— Кто хочет мороженое? — спрашивает Миллисент.
Рори поднимает палец:
— Я.
— А ты, Дженна, будешь?
— Конечно.
— Одну ложечку?
— Три.
— Хорошо, дорогая, — говорю я, вставая с дивана.
Миллисент поднимает бровь и следует за мной на кухню. Я беру четыре креманки и кладу в каждую по три ложки мороженого. Жена хочет что-то сказать, но я не даю ей заговорить:
— Давай не будем сегодня о сахаре. Какое-то время будет только хуже, пока все не наладится.
Это правда. Наоми будет мелькать в новостях каждый вечер, и репортеры будут во всех подробностях описывать, как ее нашли и как она была убита. А, когда Джош получит мое письмо, станет еще хуже. Потому что они будут часами спорить о том, действительно ли Оуэн уехал или он просто выжидает момент, чтобы снова потешить свое самолюбие.
Но рано или поздно все затихнет. Какая-нибудь другая история вытеснит из новостей тему Оуэна, и он исчезнет уже навсегда.
А до тех пор — по три ложки мороженого.
Мы с женой возвращаемся в общую комнату. Сериал о подростках закончился. Рори переключает канал, и мы смотрим концовку одного шоу в преддверии другого. Рекламную паузу между ними опять заполняют новости. И, прежде чем Миллисент успевает схватить пульт, на экране снова появляется Джош. Он повторяет ту же информацию, которую мы уже слышали по другому каналу. Когда Джош рассказывает о том, как было найдено тело Наоми, Рори поворачивается к сестре:
— Как ты думаешь, ее истязали?
— Угу…
— Больше или меньше, чем предыдущую?
— Эй, — говорю я, потому что не знаю, что еще сказать.
— Больше, — шепчет Дженна.
— Спорим, что нет?
Дочь пожимает плечами. Они с Рори пожимают руки.
Миллисент встает и выходит из комнаты.
Я беру свое мороженое и иду на кухню. Мой мобильник почти при смерти, и я роюсь в ящике со всяким барахлом в поисках зарядника. Все зарядные устройства обычно лежат там, но, когда мне требуется зарядник, почему-то в ящике не оказывается ни одного. Я осматриваю кладовку. Туда частенько попадают странные вещи. Когда Дженна была поменьше, я нередко находил там мягкие игрушки, которые сидели вокруг сладостей так, словно их охраняли. Теперь я нахожу там электронные гаджеты.
Но сегодня вечером их в кладовке нет. Зато на нижней полке, за консервными банками, я нахожу маленький пузырек с глазными каплями.
Теми самыми, на которые у Миллисент аллергия.
48
При виде глазных капель я сразу думаю о Рори. Если Миллисент пользовалась ими для того, чтобы скрыть от своих родителей, что она была под кайфом, то почему до такого не могли додуматься другие подростки? Может, Рори тоже так делает, когда сбегает ночью из дома. Может, он со своей миниатюрной подружкой курит травку?
Что ж, бывают вещи и похуже. Гораздо хуже.
Кладовка не место для глазных капель. Но Рори мог просто заныкать их там. Возможно, он тайком вернулся в дом и спрятал их там в последнюю минуту. Или посчитал, что никто не будет рыться на нижней полке за консервами.
Но ведь эти капли могла оставить и Дженна. Что, если это она балуется травкой? Нет, маловероятно. Дженна не стала бы разрушать свои легкие. Футбол для нее важнее.
Я беру пузырек. По дороге в клуб я раздумываю над тем, что может вызывать покраснение глаз, кроме дыма, грязи или какого-нибудь другого раздражителя. Аллергия и переутомление, хотя их скрывать незачем. Возможно, похмелье. Возможно, какой-то новый наркотик, о котором я не слышал.
Пришедшая на урок Кекона застает меня сидящим на скамейке и разглядывающим пузырек с глазными каплями.
Кекона так увлечена сплетнями, что подпрыгивает на своих ногах, как будто ей не шестьдесят, а всего шесть лет. Едва выбежав на корт, она начинает болтать. Ей надо успеть обсудить все последние новости до отъезда из города. Каждый год Кекона отправляется на месяц на Гавайи, и срок ее очередного путешествия туда неумолимо приближается. Кекона боится, что теперь — когда тело Наоми найдено — она пропустит самое интересное.
— Задушена, — сообщает она мне. — Как и остальные.
— Я в курсе.
— И на ее теле следы пыток. Эти чертовы порезы бумагой.
Мое сердце подскакивает:
— Порезы бумагой?
— По словам полицейских, ими покрыто все тело Наоми. Порезы были даже на ее веках, — Кекона дрожит, как будто на улице холодно.
Порезы бумагой.
Я закрываю глаза, стараясь не представлять себе, как Миллисент их наносила. Я пытаюсь отогнать от себя мысль, что она превратила нашу интимную шутку в нечто настолько болезненное.
Еще только одиннадцать дня. Утром в новостях сообщили, что отпечатки пальцев мертвой женщины были удалены. Но полиция установила личность убитой по стоматологическим записям. Это Наоми.
— О порезах рассказали сотрудники полиции? — уточняю я.
— Не официально. Как принято говорить, это стало известно из анонимных источников. Но если вам интересно мое мнение, то скажу так: уж больно срок странный, — Кекона многозначительно выдерживает паузу.
И я вынужден задать вопрос:
— О чем это вы?
— Ну… предыдущую женщину держали пленницей целый год. А Наоми? Всего полтора месяца.
— Может, Оуэну надоело ждать, когда его разыщет полиция.
Кекона фыркает:
— Что-то вы сегодня дерзки?
Я пожимаю плечами и подбрасываю вверх теннисный мяч, намекая Кеконе: не мешало бы нам поиграть. Ведь именно за это она мне платит. Кекона потягивается и размахивает ракеткой.
— Будь это кино, эта разница что-нибудь да значила, — говорит она.
Кекона права, только исходит из неверных предпосылок.
— А разве не вы говорили, что жизнь — это фильм ужасов? — подкалываю ее я.
Кекона не отвечает.
— Подавайте, — говорю я.
Кекона подает мяч дважды. Я не отбиваю ее мячи, потому что она не хочет играть по-настоящему. Она хочет зарабатывать очки на подачах.
— Они еще сказали, что ее тело было обожжено.
— Обожжено?
— Так они сказали. Ожоги по всему телу, как будто ее ошпарили.
Я поеживаюсь: ведь даже случайно ошпариться — невероятно больно. И все же Миллисент это сделала. Намеренно.
— Понимаю, мне тоже не по себе, как представлю это, — говорит Кекона. Она снова подает и останавливается. — Сегодня утром они сказали, что Оуэн воссоздал свое старое преступление. Он сжег вторую из своих жертв — Бьянку или Брианну, я не запомнила толком ее имени. Они показали в утреннем репортаже ее фото. Она выглядит почти точь-в-точь как Наоми.
Я все это пропустил. Вот что значит — не иметь возможности смотреть новости дома.
— Все это странно, — говорю я. — Подавайте.
Кекона подает девять раз подряд. И только потом останавливается и снова заговаривает. Но уже не об Оуэне. А о Дженне.
— Я слышала о вашей дочери.
Меня не удивляет, что Кекона прознала про инцидент в школе крав-мага. Именно о таких вещах мы обычно все дружно судачили. Только раньше они не затрагивали мою семью.
— Да, — бормочу я себе под нос, подыскивая объяснение поступку дочери. Как лучше оправдать Дженну за то, что она ударила мальчика камнем? Сказать, что у нее был плохой день? Провалила тест? Забыла принять лекарство? Нет, все это звучит жутко. Как будто моя дочь не может себя контролировать.
Кекона подходит и похлопывает меня по руке:
— Не переживайте. Ваша дочка — крутая девчонка!
Я смеюсь. Пусть уж моя дочь будет крутой девчонкой. Это лучше всего остального.
После урока с Кеконой я, наконец, получаю возможность послушать новости. Кекона права насчет бывшей жертвы. Бьянка и Наоми очень похожи. У обеих были темные волосы и добродушное выражение на лице. Бьянка тоже была обожжена, только не кипятком. А маслом.
Это сходство побуждает репортеров вспомнить о Линдси и, покопавшись в прошлом, найти еще одну жертву Оуэна, у которой тоже были прямые светлые волосы.
По-моему, все это притянуто за уши. Репортерам просто нужно о чем-то говорить. А за неимением конкретной информации они начинают искать взаимосвязь там, где ее нет. Если бы Миллисент хотела воспроизвести преступление, детали совпадали бы полностью.
Эти новости немного расстраивают меня. По дороге на работу, я отправил письмо Джошу. Было еще довольно рано, и стоянка перед почтой была свободна. Так что никто не мог увидеть хирургических перчаток на моих руках, когда я опускал конверт в почтовый ящик. Но, если бы я посмотрел утренние новости, я бы изменил текст письма. Я бы написал Джошу, что репортеры ошибаются, что они, как всегда, все надумывают. Оуэн не воспроизводит свои старые преступления. И они должны заткнуться, а не обмусоливать разные способы истязания жертв.
Моя дочь не должна это слышать.
Но я не видел новостей, не слышал о Бьянке. А сейчас уже слишком поздно. В клубном доме Джош взирает на меня со всех экранов — изнуренный, но взвинченный. Он до сих пор стоит напротив «Ланкастера». А дневной свет делает здание отеля причудливо-вычурным.
«На данный момент нам достоверно известно только то, что женщина, найденная в мусорном контейнере за этим отелем, — Наоми Джордж. Остальные сообщения пока официально не подтверждены. Однако наши источники проинформировали нас, что Наоми была убита всего за день до того, как ее тело обнаружили…»
GPS-маячок не показывает за день ничего необычного. Миллисент даже не заезжала в гастроном «У Джоя». Она высадила детей у школы, заехала в офис, потом несколько часов показывала клиентам дома, заглянула в бакалейный магазин и на заправку. Никаких намеков на то, где она держала Наоми. Если только это не было какое-то здание, открытое для публики. Это кажется мне маловероятным, ведь в таком месте постоянно толкутся люди.
Впрочем, теперь уже не важно. Ведь Наоми нашли. А завтра Джош получит мое письмо.
Он не станет о нем молчать. В прошлый раз я думал, что полиция будет дольше изучать мое послание, но новости о нем распространились почти сразу. И на этот раз будет так же. Мое новое письмо выглядит, как и все предыдущие, пахнет так же и даже написано на листе бумаги из той же пачки. Никто не усомнится в том, что его написал тот же самый человек, что отправил остальные письма. Будь я игроком, я бы поставил на то, что новости о письме сотрясут телеэфир еще до того, как я приеду с работы домой.