Современный детектив. Большая антология. Книга 12 — страница 1121 из 1682

128

Венеция, 13 часов

Они одеты в плащи и скрывают лица под серебряными масками. Катера этих людей подходят к пристани дворца-гостиницы Канистро и занимают места вдоль причала. В их тонированных стеклах отражается мутная вода лагуны. Чтобы не привлекать внимания, катера пристают к причалу через разные промежутки времени и становятся не рядом, а среди других лодок. Эти люди не знают друг друга; никто из них никогда не видел себе подобных и не слышал их голосов.

Они выбрали для встречи Венецию потому, что здесь в разгаре карнавал. Никто не удивится, увидев семь черных плащей среди толпы в плащах и полумасках, которая захватила переулки и мосты и будет танцевать до рассвета на множестве балов.

Когда эти люди идут по пристани в своих старинных костюмах, никто не подозревает, что гости, которых сейчас принимают дворецкие, — семь кардиналов из числа самых могущественных князей христианской церкви. Когда было объявлено о готовящемся соборе, они покинули свои епископства, расположенные в дальних концах разных частей света — в Австралии, Бразилии, Южной Африке и Канаде. Место встречи, которая происходит раз в год, выбирают в последний момент, и варианты — от самых огромных роскошных отелей до самых уединенных коттеджей. Ни в одном из них никто не должен даже догадываться, по какой причине собрались эти гости. Вот почему кардиналы всегда скрывают, кто они такие. На тайные собрания своего ордена они всегда приезжают в масках и с аппаратами, искажающими голос. Поэтому же гости не знают друг друга и не стараются познакомиться: иначе братство Черного дыма Сатаны не выживет.

Дворецкие отводят их в уединенные комнаты, где гостям подают закуску. Там они ждут, пока не настанет время начала собрания. В назначенный час прелаты, не говоря друг другу ни слова, садятся на свои места, мимо которых, почти касаясь больших кресел, скользит бесшумный поток прислуги.

Еще через час на место собрания прибывает великий магистр братства Черного дыма. На быстроходном катере, который его привез, даже не выключают двигатель. Швейцарские гвардейцы в костюмах арлекинов опускают трап, а потом наблюдают за окрестностями, пока великий магистр исчезает во дворце. Служители отводят его в зал казематов — подземный зал, когда-то служивший тюрьмой. Кардиналов отвели туда, когда было объявлено о его прибытии. Шепот прелатов затихает. Они встают и кланяются новоприбывшему, потом занимают места вокруг прямоугольного стола, который служители накрыли для обеда. За этим столом они молча поглощают перепелов в винном соусе и сладости, которые ставят перед их глазами. Когда великий магистр решает, что они наелись, он звонит в серебряный колокольчик. Бокалы с вином остаются стоять на столе недопитыми, и звон посуды затихает.

Великий магистр кашляет, чтобы прочистить горло, и начинает говорить. Электронное устройство, встроенное в маску, искажает голос, прежде чем донести его до слушателей.

— Мои дорогие братья! Приближается час, когда папа из братства Черного дыма наконец воссядет на престоле святого Петра.

Над кругом слушателей поднимается тихий гул. Фигуры в масках поворачиваются друг к другу и довольно кивают.

— Но до того как это произойдет, мы должны получить контроль над конклавом, который начнется сегодня вечером. К этой операции мы уже давно готовились с помощью многочисленных полезных назначений и роскошных подарков. Но большинство кардиналов остались бесчувственными к этой лести. Эти старики в рясах, верные трону узурпатора, ни в коем случае не должны нарушить наши планы во время голосования. В своих номерах этого отеля вы найдете адреса их родственников и близких. Срочно передайте их вашим партнерам, чтобы те смогли оказать необходимое давление. А мы сообщим участникам конклава, что судьба их родных и близких зависит от их выбора при голосовании.

— А как быть с теми, у кого нет семьи? — гнусаво произнес один из кардиналов.

— Таких осталось только трое или четверо. Нам надо позаботиться о том, чтобы они не смогли заседать в конклаве.

— Так много сердечных приступов одновременно? Это не привлечет внимания?

— Наши враги знают, что мы существуем, но не знают, кто мы. А мы будем использовать их страх и горе для достижения нашей цели.

Кардиналы обдумывают то, что услышали. Затем великий магистр снова начинает говорить:

— Еще одна новость. Сегодня ночью префект тайных архивов Ватикана сумел пробраться в Комнату Тайн. Мы опасаемся, что он раскрыл наши планы. Поэтому мы были вынуждены убить его и распять его труп на кресте в соборе.

— Почему распять? Не лучше ли было устроить так, чтобы он исчез?

— Из-за страха, мои дорогие братья. Страх — наш самый ценный союзник. Когда наши враги обнаружили этого идиота мертвым и обескровленным, страх вошел в их сердца. Теперь они знают, что мы настолько сильны, что можем нанести удар в самом центре Ватикана. Но остается проблема номер один — наше евангелие. Мы обязательно должны найти его раньше, чем это сделают наши враги. Нам известно, что в Европу только что прилетел экзорцист из Конгрегации Чудес. Вместе с ним эта женщина-агент из ФБР… Как ее зовут?

— Мария Паркс, великий магистр. В монастыре затворниц возле Денвера она узнала много секретов. Это тоже большой риск для нашего ордена.

— Это необходимое зло. Вспомните, что теперь она — наш единственный шанс найти евангелие. Итак, теперь мы должны сосредоточить наши усилия на отце Карцо и этой Паркс. Следите, чтобы с ними ничего не случилось, пока они не найдут евангелие.

— А потом?

— Потом будет поздно.

Наступает тишина.

— И последнее, что я вам скажу перед тем, как мы расстанемся. В одной чаше среди тех, из которых вы пили в этот вечер, была вызывающая мгновенную смерть доза того яда, которым в течение веков славилось наше братство. Это была чаша Иуды.

В ответ на эти слова раздался хор испуганных восклицаний. Один из кардиналов, сидевший на противоположном конце стола, поднес руки к горлу: ему стало трудно дышать.

— Армондо Вальдес, кардинал-архиепископ Сан-Паулу! Я обвиняю вас в измене братству Черного дыма. Это вы рассказали отцу Джакомино, иезуиту, что Комната Тайн существует. Сделав это, вы поступили не только как предатель, но и как дурак. Из-за вас мы теперь должны действовать силой там, где могли бы пройти с помощью хитрости.

У кардинала Вальдеса хватает сил выпрямиться и сорвать маску. Становится видно его искаженное болью лицо. Потом из его рта появляется пузырь черной крови, и Вальдес падает на пол. Его ноги вздрагивают, но мозг уже мертв.

129

Мария Паркс и отец Карцо взяли напрокат автомобиль класса четыре на четыре и теперь, рискуя сломать себе шею, едут на нем в сторону Церматта. Молодой женщине кажется, что с каждым новым виражом, который одолевает машина, массивная холодная гора Сервин все сильнее давит на горизонт и может его расплющить. Мария поворачивается к священнику. Он выглядит озабоченным и печальным. Час назад, выйдя из самолета в аэропорту Женевы, он уединился в телефонной будке терминала, сказав Марии, что источник из Ватикана должен сообщить ему крайне важную информацию. Паркс смотрела, как он набирает номер, а потом стучит пальцами по стеклу, ожидая, пока источник возьмет трубку. Потом его лицо исказилось, и он вышел из будки. Мария поняла: Карцо только что потерял друга.

Вот и Церматт. Оставив автомобиль на безлюдной стоянке, от которой поднимались вверх несколько троп, они идут пешком вдоль отрогов горы Сервин по тропинкам, предназначенным для мулов. День хмурый, вершины одна за другой исчезают под толстым покрывалом из тумана. Снег скрипит под ногами двух путников. Мария выбилась из сил. Она задыхается и открывает рот, чтобы сказать, что она больше не пройдет ни метра. Но в этот момент священник останавливается и указывает на затерянную в тумане точку.

— Это там, наверху.

Она поднимает глаза и смотрит на отвесный, как стена, склон. Но сколько ни вглядывается, не видит ничего, кроме серой обледеневшей поверхности камня.

— Вы уверены, что это здесь?

Карцо подтверждает свои слова. Мария прищуривается. В конце концов ей удается рассмотреть на фоне скалы очень старую крепость, тоже серого цвета. Мария проводит взглядом по скале: на обледеневшем камне нет ничего, за что можно было бы удержаться. У нее вырывается вздох, который мгновенно превращается в пар в этом ледяном воздухе.

— Сколько времени в монастыре никто не живет?

— В нем никто не жил с тех пор, как были убиты затворницы. Правда, община монахинь ордена траппистов укрылась в нем в начале Второй мировой войны.

— Но они здесь не остались?

— В конце войны отряд американских солдат взломал засовы на воротах монастыря. Внутри американцы обнаружили трупы монахинь. Одни тела были изуродованы, другие висели в петлях. Предполагают, что несчастные монахини стали убивать друг друга, а те, которые выжили, сошли с ума, съели трупы своих жертв и потом покончили с собой.

— Вы хотите сказать — как затворницы из Сент-Круа?

Священник ничего не отвечает.

— Спасибо, что подняли мне настроение. Как здесь поднимаются наверх?

— Подъем вон там.

Немного пройдя вдоль утеса, они замечают стальные брусья, вделанные в скалу. Когда они, держась за эти опоры, поднимаются на вершину, холодный металл обжигает им ладони.

130

Карцо и Паркс на головокружительной высоте перешли по ледяному мосту через расселину и теперь, почти прижимаясь к стене монастыря, идут вдоль нее к пролому такому узкому, что в него с трудом может протиснуться боком один человек. Паркс пролезает в эту дыру следом за священником. Стоны ветра, который воет снаружи, теперь доносятся до нее словно издалека. Воздух за стеной холоден как лед и неподвижен.

Прислушиваясь к звуку своих шагов по цементному полу, Мария Паркс закрывает глаза и вдыхает воздух этих коридоров. Пахнет сырой землей и пылью, а еще — кожей. И ее запах самый сильный. Как будто запретные рукописи, которые в течение веков хранились в монастыре, пропитали им эти стены. У камней есть память.

Паркс сосредоточивает внимание на факеле, который отец Карцо только что зажег. Огонь потрескивает на ветру: в коридоре дует, словно на верхних этажах только что открылась дверь.

Они продолжают идти вперед — теперь уже по широкому коридору, пол которого с легким наклоном поднимается вверх. Мария оглядывает потолок — и замечает бесчисленное множество оранжевых шариков. Словно факел отца Карцо зажигает на их пути множество маленьких фонарей. В коридоре раздается пронзительный писклявый крик. Это не просто высокие ноты, это ультразвук!

— Карцо! Сейчас же погасите к черту этот хренов факел!

Священник инстинктивно останавливает и поднимает факел вверх. Сначала кажется, что потолок и стены покрыты толстым слоем листвы, в которой гаснет свет факела. Потом эта завеса из листьев начинает яростно бить по воздуху и превращается в целый лес крыльев, между которыми высовываются клыкастые морды.

— Господи Иисусе, всемогущий и всемилостивый! Закройте лицо и бегите изо всех сил!

Кажется, что потолок и стены рушатся. Но это огромная стая летучих мышей слетает со стен. Отец Карцо размахивает факелом, прокладывая себе путь. По коридору разносится запах горящего мяса. Мария, немного отупевшая от этой вони, хватается за рясу экзорциста. И тут когти крылатых грызунов вцепляются в ее волосы. В ужасе Мария выхватывает из кобуры свою защиту от всех опасностей — пистолет и стреляет в морду маленького зверя. Три коротких выстрела в упор гремят у нее под ухом, и что-то густое течет по затылку.

— Не останавливайтесь, иначе мы погибли!

Где-то в глубине живота у Марии вспыхивает гнев. Нет уж! Она не позволит, чтобы мыши-вампиры сожрали ее живой и потом обглодали труп до костей! Она яростно кричит и, подчиняясь крику Карцо, изо всех сил толкает священника вперед.

131

Рим, 14 часов

Комиссар Валентина Грациано закрывает дверь комнаты монсеньора Баллестры. В воздухе пахнет так, как обычно пахнет от стариков. Насколько Валентина может рассмотреть в темноте, почти все пространство комнаты занимает большая кровать, обитая красной тканью. Над ней висит распятие, украшенное сухими ветками. Справа от кровати стоят массивный и тяжелый шкаф и низкий столик, оба из черешневого дерева, и отгороженный занавеской туалет. Еще Валентина видит письменный стол и на нем — стопку папок с бумагами, компьютер и принтер.

Согласно докладу охранников, дежуривших ночью, монсеньор Баллестра прошел за подъемную решетку архива примерно в 1:30. Странное время для работы. «Не такое уж странное», — сказал ей в соборе кардинал Камано и объяснил, что убитый страдал бессонницей. Когда Баллестра не успевал выполнить какую-то работу, он, если не мог заснуть, часто использовал ночные часы, чтобы наверстать время. Валентина покивала, чтобы кардинал поверил, будто сумел ее обмануть. Но, выйдя из собора, она сразу же позвонила в центральный комиссариат и попросила передать ей список телефонных звонков, принятых и сделанных архивистом с 21 часа до часу утра. Дивизионный комиссар Пацци едва не задохнулся на другом конце провода.

— А установить прослушку в Белом доме ты, случайно, не хочешь?

— Мне просто нужно знать, звонил ли кто-то убитому в последние часы перед убийством. А кто убитый — кардинал, космонавт или канадский лесоруб, на это мне наплевать.

— Валентина! Я послал тебя туда обеспечивать безопасность участников конклава, а не гадить в Ватикане. Ты уже наложила достаточно дерьма в Милане и в Тревизо.

— Гвидо! Если бы действительно хотел не поднимать шума, ты послал бы кого угодно, только не меня.

— Все-таки береги свою задницу! На этот раз ты расследуешь не дела судей или продажных политиков. Это Ватикан, черт бы тебя побрал! Поэтому веди себя вежливо со священниками и крестись, когда проходишь под статуей святого. Иначе я постараюсь, чтобы тебя перевели в Палермо, в службу сопровождения, обеспечивать на близком расстоянии защиту раскаявшихся крестных отцов.

— Перестань грубить и пришли мне то, о чем я прошу.

— Ты меня достала, Валентина! И во-первых, почему ты решила, что это оно?

— Что «оно»?

— Преступление.

— Надо быть в очень большом отчаянии, чтобы перерезать себе горло и выколоть глаза, а потом самому прибить себя гвоздями на высоте двенадцати метров от пола. Ты так не считаешь?

— О’кей! Я посылаю тебе этот список. Но ты пообещай мне вести себя разумно.

Через десять минут Валентина получает СМС со списком звонков, которые монсеньор Баллестра принял на свой телефон в последние несколько часов перед смертью. Первая группа вызовов была гораздо больше, чем все остальные, и относилась ко времени от 21 до 22 часов. Звонки были в основном из Ватикана, несколько из Рима и еще несколько из различных итальянских и европейских городов. Такое оживление естественно в эти беспокойные часы сразу после смерти папы. Шесть звонков за время от 22 до 23 часов. Потом — ни одного вызова до 1:02. Именно этот звонок из международного аэропорта Денвера разбудил архивиста среди ночи. Валентина убеждается в этом, посмотрев на будильник Баллестры. Будильник был установлен на пять часов. Старик вставал рано, но не страдал бессонницей.

Она осматривает следы, которые Баллестра оставил, уходя. Простыни смяты, ночная одежда валяется на полу рядом с тапочками. В большой спешке он только надел сутану и обул сандалии. Она опускает руку в умывальник и проводит ладонью по стенкам — ни малейшего следа влаги. Такими же сухими оказываются водопроводный кран и зубная щетка, щетину которой она ощупывает большим пальцем.

Валентина берет в руку тяжелый стеклянный флакон и принюхивается к запаху, который исходит из него. Аромат одеколона, сильный, с нотой амбры. Так же пахнет в комнате. Значит, монсеньор Баллестра все-таки потратил секунду на то, чтобы обрызнуть лицо любимым одеколоном, и сразу же ушел из комнаты, позабыв закрыть флакон.

На низком столике Валентина замечает радиотелефон. Она присаживается на край кровати, нажимает на клавишу «повтор» и смотрит, какой номер появился на экране. Номер 789–907; он же стоит последним в списке, который она получила от дивизионного комиссара Пацци. Это звонок из Ватикана. Кто-то звонил с этого номера в 5:30, то есть больше чем через четыре часа после того, как Баллестра исчез в залах архива. Валентина слышит звучащие в пустоте гудки, потом кто-то снимает трубку и произносит:

— Архив Ватикана. Я вас слушаю.

У него сильный швейцарский акцент. Женщина-комиссар заканчивает разговор и со вздохом кладет телефон обратно на столик. Возможно одно из двух. Или Баллестра вернулся сюда и позвонил по телефону перед смертью, но тогда почему никто не видел, как он выходил из архива?

Или кто-то другой звонил по его телефону из его комнаты. Кто-то, знавший, что Баллестра умер. Например, его убийца.

132

В тот момент, когда Мария Паркс и Карцо уже потеряли надежду добраться до конца коридора, они наконец натыкаются на дубовую дверь бывшей трапезной монастыря. Дверь закрыта, но, отбиваясь от когтей и зубов, они ухитряются проскользнуть внутрь и захлопнуть ее перед массой вопящих летучих мышей. Примерно десять животных все же попали в трапезную, уцепившись за спины беглецов. Одна мышь вонзает клыки в руку Карцо, другая в его горло, и, чтобы они разжали челюсти, Марии приходится их убить. Остальные взлетают, шурша крыльями. Мария расстреливает их как мишени во время тренировки и всаживает каждой в живот по две пули калибра девять миллиметров. В трапезной снова становится тихо.

Пока священник зажигает несколько факелов, Мария падает на колени и изучает комнату взглядом. Трапезная затворниц была вырублена в горе. Длина помещения больше двухсот шагов, а ширина — около шестидесяти. Вдоль его длинных сторон стоят четыре ряда тяжелых столов. Здесь средневековые затворницы собирались вместе, чтобы молча съесть свое обычное кушанье — чечевичную похлебку.

В дальнем конце зала она видит помост, обтянутый красной тканью. На нем все еще стоит старое деревянное кресло: его по какой-то загадочной причине пощадили прошедшие века. Справа среди пыли и крысиного помета возвышаются столик для книг и табурет, накрытый простыней. На него садилась затворница, которую назначали читать предписанные на этот день тексты. Она цедила сквозь зубы слова приводящих в ужас посланий или отрывки из Евангелия под грохот мисок и шум, производимый набитыми похлебкой ртами.

Паркс закрывает глаза и чувствует, как давние запахи постепенно наполняют ее ноздри и забытые шумы отпечатываются в ее ушах. Постепенно ее ум цепенеет, а звуки шагов отца Карцо словно растворяются в воздухе.

Когда она снова открывает глаза, отец Карцо исчез, и в трапезной горит тусклый свет. В ледяном воздухе сильно пахнет воском и маслом для ламп. Мария с трудом подавляет крик изумления: она видит за столами затворниц. Она слышит, как их башмаки шаркают по полу, видит, как их руки подносят похлебку ко ртам и как эти рты с шумом втягивают пищу.

Мария переводит взгляд на кресло. В нем сидит монахиня, возраст которой невозможно определить. Эта женщина закрыла глаза и, кажется, спит. Рядом с помостом назначенная монахиня, запинаясь, читает какое-то послание. Одна из затворниц, несомненно, встревожена близким соседством своих сестер, и у нее вырывается что-то вроде звериного ворчанья. Другие полные рты откликаются на этот звук целым хором хихиканий и смешков. Так смеются сумасшедшие, которых даже удары хлыста не могут заставить замолчать. Монахини визжат, хрюкают и урчат под взглядом Марии. И тут кровь застывает у нее в жилах: с башни доносится звон колоколов, означающий тревогу. Она вздрагивает так, что едва не подскакивает на месте. Дверь трапезной только что распахнулась. На пороге стоит еще одна неожиданно явившаяся сюда затворница. Монахини за столами роняют ложки и поворачиваются к своей настоятельнице, которая только что открыла глаза. Паркс понимает, что видит ночь, когда на монастырь напали Воры Душ, — 14 января 1348 года, сразу после первой вечерней службы.

Она закрывает лицо руками, чтобы не видеть, как затворницы с воплями убегают из трапезной. Все это множество тел и запахов касается ее, проносясь мимо. И тут она застывает от страха: чья-то рука сжала ее плечо.

133

Валентина направляет свой фонарь на письменный стол монсеньора Баллестры. Под бумагами мигает красный огонек. Она сдвигает в сторону стопу бумаг и обнаруживает автоответчик. На его экране отмечены два сообщения. Первое поступило в 1:02, второе в 5:30 — тот самый звонок в архив. Валентину охватывает рабочий азарт. Баллестра, поднятый с постели среди ночи, должно быть, ответил не сразу, и автоответчик успел включиться. Остается узнать, почему он зарегистрировал также исходящий звонок в 5:30. Это, несомненно, ошибка пользователя. Если только старик архивист не имел привычки записывать все свои телефонные разговоры. Например, чтобы прослушивать их заново. Или он мог сохранить разговор в памяти ответчика, чтобы потом записать на бумаге, где и когда встречается с кем-то. А может быть, он опасался чего-то?

Валентина включает телефон и набирает номер центрального комиссариата. На другом конце какой-то служащий отвечает:

— Алло?

Валентина улыбается: она услышала, как автоответчик автоматически включился, чтобы записать разговор.

— Говорит комиссар Грациано. Есть ли для меня сообщения?

— Нет. Но дивизионный комиссар Пацци просит вас срочно позвонить ему.

Валентина прерывает связь. Теперь на экране автоответчика отмечены три записанных разговора. Она стирает свой и нажимает на кнопку «чтение», чтобы прослушать запись от 1:30 — разговор с тем, кто звонил из Денвера. Несколько гудков. Потом из аппарата начинает металлически звучать голос архивиста.

Валентина слушает этот разговор до того момента, когда голос Карцо потонул в треске помех. Потом она закрывает глаза и какое-то время сидит неподвижно, прислушиваясь к биению своего сердца. Если то, что она сейчас услышала, не плод ее воображения, она имеет дело не с простым уголовным преступлением, а с хорошо спланированным заговором внутри Ватикана. Это короткий путь к должности дивизионного комиссара — или в морг.

Молодая женщина смотрит на факс. Архивист мог не знать, что современные факсы сохраняют в памяти последние принятые сообщения; если не знал, то ей повезло.

Валентина нажимает на кнопку повторной печати. Принтер выплевывает новый лист. Она берет его из лотка. Получилось! Семь цитат из семи книг, которые надо сдвинуть с места в зале архива. Она кладет лист в карман и нажимает другую кнопку, чтобы прослушать автоматическую запись исходящего звонка от 5:30. Включается автоответчик.

Телефон звонит в пустоте, и между гудками слышно чье-то дыхание. На секунду у Валентины возникает надежда, что голос, который она услышит, окажется голосом Баллестры. Но потом она вспоминает, как труп зарезанного архивиста лежал в соборе под вспышками фотоаппаратов. Последний гудок, и кто-то произносит:

— Архив Ватикана. Я вас слушаю.

Валентина едва не подпрыгивает на месте. Тот же сильный швейцарский акцент, тот же голос, который ответил ей, когда она нажала кнопку «повтор» на телефоне. Голос незнакомца с записи от 5:30 отвечает:

— Дело сделано.

Тишина.

— Кто у аппарата?

— Я.

— Вы?

— Да.

— Откуда вы мне звоните?

— Из его комнаты.

— Вы с ума сошли? Немедленно кончайте разговор и уничтожьте все следы того, что вы там были. Вы нашли список цитат?

— Ищу.

— Найдите его, черт возьми, и убирайтесь оттуда, пока вас не заметили.

Щелчок: человек из архива положил трубку.

Валентина чувствует пьянящий, головокружительный восторг; она наслаждается этим чувством, как дорогим вином. Баллестра попал в западню, но до этого успел обнаружить что-то, и это стало для него смертным приговором! Остается узнать, что он обнаружил. А чтобы это сделать, ей нужно пробраться в архив Ватикана.

134

— Проснитесь, Мария!

Паркс открывает глаза и видит наклонившееся над ней лицо отца Карцо.

— Больше не закрывайте глаза, пока я не дам вам команду это сделать.

— Почему?

— Потому что именно в этом зале затворниц запытали до смерти в ту ночь. Это место опасно для тех, кто может вернуть их к жизни.

— Это было похоже на сон.

— Но это был не сон.

— Простите, я вас не поняла.

— Мария, очень важно, чтобы вы поняли, какой смертельной опасности подвергаете себя во время своих трансов. Из-за своего дара вы совмещаетесь с другим человеком не только мыслями, вы сливаетесь с ним вся целиком. В любой момент вы можете быть заперты в своих видениях или получить жестокий удар.

Паркс вспоминает об ужасной боли, которую чувствует каждый раз во время расследования, переживая пытки, которые вынесли жертвы серийных убийц. Отец Карцо прав: в своих видениях она не просто наблюдатель, она их часть.

Карцо подводит ее к помосту и усаживает в кресло. Изъеденный червями деревянный каркас скрипит под тяжестью ее тела. Отец Карцо открывает маленький мешочек, достает оттуда шприц и наполняет его прозрачной жидкостью.

— Что это?

Священник затягивает жгут вокруг ее руки и нажимает на поршень шприца, чтобы выдавить пузырьки воздуха.

— Это шаманское средство, — отвечает он. — Оно расслабляет мускулатуру. Колдуны из племени яномани пользуются им, когда вступают в контакт с лесными духами. Оно поможет вам расслабиться и ограничить возможное влияние ваших видений на ваш ум.

Мария морщится, когда игла прокалывает ее кожу. Жидкость, которая вливается в ее вены, вызывает сильное жжение. Мария почти чувствует, как шаманское средство растекается по ее организму и растворяется в нем. Потом жжение прекращается, и ее сознание начинает затуманиваться. Она смотрит на отца Карцо и видит странный синеватый свет вокруг его лица. С трудом двигая языком, она спрашивает:

— А что теперь?

— Старую затворницу, которая сумела бежать отсюда в ту ночь и унесла Евангелие от Сатаны, звали мать Габриэла. Судя по данным, которые мы смогли найти в архивах, она стала управлять этой общиной после самоубийства матери Маго де Блуа.

— Той, которая бросилась со стены после того, как узнала, что написано в том евангелии?

— Да. Очень вероятно, что мать Габриэла сидела в этом кресле в тот вечер, когда Воры Душ напали на монастырь.

— Я видела ее.

— Извините, я вас не понял.

— Я увидела ее в том видении, которое вы прервали. Она действительно сидела там.

— Это поможет нам войти в контакт с ней.

— С ней?

— Я хочу сказать — с ее душой. Или, вернее, с ее воспоминаниями.

— Я вас не понимаю.

— На поверхности земли есть много странных мест, которые глубоко пропитаны воспоминаниями о драмах, которые там произошли. Это могут быть дома с привидениями, проклятые леса, а могут быть такие монастыри, как этот. Его стены до сих пор помнят ужасные события, о которых люди забыли.

— У камней есть память?

— Да, что-то вроде нее.

— Я думала, что вы хотите установить контакт с инквизитором Ландегаардом.

— Это мы сделаем потом. Сначала мне нужно точно знать, что произошло в тот день. Но очень важно, чтобы вы помнили одно: все затворницы с горы Сервин, кроме матери Габриэлы, умерли в ночь 14 февраля 1348 года. Вы ни в коем случае не должны вмешиваться в ход событий, свидетельницей которых станете. Вы должны сосредоточиться только на матери Габриэле. Если вы измените хоть что-нибудь в том, что произошло, она может умереть. И вы умрете вместе с ней.

Мария Паркс молчит.

— Вы готовы? — спрашивает отец Карцо.

Мария кивает. Она не может произнести «да»: от тревоги в горле у нее словно застрял ком.

— Закройте глаза. Полностью очистите ваш ум. Он должен быть пустым. Изгоните из него всякий страх и всякий гнев.

Молодая женщина старается уменьшить напряжение, которое накапливается в ее мышцах.

— Теперь слушайте только мой голос. Все, кроме него, сейчас не важно. Только мой голос будет вести вас по извилистому пути вашего видения. Когда вы войдете в более глубокий гипноз, вам будет казаться, что вы больше не слышите этот голос. Но каждое мое слово по-прежнему будет отпечатываться в вашем подсознании. Поэтому очень важно, чтобы вы, засыпая, слушали мой голос. Он один будет иметь силу вернуть вас сюда, если наш опыт окажется неудачным.

Мария все слабее борется с оцепенением, но ей удается произнести те несколько слов, которые еще плавают на поверхности ее сознания:

— Что мне делать, если я окажусь в опасности?

— Тише! Вы не должны говорить. Если вы окажетесь в опасности, просто сожмите кулаки, и я верну вас сюда. А сейчас сосредоточьтесь на матери Габриэле. Она сидела там, где сидите вы. Ее ладони лежали там, куда вы положили свои. Вы чувствуете ее?

Начинает дуть ветер. Голос отца Карцо звучит все тише. Мария чувствует, как ее живот тяжелеет, а груди обвисают внутри бюстгальтера. Ее ягодицы становятся мягче, мышцы рук повисают складками внутри рукавов. Вместо джинсов и куртки ее тела касается жесткая ткань монашеской рясы. Ее поясница становится шире, а гениталии уже. Зубы раздвигаются во рту и становятся гнилыми. Ноздри начинают чувствовать кислый запах, похожий на запах уксуса. От этого запаха она недавно проснулась в монастыре возле Сент-Круа.

Мария Паркс все больше входит в тело матери Габриэлы. Теперь она снова слышит визгливый скрип мисок, по которым скребут ложки, шуршание башмаков по полу и хихиканье затворниц, собравшихся за столами. Открыв глаза, она видит бледный свет свечей. Вечер 14 января 1348 года — года великой черной чумы.

В тот вечер мать Габриэла уснула в своем кресле, убаюканная дребезжащим голосом затворницы, читавшей у столика для книг молитву против демонов. В эти несколько секунд отдыха настоятельница видела во сне водосточные трубы, из которых льется дождевая вода, трупы, оставленные лежать в ручьях, и своры бродячих собак в городах, уничтоженных чумой. Еще ей приснились странные всадники в монашеских рясах с капюшонами. Держа в руках факелы, они мчались, не жалея коней, к ее монастырю. Она внезапно проснулась оттого, что открылась дверь трапезной. Вошедшая монахиня делала знаки руками и все время показывала на темноту снаружи. Мать Габриэла поняла, что всадники действительно приближались.

135

Кардиналам сообщили, что конклав обязательно начнется в ближайшее время. После этого камерлинг приказывает запереть тяжелые ворота Ватикана, отделяя безмолвных прелатов от толпы верующих, которая продолжает заполнять площадь Святого Петра. Потом он ставит у входа в собор швейцарских гвардейцев — регулировать очередь паломников, пришедших преклонить колени перед останками папы. Эта бесконечная очередь тянется от моста Святого Ангела. Несмотря на моросящий дождь, обычный для Рима в это время года, людской поток не иссякнет еще несколько дней.

Комиссар Валентина Грациано, раздвигая толпу, только что дошла до здания архива. Она показывает свой пропуск и проходит за цепь гвардейцев. По алебардам, которыми они вооружены, текут струи дождя.

Внутри здания книжные шкафы и статуи затянуты черной тканью, и Валентине кажется, будто она идет по кладбищу. Когда она приближается к подъемной решетке, офицер, стоящий на посту перед этим входом, приказывает гвардейцам скрестить алебарды, а сам протягивает руку за пропуском. Валентина подает ему то, что он требует.

Пока офицер осматривает документ, женщина-комиссар пытается вспомнить, где она уже видела это бульдожье лицо. А вспомнив, напрягается всем телом: одетый в камзол великан, который сейчас вертит в руках ее пропуск, — сам командующий швейцарской гвардией Ватикана! Это его внушительный силуэт она видела рядом с кардиналом Камано, когда вошла в собор и привлекла к себе внимание всех, кто там был. Она особенно хорошо запомнила начальника гвардии потому, что он при ее приближении сделал шаг назад, в тень, словно не хотел, чтобы она запомнила его лицо. Это показалось ей странным. Странно и то, что офицер на такой высокой должности тратит время у решетки в архиве, когда в соборе уже начались обряды прощания с телом папы.

Начальник гвардии внимательно разглядывает Валентину. Она с трудом выдерживает этот взгляд — холодный и бесчеловечный. Он знаком приказывает Валентине оставаться там, где она стоит, потом поднимает трубку телефона и что-то шепчет в нее. Молодая женщина снимает обертку с жевательной резинки и кладет жвачку в рот, чтобы скрыть нетерпение. Великан прекрасно знает, что пропуск подлинный, потому что сам его подписал. Значит, он старается выиграть время, и его люди, возможно, сейчас убираются в секретных залах архива.

Валентина терпеливо жует резинку под взглядами наблюдающих за ней издали гвардейцев. Звонит телефон. Начальник гвардии снимает трубку и слушает ответ. Валентина сжимает кулаки в карманах плаща. Вряд ли ему звонят из папской канцелярии. Скорее всего, это соучастник сообщает ему, что уничтожение доказательств закончено. Перестань бредить, Валентина! — приказывает она себе. Этот здоровенный болван, наряженный как для балета, просто делает свою работу.

Начальник гвардии кладет трубку и возвращает Валентине пропуск.

— Будьте осторожны! — предупреждает он. — Ступеньки здесь скользкие. Мне бы не хотелось, чтобы вы споткнулись в темноте и разбили свой красивый затылок.

Валентина вздрагивает, услышав голос великана. У него акцент швейцарцев из кантона Вале. Это он снял трубку, когда она нажала на кнопку «повтор» телефона Баллестры. И это ему убийца архивиста звонил из комнаты своей жертвы.

— Что-то случилось?

— Простите, вы о чем?

Валентина едва не падает от слабости, когда взгляд великана снова погружается в ее глаза.

— Вы очень бледны.

— Просто у меня небольшая температура. Должно быть, это грипп.

— Тогда вам стоит вернуться домой, пока еще есть время, — говорит он со своим сильным акцентом кантона Вале.

В его взгляде зажигается насмешливый огонек, но Валентина готова поклясться, что это не обычная насмешка. Это пламя откровенной злобы. Нет, даже не злобы, а безумия. Швейцарец сошел с ума. Он чокнутый. У него не все дома и поехала крыша.

Черт возьми, Валентина! Ты прекрасно видишь, что он все знает. И понимаешь, что он, должно быть, поставил своих охранников внизу лестницы. Ты что, думаешь, он позволит тебе пойти по следам Баллестры и выйти на него самого?

Валентина уже собирается отказаться от своего намерения, но великан внезапно отводит от нее взгляд и делает своим подчиненным знак поднять решетку. У молодой женщины подкашиваются ноги. Надо удирать отсюда! Придумать какую угодно неожиданную причину для ухода, бежать со всех ног к карабинерам и сказать им, чтобы они арестовали этих подлецов. Надеть наручники на командующего гвардией в разгар церемонии прощания с папой? А какие у тебя доказательства? Голос с акцентом Вале на гребаном автоответчике? Ни черта он не значит, Валентина! Они швейцарцы и все говорят со швейцарским акцентом. Кончай бредить!

И все-таки, если бы Валентина могла поступать, как кричал ей ее инстинкт, она раздавила бы каблуком яйца этому типу и зажала бы его шею между ног. Вместо этого, когда решетка со скрежетом поднялась, ноги Валентины сами понесли ее к разинутой, как пасть, дыре, за которой начиналась лестница.

136

Отец Карцо стоит на коленях лицом к Марии Паркс, которая извивается в кресле. Он беспокоится. Сначала транс проходил хорошо: молодая женщина как будто мирно спала. Но только что на ее лице стали появляться одна за другой гримасы ужаса, а мышцы рук напряглись под ремнями. И главное — она начала стареть. Да, Паркс стареет, хотя его ум отказывается это признать. Сначала кожа на лице обвисла и покрылась морщинами. Теперь увядает шея, и все лицо оседает, как подтаявший сугроб.

Карцо убеждает себя, что это ему кажется из-за того, что факелы светят слабо. Но когда волосы молодой женщины начинают седеть, ему все же приходится признать, что она превращается. Внезапно Мария начинает громко кричать чужим голосом:

— Назад, проклятые! Вам нельзя входить сюда!

Эти слова мать Габриэла крикнула с крепостной стены всадникам, которые собирались под этой стеной, чтобы штурмовать монастырь. Это были бродячие монахи без Бога и без господина, разбойники и еретики, одичавшие в эти дни чумы, когда закон меча занял место Божьего закона.

Пожар, который сжигает деревню Церматт, огненными языками лижет крыши, поедает балки ее домов и освещает горы. Всадники убили всех жителей деревни и подожгли дома, чтобы не было свидетелей того, что сейчас произойдет выше Церматта.

Примерно сто коней уже приплясывают от нетерпения и скребут землю копытами у подножия утеса. Мать Габриэла повторяет свое предупреждение. Услышав крик, прилетевший с вершины скалы, монахи поднимают головы. В свете луны их глаза блестят, как драгоценные камни. Мария Паркс смотрит на это море огней, пока мать Габриэла наклоняется вниз с крепостной стены. Потом она слышит голос, поднявшийся над рядами всадников. Кажется, что это говорит мертвец.

— Спустите канаты, чтобы мы смогли подняться! Спустите нам канаты, или мы проглотим ваши души!

В толпе жмущихся одна к другой затворниц, которые уже собрались на стене, начинаются стоны и причитания. Матери Габриэле приходится прикрикнуть на монахинь, чтобы они замолчали. Затем она снова во весь голос обращается к всадникам:

— Что вы ищете в этих местах, грабители и поджигатели, подобные бродячим псам?

— Мы ищем евангелие, которое было украдено у нас. Вы незаконно храните его за этими стенами.

Мать Габриэла дрожит от страха: она поняла, кто такие эти монахи и какую книгу они хотят вернуть. Но она отвечает:

— Сочинения, которые хранятся в этом монастыре, принадлежат только Церкви и все отмечены печатью Зверя. Поэтому ступайте своей дорогой, если у вас нет приказа об изъятии книги от его святейшества папы Климента VI, который правит в Авиньоне.

— У меня есть приказ сильней папского, женщина. У меня есть приказ выступить в поход, подписанный самим Сатаной. Спустите нам канаты или, клянусь демонами, которые нас ведут, вы будете умолять, чтобы мы вас убили!

— Раз вы пришли от Дьявола, возвращайтесь к нему и скажите ему, что я подчиняюсь только Богу!

Вдоль всей стены взлетает к небу громкий крик: так Воры Душ отвечают на ее слова. Кажется, что всадников много тысяч и что их голоса бесконечно сталкиваются между собой. Потом снова наступает тишина. Монахиня снова наклоняется вниз и холодеет до костей от ужаса: Воры Душ вонзают свои когти в трещины гранита и поднимаются по скале без труда, словно ползут по ней.

— Мария, сейчас вам надо проснуться.

Отец Карцо трясет Марию. Она дышит неровно и со свистом.

Мать Габриэла бежит и уводит за собой затворниц в подвалы монастыря. Перед тем как исчезнуть из вида в тайных коридорах, она оглядывается. Некоторые монахини окаменели от ужаса и отстали. Несколько из них бросаются со стены, чтобы спастись от ожидающей их судьбы. Другие в слезах становятся на колени в тот момент, когда тени перелезают через парапет. Воры Душ ломают им шеи и сбрасывают их в пропасть.

Карцо поднимает веки Марии. Ее глаза изменили цвет! От шаманского снадобья зрачки расширились, и ее взгляд кажется мертвым, словно ее сознание полностью растворилось в сознании затворницы. Такое полное слияние с чужим умом — редкий случай. До сих пор Карцо наблюдал его только у одержимых, которые находятся на высшей стадии Зла. Он снова трясет Марию, теперь уже изо всех сил. Он любой ценой должен вырвать ее из транса, она будет привязана ремнями к кровати в психбольнице, а ее ум навсегда застрянет в уме старой монахини, которая умерла больше шестисот лет назад.

— Мария Паркс, вы слышите меня? Сейчас вы должны проснуться!

Когда экзорцист выпрямляется, ладонь Марии вдруг взлетает с подлокотника кресла и с удивительной силой сжимает его ладонь. Его пальцам больно, и он пытается освободить их. Но в этот момент он застывает, услышав замогильный голос, который звучит из неподвижного рта молодой женщины.

— О боже, они идут сюда… — произносит этот голос.

137

Мать Габриэла и ее затворницы укрылись в запретной библиотеке крепости. Там монахини встали в ряд от пыльных полок до каминов, в которых только что разожгли огонь пучками хвороста, и стали передавать книги одна другой по цепочке. Последняя в ряду бросала в горящий очаг проклятые страницы, которые никто не должен прочесть.

Оставив их заниматься этим делом, мать Габриэла открывает потайную дверь и тихо проскальзывает в другой тайный зал. Закрыв за собой дверь, настоятельница опускается на колени и, разбив цемент, вынимает из кладки гранитный блок, и открывается тайник с несколькими шкатулками внутри. Настоятельница достает их и ставит на пол, а потом взламывает замки. Она вынимает оттуда свертки из вощеной ткани и льняных простыней и разворачивает их. Становятся видны разрозненные человеческие кости и череп в венке из колючек. У матери Габриэлы начинают дрожать руки. Она вспоминает то, что случилось сорок лет назад…

Это она тогда нашла труп матери Маго де Блуа у подножия крепостной стены. Это она стерла надпись, которую самоубийца написала собственной кровью на стене своей кельи. Найдя причину ужасного поступка матери Маго на страницах Евангелия от Сатаны, мать Габриэла сообщила обо всем папе. Его святейшество тайно послал в занятую мусульманскими армиями Святую землю отряд монахов доминиканского ордена и рыцарей-архивистов. Они нашли вход в пещеры на горе Гермон. Защитившись привезенными с собой средствами против пауков и скорпионов, которыми кишело святилище, они вынесли оттуда труп Януса и разделили между собой его кости, а потом расстались и вернулись на родину каждый отдельно. Эти останки охрана из воинов благородного происхождения потом перевезла в монастырь на горе Сервин и отдала на хранение затворницам. С тех пор прошло сорок лет…

Мать Габриэла укладывает череп в кожаный чехол, засовывает остальные кости за подкладку своей рясы и возвращается к затворницам, которые продолжают сжигать содержимое книжных шкафов в огне каминов.

Воздух наполнен зловонием горящей кожи. Монахини смотрят, как их настоятельница бросает кости в огонь, и понимают, что все пропало. Осознав это, они сдерживают слезы и снова принимаются за работу. Как раз в тот момент, когда они передают одна другой самую ценную рукопись библиотеки, раздается стук в дверь.

— О боже, они идут сюда…

Лицо матери Габриэлы кажется красным в свете огня. Она прижимает к себе Евангелие от Сатаны, и буквы на его обложке горят красным светом в полумраке. Она печально смотрит на огонь, но дверь начинает ломаться под ударами: Воры Душ применили таран. Настоятельница знает, что книга не успеет сгореть. Тогда она кладет книгу в чехол из ткани и бросает ее и череп Януса в мусорную яму монастыря. Она слышит, как оба пакета скользят по каменному желобу, который кончается на двести метров ниже, во рву, вырытом в толще камня. А потом она замирает от ужаса, услышав вопли затворниц: дверь только что поддалась тарану.

Мать Габриэла оглядывается и видит предводителя Воров Душ. Он идет к ней. У него в руке кинжал. На лезвии кровь: этим оружием он только что распорол живот затворнице, которая пыталась преградить ему путь. Настоятельница монастыря чувствует исходящую от него вонь. На ногах у него тяжелые сапоги для верховой езды, лицо скрыто просторным капюшоном. Видны только его глаза. Они блестят в полутьме, и так же блестит тяжелый серебряный медальон, который качается на его груди. Медальон изображает пятиконечную звезду и в ее центре демона с козлиной головой — знак поклонников Зверя. Пока он приближается, мать Габриэла успевает увидеть, что на его руках вытатуированы острым лезвием рисунки, которые начинаются от запястий. На каждой руке — красный крест, окруженный языками огня, концы которых изгибаются и образуют буквы надписи, висевшей над головой Христа.

— Кто вы, сударь?

Из-под капюшона раздается глухой голос:

— Мое имя Калеб. Я Странник.

Затворницу охватывает жуткий ужас: она знает, что не может ждать никакой жалости от демона такого рода. И она бросается на лезвие кинжала. Но Вор Душ чуть заметно опускает его. Мать Габриэла кричит от боли: она ранена. Кулак Калеба бьет ее в грудь. Огни свечей качаются перед глазами старой монахини, и она падает на пол. Она чувствует на своих губах дыхание Калеба.

— Не беспокойтесь, мать Габриэла, — говорит он. — Вы скоро умрете. Но перед этим вы скажете мне, где находится евангелие.

138

— Мария, вы слышите меня?

Карцо кусает губы, чтобы не кричать во весь голос. Пальцы Марии Паркс по-прежнему сжимают его пальцы. Он опускает взгляд и видит на руке молодой женщины длинный порез. Рана только что появилась, капли крови падают на пол. Слияние становится необратимым.

— Куда они нас ведут? О господи, куда?

Чтобы заставить Марию отпустить его пальцы, экзорцист изо всех сил вонзает ногти в ее запястье. Ладонь молодой женщины разжимается. Священник растирает свои ноющие от боли пальцы и разрывает упаковку стерильного шприца. В этот шприц он закачивает содержимое другого пузырька. Это противоядие, оно должно вызвать нервный шок и заставить Паркс вернуться. В похудевшем теле Марии вены пульсируют и перекатываются под кожей. Карцо туго перетягивает ее плечо жгутом и делает укол наугад. Вены такие крепкие, что ему только со второй попытки удается проколоть одну из них. Он впрыскивает половину содержимого шприца. В этот момент Паркс начинает вопить как безумная и размахивать руками, словно отбиваясь от какой-то невидимой силы.

Воры Душ разворошили огонь в каминах и перевернули угли, ища остатки евангелия. Теперь они ведут оставшихся в живых затворниц в трапезную и привязывают к столам. Мать Габриэлу они сажают в ее кресло и привязывают к нему, чтобы она не упустила ничего из предстоящего зрелища. Потом они учиняют надругательство над монахинями с помощью головней и срезают со своих пленниц кожу раскаленными лезвиями. Не добившись от них ответа, мучители выкалывают затворницам глаза и ломают им пальцы рук клещами. Потом они молотком разбивают монахиням пальцы ног и вбивают им большие ржавые гвозди в руки и ноги.

— Мария, умоляю вас, проснитесь!

Большинство затворниц умерли, не выдержав пыток. Остальные сошли с ума и стали вопить так громко, что Воры Душ должны были перерезать им горло, чтобы прекратить эти крики.

После этого мучители терзали мать Габриэлу, а потом пошли обыскивать монастырь, оставив ее лежать на столе. Наступает тишина. Слышны только треск факелов и писк крыс, которые сбегаются в темноте к лужам крови и лижут ее.

Мария застряла в теле старой затворницы. Ей больно. Мать Габриэла изранена, с ее тела содрана кожа. Она пытается задержать дыхание, чтобы скорее умереть, но это ей не удается. Тогда она начинает растягивать путы, которыми связана, — и вдруг замирает: один узел был слабо затянут и теперь ослаб. Она тянет его — и в конце концов освобождает одну свою покрытую кровью руку. Еще несколько минут старая монахиня извивается на столе, стиснув зубы, чтобы не закричать, потом садится и ставит свои искалеченные ступни на плиточный пол. Она пробирается через трапезную. Перед ней дверь. Мать Габриэла выходит через нее в коридоры, а потом ковыляет примерно сто метров до огромного гобелена мортлейкской мануфактуры. Она приподнимает гобелен, отчего на стене остается след ее крови. Раздается щелчок — и часть стены отодвигается, открывая потайной ход. Старая затворница уходит по нему, и отверстие в стене закрывается.

— Мария, вы слышите меня?

Винтовая лестница, вырубленная в камне, спускается в недра скалы. Затворница идет вдоль запрещенных залов. На мгновение она останавливается и прислушивается. Сквозь стены до нее долетают издалека крики Воров Душ: черные всадники разошлись по комнатам и теперь перекликаются между собой. Они что-то нашли. Это они обнаружили обгоревшие кости в очаге. Теперь они будут много часов рыться на полках и простукивать стены, пока не поймут, что евангелия в библиотеке больше нет. Потом они вернутся пытать свою пленницу.

Мать Габриэла идет дальше. Паркс, морщась, шагает вместе с ней в темноте и при каждом шаге подавляет крик боли.

Оказавшись у подножия лестницы, старая монахиня сворачивает в узкий проход и доходит по нему до мусорной ямы. Там она лихорадочно роется в отбросах. И вот ее старые ладони сжимают холщовый чехол и кожаный мешок. Потом она вползает ногами вперед в проход и оказывается в переходе, который с легким уклоном спускается в долину. В этот момент сознание Марии отделяется от матери Габриэлы. Боли, которые терзали тело Марии, сразу начинают слабеть. Она остается одна и смотрит на старую затворницу, которая, хромая, уходит дальше по туннелю. И тут Мария вздрагивает: в темноте ее окликает далекий голос:

— Паркс, проснитесь, черт возьми!

Противоядие растекается по венам Марии, и ее тело начинает молодеть на глазах у Карцо. Кожа ее лица снова становится тугой, а волосы черными. Потом грудная клетка глубоко вдавливается, Мария садится и начинает жадно глотать ртом воздух, словно утопающая, которую только что вытащили на берег.

О господи, она задыхается…

Карцо толкает ее вперед и изо всех сил бьет по спине, заставляя дышать. Раздается звук, похожий на икоту, и грудь приподнимается. Изо рта Марии вылетает громкий протяжный крик, полный ужаса.

139

Проникнув в тайные архивы Ватикана, Валентина снимает туфли на каблуках-шпильках, чтобы не затоптать следы. Паркетный пол согревает ее ступни, и несколько секунд она стоит неподвижно, наслаждаясь теплом. Потом она надевает резиновые перчатки и продолжает путь. Она идет среди полок из кедрового дерева, на которых стоят в ряд папки с делами и документы на пергаменте, расположенные по датам. Тишина, которая стоит в этих залах, тревожит Валентину. Ей кажется, что она идет по большому опустевшему магазину, где ее заперли среди ночи. Если верить тому, что ей говорили, в этом зале лежат документы процессов Галилея и Джордано Бруно и речь, которую Колумб произнес перед учеными из университета города Саламанки, которые не желали поверить, что Земля круглая.

Она останавливается посередине зала и огорченно вздыхает: чтобы найти семь книг из списка Карцо среди тысяч сочинений на этих битком набитых полках, ей понадобится много лет. Значит, в первую очередь надо определить, в какой части зала они стоят. Она вспоминает, что отец Карцо говорил Баллестре, что эти книги стоят в большом шкафу архива. Валентина делает полный поворот на месте и пересчитывает шкафы. Их не меньше шести. Один, огромный, закрывает всю дальнюю стену зала.

Она берет фонарь в зубы и проводит пальцем по полу перед первыми пятью шкафами — ни пылинки. Валентина подходит к шестому шкафу, такому высокому, что его оборудовали четырьмя лестницами на колесиках. До сих пор луч ее фонаря отражался в паркете ясно, как в зеркале. Но чем ближе она подходит к дальнему шкафу, тем больше тускнеет это отражение, словно пол становится другим. Нет, просто те, кто до блеска протер паркет, не добрались до этого угла. Тонкий слой пыли покрывает здесь пол, и чем ближе луч фонаря оказывается к подножию шкафа, тем этот слой толще.

Валентина садится на корточки и проводит пальцем по паркету. На перчатке остаются черные крошки и обрывки паутины. Можно предположить, что в этом углу открывалась дверь в очень старый проход и грязь, прилетевшая из-за двери, осталась на полу.

При свете своего фонаря Валентина вскоре обнаруживает на пыли следы сандалий. Луч высвечивает их один за другим и останавливается на самом дальнем отпечатке. Это только половина следа, вторая половина скрыта под шкафом. Кто-то стоял в облаке пыли в тот момент, когда открылась дверь в проход.

140

— Вы уверены, что хотите туда вернуться?

Мария Паркс медленно кивает: «Да». В венах на ее висках все еще пульсирует кровь: ужас, испытанный во время первого гипнотического сеанса, заставляет чаще биться сердце. Карцо вздыхает:

— Меня беспокоят ваши стигматы.

— Мои что?

Священник указывает на руку Марии. На коже виден узкий шрам в виде полумесяца — след раны, с которой она вышла из транса.

— Что это?

— Рана. Она возникла в тот момент, когда Калеб ранил мать Габриэлу кинжалом, и начала заживать в ту секунду, когда вы проснулись. Это значит, что ваш дар даже сильнее, чем я предполагал. И что ваши трансы близки к крайним случаям одержимости. Если бы я знал это раньше, я бы никогда не послал вас к Ворам Душ. Вот почему я задал вам свой вопрос. Вы действительно уверены, что хотите войти в контакт с верховным инквизитором Ландегаардом? Это может быть опасно.

— Это не слишком опасно до его приезда в монастырь Больцано: я читала его отчеты у затворниц из Денвера.

— Это была только часть отчетов. Наши милые библиотекарши могли уничтожить большие куски того, что он написал. Один Бог знает, сделали они это или нет.

— Именно поэтому вы хотели послать меня туда, верно?

— Да.

— Тогда начнем. Но на этот раз без вашего снадобья.

Отец Карцо вынимает из сумки четыре ремешка с большими пряжками и крепкими застежками.

— Что вы делаете?

— Такими ремнями связывают больных в психиатрических больницах.

— Я бы предпочла наручники.

— Я не шучу, Мария. Когда вы были в контакте с матерью Габриэлой, вы едва не раздавили мне ладонь своими пальцами, а настоятельница была всего лишь безобидной старой женщиной. Сейчас вы должны войти в разум верховного инквизитора, мужчины в расцвете лет. Ландегаард — тридцатилетний силач, который может оглушить быка ударом кулака.

Экзорцист надевает ремни на руки и лодыжки Марии и застегивает их на последнюю пряжку. Молодая женщина не чувствует себя привязанной, но, попытавшись пошевелить руками и ногами, чувствует, что не может сдвинуть их даже на миллиметр.

— Ваш прием какой-то чудной.

— Он разработан для буйных больных, чтобы они не чувствовали, что их насильно удерживают в кровати, и не испытывали лишнего стресса. Я применял эти ремни к своим пациентам, которые находились на последней стадии одержимости. Пока никто из них не жаловался на это.

Мария пытается улыбнуться, но ей это не удается: слишком силен охвативший ее страх.

— А на этот раз как вы вернете меня обратно, если дела пойдут плохо?

— Еще не знаю, но придумаю.

Тишина. Потом Карцо спрашивает:

— Вы готовы?

Мария закрывает глаза и кивает.

— О’кей. Сейчас я пошлю вас в 11 июля 1348 года. Именно в этот день Ландегаард добрался до монастыря затворниц на горе Сервин. Его святейшество папа Климент VI послал Ландегаарда выяснить, почему от них так долго нет никаких известий.

— Долго же он поворачивался, этот Климент.

— Тихо! Не говорите! Я расскажу вам о времени, в котором вы проснетесь. Уже около года черная чума опустошает Европу. Болезнь покинула Италию и Швейцарию, оставив после себя сотни тысяч трупов, опустевшие города и поля, где раздавались только карканье воронов и вой волков.

Слова Карцо вползают в сознание Марии, как струи тумана, и под их действием ее сознание постепенно растворяется. Ей кажется, что ее тело становится длиннее: руки как будто отодвигаются от ног на огромное расстояние.

141

— Год 1348-й. Весной этого года скорби и разорения Ландегаард выезжает из Авиньона со своими нотариусами, повозками-тюрьмами для арестантов и отрядом охраны. Он должен осмотреть мужские и женские монастыри, которые пережили великий мор. Ему дано жестокое поручение, которое состоит из двух задач. Ландегаард должен не только выяснить, какие монашеские общины продолжают существовать, но и убедиться, что отчаяние и одиночество не заставили их заключить соглашение с Демоном. Поэтому он имеет право наставлять или приговаривать к сожжению на костре тех монахов и монахинь, которые окажутся виновны в таких прегрешениях.

Голос Карцо звучит все слабее, как будто удаляется от Марии. Она чувствует, что ее тело перестало вытягиваться. Теперь ее руки наполняются мышцами, крепкими как канаты. Трещат хрящи и сухожилия в плечах, а сами плечи словно разбухают. Шея и лицо становятся шире. В тот момент, когда остаток ее сознания разрывается, Мария совершенно уверена, что ее ноги тоже начинают толстеть. Потом ее таз становится уже, живот делается твердым как камень, между бедрами начинает расти мужской член. Голос Карцо еще звучит на поверхности ее ума.

— И последнее, что я скажу перед тем, как вы уснете. Чтобы вы смогли полностью завладеть умом Ландегаарда, вам очень важно понимать, кем был инквизитор в эти смутные времена. В 1348 году это служители папы, которые в первую очередь занимаются расследованиями и выяснением истины. В противоположность легенде, они редко пытают, а сжигают кого-то на костре лишь в крайнем случае. Их главная задача — собирать доказательства и выяснять обстоятельства, которые указывают на вину или невиновность подозреваемого. Точно так же, как у следователей в наше время. Поэтому, если инквизитору поручали расследовать громкое дело о кознях Демона в какой-либо монашеской общине, этот дознаватель обычно проникал к подозреваемым под видом заблудившегося путешественника. Эта личина позволяла ему самому стать свидетелем тех гнусных поступков, в которых обвиняли эту общину.

Голос Карцо постепенно растворяется в пространстве. В ноздри Марии врывается смесь запахов. Сначала — пот и грязь. Их зловоние не смогли уничтожить ни квасцы, ни порошок из песка. Потом — запахи одежды. Грубая ткань раздражает ее кожу и пахнет костром и лесом.

— Задания инквизиторов могли продолжаться от нескольких дней до нескольких недель. Нередко случалось, что члены общины, в которую проник инквизитор, разоблачали и убивали его. Чаще всего убийцы разрубали его труп на куски и выбрасывали по частям. Поэтому, когда через несколько дней к ним являлся новый инквизитор с повозками и охраной, преступники думали, что смогут уйти от справедливого возмездия. Но они не знали одного важного обычая этой странной полиции Бога. Когда внедрившийся в общину инквизитор чувствовал, что ему угрожает смерть, или узнавал что-то важное, он высекал сообщение об этом на скале возле выхода из монастыря или на двенадцатом столбе монастырского двора. Сообщение было зашифровано кодом, который могли прочесть только другие инквизиторы.

Пространство вокруг Марии Паркс постепенно расширяется: она входит в другой мир. В воздухе появляются еще несколько запахов. Некоторые приятны, ей мало случалось вдыхать такие яркие и сильные ароматы. Они исходят от горячего камня и сырой травы, грибов, мяты и хвои. В тот день шел дождь; теперь пропитанная водой земля выделяет в воздух все запахи, которые в ней содержатся. Мария напрягает слух, чтобы расслышать тихий голос Карцо. Легкий ветерок доносит ей слова священника.

— У инквизитора был для этого набор из двадцати пяти маленьких молотков. Головки двадцати четырех имели форму букв. Благодаря этому инквизитор как бы печатал свое сообщение на камне — по удару на букву. Двадцать пятый молоток был нужен, чтобы подписать сообщение. С его помощью инквизитор выбивал на скале или столбе свой герб. Мы знаем, что затворницы, по причине секретности своей задачи, тоже получили разрешение применять этот способ связи в случае опасности. Монастырь Богородицы на горе Сервин был разрушен временем и холодом. Поэтому вы должны искать в первую очередь такие надписи — те, которые мать Габриэла непременно должна была оставить на своем пути во время бегства, и те, которые высек на камне Ландегаард вдоль своей дороги, сообщая своим братьям по ордену, что идет по следу матери Габриэлы через горы. Не забывайте также, что время играет против нас и что вы обязательно должны вернуться обратно до того, как Ландегаард покинет монастырь…

Тишина. Потом начинает шелестеть легкий ветер. Капли дождя, падая с деревьев, стучат по сухой листве. Вдали глухо рокочет гром. Кони шагают по склону, фыркая и приплясывая от нетерпения. Пока голос Карцо угасает, остаток сознания Марии Паркс отмечает новые ощущения — стук копыт, трение поводьев о кожу волосатых мозолистых ладоней, силу и узловатую форму предплечий, прикосновение мускулистых бедер к бокам лошади.

В тот день шел дождь. Но ни капли воды, от которых намокла ряса, ни гром не сумели разбудить верховного инквизитора. Он дремал в седле, согнув спину и опустив голову.

Томас Ландегаард открывает глаза под красными лучами заката, выпрямляется и вдыхает большой глоток воздуха, пахнущего соснами и папоротником. Вдали видны сквозь туман гребни гор, которые возвышаются над деревней Церматт. Ландегаард улыбается.

Если Бог захочет, сегодня вечером он будет спать в настоящей постели, набив живот мясом из филейной части горной козы, которую несколько часов назад подстрелили его арбалетчики. Инквизитор думает об этих простых удовольствиях и совершенно не предполагает, что его ждет.

142

Валентина встает на колени на паркете зала секретных архивов, берет в руки баллончик-распылитель и опрыскивает мелкими каплями лака следы, оставленные сандалиями Баллестры в пыли. Когда содержимое баллончика застывает на отпечатках, она кладет перед каждым следом маленькую табличку с номером, от единицы до семерки, чтобы указать, в каком направлении шел архивист. Затем она вынимает из футляра свой цифровой фотоаппарат. Темноту начинают разрывать вспышки: молодая женщина делает фотографии крупным планом.

Затем она проводит пальцем по первым двум следам, которые видны в луче фонаря. Отпечатки четкие и глубокие, следы расположены один рядом с другим. Свет отражается в блестящем паркете: в этом месте на полу нет ни пылинки. Здесь архивист стоял неподвижно, пока открывался проход.

На следующих следах носок и пятка отпечатались глубже, чем середина. Такие следы оставляет нога идущего человека. Валентина проводит по ним лучом фонаря: отражения нет. Значит, пыль из прохода уже покрывала это место, когда Баллестра наступил на него ногой.

В нескольких сантиметрах от шкафа перед Валентиной оказывается вторая пара глубоких, расположенных рядом следов. Внутри их скопилась пыль, паркет тусклый. Здесь прелат в последний момент перед тем, как войти в проход, снова остановился. И стоял в нерешительности несколько секунд, вглядываясь в темноту. Трещит вспышка фотоаппарата. Последний след — отпечаток носка исчезает под шкафом. Баллестра вошел в коридор, после этого полки сдвинулись за его спиной и закрыли вход.

Молодая женщина разворачивает список цитат и окидывает взглядом шкаф. Четырнадцать метров в длину и шесть в высоту. Значит, в нем по меньшей мере шестьдесят тысяч книг. Валентина быстро начинает вычислять в уме. Надо выбрать семь книг из шестидесяти тысяч. При каждой попытке вероятность угадать нужную комбинацию будет… один шанс из 8752. Найдя эти семь книг, еще нужно определить, в каком порядке их надо выдвинуть на полках. Итого 823 853 возможности. Значит, риск, что кто-то, передвигая в шкафу книги наугад, случайно наберет нужную комбинацию, равен одному шансу из… 700 миллиардов. Ни один сейф на земле не обеспечивает такую безопасность, как эта процедура, изобретенная в Средние века. Такой защиты нет ни в самых защищенных швейцарских бланках, ни в бронированных подвалах американского федерального резерва, ни в бетонных бункерах Всемирного банка. Не говоря уже о том, что для того, чтобы сменить код, достаточно заменить книги из списка на другие и составить новый список цитат. Валентина чувствует вкус земли во рту. День за днем в течение веков архивисты множество раз переставляли и возвращали на прежние места эти тысячи книг, и ни при одной перестановке не имели ни малейшего шанса включить механизм.

Она изучает взглядом зал секретных архивов. Как во всех библиотеках мира, здесь обязательно должен быть полный список названий хранящихся книг. Она начинает ходить между стеллажами и в конце концов замечает свет, исходящий от компьютера. Экран находится в режиме ожидания. На нем постоянно повторяется в виде бегущей строки фраза: Salve Regina, Mater Misericordiae. Дословно на латыни «Здравствуй, царица, мать милосердия». Это первые слова той молитвы, французский перевод которой начинается словами Je vous salue Marie — «Я приветствую Вас, Мария». Валентина нажимает одну из клавиш и прерывает движение строки. Экран вздрагивает, и на нем появляется требование ввести пароль.

— О, черт! Это невозможно! Кем эти болваны себя считают? Шпионами?

Она проводит пальцами под крышкой стола, пытаясь найти записку с паролем. И ничего не находит. Тогда она пробует наугад много вариантов — даты, римские цифры и религиозные термины, которые приходят ей на ум. После каждой попытки на экране появляется кадр с сообщением об ошибке. Молодая женщина начинает терять мужество, но вдруг на ее губах возникает улыбка.

— Господи, сделай, чтобы это было так глупо, как я думаю!

Она с огромной скоростью набирает на клавиатуре слова, которые были на экране в режиме ожидания. Salve Regina, Mater Misericordiae. Закончив, Валентина нажимает клавишу со стрелкой. Ее сердце начинает биться чаще: она слышит скрип жесткого диска.

— Спасибо Тебе, Господи!

На экране появляется рабочий стол компьютера. Валентина щелкает по значку «банк данных». Перед ней скользят одно за другим тысячи названий на латыни и греческом языке. Над этим списком заглавий — поле поиска. Валентина вводит в него первую цитату. Компьютер начинает гудеть: процессор просматривает жесткий диск, разыскивая книги, в которых есть эта фраза. Звучит сигнал, и на экране появляется список из двенадцати книг, соответствующих запросу. Валентина читает эти ответы. Два сочинения содержат эту фразу в самом тексте, в остальных она просто использована как цитата. Эти два — книга на латыни и ее перевод на греческий язык. Цитата, которую прислал Карцо, написана на латыни. Валентина щелкает по ссылке на латинскую книгу, и на экране возникает ответ: prima Secundae, «Сумма Теологии» святого Фомы Аквинского, том второй. В банке данных архивистов указано, что все четыре тома этого огромного сочинения действительно стоят в нужном шкафу. Возле заголовка начинает мигать указание на место, где находится нужный Валентине том: ряд 12, третий уровень, полка 6.

Валентина вводит следующую цитату. На экране автоматически появляется перевод: «В эти дни манна будет падать сверху в пищу людям». Это фраза из «Сирийского Апокалипсиса» — иудейского пророчества о конце света. Барух сочинил его в поздние времена иудейской религии, за сто лет до рождения Христа. Ряд 50, третий уровень, полка 4.

Молодая женщина повторяет эти операции для всех цитат и записывает появившиеся на экране результаты. Когда она читает последнюю цитату, ее глаза с каждым словом раскрываются все шире.

«Тогда я увидел Зверя, который поднялся из вод и развратил землю. В его брюхе трепетало верховное существо, человек беззаконный, сын гибели. Он — тот, кто в Писании назван Антихристом и встанет из небытия, чтобы терзать мир».

Цитата из Апокалипсиса святого Иоанна. Ряд 62, первый уровень, полка 2.

Апокалипсис — последняя книга в списке, та, которая открывает проход после того, как остальные шесть включили механизм.

Валентина возвращается в библиотеку, подкатывает тяжелую лестницу к двенадцатому ряду и поднимается по ней к третьему уровню, сжимая фонарь в зубах. Она быстро замечает тома в черных кожаных переплетах — «Сумму теологии» Фомы Аквинского. Сжав пальцами нужный том, она начинает медленно двигать его к себе, прислушиваясь к тишине. И вот ее слух улавливает слабый шум, похожий на треск корабельного каната, когда тот, натянувшись так, что может лопнуть, удерживает судно у причала.

Оставив книгу выдвинутой за край полки, Валентина спускается с лестницы и катит ее к местам, где стоят остальные сочинения. Каждый раз, когда она вытаскивает книгу из шкафа, раздается этот же треск, характерный для старых колесных механизмов. Апокалипсис святого Иоанна стоит на такой высоте, что его можно достать рукой. Валентина отталкивает лестницу в сторону и долго смотрит на эту книгу, потом, задержав дыхание, медленно вытягивает ее из ряда. Включается последний механизм, и от его толчков начинают дрожать все полки. Валентина отступает на несколько шагов назад, а в это время в глубине стены начинают скрипеть блоки и втулки. Тяжелый книжный шкаф раздвигается на половины, подняв облако пыли и обдав Валентину струей теплого воздуха.

143

Прошло больше месяца с тех пор, как главный инквизитор Ландегаард покинул Авиньон со своими повозками, своей благородной охраной и нотариусами. Он направился прямо на север и доехал до Гренобля, потом побывал в Женеве, а оттуда предполагал вернуться в Италию коротким путем через альпийские перевалы. В одном из карманов его одежды лежит список монашеских общин, которые ему поручено проинспектировать на участке пути от берегов озера Сер-Понсон до далеких Доломитовых Альп. На сложенном в несколько раз листке перечислены четырнадцать мужских и женских монастырей, откуда больше не поступают ответы на распоряжения папы.

Монастырь на горе Сервин — шестой на этом пути через Альпы. И это самый опасный участок пути. Ландегаард знаком с матерью Габриэлой и чувствует симпатию к молчащим монахиням ее ордена, которые служат самым возвышенным целям Церкви. Но за стенами этого монастыря хранятся Евангелие от Сатаны и останки Януса. Из-за этих двух реликвий он должен был стать одной из главных целей для бесчисленных врагов веры. Молчание затворниц после того, как мор покинул эти места, — очень тревожный признак. Поэтому все внимание инквизитора сосредоточено на этом шестом этапе. Он просил у его святейшества отправиться прямо в монастырь на Сервине. Но папа Климент был против. Он ответил Ландегаарду, что скакать на Сервин, не останавливаясь по пути в других общинах, — значит привлечь внимание к подлинной задаче затворниц.

Через несколько часов после отъезда из города пап инквизитор и те, кто его сопровождал, проехали мимо последних, выкопанных в земле Прованса рвов. Измученные усталостью землекопы сыпали известь на лежавшие там трупы. После этого отряд Ландегаарда ехал через обезлюдевшие деревни и опустевшие поля, не встретив ни одного человека.

Эта же тишина и это же чувство одиночества постепенно сгущались, как тучи, над маленьким отрядом, когда он приближался к деревне Церматт. Уже на расстоянии нескольких лье от нее в воздухе появился странный запах обгоревших досок и остывшей золы. Всадники принюхивались, раздувая ноздри, чтобы понять, откуда он исходит.

Ландегаард первым увидел обугленные развалины деревни. Остовы крестьянских домов, выжженных огнем. Остатки амбаров, которые обрушились, похоронив под собой целые семьи: инквизитор разглядел среди обломков обгоревшие скелеты людей. Четыре охранника, замыкавшие колонну, о чем-то шутили друг с другом. Они мгновенно замолчали, увидев это зрелище.

Ландегаард поднимает взгляд и смотрит на монастырь, укрепления которого видны вдали на фоне красного заката. Над башнями кружит целая туча ворон. Не говоря ни слова, Ландегаард садится на своего коня и направляет его на тропу для мулов, которая поднимается по отрогам горы Сервин к ее вершине.

144

Ландегаард останавливает коня на расстоянии полета стрелы от монастыря и поднимает взгляд к вершине утеса и безлюдным стенам. Он подносит к губам охотничий рог и выдувает из него четыре длинных сигнала. Эхо этих звуков пугает ворон и заставляет их взлететь в молочно-белое небо. Ландегаард прислушивается к тишине, надеясь услышать визг подъемного блока. Но слышит он только карканье ворон и свист ветра. Как он и ожидал, никто не спустил канат, чтобы поднять отряд на вершину.

Ландегаард присматривается к бойницам стены. Никого. Надо приказать нотариусам записать, что монастырь на Сервине не отвечает. Поворачиваясь к ним, инквизитор видит чуть дальше у подножия стены четыре темные фигуры. Он вонзает шпоры в бока своего коня, и тот, приплясывая от нетерпения, несет его к этим телам.

Подъехав ближе, Ландегаард сжимается на своем седле: он видит на скрюченных трупах, лежащих под стеной, одежды затворниц. Одиннадцать разбившихся о землю трупов. Судя по тому, как они лежат, монахини падали одна на другую, бросаясь со стены в одном и том же месте. Ландегаард поднимает глаза и видит очень высоко наверху крепостную стену.

Ее окружает парапет. Случайно упасть вниз при такой защите невозможно. Нужно перелезть через эту ограду. Или кто-то должен сбросить человека со стены.

Конь волнуется и бьет копытом землю. Ландегаард наклоняется, чтобы ближе рассмотреть трупы. Судя по тому, как почернела их кожа, несчастные монахини мерзли здесь всю зиму, и соки в их телах застыли от холода. Когда же снег начал таять и сделался мягче, трупы превратились в мумии. Вот откуда слабый прогорклый запах, который чувствуется в ветре, и вот почему тела сохранились сравнительно хорошо!

Главный инквизитор спускается с коня и наклоняется над телом одной из монахинь. Ее остекленевшие глаза остались широко раскрытыми, словно от сильнейшего ужаса. Конечно, это из-за головокружения, которое она чувствовала, когда падала.

Нет, причина другая. Ландегаард осматривает шею затворницы. Шея несчастной монахини выедена до самых сухожилий какими-то мощными челюстями. Он ощупывает рану концами пальцев своей одетой в перчатку руки. Для волка она слишком широкая, для медведя слишком узкая. После смерти затворницы холод не позволил бы зверю отгрызть такой огромный кусок. И больше ни одна часть тела не пострадала. Значит, какое-то существо бросилось на монахинь, когда они стояли на стене, выгрызло у них горло, а потом сбросило их вниз.

Ландегаард видит в оттаявших благодаря оттепели тканях тела что-то блестящее. Он вынимает из кармана клещи, шарит ими в ране, вынимает свой инструмент и поднимает его к свету. Взгляд инквизитора становится холодным как лед. Предмет, который блестит перед ним в лучах заката, — человеческий зуб.

145

Комиссар Валентина Грациано идет по извилистому потайному ходу под Ватиканом. Здесь так темно, что ей кажется, будто она плывет по бассейну, который полон чернил. В этом же мраке Баллестра несколько часов назад шел навстречу своей судьбе. Чтобы легче идти по его следам, она надела очки ночного видения, и теперь их линзы придают синеватый оттенок тьме потайного туннеля. В них Валентина может видеть и отпечатки ног архивиста на полу, и тепловые следы его ладоней на стенах.

Молодая женщина вдыхает запахи, которыми наполнен коридор. Пахнет старыми камнями и влажной землей. На фоне этих неподвижных старых запахов еще плавают, как пена на поверхности моря, ароматы корицы и табака — запах туалетной воды Баллестры. Судя по тому, что в некоторых местах следы медленных и размеренных шагов архивиста становятся глубокими, он несколько раз останавливался, чтобы взглянуть на архитектурные особенности коридора.

Когда Валентине начинает казаться, что эхо ее шагов звучит дальше от нее, а стены подземелья раздвинулись, она устанавливает свои ночные очки на полную мощность. И смотрит на подробный план подвалов Ватикана, который взяла с собой. Земля под городом была изрыта подземными ходами и залами еще во времена римлян. Некоторые древние ходы были выкопаны еще во времена Нерона. Они связывают многие точки центра города, в число которых входят развалины имперского Сената и дворца императоров. Другие подземелья, в большинстве случаев обвалившиеся, соединяют семь холмов Рима. Последняя группа ходов, менее древняя, присоединяет к Ватикану различные его служебные помещения и принадлежащие Церкви здания, которые находятся за его стенами.

Женщина-комиссар ищет на плане проход, в который недавно вошла: он должен быть отмечен пунктиром и указан под мостовой площади Святого Петра. Но ее палец напрасно скользит по карте. Судя по количеству шагов, которые она считала в темноте, и по двум поворотам, которые делал ход, Комната Тайн должна находиться где-то под самим собором. Но ход, по которому можно дойти от архива до собора, сделав так мало шагов и так мало поворотов, мог быть вырыт только под мостовой площади. Однако на карте в этом месте — полное отсутствие пустот.

Валентина разворачивает другой лист — план в разрезе. Гигантская выемка в основании собора нигде не показана. Это еще более странно, потому что ватиканские гроты, в которых хоронят пап, указаны на плане в виде больших светлых пятен. Значит, Комната Тайн и ход, который ведет к ней, были вырыты в величайшей тайне. Эта тайна существует сотни лет, и старый архивист умер из-за нее.

Валентина проходит в центр зала. Если ее расчеты верны, она сейчас находится под гробницей святого Петра, в нескольких метрах от того места, где сейчас папа покоится на катафалке, который установили, чтобы выставить останки его святейшества перед толпой верующих. Женщина-комиссар прижимает ухо к центральному столбу Комнаты Тайн и слышит далекие звуки большого органа, которые долетают до нее через фундамент. Она представляет себе, как где-то очень высоко над ее головой шуршат, скользя по полу, подошвы обуви, люди медленно идут к останкам папы и сходятся у катафалка. Поток полных горя душ заливает зал, как приливная волна. Его сопровождает «Стабат Матер» Перголезе. Звуки этой скорбной мелодии словно висят в воздухе среди облаков ладана и похожи на слезы.

Валентина открывает глаза и окидывает взглядом комнату. Всюду, насколько видит глаз, она замечает между столбами что-то вроде шатров из красного бархата. Похоже, что в них кто-то рылся. Над нишами-шатрами вырезаны на мраморных плитах имена пап, возглавлявших христианскую Церковь. Валентина поднимает несколько драпировок. Ниши пусты: кто-то вынул их содержимое. Если верно то, что Карцо сказал Баллестре, именно здесь хранятся с незапамятных времен самые жгучие тайны Церкви. И здесь же убийца схватил архивиста — судя по большой луже крови у подножия ниши святого папы Пия X. По меньшей мере четыре литра крови. Убийца пытал архивиста здесь и здесь же перерезал ему горло. А потом почему-то решил унести отсюда тело своей жертвы.

Валентина проводит взглядом по кровавым следам, которые тянутся в дальний конец зала. Ее ночные очки отмечают, что под нишей что-то блестит. Она наклоняется — и на ее губах мелькает улыбка, которую не видно в темноте. Убийца Баллестры так спешил покинуть Комнату Тайн, что не заметил цифровой диктофон, который архивист положил на пол и оставил лежать среди пыли. Валентина поднимает этот аппарат и нажимает на кнопку «воспроизведение». Аппарат выдает звуковой сигнал, и в темноте начинает звучать испуганный шепот Баллестры.

146

— Мария?

Мария Паркс дышит неровно. При каждом выдохе из ее полуоткрытых губ вырывается густой пар. Карцо дрожит от холода. Несколько минут назад температура в трапезной стала падать, словно монастырь вдруг накрыла волна холода. Нет, это другое. Это то, что Карцо старается отрицать так же упорно, как отказывается признать, что цвет стен меняется и запахи становятся другими. Снова возникают запахи шерсти и навоза. И вместе с воспоминанием о затворницах начинают возрождаться человеческие запахи. Монастырь оживает. Карцо каменеет от ужаса: тишина наполнилась звуками. Он слышит шепоты, приглушенные крики, всплески голосов и церковные напевы. К ним добавляются шуршание подошв, звон колоколов и стук дверей. Как будто транс Марии Паркс переносит его в прошлое вместе со стенами, запахами и всем остальным.

— Мария, вы слышите меня?

Дыхание молодой женщины остается таким же частым. И тот же пар по-прежнему вылетает из ее губ. Карцо опускает глаза и замирает. Предплечья Марии у него на глазах покрываются синяками: так сильно ее мышцы давят на кожу ремней. Он пытается встряхнуть Марию за плечи, но ее суставы так напряжены, что он не может сдвинуть ее даже на миллиметр.

— Мария, это заходит слишком далеко! Вам надо проснуться!

Мария Паркс открывает глаза. Ее зрачки расширены до предела. В тишине раздается ее голос:

— Он приближается. О господи, он приближается…

147

Вот что слышит комиссар Валентина Грациано:

— Меня зовут монсеньор Рикардо Пьетро Мария Баллестра. Я родился 14 августа 1932 года в Тоскане. Мою мать звали Кармен Кампиери, а отца Марчелло Баллестра. Мое тайное имя в ордене архивистов — брат Бенедетто из Мессины. Эти сведения должны доказать, что данную запись делаю действительно я.

Валентина прижимает диктофон к уху, чтобы лучше слышать шепот Баллестры.

— Сегодня в час ночи меня разбудил телефонным звонком отец Альфонсо Карцо. Он вернулся из бассейна Амазонки, куда был послан исследовать крайние случаи одержимости. Он утверждал, что обнаружил в развалинах ацтекского храма очень древние фрески. Это были барельефы с изображением сцен из Библии. Похоже, что его открытие подтверждает свидетельства конкистадоров, которые вслед за Колумбом высадились на берегах Америки.

Туземцы, которые вышли им навстречу, приняли их как богов. По словам конкистадоров, белые люди когда-то очень давно уже приходили в эти места, и эти туземцы ждали их возвращения. Мне кажется, это согласуется с предположением, которое высказано во многих научных исследованиях: что католические миссионеры побывали на берегах Америки задолго до испанцев. Но фрески, которые видел отец Карцо в тропических лесах Амазонки, изображают не Христа, о котором говорит Писание. На них изображен его сатанинский двойник — свирепый зверь, которого предки ацтеков прибили гвоздями к вершине одной из своих пирамид и который стал причиной гибели их цивилизации. Это Янус, сын Сатаны и бич народа ольмеков.

Валентина увеличивает громкость, чтобы заглушить шуршание документов, которые архивист просматривал, когда говорил.

— Сразу после этого звонка я нашел в подземельях собора Комнату Тайн, которую искали столь многие мои предшественники. Здесь хранятся тайные письма, которые папы передают один другому в течение веков, скрепляя своей печатью. Ломая эти печати, я узнал о существовании огромного по масштабу внутрицерковного расследования, цель которого — снять завесу тайны с дел братства Черного дыма. Это братство — организация кардиналов-заговорщиков. В течение многих веков оно набирает силу внутри Ватикана. Уже более шестисот лет члены этого братства пытаются найти Евангелие от Сатаны. В этой книге содержится доказательство лжи, и эта ложь так огромна, что, если она станет известна, Церковь рухнет. Судя по тому, что я смог узнать об этом, братья Черного дыма будут интриговать и убивать, чтобы получить в свои руки также человеческий череп, раны на котором стали бы доказательствами того, что евангелисты лгали.

Валентина закрывает глаза. Дело оказалось еще серьезнее, чем она предполагала.

— Если верить этой книге, Христос на кресте отрекся от Бога и стал Янусом, а потом некоторые из его учеников якобы унесли труп Януса в пещеры на севере Галилеи. Там они будто бы написали свое евангелие, а после этого послали миссионеров на север, чтобы распространять учение Антихриста. По следам знаний, которые они оставляли на своем пути в умах местных жителей, мы теперь знаем, что эти миссионеры прошли через Монголию и Сибирь. Оттуда по льдам Берингова пролива они добрались до Американского континента и двинулись на юг по его тихоокеанскому побережью. Так они достигли берегов Мексики, Колумбии и Венесуэлы. Это предположение выдвинули американские исследователи, чтобы объяснить присутствие Всемирного потопа и мифов о сотворении мира у народов, которые никогда не встречались один с другим и относятся к совершенно разным цивилизациям. В то время Церковь отбросила эту теорию. Но все же она знала… О господи!

Шуршит бумага: Баллестра разворачивает еще несколько свитков пергамента.

— Только что я обнаружил в нише папы Адриана VI старинные кожаные тетради для записей. Они похожи на корабельные журналы, в которых исследователи Нового Света отмечали свои открытия… Это журналы «Вальядолида», адмиральского корабля Эрнана Кортеса… В одном из них есть очень старая морская карта, покрытая толстым слоем воска. Курс на ней, кажется, был проложен согласно направлению ветров и движению звезд. В переплет второго журнала вложена вторая карта, на которой изображена суша. Она исчерчена символами ацтеков и майя и крестами цвета крови. Эти кресты, видимо, обозначают таинственные места в горной цепи Анд и на высоких плато Мексики.

Снова трещит бумага. Баллестра читает документы и что-то бормочет, разговаривая сам с собой. Потом его голос снова начинает звучать из диктофона:

— Я только что обнаружил в той же нише письма Кортеса, адресованные испанской инквизиции и священнослужителям из университета Саламанки. В тот момент, когда Кортес отправил эти письма, он и его конкистадоры достигли центра империи ацтеков. Им было приказано покорить эту страну с помощью предательства. Кортес объясняет, что император Монтесума принимает их за богов, которые когда-то обещали вернуться. Именно благодаря этому он пользуется гостеприимством своих врагов, и они разрешают ему присутствовать на странной религиозной церемонии. Ацтекский храм, в котором происходил этот обряд, был украшен тяжелым мраморным крестом, над которым был укреплен окровавленный венок из колючек. Церемония была в точности похожа на святую мессу. Жрец в одежде, обшитой слоем перьев, служил перед алтарем, произнося священные слова на смеси нескольких наречий. Там были и турецкий язык, и латынь. Но это не все: когда церемония подходила к концу, Кортес увидел, как этот ацтекский жрец положил в две золотые чаши куски человеческого мяса и налил туда же красную жидкость, похожую на кровь. Потом на глазах у конкистадора верующие встали в две очереди и стали опускаться на колени перед жрецом и принимать причастие.

Пауза. Потом голос Баллестры снова разрывает тишину. Похоже, что силы архивиста подходят к концу.

— О господи! Это доказывает, что ацтеки действительно учились у еретических миссионеров задолго до появления там каравелл Колумба. Это объясняет находки отца Карцо в храме на Амазонке и доказывает, что ученики отрицания действительно спустились на юг до берегов Мексики после того, как перешли через Берингов пролив. Это они убедили ацтеков, что Янус стал причиной бед ольмеков и что ацтеки должны ему поклоняться, если не хотят разделить судьбу своих предков. Вот что Церковь сотни лет пытается скрыть. Это и есть великая ложь.

Валентина начинает понимать, в какую опасную переделку она попала. Она слышит в записи, как Баллестра шарит в других нишах.

— Господи, умоляю Тебя, сделай так, чтобы это было не то, про что я думаю…

Шуршит бумага. Прерывающимся голосом архивист произносит:

— Я держу в руках доказательство того, что кардиналы из братства Черного дыма начиная с четырнадцатого века убивают пап, чтобы скрыть эту ложь и найти Евангелие от Сатаны. Их первой жертвой был его святейшество папа Климент V, умерший от яда в Рокмаре 20 апреля 1314 года. Согласно документам, которые я сейчас обнаруживаю в последних нишах, в список убийств, совершенных братьями Черного дыма, входят имена двадцати восьми верховных понтификов, убитых в течение чуть менее пятисот лет.

Щелчок: архивист положил диктофон на землю, чтобы освободить руки. Какое-то время его голос не слышен из-за шороха пергаментов, которые Баллестра разворачивает наугад. Он только что нашел протокол экспертизы, датированный 1908 годом, и комментирует этот документ по мере чтения.

— Яд, которым пользуется это братство, — мощный нейролептик, который погружает жертву в каталептическое состояние, близкое к смерти. Это вещество невозможно обнаружить с помощью анализов, но оно оставляет по меньшей мере один след, легко узнаваемый для того, кто знает, что ищет. Внутри ноздрей жертвы образуется осадок, черный как уголь. Именно такой осадок я обнаружил на трупе только что скончавшегося папы.

Валентина слышит стук: архивист уронил фонарь.

— О господи! Надо любой ценой разоблачить эту ложь, пока братья Черного дыма не завладели Ватиканом!

Слышен звук его удаляющихся шагов. Издалека доносится его бормотание. Потом Баллестра подходит близко к диктофону. Шуршит сутана: он наклонился. Потом удар. Оборванный крик. Звуки металла, входящего во что-то влажное, — похоже на несколько ударов кинжала. Последний стон и его отголоски под сводами. И наступает тишина.

Валентина отнимает диктофон от уха. Здесь закончился путь Баллестры. Она наклоняется, чтобы рассмотреть вблизи следы его агонии. Но в этот момент ее очки ночного видения отмечают синеватый силуэт, который осторожно скользит от столба к столбу. Кто-то крадется по Комнате Тайн.

148

Ландегаард кладет в карман свою зловещую находку и приказывает своим сопровождающим проложить на вершину дорогу из канатов и крючьев, чтобы поднять наверх нотариусов и их сундуки с реестрами. Сам он не захотел, чтобы его тянули, как мула, прикрепил канат к поясу и стал подниматься вверх один.

— Смелей, ребята! Мы уже почти рядом!

Инквизитор только что поднялся на вершину стены и перешагивает через парапет, держась за протянутую руку одного из своих охранников. Потом он наклоняется над пропастью и с помощью криков руководит подъемом испуганных нотариусов, которых охранники вручную тянут наверх. Внизу трупы затворниц словно глядят в небо.

Когда весь отряд собирается на площадке за стеной, Ландегаард подходит к тяжелой железной двери — входу в здание монастыря. Смотровое окошко в ней осталось открытым. Ландегаард заглядывает в него одним глазом и видит просторный зал с выбеленными известью стенами. Ни малейшего движения в коридорах. И ни малейшего шума, кроме свиста ветра в украшенных витражами окнах, которые затворницы забыли закрыть.

Ландегаард открывает замок своим инквизиторским пропуском. Потом он и его люди делят между собой территорию монастыря. Маленькая группа его спутников берет на себя осмотр верхних этажей, а сам инквизитор со своей охраной начинают спускаться по лестнице в тайные залы монастыря. Увидев внизу взломанные двери и перевернутые стеллажи, Ландегаард понимает, что произошло непоправимое.

Он опускается на колени перед камином и рассматривает высокие кучи золы. Сквозняки поднимают ее в воздух и кружат ее внутри очага. В дымоходах образовались кристаллы льда — значит, камин не топили уже много месяцев. Инквизитор аккуратно разгребает золу кочергой, и его одетая в перчатку рука достает оттуда обрывки порыжевшей от огня бумаги и куски переплетов. Он проводит пальцем по слою сажи, осевшей на подставках для дров. Его ноздри легко определяют происхождение этого липкого налета: сажа пахнет кожей, из которой делают переплеты для книг. Инквизитор поворачивается к перевернутым стеллажам. Оказавшись в западне, затворницы в буквальном смысле следовали правилу запретных библиотек: лучше уничтожить книги, чем позволить им оказаться в руках врага.

Ландегаард продолжает разгребать золу. И находит обломки чего-то твердого и белого. Они соскользнули на самое дно камина. Инквизитор достает их и молча рассматривает. Похоже на кости. Потом он находит еще один такой же обломок, гораздо крупнее, и вынимает его из золы щипцами. Это кусок большой берцовой кости человека. Кость была сухая и хрупкая, и огонь сжег ее за несколько минут. Ландегаард кладет эту находку в бархатный мешочек и снова начинает осматривать пол. На нем видны следы сандалий и поверх них — отпечатки сапог. Это место, которое так оберегали монахини, осквернили своими облепленными грязью подошвами сапоги всадников. Еще одна цепочка следов от сандалий. И эти следы кончаются у стены. Опытный взгляд инквизитора видит, что участок, возле которого они обрываются, немного более твердый, чем соседние. Значит, это не часть стены, а потайная дверь.

Он ощупывает эту дверь, быстро обнаруживает открывающий ее балансирный механизм и приводит его в действие. Дверь со скрипом поворачивается на шарнирах. Открывается потайная комната. На ее полу — следы тех же сандалий. В стене — открытый тайник. В центре комнаты Ландегаард видит открытые ларцы и куски навощенного холста. Тогда он понимает, что обломки кости, которые он нашел в камине, — это все, что осталось от останков Януса. Но он точно помнит: в пепле не было ни зубов, ни челюстного сустава. Он цепляется за эту надежду. Если затворнице, которая забрала отсюда останки, немного повезло, она, возможно, сумела сохранить череп Януса. Если только она не погибла во время штурма и две реликвии не попали в руки врагов. Это стало бы катастрофой, подобных которой не было в истории Церкви. Если тайны, которые содержатся в Евангелии от Сатаны, станут известны людям в эти дни чумы и хаоса, все христианство рухнет за несколько недель. Целые города, целые материки запылают в огне и будут залиты кровью, погибнут королевства и империи. Армии оборванцев подожгут церкви и повесят священников на ветвях деревьев, а потом пойдут на Рим, чтобы свергнуть папу. И мир на тысячу лет покроет тьма. Настанет царство Зверя.

Ландегаард уже собирается покинуть потайную комнату и присоединиться к своим людям. Но в этот момент с верхних этажей монастыря доносится звук рога. Отряд, посланный в эту часть здания, что-то нашел.

149

Убийца идет по Комнате Тайн. Валентине кажется, что он едва касается пола. Он одет в монашескую рясу, капюшон которой полностью скрывает его лицо.

Валентина укрывается за одним из столбов и достает из кобуры свой пистолет «беретта».

Она вкладывает в него пулю, снимает оружие с предохранителя и прислушивается, но не слышит ничего: монах движется беззвучно.

Когда, по ее подсчетам, расстояние между ней и убийцей становится меньше пятидесяти метров, она отходит от столба и прицеливается. Наведя пистолет на эту фигуру, которая скользит вперед в синеватом свете, созданном очками, Валентина кричит:

— Стоять! Полиция!

Монах почти не обращает внимания на ее предупреждение. У Валентины от тревоги сжимается желудок. Или этот тип глухой, или он полный дурак. Она взводит курок.

— Предупреждаю в последний раз: немедленно остановитесь, или я буду стрелять!

Монах разводит руки в стороны, и Валентина видит, как блеснуло в темноте лезвие. Ее охватывает мощный порыв гнева, смешанного с ужасом.

— Слушай меня внимательно, ублюдок! Или ты сейчас же бросишь свое оружие, или я застрелю тебя как собаку.

Монах поднимает голову. Валентина видит, как блестят его глаза в тени капюшона, и чувствует спазм в мочевом пузыре. Убийца улыбается.

Женщина-комиссар выпускает с близкого расстояния четыре пули, их светящиеся следы упираются в плечо монаха. Удар первой пули мгновенно останавливает его. Остальные попадания заставляют его сделать несколько шагов назад. Валентина слышит стук отскакивающих от пола упавших гильз. Снова подняв взгляд, она видит, что монах продолжает двигаться вперед. Валентина делает над собой усилие, чтобы успокоить беспорядочные удары сердца. Она целится снова, на этот раз целится в грудную клетку, отставляет одну ногу назад и, как на тренировке, выпускает из пистолета девять бронированных пуль. Они разрывают в клочья грудь монаха, при каждом попадании разбрызгивая кровь длинными струями. Монах падает на колени. Девять дымящихся гильз замирают в пыли. Валентина зажмуривается. Когда она снова открывает глаза, запах пороха обжигает ей ноздри. Дрожа от ужаса, она видит, как монах медленно встает с пола. Несколько секунд он шатается, а потом снова идет вперед, прижимая ладонь к ранам.

— О господи! Это невозможно…

Молодая женщина большим пальцем выталкивает из пистолета пустую обойму, та падает на пол и отскакивает от него. Теперь монах всего в десяти метрах от Валентины. Она вставляет в пистолет новую обойму и выстреливает ее всю, крича изо всех сил:

— Черт бы тебя взял! Ты подохнешь или нет, падаль?

Капюшон словно обваливается внутрь под градом пуль, которые раскалывают лицо монаха. Он шатается, роняет кинжал и падает на колени, а потом валится на пол.

Валентина выбрасывает из пистолета вторую пустую обойму, вставляет новую — последнюю, которая у нее осталась, и щелкает затвором, чтобы вставить пулю в патронник. Задыхаясь от усталости, она медленно подходит к убийце и выпускает еще четыре пули в полный крови капюшон. Выстрелы в тишине грохочут, как раскаты грома. Убедившись, что монах больше не встанет, она начинает плакать.

150

Становится все холоднее. Отец Карцо смотрит на лиловые пятна, которые кожаные ремни оставляют на предплечьях Марии Паркс. Он по-прежнему слышит свистящее дыхание молодой женщины. Но ритм, в котором поднимается и опускается ее грудь, совершенно не совпадает с этими вздохами. Как будто посредством Марии дышит другое существо, которое постепенно овладевает ее телом. Или, вернее, это существо постепенно захватывает контроль над Марией Паркс и становится все более… присутствующим. Да, именно от этого застывает кровь в жилах у Карцо, когда лицо молодой женщины искажается судорогой: в Марии растет другое существо, и оно побеждает ее.

— Мария?

В ответ раздается низкий хриплый свист. Кожаные ремни растягиваются под давлением предплечий. Карцо поворачивается и видит, что все в трапезной меняет цвет. Старые ковры, которые украшали ее в Средние века, возвращаются на свои места. На стенах, там, где остались белые пятна от ковров, теперь проступили узоры — тяжелые драпировки, сотканные из пыли и воспоминаний. Вдали раздается звук рога. Карцо вздрагивает, поворачивается к Марии — и видит, что она пристально смотрит на него.

— Мария?

Священник всматривается в глаза молодой женщины. Это не ее глаза.

— Черт возьми, Мария! Сейчас вам надо проснуться! Я снова теряю вас!

Тишина. Потом рог звучит снова. Карцо напрягается всем телом, услышав стук сапог на лестнице.

— Мария?

Горло Марии Паркс дрожит от звуков низкого мелодичного голоса.

— Мое имя Томас Ландегаард, главный инквизитор провинций Арагон, Каталония, Прованс и Милан.

— Будьте добры, Мария, проснитесь!

Застежки щелкают, и ремни расстегиваются. Молодая женщина встает и идет к столам, расставленным в трапезной.

151

Оставив труп монаха лежать в Комнате Тайн, Валентина идет по кровавым следам, которые он оставил на полу, когда тащил тело Баллестры. И выходит из зала в потайной ход через дверь в стене, которая осталась открытой в конце зала.

Чем выше она поднимается по ступенькам, тем сильнее раздаются в тишине звуки большого органа. Пройдя лестницу до конца, она выходит из тайного прохода и осматривает узкий сводчатый коридор, в котором оказалась. Она узнает освещенную нишу с останками святого Петра. Значит, это открытый для посетителей коридор под той гробницей, которая стоит в соборе. Валентина кладет пистолет в кобуру и преодолевает несколько последних ступенек, которые отделяют ее от поверхности.

Валентина выходит на свет посреди толпы паломников. Орган играет первые такты «Страстей» Баха. Она прислоняется к столбу: после замкнутого пространства и тишины комнаты у нее едва не закружилась голова от дыма благовоний и оглушительных звуков церковной музыки. Гроб с телом папы стоял перед алтарем и был окружен швейцарскими гвардейцами, одетыми в парадную форму. Кардиналы в пурпурных сутанах, выстроившись в четыре ряда, стояли на коленях у гроба. Толпа проходила вдоль этой армии прелатов, огибая катафалк, а потом медленно двигалась к выходу.

Прижавшись спиной к столбу, Валентина думает: как бы поступила эта чинная толпа печальных людей, если бы она вдруг завопила во все горло: «У меня есть доказательства, что папа убит и убили его кардиналы!» Она закрывает глаза, чтобы больше не видеть живых призраков, которые идут мимо, почти касаясь ее. Если бы она крикнула это и перекричала орган, тысячи безымянных лиц, несомненно, повернулись бы в ее сторону и улыбнулись ей, приняв за сумасшедшую. Потом они продолжили бы свое безмолвное шествие, а швейцарские гвардейцы незаметно схватили бы ее и сдали бы своему командующему. Нет, они бы бросились на меня и съели меня заживо.

Валентина вздрагивает при этой мысли и ничего не говорит. Она позволяет этому потоку людей подхватить ее и потащить к выходу. Уплывая по течению, она все же оглядывается и видит начальника гвардии. Он что-то шепчет на ухо камерлингу Кампини, который стоит на коленях на молитвенной скамейке. Камерлинг слушает его, не поднимая головы, а потом сам шепчет несколько слов ему на ухо. Похоже, Кампини в ярости. Великан выпрямляется, делает знак отряду гвардейцев и исчезает в потайной двери. Гвардейцы следуют за ним.

Молодая женщина пытается расталкивать толпу локтями, чтобы скорее добраться до выхода, но в соборе слишком тесно. В результате ей лишь достаются сердитые взгляды и сказанные шепотом упреки. Через десять минут она наконец выходит на паперть, которую поливает дождь. Швейцарцы уже стоят перед входом. Их командующий занял место у верхнего конца лестницы и смотрит на проходящую мимо толпу. Нет, не просто смотрит: он изучает лица. Валентина дрожит под продувающим площадь ветром. Она хотела бы отойти назад, но не может этого сделать из-за толпы. Тогда она укрывается под зонтом какого-то паломника, благодарит его за помощь и прижимается к нему, когда процессия проходит мимо гвардейцев. Она чувствует, как взгляд великана задерживается на зонте. Стараясь не слишком сильно сжимать руку паломника, она идет вперед. Получилось! Она уже внизу лестницы. Исчезая в толпе, Валентина бросает взгляд через плечо. Великан смотрит в другую сторону. Она отпускает руку паломника и пробирается дальше между колоннами, которые стоят вдоль площади. Потом она бежит по мокрым мостовым Борго-Санто-Спирито и за несколько широких шагов достигает моста, переброшенного через Тибр. Здесь, стуча зубами под ливнем, она включает свой мобильник и набирает личный номер Марио Канале, главного редактора «Коррьере делла Сера».

152

Тревожный звук рога завывает в темноте. Инквизитор и его охранники взбегают по лестницам на верхние этажи монастыря. Ландегаард оказывается в широком коридоре с плавно поднимающимся полом. В конце коридора — дверь в прачечную. Инквизитор бьет по ней плечом так, что она едва не слетает с петель. Дверь открывается.

Тот, кто трубил в рог, стоит на коленях в пыли. Остальные охранники из верхней группы бледны как смерть. На столах трапезной лежат привязанные пеньковыми веревками тела убитых затворниц. С наступлением оттепели эти распухшие трупы начали разлагаться, и теперь телесные жидкости вытекают из-под одежд прямо на пятна крови на полу. Их запахи смешиваются с запахом прокисшего супа, остатки которого высохли на дне мисок.

Ландегаард долго осматривает трупы. Переходя от стола к столу, он обнаруживает следы ужасных мучений, которым были подвергнуты затворницы. С каждым новым шагом спазм в его желудке становится сильнее. Выколотые глаза, вырванные языки, следы надругательства на половых органах, руки и ноги, с которых содрана кожа. Такие жесточайшие пытки иногда, в крайних случаях, применяла Святейшая инквизиция. Но здесь в действиях мучителей было столько ненависти и ярости! Это могли сделать только пособники Сатаны или грубые наемные солдаты. Те, кто пытал монахинь, не просто добивались от них признания. Они еще хотели отомстить за что-то, словно их самих когда-то допрашивали так же. Ландегаард роется в своей памяти. Последний раз Инквизиция применяла подобные пытки сорок лет назад в тюрьмах короля Франции. Тогда тамплиеров пытали много месяцев подряд, прежде чем они наконец сознались в своих преступлениях.

К инквизитору подходит один из его охранников. Ландегаард поворачивается к нему, и тот протягивает ему медальон, найденный в пыли. Ландегаард наматывает цепь на свою одетую в перчатку ладонь и осматривает подвеску. Пятиконечный крест и в центре — демон с головой козла. Символ Воров Душ.

Он осматривает другие трупы. Каша вместо лиц, тела истерзаны. Ландегаард напрасно пытается определить, какое из тел — останки матери Габриэлы. Четырнадцать трупов здесь и еще семь несчастных затворниц, которых Воры Душ сбросили живыми со стены. Двадцать одна служительница Бога погибла в ту ночь. Ландегаард подходит к одному из своих нотариусов: тот нашел монастырский реестр. Еще одна затворница умерла от гриппа в начале зимы. Нет только настоятельницы: охранники не нашли никаких ее следов.

Последний стол пуст, но на нем осталась засохшая кровь. Ландегаард подходит к нему, наклоняется и поднимает с пола куски пеньки, упавшие на пол. На этом столе пытали мать Габриэлу в то же время, когда терзали ее затворниц. Должно быть, не добившись от них ответа, Воры Душ ушли обыскивать крепость. А монахиня воспользовалась этим и убежала.

Ландегаард проводит взглядом по высохшим кровавым следам на полу. Старая затворница нашла в себе силы встать и дойти до другой двери, которая ведет из трапезной во двор монастыря.

Идя по этому следу, Ландегаард останавливается в коридоре перед огромной морглейкской шпалерой. Отпечатки ног кончаются в этом месте. Инквизитор поднимает ковер и видит на стене кровавые следы рук затворницы. Он прижимает пальцы к тем же местам стены, и раздается щелчок. В стене открывается проем, через который в коридор врывается поток ледяного воздуха. По другую сторону проема видна лестница, которая спускается в темноту. Такой потайной ход есть во всех христианских монастырях и укрепленных аббатствах. Архитекторы, которые строят монастыри, называют его «путь бегства». Этим спасительным путем монахам или монахиням полагалось убегать в случае смертельной опасности. Этот тайный ход должен кончаться за много километров от монастыря. По этому ходу бежала из монастыря мать Габриэла.

153

Идя по мосту через Тибр, Валентина слышит, как в пустоте несколько раз звонит ее мобильник. Потом Марио наконец нажимает кнопку приема. Главный редактор «Коррьере» чувствует по голосу молодой женщины, что у нее что-то не в порядке, и как можно скорее переходит к делу:

— Я полагаю, ты звонишь мне не для того, чтобы поговорить о дожде?

— Я в дерьмовом положении, Марио.

— Я тебя слушаю.

Женщина-комиссар в нескольких словах объясняет, что произошло. Когда она кончает говорить, Марио молчит несколько секунд, а потом произносит:

— О’кей. Я сейчас же звоню в нашу газету и даю указание остановить печатные станки и изменить первую полосу.

— А я? Что делать мне?

— Подойди ко мне через десять минут на террасе отеля «Абруццы» перед Пантеоном. Принеси мне туда запись Баллестры.

— А почему не прямо в газету?

— Ты мне сказала, что считаешь, что люди из братства Черного дыма идут за тобой по пятам?

— Да.

— Вот почему идти в газету опасно. Если камерлинг участвует в заговоре, он прикажет наблюдать за передвижениями людей в офисах римских ежедневных газет. Так что держись как можно незаметнее, оставайся стоять посреди толпы и точно в срок встречайся со мной у Пантеона.

Тишина, а потом:

— Валентина!

— Да?

— Если папа действительно был убит братьями Черного дыма, тебе угрожает смерть. Поэтому береги свой зад и держись подальше от фонарей.

Щелчок: разговор окончен. Валентина слышит шаги за своей спиной, вздрагивает и оборачивается. Сзади никого нет. Вдали волна свеч стекается к куполам собора Святого Петра. Весь Рим в трауре. Увидев, как плотно прижаты друг к другу паломники, Валентина внезапно понимает, что любой убийца быстро прикончит ее в этой тесноте. Удар кинжала в спину, а потом ее труп будет переброшен через парапет и исчезнет в грязной воде Тибра… В толпе так легко умереть.

154

— Мария!

Отец Карцо следит взглядом за Марией Паркс. Она идет по трапезной и осматривает столы. Потом она наклоняется, словно нашла что-то на земле. Когда Мария выпрямляется, у нее в руке ничего нет, однако она смотрит на свою ладонь. Потом она продолжает свой путь, но теперь внимательно изучает взглядом пол, словно идет по давно стершимся следам. Перед источенной червями дверью, которая ведет на монастырский двор, она принюхивается к воздуху. Карцо идет за ней. Она останавливается возле стены и водит по ней кончиками пальцев. Раздается щелчок, и стена отодвигается в сторону. Паркс берет из рук Карцо факел. Его пламя освещает очень старую лестницу, которая спускается в темноту.

— Куда ведет этот коридор, Мария?

155

Ландегаард взмахивает факелом, который ему подал один из его охранников, и входит в коридор. Он видит следы затворницы на ступеньках. Ниже он замечает место, где старая монахиня прислонилась к стене. Судя по тому, сколько крови осталось на этом месте, мать Габриэла долго стояла там без движения. Конечно, она собиралась с силами, чтобы продолжить путь.

Инквизитор водит перед собой шипящим факелом, ища следующие следы, и продолжает спускаться в чрево скалы. Стены туннеля покрыты инеем. Ему кажется, что он спустился с последней ступеньки много часов назад. Стены туннеля изгибаются. Теперь инквизитор идет по узкому желобу. Он замечает туннель, который отходит от основного подземелья, и принюхивается. Из туннеля пахнет мусором — это монастырский мусорный желоб. Ландегаард вытягивает руку и освещает стены. На них остались следы замерзшей крови. Мать Габриэла ползла в этом направлении.

На губах инквизитора мелькает улыбка: он вспомнил, что видел в тайных залах монастыря люк для мусора. В этот люк затворница, должно быть, выбросила евангелие и череп Януса перед тем, как попала в руки Воров Душ.

Ландегаард делает несколько шагов по главному переходу и находит в нем следы, которые затворница оставила, возвращаясь из мусорного желоба. Он идет дальше, освещая путь факелом, пламя которого все сильнее пляшет под воздействием потоков воздуха. И проходит около километра, глядя на белую точку, которая становится все больше, — выход из коридора. Затворница потеряла так много крови, что Ландегаард каждую секунду ждал, что споткнется о ее труп. Но он ошибся: она выжила. Бог знает, какая сила помогла ей устоять.

Скоро факел становится не нужен Ландегаарду. Он затаптывает огонь каблуком, бросает обгоревший остаток через плечо и за несколько широких шагов доходит до тяжелой решетки, запирающей вход в туннель. На ее ржавых прутьях осталось немного крови. И еще немного крови на замке: этот след затворница оставила, когда ощупывала его, вставляя ключ. Своим пропуском он отпирает замок и открывает решетку. Перед ним встают вершины Альп.

Глаза Ландегаарда слезятся от ослепительного света, который заставляет искриться снег. Он проводит рукой по плоскому камню, который стоит около выхода. Если бы ему пришлось бежать этим путем, именно здесь он оставил бы сообщение инквизиторам.

Продолжая смотреть на белые скалы Альп, он проводит пальцами по прожилкам камня. Затворница действительно выбила здесь своими молотками сообщение о том, куда направляется. Она шла в аббатство-крепость Верхнее Маканьо. Этот мужской монастырь ордена траппистов возвышается над ледяными водами озера Лаго-Маджоре. Его монахи снимают шкуры с животных и занимаются тихим ремеслом кожевников. Это к ним затворницы возили Евангелие от Сатаны, чтобы монахи переплели его в несколько слоев кожи и заперли переплет отравленным замком. Потом сами монахини вплели в кожу те странные красные нити, которые светятся только в темноте.

Посиневшие от холода губы инквизитора изгибаются в улыбке. Ландегаард снимает с пояса свой охотничий рог и изо всех сил дует в него. Пока звуки его сигналов отдаются от вершин, он отыскивает взглядом дорогу по горным гребням. Обледеневшая крутая дорога, петляя, доходит до далеких границ Венгрии. Это очень опасный путь. Именно в этом направлении затворница шесть месяцев назад бежала из монастыря, унося с собой высохший череп и старую книгу.

156

Наступила ночь. Луна и звезды освещают вершины гор странным синеватым светом. Обессилевшая Мария Паркс устало опускается на тот камень, где когда-то старая затворница обозначила конечный пункт своего пути. От плоской плиты, которую ощупывал пальцами Ландегаард, остался лишь старый, покрытый мхом камень.

— Мария, ты в порядке?

Стуча зубами от холода на ветру, молодая женщина чувствует, как рука отца Карцо сжимает ее плечо. Ее сознание цепляется за это прикосновение. От видения, которое только что закончилось, у нее еще стучит кровь в висках. Запах Ландегаарда блуждает в ее уме. Мария нагибается. У нее начинается рвота — не только из-за этого запаха, но и от воспоминания о теле Ландегаарда. Руки и ноги — уже ее собственные, но им пока не удается вернуться к их обычному размеру. Новый приступ рвоты заставляет ее согнуться пополам. Когда она выпрямляется, священник смотрит на нее с тревогой.

— Не волнуйтесь, Карцо: я вернулась.

Сказав это, Мария вздрагивает: ее голос не в лучшем состоянии, чем тело.

157

Проталкиваясь сквозь густое человеческое месиво, Валентина сворачивает влево и выбирается из толпы верующих на безлюдные улицы Рима.

Меньше чем за десять минут она доходит до площади Навона. Здесь она попадает в другую процессию и дальше как будто плывет по океану свеч. Их огоньки на секунду освещают облитые слезами лица и спящих детей. Валентина обгоняет эту толпу и останавливается на секунду у лотка с вафлями, чтобы вдохнуть аромат теплого хлеба. В тот момент, когда море свеч снова смыкается вокруг нее, она оглядывается — и застывает на месте. На противоположном конце площади только что появились два монаха. Они легко движутся вперед среди верующих. Их головы накрыты широкими капюшонами, под которыми глаза обоих слабо блестят в свете свеч. Валентина продолжает путь и через несколько метров оглядывается снова. Монахи уже в центре толпы. Они как будто скользят по земле, и, кажется, никто в этой тесной толпе даже не замечает их присутствия. О господи! Это они…

Обезумев от ужаса, Валентина ускоряет шаг и входит в узкий переулок, который ведет к Пантеону. Каблуки Валентины соскальзывают в щели между камнями мостовой. Едва не вывихнув лодыжки из-за этих щелей, она сбрасывает с ног туфли и бежит, не обращая внимания на ледяную воду, намочившую ее чулки. Задыхаясь, она мчится к блестящим вдали огням фонарей. Собаки, мимо которых она пробегает, лают, словно хотят сказать Ворам Душ, что она здесь. Перестань бредить, Валентина, и беги!

Перед тем как подойти к Пантеону, молодая женщина оборачивается и вглядывается в темноту сквозь порывы дождя. Никого. Она прячется в тени одной из статуй и начинает осматривать площадь.

Валентина видит Марио, который выходит из такси в нескольких метрах от отеля «Абруццы». В следующую секунду она холодеет от ужаса: те два монаха только что появились в противоположном конце Пантеона и идут к Марио. А главный редактор вместо того, чтобы смотреть перед собой, набирает номер на клавиатуре своего мобильника. Марио, умоляю тебя, подними глаза.

Теперь между монахами и Марио всего тридцать метров. Валентина видит, как один из них вынимает кривой кинжал. Лезвие блестит в свете фонаря.

— Марио! Беги, черт бы тебя побрал! — кричит она во весь голос.

Но дождь заглушает ее слова. Монахи уже в десяти метрах от Марио. А он остановился под дождем и снова набирает номер: должно быть, первая попытка не удалась. Потом, не поднимая головы, он прижимает телефон к уху и идет дальше. Валентина уже собирается выбежать под дождь, но в этот момент звонит мобильник, который висит у нее на поясе. Она нажимает на кнопку приема и со слезами на глазах слышит голос Марио:

— Валентина, какого черта ты делаешь?

— Марио! Берегись! Они впереди тебя!

Главный редактор останавливается.

— Что такое? Что ты говоришь?

— Черт возьми, Марио! Монахи! Они сейчас убьют тебя!

Она видит, как журналист поднимает глаза, и в этот самый момент кинжал монаха вонзается ему в живот, над пупком. Главный редактор роняет мобильник и поворачивает голову к Валентине. Она бросается к нему, но не успевает прийти на помощь: монах вынимает свое оружие из раны, вытирает его о костюм Марио и поворачивается к ней.

Часть девятая