывается, и я чувствую запах больницы — спертый, удушающий запах крови и хлорки.
— Мисс Рафтер, прошу вас. Перестаньте.
— Нет, не перестану! — кричу я, резко подскакивая с дивана и разливая чай. — Это мой долг — не сдаваться. Я каждую ночь слышу крики вашего мальчика. — Заметив, что она вот-вот убежит, я понижаю голос. — Знаю, в это трудно поверить, но вы можете обратиться за помощью. Я могу вам помочь. Я знаю людей, которые помогут вам от него уйти: женские кризисные центры, психотерапевты. Вы должны, Фида, ради ребенка вы должны это сделать.
Эта тирада лишает меня последних сил, и я падаю обратно на диван.
— Чушь какая-то, — говорит она, когда я поворачиваюсь на бок и зарываюсь головой в несвежую наволочку. — Вам нехорошо. Оставлю вас в покое. Но прошу, оставьте и меня в покое тоже. — В ее голове слышно плохо скрываемое отвращение.
Я слушаю, как она шаркающей походкой выходит из комнаты, после чего входная дверь захлопывается, и я остаюсь одна в гробовой тишине.
— Ты умерла?
Это он. Его голос я узнаю даже в полусне.
— Ох, хорошо, — говорит он, когда я открываю глаза. — Ты жива.
На полу сидит Нидаль. Волосы у него перепачканы пылью и въевшейся грязью.
— Привет, — шепчу я. — Который час?
— Уже поздно, но мне не спится. Опять бомбят.
Он очень бледный, и под его темными глазами залегли глубокие тени. Ему нужно поспать, иначе он заболеет.
— Где все? — спрашиваю я.
— Спят. А я не могу.
— Нужно постараться уснуть, Нидаль, — говорю я. — Хватит приходить и меня будить. Иди спать.
Он мотает головой:
— Ни за что не усну. Расскажи мне сказку. Про Англию.
— Не могу, Нидаль. Хочу спать. Лучше ты мне расскажи.
— Но я маленький, а ты взрослая. Взрослым не нужны сказки.
— Сказки всем нужны, Нидаль.
— Ладно, расскажу тебе про Алеппо — каким он был раньше.
Я чувствую, как он подходит ближе и кладет руку мне на голову. Рука у него мягкая и прохладная, как ладонь Фиды; он делает глубокий вдох, и я закрываю глаза и иду вместе с ним по прекрасному городу, которого больше нет.
Проснувшись два часа спустя с ноющей от пружин маминого дивана спиной, я до сих пор ощущаю в воздухе запах Алеппо.
— Нидаль? — шепотом зову я, медленно приходя в себя. И потом вспоминаю, где я.
Сон был настолько четким и красочным, что по пути на кухню в голове до сих пор звучит его голос.
— Tusbih ‘alá khayr, Кейт.
Спокойной ночи, Нидаль.
Нужно подышать свежим воздухом, говорю я себе, открывая заднюю дверь. Если останусь дома, буду без конца думать о Нидале и Алеппо, и потом будут сниться кошмары. Надо выйти на улицу.
Я наливаю стакан воды и выхожу в сад. Вытащив на террасу пластиковое кресло, сижу и наблюдаю, как небо темнеет. Становится прохладно, и я потираю руки, чтобы согреться. И тут замечаю нечто необычное: сквозь забор проступает треугольник света.
Поднявшись с кресла, я подхожу ближе. Одна из досок в заборе отошла и висит под углом.
— Еще и забор надо починить, — бормочу я себе под нос и тут, уже возвращаясь к креслу, слышу какой-то звук.
Голос. Едва различимый голос:
— Кейт?
Я замираю как вкопанная. Меня охватывает страх. Голос исходит с неожиданной стороны. Оттуда, где тихо, где никого нет — из дома. Не из соседнего, а из моего.
Там кто-то есть, а я здесь совсем одна. Я слышу приближающиеся шаги, и волоски на руках встают дыбом.
— Ах, вот ты где.
Я вижу его и облегченно опускаю плечи.
— Пол, что ты тут делаешь?
— Ты не заперла переднюю дверь. Я волновался.
Он стоит в тусклом свете террасы. На кухне за его спиной темно, и на мгновение он выглядит словно фотография, которая еще не проявилась. Я подхожу его поприветствовать, и постепенно черты обретают четкость.
— Дверь была открыта? — восклицаю я. — Но это невозможно…
У меня нет этому объяснения, и я обрываю предложение на полуслове. Я слышала, как дверь закрылась за Фидой. Я поспала пару часов и потом вышла сюда. Я ведь больше нигде не была?
— Нужно быть внимательнее, — говорит Пол. — На этой улице недавно была волна квартирных краж. Хотя в этом старом доме и красть-то нечего.
Подойдя ближе, я вижу, что в руках у него пакеты.
— Что это?
— Обед, — отвечает он, поднимая пакеты к груди, как гантели. — Подумал, что тебе захочется чего-нибудь домашнего. Если я тебя совсем достал, только скажи, я пойму.
Вот бы он не навещал меня так часто. Мне нужно побыть одной, чтобы разобраться, что происходит. Но затем я вспоминаю о своем поведении прошлой ночью.
— Это я тебя достала, — говорю я и веду его на кухню. — Прости за вчерашнее. Я в последнее время не высыпаюсь и вообще обычно не пью. Вот вино и ударило в голову.
— Все хорошо, — говорит он и кладет пакеты на стол. — Подумаешь, выпила лишнего, да и к тому же ты меня здорово насмешила, особенно своей болтовней про Дувр.
— А что я сказала про Дувр? — спрашиваю я, пытаясь восстановить в памяти события вчерашнего вечера. — Хотя, знаешь, лучше не рассказывай. Подумать страшно, чего я могла наговорить. Честно, Пол, мне ужасно стыдно.
— Да ну, брось, — посмеивается он. — Немножко опьянела, только и всего.
Я наблюдаю, как он неторопливо достает содержимое пакета. Вареная курица, листья салата, помидоры черри, лимоны, бальзамический уксус, оливковое масло, какой-то хлеб с семечками и две бутылки вина.
— Только не это, больше никакого вина, — ною я.
— Да ладно, один бокальчик, — говорит он, открывая бутылку.
Я неловко улыбаюсь. Мне хотелось посидеть в одиночестве, привести мысли в порядок, может быть, даже позвонить Гарри. Только этого мне не хватало — провести очередной вечер с Полом, обсуждая Салли. Толку от этого ноль, но вместе с тем не хочется его обижать.
— Я тебе вот еще что принес, — говорит он, кидая на стол толстую газету. — Подумал, тебе интересно, что творится в мире.
Заметив на первой странице написанное жирным черным шрифтом имя моего работодателя, я думаю, что мне сейчас совсем не до этого, но все равно улыбаюсь и благодарю Пола.
— Давай выпьем, — говорит он.
Я наблюдаю, как он роется в шкафу с посудой и вытаскивает два старых бокала с зелеными ножками. Пока он разливает вино, я вспоминаю слова Рэя. Нужно разобраться, что произошло.
— Пол, — осторожно начинаю я. — Прошлой ночью… когда мы вышли из паба… я закатила скандал?
Закончив наливать вино, Пол протягивает мне бокал.
— Ты была немножко пьяна, и все, — опасливо улыбаясь, отвечает он. — Ничего такого.
Он пытается меня защитить, но мне нужно знать.
— Пожалуйста, — я беру бокал, — скажи мне.
Улыбка на его лице гаснет, и он делает глубокий глоток вина, прежде чем продолжить.
— Мы ждали такси, — начинает он, скользя большим и указательным пальцами по ножке бокала. — Когда ты вдруг начала вести себя странно. Сначала я подумал, что ты вот-вот свалишься в обморок. Глаза стали какие-то дикие, и потом ты начала трястись. Такое чувство, что ты меня не слышала. Словно была где-то далеко.