Я даже помыслить не мог, что Дженна нанесет увечье пареньку, который будет ее учить. Более того — попытается его нокаутировать.
Все случилось так быстро, что никто и не заметил. Даже я. А я наблюдал за Дженной со стула в ряду, предназначенного для родителей. С минуту они оба стояли, и мальчишка показывал Дженне, как правильно формировать удар. А в следующую минуту он упал на пол и застонал от боли.
Несколько капель крови пролились на мат, и все словно с ума посходили.
— Что это было?
— Как она?..
— Неужели камень?
Чья-то мамаша в бирюзовом джемпере указала на Дженну:
— Это сделала она. Она ударила его камнем.
Переполох не унялся, за новыми стонами последовали новые обвинения.
На разборки ушло несколько часов. Отчасти потому, что в секцию примчалась мать того мальчишки и раскричалась, почему никто не вызвал «Скорую помощь». И тогда кто-то вызвал «Скорую помощь». И полицию тоже.
Через несколько минут появились два офицера в униформе и начали расспрашивать о происшествии. Мать паренька показала на Дженну и заявила:
— Она нанесла моему сыну увечье.
Понятное дело — офицеры пришли в замешательство. Потому что мы все находились в секции крав-мага, где люди частенько получают увечья. К тому же полицейским явно показалось забавным, что парня сбила с ног девчонка. А вот владелец школы ничего смешного в этом не увидел.
В конце концов оказалось, что мальчишка в порядке. Кровь пролилась из маленькой ранки на губе — и всего-то несколько капель. Никто не поехал в больницу, и никто никого не арестовал. Но дорога в секцию крав-мага Дженне была заказана.
Весь вечер мать сбитого с ног паренька клялась и божилась, что скоро подаст на нас в суд. И в довершение ко всему мне пришлось отменить несколько уроков тенниса и разругаться с одним из клиентов.
Уже в машине я спросил:
— Зачем ты это сделала?
Дженна уставилась в окно.
— У тебя должна была быть на то причина, — сказал я.
Дочь пожала плечами:
— Я не знаю. Может быть, мне хотелось посмотреть, смогу ли я.
— Сможешь ли ты ударить ребенка камнем?
— Смогу ли я его вырубить.
Я не указал Дженне на очевидное. Она не вырубила мальчишку. Она лишь разбила ему губу.
— Ты расскажешь об этом маме? — спросила Дженна.
— Да.
— Правда?
На самом деле я не знал. В тот момент я не мог даже взглянуть на Дженну. Она никогда не напоминала мне Миллисент. Когда родился Рори, у него на головке уже были маленькие пучки рыженьких волосиков. А когда начали отрастать волосы у дочери, они оказались того же цвета, что и мои — темно-коричневые, без всякого намека на рыжину. И глаза у нее были такие же, как у меня.
Я был жутко разочарован.
Дело было не в том, что сделала или чего не сделала Дженна. Просто я хотел маленькую рыжеволосую девочку — под стать моему сыну и моей жене с их огненными волосами. Именно такая картинка сложилась у меня в голове. Образ, который я вынашивал, когда представлял себе свою семью. Реальная Дженна ему не соответствовала, потому что походила не на свою мать, а на мою мать.
И впервые она напомнила мне Миллисент именно тогда, когда ударила того мальчишку камнем. Она выглядела в тот момент совсем как Миллисент, ударившая Робин на нашей кухне вафельницей.
И то, что я находил сексуальным в своей жене, ужаснуло меня в моей дочери.
44
Поздний вечер. Мы с Миллисент в ее офисе. Жена работает на «Эбботт Риэлти», небольшое агентство недвижимости, в котором она годами была крупной фигурой — «большой лягушкой в маленьком пруду», как говорится в поговорке. Офис располагается в торговом центре, зажатый между спортзалом и китайским рестораном. В нем пусто и интимно, потому что никто не покупает недвижимость в такой час. Нижняя часть офиса стеклянная. А это значит, что любой может увидеть, что и кто находится внутри. Открытая планировка столов не обеспечивает защиты от посторонних глаз. Поэтому мы выключаем свет и усаживаемся у дальней стены. При иных обстоятельствах это было бы даже романтично.
Миллисент в курсе о поступке Дженны. Ей рассказала о нем одна приятельница, от чего Миллисент пришла в ярость. Она позвонила мне и начала орать так громко, что у меня завибрировала ушная перепонка. Она заявила, что я должен был позвонить ей еще из секции. Миллисент права.
Сейчас Дженна дома, в безопасности. Спит в своей постели и не бросается камнями. Ни на кого не замахивается и не отрезает себе то, что осталось от ее волос. Миллисент успокоилась. И даже принесла нам десерт — шоколадный эклер. Она разрезает его на две половинки — абсолютно одинаковые. Я беру свой кусочек, жена — свой. И я стираю шоколад с ее верхней губы.
— С Дженной творится что-то неладное, — говорит Миллисент.
— Да.
— Нам надо поговорить с ее доктором. Я могу позвонить…
— А она не похожа на Холли?
Миллисент бросает свой эклер, как будто он вот-вот взорвется:
— На Холли?
— Может быть, у нее то же самое. Та же болезнь.
— Нет.
— Но…
— Нет. Холли начала мучить насекомых, когда ей было два года. Дженна совершенно не похожа на нее.
Если так сравнивать, то жена, конечно, права. Дженна вскрикивает всякий раз, как видит какого-нибудь жучка. Она не может убить даже паука. Не то что его мучить.
— Тогда это наша вина, — говорю я. — Нам надо избавиться от Оуэна.
— Мы пытались.
— Я полагаю, охота за Наоми должна быть закончена, — продолжаю я. — Мы должны сделать так, чтобы ее нашли.
— Чем это поможет…
— Так мы сможем навсегда избавиться от Оуэна, — когда Миллисент собирается озвучить очевидное, я поднимаю руку: — Знаю, знаю. Трудно избавиться от того, кого нет, да?
— Можно и так сказать.
— Идея с воскрешением Оуэна была блестящей. Я этого не отрицаю. Но мы спровоцировали так много проблем.
— Много?
— Да. Дженна. Люди в этом городе. Женщины по-настоящему напуганы, — я тщательно избегаю того, что не известно Миллисент. Например, причину самоубийства Тристы.
Жена кивает:
— Я и думать не думала навредить Дженне.
— Я знаю, что ты этого не хотела, — я наклоняюсь вперед на своем кресле, поближе к Миллисент, чтобы она расслышала все, что я собираюсь сказать: — Очень трудно, если не невозможно, сымитировать его смерть за отсутствием тела. Единственный вариант — если он утонет в океане или озере, и его никогда не найдут. Но сомнения у людей останутся. Чтобы все выглядело правдоподобно, нам нужен человек, который расскажет эту историю и которому поверят.
— Как Наоми, — говорит Миллисент.
— А каковы шансы, что она это сделает?
— Нулевые.
— Тогда Оуэн не умирает. А просто снова уезжает куда-то, — на этих словах я делаю паузу, ожидая реакции жены. Но она не произносит ни слова, и я продолжаю: — Оуэн настолько самоуверен, что написал репортеру, сообщил через него всем, что он вернулся, и даже назвал точную дату похищения своей новой жертвы. Так почему бы ему не сообщить всем, что он собирается уехать? Он — из тех людей, что бахвалятся собой и своими поступками. Так что он вполне может написать: «Я рассказал вам, что решил сделать и когда я запланировал это сделать. Но вы так и не смогли меня поймать. А теперь вам никогда меня не найти».
Миллисент едва заметно кивает, словно размышляет над моей идеей.
— Я знаю, она не идеальна, — говорю я. — Но, если Оуэн исчезнет, все перестанут о нем говорить. И Дженна, возможно, избавится от своих страхов.
— Только момент нужно выбрать подходящий, — подает голос, наконец, Миллисент. — Они должны найти Наоми до того, как ты отправишь очередное письмо.
— Абсолютно верно.
— Я позабочусь об этом.
— Может, мы сделаем это вместе?
Миллисент смотрит на меня, ее голова склоняется набок. На мгновение я думаю, что она хочет улыбнуться. Но это не так. Все уже слишком серьезно. Мы вышли за рамки прелюдии к сексу.
— Я возьму на себя Наоми, — говорит Миллисент. — А ты сосредоточься на письме. Ты должен заставить всех поверить в отъезд Оуэна.
Мне хочется возразить, но вместо этого я киваю. В ее словах есть резон.
— Надеюсь, это поможет, — слабо вздыхает Миллисент.
— Я тоже.
Я подаюсь вперед и кладу свою руку в ее ладони. И мы сидим так, пока жена не косится на остатки моего эклера и не откусывает от него кусочек. Я беру ее половинку эклера и делаю то же самое. На лице Миллисент появляется слабая улыбка. Я сжимаю ее руку.
— Все будет хорошо, — заверяю ее я.
Раньше так всегда говорила Миллисент. Она говорила так, когда мы были молодыми и родили одного ребенка, а потом и второго. Она говорила так, когда мы купили наш первый дом, а потом и второй, побольше.
И она сказала так, когда тело Холли лежало в нашей общей комнате с головой, размозженной теннисной ракеткой.
Пока я стоял над Холли, осознавая, что я наделал, Миллисент начала действовать.
— У нас еще остался в гараже тот брезент? — спросила она.
Мне потребовалась минута, чтобы понять смысл ее слов:
— Брезент?
— Ну, после той протечки.
— Думаю, да.
— Принеси его.
Я медлил, размышляя над тем, стоит ли вызвать полицию. Ведь именно так поступают люди, когда убивают кого-то в целях самообороны. Они звонят в полицию и объясняют, что случилось, потому что они не совершили ничего плохого.
Миллисент прочитала мои мысли.
— Ты думаешь, полиция поверит, что Холли тебе угрожала?
Мне, атлету! Мне, со сломанной теннисной ракеткой.
Холли, совершенно безоружная!
Я не спорил. А пошел в гараж и, порывшись на полках и в пластиковых контейнерах, нашел свернутый синий брезент. Когда я вернулся в комнату, тело Холли лежало на полу уже в другом положении — с вытянутыми ногами и руками.
Мы расстелили брезент на полу и завернули в него тело как мумию.
— Давай перенесем ее в гараж, — сказала Миллисент. Так буднично, как будто и не размышляла над этим.