— Это несправедливо, — говорю я. — Ты ни в чем не виноват, но все равно должен жить со всем этим. И выполнять эти новые правила.
— Да уж, жертвовать собой ради остальных. На что не пойдешь для всеобщего блага…
— Что ты думаешь? — спрашиваю я.
— О чем?
— О твоей сестре.
Рори открывает рот, чтобы что-то сказать. Я вижу по его зеленым глазам, что он намерен немного поумничать.
Но сын сдерживается.
— Не знаю, — говорит он. — Слишком близко к сердцу она приняла всю эту историю.
— Историю с Оуэном?
— Ну да. Распереживалась даже сильнее обычного. Ты же знаешь, как она подвластна одержимости.
Сын намекает на способность Дженны чрезмерно концентрироваться на предмете. Будь то футбол, ленты для волос или пони. Рори называет это одержимостью, потому что сам он ни на чем не зацикливается.
— А как у нее дела в школе? — интересуюсь я.
— Нормально, насколько я знаю. Все еще популярна.
— Дай мне знать, если что, ладно?
Рори задумывается. Возможно, решает, что попросить взамен. Но потом кивает:
— Ладно.
— И не задирай ее без надобности.
— Это моя обязанность. Я же ее брат, — улыбается Рори.
— Понимаю, только не переусердствуй.
Поздним субботним вечером мы с Миллисент, наконец-то, остаемся одни. Я изнурен. Обеспокоен. И боюсь очередной истории об Оуэне, Наоми или Линдси.
Наоми. В первый раз за два дня мне пришло в голову, что Миллисент не покидала дом. Она была с Дженной, со мной, с нами с вечера пятницы. И мне становится интересно — а где же Наоми? Жива ли еще? Ей ведь нужна вода. Без воды она не выживет.
Раньше я все время гнал от себя мысли о Наоми. Я заставлял себя не думать о том, где она находилась и в каких условиях содержалась. И все же образы замаячили перед глазами. Те, о которых я слышал, — подземный бункер, подвал или звуконепроницаемая комната в обычном доме, стальные цепи и наручники, которые невозможно порвать или сломать.
Но может, все совсем не так? Может быть, Наоми просто заперта в комнате и свободно передвигается по ней. Может, в той комнате есть и кровать, и туалетный столик, и ванная, и даже холодильник? Она чистая и уютная. И никаких ужасов, пыток и всяких подобных вещей там не происходит. Может быть, у Наоми есть даже телевизор…
Или всего этого нет…
Я поворачиваюсь к Миллисент; она сидит в постели за своим планшетом и читает про детей, которые боятся того, что слышат по телевизору.
Мне надо расспросить ее о Наоми. Я хочу знать, где и как Миллисент ее удерживает. Но я опасаюсь ответа жены. Я не знаю, как я на него отреагирую. Смогу ли я сохранить над собою контроль? Да и что мне даст эта информация?
Если я узнаю, где Наоми, я поеду к ней. Мне придется это сделать. А что, если я увижу сцену худшего сценария? Что, если Наоми пристегнута наручниками к батарее в каком-нибудь грязном подвале и истекает кровью от пыток? Если я застану такую картину… я даже не представляю, что сделаю.
Может, убью ее. А может, отпущу.
Нет, лучше ни о чем не спрашивать Миллисент.
33
Воскрешение Оуэна сослужило свою службу. Никто не сомневается в том, что именно он похитил и убил Линдси. И что именно он удерживает сейчас у себя в плену Наоми. Теперь пришло время ему снова исчезнуть. Это единственный способ избавиться от нежелательных новостей. Больше никаких писем, никаких прядей волос. Больше никаких пропавших женщин. Никаких тел.
Нам необходимо выработать стратегию выхода. Ради Дженны.
В клубе продолжают обсуждать Оуэна. Я отказываюсь участвовать в этих разговорах. И выхожу из клуба — подальше от сплетен и кривотолков, подальше от Кеконы. У нас с ней по-прежнему всего два урока в неделю. Но она торчит в клубе каждый день. Я провожу весь день на корте — либо с клиентом, либо в ожидании следующего ученика. После двух минувших недель и прошедших выходных день проходит подозрительно нормально. Очень подозрительно. Что-то да должно нарушить его ход.
У меня урок с супружеской четой, проживающей в Хидден-Оуксе с самого начала. И он, и она двигаются на корте медленно. Но то, что они вообще могут двигаться, кое о чем говорит. По окончании урока мы все втроем направляемся в спортивный магазин. Я хочу взять кофе и взглянуть на свое расписание на неделю. Кратчайший путь в этот магазин лежит через клубный дом. И там я замечаю Энди, склонившегося над барной стойкой.
Я не виделся с ним после их расставания с Тристой. Тогда Энди выглядел как всегда: брюшко на талии, редеющие волосы, красное лицо от злоупотребления вином. Теперь он выглядит совсем иначе. На нем тренировочные штаны, по виду столетней давности. Его хлопчатобумажная брендовая рубашка хранит следы загибов, как будто он только что купил ее в магазине и, не гладя, на себя напялил. Энди чисто выбрит, но его волосы выглядят неухоженными. А напиток в его руке коричневый и чистый — безо льда и добавок.
Я подхожу к Энди — ведь он мой друг. Или был таковым, пока я не начал утаивать от него различные вещи.
— Привет, — говорю я.
Энди поворачивается ко мне, но радости на его лице я не подмечаю.
— Ба! Да это же наш профи. Теннисный профи, я хочу сказать. Хотя, возможно, ты — профи и в другом.
— В чем дело?
— О, думаю, ты знаешь, в чем дело.
Я мотаю головой. Пожимаю плечами. В общем, притворяюсь, что не понимаю, о чем речь.
— Ты в порядке?
— Нет, не совсем. Но тебе, пожалуй, лучше расспросить об этом мою женушку. Ты ведь ее хорошо знаешь, да?
Я не даю Энди возможности наболтать лишнего. Я беру его под локоть:
— Пойдем выйдем на свежий воздух.
К счастью, Энди не протестует. Он не говорит ничего, что могло бы обернуться для меня проблемами на работе.
Мы проходим через клубный дом, выходим на улицу и останавливаемся в арочной галерее. С обеих сторон ее обвивает ползучий плющ. Слева от нее спортивный магазин, справа — парковка.
Я встаю к Энди лицом:
— Послушай, я не знаю…
— Ты спишь с моей женой?
— О Господи, нет.
Энди смотрит на меня, он колеблется.
— Энди, я никогда не спал с твоей женой. Никогда!
Плечи друга слегка опадают — гнев покидает его. Энди мне верит.
— Но у нее с кем-то шашни.
— Только не со мной, — цежу я сквозь зубы. Я не намерен с ним делиться секретами Тристы.
— Но ты же видишь ее постоянно. Дважды в неделю, разве не так? Она же берет у тебя уроки тенниса?
— Уже не первый год. И тебе это известно. Но она никогда не упоминала ни о каком романе на стороне.
Сузив глаза, Энди впивается в меня взглядом:
— Это правда?
— Как давно мы друг друга знаем?
— С детства.
— И ты думаешь, что Триста мне дороже тебя?
Энди поднимает руки:
— Я не знаю. Она очень расстроилась из-за пропавших девушек. Даже перестала смотреть новости, — опустив глаза, Энди скребет ботинком по булыжнику: — Поклянись, что тебе ничего не известно!
— Клянусь.
— Ладно, извини, — бормочет он.
— Все нормально. Не хочешь перекусить? Время ланча! — я намеренно не упоминаю про выпивку.
— В другой раз. А сейчас я поеду домой.
— Ты уверен?
Энди кивает и уходит. Он не возвращается в клубный дом, а идет прямиком к парковке. Меня так и подмывает крикнуть ему вдогонку, что в таком состоянии ему не стоит садиться за руль. Но я этого не делаю. Парковщики его тормознут. Ответственность и всякое такое.
Мои уроки продолжаются. И никаких новостей. Никаких звонков, никаких новых потрясений. До тех пор, пока я по дороге с работы домой не заезжаю на мойку.
Я обычно проверяю свой одноразовый телефон, по меньшей мере, каждый второй день. Но тут я нарушил это правило. Слишком много всего навалилось. Слишком много других вопросов пришлось разруливать.
Телефон спрятан в запасном колесе, в моем багажнике. На мойке я опустошаю его. И вместе с остальными вещами достаю этот мобильник. Пока автомобиль моется, я его включаю. И нервно вздрагиваю, услышав сигнал о поступлении нового смс-сообщения.
И звук, и сам телефон старомодные. Это даже не смартфон — просто предоплаченный телефон, причем довольно увесистый. Он тяжелее, чем кажется на вид. Я приобрел его в дискаунтере несколько лет тому назад. Решился на его покупку я не сразу. Не то чтобы я не мог определиться с выбором модели — все предоплаченные телефоны похожи друг на друга. Просто я колебался, нужен ли мне вообще такой телефон. А потом ко мне подошла приятная продавщица и поинтересовалась, может ли она мне чем-нибудь помочь. Женщина выглядела слишком пожилой, чтобы превосходно разбираться в электронике, но оказалось, что она знала о ней все. И она была такой внимательной, такой терпеливой, что я засыпал ее вопросами. Ответы не имели значения. Меня не волновали технические подробности. Я пытался понять, стоит мне покупать второй мобильник, для разового пользования. И, по-моему, купил я его в итоге только потому, что не купить чего-нибудь у такой продавщицы было просто невежливо. Я отнял у нее слишком много рабочего времени.
С тех пор я и пользуюсь этим мобильником — иногда. Последнее сообщение от Аннабель. Я не думал о ней после того, как исключил ее из нашего с женой плана. У меня не было причин о ней думать — пока она сама не напомнила о себе. Точнее, прислала эсэмэску. Что толку звонить глухому человеку.
«Привет, незнакомец, давай еще разок выпьем что-нибудь. Да, это Аннабель☻»
Я понятия не имею, когда она отправила это сообщение. Оно поступило на мой телефон, только когда я его включил. Аннабель могла послать эсэмэску неделю назад. По крайней мере, прошла ровно неделя с тех пор, как я его проверял.
Стоит ли мне отвечать Аннабель? — задумываюсь я. — Написать хотя бы, что я ее не намеренно игнорю.
Моя машина все еще моется, и я прокручиваю экран мобильника. Перед эсэмэской от Аннабель — сообщение от Линдси. То, которое я намеренно проигнорировал. Ему уже пятнадцать месяцев.