Этим утром…
— Извините, дальше нельзя. — Двое полицейских загородили ворота, которые вели с парковки на территорию школы. — Здесь произошел несчастный случай.
— Это мой сын, — прошептала Кэрри. — Несчастный случай с моим сыном. — Они с Лиа держали Броуди под локти с двух сторон. Она чувствовала, что ему неприятна собственная беспомощность. — Это его отец. Нам нужно поговорить с директором.
Полицейские переглянулись, сообразили, кто перед ними, и дружно кивнули.
— Идите за мной. — Один из полицейских повел их внутрь желто-серого здания школы.
Джек Рашен, директор, беседовал с двумя учителями. Обычно к этому времени школа уже затихала, но сегодня здесь допоздна обсуждали, как вести себя в столь кризисной ситуации. Учителя замолчали и уставились на Кэрри.
— Мы родители Макса. Нам нужно поговорить с вами.
— Я собирался связаться с вами, миссис Кент, но я не ожидал увидеть вас сегодня, — пробормотал Рашен, встал и зачем-то представился. Он явно не знал, как себя вести.
Кэрри уже ненавидела его. В конце концов, разве это не его вина, что ее сын мертв? Ведь кто-то же должен быть виноват.
— Я хочу знать, что именно произошло сегодня утром.
— Полиция работает над этим, миссис Кент. Это огромная трагедия, но, поверьте…
— Не вижу причин верить хоть одному вашему слову. Мой сын был обычным школьником, а теперь он… он мертв. — У нее вырвалось рыдание.
— Кэрри, хватит. — Голос Броуди почему-то подействовал на нее успокаивающе. Хотя ведь в прежние годы его голос всегда так на нее действовал. — Мы хотим знать, с кем он дружил. Мы хотим пригласить его друзей на похороны.
Воцарилась тишина. Похороны Макса.
Как Броуди может уже думать о похоронах? Она отогнала эту мысль. Не время. Главное сейчас — свидетель. Конечно, директор не скажет, кто был свидетелем преступления, даже если предположить, что это ему известно. Полиция вряд ли будет делиться подобной информацией, а Рашен, скорее всего, хорошо понимает, что разглашение таких сведений будет стоить ему места. Если он уже его не потерял.
Внезапно заговорил один из учителей. Казалось, он лучше контролирует ситуацию, лучше понимает, что в таких случаях следует сказать, пусть даже его слова были банальны.
— Макса все любили. Мне очень жаль.
Молчание. Все любили, подумала Кэрри. Все любили… Он никогда не приводил друзей домой. По крайней мере, она ни разу не видела. А когда они говорили о школе, он не упоминал никаких имен. Никогда не рассказывал о том, кого выберут в футбольную команду, или кто получил выговор, или кто с кем встречается.
— Все любили… — повторила она.
— Так с кем нам связаться? — спросила Лиа, доставая блокнот и ручку из сумки.
Учитель пожал плечами:
— Думаю, многие захотят прийти. Мы повесим объявление. Когда школа снова откроется.
— Назовите хотя бы его ближайшего друга, — сказал Броуди. — Всего одно имя.
Заминка.
— У нас большая школа. Тяжело назвать кого-то одного.
Иными словами, они не знали.
— А учителя? У него был любимый учитель?
От волны боли Кэрри едва устояла на ногах и ухватилась за его рукав.
— Тим Локхарт. Учитель английского, — произнес второй учитель скороговоркой, словно выдавал тайну. — Мы с ним приятели. Он недалеко живет. Дэнби-террас, двадцать четыре.
Директор сердито глянул на подчиненного.
— Я бы посоветовал дождаться сведений от полиции и лишь потом говорить с кем-то из сотрудников школы.
— Разумеется, — согласилась Лиа, пряча блокнот. — Пойдемте, — сказала она Кэрри и Броуди.
Все трое вышли из кабинета. Кэрри медленно брела по нескончаемому школьному коридору, чувствуя себя ученицей, которой директор устроил разнос. Что же она сделала не так, что она сделала не так…
Подростки прибыли с родительницами, которые сейчас курили на улице, переругиваясь с дежурным сержантом и грозя подать в суд. Все как обычно. Матери не пожелали присутствовать на допросе, так что парни сидели в комнате одни. Оба выглядели намного моложе своих лет.
— Сколько вам лет, парни? — спросил Дэннис.
— Тринадцать, — хором ответили они. Прозвучало это как «тринац». Закон они знали, с этим не поспоришь.
— Ну да, а мне тогда двадцать один.
Они пожали плечами. Один начал ковырять прыщ на лбу, волосы у него были грязные. Другой тер глаза.
— Мы арестованы?
— Вы знаете, что нет. Я вам уже это сказал. — Дэннис взглянул на Джесс. Для человека, не покидавшего службу уже восемнадцать часов, выглядела она хорошо. — Мы хотим задать вам несколько вопросов. Надеемся на вашу помощь. Потом можете идти.
Парни обменялись ухмылками.
— Я назову ваши имена. Вам нужно их подтвердить. Просто скажите «да». Блэйк Сэммс и Оуэн Дрисколл.
— Ага, — ответили оба.
— Вы знаете человека по имени Макс Квинелл?
— Без понятия, — ответил Дрисколл. — Может, да, может, нет. — Он усмехнулся, показав желтые зубы.
— Он был убит ножом сегодня утром. — Мастерс взглянул на часы, чтобы удостовериться, что это действительно произошло еще сегодня.
— Ага, — сказал Сэммс. Видно, сообразительностью он не отличался.
— Так вы знаете Макса Квинелла?
— Ну так.
— Вы знаете, кто это сделал?
Пацаны замотали головой.
— Макс был членом банды?
Дрисколл рассмеялся.
— Ага, щас.
— Нет? Почему ты так решил?
— Да без понятия.
Ясно, у Дрисколла все будет «без понятия». Дэннису все это порядком надоело. Такими темпами допрос мог продолжаться бесконечно.
— Так, Оуэн, ты со мной. Блэйк, ты остаешься тут с детективом Бриттон.
Дэннис увел Дрисколла в другую комнату, усадил подростка на стул, сам остался стоять.
— Где ты был сегодня утром между десятью и одиннадцатью?
Дрисколл пожал плечами, нахмурился, посмотрел на потолок.
— В школе.
— Какой был урок?
Парень скривился:
— А я помню? Ну, типа, биология, химия.
— Но ты точно был в школе?
— Ну да. Конечно. Я же послушный. — Он ухмыльнулся. — Спросите Уоррена Лэйна. Он мой кореш.
Дэннис кивнул и, оставив парня с дежурным, вернулся к Сэммсу и задал тот же вопрос.
Сэммс понурил голову.
— Мы с Оуэном прогуляли школу.
— Значит, тебя и Оуэна Дрисколла сегодня утром в школе не было? А что там с этим третьим парнем, Уорреном?
— Ага. Мы тут… зашли в один магазин.
— И провели там все утро?
— Ага.
— Засунь-ка их в камеру на часик, — шепнул Дэннис Джесс и предостерегающе сжал ее руку, увидев, что она приготовилась возразить.
Джесс промолчала.
Осень 2008 года
Он не мог точно сказать, сколько времени они лежали на кровати. Час, два, четыре, десять? А может, всего минуту? Но этого хватило, чтобы перед мысленным взором пронеслось все его детство. Лежать рядом с ней было очень приятно. Может, он влюблен?
Макс смотрел в испещренный пятнами потолок спальни и вспоминал. Каждая из полустертых картинок была так драгоценна, будто сделана из тончайшего хрусталя или чистейшего шелка.
У него тогда были другие родители. Отец — моложе. Моложе по той силе, которая позволяла ему с легкостью поднять Макса под самый потолок. Он любил, когда отец щекотал его, а потом перекидывал через плечо и нес в сад играть в футбол.
А теперь — теперь его сильные руки в основном держали сигареты или ощупывали стену на пути в ванную или кухню. Еще, если Макс приходил к отцу на работу, он видел, как отец бешено жестикулировал этими руками, споря с коллегами или Фионой.
Вспомнить, какой была в те дни мать, было сложнее. Возможно, потому, что из них двоих она изменилась больше, хотя это ведь отец ослеп.
Он никогда не думал, что ее руки дают чувство защищенности, или могут развеселить его, или испугать. Она никогда его не шлепала, но нельзя сказать, чтобы она часто обнимала его, или играла с ним, или… Она кормила, купала и одевала его. Давала ему все необходимое. Конечно, она им не пренебрегала, этого бы никто не мог сказать. Их дом был уютным и гостеприимным, мать была радушной и веселой хозяйкой, у нее все шло по заведенному порядку.
— А у тебя дома бывают… ну, ссоры? — спросил Макс. Руке, которая все еще лежала на колене Дэйны, стало жарко.
Она рассмеялась.
— Спроси лучше, когда их не бывает. Да такого времени просто нет. Разве что когда Кев напивается и засыпает, а мама уходит играть в бинго. Тогда мы с Лорелл играем или я ей читаю. Вот это настоящий покой.
— Знаешь, покоя тоже может быть слишком много. Когда все…
— Слишком хорошо? — закончила она.
— Нет… даже не хорошо. — Макс задумался. — Слишком идеально.
Дэйна удивленно хмыкнула. Она не понимала, о чем он говорит. А он говорил о матери. О своей идеальной матери.
Он поклялся, что никогда их не познакомит.
— Мне нужно идти. — Дэйна села.
Рука Макса соскользнула с ее колена. Пальцы покалывало, тепло волнами поднималось к груди. Макс подумал о том, что сейчас, рядом с ней, он пережил пусть и короткий, но по-настоящему идеальный момент.
Макс не захотел оставаться в квартире отца. К счастью, на обратной дороге они не встретили тех подростков, а Дэйна ничего не сказала о дыре, в которой живет его отец. Возможно, у нее дома было не лучше. Макс сознавал, что, приглашая сюда Дэйну, он брал на себя ответственность за ее безопасность. Если они еще когда-нибудь здесь окажутся, он обязан показать, что он настоящий мужчина. Да, в следующий раз он будет готов.
Выйдя за пределы Вестмаунта, они расстались. Дэйна пошла по направлению к школе, неподалеку от которой жила, а Макс сказал, что встречается с друзьями. Вот только никаких друзей у него не было. Просто он не хотел, чтобы она знала, куда он направляется. А направлялся он домой, в Хэмпстед. В дом стоимостью восемь миллионов фунтов.
Макс быстро шагал, сунув руки в карманы и не отрывая взгляда от носков кроссовок. В Дэннингеме, его прошлой школе, все отлично знали, кто его мать: шоу Кэрри Кент смотрели миллионы, о ней регулярно писали глянцевые журналы. Она была знаменита, как Опра, и одиозна, как Джерри Спрингер. С другой стороны, родители прочих учеников Дэннингема были миллионерами, лордами, иностранными принцами. Если бы его мать не была знаменитой, он все равно выделялся бы — но тогда уже своей обычностью.