В клубе у меня урок с Кеконой, записной сплетницей Хидден-Оукса. Думаю, она назначила урок на субботу специально — хочет потрепаться об Оуэне, о том, что могло произойти минувшей ночью. Я не ошибаюсь. Она ни о чем другом не говорит — только об Оуэне.
— Пятьдесят три женщины. В новостях говорят, что за прошлую ночь пропало пятьдесят три женщины, — Кекона мотает своей головой. Ее длинные темные волосы скручены в пучок у основания шеи.
— Оуэн не мог похитить пятьдесят три женщины за ночь, — замечаю я.
— Не мог, — соглашается Кекона. — Возможно, он вообще никого не похищал. Но пятьдесят три семейства опасаются, что он это сделал.
Я киваю, пытаясь впитать ее слова. Но в голове они не укладываются. Я чувствую себя не при делах, как будто совершенно не причастен к происшедшему.
26
Мы ждем остальных, чтобы узнать, что случилось. Когда начинаются новости, Миллисент мне подмигивает. Когда кто-то упоминает Оуэна, я кидаю на жену взгляд, понятный только ей. Это наша тайна, которая отделяет нас от всех остальных.
Впервые я испытал подобное состояние после случая с Холли. Потом — после Робин, а затем — после Линдси. После смерти каждой женщины у нас с Миллисент возникал момент, когда мы ощущали себя единственными в этом мире. Почти такое же ощущение мы пережили, когда залезли на тот большой клен. И то же ощущение мы испытываем сейчас, после исчезновения Наоми.
Мы с Миллисент бодрствуем, когда все другие спят.
К понедельнику у полиции под вопросом остается местонахождение двух женщин. Все остальные нашлись или вернулись домой. Я слышу об этом по радио, пока еду на работу. Я понятия не имею, сколько времени потребуется людям, чтобы установить, кто именно пропал. И от этого у меня возникает сильное желание отправить еще одно письмо Джошу — сообщить ему, что исчезла Наоми. Но я подавляю его.
Ведь, чем больше времени полицейские будут выяснять, какая женщина пропала, тем меньше времени они потратят на ее поиски. А сейчас они даже не знают, кого искать.
Где-то в середине дня мне звонит директор школы. Меня это удивляет — до этого из школы всегда звонили сначала Миллисент. Но директор говорит, что она не отвечает на звонки. И сообщает мне, что в школе произошло ЧП и я должен немедленно туда приехать. Я интересуюсь — уж не Рори что-то натворил?
— Речь о вашей дочери, — отвечает директриса. — У нас с ней проблема.
Примчавшись в школу, я застаю Дженну сидящей в углу директорского кабинета. Нелл Грейджер давно работает в школе и совершенно не изменилась. Она выглядит как милая старенькая бабуся, которая будет трепать тебя за щечки, пока на них не появятся синяки. Дженна уставилась в пол и глаз не поднимает.
Нелл жестом приглашает меня присесть. Я сажусь, а затем замечаю нож.
Шестидюймовое лезвие, нержавеющая сталь. Резная деревянная рукоять. Это нож с нашей кухни. А теперь он лежит на столе директрисы.
Нелл постукивает по ножу своим розовым ногтем:
— Ваша дочь сегодня принесла это в школу.
— Не понимаю, — говорю я, не уверенный, что хочу понять.
— Учительница заметила его в ранце Дженны, когда ваша дочь доставала тетрадь.
Дженна сидит у стены, лицом к нам, но ее голова все еще опущена. Она не произносит ни слова.
— Зачем ты принесла в школу нож? — спрашиваю я.
Дженна мотает головой. Но опять ничего не говорит.
Нелл встает и жестом призывает меня следовать за ней. Мы выходим из директорского кабинета, и Нелл громко захлопывает за нами дверь.
— Дженна не сказала ни слова, — сообщает она мне. — Я надеялась, что вы или ваша жена допытаются у девочки, зачем ей нож.
— Мне и самому хотелось бы это узнать.
— Значит, это не то, что вы…
— Дженна никогда не проявляла агрессивности или жестокости. Она не играет с ножами.
— И все же… — Нелл не заканчивает предложения. Да и не должна.
В ее кабинет я возвращаюсь один. Дженна, как сидела, так и сидит. Она не сдвинулась со своего места ни на дюйм. Я подвигаю стул ближе к ней и сажусь.
— Дженна!
В ответ молчание.
— Ты можешь мне объяснить, для чего тебе нож?
Дочь вздрагивает. Значит, моя попытка ее разговорить не безнадежна.
— Ты собиралась кого-то им поранить?
— Нет.
Голос Дженны звучит твердо, не дрожит. И это меня пугает.
— Ладно, — говорю я. — Если ты не собиралась никого порезать, то зачем ты принесла нож в школу?
Дочь вскидывает глаза. В ее глазах нет той уверенности, как в голосе:
— Чтобы защитить себя.
— Тебя кто-то задирает? К тебе кто-то пристает?
— Нет.
Все, что я могу сделать, — это подавить в себе желание схватить дочь за плечи и вытрясти из нее ответ:
— Дженна, пожалуйста, расскажи мне, что произошло. Тебе кто-нибудь угрожал? Тебя кто-то обидел?
— Нет. Я просто хотела…
— Хотела что?
— Я не хотела, чтобы он причинил мне боль…
— Кто?
— Оуэн, — шепотом признается Дженна.
Удар под дых! Сильный, болезненный. Мне и в голову не приходило, что Дженна может бояться Оуэна.
Потрясенный, я обнимаю ее за плечи:
— Оуэн никогда не сделает тебе больно. Ни за что на свете! Ни за миллион лет, ни за миллиард.
Губы дочери кривятся в улыбке:
— Дурацкая шутка.
— Знаю. Но насчет Оуэна я не сомневаюсь. Он не причинит тебе вреда. Я в этом абсолютно уверен.
Дженна отстраняется и смотрит на меня — уже не такими широкими глазами:
— Я только из-за этого принесла нож. Я никого не хотела им поранить.
— Понимаю.
Дочь ждет за дверью кабинета, пока я разговариваю с директрисой. Нелл кивает и даже улыбается, когда я сообщаю ей, что Дженна боится Оуэна Оливера.
— В этом нет ничего удивительного, — говорю я. — Вот уже несколько недель все только о нем и говорят. Включишь телевизор — он там. Зайдешь в Интернет — он там. Послушаешь радио — опять Оуэн Оливер. Даже перед гастрономом развесили листовки с его портретом. Пресса мусолит эту тему с тех пор, как Оуэн вернулся. А дети очень восприимчивы и чувствительны, особенно девочки.
Нелл приподнимает бровь:
— Вы думаете, он действительно вернулся?
Такое ощущение, будто мне тринадцать лет и я стою перед директрисой грязный, весь в синяках, а в уголке моего рта запеклась капелька крови. Моя драка с Дэнни Тернбуллом обошлась без серьезных последствий, по крайней мере, с моей точки зрения. Если не считать того, что меня вызвали в директорский кабинет. Когда я сообщил директрисе, что драку начал Дэнни, она посмотрела на меня точно таким же взглядом, каким сейчас меня окидывает Нелл Грейджер.
— Я не знаю, вернулся он или нет, — пожимаю я плечами. — Но моя дочь явно считает, что вернулся.
— Это она так говорит.
— А у вас есть основания сомневаться в ее искренности? У меня так нет.
— И у меня нет, — мотает головой Нелл. — Дженна всегда была хорошей девочкой, — директриса не говорит «до сегодняшнего дня», но она и не должна так говорить.
— Я могу ее забрать сейчас домой?
— Можете. Но нож я оставлю у себя.
Я не возражаю.
Дженну отпускают до конца дня, и мы с ней решаем пообедать. Мы направляемся в крупный сетевой ресторан, меню в котором состоит из десяти страниц. Там предлагают все — от сытного завтрака до жареных ребрышек. Мы бывали в этом ресторане сотню раз, и Дженна всегда заказывает в нем поджаренный сэндвич с сыром и помидорами или стандартный ланч. Сегодня дочь заказывает салат с заправкой, и не содовую, а простую воду.
Когда я спрашиваю, как она, Дженна отвечает:
— Нормально.
А мне хочется поговорить с Миллисент. Рассказать ей о дочери. Но моя жена все еще не отвечает на звонки.
Должно быть, она с Наоми. Наверное, они в каком-нибудь бункере или цементном помещении (как в кинофильмах). И поэтому жена не слышит мобильник. Он не звонит под землей.
А может быть, Миллисент просто занята.
Я посылаю ей эсэмэску — о том, что все в порядке, хотя я в этом совсем не уверен. А потом я слышу знакомый сигнал «Новостей».
По другую сторону от нашей кабинки находится барная зона с телевизорами. И со всех них на меня смотрит Наоми. На гигантских экранах она выглядит крупнее, чем в жизни. А внизу бежит строка:
«МЕСТНАЯ ЖИТЕЛЬНИЦА ВСЕ ЕЩЕ НЕ НАЙДЕНА».
— Это она, да? — Дженна тоже смотрит на телеэкраны. — Это ее похитил Оуэн?
— Полиции еще точно неизвестно, — говорю я.
— Она умрет?
Я не отвечаю. Я улыбаюсь. По крайней мере, одна моя половина.
А другая беспокоится за Дженну.
27
Наоми. Наоми с распущенными волосами, Наоми с убранными волосами, без макияжа и с губами, накрашенными ярко-розовой помадой. Наоми в своей рабочей униформе, в джинсах, в зеленом атласном платье подружки невесты. Наоми везде, на всех телевизионных каналах, в сети и у всех на языке. За несколько часов три ее подруги размножились. Теперь оказывается, ее знают все. И все охотно рассказывают репортерам о том, какой замечательной была их мертвая подруга Наоми.
Вечер понедельника. Мы дома. Телевизор работает. Миллисент дает весьма расплывчатое объяснение своему отсутствию после обеда. Я, в свою очередь, весьма туманно разъясняю ей ЧП в школе. И стараюсь выглядеть более встревоженным, чем есть на самом деле.
— В общем-то, это было просто недоразумение, — говорю я.
— Ты уверен? — передергивает плечами Миллисент.
— Уверен.
Начинаются новости. Дженна слушает их как завороженная. А Рори явно скучает — ничего нового там не говорят. Он велит Дженне переключить канал. Дочь отказывается.
Я и не подозревал, как история с Оуэном Оливером подействует на наших детей. Исчезновение Холли и Робин обошлось без огласки. Об Оуэне дети говорят уже несколько дней кряду. И кто знает, как долго Дженна будет вспоминать о Наоми…
Из-за этого мои приятные ощущения начинают меркнуть.
Я выхожу на задний двор. В одном его углу растет большой дуб. В другом находится старый детский городок — горка с домиком. Рори и Дженна не играют там уже несколько лет. Я даже позабыл о его существовании. А теперь вижу, в каком он запустении. Пластик потрескался, и играть там, должно быть, опасно. Я возвращаюсь назад, прохожу через дом в гараж и беру там ящик с инструментами. Мне необходимо разобрать этот опасный детский городок. Мне важно избавиться от него, пока никто из детей не пострадал.