Современный детектив. Большая антология. Книга 12 — страница 3 из 1682

Вторник, 24 мая

В изучении болезней совершен такой большой прогресс, что становится все труднее найти абсолютно здорового человека.

Олдос Хаксли

14

За прошедшую ночь Хелен не сомкнула глаз. В состоянии полудремы, страха, сомнений и упреков себе самой у нее в голове постоянно крутились одни и те же мысли.

Пусть это и звучит абсолютно неправдоподобно, но Франк действительно мог подарить Анне Ленер то кольцо. У ее мужа была связь с ее клиенткой? Если да, с каких пор они вместе и зачем Анна вообще пришла к ней? Возможно, Анну похитил один из ее бывших дружков с целью отомстить Франку. Возможно, преступник даже клиент Хелен.

Чем больше она об этом думала, тем сильнее росло ее недоверие к Франку. Она не может рассказать ему о похищении. Не только кольцо с гравировкой вызывало у нее подозрение, но и выписка по счету кредитной карты, презервативы в его сумке и ключ от чужой квартиры. Возможно, у него были и другие тайны, о которых она не имела ни малейшего понятия. Кроме того, она боялась за жизнь Анны. Неверное решение — и шантажист продолжит калечить ее клиентку.

Как только Хелен под утро наконец заснула, прозвенел будильник. С огромным удовольствием она повалялась бы в постели, но Дасти хотел есть… а ей самой была необходима чашка крепкого кофе и хороший план, как пережить этот день.

За завтраком практически не говорили. Франк был напряжен, как никогда. Таким Хелен его не знала. Он постоянно смотрел на часы, безуспешно звонил и писал имейлы на своем «блекберри». Когда Хелен спросила, нет ли у него проблем, Франк сослался на сложное судебное дело. Пустые отговорки! Интуиция подсказывала Хелен, что он лжет. За свою карьеру он разрешил десятки сложных дел и всегда умело разделял работу и личную жизнь. Его что-то тяготило, и, похоже, Хелен знала причину.

— Ты сегодня целый день в бюро? — спросила она, когда Франк подошел к ней с папкой под мышкой и ключом от автомобиля в руке.

— К сожалению, наверняка допоздна. — Он поцеловал ее в щеку. — Если у тебя будет время, позаботься, пожалуйста, о вечеринке.

— Конечно. — Хелен постаралась улыбнуться. — Но мне тоже предстоит непростой день. Сеанс со сложной пациенткой, Анной Ленер, а после еще пять встреч и…

— Анна Ленер придет сегодня? — перебил ее Франк и побледнел. — Ты вчера меня о ней спрашивала, — добавил он уже без интереса, как будто хотел скрыть свою поспешную реакцию.

У тебя не получилось.

— Да. Мне показалось, — ответила она, — что ты ее знаешь.

Франк помотал головой.

— До вечера. — И исчез за дверью.

В следующий момент хлопнула дверца автомобиля — через секунду «ламборгини» промчался мимо лужайки перед домом. Хелен вышла на террасу и увидела, как машина Франка исчезла вдали. Вообще-то это совсем не его машина. Она купила ему «ламборгини» на наследство, оставленное родителями. Бумаги были оформлены на ее имя, но он ездил на машине. Хелен полностью устраивала ее маленькая «тойота».

Дасти прижимался к ее ногам и терся о голые икры.

— Ладно, ладно, малыш. Пойдем заберем почту.

Она в кроссовках побежала по лужайке. Утренняя роса блестела на солнце, которое висело над горами. Вчерашний запах навоза рассеялся. Хелен подошла к почтовому ящику. Лесная дорожка, ведущая мимо теплиц и заброшенной мельницы в сосновый лес, была безлюдна. На высоковольтных проводах ворковали несколько голубей.

Хелен достала почту из почтового ящика. Дасти бросился на спину и валялся на лужайке.

— Да, давай хорошенько испачкайся, чтобы мне снова пришлось убирать весь дом! — Она присела и пощекотала ему живот. Дасти издал гортанное «вуфф».

Тут ее взгляд упал на почтовый ящик. Там лежали рекламные брошюры и «Ди Прессе». И еще белая коробочка. Хелен стало не по себе. Неужели снова? Она поднялась, достала из кармана джинсов носовой платок и, обхватив им коробку, вытащила ее из ящика.

Дасти подскочил и, виляя хвостом, подбежал к Хелен и нетерпеливо запрыгал вокруг нее.

— Фу! — крикнула она ему.

И в этот раз на крышке было написано «Фрау доктор Хелен Бергер».

Все тем же носовым платком она осторожно приподняла крышку. Небольшой щели было достаточно, чтобы распознать, что на красном войлоке лежит человеческий большой палец. У Хелен закружилась голова. Дрожащими руками она закрыла коробку. Почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Этот кошмар когда-нибудь закончится?

Хотя сумасшедший грозил, что сделает с Анной Ленер ужасные вещи, если Хелен откажется играть по его правилам, она все-таки должна сообщить Бену Колеру. Иначе на ее совести будет убийство.

Хелен вздрогнула, когда зазвонил ее сотовый телефон, лежащий в пятнадцати метрах на садовом столике. Она не двинулась с места, стояла как парализованная. Дасти с тявканьем понесся по лужайке, потом развернулся и побежал к ней обратно.

Наконец телефон затих. Хелен глубоко вздохнула, взяла почту и пошла в дом. Положила коробку с носовым платком в морозильник, где все еще лежал другой палец, завернутый в пластиковую пленку. Коробочка с кольцом Анны Ленер стояла за книгами на полке. Хелен должна прекратить эту игру в прятки, иначе сойдет с ума.

Она села на террасе — хотя солнечные лучи грели лицо, ее знобило. «Пропущенный вызов — неизвестный номер» стояло на дисплее телефона.

Он попытается снова. В тот же момент раздался звонок. Хелен вздрогнула от пронзительного звука. Ледяными пальцами поднесла к уху телефон.

— Алло?

Она узнала его по шумному дыханию.

— Доброе утро, фрау доктор.

Она ненавидела этот искаженный электронный голос.

— Кого я похитил и почему? У вас осталось чуть больше двадцати четырех часов, чтобы выяснить это.

— Вы похитили Анну Ленер, — выдавила Хелен.

Он помолчал. Наконец произнес:

— Неправильный ответ.

Слова ошарашили Хелен. Как он мог такое утверждать? Это правильный ответ! Она видела кольцо на руке Анны.

— Я хочу с ней поговорить, — потребовала Хелен.

— Нет.

— Вы обещали! — крикнула она в трубку. — Вы сказали, что позволите поговорить с ней, когда она придет в себя.

Сердце Хелен бешено колотилось. Она услышала шорох, потом шаги, скрип двери и шум открывающегося люка. Снова шаги. Хелен прижала трубку к уху, чтобы не упустить ни одного звука. Ей показалось, что она слышит женские стоны. Ужасный треск клейкой ленты заставил ее отпрянуть от телефона.

Неожиданно она услышала отчаянный крик женщины:

— Помогите мне! Меня держат в заключении! Я…

Голос смолк. Люк закрылся. Послышались гулкие шаги по коридору.

Хелен была сбита с толку. Слова женщины не шли у нее из головы. Прежде всего по одной причине: это был голос Анны Ленер! Той женщины, которая уже полгода приходила к ней на психотерапию.

— Эту женщину зовут Анна Ленер! — повторила она.

— Нет. У вас есть время до завтра, — сказал похититель. — Назовете правильный ответ, и женщина останется в живых, — если нет или если вы расскажете кому-нибудь о нашей игре, она умрет.

— Это ваши правила игры?

— Да. До завтра…

— Стойте! Подождите… — Хелен прислушалась. Он еще не положил трубку. Хелен встала и прошла в дом. — Я прошу вас пока не отключаться и послушать, чтобы вы знали, что я не нарушаю ваши правила.

Она остановилась перед гардеробом в прихожей. Рядом с настольным календарем на комоде стоял стационарный телефон, который она все еще не сняла с регистрации, потому что Франк подключил к нему модем для Интернета.

— Оставайтесь на линии и слушайте. — Хелен положила сотовый рядом с календарем и подняла трубку стационарного телефона. Ее сердце стучало уже где-то в горле. Она набрала номер участка Бена Колера. По какой-то причине она все еще помнила его наизусть спустя столько лет.

После трех гудков ответил женский голос.

Ледяные пальцы Хелен были мокрые от пота.

— Я хочу поговорить с инспектором Беном Колером.

— К сожалению, он еще не приехал в участок. А кто его спрашивает?

— Хелен Бергер.

Она слышала, как женщина что-то записывала.

— По личному вопросу или я могу соединить вас с его коллегой?

Многие из коллег Бена знали ее еще с тех пор, когда она составляла психологические портреты преступников для отдела по расследованию убийств. Большинству наверняка неприятно вспоминать случай Винклера. Поэтому они отреагируют на звонок Хелен холодно.

— Соедините, пожалуйста.

Хелен ждала. Наконец ответил мужчина. Она узнала голос Оливера Брандштеттера и с облегчением вздохнула. Раньше он, как и Бен, работал в спецподразделении «Вега», а позднее стал его напарником в отделе по расследованию убийств при Федеральном уголовном ведомстве Вены. Вероятно, сейчас он тоже главный инспектор. Оливер был родом из Каринтии и большой циник, тем не менее после дела Винклера он единственный всегда относился к ней порядочно и дружелюбно.

— Привет, Оливер, это Хелен.

— Привет, милая. Что я могу для тебя сделать?

— Одна моя клиентка не пришла вчера на сеанс психотерапии. Ее зовут Анна Ленер. Я переживаю, потому что не могу дозвониться до нее ни на сотовый, ни на домашний телефон.

Она надеялась, что похититель по сотовому внимательно слушает, потому что она играла по его правилам. Раз он утверждал, что Анна Ленер неправильное имя, то его жертва вне опасности. Кроме того, Хелен ни единым словом не обмолвилась об игре сумасшедшего.

— Анна Ленер, — повторил Оливер. — Минутку…

Хелен помассировала виски. Она не знала, чего этим добьется. Наверняка ей сейчас заявят, что человек должен числиться пропавшим без вести сорок восемь часов, прежде чем к поискам подключится уголовная полиция. Проклятье! Нужно было сказать Оливеру, что она уже два дня не может связаться с Анной.

Тут он снова ответил:

— Мы уже знаем. Нам заявили о ее исчезновении.

У Хелен перехватило дыхание.

— Правда?

— В ее квартире были обнаружены следы взлома — женщину разыскивают со вчерашнего вечера. Ты что-то об этом знаешь?

— Нет, — поспешила ответить Хелен. У нее камень с сердца упал. Уголовная полиция уже занимается этим случаем. Только сотрудники не знают, что у Анны отрезаны два пальца, а завтра утром она умрет, если она, Хелен, не угадает причину ее похищения.

— Ты все равно должна прийти в участок для дачи показаний, — посоветовал Оливер.

Хелен покосилась на свой сотовый телефон. Связь с похитителем не прервалась.

— Сегодня у меня назначены встречи с клиентами. Давай завтра, — предложила она.

— Хорошо. Но приходи не к нам, а к коллегам из отдела розыска. Ты знаешь, где они сидят. — Оливер повесил трубку.

Хелен тоже положила трубку. Схватила мобильный телефон.

— Слышите! Я не заявила о пропаже этой женщ…

Связь оборвалась.

После того как Хелен загрузила посуду после завтрака в посудомоечную машину, зазвонил домашний телефон. На дисплее она увидела номер Бена. Она глубоко вздохнула и взяла трубку:

— Хелен Бергер.

— Привет, Хелен, — сказал он.

Она не слышала его голос уже три года. Но хватило двух слов — и Хелен уже видела Бена перед собой. Высокий, широкоплечий, с короткими светлыми волосами, зеленовато-голубыми глазами и татуировкой на предплечье. Гриф с выпущенными когтями — символ спецподразделения «Вега».

— Ты звонила мне в участок.

— Я волнуюсь за Анну Ленер. Это клиентка, до которой я со вчерашнего дня не могу дозвониться.

— Оливер тебе уже рассказал, что, по всей вероятности, ее похитили из собственной квартиры. Не переживай, мы найдем ее. — Он сделал паузу. — У тебя есть какие-нибудь идеи, кто может за этим стоять?

Если бы я только знала!

— Нет, к сожалению. Кто заявил об ее исчезновении?

— Мы получили анонимный звонок. На голосовой почте Анны Ленер включается странное сообщение, что она в настоящий момент недоступна.

Я знаю. Это тот парень. Найди его! Он уже отрезал ей два пальца.

— Хелен? Все в порядке?

— Да, спасибо. — Она откашлялась. — Как у тебя дела?

— Ты спрашиваешь это спустя три года? — ответил полицейский. Неожиданно его голос прозвучал подавленно. — Как у тебя дела?

— Я замужем.

— Знаю, за прокурором Бергером. Тошнотворный тип, если хочешь знать мое мнение. Он пригласил меня на свой день рождения завтра.

— Тогда почему ты согласился прийти, если считаешь его таким отвратительным?

— Потому что хочу увидеть тебя.

Хелен закусила губу. О, пожалуйста, не делай со мной этого.

— Не понимаю, как ты могла выйти замуж за Бергера, — вырвалось у него в следующий момент.

Хелен резко вдохнула. Как это похоже на Бена! Только возникает немного доверительности, как он тут же разрушает это чувство.

— Даже если тебя тошнит от Франка, он единственный помог мне тогда. — Она не хотела, чтобы это прозвучало как упрек. Кроме того, она не собиралась извиняться перед Беном за свой брак с Франком.

— Знаю, ситуация была отвратительная, — согласился он. — Как только в игре появляются чужие интересы, начинается грязь. Но ты это знала. Это была твоя работа — составлять психологические портреты преступников.

— Поэтому я и ушла.

— Знаю. Как идут дела в частной практике?

— Спасибо, хорошо. — За исключением контакта с чокнутым похитителем.

— Я слышал, ты написала книгу.

— Да, два года назад, по моей специальности.

— Насилие и диссоциативные нарушения личности у детей и подростков.

— Правильно. — Надо же, он это помнит! — Сейчас делаю правку для окончательной редакции второй книги. — Но работа над этой темой не могла сгладить воспоминания о Фло.

Неожиданно по ее щекам побежали слезы.

— Я каждый день думаю о Фло, о его огромных глазах, плюшевом мишке, которого он постоянно переворачивал и рычал с ним наперебой…

— Хелен, пожалуйста, прекрати!

Она вытерла слезы.

— Ты когда-нибудь думал, почему Винклер так поступил с нами?

— Каждый чертов день, — ответил Бен. — Хочешь услышать мое мнение? Он был слишком уверен в себе. Не думал, что ты сможешь его уличить. Он хотел отомстить тебе. Поэтому выбрал моего сына.

Спазмы в желудке говорили ей, что Бен прав.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Я не это имел в виду. У меня много дел, увидимся завтра вечером, ладно?

— Спасибо. — Она положила трубку.

Еще двадцать четыре часа, вспомнила Хелен. Она продвинулась на шаг вперед. Теперь знала причину нервозности и напряженности Франка. Наверняка это он тот аноним, который сообщил в полицию о пропаже Анны Ленер.

Хелен посмотрела на часы. Начало девятого. Через час придет первый клиент. До того момента у нее есть время что-нибудь предпринять. Она хотела еще раз обыскать кабинет Франка, но на этот раз тщательнее.

15

Вчера поздно вечером Сабина ликвидировала в своем кабинете беспорядок, который устроил Снейдер в поисках кассеты. Потом переночевала в квартире сестры. Втиснувшись между Керстин, Конни и Фионой в большой двуспальной кровати и приняв легкое снотворное, она наконец заснула на пару часов.

В восемь утра они с Моникой пекли блины. Пока девочки управлялись с мармеладом, сиропом и шоколадным кремом, Сабина разговаривала по телефону с Габриелем Церни, Доктором Глазом, бывшим мужем сестры. Хороших новостей не было. Ее отец уже сутки находился в камере предварительного заключения. В лучшем случае ему грозило обвинение в даче ложных показаний. В худшем — пособничество в убийстве, если не обвинение в самом убийстве.

Сабина выпила еще чашку кофе, потом отвезла девочек в школу и детский сад и затем поехала в полицейский участок. Началась дневная служба, которая тянулась и никак не заканчивалась.

В кабинете она включила компьютер и посмотрела задания на сегодня. Поговорив по телефону с Колоновичем — он хотел направить ее и Симона на автозаправку, на которую был совершен налет, — она услышала стук в дверь. За матовым стеклом маячил силуэт кого-то худого и лысого. От одного взгляда у Сабины сжался желудок. Не успела она сказать «Войдите», как Снейдер оказался в кабинете. Он закрыл дверь и подошел к письменному столу. Под мышкой торчала книга о Штрувельпетере. Он подтянул штанину, стараясь не повредить отглаженную складку, и фамильярно присел одним боком на край стола.

Снейдер выглядел неважно — по-другому, видимо, и не бывает, — но сегодня он, по крайней мере, казался здоровее, чем вчера. Уже не такой бледный. После полуночи Симон отвез его в «Меркур» в Старом городе[11]. Либо там удобные кровати, либо же Снейдер всю ночь крутил свои акупунктурные иголки. Его щеки даже слегка порозовели.

— Вы говорили с моим начальником? — спросила Сабина, так как не дождалась от него ни слова.

— О «Дедале», распечатанном протоколе результатов вскрытия и кассете, украденной из моего диктофона?

Теперь промолчала Сабина.

Снейдер снисходительно улыбнулся и прищелкнул языком:

— Я понятия не имею, о чем вы говорите.

Он что, разыгрывает ее? Судя по застывшему выражению лица, Снейдер не шутил.

Он положил книгу на стол.

— Вы купили ее в «Гаитале»?

— Конечно, я ее купила! — Что за глупый вопрос.

Он медленно кивнул.

— Я хотел бы поговорить с вами об этом деле.

Сейчас вдруг? Невероятно!

— Я добивалась этого вчера весь день! — воскликнула она. — К сожалению, сейчас мне нужно отправляться на одну автозаправку на Среднем кольце. Там недавно было совершено нападение.

— Нападение, как интересно!

Как же она ненавидела этот его ироничный тон!

— Не все занимаются такими важными делами, как вы, — буркнула она.

— Верно, — вздохнул Снейдер. — Знать меня значит любить меня[12].

Сабина встала.

— Присядьте, нам нужно поговорить.

— Сейчас?

— Когда, если не сейчас? — Он остался сидеть на столе и ждал, пока она снова опустится на стул. — Из соображений безопасности БКА скрывало от общественности детали обоих убийств в Кельне и Лейпциге. Это моя идея.

Сабина вопросительно посмотрела на него, но ничего не сказала.

— Во-первых, чтобы не вдохновлять подражателей на совершение похожих убийств в надежде переложить вину на первоначального преступника и уйти от наказания. Во-вторых, мы хотели усыпить бдительность самонадеянного убийцы, чтобы тот потерял осторожность и допустил первую ошибку. Но пока что он не оказал нам такой любезности.

— Почему вы мне это рассказываете, после того как вчера весь день унижали меня?

Он постучал пальцем по книге с картинками.

— Я не знал этой книги. — Неожиданно Снейдер заговорил необычно доверительным тоном, какого Сабина прежде от него не слышала. — Дети в Нидерландах растут на другой литературе. — Потом указал на Сабину. — Не знаю, как вам это удалось, Белочка, но ваша подсказка оказалась абсолютно правильной. Похоже на то, что убийства в Лейпциге, Кельне и Мюнхене — это воспроизведенные сцены из этой книги. Жуткие рассказы о злом Фридрихе, сгоревшей Паулинхен и черных мальчуганах — что продвигает меня на шаг вперед.

— Вас? Я думала, БКА не подключалось к этому делу и не уполномочено вести расследование.

— Так и есть.

Сабина откинулась на стуле.

— Вы меня заинтриговали.

Снейдер поднялся и прошелся по комнате. Перед окном он остановился, оперся руками о подоконник, сначала рассматривал вьюнки, потом взглянул на церковь.

— То, что вы говорите, правильно. ЛКА в земле Северный Рейн — Вестфалия расследует убийство в Кельне, а ЛКА Саксонии — в Лейпциге. Но оба убийства начались с похищения — как и в случае с вашей матерью. При захвате заложников и шантаже подключают экспертов-переговорщиков и консультантов БКА. Оба похищения закончились убийством, поэтому теперь в игру включаюсь я. За год я анализирую около тридцати преступлений.

— Я впечатлена, — усмехнулась Сабина.

— Это и не обязательно, — парировал он. — Уже при осмотре мест преступления я знал, что последуют другие убийства и что нас ожидает нечто ужасное. В настоящий момент вы видим только верхушку айсберга. Так что я выполняю свою работу. Я составляю заключение по обоим убийствам и называю исследование этих случаев «Загадка на 48 часов». Убийца сталкивает двух близких друг другу людей. Если в течение сорока восьми часов вы догадаетесь, почему тот или другой человек был похищен, он останется в живых. Если нет — умрет.

— Это доказывает, что мой отец невиновен! — раздраженно воскликнула она.

— Постойте, не так быстро! Это также может доказывать, что благодаря доступу к «Дедалу» вы знали об аналитике подобных случаев, рассказали об этом отцу, и тот убил бывшую жену по этой схеме.

Сабина почти задохнулась.

— Вы же сами в это не верите!

Он вздохнул.

— Что я думаю по этому поводу, не важно. Прокурор взял этот случай под личный контроль. Могу вам только сказать, что ЛКА ведет расследование и в отношении вас.

Сабина подскочила на стуле:

— В отношении меня?!

— Успокойтесь. Пока это расследование группки дилетантов. Сейчас коллеги допрашивают семь человек, но убийцы среди них нет. В настоящий момент правая рука не знает, что делает левая. Так что у нас есть как минимум двенадцать часов, чтобы поломать голову.

У нас? Он сказал «у нас». Сабина глубоко выдохнула.

— Давайте продолжим.

Снейдер отвернулся от окна и пересек комнату.

— Женщина в Кельне была похищена шестого апреля и убита в тот же день. Женщину из Лейпцига похитили двадцатого апреля и сожгли только через сорок восемь часов. Таким образом, мы знаем, что преступник наблюдает за своей телефонной жертвой. Как только та сообщает в полицию, как в Кельне, похищенная женщина тут же умирает.

У Сабины в голове крутилось множество мыслей, связанных с ее отцом. Машинально она схватилась за медальон в форме сердечка.

— Это значит…

— …что ваша мама умерла бы немедленно, обратись ваш отец в полицию. — Снейдер словно прочитал ее мысли.

У Сабины словно гора с плеч упала. Как будто в груди развязали тугой узел. Она с облегчением вздохнула. Только сейчас Сабина поняла, что подсознательно винила отца в смерти матери. На самом деле он продлил ей жизнь на сорок восемь часов — даже если в конце она все равно погибла от рук убийцы.

— Почему вы пришли ко мне в кабинет?

Снейдер прислонился к шкафу с папками.

— Уже несколько недель я жду третьего случая, — сказал он. — На каждом месте преступления остаются дополнительные следы, появляются новые спекуляции. Чего же добивается убийца своим «художеством»? — Взгляд Снейдера упал на книгу «Штрувельпетер». — Откройте ее, — попросил он.

Сабина раскрыла книгу. Под обложкой лежала стопка фотографий с мест преступлений. На первом фото — труп женщины лет тридцати пяти. Из-за крови сложно было сказать, какого цвета у нее волосы. Во рту у Сабины пересохло. Она уже столько лет работала в оперативном отделе, но такого еще не видела. Обнаженная женщина была прикована железными кольцами за запястья и щиколотки к полу. Во рту кляп из собачьего поводка. На заднем плане виднелась кирпичная стена серо-бежевого цвета и арки пустого склепа. Сабине показалось, что она узнала средневековый подвал сакристии, который Снейдер упоминал на аудиопленке. На следующем фото та же самая женщина лежала под голубой лампой на столе патологоанатома. Сабина отпрянула от ужаса и на секунду закрыла глаза, но уже успела слишком много увидеть.

— Питбультерьеры не много оставили от нее, — пояснил Снейдер. — Убийца сначала порезал жертве руки и ноги лезвием, чтобы запах крови пробудил в голодных животных охотничий инстинкт.

Тот же самый извращенец убил и ее мать, пришло в голову Сабине.

— Женщина была еще жива?

— «Лилася кровь, а Фридрих выл», — процитировал Снейдер строчку из книги. — Злой парень убивал птиц, мучил животных и избивал жену, пока его наконец не укусила за ногу собака — так говорится в истории. — Он сделал паузу. — Да, она была еще жива. Но судмедэксперт считает, что глубокий укус в сонную артерию убил женщину в самом начале. Полагаю, это не совсем удовлетворило Штрувельпетера. Он надеялся, что действие по этому сценарию продлится чуть дольше.

Снейдер назвал убийцу Штрувельпетер. От мысли, что герой детской книги может быть связан с этими убийствами, у Сабины по спине побежали мурашки.

— Ее зовут Вальтрауд Нессельбергер. Кстати, она не была учительницей, а работала у прокурора, составляла завещания и договоры дарения. Вы знали эту женщину? Все-таки несколько лет жили в Кельне.

Сабина помотала головой. Она заставила себя посмотреть на следующую фотографию: жестяное корыто с обгоревшим до углей трупом. Одежда женщины была аккуратно сложена рядом. На блузе лежала золотая цепочка с крестиком. Но убийца не просто бросил цепочку, а сложил ее в форме сердца, словно хотел выразить своим поступком что-то прекрасное, эстетичное. На заднем плане другого панорамного снимка виднелся нижний край огромного, метра два диаметром, колокола. Под ним навален строительный мусор и мешки с цементом. За разбитыми окнами стропильной фермы серело небо.

— Эльфрида Никич, пятьдесят восемь лет, бывшая школьная учительница из Лейпцига. Ее смогли идентифицировать только по челюсти и медицинской карте, сохранившейся у стоматолога, который устанавливал ей имплант.

Гнетущее чувство сдавило грудную клетку Сабины. Так же подействовали бы на нее эти фотографии, если бы за этими ужасами не скрывался убийца ее матери? Наверное, нет. Но смерть ее матери продолжила страшную серию убийств, которые совершал этот сумасшедший. И сейчас Сабина мучалась вместе с каждой жертвой, словно знала их лично.

Несмотря на ужасные мысли, от нее не ускользнула одна деталь.

— Нессельбергер, Никич и Немез… — повторила она. — Все имена начинаются на Н.

— И два даже на Не, если быть точным. Но вряд ли это что-либо значит, — отмахнулся Снейдер от ее предположения. — В детской книжке Паулинхен осталась дома одна и играла со спичками, пока огонь не перекинулся на платье, фартук и волосы. В реальности все произошло иначе. Штрувельпетер приковал женщину к жестяному корыту, облил бензином и дважды поджигал ее после смерти. Окна открыть не смог, поэтому недолго думая выбил стекла, чтобы обеспечить необходимый приток воздуха.

Сабина еще раз посмотрела на панорамный снимок стропильной фермы. Чудо, что деревянная конструкция не загорелась.

— Откуда это жестяное корыто?

— От строителей, они замешивали в нем бетон. Башня находилась на реставрации, — пояснил Снейдер. — Эта смерть должна была уже сильнее удовлетворить Штрувельпетера. Наверняка крики женщины и ее мольбы о помощи стояли у него в ушах еще долго после того, как канистра с бензином опустела.

— И никто не заметил огонь или дым?

— Не в четыре утра.

Сабина уставилась на фотографию. Невольно подумала о своей матери, прикованной к огромному церковному органу.

— Этих женщин убили, как скот.

Снейдер кивнул:

— Убийства с особой жестокостью. — «Горит рука, коса, нога и на головке волоса; сгорела бедная она, зола осталась лишь одна», — пробормотал он, задумчиво переплел пальцы рук и поднес к губам.

Сабина знала стишки из книги наизусть. Она достаточно часто слышала их в детстве.

Снейдер указал на следующие фотографии, которые лежали изображением вниз.

— Вы готовы к третьему убийству?

Вряд ли это когда-то случится. Сабина сжала кулаки.

— Вы сами только что сказали: если не сейчас, то когда?

— Вы быстро учитесь.

Сабина перевернула снимки и увидела лицо своей матери. Все вокруг закружилось. Открытые глаза, заклеенные ноздри, широко раскрытый рот. Сабина вцепилась в спинку стула.

— В ее трахею на пять сантиметров были воткнуты медицинский воздуховод и интубационная трубка. Благодаря им ваша мать продолжала жить. Но Штрувельпетер влил ей через воронку два литра чернил. Утомительно и кропотливо он собрал содержимое около семидесяти пузырьков. Экспертиза показала: чернила марки «Пеликан», цвет бриллиантово-черный. Продаются в любом канцелярском магазине, пузырек объемом тридцать миллилитров за четыре евро.

Он помолчал, словно хотел, чтобы она прочувствовала его слова.

— Как вы догадались о книге? Из-за соленого кренделя в руке мальчика, которого старик Николас окунает в чернила?

«Схватил негодных тех детей, того за волосы, а двух в охапку, и в чернила бух!» — вспомнился ей самой стишок из детской книжки. В той истории чародей Николас окунает трех мальчишек в жбан с чернилами, потому что они смеялись и издевались над черным как уголь арапом.

— Ваша мама плохо относилась к темнокожим ученикам? — поинтересовался Снейдер.

— Никогда. — Сабина помотала головой. — Но мама никогда не стала бы добровольно есть крендели. Если бы она захлебнулась растительным маслом или гнилыми сточными водами, мне никогда бы не пришло в голову, что убийца инсценировал стишок из детской книжки. Почему он так жестоко поступил? Его возбуждают боль и страдания других?

Снейдер покачал головой:

— Вряд ли. Он не сексуальный маньяк. Ничто на это не указывает. Ему, самое большее, тридцать лет, он одинок, интроверт, возможно, все еще живет у мамы в пригороде Кельна, где и выбрал свою первую жертву, и — самое важное — он ненавидит женщин.

Сабина отложила фотографию.

— Его что, обманула подружка? Унизила? Бросила?

— Если мы считаем, что у него психологическая травма, то нужно искать причину в раннем детстве — задолго до того, как у него появилась первая подружка. Вероятнее всего, дело в строгом воспитании.

— Эти убийства нельзя связывать с тяжелым детством, — возразила она. — Иначе получится, что у нас по улицам бегают одни сумасшедшие киллеры.

— Активная интроекция, — сказал Снейдер, словно это все объясняло. Он снова сел на стол. — Существует два способа преодолеть последствия детской травмы. Человек или годами изводит и убеждает себя, что родители правильно делали, жестоко наказывая его, потому что он так плохо себя вел. Или же воспитание становится сутью самого человека, он перенимает привычки избивавших и мучивших его родителей и сам это практикует.

— Вряд ли мать этого мерзавца поджигала, кусала или заставляла его пить чернила. — Сабина подняла глаза к потолку, чтобы справиться с набежавшими слезами. — Для меня это слишком абстрактно.

— Понимаю. Да и как постигнуть ход мыслей больного мозга, не будучи самому сумасшедшим?

Сабина посмотрела в окно. За башнями собора поднималось солнце. Открылась дверь кабинета. В проеме стоял Симон с тяжелой сумкой через плечо. Он с удивлением уставился на Снейдера.

— Вы здесь? Растения думать не мешают?

Снейдер бросил на него ледяной взгляд.

— Нет. Но из-за вашего присутствия мне не хватает кислорода.

«Мне тоже», — подумала Сабина. Я видела тебя вчера с женой и обоими детьми!

— Нет проблем, сейчас уйду. Бина, заправка ждет нас. Снейдер указал наверх.

— Вы поставили мне чайник ванильного чая?

— Вы сами можете его принести. Я должен уехать.

— Никогда этого не делал и начинать не собираюсь. — Снейдер взглянул на свои тонкие часы Swatch. — Нам нужно еще пять минут, чтобы закончить разговор. А вы сделайте что-нибудь полезное в это время, заварите чай… а сейчас исчезните!

Симон закатил глаза и закрыл дверь. Снейдер обернулся к Сабине, словно их и не прерывали.

— Наш преступник с невероятной ловкостью получает контроль над своими жертвами.

Он придвинул стул, оседлал его и оперся руками на спинку. Эта непринужденная поза не шла ему, но в настоящий момент он, видимо, не заботился об имидже.

Посмотрел на Сабину через стол.

— Он нанесет удар только тогда, когда будет уверен, что одержит верх. Поэтому ищет слабое место жертвы. Он не знает раскаяния. Обычная совесть могла бы остановить его. Но для нашего убийцы не существует границ, ни пространственных, ни временных. Он чувствует себя непобедимым.

Непобедимым! Сабина подумала о пузырьке с чернилами, который ее отец нашел под дверью своей квартиры.

— Своим телефонным жертвам он тоже делал подарки?

Снейдер кивнул.

— Только это не подарки… а подсказки. В Лейпциге — обожженная прядь волос. В Кельне — черный кожаный собачий ошейник с именем Гретхен.

В книге так звали сестру злого Фридриха, вспомнила Сабина. Но это Снейдер наверняка уже выяснил.

— Речь идет о власти и контроле, — повторил Снейдер. — Хотя убийца дает своим жертвам сорок восемь часов, он наслаждается триумфом: ведь он всегда на шаг впереди.

— Он знает, что ни одна из подкинутых нам подсказок не сможет разоблачить его или навредить, — спонтанно пришло Сабине в голову.

— Правильно. Он гордится тем, что хитрее следователей. Его возбуждает риск быть пойманным. Нарциссизм — вот его ахиллесова пята. — Снейдер поймал взгляд Сабины. — Туда нам и нужно целиться!

Нам. Снова.

— Почему вы рассказываете мне все это? — спросила она.

— Потому что вы умнее своих коллег. И даже типов из ЛКА, которые вцепились в вашего отца, словно он опасный преступник. Мне было достаточно взглянуть ему в лицо, чтобы понять, что он не мог никого убить.

Сабине на глаза навернулись слезы.

— Тогда помогите ему!

— Так я этим и занимаюсь! По-вашему, зачем я здесь и выкладываю вам все факты дела?

Она вытерла щеки.

— Как я могу помочь?

— Это вы мне скажите!

Господи, откуда ей взять вот так сразу хоть какую-нибудь полезную мысль? Ее мозг блокирован. С тех пор как Сабина прочитала протокол вскрытия, она спрашивала себя, почему убийца сделал это именно с ее матерью. Она засунула фотографии с мест преступления обратно в книгу.

— Этот психопат выбирает в жертвы любых женщин или каких-то определенных, которые соответствуют его историям?

Снейдер снова посмотрел на наручные часы.

— Не думаю, что это случайные женщины. Они должны иметь какое-то отношение к этой книге.

Сабина задумалась. Если здесь и существовала какая-то связь, то скорее между ее матерью и другой учительницей, чем помощницей адвоката из Кельна.

— Что-то должно связывать учительницу из Лейпцига и мою маму.

Снейдер отверг предположение:

— Я уже безуспешно искал. Десять лет назад во время пожара в начальной школе в Кельне, где ваша мама когда-то работала директором, были уничтожены все документы. В новых — никаких параллелей с Лейпцигом.

Загадочный пожар в кельнской начальной школе. С каким-то смутным чувством Сабина вспомнила тот случай. Причину так и не выяснили. Возможно, к пожару был причастен ее отец.

— Вы можете достать мне копию документов по школьной учительнице из Лейпцига? — спросила она.

Снейдер помотал головой.

— У меня связаны руки. Из-за вашей самодеятельности вам может грозить временное отстранение от должности. Я не могу позволить вам участвовать в расследовании. По крайней мере, официально. — Его формулировка оставляла лазейку.

— Тут должна быть какая-то связь — возможно, я ее найду, — настаивала Сабина.

— Если найдете, значит, я в вас не ошибся. — Впервые с момента их знакомства Снейдер улыбнулся, пусть всего на один миг.

Он встал, обошел вокруг стола и подтянул к себе клавиатуру.

— Я распечатаю для вас документы.

— С этого компьютера не получится.

— Если ввести правильные пароли, Белочка, это получится даже с сотового телефона.

Он открыл главное меню, через полицейский сервер подключился к своему компьютеру с выходом в Интернет и отправил электронные акты по делу Эльфриды Никич на принтер Сабины.

В следующий момент из лазерного принтера с шуршаньем выползли три десятка мелко исписанных страниц.

Снейдер подошел и собрал листы в стопку.

— Здесь вы найдете и мои комментарии и пометки, — пояснил он. Потом передал стопку Сабине.

— Это значит, что я должна сохранить информацию в тайне.

— В противном случае завтра отправитесь чистить мужские туалеты в метро.

— Как великодушно.

— Знаю, спасибо. — Он подошел к двери. — Меня не интересует, как вам удастся обнаружить в документах связь с вашей матерью — мне важен только результат. У вас два часа, потом мне нужно в аэропорт.

16

Пот стекал у Хелен по затылку. Она обыскала весь кабинет Франка. Все папки, каталоги, регистраторы, записные книжки, письма и даже фотоальбомы, но ничего не нашла. Она перевернула его коллекцию керамики в стеклянной витрине, посмотрела за конституцией и томами энциклопедии Брокгауза и заглянула под тяжелую мраморную сову. Затем перерыла его одежду. Никаких фотографий, никаких телефонных номеров. Ни одного доказательства любовной связи с Анной Ленер или хотя бы маленького намека на другую женщину. На этот раз она не могла открыть ящик или тумбочку письменного стола. Франк забрал портфель — а с ним и ключ — с собой в офис.

Старинные напольные часы пробили половину девятого. Через тридцать минут придет ее первый клиент. Может, стоит попробовать с другого конца и начать искать у Анны Ленер?

Хелен прошла через зимний сад в свою приемную. Рядом с кабинетом для проведения сеансов психотерапии располагалось ее бюро. Вчера она просмотрела анкету с основными данными Анны, сегодня хотела взглянуть на протоколы и записи.

Она открыла папку на письменном столе и принялась искать какие-нибудь подсказки. Сначала Анна Ленер ходила к логотерапевту, чья практика находилась на аллее Бах, где живет сама Анна. Но у них не заладилось. Поэтому Анна стала искать альтернативу и наткнулась на Хелен. Терапия — до сегодняшнего дня пятнадцать сеансов — длилась уже шесть месяцев.

Анна работала в аптеке «У святого Ульриха». Это была интровертная угрюмая женщина, которая выросла без особой любви и заботы. Возможно, причина крылась в католической семье. Одна коллега убедила ее зарегистрироваться на интернет-сайте знакомств. Там она заводила интрижки. Но ни одни отношения не длились более двух месяцев. В основном все это были женатые мужчины, которые искали приключения с наивной женщиной.

Ты и с моим мужем там познакомилась?

На секунду Хелен закрыла глаза. На выписке со счета кредитной карты Франка она не видела никаких членских взносов за службу знакомств. Может, они встретились у нее в приемной? Исключено. Анна всегда приходила по пятницам во второй половине дня. В это время Франк сидел на брифингах, а затем ехал в гольф-клуб.

Хелен перелистнула страницу. Во время сеансов речь всегда шла о том, что Анну тянуло к мужчинам старше ее. «Ищет чувства безопасности, защищенности; комплекс Электры», — записала Хелен. При этом женском аналоге эдипова комплекса девочка ненавидит свою мать и чувствует особую привязанность к отцу. Поспешный диагноз, который мог бы подойти многим женщинам. Хелен подумала о собственной жизни… и сердце болезненно сжалось. Пять лет назад ее родители погибли при посадке самолета на острове Мадейра. Шасси заклинило — и маленький самолет загорелся. Оба пилота и все восемь пассажиров сгорели. Хелен услышала о несчастье в новостях, и нехорошее предчувствие подсказало ей, что она больше никогда не увидит родителей. Официальное сообщение австрийского посольства в Лиссабоне добралось до нее лишь два дня спустя. Хелен словно провалилась в глубокую яму, и потребовалось несколько недель, чтобы осознать смерть родителей. К удивлению Хелен, отца она оплакивала больше, чем мать.

Через несколько месяцев после несчастья она оставила квартиру в Вене и вернулась в Грискирхен. Теперь она жила в доме, который построил отец. Муж старше ее на четырнадцать лет. Ничего удивительного; у родителей разница в возрасте составляла пятнадцать лет. Возможно, Хелен подсознательно копировала такие отношения.

Слеза капнула на листок с записями. Хелен вытерла ее. Сосредоточься на Анне Ленер! Во время терапии она старалась повысить самооценку Анны и внушить ей уверенность в том, что она интересная и привлекательная женщина. На одном из последних сеансов Анна рассказала, что с недавних пор у нее отношения с пожилым женатым мужчиной.

Франк!

Хелен сжала руку в кулак. Если память ее не подводит… она отогнала эту мысль. Что же за моральный урод эта Анна? Пришла к ней на терапию и в то же время спала с ее мужем. И вот теперь кто-то отрезал ей два пальца. Но кто? Бывший любовник? Кто-то, кому она продала в аптеке не те лекарства?

Хелен закрыла папку. Она бросила работу в полиции, чтобы навсегда забыть об уголовных делах, которые могли ее погубить. Хотя она на собственной шкуре узнала, что такое сокрытие фактов и мерзкая клевета, это решение далось ей нелегко. Открывая частную практику, Хелен пыталась создать для себя зону комфорта. И что в итоге? Она оказалась втянутой в историю с похищением и шантажом.

И прошлое не давало ей покоя. Самое позднее завтра вечером она встретится с Беном. Как в трансе она вытащила ключ из-под коврика и отперла канцелярский шкаф. Там хранились ее психологические заключения для суда. Документы по делу Винклера были конфискованы прокуратурой. В тонкой папке осталось всего несколько листов. Хелен вытащила их. Сверху лежала вырезка из бульварной газетенки. Статья с отвратительным заголовком: «Он насиловал, пытал и расчленял детей!»

Ниже — фото Кристофа Винклера, двадцать восемь лет, привлекательный, тип: миловидный зять. Такие парни всегда выглядят безобидно. Винклер работал в социальной службе и был обаятельным молодым человеком. Без судимостей, образцовый сотрудник.

Свободное время он регулярно проводил с Луисом, семилетним сыном соседей. Отец мальчика был каменщиком и зимой, как правило, сидел без работы, а мать жила на социальное пособие. Луис не хотел ходить в квартиру Винклера. Своим одноклассникам он говорил, что Винклер насилует его. Но родители все равно посылали его туда два раза в неделю. Видимо, деньги Винклера были для них неплохим подспорьем.

Но в один вечер Винклер так сильно травмировал мальчика, что Луис стал жаловаться на боли в животе и его пришлось отвезти в больницу. Врач установил разрыв промежности между анусом и мошонкой. Из-за повреждения ануса кишечные бактерии попали в брюшную полость. Через двадцать четыре часа ребенок скончался. Больница сообщила в полицию, подключились органы опеки и ведомство по защите несовершеннолетних, прокуратура начала расследование, и Хелен сделала для суда психологическое заключение по Винклеру.

После четырех бесед она диагностировала, что Винклер патологический насильник и ни разу не попался лишь потому, что был очень умен и ловко вел двойную жизнь. Хелен даже указала, что родители мальчика знали о насилии и получали от Винклера деньги. Но Кристоф Винклер был сыном прокурора Йоханны Винклер, вот тут-то и начались проблемы.

Прокуратура отклонила заключение Хелен. Даже не стали проводить ДНК-тест, чтобы установить, прикасался ли Винклер к мальчику. Уголовная полиция якобы допрашивала не того. Было заявлено, что причина смерти ребенка кроется в семейных отношениях. Лечащий врач неожиданно записал в протокол, что Луис сам повредил себе анус во время игры. Просто маленькая царапина ногтем; больше ничего. Луиса спросить было уже нельзя, и Кристофа Винклера отпустили. Хелен не знала, какую сумму выложила прокурор Винклер, но кое-кто на этом деле наверняка обогатился.

В следующие два года в том районе, где жил Винклер, пропало четыре ребенка в возрасте от четырех до шести лет. Пятый из другой местности: Фло, сын Бена Колера. Винклера даже не заподозрили. Да и с какой стати? Заключение Хелен ведь так и не дошло до суда, а ее запросы на проведение теста на детекторе лжи, обыск дома и анализы ДНК были конфискованы. Но тут Винклер допустил ошибку. Собака лесника раскопала в Венском лесу часть трупа, завернутую в газету. Винклер выписывал эту газету. На обратной стороне была наклейка с его именем и адресом доставки.

В рамках обвинения снова вернулись к делу Луиса. СМИ вдруг стали задаваться вопросом, как это может быть, что психотерапевт оказалась не в состоянии предупредить о вероятном преступнике. Можно было бы спасти жизни пяти детей. Запросы Хелен на тест на полиграфе, анализ ДНК и обыск квартиры Винклера бесследно исчезли. Пресса, прокуратура, Федеральное ведомство уголовной полиции и отдел по расследованию убийств должны были найти виновного. Репутация Хелен была окончательно разрушена театральным выступлением начальника полиции. Она уволилась с должности психолога-криминалиста и больше не хотела иметь никакого отношения к уголовным делам. Хелен сожалела о прекращении сотрудничества с Оливером Брандштеттером. Во время всеобщего поливания Хелен грязью напарник Бена всегда относился к ней лояльно. Кроме того, ей помогли Франк и его друг адвокат.

Хелен подумала о похищении Анны. На этот раз она не спасует и не позволит сделать из себя козла отпущения. У нее осталось всего двадцать три часа, чтобы спасти жизнь Анны, и появилась идея, как вывести похитителя на чистую воду. Она открыла анкету Анны с основными данными. В строке «адрес» стояло: аллея Бах, 33. Навигатор в машине найдет этот дом.

Тут раздался звонок в дверь. Почти девять часов. Хелен вышла из бюро и открыла дверь бывшего гостевого домика. На крыльце стояла мать-одиночка с пятилетней дочерью.

— Заходите, пожалуйста, и располагайтесь в комнате. Через минуту я приду к вам.

Пока мать с дочкой входили в дом, Хелен прошла в кабинет Франка. Если не сделаешь это сейчас, то потом уже не решишься, сказала она себе.

В ящике письменного стола Франка лежала связка с незнакомыми ей ключами от дома и квартиры. Но стол был заперт, потому что Франк забрал портфель с собой в офис. Хелен сдвинула тяжелую мраморную сову с книжной полки, на которой стояла энциклопедия Брокгауза, и перетащила к письменному столу.

— Посмотрим, знаешь ли ты Анну Ленер или нет, — пропыхтела она и что было сил опустила скульптуру на замок. Деревянный ящик расщепился, металлический цилиндр выскочил наружу, а сова оставила трещину в новом паркете. Хелен выдвинула ящик. Ключи пропали!

Она торопливо отодвинула в сторону открывалку для бутылок, спички, сим-карты и кусачки для ногтей. Ключи лежали за коробкой Davidoff. Почувствовав облегчение, Хелен вытащила всю связку.

После сеанса психотерапии она наведается в квартиру Анны Ленер.

17

Колонович делал все возможное, чтобы сохранить мир и покой на своем участке. Поэтому Симон приготовил чайник ванильного чая и поставил его в бюро Снейдера. Потом занялся налетом на заправочную станцию — при этом в одиночку. Сабина объявила своему начальнику, что в связи со смертью матери ей нужно уладить кое-какие бюрократические дела — нанести визит адвокату и в страховую компанию. Она не знала, поверил ли ей Колонович, но с работы отпустил. Как-никак вчера он сам предлагал ей взять внеочередной отпуск.

Она поехала в квартиру своей матери в Швабинге[13], вошла в желтый кирпичный дом на Винцерштрассе и поднялась по лестнице на мансардный чердак. Специалистов из экспертно-криминалистического отдела ЛКА здесь еще не было. Иначе на дверном замке висела бы новая пломба.

Квартира ее матери выглядела опустевшей. Спертый воздух в каждой комнате, как затхлое дыхание смерти. Сабина села на диван в гостиной и пролистала тридцать пять страниц дела Эльфриды Никич, которые ей распечатал Снейдер. Пятидесятивосьмилетняя школьная учительница, пенсионерка из Лейпцига, была привлекательной женщиной. Светлые волосы, стройная спортивная фигура, разведена, мать двух дочерей. Старшая дочь получила звонок Штрувельпетера и обожженную прядь волос. В деле содержались биография, перечень увлечений, интересов и привычек, подробный отчет о том, что она делала в последние две недели до похищения, а также показания друзей, родственников и бывших коллег.

Спустя полчаса Сабина захлопнула папку. Она прочитала достаточно о жизни абсолютно незнакомой ей женщины. И никаких ассоциаций, ни одной идеи. Она не видела никакой связи с ее матерью, за исключением того, что обе женщины были приблизительно одного возраста, разведены и имели двоих детей. К документам прилагался список имен учеников и коллег-учителей в алфавитном порядке, с которыми Эльфрида Никич работала. За тридцать пять лет профессиональной деятельности набралось немало. Сабина не знала никого из этого списка.

Мама, что связывало тебя с этой женщиной?

Снейдер рассказал ей, что сравнил список коллег и учеников Эльфриды Никич с таким же списком ее матери. Безуспешно. Но документы периода времени до пожара в кельнской начальной школе были уничтожены в огне. До сегодняшнего дня никто не знал, почему в кабинете директора начался пожар и все здание сгорело дотла. Но Сабина всегда подозревала неладное. Она вспомнила ту ночь десять лет назад, когда ее родители пришли домой со следами копоти на лице, в опаленной одежде и с пахнувшими гарью волосами. Они сразу же приняли душ и затем выбросили одежду в мусорный мешок. В ту же ночь Сабина слышала, как они ссорились и в конце концов поклялись, что не проронят ни слова о том, что случилось. Сразу после этого последовал переезд в Мюнхен, а потом развод.

Однако существовала возможность добраться до документов того времени. Сабина знала, что ее мама сохранила классные журналы за все годы.

После того как она осмотрела комнаты в поисках школьных тетрадей и классных журналов, Сабине пришла в голову ужасная мысль, что документы, наверное, пылятся в подвале отцовской квартиры в Кельне.

Сабина стояла в подъезде перед входной дверью и смотрела на выдвижную лестницу на потолке, ведущую на чердак. Последняя надежда. Когда они с мамой и Моникой переехали из Кельна в Мюнхен, перетаскали туда десятки картонных коробок. Арендатору этой квартиры единственному не полагалось помещение в подвале, и владелец разрешил маме хранить личные вещи на общем чердаке. К тому времени их бабушка уже умерла. Разорившуюся ферму продали, чтобы покрыть долги. Оставшихся средств едва хватило на похороны бабушки.

Сабина забралась наверх и опустилась на колени рядом с люком. На чердаке высотой не больше полутора метров пахло деревом и стекловатой. На досках лежали дохлые мухи и осы. Со стропильных балок свешивалась паутина. Здесь наверху наверняка градусов на десять теплее, чем в доме.

У Сабины на лбу выступил пот. Пыль и мелкие опилки липли к рукам, когда она передвигалась по полу на четвереньках. Перед каминной шахтой одна на другой стояли коробки со школьными учебниками. На язычке первой коробки маминой рукой было написано Бина. Внутри лежали учебники по биологии, химии и латыни, которые сохранились со времен ее учебы в спортивной гимназии. Выбери Сабина тогда другую профессию, наверное, не торчала бы сейчас здесь, а действительно занималась наследством матери, как заявила Колоновичу. Но уже в подростковом возрасте она знала, что пойдет в уголовную полицию, а потом собиралась учиться в БКА. Ее отец понял, что у Сабины обостренное чувство справедливости и она хочет помогать другим людям. Мама же всегда считала решение дочери простым упрямством. Будь по-ее, то Сабина тоже стала бы учительницей. Если бы малышка хотя бы выдавала аудиогиды в музеях, как Моника! Но составлять психологические портреты преступников?.. Это же психологическая ерунда!

Сабина вытерла пот со лба и посмотрела на часы. Еще час — потом кто-нибудь из участка отвезет Снейдера в аэропорт. Она принялась раскрывать коробки. В одной лежали учебники Моники, в другой их детские фотоальбомы и мягкие игрушки. Жираф, кролик Роджер, утка Даффи, Твити и кот Сильвестр — пыльные и выцветшие. И никаких классных журналов! В последней коробке хранилась только старая фарфоровая посуда, альбом со стихами Моники, жестяная банка со старыми монетами и пожелтевший фотоальбом, из которого выпал бумажный пакет формата А4. «Начальная школа Кельн 1989–2001» значилось на конверте — написано ручкой, маминым почерком. Сердце у Сабины забилось быстрее. В этот момент она услышала через открытый люк, как внизу хлопнула входная дверь подъезда. Она затаила дыхание и прислушалась. По ступеням поднимались двое мужчин.

Сабина быстро подползла к выдвижной лестнице и посмотрела через отверстие на лестничную площадку. Один мужчина что-то спросил, но она не расслышала.

— …на самом верху, — ответил другой.

Сердце Сабины колотилось где-то в горле. Ни один из голосов не показался ей знакомым. Если это сотрудники эксперно-криминалистического отдела ЛКА, ей нужно немедленно исчезнуть. Она согнула конверт с фотографиями, сунула его в нагрудный карман и спустилась по лестнице. Дверь в квартиру ее матери все еще стояла открытой. Пломба оперативного отдела, которой Симон опечатал дверь, была сорвана. Сабина вытащила из сумки новую.

Проклятье! Распечатки Снейдера все еще лежат на журнальном столике рядом с диваном. Она бросилась в гостиную, сунула бумаги под мышку и выскочила из квартиры. Парни как раз поднялись на третий этаж.

— Они уже опросили жильцов дома?

— Нет.

Сабина тихо закрыла дверь со взломанным замком. Быстро наклеила новую пломбу на дверную раму. Когда мужчины добрались до четвертого этажа, Сабине как раз хватило времени, чтобы залезть на первую ступень выдвижной лестницы. В следующий момент оба, тяжело дыша, появились на этаже.

Сабина сделала вид, что спустилась с чердака. Вытерла пот со лба и, прежде чем полицейские успели что-либо сказать, спросила:

— Вы морильщики крыс?

— Нет, — ответил тот, что повыше.

Сабина запахнула куртку так, чтобы не было видно ни ее служебного оружия, ни полицейского жетона.

— Эта чертова куница с ума нас сведет! — выругалась она. — Она как-то пробирается внутрь. Уже две недели в ловушке лежит куриное яйцо, но эта сволочь к нему не подходит.

Сабина сложила выдвижную лестницу и протиснулась мимо мужчин. Она чувствовала, как парни смотрят ей вслед.

Оказавшись на улице и вдохнув теплый весенний воздух, она огляделась. К счастью, других сотрудников полиции у дома не было. Сабина вытащила согнутые фотографии из конверта. Всего двенадцать снимков по числу лет работы. Мамины классы из кельнской начальной школы; три раза по четыре года. Надписи на обратной стороне выцвели, но их можно было разобрать: здесь подписались ученики и учителя-коллеги.

Около одиннадцати Сабина ворвалась в участок и, как назло, налетела на Колоновича.

— Черт побери, что ты здесь делаешь? — набросился он на нее. — Ты уже все уладила в учреждениях?

— Где Снейдер? — спросила она.

Колонович побагровел от ярости.

— Из-за того, что тебе нужно решить личные вопросы, Симону пришлось одному выполнить всю работу. Ничего страшного, но почему ты тут околачиваешься?

Она побежала к лифтам.

— Снейдер еще здесь?

— Понятия не имею. Коллега из ЛКА был здесь и хотел поговорить с тобой, — крикнул он ей вслед. — Что, черт возьми, происходит?

— Потом объясню. — Сабина поднялась на лифте на следующий этаж и кинулась к переговорной комнате. Уже издалека заметила, что пальмы исчезли из коридора. Комната была пуста. Ноутбуки Снейдера исчезли. У двери стоял только огромный красный жесткий чемодан «Самсонайт». В этот момент из туалета рядом вышел Снейдер. Его лицо было белым, как стены отделения патологической анатомии. В каждой руке, между большим и указательным пальцами, торчало по игле.

— Вам опять плохо? — спросила она.

— Нет, я чувствую себя великолепно, — пробормотал он. — Я ведь так люблю летать, стоять в очереди перед выходом на посадку, не говоря о тесноте в самолете и узких сиденьях. А впереди или позади меня обязательно кричит младенец.

Какой же он все-таки циничный гад! Сабина сунула ему в руку фотографии маминых классов.

— Я сравнила имена учеников и коллег мамы и Эльфриды Никич. За двенадцать лет пять совпадений: четыре ученика и один учитель.

Снейдер посмотрел на оборотную сторону фотографий, и его взгляд просветлел. В тот же момент лицо приобрело более естественный цвет.

— Вызовите такси, заварите чайник ванильного чая и приходите через полчаса ко мне в бюро. Мне нужно сделать несколько звонков.

С этими словами он захлопнул перед ее носом дверь.

Через тридцать минут Сабина зашла в комнату для переговоров. Огромные, до потолка, пальмы снова красовались в коридоре. Снейдер достал только один ноутбук и подключился к сети. В помещении пахло чаем — и травкой. В пепельнице лежал затушенный косяк.

— Что вы узнали? — спросила Сабина.

Он откинулся на стуле и сложил руки на затылке, словно выполнил весь объем работы на сегодня.

— Этих пятерых разыскивают.

Снейдер развернулся вместе со стулом, закинул ноги на подоконник и уставился в окно.

— У меня есть хорошая и плохая новость.

— Сначала плохую.

— Позвольте мне определить порядок, — отрезал он. — Я хочу включить вас в свою команду по расследованию дела Штрувельпетера.

У Сабины перехватило дыхание.

— Это хорошая или плохая новость?

Снейдер опустил ноги, повернулся к ней и окинул растерянным взглядом.

— Хорошая, конечно!

— Из кого состоит команда?

— Из меня, — ответил он, как будто это само собой разумеется. — Существуют стандарты качества, которыми руководствуется команда, — я работаю по-другому.

Это нисколько не удивило Сабину. Снейдер производил впечатление кого угодно, только не обычного следователя.

— А плохая новость?

— ЛКА хочет вас допросить.

— Я уже знаю.

— Но не все, — поправил ее Снейдер и наклонился вперед. — Коллеги оказались не такими ленивыми, как я думал. Каким-то образом они выяснили, что вчера вы направили запрос в «Дедал» в связи с убийством вашей матери. Всего за последние пять недель вы три раза подключались к программе «Дедал» через IP-адрес вашего компьютера. Хотя содержание этих запросов не было запротоколировано, прокурор предполагает, что вы уже тогда получили доступ к способу совершения убийств Штрувельпетером.

— Это неправда, я искала…

Снейдер поднял руки.

— Это не имеет никакого значения! Речь идет о следующем: возможно, ваш отец прочитал в газете об убийствах учительницы из Лейпцига и помощницы адвоката из Кельна. Когда вы говорили с ним по телефону в последний раз?

Сабина поняла, куда он клонит.

— Отец не Штрувельпетер!

— Это знаем мы оба, — перебил он ее. — Но ЛКА подозревает, что ему был известен модус операнди, и он хотел повесить убийство бывшей жены на этого киллера.

— Какая ерунда!

— Возможно, но церковь, прокуратура и Земельное уголовное ведомство требуют быстрых результатов расследования. На следующей неделе в Мюнхене соберется высшая католическая шушера, чтобы отслужить в соборе торжественную мессу. К тому времени убийство должно быть раскрыто. — Снейдер махнул рукой. — Но если коллеги возьмут вас в оборот, вы будете бесполезны для меня и моего расследования. Есть только одна возможность избежать допроса. И тут мы снова возвращаемся к хорошей новости. — Он натянул любезно-презрительную улыбку. — Вы сопроводите меня в Дрезден. Чтобы получить приказ БКА о вашей командировке, мне достаточно сделать один телефонный звонок. — Он щелкнул пальцами.

— Сейчас?

— Если не сейчас, то когда?

Это было и так ясно. Сабина посмотрела на часы.

— До Дрездена пятьсот километров.

— Точнее, четыреста шестьдесят, если мы поедем через Нюрнберг и Хемниц. Служебная машина мюнхенской уголовной полиции уже стоит внизу с полным баком. Если вы поддадите газу, мы будем на месте через четыре с половиной часа.

— Я поведу? — спросила Сабина.

— Уж точно не я, — быстро ответил Снейдер.

Конечно, у него ведь нет водительских прав.

— Что мы будем делать в Дрездене?

Снейдер захлопнул ноутбук и вытащил кабель из розетки.

— Не забудьте удостоверение, служебное оружие и книгу «Штрувельпетер». Остальное я объясню вам по дороге.

18

Прежде чем выйти из дома, Хелен нарядилась в блузку, пиджак и темно-синюю юбку. От Грискирхен до южной окраины Вены ей понадобилось всего пятнадцать минут на машине. В полдень на дорогах всегда свободно. Она невозмутимо следовала указаниям навигатора до аллеи Бах.

На протяжении всего пути она разговаривала по телефону через устройство громкой связи в автомобиле. Сначала с кейтеринговой компанией, которая должна была приехать завтра утром — с переносными холодильниками, мясными закусками и средиземноморским меню. Официанты будут подавать шампанское и элитные вина, повар на глазах у всех приготовит шашлычки из креветок и паэлью в огромной сковороде на открытом огне. В конце гости соберутся в коктейльном баре.

Музыкальная группа должна подъехать к четырем часам и установить свое оборудование, а также фотограф с ассистенткой, чтобы оценить место съемки. Хотя дождя не обещали, Хелен уже неделю назад заказала для музыкальной группы и сорока гостей шатер, который должен быть установлен в саду. Умная женщина должна быть готова ко всему. По ней, так пусть льет хоть как из ведра. Самая подходящая погода на день рождения ее мужа.

Она въехала в Зибенхиртен, южный район Вены, зеленую местность, где один ухоженный садик граничил с другим. Повернув в аллею Бах, Хелен выключила сотовый телефон. Здесь было полно свободных парковочных мест. Рядом со стоянкой — табличка с информацией о психотерапевтической частной практике. Хелен притормозила, опустила стекло и прищурилась. «Доктор медицины Роза Харман, — значилось на табличке. — Логотерапия и экзистенциальный анализ по Виктору Е. Франклу». Должно быть, это коллега, к которой раньше ходила Анна Ленер и с которой у нее не сложилось. Хелен уже слышала о Харман. Говорили, что она корифей сеансов психотерапии, но лично знакомы они не были.

Хелен медленно проехала мимо парка и автобусной остановки и наконец достигла нужного дома — 33. Современное шестиэтажное здание с балконами и подземным гаражом. Небольшие самшитовые деревья в мраморных горшках и широкий стеклянный фасад напоминали вход в какой-нибудь конгресс-центр. Анна всю жизнь работала, не имела ни семьи, ни детей, все отпуска проводила дома. И все равно Хелен недоумевала, как обыкновенная сотрудница аптеки могла позволить себе квартиру в этом районе.

Она припарковалась перед домом. На стене висел современный домофон с дисплеем. Хелен разобралась с меню управления. Всего в этом блоке было пятьдесят квартир. Анна Ленер жила на последнем этаже, в квартире под номером сорок восемь. Хелен вышла из меню домофона и достала из сумочки связку ключей, которую стащила из ящика письменного стола Франка.

Наступил момент истины. Хелен мечтала, чтобы все оказалось ошибкой, и это был просто ключ от шкафчика Франка в гольф-клубе. Дрожащими пальцами она поднесла к замку ключ, и тот легко скользнул в отверстие. Дверь открылась с легким щелчком. Не веря своим глазам, Хелен уставилась на щель.

Чего ты ожидала, дурочка? Она вошла. Внушительных размеров холл был выложен кремовой плиткой. На верхние этажи вела хромированная лестница. Рядом располагался лифт с овальной стеклянной кабиной. Солнце освещало шестиэтажное помещение через стеклянную крышу. В холле чувствовался запах сырой земли. Вероятно, управляющий домом только что полил многочисленные самшитовые деревья в коридорах. Хелен направилась к лифту, стуча каблуками по напольным плиткам. То здесь, то там слышалось щелканье дверей, эхом раздающееся по зданию.

Хелен провела рукой по сенсорной кнопке лифта. Кабина с мягким гудением повезла ее наверх. Она чувствовала себя манекеном в витрине. Судя по панели с кнопками, в здании еще три подземных этажа: там располагались бутики, парикмахерская, маникюрный салон, велнес-центр, солярий, сауна и гараж. Этот жилой дом был просто оазисом богачей на краю большого города.

Хелен вышла из лифта прямо под плоской крышей. С высоты птичьего полета холл внизу выглядел потрясающе. И здесь архитектор поработал со стеклянными элементами и добился того, чтобы в здание проникало больше солнечного света, чем нужно.

Оранжевый ковер поглощал все звуки. Перед дверью с номером 48 Хелен остановилась. Конечно! Замок был взломан. Бен Колер сказал ей, что кто-то силой проник в квартиру и, вероятно, похитил оттуда Анну. На дверной раме во многих местах остались отпечатки от широкой стамески. Тем не менее дверь закрывалась, если не считать небольшой щели в деформированном дереве. Видимо, управляющий дома как мог отремонтировал дверь.

Над замком была приклеена пломба уголовной полиции. Недолго думая, Хелен сорвала ее и вставила в замок ключ поменьше. Цилиндр заскрипел, когда она повернула задвижку в сторону. Дверь подавалась с трудом, но Хелен нажала сильнее и открыла ее.

На мгновение Хелен заколебалась. Она совершит уголовное преступление, если войдет в квартиру? Но ведь она уже взломала ящик письменного стола Франка. Пути назад больше нет. Она должна найти ответ. Хелен вошла внутрь и прикрыла за собой дверь.

Квартира была стильно обставлена. Репродукции на стенах, романы семидесятых годов в кожаных переплетах, шкафы-витрины, металлические светильники, стол со стеклянной столешницей, кожаный диван, орхидеи на подоконниках и хромированная кухня с деревянными панелями. Покажи мне, как ты живешь, и я скажу, кто ты. Но кто же, черт возьми, была эта Анна Ленер?

В каждой комнате Хелен удивлялась заново. Помещения выглядели холодными, но экстравагантными. Они не вязались с образом Анны, который сложился у Хелен. Но это та самая квартира. Ключ подходил, дверь взломана, и на табличке стоит имя Анны.

На комодах стояли рамки для фотографий, но некоторые снимки отсутствовали. Одно фото было даже разорвано посередине. Похититель Анны заметал следы, которые указывали на него?

Хелен вошла в ванную комнату. В зеркальном шкафчике она обнаружила не только обычные женские средства по уходу, но и пену для бритья, лосьон после бритья и одноразовые бритвенные станки. Хелен испытала дежавю. Франк использовал бритву «Жилетт Мак-3», утверждая, что электрические бритвы вырывают его волоски с корнем. На мгновение Хелен показалось, что она находится в собственной ванной, когда увидела голубую упаковку «Жилетт». Кроме того, Франк также пользовался голубым лосьоном после бритья Ocean от Уилкинсон.

А чего ты ожидала, дурочка? Что у него есть ключ к этой квартире, но он здесь не принимает душ и не бреется?

Заткнись!

Хелен захлопнула дверцу шкафчика. И уставилась на себя в зеркало. Почему он с ней так поступал? Почему приходил сюда? Как часто? Каждую неделю? Она недостаточно хороша для него? Всего два года в браке и к тому же на четырнадцать лет моложе! Этого мало?

В трансе она открыла душевую кабину. На верхней угловой полочке стоял черный тюбик с гелем для душа «Давидофф».

Франк, ты такой предсказуемый!

Запах другой женщины или нового средства для бритья Хелен бы почувствовала — и Франк это знал.

Что же ты наделал, сукин сын?

Хелен закрыла глаза и попыталась поставить себя на место мужа.

Ты не можешь дозвониться до Анны в понедельник утром. Вместо нее включается сообщение, записанное странным голосом. Несколько часов спустя ты едешь к ней в квартиру. Надеешься, что Анна дома, потому что твоя связка ключей осталась в кабинете. Но дверь взломана. Ты входишь в квартиру. Анны нет. Ты паникуешь. Взломщик ничего не нарушил, но ты мечешься по квартире, вытаскиваешь фотографии из рамок и отрываешь свое изображение. Затем стираешь отпечатки пальцев, анонимно звонишь в полицию и заявляешь о пропаже человека.

Но, Франк, ты допустил одну ошибку. Ты не зашел в ванную комнату! Но разве ты мог знать, что я загляну сюда?

У Хелен так сильно стиснуло грудь, что она едва могла дышать. Вообще-то она увидела достаточно. В спальню ей заходить не обязательно. Повсюду и так многое указывало на Франка. И все равно она это сделала. Возможно, она должна была мучить саму себя, чтобы рана в сердце стала еще больше и она могла еще сильнее ненавидеть Франка за все, что он ей сделал.

От вида двухспальной кровати, черных шелковых подушек и кремового покрывала у нее разрывалось сердце. Франк, ты лежал в этой постели? Обнаженный и вспотевший? Вытирал салфеткой сперму с члена? Твои пальцы пахли этой женщиной?

Каждый пятничный вечер? Не поступай так со мной…

Я ухаживаю за тобой, когда ты болеешь, и ободряю, когда ты проигрываешь дело. Пожалуйста, не поступай со мной так! Хотя бы скажи, что это был всего лишь секс. Что ты не любишь эту женщину!

Она открыла прикроватную тумбочку и в тот же момент возненавидела себя за это. В ящике лежали маленькие черные трусики, тюбик интимного геля, свечи, ароматические масла и массажные кремы. Какой ужас! Больше всего Хелен хотелось вырвать ящик и выбросить его в окно. Что за шлюха эта Анна Ленер? Маленькая серая мышь, которая работает в аптеке и которую постоянно используют мужчины, ее знакомые с интернет-форумов? Вряд ли.

Возможно, это она использует мужчин. Иначе как она могла позволить себе такую квартиру? Видимо, Франк спонсировал ее не только рубиновым кольцом, а взамен мог приходить в любовное гнездышко и натирать тело Анны массажным маслом и проникать в нее, используя гель-смазку.

Хелен затошнило. Она резко задвинула ящик и открыла гардероб. На уровне глаз аккуратными стопками лежало черное и сиреневое белье. В глубине она заметила накрахмаленный воротничок рубашки и вытащила ее. Голубая, сшитая на заказ мужская сорочка с вышитыми на груди инициалами Ф. Б., которые Хелен очень хорошо знала, потому что сама покупала такие рубашки в итальянском дизайнерском ателье Бернарди & Салюччи. Все в этой квартире указывало на то, что ее муж уже много лет ведет двойную жизнь с Анной.

— Мерзкая свинья! — выкрикнула Хелен и вышвырнула нижнее белье из шкафа. — В спешке ты забыл одну из сорочек!

Она начала выбрасывать все подряд из отделений шкафа. Плавки, носки, чулки, футболки, бюстгальтеры и свитера. Схватила с другой полки стопку блузок и раскидала их по комнате. Разрушать оказалось так приятно. Хелен удивлялась самой себе, но не останавливалась и выдернула несколько пуловеров из следующего отделения. Какое фантастичное ощущение наводить беспорядок в этой квартире! Неожиданно ее пронзила боль. Из глубокого пореза на пальце сочилась кровь. Хелен лизнула рану и почувствовала горьковатый вкус крови. Сердце колотилось как бешеное.

Чем она порезалась? На полу среди одежды лежали рентгеновские снимки. Вероятно, Хелен в припадке ярости дернула за них и поранилась о край. Тяжело дыша, она опустилась на колени. Это оказались не рентгеновские снимки, а фото УЗИ. УЗИ плода!

Хелен выпустила палец изо рта и подняла снимки. На них был изображен ребенок на третьем месяце. Это ребенок Анны? Как такое возможно? Анне сорок пять, и она беременна? Судя по дате на краю снимков, она должна быть уже на шестом месяце, но Хелен ничего не замечала. Кроме того, Анна ни словом не обмолвилась о беременности во время сеансов.

Хелен стало плохо. Неужели Франк отец?

Снимки выпали у нее из обессилевшей руки. На краях отпечаталась кровь. Хелен откинулась назад и прислонилась спиной к шкафу. Что она натворила? Спальня выглядела так, словно по ней прошелся Чингисхан со своей Ордой. Больше всего ей сейчас хотелось задушить Франка, а вместе с ним и Анну. Но об Анне уже позаботился кто-то другой. Из-за собственных проблем Хелен совершенно забыла о похитителе Анны.

Почему парень выбрал именно Хелен для своей жуткой игры? Какое отношение она имеет ко всему этому? Хорошо, она психотерапевт Анны, а у ее мужа связь с этой шлюхой. Но разве этого достаточно, чтобы втягивать ее? Вряд ли. За этим должно скрываться нечто большее.

С каждый часом шансы Анны выжить уменьшались. Гнев распирал Хелен. Именно она должна спасти эту женщину? С какой стати? Да пусть изверг отрежет ей все пальцы и пошлет в коробочках. Пусть она сдохнет! Анна это заслужила. Какое Хелен до всего этого дело? Пусть Франк заботится о своей любовнице, которую он якобы не знает и которая, возможно, даже ждет от него ребенка.

Какая мерзкая шутка!

Хелен считала себя идеальной женой для Франка. Он ненавидел детей — а она любила, ей так хотелось ребенка, но она не могла иметь собственных. А единственный малыш в ее жизни, сын Бена Колера Фло, стал жертвой убийцы и насильника. И теперь другая женщина родит Франку ребенка! По лицу Хелен текли слезы.

Одно она знала наверняка. Франк имел непосредственное отношение к этому делу. Возможно, даже знал похитителя Анны.

В углу снимка УЗИ стояла фамилия гинеколога Анны. Хелен сложила снимки, сунула их в сумочку и покинула квартиру.

19

— Жмите же на газ! — Снейдер потянулся к рулю и нажал на гудок.

— Уберите руки! — шикнула на него Сабина. — Я веду!

Они мчались по автобану в Дрезден на скорости сто восемьдесят километров в час. Сабина перестроилась и обогнала «мерседес». У служебного автомобиля под капотом было 190 лошадиных сил, и он доставит их к цели быстрее, чем рассчитывал Снейдер.

Бледный, Снейдер опустился на свое место. Он отодвинул пассажирское сиденье максимально назад, чтобы удобно вытянуть ноги. Тут в пятый раз зазвонил его айфон. Несколько слов — и он завершил разговор, сунул сотовый в карман. С тех пор как они выехали из Мюнхена, он постоянно висел на телефоне. Но большинство разговоров были непонятны Сабине.

— Расскажите же мне, наконец, что нам нужно в Дрездене? — спросила она.

Снейдер потянул за ремень безопасности, словно тот грозил его задушить. На мгновение пола его пиджака распахнулась. На черной водолазке мелькнула плечевая кобура. Сабина узнала «Глок-17» по черной рифленой рукоятке. Сама она взяла свой «вальтер», как велел Снейдер.

— Из пяти людей, которые ходили в начальную школу в Кельне, а потом в среднюю школу в Дрездене, один уже умер, — объяснил Снейдер.

— Убит?

— Рак кишечника, скончался три года назад. Бывший ученик. К нашему делу отношения не имеет. Четырех остальных разыскивают. Мы знаем, по каким адресам зарегистрированы трое, место жительства одного неизвестно.

Сабина подозревала, что как раз этот человек его особенно интересует.

— Как его зовут?

— Карл Бони.

Она вспомнила это необычное имя, которое бросилось ей в глаза, когда она сравнивала подписи на оборотной стороне маминых фотографий со списком учеников Эльфриды Никич. На протяжении всех четырех лет почерк Карла оставался детским, словно он держал ручку зажатой в кулаке и старался красиво вывести буквы своего имени. Светловолосый мальчуган с правильными чертами лица, на голову выше своих одноклассников.

— Мы не знаем ни места его жительства, ни места работы, ни где он находится в настоящий момент. Коллеги в Висбадене занимаются этим сейчас, но прежде, чем появятся первые результаты, пройдет минимум еще двадцать четыре часа.

Это все равно не объясняло, зачем они едут в Дрезден.

Снейдер помассировал виски.

— Шестого ноября Карлу Бони исполняется двадцать четыре года. Автомеханик. Его отец умер от сердечного приступа три года назад. Точно за четыре дня до Рождества. Мать еще жива, но ее реальное местожительства нам также неизвестно.

У Сабины появилось нехорошее чувство.

— Мать и сына убили?

— Может быть. Тетя Карла Лора все еще жива, это сестра его отца. Она живет в Дрездене.

— Мы едем к его тете? — вырвалось у Сабины. Невольно она убрала ногу с педали газа. Как раз обогнав грузовик, она чуть откинулась назад на сиденье.

— Не сбавляй скорость! — потребовал Снейдер и помахал рукой. — Семья Бони раньше несколько лет жила у этой тети.

— Поверить не могу. Мы мчимся на бешеной скорости в Саксонию, только чтобы навестить эту старую тетушку Лору. Почему нельзя просто позвонить ей?

Снейдер взглянул на Сабину, как будто она оскорбила его умственные способности.

— Я пытался. Никто не подходит. С шестого мая она бесследно исчезла.

Теперь Сабина начинала понимать. Действия Снейдера укладывались в определенную систему.

— Кажется, что кто-то решил истребить всю семью.

Какое-то время оба молчали. Наконец Сабина переварила новую информацию и громко резюмировала:

— Все это как-то взаимосвязано…

— Разумеется! — перебил ее Снейдер. — Если я вырву себе на заднице волос, то глаз заслезится!

Какой же он все-таки козел! Сабина никак не отреагировала на его комментарий. Вместо этого сказала:

— Помощницу адвоката из Кельна похитили шестого апреля, а тетя Лора исчезла шестого мая. Учительницу из Лейпцига похитили двадцатого апреля, а мою маму двадцатого мая.

Снейдер поморщился.

— Интересное наблюдение, Белочка.

— Хотя я не курю травку, — ехидно ответила она.

Он проигнорировал ее язвительный намек.

— Карл родился шестого ноября, а его отец умер двадцатого декабря. Рождение и смерть. Две памятные даты, — размышлял вслух Снейдер. — У меня как будто есть решение, но оно не подходит к моей задаче.

— Кем был отец Карла по профессии? — спросила Сабина.

Снейдер посмотрел на нее отсутствующим взглядом, словно мыслями был где-то далеко-далеко.

— Ни за что не догадаетесь. Органист в церкви и специалист по произведениям Баха.

При мысли об этом у Сабины по коже побежали мурашки. Неожиданно у нее перед глазами снова возник образ матери — с трубкой в горле и раскрытым ртом, гротескно замершей в трупном окоченении.

— Перед тем как найти труп моей матери, смотритель церкви слышал музыку Баха.

— По крайней мере, он так утверждает. Но все это как-то не складывается. Соборы в Кельне и Мюнхене католические, церковь Святого Фомы в Лейпциге евангелическая. Это имеет какое-то отношение к Баху и органной музыке, но я не нахожу разумной взаимосвязи в этой дерьмовой церковной системе.

Сабина вздрогнула. Ей снова вспомнилось выражение «католическая шушера».

— Ваше богохульство действует на нервы, — коротко заметила она.

— Как я могу оскорблять то, чего даже не существует? Я не верю ни в Бога, ни в черта.

— Во что-то вы должны верить.

— В то, что однажды я умру.

Какое убожество.

— Science flies you to the moon, religion flies you into buildings[14], — процитировал он известное высказывание. — Я верю в науку, психологию, в силы Луны и в то, что однажды рак щитовидной железы станет излечим, — но не в западные религии.

Они проезжали мимо бесконечного ряда огромных ветряков.

— Буддизм вас устраивает?

Снейдер кивнул.

— Дзен-буддизм.

— Поэтому у вас лысина?

Он не ответил. Сабина вдруг подумала о трех пальцах, которыми он унижал людей.

— Вы можете объяснить мне разницу между дзен-буддизмом и другими религиями в трех простых предложениях?

Типичная презрительная ухмылка мелькнула на его губах.

— Это я могу объяснить вам даже в одном предложении: западные религии основаны на идее спасения, восточные — на идее самоискупления.

Самоискупление! Неплохо! Это подходит такому эгоцентрику, как Снейдер.

— Я бы с удовольствием пофилософствовал с вами на эту тему, но мне нужно сделать еще пару звонков, прежде чем мы приедем в Дрезден. — Он вытащил айфон.

— Кому вы звоните?

— Хочу немного поторопить коллег из ЛКА Саксонии. Нам нужен доступ в квартиру старой тетушки Лоры.

20. Пятый сеанс психотерапии

Тремя месяцами ранее

Роза Харман включила диктофон.

— Вторник двадцать четвертое февраля, семнадцать часов. Пятый сеанс с Карлом Бони.

Она положила прибор на стол. Потом сделала глоток из стакана. Бионапиток был горьким на вкус, но богатым витаминами.

— Выглядит отвратительно, — отметил Карл.

— Зато полезный. — Она наклонилась вперед и поставила стакан на стол. При этом движении в низу живота снова появилась эта проклятая боль. На мгновение она закрыла глаза и сжала зубы.

— Вам нехорошо? — Голос Карла звучал обеспокоенно.

— Спасибо, все в порядке, — солгала она. Эти чертовы спазмы становились все неприятнее день ото дня. Завтра она пойдет к гинекологу. Без предварительной договоренности, но это не проблема. Она хорошо знает этого врача. Он обследовал еще ее мать. Но отцу ребенка она ничего говорить не будет. Интуиция подсказывала ей, что возможные осложнения беременности его вовсе не огорчат. А без такого участия она сейчас вполне может обойтись.

Роза оперлась локтями на подлокотники и сделала медленный вдох и выдох.

— Наша последняя встреча состоялась почти четыре недели назад, — заявила она.

— Я болел гриппом, и у меня было много дел, — оправдывался Карл, спокойно сидя на диване. Его ладони были снова измазаны машинным маслом. Он рассматривал подушечки пальцев.

Роза улыбнулась.

— Ничего страшного. В конце концов, терапия должна быть сфокусирована на жизни, а не наоборот.

Вообще-то в такой ситуации ей стоило бы обратиться в суд. Но так как Карл регулярно бросал ей в почтовый ящик кассеты, Роза заметила, что он работает над собой. И хотела дать ему время.

Постепенно спазм в животе прошел. Боль отпустила. Какое облегчение! Но только вопрос времени, когда у Розы случится новый приступ. Не думай сейчас о ребенке! Сконцентрируйся на сеансе!

Она указала на пять мини-кассет, которые лежали на столе.

— Большое спасибо за интересный материал.

Карл сделал вид, словно только что заметил эти кассеты.

— Вы их слушали? Я даже и не помню, что там наговорил.

Конечно, помнишь. Каждое слово.

Но ложь Карла не играла никакой роли. Он открылся эмоционально, впервые заговорил о своем детстве и выдал полезный материал.

— Вы можете вспомнить, когда записали первую кассету?

— Мне приснился ночной кошмар, и я наговорил всякого разного на диктофон, прежде чем отправиться на работу.

Речь на первой кассете была еще очень нерешительной. По гулко звучащему голосу можно было догадаться, что Карл записывал пленку в ванной комнате. Возможно, перед зеркалом над раковиной. Это объясняло, почему он обращается к себе во втором лице. «Ты, никчемный мерзкий бездельник!» На других записях он говорил уж быстрее, более свободно, словно научился давать волю чувствам. Но и там Карл говорил о себе во втором лице.

Бессмысленная попытка представить содержимое кассет как нечто незначительное. Желание Карла говорить было очевидно. Иначе зачем ему прилагать усилия и записывать еще четыре кассеты.

— Ночные кошмары продолжались?

— Почти каждую ночь.

— Сны могут быть полезными, — объяснила Роза. — Они показывают, что ваше подсознание перерабатывает вещи, от которых вы долгое время отмахивались. — Она через стол подвинула кассеты к Карлу. — Еще раз большое спасибо.

Тот удивленно на нее посмотрел:

— Они принадлежат вам.

— Только одна. Но это ваш материал. Пожалуйста, возьмите.

— Вы дали мне эти пять кассет. Мне они не нужны.

Роза изучала его. Судя по выражению лица, он действительно верил в то, что говорил. Возможно, не хотел признавать спасительное действие таких разговоров с самим собой. Он вытеснил из сознания факт покупки кассет, чтобы убедить себя в том, что должен наговорить для Розы пять пленок? Она оставила эту тему.

— Я с удовольствием поговорю с вами о содержании пленок.

— Зачем? Вы же все слышали.

Роза кивнула.

— Мы можем также поговорить о том, чего нет на кассетах. Например, о ваших школьных годах.

Карл пожал плечами. Очевидно, эта тема была для него приемлема.

— На наших последних встречах я узнала, что вы часто переезжали. — Роза полистала записи. — После детского сада в Вене вы окончили начальную школу в Кельне, среднюю школу в Лейпциге и выучились на автомеханика в Дрездене. Как вы себя чувствовали, когда вас вырывали из привычной обстановки?

Он посмотрел на потолок и наморщил лоб, словно воспоминания о тех событиях были давно позабыты.

— Не знаю… никогда об этом не думал. Мы должны были переезжать — маму и меня не спрашивали, хотим ли мы. Раз в несколько лет отец получал новое место органиста. Он играл во время месс в соборах.

— А ваша мать?

— А что ей оставалось? Она тоже искала новую работу.

— Это было тяжело?

— Она квалифицированная медсестра, а для ночных смен всегда кого-то ищут.

— Какую роль играла мать в вашем детстве?

— Никакой.

— Она вас била?

— Никогда.

— Будучи медсестрой… как она реагировала на синяки и ожоги у вас на груди и руках?

— Никак. Я их от нее прятал.

— Почему?

Он снова пожал плечами.

— Если бы мать их заметила, то поняла бы, что я не слушался.

— И это повлекло бы за собой последствия? — спросила Роза. — Вы действительно не слушались?

Он сверкнул на нее глазами, жилка на шее дрожала. Очевидно, Роза затронула больную тему.

— Вы плохо себя вели?

Его голос стал чуть громче:

— А разве иначе отец обжег бы пятилетнего мальчика утюгом?

Роза подумала об ожогах на руках Карла ниже локтей. Если то, что он наговорил на кассеты, правда, то его тело было покрыто следами и других истязаний. Она представила, как изуродовано все его тело. Особенно сейчас, будучи беременной, она не в состоянии уяснить, как можно так издеваться над собственным ребенком.

— Дети пытаются понять, почему родители жестоко обращаются с ними, — объяснила Роза. — Инстинктивно они ищут причину в себе. Часто я слышу от своих клиентов такое: «Наверное, я плохой, иначе отец не бил бы меня».

Карл тихо ответил:

— Я благодарен отцу за его воспитание.

— Действительно? Насколько?

— Разве строгое воспитание не лучше, чем вообще никакого?

Даже если результат — наркотическая зависимость и три года условно?

— Думаете, ваша мама знала о методах воспитания вашего отца? — спросила Роза.

— Ее никогда не было дома.

— Где же она была, когда отец прибегал к таким наказаниям?

— Я уже говорил: у нее были ночные смены и дежурства в выходные дни.

— Думаете, вашего отца возбуждало то, что он причинял вам боль?

Взгляд Карла беспокойно метнулся к часам и обратно.

— Возбуждало? Что вы имеете в виду?

— В этой игре присутствовал сексуальный компонент?

Глаза Карла округлились.

— Как, простите?

По опыту Роза знала, что при настоящих эмоциях сначала всегда реагирует тело, а потом следуют слова. Возмущение Карла не было наигранным.

— Иногда в случаях насилия над детьми бывает, что…

— Никакого насилия не было! Какое слово! — Его голос дрожал. — Отец должен был воспитывать меня, как воспитывают других мальчиков.

— Конечно. — Роза сглотнула. — Знаете, ребенок видит многое другими глазами. Те явления, которые не в состоянии понять, он пытается оправдать перед самим собой. Я не утверждаю, что это касается вас, но многие дети считают себя омерзительными, злыми, с извращенными мыслями. Поэтому якобы заслуживают то, что получают.

— Такого не было, — возразил Карл.

— Значит, в ваших глазах отец не был садистом?

Он погрыз ногти.

— Конечно нет. Отец был глубоко верующим и придавал большое значение дисциплине. Думаете, такое воспитание приносило ему радость?

В этом Роза не была уверена. Однако она не располагала никакими доказательствами — ни от суда, ни от ведомства по защите несовершеннолетних, — по крайней мере, за то время, пока Карл жил в Австрии. У нее были только заявления Карла на кассетах. Если верить пленкам, отец два-три раза в неделю душил его пластиковым пакетом уже в пятилетнем возрасте. Позже мучил горящей свечой или осколками водосвятной стеклянной чаши и почти ежедневно бил — не важно, болел ли Карл, был ли у него жар или нет. По сравнению с этим спазмы в низу живота, которые не давали Розе покоя уже несколько дней, так что иногда по вечерам она даже разогнуться не могла, — пустяки.

Побои закончились только со смертью его отца, но продолжались в голове Карла. Результат — недостаток самоуважения на протяжении всей жизни. Возможно, последний разговор незадолго перед тем, как у отца отказало сердце, мог что-то изменить, — но Карл так и не узнал, что хотел сказать ему умирающий отец три года назад.

— Когда именно отец вас воспитывал? — Вообще-то Роза предполагала, что он бил сына, когда был пьян или когда Карл не слушался, но ответ оказался иным.

— Всегда за час до прихода матери. И тут же оказывал первую помощь.

Роза сглотнула. На какой-то момент она смогла поставить себя на место семи-, десяти— или четырнадцатилетнего Карла.

Каково это, всякий раз, когда мать уходила из дома, знать, что она вернется через несколько часов или на следующее утро? Когда отец приближался или звал Карла? Из того, что Роза сейчас знала о его детстве, случаев сексуального насилия не было. Только телесные наказания! Возможно, отец Карла был садистом или религиозным фанатиком, который хотел всецело властвовать над сыном. Но чего-то в этой картинке не хватало — вопроса почему?

— На пленках вы упоминаете стихотворение, которое ваш отец часто повторял, когда он… применял к вам свои методы воспитания.

— Я его ненавижу.

— О каком стихотворении идет речь?

— Это просто рифмовки… ну то есть, я их уже не помню. — Он принялся грызть ногти. — Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?

— Конечно. Выпейте глоток воды и сделайте глубокий вдох.

Плечи Карла тут же расслабились.

— Что вы скажете, если мы попросим вашего отца написать вам письмо?

— Он умер.

— Я знаю, но что могло бы содержаться в этом письме?

— Не знаю.

— А если бы вы знали?

— Пожалуйста, давайте поговорим о чем-нибудь другом! — Карл вытащил пальцы изо рта и вытер кровавый заусенец о джинсы.

— Хорошо, — вздохнула Роза. — О чем вы хотите поговорить?

— Когда у вас день рождения?

В первый момент вопрос ошарашил ее.

— Вас интересует мой знак зодиака?

Ее ответ должен был прозвучать дистанцированно и по-деловому, с толикой иронии. Втайне она спрашивала себя, не собирается ли он что-то подарить. Как же обидно ему будет, когда она отвергнет его подарок.

Карл покачал головой:

— Нет, просто день рождения.

— Зачем это вам? Мы должны сконцентрироваться на других проблемах.

— Я все равно уже погуглил в Интернете. У нас день рождения в один день. Но я хотел услышать это от вас, — разочарованно ответил он.

— Вы знаете, как я к этому отношусь. У нас осталось еще около пятнадцати минут. Как насчет расслабляющего упражнения напоследок?

Карл посмотрел на радиобудильник.

— Как хотите.

Роза встала и опустила ламели обоих жалюзи. Комната погрузилась в сумерки. Роза включила CD-плеер и приглушила медитативную музыку так, что она была едва слышна. Достала из шкафа маятниковый метроном и поставила на стол между собой и Карлом.

Карл беспокойно заерзал на диване и подвинулся назад.

— Это будет гипноз?

— Нет, но если вы не возражаете, мы попытаемся достичь глубокой релаксации. Это как аутогенный тренинг.

— После него я все буду помнить?

Роза невольно улыбнулась.

— Конечно. Я вас не заколдую — обещаю.

Карл напряженно ухмыльнулся.

— О’кей.

— Какое самое чудесное событие вы помните?

— Мой седьмой день рождения, — быстро ответил он.

— Прекрасно. Тогда возьмем ваш день рождения за отправную точку.

Щеки Карла дернулись, он был возбужден.

— О’кей.

— Хорошо. Расслабьтесь. Сядьте ровно, выпрямите спину, опустите руки и сосредоточьтесь на движении маятника.

Несколько секунд Роза наблюдала за ритмом дыхания Карла, потом наклонилась вперед, сдвинула гирьку маятника и подтолкнула его. Метроном начал медленно тикать.

Тик… так… тик… так…

— Дышите глубоко и размеренно, — сказала она спокойным голосом, подстраиваясь под такт метронома. — Сконцентрируйтесь на движении маятника. Вокруг вас все исчезает — становится темно. Ваш пульс замедляется. Вы слышите только этот ритм, и ваше сердце начинает биться в такт.

Тик… так… тик… так…

Хотя диктофон записывал этот сеанс транса, Роза взяла карандаш и блок на случай, если придется что-то пометить. Ее голос становился мягче.

— Ваши руки и ноги тяжелеют. Вы чувствуете ваши ступни на полу. Энергия течет по вашему телу. Ваш лоб холодеет. Приятное чувство спокойствия наполняет вас.

По всей видимости, Карл серьезно отнесся к происходящему. Спустя всего лишь минуту его веки чуть опустились. Дыхание стало глубже и медленнее.

— Когда вы вдыхаете, ваше сознание концентрируется на животе. — Роза сделала паузу. — Когда выдыхаете, ваше тело и сознание расширяются. Вдох… и выдох… закройте глаза.

В этот момент Карл закрыл глаза.

— Сейчас шестое ноября, — сказала Роза. — Ваш седьмой день рождения. Где вы находитесь?

— Я… — Карл замолчал. Каждый переживал подобное во время первого сеанса транса. Видимо, ему нужно было привыкнуть к звучанию своего голоса. — Я у себя в комнате.

— Выгляните в окно. Что вы видите?

— На улице темно. Я вижу верхушки кельнского собора. Обе башни напоминают скелет из пепла. Все еще кажется таким чужим. Мы лишь недавно переехали в этот город.

— Что вы делаете у себя в комнате?

— Я стою за дверью. Она чуть приоткрыта. Я подслушиваю.

— Что вы слышите?

— Отец и мать — они возбужденно шепчутся. Потом зовут меня. Я знаю, что произойдет в следующий момент. Но все равно притворяюсь, будто удивлен.

— Чему?

— В гостиной на столе стоит торт. В комнате темно, только семь свечек горят и одна большая свеча посередине. Мама держит в руке бенгальские огни. Пахнет Рождеством. Отец кладет мне руку на плечо и говорит: «С днем рождения! Теперь все будет хорошо, сын мой».

Роза записала последнее предложение.

— Вы знаете, что он имеет в виду?

Карл помотал головой.

— Что делает ваша мама?

— Бенгальские огни гаснут. Она обнимает меня, прижимает к себе, гладит по голове и говорит, чтобы я всегда был послушным хорошим мальчиком.

— А вы такой?

— В этот момент да. Я медленно иду к столу, чтобы посмотреть на подарки. Отец не хочет, чтобы я бегал. Я беру первый пакет и аккуратно снимаю ленту и бумагу.

— Ваш отец не хочет, чтобы вы просто разорвали упаковку?

— Нет.

— Что в пакете?

— Книжка с картинками. Отец говорит, что я должен быть осторожным и не запачкать страницы шоколадом и не порвать.

— Что это за книга?

— «Маленькая ведьма». В остальных пакетах другие иллюстрированные книги, рыцарский замок с пластиковыми фигурками, цветные карандаши, альбом для рисования, шарф и шерстяные зимние перчатки и желтая кепка — на следующий год, от солнца.

— Не футбольный мяч или фрисби? Не ролики?

Карл покачал головой, не открывая глаз.

— Слишком опасно.

Роза записала какие-то свои мысли.

— Что было потом?

— В гости приехала тетя Лора, сестра моего отца. Она специально прикатила на поезде из Дрездена и собирается остаться у нас на несколько дней.

— Специально? — переспросила Роза. — Из-за вашего дня рождения?

— Она так сказала.

— А вам как кажется?

Карл нахмурился.

— Там был этот мужчина, больше я ничего не знаю.

Этот мужчина!

Вот оно! Роза отложила карандаш в сторону.

— О чем еще разговаривают ваши родители?

— Женщины болтают на кухне. Отец подсаживается ко мне на пол, мы листаем книжку. Он объясняет мне, кто такая маленькая ведьма, и рассказывает о ее вороне Абраксасе.

— Почему вы любите вспоминать этот день рождения?

— Потому что отец не бил меня в тот день.

У Розы во рту пересохло.

— В тот день вы были послушным?

Карл кивнул.

— Вы часто в детстве разбивали коленки, когда играли в футбол на улице? Или пачкали машинным маслом одежду и руки, пытаясь поправить соскочившую цепь на велосипеде?

— У меня не было велосипеда.

— Рассказывайте дальше. Что еще случилось этим вечером?

Карл зажмурился.

— Больше ничего.

— Как закончился день? — не отступала Роза.

— Отец почитал мне вслух книгу.

— А потом?

— Ушел.

— Куда он исчез? Он ушел из квартиры?

Карл наморщил лоб.

— Думаю, он пошел на кухню.

Ее пульс ускорился.

— Он был там один?

— Я… я понятия не имею!

— А если бы вы знали?

Он помотал головой.

— Вы знаете, — мягко настаивала Роза. Инстинктивно она знала, что Карл не случайно выбрал этот день. Возможно, его подсознание хотело сообщить ей то, чему он сейчас противился.

— Вы это знаете! Кто еще был на кухне? Ваша мама? Ваша тетя?

Карл наклонил голову. На лице отразилась гримаса.

— Да, возможно…

— Ваш отец был в ярости?

— Он кричал.

— Он сердился на вас?

— Нет, в тот день он меня не бил.

— Он сердился на вашу мать?

— Он кричал на нее из-за чего-то, что было раньше, а она плакала. Больше я не знаю — дверь была закрыта.

— Такое часто случалось?

— Нет, никогда. В тот вечер я рассматривал иллюстрации с Абраксасом. Где он сидит на крыше дома и ждет, когда маленькая ведьма вернется с шабаша.

— Что сказал ваш отец, прежде чем закрыть дверь?

— Ворон очень нагло ведет себя с маленькой ведьмой и…

— Что сказал ваш отец?

— Я не знаю!

— Подумайте о белой голубке. Представьте, что вы та самая белая голубка. Она знает!

Карл открыл глаза. Хотя ламели жалюзи были опущены, он заморгал.

— Я сказал, что не знаю, черт возьми!

— А белая голубка знает…

Лицо Карла покраснело.

— Какой бред!

— Скажите мне, — потребовала Роза.

— Чтобы я всегда слушался и хорошо себя вел! — Голос его сорвался. — Он напомнил это моей маме!

— А что еще? — продолжала Роза.

— Ничего!

Она наклонилась вперед.

— Что еще?

— Чтобы она больше не бросала семью! Теперь вы довольны? — Он почти с ненавистью выплюнул последние слова. Затем откинулся назад без сил.

Роза видела, как бешено колотится его сердце. Пока Карл вытирал слюну в уголке рта, она остановила метроном. Все закончилось. Карл неосознанно дал ей решающую подсказку. «Чтобы больше не бросала семью!»

— Спасибо. — Больше Роза ничего не сказала.

Карлу потребовалась минута, чтобы успокоиться.

— За что? — спросил он наконец.

— За то, что вы сказали мне правду.

— Я… я не знаю, правда ли это вообще, — промямлил он.

— Думаю, да. — Роза откинулась на спинку кресла. — Ваша мать грозила бросить семью, если вы будете плохо себя вести, дерзить или не слушаться, верно?

Карл пожал плечами:

— Возможно.

— Ваш отец любил вашу мать… может, даже преклонялся или боготворил?

— Наверное… думаю, да.

— Я тоже. И предполагаю, что ваш отец так строго воспитывал вас из боязни, что жена может его бросить. — Роза сделала паузу. — Снова бросить, — добавила она. — Возможно, не только из-за вашего плохого поведения, но и из-за другого мужчины.

Не исключено, что такое случалось часто, подумала Роза. Многое еще оставалось непонятным. Что-то ведь толкало эту женщину в объятия других мужчин. Были ли это пациенты, женатые врачи или молодые санитары? Абсолютно не важно! Решающей была причина.

— Возможно, вы так часто переезжали, потому что ваш отец каждый раз хотел начать с вашей матерью и вами новую жизнь. — Роза вполне осознавала, как это прозвучало. Ее предложение подразумевало, что у матери Карла в каждом городе была любовная связь.

Карл посмотрел на радиобудильник.

— Наше время вышло.

— Я знаю, спасибо. Еще одно… — Роза немного подождала и, когда убедилась, что целиком завладела его вниманием, произнесла: — Возможно, именно это хотел сказать вам отец, лежа на смертном одре. Что он просит прощения за все наказания и что таким образом просто хотел сохранить семью.

— Ерунда!

Роза взялась за диктофон и выключила его. Они одновременно поднялись.

Она проводила Карла до двери.

— Подумайте об этом. — Она знала, что эта тема еще долго и настойчиво будет занимать его.

Когда Карл протянул ей руку, Роза почувствовала, как в нижней части живота что-то лопнуло.

Новый спазм?

Она не помнила, как Карл попрощался и вышел за дверь. Оперлась о комод. Ваза, стоявшая сверху, опрокинулась. Нет, неужели опять? Ее охватила паника, когда по внутренней стороне бедра потекла струя теплой крови.

21

Хелен сидела в своей машине и разглядывала снимок УЗИ из бельевого шкафа Анны. «Доктор медицины Константин Раховский» было указано в углу. Рядом номер телефона. Позвонить? А потом? Конечно, продолжить собственное расследование. Другого ей не оставалось.

Она подумала о Франке. Сколько еще они будут женаты? Сможет ли она сохранить брак? Хочет ли этого вообще? Как будут восприниматься слова бездетная и разведена в биографии автора научно-популярных работ и специалиста по детской психотерапии? А вообще, какая разница? Учитывая ужасный конец ее романа с Беном Колером и предстоящий развод, пора признаться себе, что она не умеет строить счастливые отношения. Что, черт возьми, Хелен сделала не так, раз ее муж оказался в объятиях другой? Причина ведь не только в геле-смазке или сексуальных черных трусиках!

Практика доктора Раховского находилась на южной окраине города. Помещения напомнили Хелен кабинет ее собственного гинеколога. Паркетный дубовый пол, сочно-зеленые комнатные растения, светлые оконные рамы, в приемной — фотографии младенцев и женские журналы на специальных стойках. Даже мятный запах показался ей знакомым. При виде беременных женщин в приемной в животе у Хелен все сжалось.

Помощница врача сидела за стойкой в окружении карликовых деревьев бонсай. На заднем плане раздавался плеск декоративного каменного фонтана.

— Вы записаны на прием? — пролепетала дама.

Хелен помотала головой.

— Меня зовут Хелен Бергер. Я психиатр, — солгала она, — и хотела бы поговорить с коллегой об одной общей пациентке.

Дама переговорила со своим шефом по телефону. В ожидании, пока откроется дверь в ординаторскую, в голове у Хелен все время крутились мысли об Анне Ленер. Только не проговориться! Хотя она и изучала психиатрию, но была «всего лишь» психотерапевтом, а Анна Ленер — ее «клиенткой», а не «пациенткой». Но шансы у Хелен значительно лучше, если она будет обсуждать с коллегой общую пациентку с глазу на глаз как врач с врачом.

Через пятнадцать минут она сидела в переговорной доктора Раховского. Помещение было до потолка заполнено книжными полками, битком набитыми специальной литературой. На стенах висело несколько дипломов.

Раховский оказался полноватым мужчиной. Его возраст сложно было определить. Широкие бакенбарды и седоватая борода, которую он носил без усов в стиле амишей, наверняка прибавляли ему несколько лет. Хелен дала бы ему пятьдесят. На кончике носа — узкие очки для чтения. Видимо, он регулярно занимался спортом, потому что на письменном столе стояли фотографии, говорящие сами за себя: Раховский под парусом, Раховский на коне, Раховский на велосипеде. В вазе для фруктов лежали морковки, яблоки и кольраби. Наверное, он вегетарианец. Кое-что еще завораживало. Как и у гинеколога Хелен, у доктора Раховского были невероятно большие руки и толстые пальцы.

Он положил руки на стол.

— Моя помощница сказала, что вы хотите поговорить со мной о нашей общей пациентке, — произнес он спокойным голосом.

Хелен села в кресло для посетителей и положила ногу на ногу.

— Речь идет об Анне Ленер.

Раховский кивнул.

— Не хочу показаться невежливым, но могу я взглянуть на ваши документы?

— Конечно. — Хелен порылась в сумочке. Визитную карточку можно забыть. Там стояло «психотерапевт». Хелен протянула Раховскому свои водительские права.

— Ага. Доктор Хелен Бергер, очень хорошо. Где вы ведете прием?

— У меня своя практика в Грискирхене, по заместительству в Баумгартнер-Хое, также являюсь доцентом Венского университета. — Во время учебы она действительно два года работала в психиатрической клинике в Баумгартнер-Хое, а позднее читала лекции в университете. Но все равно ей лучше не вдаваться в подробности. — Я специализируюсь на диссоциативных расстройствах личности и последствиях сексуального насилия над малолетними детьми.

Он надул щеки.

— Сильно. Чем я могу вам помочь?

— Анна Ленер проходит у меня лечение, — объяснила Хелен.

— Вообще-то это меня удивляет, — перебил он ее. — Она принимает какие-то медикаменты?

Хелен покачала головой.

— Я хотела прописать ей психотропные средства против депрессии. Боюсь, она плохо справляется с беременностью. Возможно, она отторгает ребенка. Ей сорок пять и…

— Анна Ленер потеряла ребенка, — вновь перебил ее Раховский. — Три месяца назад.

Что? Хелен пришлось взять себя в руки, чтобы он не заметил, что она в шоке.

— Я так и предполагала, — быстро отреагировала она. — Анна больше не говорит об этом.

— Вы намекаете, что она не хотела этого ребенка? — снова перебил он ее.

Ситуация становилась неловкой. Если Хелен не поостережется, то попадет в неприятное положение. Доктор Раховский не идиот. Одно необдуманное слово из ее уст, и он поймет, что она лжет.

— У Анны, кажется, искаженное восприятие сексуальности. Беременность не вписывалась в ее картину мира.

— Не думаю, что она намеренно потеряла ребенка, если вы на это намекаете, — сказал он. — Наоборот. Она была абсолютно здорова и радовалась будущему малышу. В ее возрасте беременность связана с рисками, но выкидыш все равно случился неожиданно. Скорее необычно для третьего месяца беременности. — Он пожал плечами. — Возможно, из-за неправильной медикаментозной дозировки…

Раховский пристально посмотрел на Хелен.

— Поэтому я сразу спросил, не принимает ли она какие-то лекарства.

Мысли закружились у голове у Хелен. Неправильная медикаментозная дозировка! Насколько она знала, Анна не принимала никаких лекарств.

— А высококонцентрированный инфузионный раствор антибиотика мог привести к потере ребенка?

— Возможно. Анна имела доступ к подобным препаратам, но, как я уже говорил, — мне не верится. Она была бы хорошей матерью.

Раховский был прав. Работая в аптеке, Анна легко могла бы достать сильный антибиотик. Но Хелен подозревала другого, которого чертовски хорошо знала. Или, по крайней мере, так думала. Мог ли Франк подсунуть Анне без ее ведома этот раствор, чтобы избавиться от ребенка? Неужели он способен на такое ужасное преступление? Эта мысль была просто невыносима. Но он не хотел иметь детей. С его зарплатой выплаты на содержание ребенка не проблема. Но внебрачный ребенок вызвал бы настоящий скандал — а отцовство встало бы на пути карьеры.

Нет, она отогнала эту абсурдную мысль. Франк на такое не способен. Угрызения совести просто замучили бы его. Но, может, именно поэтому он подарил Анне рубиновое кольцо? Покупка была совершена шестого марта, то есть два с половиной месяца назад. Период времени соответствовал. Ее муж детоубийца? Хелен не могла в это поверить. Ей нужно на улицу, глотнуть свежего воздуха.

— Фрау коллега? — пробурчал Раховский. — Вам нехорошо?

— Извините? — Хелен уставилась на него. — Можно мне стакан воды?

— Конечно.

Он принес ей воды. Улыбнулся:

— Все-таки она сама врач.

Нет, не врач! Помощница аптекаря… Хелен почувствовала, как кровь отлила у нее от лица. В этот момент она, наверное, была белая как стена.

— Врач? — переспросила она.

— Насколько я знаю, она изучала медицину, — промурлыкал Раховский. — Я удивлен, что она проходит психиатрическое лечение и должна принимать лекарства. Конечно, она была подавлена из-за выкидыша. Но Анна сильная, уверенная в себе и выдержанная женщина.

Хелен показалось, что все вокруг закружилось. Анна Ленер была серая мышь: неприметная, робкая, сексуально закомплексованная, больная раком, покорная и всегда сутулая. В своих толстых роговых очках и с седыми отросшими корнями она выглядела старой и хрупкой.

— Вы могли бы описать Анну? — спросила Хелен.

— Господи. — Он поднял руки. — Каштановые короткие волосы, модная стрижка, темно-зеленые глаза, загорелая кожа, спортивная и очень сексуальная. А что?

— Мне она показалась другой, — пробормотала Хелен.

— У меня тоже такое впечатление. — Раховский подался вперед. — Прежде всего, когда вы в самом начале представили Анну сорокапятилетней пациенткой. Однако я знаю, что ей только сорок. Анна Роза даже чем-то похожа на вас.

Хелен вздрогнула.

— Как вы сказали?

— Я сказал, она чем-то похожа на вас… — повторил он.

— Нет, я имею в виду… — пробормотала она. — Вы сказали — Анна Роза?

— Да, это ее полное имя.

22

Район Кошютц[15] был сельской местностью с многочисленными, любовно оформленными фахверковыми домами с красно-коричневыми оконными ставнями и замшелыми кровлями. Телеграфные провода низкими дугами провисали между крышами, словно плавились под послеобеденным солнцем и становились год от года длиннее. Фахверковое здание в конце главной улицы, из коричневых деревянных балок и терракотовых кирпичей, вписывалось в картину, которую представлял собой южный район Дрездена.

Молодой коллега из дрезденской уголовной полиции с огненно-рыжими волосами и веснушками открыл дверь на третьем этаже здания. На коврике для ног значилось: «Семья Фольмар». Значит, здесь жила «старая тетушка Лора».

Снейдер раскрыл свое удостоверение.

— Полицейский аналитик и психолог-криминалист, — буркнул он, не глядя на коллегу.

— Я вас ждал. — Сотрудник отступил в сторону, чтобы рассмотреть удостоверение. — А, Мартен Снейдер, я о вас слышал. — В голосе прозвучала ирония.

— Мартен С. Снейдер! — как всегда надменно исправил Снейдер и прошел мимо парня в квартиру. — И убирайтесь в жопу.

О господи! Сабине хотелось провалиться сквозь землю. Коллега бросил на нее такой взгляд, описания которого хватило бы на несколько томов. Она последовала за Снейдером со своей сумкой через плечо. В помещениях стоял тяжелый дух, отдающий смертью и запустением. Из горшков свисали засохшие растения. Темные громоздкие комоды, абажуры с кистями, тяжелые портьеры, толстые ковры и мрачные картины маслом на стенах. Комнаты напоминали заброшенные гэдээровские реликты из семидесятых годов.

Оглядевшись, Снейдер подозвал к себе сотрудника полиции и показал ему три пальца.

— В трех коротких предложениях: что здесь произошло? Только самое важное!

Коллега глотнул воздуха.

— Я не смогу.

— Тогда научитесь! — сказал Снейдер спокойно, как мог. — Это искусство — просто рассказывать о сложных вещах. Наоборот каждый умеет. У нас мало времени, так что начинайте!

Рыжий парень, которого Сабине было жалко с самой первой минуты, что-то лепетал, пока Снейдер не взял у него из рук документы по делу и сам их не пролистал.

Они выяснили, что вечером шестого мая, в пятницу, в этой квартире у мужа Лоры Фольмар случился инфаркт. Для восьмидесятиоднолетнего, полупарализованного после двух инсультов это означало смертельный приговор. Он сидел в кресле-качалке и, видимо, собирался звонить в скорую помощь, потому что рука все еще сжимала телефонную трубку. В тот же самый день Лора Фольмар бесследно исчезла — последний раз ее видели у магазинов на пешеходной улице.

Снейдер закрыл папку.

— А может, было наоборот? — размышлял он, расхаживая по квартире. — Сначала исчезла его жена и лишь после этого у него отказало сердце?

Сабина догадывалась, на что он намекает.

— Нам нужна распечатка телефонных звонков.

— Именно. — Снейдер еще раз полистал документы. — Последний звонок на городской телефон в квартире был сделан с сотового с предоплаченной сим-картой. Муж Лоры не собирался звонить в скорую помощь, когда почувствовал себя плохо; это ему позвонили, и от ужаса у него отказало сердце.

— От какого ужаса? — спросил рыжий.

— Что жену похитили, а у него есть сорок восемь часов, чтобы спасти ей жизнь, — ответил Снейдер. — С того момента в квартире к чему-нибудь прикасались или что-нибудь меняли?

— Нет. — Сотрудник полиции пожал плечами. — Труп все еще в морге, его жена так и не появилась, и городская администрация ждет, пока кто-нибудь распорядится о похоронах. С тех пор квартира не используется.

Пока Снейдер пошел в спальню, Сабина осмотрела ванную комнату и туалет. Она искала что-нибудь необычное, какую-нибудь подсказку, которую Штрувельпетер почти наверняка оставил своей телефонной жертве. На кухне она обнаружила маленькую картонную коробочку рядом с хлеборезкой. Внутри на красной бархатной подкладке лежали очки для чтения и кофейная ложечка.

— Снейдер! — крикнула она.

Тот вошел на кухню и сразу увидел подарок.

— Такая же коробочка, как в Кельне и Лейпциге. — Он махнул полицейскому. — Распорядитесь, чтобы с этой коробочки сняли отпечатки.

Потом он протянул руку в сторону Сабины и щелкнул пальцами:

— Книгу.

Настоящий джентльмен, просто до мозга костей! Она достала из сумки книгу «Штрувельпетер», и вместе они принялись листать стишки. Наверняка дрезденскому коллеге оба казались полными идиотами, но Снейдера это, очевидно, совершенно не заботило.

Полицейский подошел ближе и поинтересовался с наигранным любопытством:

— Это новое пособие БКА?

Снейдер выпрямился.

— Никогда больше не пытайтесь шутить в моем присутствии, поняли? Может, тогда вам удастся чему-нибудь научиться. — Его взгляд помрачнел. — Если в первом акте пьесы на сцене висит ружье, о чем нам это говорит? Правильно, что оно обязательно выстрелит! — Он кивнул на коробочку. — По этому принципу мы будем идти по следу. А теперь займитесь отпечатками пальцев!

Сабина понятия не имела, к чему это сравнение с театральной сценой. Вероятно, Снейдер хотел сказать, что эти подсказки, подарки Штрувельпетера, появляются на месте преступления не случайно, не просто так.

Полицейский потянулся за сотовым, и Сабина прочитала по его лицу, что он думает. По крайней мере, ее утешало, что Снейдер обращался так мерзко не только с ней, но и со всеми остальными.

Она открыла разворот со следующей историей. Вот оно! Сабина указала на картинку:

— Очки и ложка!

Заяц забрал у спящего охотника очки и ружье. На следующей картинке он уже в очках целится в охотника. Охотник прыгает в колодец, вокруг которого радостно скачет маленький заяц-сын с ложкой в лапке. Пуля попадает в чашку с кофе, который проливается зайчику на нос и обжигает его.

— Значит, «История человека, отправившегося на охоту». — Снейдер оторвал взгляд от книги и посмотрел в окно. В нескольких километрах к северу виднелся центр Дрездена. — «Наконец мужик споткнулся и в колодец бултыхнулся. Заяц встал и чертыхнулся, выстрелил, но промахнулся», — задумчиво процитировал он. Затем перевел взгляд с городского пейзажа за окном на Сабину. — Ее труп лежит в каком-то колодце. — Снейдер повернулся к полицейскому, который как раз закончил телефонный разговор: — Как вас зовут?

— Фрик.

— Хорошо. Сейчас внимательно послушайте, Фрик. Надеюсь, это не превышает ваших способностей. Ваши коллеги должны начать поиски женского трупа в склепах и катакомбах всех церквей и соборов города… и немедленно! — добавил Снейдер, когда Фрик уставился на него с недоумением.

— Мы, конечно, постараемся, но на это потребуется какое-то время, — сказал наконец Фрик.

— Вероятно, «постараться» означает у вас нежелание принимать решения? — спросил Снейдер.

Сабина больше не хотела слушать эти унижения, поэтому вмешалась:

— Ваши коллеги должны в первую очередь проверить те церкви, на территории которых есть колодец.

— Что это даст?

— Черт возьми! — выругался Снейдер. — Нам просто захотелось поважничать!

— Пожалуйста! — Сабина бросила на него строгий взгляд. — Колодезная шахта — это очень важно, — повторила она Фрику.

— После реконструкции Фрауэнкирхе[16] мы с классом ходили туда на экскурсию, — объяснил Фрик. — В склепе, между камерами, есть старый колодец.

Краем глаза Сабина заметила, как Снейдер навострил уши.

— Во время месс органист играет Баха? — спросил он.

Фрик пожал плечами:

— Возможно. Я не интересуюсь католической церковью.

— А следует, — перебил его Снейдер. — Тогда вы знали бы, что это евангелическо-лютеранский собор.

— Начните с этой церкви, — попросила Сабина. — И пожалуйста, выясните, играют ли там Баха.

Фрик бросил на Снейдера осторожный взгляд:

— У вас остались еще вопросы?

Тот кивнул.

— В центре города есть книжный магазин «Гаитал»?

Каждый город напоминает живое существо — с лицом, центральной системой, руками и ногами. Все это придает ему особую атмосферу, свой ритм, запах и собственную душу.

Сабина всегда связывала Дрезден с Земперопер[17] и воспринимала город как родину множества хоров, знаменитых оркестров и десятков музеев. Но Дрезден оказался намного сложнее. Барочный центр с причудливыми зданиями, многочисленными колодцами, мостами, памятниками, башнями и скульптурами напоминал декорацию восточной сказки. А благодаря постройкам на берегу Эльбы и теплому весеннему ветерку возникало впечатление чего-то средиземноморского. Сабина проводила отпуска в основном с горным велосипедом в Берхтесгадене[18] или в бунгало на Северном море. Хотя она часто ездила по Германии, оставалось много красивых городов, где она не была. Сабина с удовольствием провела бы здесь несколько дней. Возможно, в другой раз.

Она пробиралась за Снейдером по площади перед дрезденским собором, лавируя между голубями и туристами. Здание церкви напоминало массивную желтую казарму, из центра которой вырастал мощный купол, окруженный башенками, остроконечными крышами, эркерами и окнами. Фрик как раз выбежал из главных ворот на улицу.

— Смотрю я на него и задаюсь вопросом: он есть решение или часть проблемы, — прошептал ей Снейдер.

— Возьмите себя в руки! — потребовала Сабина.

Полицейский, тяжело дыша, остановился перед ними.

— Здесь и правда играют Баха. И вы не поверите — на дне колодца лежит труп.

— Я верю. — Снейдер взглянул на сотрудников уголовной полиции, которые стояли рядом с пастором и какими-то парнями с фотоаппаратами. — Почему репортеры уже здесь?

Фрик демонстративно огляделся.

— При таком-то отряде полиции! Разве это можно скрыть?

Сабине показалось странным, но, очевидно, не только в Мюнхене находились люди, которые продавали прессе информацию.

— Фрик, я не люблю сборища людей. Избавьте меня от церковной крысы и газетчиков. — Снейдер направился к входу.

Сабина последовала за ним.

— Избавьте меня от людей! — передразнила она его повелительный тон, когда Фрик оказался вне пределов слышимости.

Снейдер не удостоил ее даже взгляда.

— Я не могу работать, если вокруг много людей, которые лишают меня кислорода. В самолете, автобусе и на совещаниях у меня начинается головная боль.

Наверняка он ждет не дождется, когда увидит узкий колодец под церковью.

— Большое спасибо за такое откровение, — сказала она. — Теперь я наконец знаю, почему вы сокращаете каждый разговор до трех предложений.

Снейдер не ответил.

Они вошли в церковь через сравнительно маленькие ворота. Внутри собор оказался одним огромным залом, переходящим в мощный купол и башню, через которую проникал свет заходящего солнца. На многочисленных уровнях, которые тянулись вверх, как этажи какого-то отеля, ходили люди и фотографировали внутреннее убранство церкви. Высоко над золотым алтарем блестели серебряные трубки органа. От холода, исходящего от каменных стен, Сабину бросило в дрожь. По сравнению с этим колоссом мюнхенский собор казался милой деревенской церквушкой.

Полицейский указал в их направлении, и тут же к ним поспешил маленький толстый священник в сутане и с жабьим лицом.

— Многоуважаемые, вы из Мюнхена? — Даже его голос напоминал кваканье жабы.

Снейдер кивнул, и священник молча указал следовать за ним.

— Надеюсь, поп там ни к чему не прикасался своими толстыми пальцами, — пробурчал Снейдер себе под нос.

Сабина ничего на это не сказала. Они пошли вслед за мужчиной по лестнице на нижний ярус церкви. Здесь было еще холоднее. Низкий сводчатый потолок объединял несколько помещений с колоннами и арками из желтых кирпичей. В нишах стояли старые деревянные гробы. Видимо, это и был церковный склеп. Сабина высматривала колодец, но ничего не находила.

— Хоровая капелла располагается прямо под алтарем, — объяснил священник.

— Очень интересно, — заметил Снейдер.

Они подошли к взломанной деревянной двери, за которой вниз спускалась узкая винтовая лестница.

— Обычно вход в старый склеп закрыт, — рассказал священник.

— Такие же следы от ломика, как и в Мюнхене, — констатировал Снейдер. Он втянул голову и последовал за мужчиной.

Сабина как раз прошла под дверной рамой, не нагибаясь. Двумя этажами ниже — а по ощущениям, на глубине двадцати метров под землей, — они наконец попали в крипту. Здесь внизу можно держать человека в плену месяцами, и никто ничего не заметит. На полу лежали спутанные кабели, которые бросили там технические специалисты из уголовной полиции. Крипту освещал яркий прожектор. Пахло как в затхлом погребе — грибами и гниющими фруктами. Но Сабина знала, что запах разложения исходил от другого.

Повернув, в конце узкого коридора они добрались до сложенного из камня круглого колодца. Лежащая на нем деревянная конструкция сгнила за столько столетий. На полу стояло ведро, к стене была прислонена круглая деревянная крышка. Сотрудники дрезденского экспертно-криминалистического отдела как раз поднимали из колодезной шахты с помощью канатной лебедки труп женщины.

Снейдер жестом дал понять Сабине, чтобы она не подходила ближе. С расстояния двух метров они наблюдали, как полицейские положили труп на пол рядом с колодцем. С мертвой стекала вода. Полицейский фотограф закончил снимать, и его коллеги начали делать замеры. Сабина еще никогда не видела настолько ужасно изуродованный труп. После второй вспышки фотоаппарата она отвела взгляд.

Снейдер присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть убитую. Он вытащил из сумки диктофон, поднес его к губам и зашептал в микрофон. Сабина стояла за ним и слышала каждое слово.

— Лицо сильно набухло. Словно ее облили кипятком. То, что осталось от лица, несомненно походит на фотографию в паспорте Лоры Фольмар. Оба предмета, которые торчат из пустых глазниц, вероятно, ручки двух серебряных ложек. Убийца заткнул женщине рот кляпом, связал руки и ноги… и почти наверняка бросил в колодец, когда она была еще жива. Голеностопный сустав вывихнут. Открытые переломы костей на бедре и голени…

Было ужасно, как отстраненно и по-деловому он фиксировал свои наблюдения. Сабина быстро посмотрела на раздутый, как шар, труп и тут же снова отвела взгляд.

— …пятка и ступни сильно разбухли из-за воды. Вероятно, она лежит в этом колодце уже две недели. На губах следы крови. Очевидно, скончалась от внутренних повреждений, возможно, захлебнулась собственной кровью. Смерть наступила максимум шесть или семь дней назад. — Снейдер остановил запись и поднялся. — Вы очень бледная.

Неудивительно! Желудок камнем лежал у нее внутри. Во рту пересохло, ей срочно нужно на свежий воздух. Зачем она стала представлять себе, каково это — одной, связанной и беспомощной, постепенно умирать в этой холодной сырой дыре?

— Я такое не каждый день вижу, — выдавила из себя Сабина.

— Я тоже.

Снейдер передал свою визитную карточку коллегам, которые в защитных масках и латексных перчатках обследовали труп:

— Отправьте мне, пожалуйста, самое позднее послезавтра предварительный отчет вскрытия.

Сабине показалось, что она ослышалась. Он действительно сказал «пожалуйста».

Когда они вышли на площадь перед собором, солнце уже садилось за крышами домов. Сабина на несколько секунд закрыла глаза и позволила ветру поласкать лицо и волосы. Вдохнула благоухающий цветением воздух. Конечно, бриз не выветрит ни трупный запах, ни отвратительную вонь катакомб из ее одежды, тем более из памяти. Но Сабине стало лучше.

— Ожог на лице, колодец, а вместо недостающих очков столовые приборы в глазницах, — перечислила она. — С каждым следующим убийством его все больше заводят эти истории.

— Это-то и пугает, — ответил Снейдер. — Но что еще ужаснее… Штрувельпетер знал об этой колодезной шахте и недавно снова приходил сюда.

— Почему вы так решили?

— А кто еще воткнул ложки в глазницы? — Он поднял глаза на купол собора. Вокруг креста кружила стая птиц. — Мы должны найти этого Карла Бони.

Часть третья