Современный детектив. Большая антология. Книга 12 — страница 364 из 1682

Мы с вами начинали общаться как незнакомые люди.

Теперь мы знакомы. И нам уже кажется, будто мы знаем друг друга.

Благодаря личному общению люди нередко лучше понимают и оценивают друг друга.

При личном общении также меняется уровень восприятия.

Возможно, вы осуждаете своих знакомых за то, что они совершили тот или иной поступок: соседа, который так громко орет на свою супругу, что его брань несется к вам сквозь тонкие стены квартиры; коллегу, который, не желая эмоционально и финансово поддерживать родителей, возложил заботу о них на своих братьев и сестер; пациента, который стал чрезмерно зависим от своего врача.

Даже понимая, что выбор этих ваших знакомых продиктован какими-то личными обстоятельствами — угроза развода, депрессия, сложные семейные отношения, — вы все равно уверенно и быстро выносите им приговор, почти на рефлекторном уровне.

Пусть ваша реакция мгновенна, но ее редко можно назвать простой или точной.

Сделайте паузу и проанализируйте подсознательные факторы, формирующие ваше восприятие. На ваши суждения влияет буквально все: удалось ли вам поспать восемь часов; или вы чем-то раздражены — например, из-за протечки в ванной; или все еще приходите в себя после общения с деспотичной матерью.

Если и существует химическая формула, в соответствии с которой вы выносите суждения в ходе повседневного бытового общения, в ней содержится непостоянная, переменная величина.

И этот нестабильный элемент — вы.

У каждого из нас есть причины, влияющие на наши суждения, даже если эти причины столь глубоко запрятаны, что мы и сами их не распознаем.

Глава 21

7 декабря, пятница

Я ужасно переживала из-за того, что напортачила во время последней встречи с доктором Шилдс, и когда она наконец-то перезвонила мне, я ответила в ту же секунду.

Она спросила, свободна ли я сегодня вечером, — как ни в чем не бывало. Может, ничего и правда не бывало. Она даже не упомянула про мое сообщение, в котором я написала, что не жду оплаты за доставку статуэтки, и извинилась за то, что забыла вернуть палантин.

Наша беседа по телефону длилась всего несколько минут. Доктор Шилдс дала новые инструкции: распустить волосы, сделать безупречный макияж, надеть черное вечернее платье. Быть готовой к 8 часам.

Сейчас двадцать минут восьмого. Я стою перед стенным шкафом, в котором напихана одежда. Отодвигаю в сторону замшевую мини-юбку угольного цвета, которую обычно надеваю с шелковой розовой блузкой, бракую черное платье с воротником-стойкой — оно слишком короткое.

В отличие от Лиззи, которая, собираясь со мной на встречу, часто присылает мне на телефон свои селфи, я компоную наряды из своих вещей так же уверенно, как смешиваю тона, когда делаю клиенткам макияж. Я просто знаю, какой стиль подчеркнет достоинства моей внешности. Но для доктора Шилдс вечерний выход в свет, вероятно, означает совсем не то, что для меня.

Я рассматриваю как вариант свой самый элегантный туалет — черное трикотажное платье с глубоким V-образным вырезом.

Слишком глубокий? — размышляю я, прикладывая к себе платье перед зеркалом. Более подходящей вещи в моем гардеробе нет.

Мне хотелось узнать у доктора Шилдс дополнительные сведения: «Куда я иду? Что буду делать? Это один из тех тестов, о которых вы упоминали?» Но тон у нее был столь деловой и профессиональный, когда она спросила, свободна ли я, что у меня не хватило смелости.

Надевая платье, я рисую в воображении доктора Шилдс в ее изысканных юбках и свитерах: силуэт столь точеный и классический, что ей можно прямо с работы хоть на балет в Линкольн-центр отправляться.

Я поправляю вырез, но ложбинка между грудями все равно видна. Волосы у меня пышные, большие кольца в ушах выглядят дешево.

Как мне было велено, волосы я оставляю распущенными, а серьги кольцами меняю на гвоздики с фианитом. Потом в бельевом ящике нахожу специальную двустороннюю клейкую ленту для зоны декольте и скрепляю вырез на высоте двух дюймов от его нижней точки.

Обычно под платье я надеваю в лучшем случае колготки, но сегодня натягиваю прозрачные черные чулки, которые пролежали в моем комоде не меньше полугода. Их портит зацепка, но она на самом верху бедра, так что под платьем видно не будет. Я наношу на зацепку капельку лака для ногтей, чтобы не побежала стрелка, затем достаю простые туфли-лодочки, которым уже сто лет.

Хватаю из шкафа ремень с зебровым принтом, застегиваю его на талии. Я всегда смогу убрать ремень в сумочку, если увижу, что он неуместен там, куда я иду.

На ум приходит вопрос, который я всегда задаю своим клиенткам: Какой образ предпочитаете? На это трудно ответить, не зная, кто будут мои зрители. Выполняя указания доктора Шилдс, я добавляю на веки нейтральный тон теней, чуть затушевывая стрелки.

Уже ровно восемь, а мой телефон молчит.

Я проверяю, есть ли сигнал, затем начинаю расхаживать по квартире, рассеянно складывая свитера и убирая в шкаф туфли. В 20:17 я подумываю о том, чтобы отправить сообщение доктору Шилдс, но отметаю эту идею: не хочу, чтобы выглядело так, будто я навязываюсь.

Наконец в 20:35 — после того как я дважды подкрасила губы и заказала по Интернету краски с блестками и плотную бумагу в подарок на Рождество для Бекки — на мой телефон приходит новое сообщение от доктора Шилдс.

Я отрываю взгляд от экрана компьютера, на котором открыт сайт «TJ Maxx»: я заказывала сорочки для мамы.

«“Uber” подъедет к вашему дому через четыре минуты».

Я делаю последний глоток пива, которое потягивала во время ожидания, затем сую в рот мятный леденец.

Выйдя из подъезда, я плотно, до щелчка, затворяю дверь. У обочины урчит черный «Хендай» с помятым задним крылом. Я нахожу взглядом стикер с буквой «U» на заднем стекле и только потом открываю заднюю дверцу.

— Здравствуйте. Я — Джесс, — представляюсь я, усаживаясь на заднее сиденье.

Водитель лишь кивает в ответ, трогается с места и катит в западном направлении.

Я пристегиваюсь ремнем безопасности.

— Куда именно мы едем? — спрашиваю я как можно более беспечным тоном.

В зеркало заднего обзора мне видны только его карие глаза и густые брови.

— Вы не знаете?

Правда, это звучит не как вопрос. Почти утверждение.

Через тонированное стекло я смотрю на мелькающий мимо город и внезапно осознаю, что я полностью изолирована от внешнего мира. И абсолютно бессильна.

Я иду на попятную. Говорю:

— За мной вас прислала подруга. Я с ней встречаюсь…

Мой голос постепенно затихает. Я просовываю руку под ремень безопасности, который сдавливает мне грудь. Ослабить его невозможно.

Водитель не отвечает.

У меня учащается сердцебиение. Почему он так странно себя ведет?

Таксист поворачивает налево, и мы едем в сторону от центра.

— На 62-й улице остановимся? — уточняю я. Наверно, доктор Шилдс желает видеть меня в своем кабинете. Тогда к чему весь этот маскарад с вечерним туалетом?

Водитель смотрит строго вперед.

И тут до меня доходит: я один на один в машине с незнакомым человеком. Он мог бы увезти меня куда угодно. Я в западне.

Я бессчетное число раз ловила такси и заказывала машины через приложения «Via» и «Uber». И никогда не чувствовала, что мне угрожает опасность.

Мой взгляд мечется от одного заднего окна к другому — справа и слева от меня. Извне они не просматриваются. Инстинктивно я проверяю замки. Не могу определить, заперты дверцы или нет. Машин на дорогах относительно немного, мы движемся сравнительно быстро. Но рано или поздно остановимся на светофоре. Может, попробовать открыть дверцу и выпрыгнуть?

Я медленно дотягиваюсь до кнопки ремня безопасности, давлю на нее и морщусь: палец защемило. Аккуратно снимаю с плеча лямку и слежу, чтобы не раздался щелчок, когда она смотается в инерционную катушку.

Откуда мне вообще знать, что водитель работает в службе такси «Uber»? Налепить стикер с буквой «U» любой дурак может. Или же он мог взять машину напрокат.

Я внимательнее смотрю на водителя. Крупный мужчина с бычьей шеей и широкими плечами; его ладони, лежащие на руле, вдвое больше моих.

Я пытаюсь нащупать кнопку, чтобы опустить стекло, и слышу, как водитель произносит:

— Да, хорошо.

Взглядом я нахожу в зеркале заднего обзора его глаза, но они приклеены к дороге.

Потом я слышу слегка металлический отчетливый звук другого мужского голоса.

Грудь перестает сдавливать: водитель не отвечал мне, потому что разговаривал по телефону. Он не умышленно игнорировал мои вопросы — просто меня не слышал.

Сделав глубокий вдох, я откидываюсь на спинку сиденья.

Ну и дура же, ругаю я себя. Мы едем по Третьей авеню, вокруг полно машин и пешеходов.

И все равно прошла целая минута, пока я более-менее успокоилась.

Наклоняясь вперед, повторяю свой вопрос в третий раз — громче.

— Мэдисон и 76-я, — произносит водитель, бросая на меня взгляд через плечо, и продолжает беседовать по телефону.

Я не уверена, что расслышала правильно, потому что радио и рокот двигателя заглушают его слова.

Я достаю свой телефон, по карте «Гугл» смотрю, что там есть. Горстка коммерческих предприятий — гостиница, элитные магазины одежды «Винс» и «Ребекка Тейлор», несколько жилых многоквартирных домов, азиатский ресторан с кухней в стиле фьюжн.

Ладно, думаю я. На первый взгляд, безобидные заведения. Которое из них — мой пункт назначения?

Скорей всего, ресторан.

Я убеждаю себя, что доктор Шилдс, вероятно, уже там, сидит за столиком и ждет меня. Наверно, намеревается дать дополнительные указания по поводу теста в условиях реальной жизни.

И все же, хочу я того или нет, меня мучает вопрос: зачем ей понадобилось встречаться со мной вне офиса? Может, на то есть другая причина?

На мгновение мне представляется, что мы с ней подруги или сестры: младшая едет на встречу со старшей, более образованной и утонченной, чтобы вместе с ней отведать салат из морских водорослей и сашими и за фарфоровым графинчиком теплого саке поделиться своими секретами. И на этот раз я задам ей все вопросы, что роятся в моей голове.

В боковое зеркало я вижу яркий свет фар встречной машины. Почти в то же мгновение мой водитель начинает перестраиваться на ту полосу.

Пронзительный гудок автомобиля, «Хендай», визжа тормозами, резко дает задний ход. Меня швыряет на дверцу, потом вперед. Я едва успеваю выставить перед собой ладони, чтобы не врезаться в спинку переднего пассажирского кресла.

— Козел! — орет мой водитель, хотя мы чуть не попали в аварию по его вине. Он был так увлечен разговором по телефону, что не удосужился глянуть в ту сторону, где могла возникнуть «мертвая зона».

Остаток пути я смотрю в боковое окно со своей стороны. Старательно высматривая пешеходов и другие автомобили, я лишь через несколько секунд замечаю, что мой водитель остановился за черным «линкольном», прямо перед отелем.

— Здесь? — спрашиваю я таксиста, показывая на вход.

Он кивает.

Я выбираюсь на тротуар и окидываю взглядом здание, не зная, как мне быть дальше. Зайти в гостиницу и ждать в вестибюле?

Я оборачиваюсь на свое такси, но оно уже уехало.

Мимо идет какая-то компания. Один из мужчин задевает меня за плечо. От неожиданности я едва не роняю телефон.

— Простите! — извиняется мужчина.

Я озираюсь по сторонам, ища глазами доктора Шилдс, но на улице одни лишь незнакомые лица.

Я нахожусь в самом безопасном районе Манхэттена, тогда почему же мне так не по себе?

Спустя несколько секунд приходит очередное сообщение: «Идите в бар на нижнем этаже, там же, где вестибюль. Посреди зала увидите за круглым столом компанию мужчин. Сядьте за стойкой бара поближе к ним».

Значит, я не угадала. Не знаю, что уготовил мне этот вечер, но явно не ужин в обществе доктора Шилдс.

Я делаю девять шагов до входа в гостиницу, швейцар открывает передо мной дверь.

— Добрый вечер, мисс, — приветствует он меня.

— Здравствуйте, — отзываюсь я. Голос у меня неуверенный, и я, прочистив горло, спрашиваю: — В какой стороне бар?

— Идите прямо мимо стойки администратора, в глубине увидите.

Под взглядом швейцара я захожу в гостиницу. Замечаю, что платье на мне чуть перекосилось, когда я выбиралась из машины. Я оттягиваю вниз подол.

В вестибюле почти никого, не считая пожилой четы на кожаном диване у камина и женщины в очках за стойкой администратора. Она с улыбкой приветствует меня:

— Добрый вечер.

Мне кажется, что мои каблуки цокают по узорчатому деревянному полу слишком громко. Я остро сознаю, как делаю каждый свой шаг, — и не только потому, что не привыкла ходить на каблуках.

И вот передо мной бар, я открываю массивную деревянную дверь. Зал просторный, в нем расположились несколько десятков посетителей. Я щурюсь, пока глаза привыкают к тусклому освещению. Обвожу взглядом помещение, надеясь, что где-то здесь ждет меня доктор Шилдс. Я ее не вижу. Зато замечаю в середине зала за большим столом мужскую компанию.

«Сядьте за стойкой бара поближе к ним».

Эти ребята тоже работают с доктором Шилдс?

Подходя ближе, я оцениваю их. На вид им всем под сорок. На первый взгляд, они почти неотличимы один от другого: короткие стрижки, темные костюмы, накрахмаленные сорочки под галстук. Такой тип я уже встречала прежде: все они точь-в-точь как те папаши, что платят за торжества по случаю бар-мицвы и роскошные вечеринки для шестнадцатилетних подростков, которые обходятся в целое состояние, как нехилая свадьба. Только моложе.

У стойки бара всего несколько пустых стульев с высокими спинками. Я занимаю тот, что находится шагах в шести от мужской компании.

Скользнув на стул, я ощущаю через колготки тепло дерева, словно его только что кто-то освободил. Я вешаю сумку на крючок под стойкой, затем стряхиваю с себя пальто и перекидываю его через спинку.

— Сейчас подойду, — говорит мне бармен, взбивая с травами какой-то фирменный коктейль.

Я должна заказать напиток? Или произойдет что-то еще?

Хоть я и в людном месте, внутри у меня все дрожит от страха. Я напоминаю себе то, что мне сказала доктор Шилдс во время нашей первой личной встречи в ее офисе: «Вы будете полностью контролировать ситуацию и сможете выйти из игры в любой момент».

Я сажусь чуть боком, чтобы видеть зал, — надеюсь отыскать в нем хоть какую-то наводящую информацию. Но вижу только богатых посетителей, которые пьют и беседуют между собой. Сногсшибательная блондинка, перегнувшись через стол, показывает на какую-то позицию в меню бара своему кавалеру; статный мужчина с небольшими залысинами и в синей рубашке что-то печатает в своем телефоне; две улыбающиеся четы средних лет чокаются, подняв бокалы.

В руке вибрирует телефон. Я вздрагиваю от неожиданности.

«Не нервничайте. Вы великолепны. Закажите что-нибудь в баре».

Я резко поднимаю глаза вверх.

Где она?

Должно быть, в одной из кабинок в глубине зала. Я не могу разглядеть, кто там сидит: в баре сумрачно, да и другие посетители заслоняют видимость.

Потеребив колечки на указательном пальце, я кладу руки на колени. Потом смотрю на столик с мужской компанией, недоумевая, зачем доктор Шилдс велела мне сесть неподалеку от них. Мужчин за тем столом пятеро. Я разглядываю их по очереди. Один, перехватив мой взгляд, наклоняется к своему приятелю и что-то шепчет ему. Тот смеется, оценивающе смотрит на меня. Я резко отворачиваюсь, чувствуя, как у меня запылали щеки.

Ко мне подходит бармен.

— Что вам налить?

Обычно я заказываю пиво либо стопку водки, но в таком заведении это было бы неприлично.

— Красное вино, пожалуйста.

Он все еще ждет, и я понимаю, что должна назвать конкретную марку.

Я судорожно роюсь в памяти.

— «Кот дю Рон», — выпаливаю я, надеясь, что произнесла название вина так же, как официант во французском ресторане, куда я заходила несколько дней назад.

— Боюсь, у нас такого нет, — говорит бармен. — Может быть, «Бордо»?

— Превосходно, — соглашаюсь я. — Спасибо.

Когда бармен ставит передо мной вино, я крепко обхватываю бокал рукой, чтобы унять дрожь в пальцах.

Обычно тепло алкоголя действует на меня расслабляюще, но я по-прежнему нервничаю, взглядом снова сканируя зал. Присутствие мужчины подле себя я ощущаю еще до того, как краем глаза замечаю его самого.

— Вы как будто кого-то ждете, — обращается он ко мне. Это мужчина из той компании за большим столом, он шепнул что-то про меня своему приятелю. — Не возражаете, если я составлю вам компанию, пока ваши друзья не подошли?

Я бросаю взгляд на экран мобильника. Пусто.

— Мм… нет, — отвечаю я.

Мужчина ставит свой бокал на стойку бара и занимает стул слева от меня.

— Дэвид, — представляется он.

— Джессика. — Полное имя само сорвалось с языка — наверно, потому что сейчас я нахожусь в мире доктора Шилдс.

Мужчина кладет локоть на стойку бара.

— Итак, Джессика, откуда вы?

Я говорю как есть — не знаю, что еще сказать, да и по инерции следую правилам доктора Шилдс, обязавшей меня быть честной.

Правда, это не имеет значения, в ответ я слышу только:

— Круто. — После чего он принимается рассказывать про себя, — о том, как переехал сюда из Бостона четыре года назад, потому что ему предложили престижную работу. Я слушаю, силясь изображать интерес. Вибрирует мой телефон.

— Простите.

Поступило сообщение от доктора Шилдс.

Я наклоняю телефон так, чтобы Дэвид не мог прочесть текст на экране.

«Не он».

Я удивленно моргаю, недоумевая, что я сделала не так.

Вспоминаю свой первый сеанс общения с доктором Шилдс — по компьютеру.

На экране пульсируют три точки: доктор Шилдс снова что-то пишет.

Приходит новая инструкция: «Справа от вас за столиком сидит мужчина в синей рубашке. Завяжите с ним разговор. Заставьте его флиртовать с вами».

Доктор Шилдс, должно быть, совсем рядом. Почему я не могу ее найти?

— От вашего друга? — спрашивает Дэвид, показывая на мой телефон.

Чтобы оттянуть время, я отпиваю глоток вина, а сама обдумываю свой следующий шаг. Сердцебиение участилось, во рту пересохло. Я киваю, еще раз пригубливаю бокал, упорно избегая его взгляда. Потом сигнализирую бармену, чтобы принес счет, и достаю из кошелька две двадцатки.

Оглядываюсь через плечо на мужчину в синей рубашке. Нет, исключено. Я не могу просто так подойти к нему и ляпнуть нечто вульгарно-завлекающее, чтобы обратить на себя внимание. Я силюсь вспомнить фразы, с которыми подкатывали ко мне мужчины в барах, но на ум ничего не приходит.

Я даже не могу поймать его взгляд и улыбнуться ему, потому что он сидит, уткнувшись в свой телефон.

Дэвид трогает меня за руку, не давая вытащить деньги.

— Пусть это будет за мой счет. — Он кивает бармену и, удобнее усаживаясь на стуле, делает заказ: — Еще джину с тоником, приятель.

— Не надо, я сама за себя заплачу. — Я кладу купюры на стойку, придвигаю их к бармену.

— Вообще-то, ваш счет уже оплачен, — сообщает он мне.

Я снова обвожу взглядом зал в поисках доктора Шилдс, пристально всматриваюсь в дальние кабинки, которые прячутся в тени. Почти все их заслоняют от меня посетители, сидящие за столиками по центру зала.

Клянусь, я чувствую на себе ее прожигающий взгляд.

Доктор Шилдс не обозначала временные рамки для выполнения ее инструкций, поэтому я заставляю себя встать, беру со стойки свой бокал и телефон. Вино колышется в сосуде, и я сознаю, что рука моя снова дрожит.

— Простите, — говорю я. — Там сидит один мой знакомый, я только что его заметила. Пойду поздороваюсь.

А что, неплохая тактика. Пожалуй, к ней следует прибегнуть и для знакомства с мужчиной в синей рубашке. Притворюсь, будто узнала его. Однако где мы раньше встречались?

Дэвид хмурится.

— Ладно. А потом присоединяйтесь к нашей компании.

— Непременно, — отвечаю я.

Мужчина в синей рубашке перестал возиться с телефоном. Он сидит один за столиком на двоих у стены. Его пустая тарелка отодвинута к центру стола, рядом лежит скомканная салфетка.

При моем приближении он поднимает на меня глаза.

— Привет! — Голос у меня излишне звонкий.

— Привет, — кивает он, однако его приветствие звучит как вопрос.

— Мм… это я, Джессика! Что ты здесь делаешь?

Я не раз видела плохую игру актеров и знаю, что своим представлением никого не одурачу.

Он улыбается, но на лбу его собираются морщинки.

— Рад встрече… Напомни еще раз, где мы познакомились?

Видно, что парочка за соседним столиком прислушивается к нашей беседе. Я свою роль исполняю ужасно. Я утыкаюсь взглядом в ковер с цветочным узором и замечаю на нем небольшую потертость. Потом я заставляю себя снова посмотреть в глаза мужчине. Каверзный момент.

— По-моему, на свадьбе Тани, несколько месяцев назад? — говорю я.

Он качает головой.

— Нет. Думаю, вы меня спутали с каким-то другим красавчиком. — Однако произносит он это самоуничижительным тоном.

Я сухо усмехаюсь.

Но уйти не могу, предпринимаю еще одну попытку.

— Простите, — говорю я тихо. — Дело в том, что я сидела у бара, и ко мне пристал один тип. Мне просто нужно было отделаться от него. — Видимо, в моих глазах отразилось отчаяние, потому что он протянул мне руку для рукопожатия и представился:

— Скотт. — Я не могу определить его акцент, но, возможно, он южанин. Скотт жестом приглашает меня сесть напротив него: — Не желаете составить компанию? Я собирался заказать себе еще бокал.

Я усаживаюсь за столик, и через несколько секунд жужжит мой телефон. Я смотрю на экран, держа мобильник на коленях. «Молодец. Так держать».

Мне предложено заставить этого учтивого бизнесмена пофлиртовать со мной. Я подаюсь вперед всем телом, ставлю локти на стол, сознавая, что только клейкая лента на вырезе не дает грудям вывалиться из платья.

— Спасибо, что выручили, — говорю я, глядя ему прямо в глаза.

Долго я не могу удерживать его взгляд — слишком ненатурально. Флирт доставляет удовольствие, если это естественный процесс, — и если я сама выбираю парня, как это недавно было в случае с Ноа.

Но то, что происходит сейчас, это танец без музыки. Хуже того, у меня есть зрители.

— Итак, откуда вы? — повторяю я вопрос, который некоторое время назад задал мне Дэвид.

Беседуя со Скоттом, я ломаю голову, почему доктор Шилдс настояла, чтобы я вступила в разговор именно с ним, а не с Дэвидом. На мой взгляд, они почти что взаимозаменяемы. Это как в головоломках, что помещают на последних страницах журналов: найдите десять отличий. И существенной разницы между ними я не обнаруживаю: обоим под сорок, оба чисто выбриты, оба в темных костюмах.

Я не могу расслабиться, зная, что доктор Шилдс наблюдает за мной. Но к тому времени, когда мой бокал пустеет, разговор между нами принимает непринужденный характер. Скотт — приятный человек. Он родом из Нэшвилла, у него есть черный лабрадор, которого он обожает.

Скотт подносит ко рту бокал, допивая последний глоток янтарного скотча.

Только тогда я замечаю разницу между двумя мужчинами — крошечную деталь, которая отличает одного от другого.

У Дэвида на безымянном пальце ничего нет.

А безымянный палец Скотта украшает широкое платиновое обручальное кольцо.

Глава 22

7 декабря, пятница

В черном платье, она наклоняется и касается его руки. Ее темные волосы падают вперед, почти скрывая ее профиль.

Его лицо расплывается в улыбке.

В какой момент флирт превращается в неверность?

Демаркационная линия проведена, когда случился физический контакт? Или это нечто более эфемерное — когда возникает сама мысль о возможности измены?

Сегодняшние декорации — бар в отеле «Суссекс» — это то место, где все началось.

Только тогда актеры были другие.

Как-то вечером, когда брак наш еще не был замаран предательством, Томас зашел сюда, чтобы выпить. Он встречался со старым университетским товарищем, который приехал в Нью-Йорк на один день и остановился в этом самом отеле. После нескольких коктейлей приятель объяснил, что из-за долгого перелета у него нарушен суточный ритм организма. Томас настоял, чтобы тот поднялся в свой номер, сказал, что сам расплатится за напитки. Щедрость всегда была одним из многих привлекательных качеств моего мужа.

Народу в бар набилось много, посетителей обслуживали медленно. Но Томас сидел за удобным столиком на двоих и никуда не торопился. Он знал, что, хоть еще нет и десяти, в нашей спальне плотные шторы уже опущены и в комнате установлена прохладная температура — 18 градусов.

Так было не всегда. На первых порах нашего супружества Томаса по возвращении домой встречали поцелуем и бокалом вина; потом, устроившись на диване, мы увлеченно беседовали — обсуждали недавнюю лекцию в университете, интересного пациента, планы на выходные.

Но за годы брака в наших отношениях произошел некий сдвиг. Это случается в каждой семье, когда страсть первых месяцев постепенно трансформируется в более спокойное совместное проживание. Работа отнимала все больше времени и сил, и порой вечерами шелковая ночная сорочка и свежие простыни из плотного египетского хлопка оказывались более заманчивыми, чем Томас. Возможно, это породило в нем… неуверенность.

Официанта, который должен был принести счет моему мужу, опередила темноволосая женщина. Она заняла пустующий стул напротив него. Они не расстались по выходе из ресторана — поехали к ней домой.

Томас ни словом не обмолвился о своем неблаговидном поступке.

А потом на мой телефон по ошибке пришло сообщение: «Жду не дождусь сегодняшнего вечера, красотка».

По утверждению Фрейда, случайностей не бывает. И, в принципе, это можно было бы расценить так, что Томас хотел быть уличенным в обмане.

«У меня не было ни малейшего намерения изменять жене. Но она сама бросилась мне на шею. Какой мужчина смог бы устоять в такой ситуации?» — оправдывался он на приеме у психолога, которого мы посещали вместе.

Хотелось бы верить, что его реакция была не приговором нашему браку, а, скорее, уступкой присущим мужчинам слабостям.

Сегодня вечером кабинка в дальнем углу зала служит мне весьма удобным наблюдательным пунктом. Совершенно очевидно, что мужчина с платиновым обручальным кольцом очарован вами: с вашим появлением он заметно оживился.

Он не столь обаятелен, как Томас, но вполне вписывается в его параметры: мужчина под сорок лет, сидит в одиночестве — и женат.

Томас тогда повел себя так же?

Трудно противостоять соблазну с более близкого расстояния понаблюдать за действом, что разворачивается на удалении двух десятков шагов, но любое отступление от тщательно разработанного плана может свести на нет результаты эксперимента.

Сама вы знаете, что за вами наблюдают, но подлинный объект изучения — мужчина в синей рубашке — ни сном ни духом не ведает, что за ним следят.

Люди, зная, что их сделали участниками эксперимента, обычно изменяют свое поведение. Это явление известно как Хоторнский эффект — по названию городка Хоторн, где находился завод компании «Вестерн электрик», на котором эта закономерность была впервые установлена. Первоначально исследование, что там проводилось, имело целью определить влияние уровня освещенности рабочего помещения на производительность труда. В ходе эксперимента выяснилось, что интенсивность освещения на производительность труда фактически никак не влияет. Выпуск продукции увеличивался независимо от того, какие манипуляции совершались со светом — усиливали его яркость или, наоборот, снижали. В действительности показатели производительности труда колебались при изменении любого условия. На этом основании исследователи вывели заключение: поведение персонала меняется оттого, что работники находятся под наблюдением и знают об этом.

Поскольку данная предрасположенность свойственна всем субъектам, исследователям только и остается, что попытаться учесть этот фактор при разработке эксперимента.

Ваши заигрывания выглядят вполне убедительно, Джессика. Судя по всему, испытуемый не догадывается о том, что над ним ставят опыт.

Пора переходить к следующему этапу.

Мне нелегко печатать эту инструкцию — приступ тошноты ненадолго отсрочивает ее отсылку, — но это жизненно важная часть эксперимента.

«Троньте его за руку, Джессика».

Инцидент с Томасом тоже проходил по этому сценарию: ласкающее прикосновение, очередная порция напитков, приглашение продолжить общение в квартире женщины.

Внезапное движение за столиком у стены — и воспоминания о двуличии Томаса дают сбой. Мужчина в синей рубашке встает. Вы тоже. Потом вы выходите из бара. Он идет следом, отставая от вас на несколько шагов.

Вы и сорока минут не пробыли в баре, а он уже у ваших ног.

Значит, оправдание Томаса заслуживает доверия. Выходит, мужчины не способны противиться открытому искушению. Даже женатые.

Меня захлестывает столь огромная волна облегчения, что я чувствую слабость во всем теле.

Это все ее вина. Не его.

Стол усеивают ошметки изодранной салфетки — свидетельство сдерживаемого беспокойства. Я сгребаю их в кучку. Наконец-то пригубливаю бокал с газированной водой, что до сей минуты стоял нетронутым.

Спустя несколько мгновений звуковой сигнал уведомляет меня о поступлении сообщения.

Оно просмотрено.

И мгновенно многолюдный уютный бар словно погружается в леденящую тишину.

Вы написали всего три строчки.

Они тотчас же прочитаны.

Потом еще раз.

«Доктор Шилдс, я попыталась его соблазнить, но он меня отверг. Сказал, что счастлив в браке. Он поднялся в свой номер, а я жду в вестибюле».

Глава 23

7 декабря, пятница

Флиртовать по чужой указке — причем за деньги — то же самое, что проституция.

Я стою в вестибюле, ожидая от доктора Шилдс ответа на свое послание. Я снова дрожу. Но сейчас меня трясет от гнева.

Неужели она и впрямь рассчитывала, что я поднимусь со Скоттом в его номер? Очевидно. Это потому что на ее дурацком компьютерном тестировании я призналась, что иногда позволяю себе вступать в случайные связи.

Туфли-лодочки жмут, и я попеременно переношу тяжесть тела с левой ноги на правую и наоборот.

Мое сообщение на телефон доктора Шилдс ушло несколько минут назад, но она пока так и не ответила. Женщина в очках за стойкой администратора подозрительно поглядывает на меня, и оттого я чувствую себя еще более неловко, чем по приходе в гостиницу.

Даже не верится, что доктор Шилдс поставила меня в столь гнусное положение. Дело не в том, что мне грозила опасность, — не знаю, скажу ли я об этом доктору Шилдс, но я ни за что не вошла бы в тот лифт. Однако как же унизительно все это было. Я видела, как смотрел на меня Дэвид и его приятели, когда я выходила из бара со Скоттом. И видела, как посмотрел на меня Скотт перед тем, как поднялся из-за стола.

— Могу я вам чем-то помочь?

Женщина в очках вышла из-за стойки администратора и теперь стоит возле меня. Она улыбается, но в ее глазах читается то, что я и сама знаю: мне, в моем платье за шестьдесят долларов, купленном на распродаже брендовых образцов одежды, в серьгах с фальшивыми бриллиантами, здесь не место.

— Я просто… жду знакомую, — объясняю я.

Она вскидывает брови.

Я складываю на груди руки, спрашиваю:

— Это запрещено?

— Разумеется, нет, — отвечает сотрудница отеля. — Присаживайтесь, прошу вас. — Она жестом указывает на диван у камина.

Мы обе знаем, что именно едва маскирует ее гостеприимство. Она наверняка тоже принимает меня за проститутку.

Услышав быстрый цокот тонких каблуков, я поворачиваюсь и вижу, что к нам направляется доктор Шилдс. И хотя я расстроена тем, как она поступила со мной, я все равно невольно восхищаюсь ее красотой. Ее волосы собраны на затылке в низко уложенный гладкий пучок, черное платье не скрывает, что у нее стройные и невероятно длинные ноги. Она — воплощение той женщины, какой я старалась быть сегодня вечером.

— Здравствуйте, — издалека приветствует нас доктор Шилдс, а подойдя к нам, кладет ладонь мне на руку, словно предъявляет на меня свои права. Потом, глянув на бейджик женщины, спрашивает у нее: — Какие-то проблемы, Сандра?

Манера поведения работницы отеля мгновенно меняется.

— О, я как раз предлагала вашей подруге сесть у камина, здесь удобнее.

— Вы очень внимательны, — замечает доктор Шилдс, но в тоне ее слышится едва уловимый упрек. Женщина ретируется за стойку.

— Ну что? — обращается ко мне доктор Шилдс, и у меня мелькает мысль, что она намерена уйти. Но доктор Шилдс направляется к дивану.

Однако я не спешу садиться. Тихо спрашиваю осипшим от волнения голосом:

— И что это было?

Если доктор Шилдс и удивлена, внешне это никак не выражается. Она хлопает по дивану рядом с собой.

— Джессика, присядьте, пожалуйста.

Я убеждаю себя, что мне хочется услышать объяснение доктора Шилдс. Но правда состоит в том, что меня, как магнитом, притягивает к ней.

Едва я опускаюсь на диван, мой нос улавливает свежий пряный аромат ее духов.

Доктор Шилдс скрещивает ноги и, сцепив ладони, кладет их на колени.

— Вы очень возбуждены. Расскажите, пожалуйста, о своих впечатлениях.

— Это было ужасно! — Мой голос неожиданно срывается, и я сдавленно сглатываю слюну. — Тот человек… Скотт… кто он такой?

Доктор Шилдс на мгновение изящно приподнимает одно плечо.

— Понятия не имею.

— Он не был в курсе? — Мне необходимо знать ответ на этот вопрос, прежде чем я продолжу.

— Он мог бы быть кем угодно, — объясняет доктор Шилдс. Голос у нее невесомый и далекий, будто она произносит заученный текст. — Для анализа некоторых аспектов морально-этических принципов мне нужен был мужчина с обручальным кольцом. Я выбрала его наобум.

— Вы использовали меня как наживку? Чтобы хитростью вынудить какого-нибудь мужчину на определенные действия? — В тишине вестибюля мои слова звучат излишне громко.

— Это был научный эксперимент. Я ведь предупреждала, что данный этап моего исследования связан с проведением тестирования в условиях реальной жизни.

Я дивлюсь сама себе: и как мне только в голову пришло, что мы могли бы вместе поужинать? Кого я обманывала? Я работаю на нее.

Я чувствую, как горло мое разжимается, но меня все еще раздирает гнев. И я не хочу, чтобы он утих. Потому что именно гнев наконец-то придает мне смелости задать ей свои вопросы.

— Неужели вы и впрямь думали, что я поднимусь с ним в его номер? — резко спрашиваю я.

Доктор Шилдс широко раскрывает глаза. Вряд ли кто-то смог бы изобразить столь искреннее удивление.

— Джессика, конечно, нет. Я просто попросила вас пофлиртовать с ним. Как вы могли такое подумать?

В ту же секунду, как она это произносит, я чувствую себя полнейшей дурой. Опускаю глаза в пол. Не могу встретиться с ней взглядом. Как такое могло прийти мне в голову?

Но в голосе доктора Шилдс не слышится осуждения — только доброта.

— Я обещала, что вы будете полностью контролировать ситуацию. Я никогда не подвергла бы вас опасности.

Я чувствую, как ее рука на мгновение касается моей. Несмотря на тепло, исходящее от камина, ее изящная ладонь холодна.

Я несколько раз глубоко вдыхаю, но взгляд мой по-прежнему прикован к узору «в елочку» на деревянном полу.

— Вас что-то тревожит, — произносит она.

Я медлю с ответом, смотрю в ее холодные голубые глаза. Об этом я не планировала ей рассказывать.

— Перед тем как встать из-за стола… — наконец выдавливаю я, — он назвал меня «милашкой».

Доктор Шилдс молчит, но я знаю, что она слушает меня очень внимательно, как никто другой.

Мои глаза наполняются слезами. Я смаргиваю их и продолжаю:

— Есть один тип… — Запнувшись, я делаю глубокий вдох. — Я познакомилась с ним несколько лет назад, и поначалу он привел меня в восторг. Возможно, вы слышали о нем: он теперь известный театральный режиссер. Джин Френч.

Она едва заметно кивает.

— Я устроилась гримером на одну из его постановок. Для меня это большое дело. Со мной он был всегда приветлив и учтив, хотя, по сути, я была никто. Когда из типографии принесли программу, он показал мне мою фамилию, напечатанную в составе участников постановочной группы, и сказал, что я должна это отпраздновать, что жизнь не скупится на невзгоды и нужно радоваться каждой маленькой победе.

Доктор Шилдс абсолютно неподвижна.

— Он… плохо со мной поступил, — произношу я.

Воображение заполоняют картины, которые никогда, наверно, не сотрутся из моей памяти: я медленно поднимаю на себе рубашку, задирая ее выше бюстгальтера, а Джин, стоя на удалении нескольких шагов, смотрит. «Мне нужно идти», — говорю я. Джин преграждает мне путь к выходу из своего кабинета. Дверь закрыта. Он начинает расстегивать ремень, останавливая меня фразой: «Еще нет, милашка».

— Он не прикасался ко мне, но… — Я сглатываю слюну и продолжаю. — Он сказал, кое-что пропало из реквизита — дорогое ожерелье. Он велел мне поднять на себе рубашку, дабы он мог убедиться, что украшения на мне нет. — Я содрогаюсь, вспоминая, как стояла в том затемненном замкнутом помещении, стараясь смотреть куда угодно, только не на него и не на то, что он делает с собой, пока он не кончил и не отпустил меня.

— Мне следовало воспротивиться, но он был моим боссом. И он сказал это так спокойно, как о каком-то пустяке. — Глядя в голубые глаза доктора Шилдс, я силюсь изгнать из сознания тот образ. — Тот мужчина, Скотт, на мгновение напомнил мне его. Когда назвал меня «милашкой».

Доктор Шилдс отвечает не сразу.

— Мне жаль, что с вами это случилось, — наконец тихо произносит она.

Я снова ощущаю прикосновение ее руки — легкое, будто бабочка задела крыльями.

— Поэтому вы избегаете серьезных отношений? — уточняет она. — Для женщин, подвергшихся насилию, типично отказываться от отношений с мужчинами или развивать их в ином ключе.

Насилие. Я никогда не смотрела на ситуацию с такой точки зрения. Но она права.

Внезапно я чувствую себя истощенной, как после нашего первого сеанса. Я поднимаю руки к голове, пальцами массирую виски.

— Вы, должно быть, изнурены, — говорит доктор Шилдс, словно видит меня насквозь. — У отеля меня ждет машина. Езжайте-ка на ней домой. Я все равно хочу пройтись. Напишите или позвоните, если возникнет желание обсудить что-то в выходные.

Она встает, я тоже. Как ни странно, я разочарована. Еще несколько минут назад я злилась на нее, а теперь не хочу, чтобы мы распрощались.

Мы вместе идем к выходу, и я вижу у обочины черный «линкольн», его мотор работает вхолостую. Водитель, обойдя автомобиль, открывает заднюю дверцу. Доктор Шилдс велит ему отвезти меня, куда я попрошу.

Я усаживаюсь на заднее сиденье, откидываю голову на мягкую кожу. Водитель возвращается на свое место. Потом я слышу тихий стук в окно с моей стороны и опускаю стекло.

Доктор Шилдс улыбается. Ее силуэт вырисовывается на фоне ярких огней города. Волосы ее пылают, но глаза находятся в тени. Я не вижу их выражения.

— Джессика, чуть не забыла. — Она вкладывает мне в руку сложенный листок бумаги. — Спасибо.

Я смотрю на чек, и мною овладевает странное чувство: я не хочу его разворачивать.

Возможно, для доктора Шилдс это обычная коммерческая сделка. Но вот за что конкретно мне заплатили сейчас: за потраченное время, за флирт, за мои откровения? Или за что-то еще, о чем я не догадываюсь?

Известно мне одно: все это гадко.

Машина трогается с места, и я медленно разворачиваю чек.

И долго смотрю на него, в то время как «линкольн» почти бесшумно катит по дороге.

Мне заплатили семьсот пятьдесят долларов.

Глава 24

8 декабря, суббота

Субботний вечер. Для многих супружеских пар это вечер свиданий.

Традиционно и у нас так было: ужины в мишленовских ресторанах, вечерние концерты в Филармонии, неспешные прогулки по музею Уитни. Однако после того как Томас по ошибке прислал мне сообщение, адресованное другой женщине, он ушел из дома, и наши субботние «свидания» прекратились. Постепенно, после консультаций у психолога, после извинений и клятвенных обещаний, они возобновились, но теперь имели другую направленность. Упор делался на восстановление отношений.

Поначалу атмосфера этих встреч была пронизана напряженностью. Если бы вы, Джессика, наблюдали за нами со стороны, то, возможно, решили бы, что на ваших глазах развивается новый любовный роман, — в каком-то смысле так и было. Физический контакт был сведен к минимуму. Томас вел себя со всей внимательностью, на грани чрезмерности. Приходил на встречи с цветами, кидался открывать двери, не мигая смотрел на меня с восхищением во взоре.

Ухаживал он теперь еще усерднее, чем в пору начала нашего романа. Иногда в его лице, движениях сквозили отчаяние и даже страх. Словно он панически боялся потерять меня.

Со временем мы научились взаимодействовать более непринужденно. Наши беседы стали менее чопорными, руки находили одна другую на столе после того, как была убрана грязная посуда.

Сегодня вечером, спустя каких-то двадцать четыре часа после эксперимента в отеле, положительная динамика наших отношений дала задний ход. Совершенно очевидно, что не все мужчины восприимчивы к чарам молодых красивых женщин. Мужчина в синей рубашке отверг вас, Джессика, а вот Томас не устоял перед заманчивой возможностью.

Соответственно, на сегодняшнее субботнее свидание с Томасом возложена особая скрытая задача.

Для встречи выбрано уединенное место — дом, в котором некогда мы жили вдвоем, — дабы исключить всякие сторонние раздражители, как то назойливый официант или шумная компания из шести человек за соседним столиком. Меню тщательно продумано: бутылка «Дон Периньон», того же года, что подавали на торжестве в честь нашей помолвки; мальпекские устрицы; подрумяненная рулька ягненка; шпинат в соусе на основе сливок; жареный молодой картофель с розмарином. На десерт — одна из разновидностей любимого сладкого лакомства Томаса — шоколадный торт.

Обычно этот торт покупается в кондитерской в западной части 10-й улицы. Однако для сегодняшней выпечки продукты были закуплены в двух разных магазинах для гурманов.

Сама я тоже выгляжу несколько иначе. Джессика, это вы наглядно продемонстрировали, сколь обольстительный эффект возымеют дымчатые тени и вороная подводка для глаз, если умело ими распорядиться.

Косметичка лежит на туалетном столике. Рядом — мой телефон. На дисплее мигает напоминание: после инцидента, сильно разволновавшего знакомую или подругу, необходимо послать ей участливое сообщение или справиться о ее состоянии по телефону.

«Джессика, я хотела бы убедиться, что вы оправились после вчерашнего задания. Скоро свяжусь с вами».

Нужна еще одна завершающая фраза.

Минута раздумий. Затем фраза допечатана, сообщение отправлено.

Глава 25

8 декабря, суббота

Если понадоблюсь, обращайтесь в любое время.

Сообщение от доктора Шилдс поступило в ту самую минуту, когда я входила в дом Ноа, к которому я шла на его знаменитые гренки. Я начала печатать ответ, но потом стерла набранный текст и убрала телефон в сумку. Поднимаясь в лифте, я провела рукой по волосам, на которых таяли снежинки.

Теперь, сидя на табурете в кухне Ноа и глядя, как он откупоривает бутылку «Просекко», я осознала, что впервые не ответила ей тотчас же. Сегодня вечером я не хочу думать о докторе Шилдс и ее экспериментах.

Я не замечаю, что хмурюсь, пока Ноа не спрашивает:

— Тейлор? Все нормально?

Я киваю, силясь скрыть неловкость. Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как при знакомстве с Ноа в «Фойе» я назвалась не своим именем и затем заснула у него на диване.

Жаль, что нельзя отменить то решение. Теперь я понимаю, что оно было инфантильным и, хуже того, подлым.

— В общем… — начинаю я, — я должна кое-что тебе сказать. Тут одна забавная история вышла.

Ноа приподнимает брови.

— На самом деле я не Тейлор… Меня зовут Джесс, — я нервно смеюсь.

Ноа это не развеселило.

— Ты назвалась не своим именем?

— Откуда мне было знать? Может, ты сумасшедший, — объясняю я.

— Ты это серьезно? Ты ведь домой со мной пошла.

— Да, — протяжно вздыхаю я. Босоногий, с кухонным полотенцем, заткнутым за пояс потертых джинсов, он выглядит еще более привлекательным, чем в нашу первую встречу. — День тогда был очень странный. Должно быть, я плохо соображала.

Странный день. Это еще мягко сказано. Даже не верится, что с Ноа я познакомилась в те же выходные, когда без приглашения явилась на тестирование. Аудитория, в которой стоит звенящая тишина; вопросы, выплывающие на экране компьютера; ощущение, что доктору Шилдс известны мои потаенные мысли… Однако с тех пор странностей только прибавляется.

— Прости, — извиняюсь я.

— Джесс, — наконец молвит Ноа. Я киваю.

Он дает мне бокал «Просекко».

— Мне не нравятся такие игры, — Ноа пристально смотрит мне в глаза и затем едва заметно кивает. Значит, я сдала экзамен, мелькает у меня в голове, прежде чем я успеваю заблокировать эту мысль. Несколько недель назад она вообще бы не возникла.

Я отпиваю «Просекко». Терпкое душистое игристое вино приятно ласкает горло.

— Я рад, что теперь ты честна со мной, — наконец молвит Ноа.

Вы должны быть откровенны… Это была одна из инструкций, что ждали меня на экране компьютера, когда я первый раз пришла на тестирование. Увы, как я ни стараюсь не думать о докторе Шилдс, мысли о ней все равно тревожат мое сознание.

Ноа принимается раскладывать ингредиенты на рабочем столе, а я снова пригубливаю «Просекко». Мне все еще кажется, что моих извинений, недостаточно, но я не знаю, что еще сказать.

Я обвожу взглядом его маленькую сияющую кухню. На плите стоит чугунок, рядом — зеленая каменная ступа с пестом и вертикальный миксер из нержавейки.

— Значит, «Завтрак с утра до ночи» — это твой ресторан? — спрашиваю я.

— Да. Станет моим, когда пройдет платеж, — отвечает он. — Помещение я нашел, жду, когда утвердят документы.

— Здорово.

Ной одной рукой разбивает яйца, затем взбивает их в миске, одновременно тонкой струйкой вливая в нее молоко. Взбалтывает на сковороде пенящееся сливочное масло и приправляет яйца с молоком корицей и солью.

— Мой секретный ингредиент, — говорит он, беря бутылку с экстрактом миндаля. — Надеюсь, у тебя нет аллергии на орехи?

— Нет, — подтверждаю я.

Ной добавляет в смесь чайную ложку экстракта и окунает в нее толстый ломоть халы.

Едва хлеб с тихим шипением опущен в кипящее на сковороде масло, по кухне распространяется аппетитный запах. Я сознаю, что нет ничего вкуснее свежего хлеба в сочетании с теплым сливочным маслом и корицей. У меня урчит в животе.

Ной готовит аккуратно, сразу убирая за собой: скорлупу бросает в мусорное ведро, кухонным полотенцем промокает несколько капель пролитого молока, приправы возвращает на место в выдвижной ящик.

Я наблюдаю за ним, и словно буфер формируется между мной и напряжением, что я ношу в себе. Оно не исчезает, но, по крайней мере, я получаю временную передышку.

Возможно, многие женщины моего возраста именно так и проводят свои свидания субботними вечерами — в спокойной домашней обстановке, с хорошим парнем. Казалось бы, ничего особенного. Просто мы ведь уже с ним целовались, но нынешнее времяпрепровождение сближает нас больше, чем простой физиологический акт. И хоть мы с Ноа случайно познакомились в баре, мне кажется, он хочет по-настоящему узнать меня.

Из другого ящика Ноа достает подложки под посуду и матерчатые салфетки, из верхнего шкафчика — пару тарелок. На середину каждой он выкладывает по подрумяненному гренку, украшает оба ежевикой. Я даже не заметила, что Ноа подогревал сироп в кастрюльке, пока он щедро не полил им жареный хлеб с ягодами.

Я смотрю на блюдо, что он ставит передо мной, и чувствую, как меня переполняют эмоции, которым я даже не могу подобрать определения. Для меня многие годы уже никто не готовил — только мама, когда я приезжаю домой.

Я откусываю хлеб и издаю стон.

— Клянусь, в жизни ничего вкуснее не ела.

Часом позже бутылка «Просекко» опорожнена, а мы все еще беседуем, перебравшись на диван в гостиной.

— На неделе я поеду в Вестчестер к родителям на хануку, — говорит Ноа. — Но по моем возвращении мы могли бы что-нибудь придумать вместе на воскресенье.

Я наклоняюсь и целую его, ощущая вкус сиропа на его губах. Потом, когда кладу голову на его крепкую грудь и он обнимает меня, у меня появляется чувство, которого я не испытывала много месяцев, а может, и лет. Проходит несколько минут, прежде чем я нахожу ему определение: удовлетворенность.

Глава 26

8 декабря, суббота

Томас приходит за пять минут до назначенного времени. Похоже, пунктуальность — одна из новых привычек, которые он задался целью в себе выработать.

Его широкоплечая фигура заполняет дверной проем, на лице расплывается улыбка. Только-только пошел первый снег, и в его русых волосах сверкают тающие снежинки. Волосы у него чуть длиннее, чем обычно.

Томас протягивает букет красных тюльпанов и в благодарность получает долгий поцелуй. Губы у него холодные, пахнут мятой. Он крепче обнимает меня, желая продлить физическую близость.

— Пока достаточно, — сказано ему. Я игриво отталкиваю мужа.

Он вытирает о коврик мокрые подошвы и заходит в дом.

— Запах обалденный, — говорит он, на мгновение опуская глаза. — Я соскучился по твоей стряпне.

Его пальто отправляется в шкаф, рядом с легкими куртками, которые он носит в теплую погоду. Его никогда не просили увезти из квартиры именно эти вещи — и не потому, что он ушел слишком внезапно. Весна — символ надежды, обновления. Присутствие его одежды служит той же цели.

На нем свитер, который отражается в его зеленых глазах золотыми блестками; он знает, что это моя любимая вещь.

— Ты выглядишь восхитительно, — делает он комплимент. Протянув ко мне руку, нежно, едва касаясь, проводит пальцами по моим длинным распущенным волосам.

Свой серо-лавандовый наряд я сменила на черные замшевые брюки и кобальтовый шелковый топ. Но из-под черного мериносового кардигана по колено виден лишь клинышек цвета.

Томас садится на табурет у гранитного кухонного острова со встроенной плитой. Устрицы лежат на льду; из холодильника извлекается бутылка шампанского.

— Открой, пожалуйста.

Томас смотрит на этикетку и улыбается.

— Превосходный год.

Пробка с тихим хлопком выходит из бутылки, Томас наполняет два высоких бокала.

— За второй шанс, — предлагаю я тост.

В лице Томаса отражаются удивление и радость.

— Ты даже не представляешь, как я счастлив. — Голос его чуть более сиплый, чем обычно.

Я беру со льда одну синевато-серую раковину и протягиваю ему.

— Голоден?

— Как волк, — кивает он, принимая у меня устрицу.

Мясо барашка вытащено из духовки и поставлено на стол. Картофель будет готовиться еще несколько минут: Томас любит, чтобы он был поджаристым, с корочкой.

Наслаждаясь шампанским и устрицами, мы непринужденно беседуем. Потом, только Томас понес барашка к обеденному столу, раздается громкий перезвон. Он ставит поднос на стол и лезет в карман за телефоном.

— Тебе обязательно отвечать? — Важно, чтобы в вопросе не содержалось ни малейшего намека на упрек.

Томас возвращается на кухню и кладет телефон, экраном вниз, на столешницу. В нескольких сантиметрах от торта.

— Сегодня я хочу уделять внимание тебе одной, — говорит он.

Томас отходит от телефона и несет на стол графин с красным вином, за что я одариваю его душевной улыбкой.

Ваза с цветами поставлена в центр стола. Пылают свечи. По комнате плывет страстный голос Нины Симон.

Бокал Томаса наполняется дважды. На щеках его играет слабый румянец, жесты стали более экспансивными.

Он предлагает отведать его барашка.

— Это лучший кусок.

Мы смотрим друг другу в глаза.

— Ты сегодня какая-то другая, — произносит он, плавно выкидывая в сторону руку.

— Наверно, потому что мы снова с тобой вдвоем в нашем доме.

Он награждается еще одним поцелуем. Быстрое прикосновение губ, и контакт прерван.

— Милая? Что-нибудь слышно от того частного детектива?

Вопрос как будто задан ни с того ни с сего. Он нарушает гармонию романтического вечера. С другой стороны, Томас всегда старался опекать меня. Он знает, как сильно я расстроилась, когда со мной по электронной почте связался частный детектив, которого наняла семья Респондента № 5.

Уже не первый раз он интересуется, давал ли этот сыщик снова о себе знать.

— Нет. С тех пор как я ответила, что не намерена никому показывать свои записи о ней, нарушая конфиденциальность, он больше не объявлялся.

— Правильно, — одобрительно кивает Томас. — Истории болезни пациентов священны.

— Спасибо.

Я отметаю неприятное воспоминание; программа сегодняшнего вечера и без того сложная.

Пора нести на стол стеклянную подставку под торт.

Щедрой рукой я отрезаю Томасу толстый кусок.

Ребром вилки он прорезает густой пышный мусс. Подносит ко рту шоколадную сладость.

Закрывает глаза, смакуя десерт на языке.

— Ммм. Из «Доминика»?

— Нет, из «Патиссери».

— Вкуснотища. Жаль, что я уже объелся.

Пауза.

— Завтра в тренажерном зале сожжешь лишние калории.

Томас кивает, кладет в рот еще кусочек торта.

— А ты что не ешь?

— Ем.

Торт тает во рту. Никто не узнает, что он был куплен не в специальной пекарне. Равно как никто не распознает вкус двух штучек фундука, которые растерли и смешали с тестом.

Тарелка Томаса пуста. Он откидывается на спинку стула.

Но здесь ему неудобно.

— Пойдем, — предлагаю я, протягивая мужу руку.

Веду его к маленькому диванчику в библиотеке, подаю бокал c португальским портвейном. Это уютное местечко: рояль, газовый камин. Взгляд Томаса скользит по комнате, вспыхивая при виде подлинников кисти Уайета и Сарджента, падает на причудливую бронзовую скульптуру мотоцикла и наконец останавливается на фотографии в серебряной рамке, на которой запечатлена я в подростковом возрасте. Снимок сделан на нашем участке в Коннектикуте. Я — верхом на гнедой кобыле Фолли, из-под шлема выбиваются мои рыжие волосы. Рядом с этим фото под углом стоит другое — одна из наших свадебных фотографий.

На Томасе смокинг, купленный специально для свадьбы, поскольку со времени школьного выпускного бала смокинги он не носил. Платье невесты — с кружевным лифом и юбкой из тюлевой ткани — сшито на заказ: свадьба была назначена вскоре после помолвки, и отцу пришлось просить одного из бизнес-партнеров воспользоваться знакомством в модном доме Веры Вонг.

Отец не одобрил глубокий вырез на спине, доходивший почти до поясницы, но менять что-либо было поздно. Было принято компромиссное решение: на церемонии венчания в церкви св. Луки, которую до сих пор посещают мои родители, вырез прикрывал шлейф длинной фаты.

На фотографии по бокам от нас стоят наши родители. Семья Томаса, проживающая в небольшом городке близ Сан-Хосе, прилетела на свадьбу за два дня до бракосочетания. До этого я встречалась с ними только один раз. Томас, исполняя свой сыновний долг, раз в неделю непременно звонил матери и отцу, но он не был особенно близок ни с ними, ни со своим старшим братом Кевином, который работал бригадиром на стройке.

Отец на снимке не улыбается.

Перед тем как сделать мне предложение, Томас отправился к моим родителям в Коннектикут, чтобы попросить у них моей руки. От меня он это скрыл. Томас умел хранить секреты.

Мой отец по достоинству оценил его стремление отдать дань традиции. Он хлопнул Томаса по спине, и они отпраздновали договор бренди и сигарами «Артуро Фуэнте». Однако на следующее утро отец попросил меня отобедать с ним.

Он задал всего один вопрос. Прямолинейно, как и приличествует его натуре. Озвучил его еще до того, как мы сделали заказ:

— Ты уверена?

— Да.

Любовь — эмоциональное состояние, но мои симптомы имели ярко выраженную физическую окраску. При одном только упоминании имени Томаса мои губы раздвигались в улыбке; мне казалось, что я не хожу, а летаю; и даже температура тела, которая с детства у меня постоянно была 35,7º, гораздо ниже нормальной, повысилась на целый градус.

Мелодия сменилась, зазвучала песня «Сегодня вечером» в исполнении Джона Ледженда.

— Потанцуем?

Томас взглядом следит за тем, как кардиган, соскользнув с моих плеч, опускается на диван. Поднимаясь на ноги, свободной рукой он потирает сзади шею.

Знакомый жест.

Выглядит он бледнее, чем обычно.

Наши тела, сливаясь в танце, образуют единое целое, как в день свадьбы. Словно мышцы навсегда запомнили, как это было тогда.

Песня кончается. Томас снимает очки и прижимает к вискам большой и указательный пальцы. Морщится.

— Тебе нехорошо?

Он кивает.

— Может, в торте были орехи?

Опасность ему не грозит. Его аллергия не представляет угрозы для жизни. Но ее может спровоцировать даже крошка фундука.

Единственный побочный эффект — жуткая головная боль, которую алкоголь только усугубляет.

— Вообще-то, я уточняла в кондитерской… — Мой голос постепенно затихает. — Пойду принесу воды.

Пять шагов в сторону кухни, где на столе все так же лежит его телефон.

Томас уже стоит ближе к лестнице.

И это важно. Он будет более склонен думать, что свои следующие действия он совершает по собственному почину, а не потому, что к этому его вынудили хитростью.

— Может, примешь «Тайленол»? Он в аптечке наверху…

— Спасибо, я мигом, — говорит Томас.

Его тяжелые шаги поднимаются по лестнице, потом звучат у меня над головой, направляясь к ванной.

Я заранее просчитала время с секундомером. Томас будет занят не более полутора минут. Надеюсь, мне этого хватит, чтобы выудить нужную информацию.

Стали бы вы читать SMS-сообщения, адресованные вашему супругу или партнеру? Это один из первых вопросов, что я задаю, собирая материал для проведения комплексного анализа морально-этических принципов.

В качестве пароля Томас обычно указывает месяц и день своего рождения.

Пароль остался прежним.

— Лидия? «Тайленола» в аптечке нет, — несется сверху его голос.

Я быстро подскакиваю к лестнице, но когда отвечаю ему, голос у меня ровный, спокойный.

— Посмотри получше. Я недавно покупала.

«Тайленол» в аптечке есть, только он заткнут за новой упаковкой крема для ухода за кожей. Одного беглого взгляда недостаточно, чтобы его найти.

Скрип половиц свидетельствует о том, что Томас возвращается в ванную.

Стакан воды для него налит. Я касаюсь зеленого значка на экране его телефона. Просматриваю сообщения и номера телефонов.

Фотокамера моего телефона наготове. Быстро, но методично я фотографирую длинный список последних звонков Томаса. В его сообщениях нет ничего примечательного, я оставляю их без внимания.

Прежде чем щелкнуть камерой, я старательно беру в фокус очередное изображение, чтобы каждая цифра читалась четко и ясно: нельзя жертвовать качеством ради скорости.

В доме тихо. Слишком тихо?

— Томас? Ты там жив?

— Да, — отзывается он.

Возможно, прикладывает на пульсовые зоны смоченные в холодной воде салфетки.

Я продолжаю фотографировать, засняв, наверно, тридцать пять телефонных звонков. Некоторые номера указаны в контактах под знакомыми именами: стоматолог Томаса, его партнер по сквошу, родители. Другие — в совокупности восемь позиций — мне неизвестны. Но все имеют коды различных районов Нью-Йорка.

Список удаленных номеров тоже фотографируется. Среди них есть еще один незнакомый телефон, с кодом 301.

Не составит труда определить, насколько невинны эти номера. Если по какому-то из них ответит мужчина или выяснится, что данный телефон принадлежит организации, звонок будет тотчас же прерван, а сам номер — вычеркнут из списка.

Если ответит женщина, звонок тоже будет немедленно прерван.

Но сам номер будет сохранен для дальнейшей проверки.

Телефон Томаса возвращен на прежнее место. Стакан воды я несу в библиотеку.

Он должен бы уже вернуться.

— Томас? — Он не откликается.

Я встречаю его на верхней площадке лестницы. Он как раз выходит из спальни.

— Нашел?

Вид у него теперь совсем больной. Ему потребуются три таблетки аспирина и длительный отдых в затемненной комнате.

Вечер придется спешно завершить.

В глазах Томаса угасла надежда на дальнейшее интимное сближение.

— Нет. — Видно, что он страдает.

— Сейчас найду.

В ванной он щурится от яркого света. Производится осмотр аптечки. Дорогой увлажняющий крем отодвинут в сторону.

— Вот он.

Спустившись вниз, Томас глотает три таблетки. Предлагаю ему отдохнуть на диване.

Он качает головой и морщится: движение отзывается болью.

— Пожалуй, я лучше пойду, — говорит он.

Я достаю из шкафа его пальто, протягиваю ему.

— Твой телефон, — он чуть не забыл его на кухонном столе.

Подавая Томасу телефон, я бросаю мимолетный взгляд на экран — удостоверяюсь, что он автоматически заблокировался.

Томас прячет телефон в пальто.

— Прости, что испортил вечер, — извиняется он.

— Завтра прямо с утра позвоню в кондитерскую. — Пауза. — Женщина, что меня обслуживала, должна знать про свою ошибку.

Завтра я позвоню по поводу ошибки. В этом я не солгала.

Только не тем, кому нужно, с точки зрения Томаса.

Глава 27

10 декабря, понедельник

В доме доктора Шилдс ничто не является для меня сюрпризом.

По понедельникам в утренние часы я часто прихожу в чужие дома делать макияж, и везде налицо признаки деятельности, которой хозяева были заняты в выходные: на журнальном столике — воскресный номер «Нью-Йорк таймс», на сушке у раковины — перевернутые бокалы для вина, у входа — детские бутсы и щитки.

Но, звоня в дверь дома доктора Шилдс, я рассчитывала увидеть интерьеры в стиле «Architectural Digest» — приглушенные тона, изысканная мебель, выбранная для того, чтобы услаждать взор, а не по принципу комфортности и функциональности. И не ошиблась. Дом доктора Шилдс — продолжение ее безукоризненно элегантного врачебного кабинета.

Она встречает меня на пороге, забирает мою куртку, приглашает пройти в просторную солнечную кухню. На ней кремовый свитер с высоким воротом и темные облегающие джинсы; волосы собраны в низкий хвост.

— Вы только что разминулись с моим мужем, — говорит она, переставляя со стола в раковину две одинаковые кофейные чашки. — Я надеялась вас познакомить, но, к сожалению, он торопился на работу.

Не давая мне рта раскрыть — а мне ужасно любопытно, что представляет собой человек, за которого она вышла замуж, — доктор Шилдс жестом показывает на блюдо со свежими ягодами и булочками.

— Я не знала, успели ли вы позавтракать, — говорит она. — Чай или кофе?

— Кофе, пожалуйста, — отвечаю я. — Спасибо.

В воскресенье после обеда, когда я наконец-то ответила на сообщение доктора Шилдс, она снова справилась о моем душевном самочувствии и затем пригласила к себе домой. Я честно ответила, что чувствую себя гораздо лучше, чем в пятницу вечером, когда выходила из гостиницы. Спала, пока Лео не начал лизать мое лицо, требуя, чтобы я вывела его на прогулку, потом выполнила несколько заявок и отправилась на свидание с Ноа. В субботу я сделала еще кое-что. Утром, едва открылись банки, я поместила на свой счет чек на семьсот пятьдесят долларов. Меня до сих пор не покидает ощущение, что эти деньги могут уплыть; пока я не увижу баланс на выписке из банка, мне кажется нереальным, что я могу заработать так много.

Доктор Шилдс наливает из кофейника кофе в две фарфоровые чашки с такими же блюдцами. Изогнутая ручка чашки столь хрупкая, что мне даже боязно за нее браться — вдруг раздавлю.

— Пожалуй, мы могли бы поработать в столовой, — говорит доктор Шилдс.

Она ставит на поднос кофе и блюдо с ягодами и булочками, а также две маленькие фарфоровые тарелочки из того же сервиза, что и чашки. Следуя за ней в соседнюю комнату, я миную небольшой столик, на котором стоит только фотография в серебряной рамке. На ней доктор Шилдс запечатлена с каким-то мужчиной. Он обнимает ее за плечи, она смотрит на него.

Доктор Шилдс оборачивается ко мне.

— Это ваш муж? — спрашиваю я, показывая на фотографию.

Она улыбается, ставя чашки на стол перед двумя стульями. Я разглядываю мужчину на фото — первая аномалия в доме доктора Шилдс.

Он, вероятно, лет на десять старше нее, бородатый, с довольно густыми темными волосами. Они почти одного роста — примерно метр семьдесят.

На вид они не гармонируют друг с другом. Но оба выглядят очень счастливыми, да и она всегда начинает светиться изнутри, когда упоминает о нем.

Я отхожу от фотографии. Доктор Шилдс жестом предлагает мне сесть во главе полированного дубового стола, под хрустальной люстрой. На столе только желтый блокнот и рядом — ручка и черный телефон. Не серебристый «Айфон», который я прежде видела у доктора Шилдс.

— Вы сказали, что сегодня мне предстоит просто сделать несколько звонков? — уточняю я. Непонятно, каким образом это может вписаться в анализ морально-этических принципов. Неужели будет просить, чтобы я опять кого-то склеила?

Доктор Шилдс ставит на стол поднос, и я невольно отмечаю, что каждая ягодка голубики и малины идеальна, словно их отбирал тот же дизайнер, который оформил интерьер этой изысканно убранной комнаты.

— Я знаю, что события пятничного вечера расстроили вас, — говорит она. — Сегодня вам предстоит выполнить довольно простое задание, без подвохов. К тому же я все время буду находиться в комнате, рядом с вами.

— Хорошо, — соглашаюсь я, усаживаясь за стол.

Я кладу перед собой блокнот и только тогда замечаю, что первая страница не пуста. На ней рукой доктора Шилдс — ее почерк я теперь узнаю — написаны имена пяти женщин и рядом с каждым — номер телефона. Все имеют коды районов Нью-Йорка: 212, 646, 917.

— Мне необходимо собрать некоторый материал, чтобы проследить взаимозависимость между деньгами и нравственным поведением, — объясняет доктор Шилдс. Она ставит передо мной чашку с блюдцем и затем берет в руки свою. Я обращаю внимание, что она пьет черный кофе. — И я подумала, что ваши профессиональные навыки помогут мне провести полевые исследования.

— Мои профессиональные навыки? — повторяю я. Взяв со стола ручку, большим пальцем я выдавливаю стержень. Раздается щелчок. Я кладу ручку на место и отпиваю кофе.

— Многие респонденты, когда им обрисовывают гипотетический сценарий — например, выигрыш в лотерею, — утверждают, что большую часть денег они пожертвовали бы на благотворительность, — говорит доктор Шилдс. — Но в действительности, как показывают исследования, победители зачастую отдают меньше, чем намеревались, если верить их заявлениям. Мне хотелось бы глубже проанализировать подобный случай.

Доктор Шилдс доливает мне кофе из кофейника, который она принесла с обеденного стола, и затем садится рядом со мной.

— Я хочу, чтобы люди, которые ответят на ваш звонок, поверили, что «БьютиБазз» дарит им бесплатный сеанс макияжа, — произносит доктор Шилдс.

Чувствуется, что ее снедает некий внутренний огонь, хотя сидит она практически неподвижно, лицо ее безмятежно, голубые, как лед, глаза ясны. Так, может быть, я просто дала волю своему воображению? Разумеется, она знает, что делает, но мне самой непонятно, почему это столь важно для ее исследования.

— То есть я просто звоню и говорю, что им дарят бесплатный сеанс макияжа?

— Да. И это не обман, — отвечает доктор Шилдс. — Я оплачу вашу работу…

— Постойте, — перебиваю я ее. — Я действительно буду делать макияж этим женщинам?

— Да, Джессика. Как вы это делаете каждый день. Надеюсь, вам это не сложно?

Послушать ее, так все абсолютно логично. Мой вопрос она отмела так, будто крошку смахнула со стола.

Но ощущение облегчения, которое возникло у меня, когда я была с Ноа, уже исчезло. Каждый раз, встречаясь с доктором Шилдс, я сознаю, что все меньше и меньше понимаю смысл ее действий.

— Мне любопытно, — продолжает она, — дадут ли вам испытуемые более щедрые чаевые, зная, что их обслуживают бесплатно.

Я киваю, хотя мне все равно непонятно.

— А что это за номера? — осведомляюсь я. — Кому я звоню?

Доктор Шилдс неторопливо потягивает кофе.

— Все эти люди принимали участие в одном из моих прежних проектов по исследованию принципов нравственности. Они подписали согласие на привлечение их к более широкому спектру экспериментов, которые, возможно, будут еще проводиться.

То есть им известно, что их снова могут задействовать, но они не знают, чего ждать, интерпретирую я для себя.

Умом я понимаю, что это никому не должно навредить. Кто откажется от того, чтобы им бесплатно сделали макияж? И все равно на душе неспокойно.

Доктор Шилдс пододвигает ко мне листок бумаги. На нем — напечатанный сценарий. Я смотрю на текст.

Если в «БьютиБазз» узнают, что я работаю «на стороне», у меня будут неприятности. Нанимаясь к ним, я подписала договор о недопущении конкуренции. Фактически это условие я не нарушаю — не использую имя компании для собственного обогащения, но администрация «БьютиБазз» вряд ли расценит это иначе.

Остается надеяться, что эти пять женщин не примут «подарок».

Может, все-таки есть способ помочь провести эксперимент, не прикрываясь именем компании?

Я уже собираюсь озвучить свои тревоги, но доктор Шилдс своей ладонью накрывает мою руку.

— Джессика, простите ради бога, — тихим мягким голосом молвит она. — Я так замоталась со своей работой, что даже не поинтересовалась, как ваши родные. Отец ваш уже начал поиски новой работы?

Я издаю протяжный вздох. Беспокойство за родных, которые вскоре могут остаться без средств к существованию, мучает меня, как тупая хроническая боль. Я ни на минуту об этом не забываю.

— Нет еще. Ждет нового года. В декабре никто не нанимает новых работников.

Ладонь доктора Шилдс все еще лежит на моей руке. Она почти невесомая. Изящное бриллиантовое кольцо в оправе из белого золота ей чуть-чуть велико, словно она похудела с тех пор, как его надели ей на палец.

— Пожалуй, я могла бы как-то помочь… — Ее голос постепенно затихает, словно она погружена в раздумья.

Я резко вскидываю голову. Смотрю на нее.

— Конечно, я была бы вам благодарна. Но что вы можете сделать? Он в Пенсильвании и кроме как оформлением срочного страхования жизни ничем другим никогда не занимался.

Доктор Шилдс отнимает от меня свою руку. Ладонь у нее холодная, но, когда она убрала ее, я словно осиротела. Внезапно я сознаю, что у меня самой ледяные пальцы, будто ее холод передался мне.

Она берет с блюда одну ягодку малины и подносит ее ко рту. Лицо у нее задумчивое.

— Обычно я не делюсь с респондентами подробностями своей жизни, — наконец произносит она. — Но мне кажется, что меня с вами теперь связывает не только работа.

От ее слов меня пробирает волнение. Значит, я ничего себе не навоображала. Между нами действительно установилась некая близость.

— Мой отец — инвестор, — продолжает доктор Шилдс. — Он имеет долю в нескольких компаниях на Восточном побережье. Он — влиятельный человек. Я могла бы позвонить ему. Конечно, мне не хотелось бы навязываться…

— Нет, что вы! Вы вовсе не навязываетесь, — но я знаю, что отец чужую помощь воспримет как милостыню; его гордость будет уязвлена, если он узнает об этом.

Как обычно, доктор Шилдс словно читает мои мысли.

— Не волнуйтесь, Джессика. Это останется между нами.

То, что она предлагает, гораздо больше, чем щедрый чек. Это могло бы спасти мою семью. Если у отца будет работа, родители смогут остаться в своем доме. И с Бекки все будет хорошо.

Доктор Шилдс не похожа на человека, который разбрасывается обещаниями. У нее такая упорядоченная жизнь. Она разительно отличается от всех, кого я знаю. Я проникаюсь уверенностью, что ей по силам избавить мою семью от надвигающейся беды.

От облегчения у меня кружится голова.

Она улыбается мне.

Берет телефон и кладет его передо мной.

— Ну что, попробуем порепетировать?

Глава 28

11 декабря, вторник

В каждой семье вырабатывается какая-то своя дисфункция.

Многие верят, что они избавлены от этого наследия, как только переступают порог взрослой жизни. Но неотрегулированная динамика, впечатавшаяся в наше сознание, зачастую с детства, очень цепкая.

Вы, Джессика, сообщили мне важную информацию, которая позволяет понять сложную природу ваших взаимодействий с людьми, сформировавшуюся на основе взаимоотношений, что сложились в вашей семье.

А вы не задумывались, что движет мной? Пациенты обычно пытаются представить, как живут их психотерапевты, и проецируют свои фантазии на чистый холст.

Ведь вы работали в театре. Насколько точно вы сумели определить состав действующих лиц? Могущественный отец. Мать — бывшая королева красоты. Преуспевающая старшая дочь.

Эти схематичные образы наполнят содержанием следующую сцену.

Вторник — тот самый день, когда вы приходили ко мне домой. Праздничная дата: маме исполнился 61 год, хотя она утверждает, что ей 56. Обеденное время.

И вот что можно наблюдать.

Мать, отца и дочь ведут к столику в углу зала в клубе «Принстон» в западной части 43-й улицы.

Многие годы четвертый стул занимала младшая дочь. Когда она училась в старшей школе, с ней произошел ужасный несчастный случай, и с тех пор этот стул пустует.

Звали ее Даниэллой.

Старшая дочь садится на свое место — кожаный коричневый стул с мягким сиденьем — и чуть сдвигается так, чтобы находиться ровно посередине между отцом и матерью. Им не нужно делать заказ официанту, тот знает, какие напитки они предпочитают, и приносит один бокал виски и два бокала игристого белого вина, приветствуя каждого члена семьи по имени. Отец пожимает ему руку, спрашивает, как выступил его сын на последних школьных соревнованиях по борьбе. Мать отпивает большой глоток вина, затем достает из сумочки золотую коробочку с компакт-пудрой и рассматривает в зеркальце свое отражение. Цвет волос и черты лица у нее такие же, как у дочери, только прожитые годы лишили их живого блеска. Чуть хмурясь, мать кончиком пальца касается края помады на губах. Официант принимает заказ и удаляется.

И вот о чем говорят за столиком.

— Жаль, что Томас не смог прийти, — сетует мать, со щелчком закрывая пудреницу и убирая ее в простеганную сумочку с золотой пряжкой в виде двух букв «С».

— Да, редко мы видим его в последнее время, — соглашается отец.

— Работы много, — объясняет дочь. — Для психотерапевтов праздники — всегда самое суматошное время.

Формулировка гибкая, позволяющая слушателям вложить в нее смысл по своему усмотрению: то ли стресс, вызванный беготней по магазинам, поездками и готовкой изысканных кушаний, заставляет пациентов дополнительно обращаться за помощью к специалисту; то ли виной тому короткие пасмурные дни, усугубляющие состояние депрессии или провоцирующие сезонные эмоциональные нарушения. Но, как скажет вам любой психотерапевт, в декабре наплыв пациентов — будь то по плановой или экстренной записи — продиктован неурядицами в семейных отношениях, которые как раз-таки призваны дарить покой и радость.

— Лидия?

Дочь поднимает голову и виновато улыбается отцу; она была погружена в раздумья.

И вот что остается за кадром:

Дочь анализирует информацию, полученную в ходе вчерашнего обзвона. И от этих мыслей отделаться невозможно.

Судя по личным данным тех женщин, что вы, Джессика, установили, две из них однозначно не могли заинтересовать Томаса. Одна объяснила, что на этой неделе сидит с внуками, но готова принять визажиста в субботу. Вторая по роду занятий оказалась домработницей, и мне сразу вспомнилось, что Томас недавно упоминал, будто ему нужно поменять помощницу по хозяйству.

Однако остальные три женщины остаются под вопросом.

Две согласились на бесплатный макияж и договорились, что визажист к ним придет в эту пятницу вечером.

Третья отказалась. Пока это не повод для беспокойства.

Если Томас изменил всего один раз, это преодолимо. Но если подтвердится хотя бы еще один факт измены, значит, это уже закономерность. Систематический обман.

И все же на данном этапе следствия достоверные результаты не гарантированы. Необходимо параллельно провести еще одну проверку.

Пришло время, Джессика, познакомить вас с моим мужем.

Обед продолжается.

— Ты к морскому языку почти не притронулась, — замечает отец. — Пережарен?

Дочь, качая головой, кладет в рот кусочек рыбы.

— Приготовлен идеально. Просто я не очень голодна.

Мать кладет вилку. Та тихо звякает о тарелку с недоеденным блюдом — приготовленным на гриле эскалопом из курицы и овощами.

— У меня тоже особо нет аппетита.

Отец неотрывно смотрит на дочь.

— Может, закажешь что-нибудь другое?

Мать допивает вино. Официант незаметно подходит, снова наполняет ее бокал. Уже во второй раз. Дочь из своего бокала отпила всего глоток; отец жестом отказывается от второй порции виски.

— Пожалуй, я немного озабочена, — признается дочь. Помедлив, она продолжает: — Я сейчас работаю вместе с одной молодой ассистенткой. Ее отец остался без работы, а у них младшая дочь — инвалид. Я вот думаю, нельзя ли как-то помочь этой семье.

— И что ты надумала? — Отец откидывается на спинку стула.

Мать берет из корзинки хлебную палочку, отламывает от нее кончик.

— Он живет в Аллентауне. Ты там знаешь какие-нибудь компании?

— В какой области он работал? — хмурится отец.

— Был агентом по срочному страхованию жизни. Они не привередливы. Наверняка он охотно возьмется за любую работу.

— Ты не перестаешь меня удивлять, — произносит отец. — Такой занятой человек, важная работа, и еще находишь время решать чужие проблемы.

Мать, доев хлебную палочку, говорит:

— Надеюсь, ты не переживаешь до сих пор из-за той девушки. — По тону это скорее констатация, а не вопрос.

Дочь не выказывает внешних признаков расстройства или возбуждения.

— Они никак друг с другом не связаны, — ровным голосом отвечает она.

Сторонний наблюдатель не заметил бы, что ей непросто сохранять самообладание.

Отец треплет дочь по руке.

— Посмотрю, что можно сделать, — обещает он.

Официант ставит на стол именинный торт. Мать задувает единственную свечу.

— Возьми домой большой кусок — для Томаса, — говорит она, задерживая взгляд на дочери.

Потом, прищурившись, добавляет:

— Ждем вас обоих на Рождество.

Глава 29

13 декабря, четверг

Для выполнения сегодняшнего задания за мной не прислали машину, не дали указаний относительно наряда, не велели действовать по написанному сценарию.

Все, что мне известно, это время и место: фотовыставка Дилана Александера в музее Бройер, где я должна пробыть с 11:00 до 11:30, а потом приехать во врачебный кабинет доктора Шилдс.

Когда она позвонила мне во вторник после обеда и дала эти инструкции, я спросила: «Что конкретно я должна сделать?»

«Я понимаю, что мои задания приводят вас в замешательство, — отвечала она. — Но крайне важно, чтобы вы действовали вслепую, иначе ваша осведомленность повлияет на объективность результатов».

Добавила она только одно:

Джессика, будьте самой собой.

Меня это обескуражило.

В жизни мне приходится играть разные роли: трудолюбивый визажист; девушка в баре, отдыхающая с друзьями; преданная дочь и старшая сестра.

Но ни один из этих образов не похож на того человека, которого видит доктор Шилдс. А она видит женщину, которая, сидя на диване, открывает ей свои секреты и уязвимые точки. Но вряд ли это та роль, которую я должна сегодня сыграть.

Я пытаюсь припомнить, какие комплименты делала мне доктор Шилдс, какие-то свои действия и поступки, которые могли побудить ее сказать, что я для нее больше, чем объект исследования. Возможно, именно эту часть себя я должна сегодня обнаружить. Но мне не припоминаются какие-то особые ее похвалы — только то, что она одобряет мой вкус и такое качество, как прямодушие.

Подбирая наряд, я сознаю, что одеваюсь для визита к ней, а не в музей. В последнюю минуту я достаю серо-коричневый палантин доктора Шилдс. Убеждаю себя, это для того, чтобы защититься от декабрьского холода, но в действительности я нервничаю, а шарф дарит ощущение комфорта. Я вдыхаю его запах и различаю слабый аромат ее пряных духов, хотя он уже наверняка должен был выветриться.

До музея я иду завтракать в кафе с Лиззи. Ей я сказала, что у меня важная клиентка и мне необходимо уйти ровно в десять. Хотела, чтобы у меня был небольшой запас времени, ведь в Нью-Йорке даже полдень обычно мало чем отличается от утреннего или вечернего часа пик и нельзя сбрасывать со счетов такие возможные неприятности, как задержка в метро, пробки или сломанный каблук.

За завтраком Лиззи верещит о своем обожаемом младшем брате Тимми, который учится в десятом классе. Я познакомилась с ним прошлым летом, когда вместе с Лиззи поехала на выходные к ее родителям. Тимми — милый, симпатичный мальчик. Он решил не проходить отбор в баскетбольную команду, о чем всегда мечтал. Теперь вся семья никак не оправится от шока: из четырех братьев он один отказался бороться за право быть членом спортивной команды.

— И чем же он хочет заниматься? — любопытствую я.

— Записался в клуб робототехники, — отвечает Лиззи.

— Ну, возможно, в этой сфере у него больше перспектив, чем в спорте, — комментирую я.

— Тем более что у него рост всего сто шестьдесят пять, — соглашается она.

Я рассказываю ей немного о Ноа. Про подробности нашего знакомства я умалчиваю, но признаюсь, что в субботу вечером у нас с ним было второе свидание.

— С тем парнем, который вызвался приготовить для тебя завтрак? — уточняет Лиззи. — Мило.

— Да, по-моему, он милый. — Я смотрю на свои бордовые ногти. Мне и самой непривычно, что я так много скрываю от подруги. — Ну все, побегу. До скорого.

* * *

У музея я оказываюсь на десять минут раньше.

Иду к входу, и вдруг — визг тормозов, крик:

— Матерь божья!

Я резко оборачиваюсь. Буквально в десяти шагах от меня на дороге перед такси распласталась седая женщина. Таксист выбирается из машины, несколько человек кидаются к месту происшествия.

Я тоже подбегаю и слышу, как таксист говорит:

— Она выскочила прямо передо мной.

Теперь вокруг пострадавшей сгрудились пять-шесть человек, среди них и я. Женщина в сознании, но как будто пребывает в ступоре.

Парочка, что стоит рядом со мной — им обоим за тридцать, — берет ситуацию в свои руки. Они оба спокойны, знают, что делают.

— Как вас зовут? — спрашивает мужчина. Сняв с себя синее пальто, он укрывает им седую женщину. Оно широкое, и под ним она выглядит особенно маленькой и хрупкой.

— Мэрилин. — Даже это одно-единственное слово, кажется, лишило ее сил. Она закрывает глаза и морщится.

— Кто-нибудь вызовите скорую, — отдает распоряжение спутница мужчины, плотнее укутывая в пальто Мэрилин.

— Уже звоню, — говорю я, набирая «911».

Я сообщила диспетчеру адрес и украдкой глянула на часы: 10:56.

И тут меня осенило. А вдруг это инсценировка? В гостиничном баре доктор Шилдс с моей помощью устроила проверку незнакомому мужчине.

Не исключено, что сегодня она проверяет меня.

Возможно, это и есть мой тест.

Мужчина и женщина, что склонились над Мэрилин, оба привлекательны, в деловых костюмах и очках. Может, и они часть постановочного эксперимента?

Я бросаю взгляд вокруг, ожидая увидеть где-нибудь неподалеку рыжие волосы и пронизывающие голубые глаза доктора Шилдс, словно она стоит за кулисами, дирижируя спектаклем.

Я отмахиваюсь от подозрения. Не могла же она подстроить наезд — это безумие!

Я наклоняюсь к Мэрилин и спрашиваю:

— У вас есть близкие, которым можно позвонить?

— Дочь, — шепчет она.

Мэрилин называет номер. Раз помнит телефон, значит, не все потеряно.

Мужчина, одолживший ей свое пальто, тараторит в свой мобильный телефон.

— Ваша дочь уже едет сюда, — сообщает он, кладя трубку. И смотрит на меня. В глазах его за стеклами очков сквозит обеспокоенность. — Вы молодец.

Я снова уточняю время: 10:58.

Если я поспешу в музей прямо сейчас, то опоздаю всего на несколько минут.

Но кем нужно быть, чтобы бросить человека, попавшего в аварию?

Издалека доносится вой сирены. Это скорая.

Теперь-то можно уйти? Или это будет неэтично?

Если проторчу здесь дольше, нарушу четкие инструкции доктора Шилдс. Я чувствую, как на спине проступает пот.

— Простите, — обращаюсь я к мужчине, который, оставшись без пальто, теперь ежится от холода. — Я тороплюсь на работу. Мне нужно бежать…

— Конечно. Я и один справлюсь, — доброжелательно говорит он, и у меня словно узел распутывается в груди.

— Правда?

Он кивает.

Я смотрю на Мэрилин. У нее на губах розовая помада, похожая на ту, какой много лет пользуется моя мама — фирмы «CoverGirl», хотя я, когда работала в отделе косметики, дарила ей дорогую помаду «Бобби Браун» разных оттенков.

— Позвольте попросить вас об услуге? — говорю я мужчине. Вытащив одну из визиток с контактами «БьютиБазз», я записываю на ней номер своего мобильного телефона и вручаю ему. — Когда узнаете, что с ней, сообщите мне, пожалуйста.

— Непременно, — отвечает мужчина. Забирая у меня визитку, он своей рукой в перчатке на мгновение накрывает мою ладонь.

Мне очень хочется убедиться в том, что Мэрилин не сильно пострадала. К тому же, когда я расскажу доктору Шилдс об этом несчастном случае, она не обвинит меня в бессердечии за то, что я покинула место происшествия.

В четыре минуты двенадцатого я влетаю в музей.

Напоследок оглянувшись, я вижу, что мужчина все еще держит в руке мою визитку, но смотрит не на подъезжающую машину скорой помощи, а мне вслед.

Я даю женщине за кассой десятку, и она объясняет мне, как пройти на фотовыставку Дилана Александера: вверх по узкой лестнице на второй этаж, там налево по коридору.

Взбегая по лестнице, я смотрю на свой телефон — проверяю, не написала ли мне что-нибудь доктор Шилдс, как тогда в баре. Одно сообщение поступило, но не от нее.

«Это снова я. Может, выпьем кофе?» — предлагает Катрина.

Я сую телефон в карман.

Выставка работ Дилана Александера располагается в конце коридора. Пока дошла, запыхалась, тяжело отдуваюсь.

Получив новое задание от доктора Шилдс, я сразу же полезла в «Гугл» смотреть материал об этом фотографе, так что тема его творчества не стала для меня сюрпризом.

Экспозиция представляет собой серию черно-белых фотографий с изображением мотоциклов, без рамок, на огромных холстах.

Я обвожу взглядом зал, ища зацепки, которые помогли бы мне сориентироваться.

Тут и там перед фотографиями стоят несколько человек — экскурсовод, сопровождающий трех туристов; французская чета, держатся за руки; мужчина в черной дутой куртке. На меня никто не обращает внимания.

Скорая, вероятно, уже подъехала, думаю я. Мэрилин, наверно положили на носилки и погрузили в машину. Она, должно быть, напугана. Надеюсь, дочь уже с ней.

Я рассматриваю фотографии, вспоминая свою неоригинальную реакцию на стеклянного сокола, которого показала мне доктор Шилдс. Мое задание как-то связано с этими работами? Я должна сказать что-нибудь глубокомысленное по поводу этой выставки, когда доктор Шилдс спросит меня о ней?

Я плохо разбираюсь в мотоциклах. В искусстве — и того меньше.

Я смотрю на снимок с «Харли Дэвидсоном», так сильно накрененным набок, что мотоциклист завис почти параллельно земле. Впечатляющий снимок — в натуральную величину, как и остальные; кажется, что мотоцикл едет прямо на тебя, — но я силюсь обнаружить скрытый смысл в изображении, надеясь, что это поможет мне понять, зачем доктор Шилдс прислала меня сюда. Однако вижу я только громадную машину и мотоциклиста, без нужды рискующего своей жизнью.

Если суть эксперимента по тестированию морально-этических принципов в условиях реальной жизни не в этих снимках, тогда в чем?

Мне с трудом удается сосредоточиваться на фотографиях, потому как я начинаю задумываться, что, возможно, тест уже был. Музей предлагает посетителям заплатить за визит $25, но это не обязательный взнос. Войдя в музей, я увидела на кассе объявление: «Сумма оплаты на ваше усмотрение. Пожалуйста, будьте по возможности щедры».

Я торопилась на выставку. Открывая кошелек, подумала, что пробуду здесь всего полчаса. У меня были две купюры: двадцатка и десятка. Я вытащила десятку, сложила ее пополам и сунула ее в окошко кассы.

Доктор Шилдс, вероятно, возместит мне стоимость билета. Возможно, она решит, что я заплатила всю сумму целиком. Мне придется сказать ей правду. Надеюсь, она не сочтет меня скрягой.

Я решаю, что, покидая выставку, разменяю крупную купюру и пожертвую еще пятнадцать долларов.

Снова пытаюсь сосредоточиться на искусстве. Рядом со мной чета оживленно обсуждает по-французски одну из фотографий.

Дальше за ними, у самого начала экспозиции, одну из работ разглядывает высокий мужчина в черной дутой куртке.

Я дожидаюсь, когда он переходит к следующему снимку, и приближаюсь к нему.

— Простите, — говорю я. — У меня глупый вопрос. Никак не могу понять, что особенного в этих фотографиях.

Мужчина поворачивается ко мне, улыбается. Он моложе, чем казалось сначала. И симпатичнее. Классическая мужская красота в сочетании с экстравагантным стилем одежды.

— Мне кажется, — не сразу отвечает он, — художник выбрал черно-белый формат, чтобы привлечь внимание зрителя к грациозности машины. Отсутствие цвета выделяет каждую деталь. Посмотрите, как тщательно продумано световое решение: руль и спидометр приобретают выпуклость.

Я рассматриваю изображение с его ракурса.

Все мотоциклы поначалу мне казались одинаковыми — неясные нагромождения хрома и железа, — но теперь я вижу, что каждый из них наделен индивидуальностью.

— Спасибо, — благодарю я. — Я вас поняла.

Хотя мне по-прежнему невдомек, какое отношение эта выставка имеет к морально-этическим принципам.

Я перехожу к следующей фотографии. Изображенный на ней мотоцикл находится в статичном состоянии. Новенький, сияющий, он стоит на вершине горы. Рядом останавливается мужчина в дутой куртке.

— Видите, в боковом зеркале отражение человека? — спрашивает он. Я не вижу, но все равно киваю, пристальнее всматриваясь в снимок.

Жужжит будильник на моем телефоне. Вздрогнув, я виновато улыбаюсь мужчине, опасаясь, что звуковой сигнал рассеял его внимание, затем лезу в карман и отключаю звонок.

По дороге в музей я поставила будильник на 11:30, чтобы не нарушить инструкций доктора Шилдс и уйти точно в оговоренное время. Мне пора.

Я по лестнице сбегаю вниз. Не желая тратить время на размен, сую в кассу двадцатку и спешу на улицу.

Выйдя из музея, я не вижу ни Мэрилин, ни таксиста, ни мужчины с очками в черепаховой оправе. Они все исчезли.

По тому месту, где лежала Мэрилин, едут машины; по тротуару туда-сюда идут пешеходы, они беседуют по мобильным телефонам, жуют горячие сосиски, купленные в стоящей неподалеку торговой палатке.

Словно аварии никогда и не было.

Глава 30

13 декабря, четверг

Для вас это просто получасовое задание.

Вы понятия не имеете, что это может явиться той ниточкой, потянув за которую я сумею распутать всю свою жизнь.

Как только разработанный мною план был запущен в действие, я приняла меры, нейтрализующие эффект физических реакций: бессонница, потеря аппетита, понижение температуры тела. Крайне важно, чтобы эти естественные отвлекающие факторы не туманили разум, внося неразбериху в мыслительный процесс.

Теплая ванна с лавандовым маслом, чтобы лучше спалось. Утром на завтрак — два яйца вкрутую. Кашемировая шаль и перенастройка термостата с 22º до 24º компенсируют организму потерю тепла.

* * *

Зачастую в основе наиболее эффективных психологических исследований лежит обман. Например, испытуемого/ую убедили, что его/ее оценивают по одним параметрам, а на самом деле психолог придумал эту ловушку, чтобы выяснить нечто совершенно иное.

Возьмем, к примеру, эксперименты Аша[230], исследующие такое явление, как конформность. Студенты думали, что вместе со своими товарищами выполняют простое задание на восприятие, а на самом деле их помещали в одну группу с актерами. Им показывали карточку с одной вертикальной линией, затем — карточку с тремя вертикальными линиями. На вопрос, какие из отрезков соответствуют друг другу по длине, студенты неизменно давали тот же ответ, что и актеры, хотя те выбирали откровенно неправильные линии. Испытуемые полагали, что их тестируют на точность восприятия, в действительности же проверялось, подвержены ли они социальному конформизму.

Вы думаете, что пришли в музей Бройера смотреть фотографии. Однако ваше мнение о выставке не имеет значения.

Сейчас 11:17.

В это время дня конкретно на этой выставке народу быть не должно. Наверняка лишь несколько человек рассматривают экспозицию.

Вероятно, вы уже увидели Томаса, а он — вас.

Сидеть на одном месте нет сил.

Рука бежит по книгам, что стоят в ряд на встроенной белой деревянной полке, хотя их корешки образуют идеально ровную линию.

Папка формата А4 на столе сдвинута чуть влево и теперь лежит точно по центру.

Салфетница на столе у дивана пополнена.

Я то и дело поглядываю на часы.

11:30. Все. Время вышло.

В длину кабинет составляет шестнадцать шагов. Вышагиваю туда и обратно.

11:39.

Из дальнего окна виден вход. Я бросаю на него взгляд каждый раз, когда приближаюсь к тому углу.

11:43.

Вам уже пора быть здесь.

Смотрюсь в зеркало, подкрашиваю губы. Края раковины холодные и твердые. Отражение в зеркале подтверждает, что маска на месте. Вы ничего не заподозрите.

11:47.

Звонок в дверь.

Наконец-то.

Медленный размеренный вдох. Еще один.

Дверь офиса открывается. Вы улыбаетесь. Ваши щеки раскраснелись от холода, волосы взлохмачены ветром. Вы излучаете свежесть молодости. Ваше присутствие служит напоминанием о неумолимой жестокости времени. Однажды оно настигнет и вас.

Что он подумал, увидев вас вместо меня?

— Ой, мы как двойняшки, — говорите вы.

В объяснение своей фразы касаетесь своего кашемирового палантина.

— Ну да… — выдавливаю я из себя смешок, — незаменимая вещь в такой ветреный день.

Вы усаживаетесь на диванчик — теперь это ваше излюбленное место.

— Джессика, расскажите о своем посещении музея.

Просьба изложена бесстрастно-деловым тоном. Лишние разговоры ни к чему. Ваши впечатления должны оставаться беспримесными.

— Должна признаться, — начинаете вы, — что я опоздала на несколько минут.

Вы опускаете глаза, избегая моего взгляда.

— Одну женщину сбило такси, и я остановилась, чтобы помочь ей. Но я только вызвала «скорую», потом ею занимались другие, а я побежала на выставку. На секунду мне подумалось, что это происшествие — часть теста. — Вы смущенно смеетесь и продолжаете: — Я не знала, с чего начать, и подошла к первой фотографии, что попалась мне на глаза.

Вы тараторите, рассказываете без подробностей.

— Спокойнее, Джессика, не торопитесь.

Вы будто обмякаете, сутулитесь.

— Простите, просто меня это выбило из колеи… Наезд произошел не на моих глазах, но я видела, как она лежала на дороге после…

К вашим переживаниям до́лжно проявить снисходительность.

— Да, это ужасно, — говорю я. — Вы молодец, что оказали помощь.

Вы киваете, немного расслабляетесь.

— Вздохните поглубже, и мы продолжим.

Вы снимаете палантин и кладете его на диван рядом с собой.

— Я спокойна, — говорите вы, теперь уже сдержанным тоном.

— Расскажите в хронологическом порядке обо всем, что происходило, когда вы пришли на выставку. Не упускайте ни единой детали, сколь бы несущественной она вам ни казалась, — говорю я.

Вы рассказываете про чету французов, про экскурсовода и туристов, про свои впечатления от фотографий, которые, как вы полагаете, Александер решил сделать черно-белыми для того, чтобы придать выпуклость очертаниям мотоциклов.

Пауза.

— Если честно, я не понимала, что особенного в тех фотографиях. И спросила одного посетителя, который, как мне показалось, разбирался в фотоискусстве, чем привлекли его эти снимки.

Сердце на мгновение замирает. С языка рвется почти неконтролируемый поток вопросов.

— Понятно. И что он ответил?

Вы пересказываете ваш разговор.

Кабинет словно наполняется звуками низкого голоса Томаса, смешивающимися с вашими более высокими интонациями. Когда вы к нему обратились, заметил ли он скругленную арку Купидона на вашей верхней губе? Взмах дымчатых ресниц?

В ладони формируется ощущение ноющей боли. Я перестаю стискивать ручку.

Следующий вопрос должен быть сформулирован с особой тщательностью.

— А потом ваша с ним беседа продолжилась?

— Да. Приятный человек.

Ваше лицо на мгновение озаряет неосознанная улыбка. Вы в плену радостного воспоминания.

— Он подошел ко мне минутой позже, когда я разглядывала следующую фотографию.

Этот сценарий имел только два возможных исхода. В первом случае Томас не обратил бы на вас внимания. Во втором — обратил.

И хотя воображение неоднократно рисовало последний вариант, теперь, когда он стал фактом, сила его воздействия губительна.

Томас, с русыми волосами, с улыбкой, которая сначала загорается в его глазах, — с той самой, что подбадривает, разуверяет, суля успех и благополучие, — не сумел устоять перед вами.

Наш брак зиждился на лжи. Был построен на зыбучем песке.

Клокочущий гнев и глубокое разочарование никак не обнаруживают себя. Пока.

Вы продолжаете пересказывать разговор об отражении мотоциклиста в зеркале мотоцикла. Вас останавливают, когда вы переходите к подробностям того, как на телефоне у вас прозвонил будильник.

Тогда вы принимаетесь рассказывать о том, как покидали музей. Вас нужно вернуть назад, в тот зал, где вы столкнулись с Томасом.

И хотя вывод предрешен — Томасу вы понравились, и он нашел способ продлить общение, — самый насущный вопрос все же должен быть задан.

Здесь, на этом пространстве, вас приучили быть честной. Установочные сеансы подготовили вас к этому поворотному моменту

— Мужчина с русыми волосами… вы…

— Что? — перебиваете вы, качая головой. — Вы имеете в виду того человека, с которым я обсуждала фотографии?

Крайне важно устранить любое недопонимание.

— Да, — отвечаю я. — В дутой куртке.

Вы еще больше озадачены. Снова мотаете головой.

От ваших следующих слов комната начинает вращаться.

Вышло какое-то вопиющее недоразумение.

— Волосы у него были не русые, — говорите вы. — А темно-каштановые. Почти черные.

Значит, с Томасом в музее вы не встретились. Это был кто-то другой.

Глава 31

14 декабря, пятница

На первый взгляд, это моя обычная работа, и я делаю то, что всегда: руки смазываю антисептическим гелем «Germ-X», в рот сую мятный леденец, прибываю к клиентке за пять минут до назначенного времени.

Сегодня вечер пятницы, и я должна обслужить еще двух клиенток, прежде чем закончу свой рабочий день. Но оба последних визита — не от «БьютиБазз».

Этих женщин выбрала доктор Шилдс для участия в своем эксперименте.

Вчера, когда после музея я пришла к ней во врачебный кабинет, мой пересказ беседы с мужчиной в дутой куртке, казалось, привел ее в замешательство. Потом доктор Шилдс, извинившись, удалилась в дамскую комнату. Вернулась она через несколько минут, и я принялась рассказывать остальное — как я сунула деньги в ящик для пожертвований и, выйдя из музея, не увидела следов аварии.

Но доктор Шилдс с ходу перебила меня, поскольку теперь все ее мысли занимал этот новый эксперимент.

Она объяснила, что обе женщины участвовали в одном из ее прежних проектов, связанных с исследованием принципов нравственности, и в письменной форме изъявили готовность к тому, чтобы их привлекали к возможным испытаниям более широкого спектра. Но им неведома истинная цель моего визита к ним домой.

А мне известна — во всяком случае, я думаю, что известна. Впервые меня заранее предупредили, какое качество будет протестировано.

Я рада, что действую не вслепую, но на душе все равно тревожно. Может быть, потому что ставки слишком ничтожны. Доктор Шилдс хочет узнать, отблагодарят ли меня клиентки более щедрыми чаевыми, зная, что за сам макияж платить они не должны. Мне поручено выяснить их личные данные — возраст, семейное положение, род занятий, — которые доктор Шилдс намерена включить в свою научную работу или использовать как-то еще.

Мне непонятно, зачем ей понадобилось, чтобы я это выясняла. Разве она сама или ее помощник Бен не получили большую часть этой информации, когда допускали их к экспериментам, как это было в моем случае?

Перед тем как войти в жилой комплекс Челси и на лифте подняться на двенадцатый этаж, я достаю из кармана телефон.

Доктор Шилдс подчеркнула необходимость неукоснительного выполнения дополнительного условия.

Я набираю ее номер.

Соединение установлено.

— Привет, я захожу, — сообщаю я.

— Джессика, теперь я умолкаю, — предупреждает она.

Спустя мгновение в трубке возникает глухая тишина, даже дыхания ее не слышно.

Я включаю функцию «громкой связи».

Когда Рейна открывает мне дверь, у меня мелькает мысль, что она именно такая, какими я представляла себе женщин, бывающих на приемах у доктора Шилдс: едва за тридцать, отливающие блеском темные прямые волосы до плеч. Квартира обставлена с художественным вкусом: огромная витая стопка книг в качестве приставного столика, стены богатого бордового цвета, на подоконнике — простенький старинный подсвечник, по виду антиквариат.

Следующие сорок пять минут я пытаюсь выудить ответы на вопросы, интересующие доктора Шилдс. Узнаю, что Рейне тридцать четыре, родом она из Остина, по профессии — дизайнер ювелирных украшений. Пока я выбираю сизо-серые тени, она показывает мне несколько украшений, что надеты на ней, в том числе кольцо с драгоценными камнями по ободку, созданное по ее эскизу. Она придумала его по случаю собственного бракосочетания.

— У нас с Элинор одинаковые кольца, — докладывает Рейна. Она уже сообщила мне, что сегодня вечером они отмечают 35-летие одной подруги.

С Рейной легко вести непринужденный разговор, и я почти забываю, что пришла к ней не с обычным рабочим визитом.

Мы болтаем еще какое-то время, потом она идет смотреться в зеркало.

По возвращении Рейна дает мне две двадцатки.

— Поверить не могу, что я это выиграла, — говорит она. — Напомните, в какой компании вы работаете?

— В одной из крупных, — нерешительно отвечаю я, — но подумываю о том, чтобы работать самостоятельно.

— Я непременно еще раз к вам обращусь, — заверяет меня Рейна. — У меня остался ваш номер.

Но это — номер телефона, с которого я звонила по просьбе доктора Шилдс. Я лишь улыбаюсь в ответ, быстро убирая косметику в саквояж. Выйдя на улицу, я отключаю «громкую связь» и приставляю телефон к уху.

— Она дала мне сорок долларов, — докладываю я. — Обычно больше десяти я не получаю.

— Замечательно, — комментирует доктор Шилдс. — Скоро вы будете у следующей клиентки?

Я уточняю адрес. Вест-Сайд. На такси быстро доеду.

— Она живет в Адской кухне[231], — отвечаю я, начиная дрожать: за последний час температура резко упала. — Буду там примерно в семь тридцать.

— Чудесно. Позвоните, когда доберетесь до места.

* * *

Вторая клиентка сильно отличается от остальных женщин, которых мне приходилось обслуживать. Вообще непонятно, каким чудом она оказалась вовлечена в исследовательский проект доктора Шилдс.

Тиффани — крашеная блондинка и худая, как щепка, но она не похожа на модных богатеньких мамочек из Верхнего Ист-Сайда.

Она принимается болтать в ту же минуту, как я вкатываю свой чемоданчик в ее крохотную прихожую. У нее квартира-студия с малюсенькой кухней и диваном-кроватью. На кухонном шкафу — батарея бутылок из-под спиртного, в раковине — гора грязной посуды. Орет телевизор. Я бросаю на него взгляд и вижу на экране Джимми Стюарта: показывают фильм «Эта замечательная жизнь». И это единственная примета праздника в этой темной занюханной квартирке.

— Я никогда ничего не выигрывала! — верещит Тиффани. Голос у нее пронзительный, почти визгливый. — Даже мягкую игрушку на ярмарке!

Только я намерена выяснить ее планы на вечер, как из-под скомканного одеяла на диване раздается еще один голос:

— Вообще-то, я кино смотрю!

Вздрогнув от неожиданности, я оборачиваюсь в ту сторону, откуда прозвучал голос, и вижу на диване парня, развалившегося на подушках.

Тиффани следит за моим взглядом.

— Мой бойфренд, — объясняет она, но мне его не представляет. А тот даже не удосуживается голову повернуть. Его черты неразличимы в голубых отблесках экрана, падающих на его лицо.

— Идете сегодня на какое-то торжество? — любопытствую я.

— Да нет, разве что в бар, — отвечает Тиффани.

Я открываю на полу саквояж, но разложить его негде — места мало. Я понимаю, что не хочу пробыть здесь и минуты дольше того, что необходимо.

— Можно включить свет? — прошу я.

Она тянется к выключателю, и ее дружок мгновенно реагирует, ладонью прикрывая глаза. Его жилистая рука вся сплошь покрыта татуировками.

— Шли бы в ванную.

— Там места нет, — возражает Тиффани.

— Ладно, — протяжно вздыхает он.

Я кладу телефон, экраном вниз, на верхнюю полочку в чемоданчике. Интересно, что из этого слышит доктор Шилдс?

Тиффани подтаскивает набитую чем-то картонную коробку и садится на нее. Еще пара таких же коробок стоит у стены.

Изучая ее лицо, я понимаю, что Тиффани старше, чем показалась мне на первый взгляд: кожа желтоватая, на зубах сероватый налет.

— Мы только что переехали, — произносит она. Каждую свою фразу она заканчивает на вопросительной ноте. — Из Детройта.

Я смешиваю на руке основу, подбирая оттенок слоновой кости. Девушка до того бледная, что придется использовать самый светлый тон.

— Что привело вас в Нью-Йорк? — спрашиваю я. Ее семейное положение мне теперь известно, теперь надо выяснить род ее занятий и возраст.

Тиффани бросает взгляд на своего приятеля. Создается впечатление, что он по-прежнему увлечен фильмом.

— Рикки здесь нашел работу, — отвечает она.

— Слишком много болтаете, девочки, — кричит он. Видимо, все же прислушивается к нашему разговору.

— Прости, — извиняется Тиффани и, понизив голос, продолжает: — У вас такая интересная работа. Как вы ее получили?

Склонившись к ней, я начинаю накладывать основу на ее лицо. И замечаю на виске лиловый синяк. Он был спрятан под ее волосами, когда она открыла мне дверь.

Моя рука замирает.

— Ого, как это вас угораздило? — спрашиваю я.

Она цепенеет.

— Ударилась о дверцу кухонного шкафа, когда распаковывала вещи, — впервые голос у нее как будто выхолощенный.

Рикки приглушает телевизор, отлипает от дивана и тащится к холодильнику. На нем мешковатые джинсы и выцветшая футболка, ноги босые.

Он достает банку пива, открывает ее — чпок!

— С чего вдруг ей такой подарок? — задает вопрос Рикки.

Он стоит буквально в трех шагах от меня, прямо под лампой дневного света. Теперь я ясно его вижу: у Рикки, как и у Тиффани, неопрятные светлые волосы и желтоватая кожа, но у нее глаза голубые, а у него они почти черные.

Потом я замечаю, что зрачки у него сильно расширены, почти закрывают радужную оболочку.

Инстинктивно я бросаю взгляд на телефон, потом медленно снова перевожу глаза на Рикки.

— Так решила моя начальница, — объясняю я. — Думаю, рекламная акция. Бесплатный макияж с целью привлечения новых клиентов.

Я хватаю карандаш для глаз, даже не проверив, нужного ли он цвета.

— Пожалуйста, закройте глаза, — велю я Тиффани.

Справа от меня трижды раздается хруст.

Я резко поворачиваю голову. Рикки вертит шеей. Но при этом не сводит с меня глаз.

— То есть ты ходишь по домам и делаешь бесплатный макияж? — уточняет он. — В чем подвох?

— Рикки, она уже почти закончила, — тоненьким голоском вмешивается Тиффани. — Я не давала ей свою кредитку, вообще ничего. Иди пока фильм посмотри, а потом сходим в бар.

Однако Рикки не двигается с места, продолжая буравить меня взглядом.

Мне нужно получить ответ еще на один вопрос, потом я быстро закончу и уйду.

— Женщинам около двадцати пяти, как вам, я рекомендую кремообразные румяна, — говорю я, наклоняясь к своему чемоданчику. Румяна лежат на верхней полочке, рядом с мобильным телефоном.

Я принимаюсь растушевывать их на щеке Тиффани. Пальцы мои чуть дрожат, но я стараюсь не надавливать на кожу, особенно в том месте, где синяк, — чтобы не причинить боль.

Рикки подступает ко мне на шаг.

— Откуда ты знаешь, что ей около двадцати пяти?

Я снова смотрю на телефон.

— Предположила, — отвечаю я. От него воняет застарелым потом, сигаретным дымом и еще чем-то — определить не могу.

— Пытаешься продать ей это свое дерьмо? — спрашивает он.

— Нет, конечно, нет, — говорю я.

— Странно, что твой выбор пал на нее. Мы две недели как переехали. Откуда у тебя ее номер?

Моя рука дрогнула, размазывая румяна по щеке Тиффани.

— Я не… мне его дала начальница, — объясняю я.

А сама думаю: две недели. Приехали из Детройта.

Тиффани никак не могла принимать участие в прежних исследовательских проектах доктора Шилдс.

Я даже не сознаю, что перестала работать и просто стою, вперившись взглядом в свой телефон. И вдруг краем глаза замечаю внезапное движение.

Рикки бросается вперед. Я уклоняюсь с его пути, едва сдерживая вскрик.

Тиффани застыла на месте.

— Рикки, не надо!

Инстинктивно, я приседаю, съеживаясь в комочек. Но Рикки метит не в меня.

Ему нужен мой телефон.

Он хватает его, смотрит на экран.

— Это мой босс… — лепечу я.

Рикки переводит взгляд на меня.

— Ты из полиции? Наркотики вынюхиваешь?

— Что?

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — говорит он.

Я жду, что из телефона вот-вот раздастся голос доктора Шилдс. «БьютиБазз» принимает меры предосторожности, отправляя своих сотрудников в чужие дома; при заказе они требуют у клиента номер кредитной карты и говорят, что мы, работники, вправе немедленно уйти, если что-то вызовет у нас подозрения.

А я сейчас могу полагаться только на доктора Шилдс. Она непременно все уладит, все объяснит.

Я вытягиваю шею, чтобы взглянуть на свой телефон, но Рикки убирает его из моего поля зрения.

— Че ты все время на него пялилась? — спрашивает он. Потом медленно переворачивает телефон, поднимает его в руке.

На экране только заставка — фото Лео.

Доктор Шилдс отключилась от разговора.

Теперь я одна.

Я дрожу от страха, припадая к полу. Как мне себя защитить?

— Мой парень должен за мной заехать. Я боялась пропустить его звонок, — лгу я срывающимся голосом. — Он должен быть здесь с минуты на минуту.

Я медленно поднимаюсь с пола, словно пытаясь не разозлить дикого зверя.

Рикки не двигается, но я чувствую, что он может взорваться в любую секунду.

— Простите, что расстроила вас, — говорю я. — Я могу подождать на улице.

Рикки смотрит мне в глаза. Его ладонь смыкается в кулак вокруг моего телефона.

— Что-то тут не так, — заключает он.

Я трясу головой.

— Клянусь, я — обычный визажист. Я не хотела вас расстраивать.

Он еще с минуту смотрит на меня.

Потом подбрасывает мой телефон в воздух, я с трудом ловлю его.

— Забирай свой гребаный телефон, — говорит. — Я пошел смотреть кино.

И только когда он снова устраивается на диване, я перевожу дух.

— Простите, — шепчет Тиффани.

Я хочу вынуть из чемоданчика одну из своих визиток и дать ей. Хочу сказать, чтобы она позвонила мне, если ей понадобится помощь.

Но Рикки слишком близко. Следит за каждым моим движением, вслушивается в каждое мое слово. Как некая грозная сила.

Я беру из чемоданчика несколько блесков для губ и сую их в руку Тиффани:

— Это вам.

Побросав в чемоданчик свои принадлежности, я закрываю его и выпрямляюсь. У меня подкашиваются ноги. Я торопливо иду к выходу, представляя, как Рикки сверлит взглядом мою спину. К тому времени как я достигаю лестницы, я уже бегу, напрягая руку, в которой держу тяжелый саквояж.

Сев в такси, я проверяю телефон.

И не верю своим глазам. Доктор Шилдс положила трубку через шесть минут после моего прихода к Тиффани.

Глава 32

14 декабря, пятница

Когда вы звоните мне после визита ко второй женщине, голос у вас невероятно возбужден.

— Как вы могли положить трубку и оставить меня без поддержки? Тот парень — опасный тип!

Психотерапевты научены отрешаться от собственных треволнений и сосредоточиваться на пациентах. Сейчас для меня это почти непосильная задача, тем более что ваши вопросы оттесняют другие: Чем занят Томас? Он один?

Но вас необходимо быстро успокоить.

Рейна и Тиффани вычеркнуты из списка потенциальных любовниц Томаса: одна — замужняя лесбиянка, вторая — переехала в Нью-Йорк несколько недель назад. Ценность вашего участия в эксперименте увеличивается в разы.

Роль остальных каналов получения информации возрастает.

Теперь все зависит только от вас.

А значит, нужно сделать так, чтобы вы были управляемы.

— Джессика, мне очень жаль. Звонок неожиданно оборвался, ну а позвонить вам, естественно, было никак нельзя. Что произошло? Вы не пострадали?

— Уф, — выдыхаете вы. — Кажется, нет. Но та женщина, к которой вы меня отправили… она живет с наркоманом.

Ваш голос окрашен… обидой? Гневом?

Эти чувства надо погасить.

— Прислать за вами машину?

Предложение отклонено, как и ожидалось.

Тем не менее, заботливое внимание, проявленное по отношению к вам, возымело желаемый эффект. Тональность вашего голоса меняется. Вы говорите медленнее, описывая свои взаимодействия. Несколько шаблонных вопросов по поводу обеих женщин. Хвалю вас за умение выведать исходные личные данные.

— Я поспешила скорее уйти от Тиффани, не стала дожидаться, когда мне дадут чаевые, — добавляете вы.

Я отвечаю, что в сложившейся ситуации вы действовали идеально: ваша безопасность превыше всего.

Потом в вас осторожно роняют зерно: Может быть, тот инцидент с театральным режиссером, о котором вы рассказали мне в вестибюле отеля, так сильно на вас повлиял, что теперь все мужчины вселяют в вас опасения?

Вопрос задан непринужденно-участливым тоном.

Вы пытаетесь сформулировать ответ.

— Я не… не думала об этом, — произносите вы.

В вашем голосе сквозит неуверенность — признак того, что вопрос достиг поставленной цели.

Вас перебивает сигнал входящего звонка. Вы на мгновение умолкаете. Я быстро проверяю, кто звонит. Номер принадлежит отцу. Не Томасу.

— Продолжайте, прошу вас, — предлагаю я вам.

Томас не ответил на сообщение, оставленное ему более часа назад. Нетипично.

Где же он?

После того, как было упомянуто, что, возможно, на ваше восприятие мужчин влияет одно из неприятных происшествий, имевших место в вашем прошлом, тон у вас почтительный. Наверно, вы также вспомнили свои скоропалительные выводы относительно Скотта в гостиничном баре.

— Вторая женщина, Тиффани… она упомянула, что они совсем недавно переехали сюда из Детройта. — Вы произносите это с заминкой. Уточняете информацию, не желая выступать с открытыми обвинениями.

— Просто… вы ведь говорили, что она участвует в ваших исследованиях.

Я надеялась, что вы не обратите внимания на эту деталь.

Я вас недооценила.

Нужно быстро дать объяснение.

— Мой ассистент, Бен, должно быть, переставил местами две цифры, когда записывал ее телефон, — объясняется вам.

Я рассыпаюсь в извинениях, вы их принимаете.

Необходимо срочно вернуть ваше доверие. Вы понадобитесь в ближайшие дни — для выполнения самого важного вашего задания. Требуется отвлекающий маневр.

Идея возникла буквально несколько мгновений назад, когда сигнал телефона возвестил о входящем вызове. Я тщательно подбираю слова, которые призваны вас умиротворить:

— Сегодня звонил мой отец. Он подыскал одно место, которое могло бы вас заинтересовать.

Вы мгновенно раскрепощаетесь. Вздох облегчения, радостный возглас:

— В самом деле?

Далее я вам обещаю, что чек за работу, проделанную сегодня вечером, будет ждать вас, когда вы в следующий раз придете ко мне во врачебный кабинет.

Вас переполняют вопросы, но вы воздерживаетесь, не задаете их.

Отлично, Джессика.

Прощаюсь, заканчиваю телефонный разговор.

Потом в кабинете на верхнем этаже я беру необходимые принадлежности: ноутбук, ручку, чистый блокнот. Чашка чая с мятой взбодрит, согреет руки и горло.

Нужно быстро составить сценарий вашей встречи с Томасом. Ни одна деталь не должна быть оставлена на волю случая.

Нельзя допустить, чтобы и на этот раз ваше знакомство не состоялось.

Глава 33

14 декабря, пятница

Едва я отпираю дверь, на меня прыгает Лео. Его коротенькие лапки едва достают мне до колен. Он еще не был на улице после того, как я отправилась делать макияж Рейне и Тиффани. Я ставлю саквояж, беру шерстяной шарф, затем цепляю на Лео поводок.

Мне эта прогулка нужна так же, как и ему.

Все три этажа, что мы спускаемся, Лео несется впереди, тянет меня за собой, потом вылетает из подъезда. Я ухожу всего на несколько минут, но все равно вручную плотно закрываю подъездную дверь: автоматический замок иногда не срабатывает.

Пока Лео облегчается на пожарный кран, я оборачиваю шарфом шею и проверяю телефон. Два пропущенных сообщения. Первое — от моей подруги Аннабель, с которой я работала в театре: «Скучаю по тебе, подружка. Позвони!»

Второе — с незнакомого номера: «Привет. Просто хотел сообщить, что Мэрилин жива-здорова. Ее дочь сказала, что уже через несколько часов мать отпустили из больницы. Надеюсь, вы не опоздали на работу». И в конце — смайлик.

«Отличные новости! Спасибо», — печатаю я в ответ.

Выгуливая Лео, свободной рукой я массирую заднюю часть шеи, чтобы расслабить мышцы. Мною владеет тревожное возбуждение, которое не нейтрализует даже известие о том, что у отца, возможно, скоро появится новая работа.

Мне хочется с кем-нибудь поговорить о том, что происходит. Но я не могу излить душу ни отцу, ни матери — и не только потому, что доктор Шилдс обязала меня соблюдать конфиденциальность. Многие мои подруги звонят отцам, если им нужно занять денег или посоветоваться по поводу того, как вести себя с излишне настойчивым начальником. Матерям они звонят, если нуждаются в утешении — когда заболевают гриппом или ссорятся со своими парнями. При других обстоятельствах у меня с моими родителями тоже могли бы сложиться не менее доверительные отношения.

Но у моих родителей своих забот выше крыши; не хватало еще, чтобы они переживали из-за меня.

Скоро девять.

Я снова смотрю на телефон.

Ноа в отъезде до воскресенья. Можно, конечно, позвонить Аннабель или Лиззи и попросить их о встрече. Веселая болтовня подруг развлекла бы меня, но сейчас это не то, что мне нужно.

Я поворачиваю за угол и иду мимо ресторана. В его окнах сияют белые огоньки праздничных гирлянд. На двери расположенного по соседству магазина висит рождественский венок.

У меня урчит в животе, и я вспоминаю, что не ела с самого обеда.

Навстречу мне идет веселая компания во главе с парнем в колпаке Санта-Клауса. Пятясь задом, он орет во все горло песню «Рудольф Красноносый Олень» под аккомпанемент хохота своих друзей.

Я сторонюсь, пропуская их, и у меня такое чувство, будто я, в своем черном наряде, растворяюсь в темноте.

Год назад я тоже веселилась в шумной компании. Пятничными вечерами после репетиций мы собирались вместе, и Джин заказывал для всех китайскую еду. Иногда жена Джина приходила, приносила домашнее печенье. В каком-то смысле мы были как одна семья.

Я не сознавала, что теперь мне в жизни этого не хватает.

Сегодня я одна, но мне не привыкать. Просто я не часто чувствую себя одинокой.

Последний раз, справляясь о Джине в Интернете, я выяснила, что его жена недавно родила девочку. В сетях я нашла одну фотографию, на которой они втроем запечатлены на премьере одной из его постановок: его жена улыбается малышке, которую она держит на руках. Они выглядят счастливыми.

Я вспоминаю две эсэмэски от Катрины, на которые так и не удосужилась ответить.

И, как я ни стараюсь забыть тот период своей жизни, в голове моей формируется вопрос. Думая о невинной жене Джина, я словно слышу голос доктора Шилдс:

Этично ли разрушать жизнь одной невинной женщины ради возможности защитить других женщин от того зла, которое им уготовано в будущем?

Нужно как-то отделаться от этих мыслей. Если бы я принимала наркотики, то сейчас потянулась бы за косячком. Но такой вариант не для меня. Я иначе даю выход напряжению, когда давление обстоятельств слишком велико.

Ноа считает, что я из тех девушек, для которых приятно готовить и которых на первом свидании можно только целовать. Но я давно уже не такая — с того самого вечера с Джином Френчем. Возможно, потому что я ему очень доверяла, у меня теперь эмоциональный иммунитет против мужчин. Но даже если бы Ноа был в городе, он не тот, кто мне нужен сейчас.

И я подумала о мужчине, на сообщение которого только что ответила. Вспомнила, как он смотрел мне вслед, когда я заходила в музей. С ним я могу быть обычной девушкой, каких полно, — безымянной, безликой.

И я снова ему написала: «Если ты сейчас свободен, мы могли бы где-нибудь вместе посидеть, выпить».

Перед глазами на мгновение возник Ноа: я представила, как он жарил мне гренки на кухне, заткнув за пояс кухонное полотенце.

Он никогда ничего не узнает, думаю я.

Я просто разок увижусь с тем мужиком, проведу с ним несколько часов. И это будет наша первая и последняя встреча.

Глава 34

14 декабря, пятница

После вашего отчета о встречах с Рейной и Тиффани телефон мучительно долго молчит. В 21:04 Томас наконец звонит. К этому времени уже выпиты три чашки мятного чая, исписаны почти две страницы блокнота.

— Прости, что раньше не увидел твое сообщение, — начинает он. — Бегал за подарками к Рождеству, а в магазинах народу уйма, не услышал сигнала.

Томасу свойственно покупать подарки в последний момент, в телефоне действительно слышен шум улицы.

И все же как-то это подозрительно. Неужели и впрямь не чувствовал вибрации телефона?

Но его извинение с готовностью принято: он не должен догадаться, что его испытывают на верность.

Недолгая беседа о том о сем. Томас говорит, что вымотался, едет домой и пораньше ляжет спать.

Потом он напоследок произносит еще одну фразу и вешает трубку.

— Жду не дождусь нашей встречи завтра вечером, красотка.

Чашка со стуком впечатывается в блюдце, хрупкий фарфор трескается. К счастью, Томас отключился до того, как раздался звон.

В годы нашего супружества Томас не скупился на комплименты: «Ты прекрасна. Сногсшибательна. Блистательна».

Но «красоткой» я никогда не была.

В сообщении, что Томас послал мне по ошибке, он тоже называл красавицей женщину, с которой, по его признанию, у него была связь.

* * *

Жизнь каждого человека отмечена темными и светлыми фазами его эмоционального состояния. Здоровые супружеские отношения, основанные на взаимной любви, служат индивиду надежной опорой в периоды спадов, но ничто не может стереть боль, раздирающую человека в такие поворотные моменты жизни, как, например, смерть сестры или измена мужа.

Или самоубийство девушки-респондента.

Эта чудовищная трагедия произошла минувшим летом, а именно — 8 июня. И наш брак пострадал, Джессика. А чей бы выстоял? Трудно было собраться с силами, чтобы продолжать в полной мере исполнять свои супружеские обязанности. Серьезные карие глаза моей бывшей испытуемой тревожили мое сознание и днем и ночью. Результатом стало отдаление — эмоциональное и физическое, как Томас ни старался успокоить меня: «Любовь моя, есть люди, которым помочь нельзя. Ты ничего не смогла бы сделать».

Наш брак можно было бы спасти, мы могли бы избавиться от отчуждения, что возникло между нами в тот период. Если бы не одно «но».

Месяца через три — в сентябре — на мой телефон поступило сообщение, адресованное, по словам Томаса, владелице бутика, с которой он провел одну ночь. Звонкое радужное пиканье эхом огласило тишь моего кабинета. В пятницу днем, в 15:51.

Почему именно в это время? Да потому что тогда в своем кабинете Томас, вероятно, тоже был один. Обычно очередной пациент прощается с врачом за десять минут до прихода следующего, оставляя психотерапевту окошко на выполнение каких-то личных дел перед тем, как тот продолжит прием.

Да, да, Джессика, тем летом, когда в душе моей царил мрак, я регулярно принимала пациентов. Ни разу не отменила консультацию. И, пожалуй, мне самой это было нужно как никогда.

Соответственно, те свободные девять минут, что еще имелись в моем распоряжении после поступления SMS, я тупо смотрела на сообщение Томаса.

А слова, казалось, ширились и удлинялись, пока не затмили все остальное.

Психотерапевтам нередко случается наблюдать, как пациенты пытаются дать разумное объяснение, найти оправдание чему-то плохому. Это вступает в действие защитный механизм, гасящий избыток эмоций. Однако те несколько слов нельзя было оставить без внимания.

За минуту до того, как в его и моем кабинете появляются очередные пациенты, я выхожу из ступора. И отправляю Томасу ответ: «Не думаю, что это было адресовано мне».

Затем телефон был поставлен на беззвучный режим, и пациентка, записавшаяся ко мне на четыре часа дня, — мать-одиночка, у которой из-за воинственности сына-подростка обострилось состояние тревожности, — даже не заподозрила, что в душе у меня бушует всепожирающий огонь.

Однако Томас, по всей видимости, свой последний прием отменил: через пятьдесят минут после того, как взволнованная мать попрощалась со мной, осунувшийся и посеревший, он сидел понурившись в приемной моего врачебного кабинета, локтями упираясь в колени.

* * *

После ошибочного послания Томаса была собрана надлежащая информация.

Некоторые сведения предоставил сам Томас. Ее имя: Лорен. Место работы: небольшой элитный бутик близ врачебного кабинета Томаса.

Автономно были получены другие данные.

В субботний полдень я позвонила в магазин. Одного звонка оказалось достаточно, дабы убедиться, что Лорен находится на своем рабочем месте. Потом визит в бутик. Мне не составило больших трудов прийти туда и сделать вид, будто я с интересом рассматриваю яркие ткани.

Она оживленно болтала с покупательницей, выбивая чек. В магазине я увидела еще одного продавца и несколько покупателей. Но именно Лорен притягивала мой взор — и не только потому, что у нее была связь с моим мужем. Вы немного похожи на нее, Джессика. Есть некое сходство в вашей сути. Несложно понять, почему даже счастливый семьянин не сумел воспротивиться ее напору.

Лорен закончила обслуживать покупательницу и, тепло улыбаясь, приблизилась ко мне.

— Ищете что-то особенное?

— Просто смотрю, — было сказано ей. — Можете что-нибудь порекомендовать? На выходные я еду отдыхать с мужем, и мне хотелось бы обновить свой гардероб.

Лорен посоветовала несколько моделей, в том числе платье свободного кроя, которое она подобрала во время недавней поездки за товаром в Индонезию.

Ненадолго завязалась беседа о ее поездках.

Она оказалась на редкость разговорчива и буквально лучилась радостью. Чувствовалось, что эта девушка беспредельно любит жизнь.

Несколько минут ей было позволено потрещать, потом, не говоря дурного слова, я резко повернулась и ушла. Ничего не купив, разумеется.

Эта встреча дала мне ответы на кое-какие вопросы, но породила другие.

Лорен до сих пор неизвестна истинная цель того моего визита.

* * *

На белом фарфоровом блюдце ярко-красная капля крови.

Пластырь залепляет мою крошечную ранку. Но разбитая чашка остается на столе.

Томас — не любитель чая.

Он отдает предпочтение кофе.

На столе рядом с чашкой — мой блокнот.

На верхней строчке желтой линованной бумаги заглавными буквами выведен вопрос: «ГДЕ ОНИ НАКОНЕЦ-ТО ВСТРЕТЯТСЯ?». Ответ на него скоро будет получен.

Каждое воскресенье после игры в сквош Томас по традиции исполняет простой ритуал: читает «Таймс» в кафе неподалеку от тренажерного зала. Он убеждает себя, что это удобное местечко для перекуса. На самом деле Томас обожает яичницу с жирной ветчиной и бубликом, намазанным толстым слоем сливочного масла. Как и любая супружеская чета, мы с Томасом во многом вели одинаковый образ жизни, но воскресенья каждый из нас проводил по-своему.

Через тридцать шесть часов Томас будет наслаждаться своим еженедельным ритуалом.

А вы, Джессика, придете туда, чтобы ввести его в искушение другого рода.

Глава 35

16 декабря, воскресенье

Объект, обозначенный доктором Шилдс, я замечаю сразу, как переступаю порог шумного кафе: гремит посуда, галдят посетители. Он сидит один в третьей кабинке справа, его лицо частично скрывает газета.

Вчера доктор Шилдс позвонила и сказала, что приготовила для меня чек на тысячу долларов за работу, выполненную в пятницу вечером. И затем дала мне новое задание: найти конкретного человека в этом конкретном кафе и обменяться с ним номерами телефонов. Мне было довольно неловко флиртовать со Скоттом в гостиничном баре, но делать то же самое не при тусклом освещении и без бокала вина в руке в сотни раз неприятнее.

Заставить себя я могу только одним способом — представляя лица мамы с папой, когда им станет известно, что их путешествие все-таки состоится.

«Русые волосы. 188 сантиметров. Очки в роговой оправе. Спортивная сумка». Снова и снова я перечисляю про себя характерные особенности человека, которого описала мне доктор Шилдс.

Мужчина в третьей кабинке подходит под ее описание по всем параметрам. Я быстро направляюсь к нему, готовясь произнести первую фразу. Только я подхожу к его столику, как он поднимает голову.

Я цепенею.

Свои реплики я знаю наизусть: «Прошу прощения за беспокойство. Вы случайно не находили здесь телефон?»

Но у меня отнялся язык, я словно приросла к полу.

Мужчина в кабинке — не незнакомец.

Первый раз я столкнулась с ним четыре дня назад, у музея Бройер, когда мы оба остановились, чтобы помочь женщине, которую сбило такси. Нас свел случай, — по крайней мере, я так думала.

Еще раз мы встретились после того, как он сообщил мне о состоянии Мэрилин и я предложила ему где-нибудь выпить вместе.

Он кладет газету на стол. И вид у него не менее удивленный, чем у меня.

— Джесс? Что ты здесь делаешь?

Первая реакция — повернуться и уйти. Во рту пересохло, горло сдавило.

— Я просто… то есть… — мямлю я. — Я просто шла мимо и решила зайти перекусить.

Он моргает.

— Надо же, какое совпадение. — Его глаза прикованы к моему лицу, и меня охватывает паника. — Ты же живешь не в этом районе. Каким ветром тебя сюда занесло?

Я качаю головой, отгоняя воспоминание о том, как он в темном баре склонялся ко мне, поглаживая мою ногу. Выпив каждый по три бокала, мы с Томасом пошли ко мне домой.

— М-м-м, подруга посоветовала это заведение, сказала, что здесь вкусно кормят.

Мимо, покачивая бедрами, проплывает официантка с дымящимся стеклянным кофейником.

— Томас, тебе подлить?

— Обязательно. — Он жестом указывает на стул за своим столиком. — Не желаешь присесть?

В кафе душно и жарко. Я разматываю на шее серо-коричневый палантин, но с себя его не снимаю; его концы болтаются спереди на моей куртке. Томас все еще подозрительно смотрит на меня.

И я его не осуждаю.

Я так и не узнала, какой принцип нравственности я тестировала в музее. Но как можно в восьмимиллионном городе дважды за четыре дня случайно столкнуться с одним и тем же человеком, — оба раза выполняя задания доктора Шилдс?

Ощущение такое, будто весь мир перевернулся. Я не могу собраться с мыслями. В сознание вторгается еще одно воспоминание: поцелуями он прокладывает дорожку по моему голому животу.

Как объяснить Томасу свое появление здесь? Кто такая доктор Шилдс? Почему она выбрала именно его?

Я чувствую, что у меня потеют подмышки.

Возвращается официантка. Я все еще стою.

— Что вам принести? — спрашивает она.

Я не смогу сидеть напротив него и есть. Это исключено.

— А знаете, пожалуй, я все-таки не голодна, — отвечаю я.

Я внимательнее смотрю на Томаса, разглядывая его зеленые глаза за стеклами очков в роговой оправе, оливковую кожу, светлые волосы. И тут до меня доходит, что доктор Шилдс думала, будто мужчина, с которым я беседовала на выставке, был Томас. Она упомянула про русые волосы и, когда выяснилось, что это был не он, сразу потеряла интерес к моему рассказу.

Значит, это очередная попытка свести нас.

Но что доктор Шилдс скажет, когда выяснится, что я переспала с мужчиной, с которым мне предстояло обменяться номерами телефонов?

Я сознаю, что тереблю край палантина. Отвожу взгляд от Томаса, снимаю палантин и убираю в сумку, придавив его книгой в мягкой обложке, которую ношу с собой.

— Мне пора, — говорю я.

Томас вскидывает брови, спрашивает:

— Ты меня преследуешь?

Не пойму, шутит он или нет. Мы не общались с тех пор, как он покинул мою квартиру вчера в час ночи. Мы и не думали переписываться, ведь сразу было ясно, для чего мы встретились.

— Нет, нет, — разубеждаю его я. — Просто… я ошиблась.

Я вылетаю на улицу.

Свое задание я выполнила еще несколько дней назад. Номер Томаса занесен в список контактов в моем телефоне. А у него есть мой номер.

* * *

Отойдя от кафе на целый квартал, я звоню доктору Шилдс: нужно предупредить, что я еду к ней. Она отвечает мгновенно, еще не прошел и первый вызов. Ее серебристый голос напряжен.

— Вы нашли его?

— Да, он сидел точно там, где вы сказали.

Я собираюсь нырнуть в метро. Сигнал входящего вызова прерывает ее следующий вопрос. Я успеваю разобрать только два слова:

— …телефон… планировалось?

— Простите, — говорю я. — Да, мы обменялись телефонами.

Я слышу, как она выдыхает в трубку.

— Чудесно, Джессика. До скорой встречи.

У меня гулко колотится сердце.

Я не знаю, как мне удастся, сидя напротив доктора Шилдс, сообщить ей, что я переспала с мужчиной, который является участником эксперимента. Можно, конечно, объяснить, что я и не собиралась скрывать от нее свое знакомство с Томасом, она сама в прошлый раз не дослушала меня, когда я рассказала про аварию.

Но так или иначе, мне придется поставить ее в известность. Если я не буду с ней честна, она это выяснит.

Я издаю протяжный вздох.

Глупо бояться, что доктор Шилдс расстроится из-за меня. Моя ошибка была непреднамеренной. Она не должна сердиться.

И все же я не могу унять дрожь.

Проверяю голосовую почту. Одно сообщение.

Я догадываюсь, от кого оно, еще до того, как слышу его голос:

«Привет, это Томас. Нам нужно поговорить. Думаю, я знаю, что за подруга отправила тебя в это кафе. Она… Послушай, перезвони мне, как только сможешь. И, пожалуйста, не говори ей ничего. — Пауза — Она опасный человек. Будь осторожна».

Глава 36

16 декабря, воскресенье

Наконец-то вы встретились с моим мужем.

Как он вам показался? И — что более важно — как вы показались ему?

Воображение навязчиво рисует, как вы вдвоем склоняетесь друг к другу, сидя за столиком в уютной кабинке кафе, но я вытесняю из сознания эту картину.

Когда вы приходите, вас встречают с традиционным гостеприимством: ваши куртку и палантин вешают в шкаф, большую сумку ставят рядом на пол. Вам предлагают чай или кофе, но впервые вы отказываетесь.

Вас пристально разглядывают. Как всегда, вы неотразимы, Джессика. Но сегодня как будто сама не своя.

Избегаете прямого зрительного контакта. Постоянно теребите свои колечки.

Что привело вас в смятение? Вы четко следовали указаниям, и ваша встреча с Томасом прошла без сучка без задоринки. Вам задан наводящий вопрос, и вы рассказываете, как это было. Вы подошли к нему и объяснили, что думаете, будто забыли свой телефон в его кабинке. После беглого осмотра вы попросили его позвонить на ваш номер. Он согласился. Звонок раздался из вашей сумки: выходит, телефон затерялся среди ваших вещей. Вы извинились за причиненное неудобство и ушли.

Все необходимые формальности соблюдены. Теперь пора перейти к следующему шагу.

Однако перед тем как получить новые указания, вы встаете с дивана в библиотеке.

— Мне нужно взять кое-что в сумке.

Я неохотно киваю, и вы идите к стенному шкафу в прихожей. Мгновение позже возвращаетесь держа в руке маленький тюбик.

Вы хмуритесь — может, опять переживаете из-за плачевного финансового положения вашей семьи или вас мучают вопросы относительно последнего задания, — но сегодня вам не будут помогать справляться со своими эмоциями. Нужно решить куда более серьезные проблемы.

— Губы растрескались, — объясняете вы, смазывая их гигиенической помадой с логотипом «БьютиБазз» на тюбике.

Вам не отвечают. Вы усаживаетесь на свое место.

— Нужно, чтобы вы написали мужчине из кафе и пригласили его в ресторан.

Вы опускаете глаза, на свой телефон. И начинаете печатать.

— Нет-нет-нет, — останавливают вас.

В возгласе звучит излишняя настойчивость. Улыбка смягчает тон.

— Напишите следующее: «Привет, это Джессика, из кафе. Хорошо, что мы познакомились. Давай как-нибудь на неделе встретимся, посидим где-нибудь?».

Вы снова хмуритесь. Ваши пальцы застыли.

— В чем дело, Джессика?

— Да так, пустяки. Просто… меня все называют Джесс. Кроме вас. Я не стала бы представляться полным именем.

— Хорошо, подкорректируйте, — велено вам.

Вы выполняете указание. Кладете телефон на колени, и снова начинается ожидание.

Спустя несколько секунд раздается сигнал.

Вы берете телефон в руки.

— Это из «БьютиБазз», — докладываете вы. — Через час мне нужно быть у клиентки.

Меня захлестывают одновременно облегчение и разочарование.

— Я не знала, что вы сегодня еще и макияж делаете, — замечаю я.

Вы волнуетесь. Принимаетесь соскабливать лак с мизинца, потом, осознав это, утихомириваете свои руки.

— Вы же говорили, что сегодня я вам нужна всего на час или два, вот я…

Ваш голос постепенно замирает.

— Сообщение точно ушло? Вы уверены?

Вы снова смотрите на телефон.

— Да. В уведомлении сказано, что оно доставлено.

Проходит еще три минуты.

Томас, наверняка уже должен получить сообщение. А если не получил?

Важно, чтобы следующая просьба была произнесена властным тоном и не содержала намека на отчаяние.

— Я хочу, чтобы вы отменили визит к клиентке.

На шее у вас перекатываются мышцы: вы судорожно сглатываете комок в горле.

— Доктор Шилдс, вы же знаете, ради вашего исследования я готова на все. Но это — хорошая клиентка, и она рассчитывает на меня. — Вы медлите. — Сегодня по случаю праздника она дает большой прием.

Какая ерунда.

— И послать вместо вас кого-то другого нельзя?

Вы качаете головой. В вашем взгляде мольба.

— У «БьютиБазз» на этот счет строгие правила. О невыходе на работу мы должны уведомлять как минимум за сутки.

Вы просчитались, Джессика. Хороший клиент не идет ни в какое сравнение с проявленной к вам избыточной щедростью. Вы неверно расставили приоритеты.

После вашего объяснения воцаряется тишина. Я даю вам немного понервничать и затем отпускаю.

— Что ж, Джессика, мне не хотелось бы, чтобы вы разочаровывали хорошую клиентку.

— Простите, — извиняетесь вы, стремительно поднимаясь с дивана. Но следующие слова заставляют вас остановиться.

— Мне бы хотелось, чтобы вы уведомили меня тотчас же, как Томас ответит на ваше сообщение.

В вашем лице мелькает испуг.

— Конечно, — быстро произносите вы.

Потом снова извиняетесь, и я молча провожаю вас к выходу.

Глава 37

16 декабря, воскресенье

Я заставляю себя отойти на два дома от коттеджа доктора Шилдс и звоню Томасу, хотя все то время, что я сидела у нее, я только и думала, что о его сообщении.

«Она — опасный человек. Будь осторожна».

Меня мучает вопрос: как Томас догадался, что встречу с ним организовала доктор Шилдс?

Он отвечает после первого же вызова. Не давая мне сказать и слова, он спрашивает:

— Откуда ты знаешь мою жену?

У меня подкашиваются ноги, я спотыкаюсь и, чтобы не упасть, приваливаюсь к стволу дерева. В памяти всплывает фотография, которую я видела в ее библиотеке. На ней был запечатлен темноволосый мужчина с бородой, тот самый, что показался мне одного роста с ней. И она сказала, что он ее муж, — я в этом абсолютно уверена.

Тогда каким образом Томас стал ее мужем? Правда, совершенно очевидно, что доктор Шилдс его знает: перед самым моим уходом она назвала его по имени.

— Твою жену? — повторяю я. К горлу подкатывает тошнота, перед глазами все плывет. Я утыкаюсь взглядом в тротуар — чтобы унять головокружение.

— Да, Лидию Шилдс. — Я слышу, как он делает глубокий вдох, словно тоже пытается успокоиться. — Мы женаты семь лет. Хотя сейчас живем отдельно.

— Я тебе не верю, — заявляю я.

Не может быть, чтобы доктор Шилдс, со всеми ее правилами честности, изобрела столь изощренную ложь.

— Давай встретимся, и я все тебе расскажу, — предлагает он. — У тебя из сумки торчала книга… «Этика супружества». Она написала ее шесть лет назад. Я читал первый вариант рукописи в нашей гостиной. Так я и понял, что за всем этим стоит она.

Свободной рукой я обхватываю себя, чтобы устоять под шквальным ветром.

Один из них лжет. Но кто именно?

— Я не стану встречаться с тобой, пока не получу доказательств, что вы действительно женаты, — говорю я Томасу.

— Доказательства я представлю, — отвечает он. — Но ты пообещай, что ни слова ей не скажешь о том, что мы виделись.

На это я не могу согласиться. Вдруг это очередная проверка? Может быть, доктор Шилдс хочет, чтобы я доказала свою преданность?

Я собираюсь положить трубку, а Томас говорит напоследок:

— Джесс, прошу тебя, просто будь осторожна. Ты не первая.

Я отпрянула, будто меня ударили.

— Ты о чем? — шепотом спрашиваю я.

— Для нее молодые женщины вроде тебя — добыча.

Я цепенею.

— Джесс? — зовет он меня. Но я утратила дар речи.

Наконец я прерываю связь. Медленно опускаю телефон и поднимаю глаза.

В двух шагах от меня стоит доктор Шилдс.

Охнув, я невольно отшатываюсь.

Она материализовалась ниоткуда, как привидение. На ней нет пальто, которое защитило бы ее от холода. Она стоит передо мной неподвижно, словно изваяние. Только волосы развеваются на ветру. Что она успела услышать из нашего разговора?

Я ощущаю приток адреналина в крови.

— Доктор Шилдс! — вскрикиваю я. — Я не заметила, как вы подошли!

Она водит по мне взглядом, словно оценивает. Потом протягивает стиснутую в кулак руку и медленно разжимает пальцы.

— Вы забыли свою гигиеническую помаду, Джессика.

Я смотрю на нее, пытаясь сообразить, что к чему. Неужели она последовала за мной сюда лишь для того, чтобы вернуть гигиеническую помаду?

Мною владеет почти неконтролируемое желание выложить ей все, что сказал Томас. Если он действует по ее указке, она это и так знает.

Добыча.

От слова, что подобрал Томас, мороз по коже. Я почти воочию представляю, как оно слетело с губ доктора Шилдс, когда несколько недель назад у себя в кабинете она гладила стеклянного сокола, которого я ей принесла. Сокола, который, по ее словам, предназначался в подарок ее мужу.

Я делаю шаг вперед. Потом еще один.

Теперь я стою так близко к ней, что вижу у нее на лбу меж бровей вертикальную морщинку — тонкую и неглубокую, как трещинка в стекле.

— Спасибо, — шепотом благодарю я, забирая помаду онемевшими от холода пальцами.

Доктор Шилдс смотрит на телефон, который я все еще держу в другой руке.

У меня сдавливает грудь — не продохнуть.

— Я рада, что догнала вас, — говорит она, затем поворачивается и уходит.

Глава 38

16 декабря, воскресенье

Через полтора часа после того, как вам возвращена ваша гигиеническая помада, раздается звонок в дверь.

Я смотрю в глазок. Томас. Он стоит так близко к двери, что его лицо кажется деформированным.

Неожиданно.

Он явился без предупреждения.

Замок открыт, входная дверь распахивается.

— Милый, что привело тебя сюда?

Одну руку он прячет за спиной.

Улыбаясь, выносит ее вперед — с огромным букетом белоснежных нарциссов.

— Просто шел мимо, — объясняет он.

— Какая прелесть!

Приглашаю его войти.

Наверняка он уже получил ваше сообщение, ведь оно было отправлено несколько часов назад. Зачем он явился?

Возможно, решил рассказать про ваше приглашение — в доказательство своей верности.

Моя ладонь касается его руки. Предлагаю ему выпить кофе.

— Нет, спасибо, только что пил, — отказывается он.

Томас словно специально подводит разговор к той теме, что у нас обоих на уме.

— Ну да, кофе «У Теда». — Сдержанный смех. — А также яичница с дополнительной порцией ветчины и бублик с маслом.

— Да, как обычно.

Пауза.

Возможно, он не знает, с чего начать.

Наводящий вопрос не помешает.

— Ну как завтрак?

Томас бегает глазами по гостиной. Уклоняется от ответа или смущен?

— Без происшествий.

Это можно истолковать двояко. Либо встреча с вами не произвела на него впечатления. Либо он старательно ее скрывает.

— Наверно, в воду надо поставить? — Томас кивает на букет.

— Конечно.

Мы идем в кухню. Подрезаю зеленые стебли, достаю из шкафа фарфоровую вазу.

— Давай отнесу в библиотеку?

Его предложение неожиданно. Должно быть, он и сам это сознает, потому что губы его быстро раздвигаются в улыбке.

Но это не та его широкая естественная улыбка, которая отражается в глазах.

Он берет вазу и идет в библиотеку.

Заметив, что я иду следом, он останавливается.

— А знаешь, пожалуй, я все же выпил бы кофе. Если тебя не затруднит.

— Ничуть. Я только что сварила.

Хороший знак. Томас желает задержаться.

Кофе приготовлен так, как он любит, — с натуральными сливками, с коричневым сахаром. Я бросаю взгляд на телефон: от вас пока нет вестей о том, что Томас отозвался на ваше приглашение.

Я приношу поднос в библиотеку. Томас все еще ставит вазу с цветами на рояль.

Он резко оборачивается, в лице мелькает удивление.

Словно он забыл, что просил меня приготовить ему кофе.

Что его испугало?

Нужно напомнить ему про подарок. Это важно.

— Томас, куда ты решил поместить статуэтку сокола?

— В спальню, на комод. — Он отвечает не сразу. Его слова как бальзам на душу. — Смотрю на него каждый вечер, укладываясь спать, и по утрам, когда просыпаюсь.

— Идеальное место. — Потом: — Присядем?

Он устраивается на краешке дивана, берет чашку с кофе, быстро отпивает глоток, затем резко откидывается назад, едва не расплескав горячую жидкость.

— Ты чем-то встревожен? Не хочешь поделиться?

Он колеблется. Потом как будто принимает решение:

— Да так, пустяки, не бери в голову. Просто хотел повидаться с тобой, сказать, что очень тебя люблю.

Результат превосходит все мои ожидания.

Но потом Томас смотрит на часы и внезапно вскакивает на ноги.

— Мне пора. Писанины много, — с грустью объясняет он, кончиками пальцев выбивая дробь по ноге, одетой в джинсы. — Я еще не знаю своего расписания на эту неделю, но, как только что-то прояснится, сразу позвоню.

Он исчезает так же внезапно и неожиданно, как появился.

В поспешном уходе Томаса есть два странных момента.

Он не поцеловал меня на прощание.

И, не считая того одного глотка, фактически не притронулся к кофе, который так настойчиво просил меня приготовить.

Глава 39

16 декабря, воскресенье

Я сижу на скамейке прямо у входа в Центральный парк. В руке у меня стакан кофе, пить который я не могу. Внутренности будто связало узлом, и я не в силах проглотить больше одной капли горького напитка.

Два сообщения приходят почти одновременно.

От доктора Шилдс: «Джессика, Томас еще не откликнулся?»

От Томаса: «У меня есть доказательства. Можем встретиться сегодня вечером?»

Доктору Шилдс я не отвечаю, потому что от Томаса ответа по поводу свидания не будет. Дома у доктора Шилдс под ее бдительным оком я набрала сообщение, но не отправила его.

Так я впервые обманула ее сегодня утром. И «БьютиБазз» не направляла меня ни к какой клиентке: мне просто нужно было поскорее уйти оттуда.

Томасу я тоже не отвечаю. Прежде мне необходимо кое с кем встретиться.

Бен Куик, ассистент доктора Шилдс, живет в западной части 66-й улицы.

Как только я сообразила, что из всех, с кем я знакома, возможно, он единственный знает правду о ней, найти его оказалось на удивление легко. По крайней мере, квартиру, принадлежащую его родителям.

Консьерж сообщил о моем визите, и вскоре из лифта выходит мужчина, внешне точно такой, каким Бен станет через тридцать лет.

— Бена сейчас дома нет, — говорит он. — Но вы представьтесь, оставьте свой телефон, и я скажу ему, что вы заходили.

Консьерж дает мне листок бумаги и ручку, и я записываю свои данные. Потом, подумав, что Бен может не вспомнить меня в череде женщин, принимавших участие в исследовательском проекте доктора Шилдс, добавляю: «Я — Респондент 52». И складываю листок пополам.

С тех пор прошло более часа, от Бена пока ни слуху ни духу. Я потягиваюсь, разминая спину. С катка Уоллмен-Ринк доносится голос Мэрайи Кэри, исполняющей «All I Want for Christmas Is You». Переехав в Нью-Йорк, на первых порах я часто приходила сюда, но в этом году на коньки еще не вставала.

Я поднимаюсь со скамейки с намерением выбросить в урну стаканчик из-под кофе, и тут звонит мой телефон. Я хватаю его, вижу на экране имя Ноа.

За эти выходные так много всего произошло, и я почти забыла, что мы сегодня собирались вместе поужинать.

— Итальянская кухня или мексиканская? — спрашивает он, когда я принимаю вызов. — Тебе вообще нравится та или другая?

Я медлю с ответом, невольно вспоминая Томаса в своей постели.

Я не должна чувствовать себя виноватой, ведь Ноа я видела всего два раза в жизни. И все же меня мучает совесть.

— Я с удовольствием с тобой встречусь, но только давай без лишней помпы, ладно? — предлагаю я. — У меня был очень тяжелый день…

Он реагирует спокойно.

— Так мы можем просто остаться дома. Я открою бутылочку вина, закажу еды из китайского ресторана. А хочешь, приду к тебе?

Сейчас я не в состоянии идти на свидание и нормально общаться. Но Ноа отшивать не хочется.

Громкоговоритель на катке разражается зычным голосом:

— Объявляется десятиминутный перерыв. За это время мы приведем в порядок лед. Выпейте пока горячего шоколада, а потом снова добро пожаловать к нам!

— У меня идея! — говорю я Ноа.

* * *

Я с детства катаюсь на коньках — все зимы проводила на замерзшем озере неподалеку от дома родителей — и весьма преуспела в этом деле. А Ноа, вытаскивая из рюкзака свои коньки, объясняет:

— Я до сих пор по выходным играю в хоккей за университетскую команду.

Мы делаем несколько кругов, потом он поворачивается лицом и едет задом, берет меня за руки, шутит:

— Не отставай, черепаха.

Я торможу, острием лезвий вонзаясь в лед. Мышцы ног горят.

Это то, что мне нужно: тихо падающий снег, движение, громкая музыка, всюду вокруг розовощекие детишки.

И серебристая фляжка с мятным шнапсом, которую Ноа протягивает мне, пока мы передыхаем у бортика.

Я делаю глоток, потом быстро еще один.

Возвращаю ему фляжку и отталкиваюсь от бортика.

— Догони, если сможешь, — бросаю я ему через плечо и начинаю разгоняться.

Я мчусь к изгибу овального катка, чувствуя, как холод обжигает лицо, а из груди рвется смех.

И вдруг в меня врезается некая твердая масса. От столкновения я едва не падаю.

Ноги спотыкаются. Я инстинктивно выбрасываю в стороны руки, пытаясь найти точку опоры на льду.

— Будь осторожна, — говорит мне в ухо низкий мужской голос.

Я хватаюсь за ограждение. Пальцы в самый последний момент смыкаются вокруг железной поперечины, предотвращая мое падение.

В следующую секунду ко мне подъезжает Ноа. Я тяжело отдуваюсь.

— Цела? — спрашивает он.

Я киваю, но на него не смотрю. Глазами пытаюсь отыскать в толпе мужчину, что налетел на меня, но его невозможно разглядеть в круговерти развевающихся шарфов, теплых курток и взмывающих вверх ног со сверкающими серебристыми лезвиями коньков.

— Да, — наконец отвечаю я, все еще тяжело дыша.

— Сделаем перерыв? — предлагает Ноа. Он берет меня за руку и уводит со льда. У меня дрожат ноги; кажется, лодыжки вот-вот подвернутся.

Мы находим скамейку в стороне от людских толп. Ноа вызывается сбегать за горячим шоколадом.

Телефон, поставленный в режим вибрации, лежит у меня в кармане, но я все равно волнуюсь, что, возможно, пропустила сообщение от Бена. Поэтому я киваю Ноа, благодарю его. В ту же секунду, как он скрывается из виду, я проверяю свой телефон. Экран пустой.

Должно быть, тот мужчина врезался в меня по чистой случайности. Просто он произнес те же слова, что и Томас: «Будь осторожна».

Радостное возбуждение, что владело мною на льду, когда я, держась за руки с Ноа, каталась на коньках, исчезло.

Он возвращается к скамейке с двумя пластиковыми стаканчиками. Я улыбаюсь ему, но Ноа словно чувствует перемену в моем настроении.

— Тот тип будто из-под земли вырос, — замечает он. — Не ушиблась?

Я смотрю в его теплые карие глаза. Мне кажется, из всего, что окружает меня, он один незыблем. Уже не в первый раз я недоумеваю, как меня угораздило лечь в постель с Томасом в пятницу вечером.

Если б я только знала, чем для меня обернется то мое импульсивное решение. И, возможно, расплата еще впереди.

И мне вдруг подумалось, что в моей вселенной Ноа — единственное, о чем не знает доктор Шилдс. На одном из первых компьютерных сеансов я ей описала свою первую ночь с ним, но имени его я не упоминала. И скрыла от нее, что я по-прежнему с ним встречаюсь.

Вероятно, подсознательно я хотела это утаить: пусть хотя бы частичка моей жизни принадлежит мне одной.

Доктору Шилдс я рассказала про Бекки, про моих родителей, про Лиззи. Я сообщила ей место работы, домашний адрес, номер социального страхования, дату рождения. Ей известны мои слабости и самые сокровенные мысли.

Что бы она ни делала со всей этой информацией, Ноа, я знаю, к этому не имеет отношения.

Я мгновенно принимаю решение.

— Нет, не ушиблась, но меня тревожит один вопрос, — начинаю я и, глотнув горячего шоколада, продолжаю: — У меня на работе сложности, возникла одна неприятная ситуация, но…

Я ищу подходящие слова, и Ноа меня не торопит.

— Как узнать, что тому или иному человеку можно доверять? — наконец спрашиваю я.

Ноа приподнимает брови, потягивая напиток.

Потом снова смотрит мне в глаза, причем так серьезно, будто черпает ответ из самой глубины своей души.

— Если у тебя появился этот вопрос, тогда, думаю, ответ на него ты уже знаешь.

* * *

Спустя два часа, после того, как мы с Ноа перехватили по кусочку пиццы и он проводил меня до дома, я, свернувшись калачиком, лежу в своей постели. Засыпая, я слышу жужжание телефона.

В комнате темно. Я вижу только голубое пятно рассеянного света на прикроватной тумбочке.

Сон как рукой сняло. Я беру телефон.

«Почему не отвечаешь? — написал Томас. — Нужно встретиться».

Под посланием — свадебная фотография. На ней доктор Шилдс, в кружевном платье цвета слоновой кости, улыбается в объектив. Такой счастливой я ее не видела, сознаю я, глядя на чуть зернистое изображение. Она лет на пять моложе, чем сейчас, но я и без того знаю — со слов Томаса, — что она замужем семь лет.

Рядом с ней жених. Он покровительственно обнимает ее одной рукой. И это не темноволосый мужчина с фотографии в ее столовой.

Это Томас.

Глава 40

17 декабря, понедельник

Вы честны со мной, Джессика?

Вы продолжаете утверждать, что Томас никак не откликнулся на ваше приглашение.

Верится с трудом. У Томаса почти павловский условный рефлекс на сигнал, уведомляющий о поступлении нового сообщения. Он мог бы отклонить ваше приглашение. Или принять. Но чтобы вовсе проигнорировать его — это маловероятно.

Сегодня понедельник, три часа дня. Более суток миновало с тех пор, как вы покинули мой дом. Последний раз вы связывались со мной три часа назад.

Нужно еще раз вам позвонить.

Вы не отвечаете.

«Джессика, что с вами? Меня… расстраивает то, что вы не даете о себе знать».

Вы не перезваниваете. Вместо этого прислали сообщение: «Пока никаких вестей. Я неважно себя чувствую, попробую поспать».

Неубедительными отговорками вы пытаетесь замедлить темп общения. Будто считаете, что это вы контролируете ситуацию.

Зачем вам понадобилось брать паузу, Джессика? Ведь до сих пор вы были так усердны и податливы.

Выпор пал на вас именно потому, что вы должны были понравиться Томасу.

Значит, он тоже вам приглянулся?

После вчерашнего внезапного визита Томас так и не уточнил свое расписание на предстоящую неделю, как обещал.

Лишь вечером разок позвонил, чтобы пожелать мне спокойной ночи, и с тех пор не объявлялся.

Дыхание прерывистое, учащенное. Требуются сознательные длительные усилия, чтобы замедлить его. Кусок не лезет в горло.

Сразу же по выходе из кухни есть одна плохо пригнанная половица, которая издает тихий скрип каждый раз, когда на нее наступаешь. Ритм завораживающий — как мелодичная трель сверчка.

Сто скрипов.

Двести.

Пусть Томас не может разобраться со своим расписанием, но ведь мое ему известно.

По понедельникам с пяти до семи часов вечера мое присутствие необходимо в одной из аудиторий Нью-Йоркского университета, рядом с аудиторией № 214.

Правда, несколько недель назад мне разрешили уйти в отпуск, и теперь мой семинар ведет другой преподаватель.

Я вынуждена сомневаться в Томасе. К сожалению, это неизбежный побочный эффект его поведения.

Но сомневаться еще и в вас, Джессика… это невыносимо.

* * *

Импульсивность или опрометчивые необдуманные действия чреваты губительными последствиями.

Тем не менее в 15:54 я принимаю скоропалительное решение.

Пора напомнить вам, Джессика, кто играет первую скрипку.

Вы не сказали, что у вас болит, но куриный бульон — универсальное лекарство.

Купить его можно чуть ли не в каждом нью-йоркском гастрономе, — например, в том, что находится неподалеку от вашего дома.

Выбран большой контейнер, в простой бумажный пакет положены несколько упаковок соленых крекеров. А также пластмассовая ложка и салфетки.

Я несколько удивлена, когда вижу желтый фасад дома — с обсыпающейся штукатуркой и металлической пожарной лестницей в торце, — где вы снимаете квартиру. Сама вы всегда столь стильная и привлекательная, что трудно представить, как вы выходите из такого невзрачного здания.

Я звоню в квартиру № 4С.

Вы не отзываетесь.

Делать выводы преждевременно: возможно, вы действительно спите, как и говорили.

Я снова давлю на кнопку звонка, на этот раз дольше.

В вашей маленькой квартирке-студии, наверно, стоит оглушительный трезвон.

Ответа нет.

Даже если бы вы спали, такой громкий резонирующий шум вас не мог бы не разбудить.

Торчать у вас под окнами бесполезно — это ничего не даст. Но просто так взять и уйти я не могу.

И вдруг взгляд, случайно, еще раз падает на дверь подъезда. Она закрыта неплотно: замок не защелкнулся.

Чтобы войти в дом, нужно просто толкнуть дверь.

В подъезде ни лифта, ни консьержа. Лестница тусклая, унылая, застелена истершейся серой дорожкой. Но жильцы украсили коридоры собственными поделками. На нескольких дверях — рождественские венки. Помещение наполняет аромат чего-то пряного — чили или рагу.

Ваша квартира расположена ближе к концу коридора. Перед дверью — коврик с надписью «Добро пожаловать!».

На решительный стук в дверь ваш питомец — Лео, песик смешанной породы, которого вы взяли из приюта, — разражается звонким отрывистым тявканьем.

Но только его и слышно из-за двери.

Где вы, Джессика? С моим мужем?

Бумажный пакет комкается, издавая треск.

Гостинец оставлен у вас под дверью, вы увидите его, как только придете домой.

Порой простенький подарок можно использовать как оружие, чтобы произвести предупредительный выстрел.

Но к тому времени, когда вы его получите, возможно, уже будет слишком поздно.

В вас методично пестовалась преданность. Вам за услуги заплачены тысячи долларов. Вам преподносили тщательно подобранные подарки. Не оставляли без внимания ваше эмоциональное состояние: вы бесплатно получили практически курс интенсивной психотерапии.

Вы принадлежите мне.

Глава 41

17 декабря, понедельник

Я сижу за маленьким деревянным столиком рядом с витриной, в которой выставлены рождественские подарки. Покручивая манжету на стакане кофе из «Старбакса», я бросаю взгляд на дверь каждый раз, когда она распахивается.

Мы условились с Беном встретиться здесь в 17:30 — он сказал, что сегодня свободен только в это время. Бен задерживается уже на пятнадцать минут, и я боюсь, что он и вовсе не явится, поскольку голос у него был не очень обнадеживающий, когда я беседовала с ним по телефону.

Мне пришлось отменить визит к клиентке «БьютиБазз», которую я должна была обслужить во второй половине дня. Если б не отменила, не успела бы ко времени вернуться в район Верхнего Уэст-Сайда. Доктору Шилдс я не солгала относительно строгих правил компании: координатор, распределяющий заказы, предупредил, что я буду уволена, если у меня окажется еще один пропуск в этом месяце.

Я смотрю на телефон: вдруг Бен пытался связаться со мной. Но вижу только пропущенный вызов Томаса. За сегодняшний день он уже в пятый раз пытается дозвониться до меня, но я не намерена с ним общаться, пока не поговорю с Беном.

Дверь снова открывается. Меня обдает потоком морозного воздуха.

На этот раз входит Бен.

Глазами он сразу находит меня, хотя народу в кафе много.

Он идет ко мне, на ходу разматывая с шеи клетчатый шарф. Но пальто не снимает. Вместо приветствия он садится на стул напротив меня и осматривает зал, взглядом скользя по посетителям.

— У меня всего десять минут, — говорит он.

Внешне он такой же, каким я его помню: худой, прилизанный, с претензией на утонченность. Для меня это облегчение: хоть что-то постоянно в этом исследовательском проекте.

Я достаю список вопросов, который набросала минувшей ночью. После того, как я увидела присланное Томасом свадебное фото, заснуть мне не удавалось.

— В общем, — начинаю я. — Мм… как вы знаете, я одна из респондентов доктора Шилдс. И в последнее время происходят какие-то странные вещи.

Он просто смотрит на меня. От этого мне только труднее говорить.

— Вы ведь ее ассистент, так?

Бен складывает на груди руки.

— Уже нет. Мою должность сократили, когда проект был закрыт.

Я резко откидываюсь назад, чувствуя, как твердая деревянная спинка впивается мне в позвоночник.

— Как закрыли? — вскрикиваю я. — Я же принимаю участие в исследовании. Оно все еще проводится.

Бен хмурится.

— У меня другая информация.

— Но ведь только на днях вы искали телефоны бывших респондентов доктора Шилдс. Мне пришлось делать им макияж, — говорю я взахлеб.

Он смотрит на меня озадаченно.

— Вы это о чем?

Я пытаюсь собраться с мыслями, но голова идет кругом. За одним из соседних столиков пронзительным плачем заходится ребенок. Бариста включает гигантскую электрокофемолку, и та начинает греметь, пережевывая зерна. Мне нужна помощь Бена, но я не в состоянии сосредоточиться.

— Доктор Шилдс сказала, что вы перепутали местами цифры в телефоне одной из женщин, которые участвовали в прежнем исследовательском проекте, и в результате, когда я пошла к ней, оказалась не там где нужно. В квартире наркоманов, — тараторю я высоким срывающимся голосом. Женщина за соседним столиком поворачивается и смотрит на меня.

Бен наклоняется ко мне.

— Доктора Шилдс я уже несколько недель в глаза не видел, — говорит он, понизив голос. По его взгляду я не могу определить, поверил ли он хоть одному моему слову.

Я вспоминаю желтый блокнот со списком из пяти телефонных номеров. Они все были записаны аккуратным наклонным почерком доктора Шилдс.

Но ведь она сказала, что это Бен перепутал местами цифры в телефоне? Может быть, она имела в виду, что он допустил ошибку с самого начала, когда только собирал информацию для ее исследовательского проекта.

Но почему она освободила его от обязанностей ассистента, если до сих пор проводит исследования, работая с другими молодыми женщинами?

Бен демонстративно смотрит на часы.

Я пробегаю глазами свои вопросы. Но что в них толку, если Бен ничего не знает про этические эксперименты, к которым она меня привлекла?

— Вам вообще ничего не известно о том, чем она теперь занимается? — уточняю я.

Он качает головой.

Я холодею.

— Я подписал договор о неразглашении информации, — объясняет он. — Мне даже разговаривать с вами нельзя.

— Тогда почему вы пришли на встречу? — шепотом спрашиваю я.

Он убирает с рукава пальто налипшую пушинку. Снова обводит взглядом зал и отодвигается на стуле.

— Прошу вас! — Это вырывается как сдавленный вскрик.

— Найдите папку с вашим именем, — советует Бен, снова понизив голос, так что я едва различаю его слова, заглушаемые гомоном посетителей и криком ребенка.

Я таращусь на него.

— Что в ней?

— По ее указанию я собирал сведения обо всех респондентах. Но о вас она хотела знать больше. А потом забрала ваше досье из шкафа, где хранилась информация о других испытуемых.

Он поворачивается, собираясь уйти.

— Подождите! — окликаю я его. — Мне грозит опасность?

Бен медлит в нерешительности, стоя ко мне вполоборота. Потом на мгновение возвращается к столику.

— На это я не могу ответить, Джесс, — произносит он и уходит.

Во время наших первых сессий на столе доктора Шилдс лежала картонная папка. Что могло в ней быть?

После ухода Бена какое-то время я еще сижу за столиком, глядя в пространство перед собой. Потом наконец звоню Томасу.

Он отвечает после первого гудка.

— Ты почему не отвечала ни на мои звонки, ни на сообщения? Видела фото, что я прислал?

— Видела.

На другом конце линии где-то в глубине шумит вода, бряцает что-то металлическое.

— Я не могу сейчас говорить. — В его голосе слышится исступление. — У меня планы на ужин. Завтра утром позвоню. Ей ничего не говори, — снова предупреждает он и кладет трубку.

К тому времени, когда я покидаю кафе, на улице уже темно.

Дует холодный ветер. Нахохлившись, я иду домой, а сама пытаюсь представить содержимое досье доктора Шилдс. Многие врачи, принимая пациентов, делают записи. Вероятно, в той папке запротоколированы наши с ней беседы. Но почему Бен настаивает, чтобы я ее нашла?

Потом я осознаю, что давно уже не видела ту папку.

Я представляю, как она лежала на опрятном столе доктора Шилдс, ровно по центру, и пытаюсь вспомнить, что на ней было напечатано. К надписи я никогда не присматривалась, но теперь уверена, что там стояло мое имя: Фаррис, Джессика.

В отношении меня доктор Шилдс использовала только два обращения: на первых порах я была Респондент № 52, потом — Джессика.

Но Бен перед тем, как покинуть кафе, назвал меня Джесс.

Подойдя к своему дому, я замечаю, что дверь подъезда приоткрыта. Во мне подымается раздражение на беспечных соседей, не удосуживающихся плотно закрывать дверь, и на управдома, который никак не возьмет на себя труд устранить поломку.

Я поднимаюсь по лестнице, застеленной истершейся серой дорожкой, миную квартиру миссис Кляйн, которая живет прямо подо мной, этажом ниже. Нос мне щекочет аромат карри.

На входе в коридор я останавливаюсь. Под моей дверью что-то стоит.

Я подхожу ближе и вижу, что это простой бумажный пакет.

Поколебавшись, я поднимаю его с пола.

Пакет источает какой-то знакомый пряный запах, но я не могу его распознать.

В пакете куриный суп с вермишелью. Еще теплый.

Записки в пакете нет.

Но только один человек полагает, что мне нездоровится.

Глава 42

17 декабря, понедельник

Внезапный громкий шум предупреждает, что в доме кто-то есть.

Домработница по понедельникам не приходит.

В комнатах тишина и полумрак. Шум донесся слева.

Отдельный коттедж в Нью-Йорке имеет свои преимущества: отсутствие соседей, свой дворик, окна на все стороны.

Правда, есть и один существенный недостаток: нет консьержа, который охранял бы вход.

Снова громкое клацанье.

Знакомый звук. На шестиконфорочную плиту «Викинг» ставят кастрюлю.

Томас всегда гремит посудой, когда что-то готовит.

Он следует обычаю, что был заведен у нас по понедельникам, — тому самому, который был нарушен, когда он переехал.

Томас не сразу замечает меня в дверях кухни; наверно, музыка Вивальди, льющаяся из акустической системы «Сонос», заглушает шум моих передвижений.

Он рубит цуккини для блюда «паста примавера» — одного из нескольких в его арсенале. Знает, что оно — мое любимое.

На столе стоят два бумажных пакета из супермаркета, в ведерке со льдом — бутылка вина.

Я быстро произвожу в уме расчеты. Последний клиент Томаса уходит в 16:50. От его офиса до моего дома — 25 минут езды. Еще 20 минут — на магазин. Видать, на кухне он возится уже давно.

Сегодня вечером он не мог быть с вами, Джессика. Куда бы вы ни отправились, притворившись, будто спите дома, с моим мужем вы не встречались.

Мгновенно захлестнувшая меня волна облегчения вызывает слабость во всем теле.

— Томас!

Он стремительно поворачивается, держа перед собой нож, словно намерен защищаться.

Потом издает неестественно громкий сдавленный смешок.

— Лидия! Ты дома!

Только ли это его смутило?

Радость начинает угасать.

Тем не менее, я подхожу к нему, приветствую поцелуем.

— Занятие рано закончилось, — говорю я. И никаких других объяснений.

Порой не прямой вопрос, а молчание — наилучший способ получить информацию. Сотрудники полиции часто прибегают к этой тактике при допросе подозреваемых.

— Просто я… ну да, мы не договаривались, но я подумал, ты не станешь возражать, если я приду и удивлю тебя ужином, — с запинкой произносит Томас.

На этой неделе он уже второй раз является без предупреждения.

И нарушает негласную договоренность, которая возникла сама собой после его измены: с тех пор как Томас ушел от меня, он никогда не открывал дверь этого дома оставшимся у него ключом.

Или открывал?

Противоречивость фактов мешает объективно оценить ситуацию.

Завтра приму меры, чтобы впредь знать, когда он бывает здесь в мое отсутствие.

— Как мило, — сказано ему, более холодным тоном, чем он, возможно, ожидал.

Томас наливает бокал вина.

— Прошу, любимая.

— Только пальто сниму.

Он кивает и отворачивается к плите, помешивая макароны.

Джессика, вы пока так и не сообщили, был ли ответ на ваше послание.

Если Томас намеревается отклонить ваше приглашение, почему он этого еще не сделал?

Но, возможно, это вы что-то скрываете.

Возможно, вы убеждены, что свидание с Томасом — необходимый шаг для того, чтобы вы продолжили участие в исследовательском проекте. Не исключено, что он устоял перед искушением, но вы не намерены отступать. Пытаетесь выиграть время, рассчитывая на удачный исход.

Вы во всем стремитесь мне угодить, взираете на меня как на некое божество, почти не скрывая своего чрезмерного восхищения, и потому наверняка не хотите разочаровывать меня отрицательным результатом.

Как только Томас уйдет, я немедленно вам позвоню и приглашу на встречу завтра утром. И не приму никаких отговорок, будь то болезнь, светское мероприятие или работа на «БьютиБазз».

Вы будете честны со мной, Джессика.

К тому времени, когда я возвращаюсь на кухню к Томасу, он уже опрокинул макароны в дуршлаг, выложил их на блюдо и слегка приправил овощами.

Мы мило беседуем, потягивая вино. Звучит прекрасная музыка Вивальди. Мы неспешно наслаждаемся ужином.

Возможно, Томас тоже нервничает.

Минут через пятнадцать после того как мы сели за стол, раздается пронзительный сигнал мобильного телефона.

— Твой, — констатирует Томас.

— Не возражаешь? Я ожидаю звонка от пациента.

Это лишь отчасти ложь.

— Ни в коей мере, — отвечает он.

На дисплее высвечивается ваш номер.

— Доктор Шилдс, — говорю я ровно, профессиональным тоном. Это крайне важно.

— Привет, это Джессика… Мне уже лучше. Спасибо за куриный бульон.

По моим репликам Томас ни о чем не может догадаться.

— Пожалуйста.

— И я еще хотела сказать, — продолжаете вы, — что со мной связался тот мужчина из кафе. Томас.

Мой взгляд мгновенно перемещается на Томаса, я делаю судорожный вздох — инстинктивная реакция.

Он смотрит на меня. Невозможно определить, что он читает в моем лице.

— Минутку, пожалуйста, — говорю я.

Я быстро удаляюсь от Томаса. С телефоном в руке перехожу в соседнюю комнату.

— Продолжайте.

Тоновые изменения, модуляция голоса — надежный источник информации о содержании беседы. Плохие вести зачастую доносят с задержкой, хорошие — выплескивают взахлеб.

Но ваш голос остается нейтральным.

Никак не определить, что последует дальше. Даже пытаться бесполезно.

— Он сказал, что готов встретиться. Позвонит мне завтра, когда разберется со своим расписанием, и мы условимся о точном времени.

Глава 43

18 декабря, вторник

Я несколько лет живу в Нью-Йорке, но даже не догадывалась о существовании этого укромного парка.

Казалось бы, в Ботаническом саду на территории района Уэст-Виллидж должно быть много народу. И летом, возможно, так оно и есть. Но в этот серый промозглый день, когда я жду Томаса на деревянной скамейке, чувствуя, как ее сырость просачивается сквозь ткань моих джинсов, меня окружают только голые кустарники и деревья. Их сучья, словно гигантская паутина, опутывают унылое небо.

Я думала, что доктору Шилдс можно доверять. Но за последние сорок восемь часов выяснилось, что она мне постоянно лгала. Мало того, что Бен не составлял список телефонов тех женщин, — в настоящий момент вообще не ведется никаких исследований. Супруг доктора Шилдс — не мужчина с густой шевелюрой, которого я видела на фото в ее столовой; она замужем за Томасом. А сама я для нее вовсе никакая не особенная. Просто полезная вещь вроде теплой кашемировой шали или блестящей безделушки для завлекания ее мужа.

И сегодня я хочу узнать, почему для этой цели она выбрала именно меня.

Ей ничего не говори, наказал Томас.

Но командовать собой я ему не позволю.

Мне придется юлить перед доктором Шилдс, пока я не пойму, что происходит. Потому я и сказала ей, что Томас ответил мне и изъявил желание встретиться. Но я умолчала о том, что встреча состоится сегодня. Она думает, что я все еще жду, когда он назначит точное время.

Томас появляется на аллее, ведущей ко мне, ровно в 16:00.

Выглядит он почти так же, как в нашу первую встречу возле музея и потом — в баре: высокий атлетического сложения мужчина 35–37 лет в теплом синем пальто и серых брюках. На голове — вязаная шапочка.

Я оборачиваюсь, внезапно испугавшись, что доктор Шилдс сейчас вдруг снова вырастет из-под земли, как тогда, возле ее дома, когда я говорила по телефону с Томасом. Но вокруг безлюдно.

По приближении Томаса пара плачущих горлиц взлетает в воздух, громко хлопая крыльями. Я вздрагиваю, рукой хватаясь за грудь.

Он усаживается рядом, оставляя между нами зазор не более фута. Я предпочла бы, чтобы он сел подальше.

— Зачем моя жена послала тебя следить за мной? — с ходу спрашивает Томас.

— Я даже не знала, что вы женаты.

— Ты сказала ей, что мы с тобой переспали? — Похоже, он еще больше, чем я, боится, как бы доктор Шилдс не узнала.

Я качаю головой.

— Она платит мне за то, что я помогаю ей в ее экспериментах.

— Платит? — хмурится он. — Ты участвуешь в каком-то ее исследовательском проекте?

Томас перехватил инициативу, сам меня расспрашивает. Я не уверена, что мне это нравится, — но, по крайней мере, я могу сделать вывод, что ему известно очень мало.

Я протяжно выдыхаю, выдувая облачко белого пара.

— Начиналось это как исследовательский проект. А теперь… — Я не знаю, как объяснить, что́ я делаю для доктора Шилдс. Я перевожу разговор в другое русло: — В тот день у музея… мне даже в голову не приходило, что она отправила меня на встречу с тобой, пока я не увидела тебя в кафе. Иначе я никогда… э… не обратилась бы к тебе.

Он отклоняется назад, сцепив на затылке ладони.

— Даже представить не могу, что на уме у моей чокнутой жены, — говорит он. — Я ведь ушел от нее, знаешь, да? Впрочем, может, и нет.

Я вспоминаю две кофейные чашки, которые при мне убрала со стола доктор Шилдс, когда я первый раз пришла к ней домой, а также мужскую демисезонную одежду в шкафу прихожей.

И еще кое-что.

— Ты был с ней минувшим вечером! — заявляю я.

Вчера, разговаривая с Томасом по телефону, я слышала в трубке кухонные шумы — клацанье и бряцанье кастрюль со сковородками, журчание льющейся в раковину воды. Будто кто-то что-то стряпал. И сейчас мне припомнилась еще одна деталь, которой сразу я не придала значения: классическая музыка, но не мрачная и напряженная. Она была… жизнерадостная.

Эти же яркие энергичные мотивы я снова услышала чуть позже, когда позвонила доктору Шилдс.

— Это не то, что ты думаешь, — отвечает он. — Видишь ли, от такого человека, как Лидия, просто так не уйти. Если она не хочет тебя отпустить.

От его слов меня будто током ударило.

— Ты сказал, что она охотится на молодых женщин вроде меня. — Я сглатываю комок в горле. Мне очень трудно произнести свой следующий вопрос, хотя он пожирает меня изнутри. — Что конкретно ты имел в виду?

Томас резко встает и озирается по сторонам. Точно так же, вспоминаю я, вел себя Бен в кафе.

Обоих мужчин с доктором Шилдс связывали крепкие узы, и оба теперь утверждают, что отдалились от нее. Более того, судя по всему, они ее боятся.

В Ботаническом саду стоит почти звенящая тишина: не слышно даже шелеста гонимых ветром листьев или щелканья белок.

— Давай пройдемся, — предлагает Томас.

Я делаю шаг в ту сторону, что ведет к выходу из парка, но он хватает меня за руку и тянет за собой. Даже через ткань куртки я чувствую, как его пальцы впились в меня.

— Сюда.

Я высвобождаю из его тисков свою руку и иду за ним вглубь сада, к каменному фонтану с замерзшей водой.

Миновав фонтан, он проходит еще несколько метров, затем останавливается и утыкается взглядом в землю.

Я вся замерзла, даже нос окоченел. Я обхватываю себя руками, силясь подавить дрожь.

— Была одна девушка, — начинает Томас, так тихо, что мне приходится напрягать слух. — Юная, одинокая. И Лидия вцепилась в нее. Они вместе проводили время. Лидия делала ей подарки, даже домой приглашала. Будто та стала ей младшей сестрой…

Младшей сестрой, вторю я про себя. Сердце начинает учащенно колотиться в груди.

Слева от меня раздается громкий треск. Я стремительно поворачиваю голову на шум, но никого не замечаю.

Просто голый сук отвалился, убеждаю я себя.

— Та девушка… у нее были проблемы. — Томас снимает очки и потирает переносицу. Я не вижу выражения его глаз.

Пытаюсь побороть внезапно охвативший меня почти непреодолимый порыв повернуться и убежать. Я понимаю, что должна дослушать рассказ Томаса.

— Однажды вечером она пришла к Лидии. Они немного побеседовали. Не знаю, что Лидия ей сказала. Меня дома не было.

Солнце зашло, и температура мгновенно понизилась градусов, наверно, на десять. Я снова содрогнулась.

— Какое отношение это имеет ко мне? — с трудом выдавливаю я из себя, потому что в горле пересохло. В глубине души я понимаю, что мне вовсе не обязательно слышать его ответ.

Я уже знаю, чем закончилась эта история.

Томас наконец поворачивается и смотрит мне в лицо.

— Она покончила с собой, — произносит он. — Это была Респондент № 5.

Глава 44

18 декабря, вторник

Джессика, как вы смеете меня обманывать?

Сегодня в 20:07 вечера вы звоните и докладываете, что минуту назад Томас связался с вами по телефону.

— Вы условились о свидании? — спросила я.

— Нет-нет-нет, — быстро отвечаете вы.

Эти лишние «нет» выдают вас с головой: лжецы, как и хронические психастеники, зачастую чрезмерно многословны.

— Он сказал, что на этой неделе встретиться не сможет, но свяжется со мной, — продолжаете вы.

Голос у вас уверенный — и торопливый. Вы пытаетесь подать собеседнику сигнал, подразумевающий, что вы очень заняты и у вас нет времени на долгие разговоры.

Как же вы наивны, Джессика, в своем убеждении, что способны диктовать условия ведения беседы. Или что-либо еще, если уж на то пошло.

Необходимо долгой паузой поставить вас на место, хоть и не думала я, что придется преподавать вам такой урок.

— Все дело в плотном графике работы? — спрашиваю я. — Как вы думаете — он еще позвонит?

Под градом вопросов вы допускаете свою вторую ошибку.

— Причины он не называл, — отвечаете вы. — Это все, что он написал.

Возможно ли, что вы просто оговорились, характеризуя способ коммуникации: сначала он вам «позвонил», потом — «написал»?

Или вы специально стремитесь сбить меня с толку?

Если бы вы находились в стенах врачебного кабинета, сидели бы на диванчике, возможно, ваши истинные намерения выдали бы некие невербальные признаки: например, вы бы накручивали на палец прядь волос, или теребили свои серебряные колечки, или соскабливали с ногтя лак.

Однако по телефону индикаторы вашего поведения не столь выразительны.

Можно было бы указать, что вы непоследовательны в своих ответах.

Но, если вы лукавите, это критическое замечание, возможно, приведет к тому, что вы станете тщательнее заметать следы.

Так что я позволяю вам закончить разговор.

Что вы теперь делаете, повесив трубку?

Возможно, занимаетесь своими обычными вечерними делами, радуясь, что удалось избежать потенциально опасного разговора. Выгуливаете собаку, потом долго принимаете душ, наносите бальзам на свои непослушные волосы. Укомплектовывая к завтрашнему рабочему дню чемоданчик с косметикой, вы, как и подобает хорошей дочери, звоните родителям. Положив трубку, слышите знакомые шумы, что проникают к вам через тонкие стены квартиры: шаги над головой, невнятные звуки включенного телевизора, по которому показывают какой-нибудь комедийный сериал, гудки такси на улице.

Или традиционная атмосфера вашего вечера изменилась?

Может быть, сегодняшние шумы не столь умиротворяющие. Длинный анемичный вой полицейской сирены. Громкий скандал в соседней квартире. Под плинтусами скребутся мыши. А сами вы думаете про ненадежный замок на двери подъезда. Любой может запросто проникнуть в подъезд — и чужой человек, и знакомый.

Мне все известно про вас, Джессика. Вы из раза в раз доказывали свою преданность: красили ногти бордовым лаком; поборов свои инстинктивные сомнения, строго следовали инструкциям; даже не подумали украдкой заглянуть в пакет со скульптурой, пока не доставили его по назначению; открыли мне свои секреты.

Но за последние сорок восемь часов вы стали ускользать от меня. Вы пренебрегли нашей недавней встречей в пользу одной из своих клиенток. Вы не отвечали на мои звонки и SMS-сообщения. Вы откровенно лгали мне. Вы ведете себя так, будто наши с вами отношения — это проходная сделка, заряженный до отказа банкомат, из которого можно брать деньги без всяких для себя последствий.

Что изменилось, Джессика?

Томас опалил вас своим огнем?

При этой мысли я даже не холодею — коченею.

Медленное размеренное дыхание на протяжении нескольких минут помогает прийти в себя.

Я снова сосредоточена на возникшей проблеме. Какую цену нужно заплатить, чтобы вернуть вашу преданность?

Из кабинета на верхнем этаже я приношу в библиотеку ваше досье. Кладу его на журнальный столик. Напротив, на рояле, рядом с нашей свадебной фотографией, стоит ваза с белоснежными нарциссами, которые подарил мне Томас. В воздухе витает едва уловимый нежный аромат.

Открываю досье. На первой странице — ксерокопия вашего водительского удостоверения, которое вы представили перед самым первым сеансом тестирования, и биографические сведения.

Вторая страница — распечатка фотографий, которые Бен нашел в «Инстаграме».

Вы с вашей сестрой очень похожи, сразу видно, что родные. Только у вас черты выразительные, взгляд цепкий; а у Бекки лицо все еще по-детски аморфное, словно по линзам объектива, что был наведен на нее, мазнули вазелином.

Забота о Бекки — дело обременительное.

На вашей маме дешевая блузка, она щурится на солнце; отец держит руки в карманах, словно так ему легче сохранять вертикальное положение.

Ваши родители выглядят уставшими, Джессика.

Пожалуй, надо устроить им хороший отдых.

Глава 45

19 декабря, среда

Томас посоветовал мне вести себя естественно, держаться с доктором Шилдс так же, как всегда, чтобы она ничего не заподозрила.

«Мы придумаем, как вывести тебя из игры так, чтобы ты не пострадала», — сказал он, когда мы выходили из парка. Потом сел на мотоцикл, надел шлем и с ревом умчался прочь.

Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как мы расстались, и за это время тревога, овладевшая мной в Ботаническом саду, улеглась.

Вчера вечером, когда я вернулась домой, меня не покидали мысли о Респонденте № 5. Я приняла душ, долго стояла под горячей водой, потом вместе с Лео поужинала остатками спагетти с фрикадельками. Но чем больше я об этом размышляла, тем абсурднее мне казалась вся эта ситуация. Неужели я должна поверить, что уважаемый психотерапевт и преподаватель Нью-Йоркского университета довела кого-то до самоубийства — и что то же самое она может проделать со мной?

Скорее всего, у той девушки, как и сказал Томас, давно были проблемы с психикой. Ее смерть никак не связана с доктором Шилдс и ее научными экспериментами.

Сообщение от Ноа пришлось как нельзя кстати. «Свободна в пятницу вечером? — спрашивал он. — Один мой приятель держит отличный ресторан — “Бастр”, — если, конечно, ты любишь южную кухню».

«Можешь на меня рассчитывать!» — мгновенно откликнулась я.

И неважно, если в этот вечер я понадоблюсь доктору Шилдс. Скажу ей, что занята.

К тому времени, когда я надела свою самую уютную пижаму, разговор с Томасом превратился в далекое воспоминание, как будто мне это приснилось. Тревога сменилась чувством более веским и желанным. Гневом.

Перед тем как забраться в постель, я укомплектовала косметикой свой чемоданчик — завтра мне предстояло выполнить много заказов. Взяв в руку ополовиненный флакончик с бордовым лаком для ногтей, я с минуту медлю в нерешительности. А потом швыряю его в мусорное ведро.

Натягиваю до шеи одеяло. Рядышком свернулся клубочком Лео. Из подъезда доносится бряцанье ключей: соседи, живущие напротив, открывают дверь. Доктор Шилдс, размышляю я, вызвалась помочь с работой моему отцу, но теперь, похоже, как будто напрочь забыла об этом. Она платит мне хорошие деньги, но с ее появлением моя жизнь наполнилась тревогой, и это не стоит нескольких тысяч долларов.

Я крепко засыпаю на целых семь часов.

Утром по пробуждении я понимаю, что решение проще простого: с меня хватит.

Перед уходом на работу я звоню доктору Шилдс — впервые за все время сама прошу ее о встрече.

— Вы позволите зайти к вам сегодня вечером? — спрашиваю я. — Хотелось бы получить чек за последнее задание… Деньги мне бы не помешали.

Я сижу на краю постели, но в ту же секунду, как слышу модуляции ее голоса, встаю.

— Рада слышать вас, Джессика, — отвечает доктор Шилдс. — Жду вас в шесть.

Неужели так просто? — недоумеваю я.

У меня появляется ощущение дежавю. Помнится, эта же мысль посетила меня, когда мне удалось записаться к ней на тестирование.

Через несколько минут я выхожу из дома под затянутое тучами небо и направляюсь к первой из своих клиенток. Сегодня у меня пять заказов. Через девять часов эпопея с доктором Шилдс для меня закончится, говорю я себе.

Весь день я усердно тружусь. Сначала обслуживаю деловую женщину — ей нужно сфотографироваться для сайта своей компании. Потом делаю макияж писательнице — она будет давать интервью телеканалу «Нью-Йорк 1». Следующие клиентки — три подруги: они собираются на праздничное мероприятие в ресторан. Я чувствую, как постепенно возвращаюсь в налаженный ритм своей прежней жизни, придавленной к земле комфортной тяжестью предсказуемости.

К дому доктора Шилдс я прибываю за несколько минут до назначенного часа, но в дверь звоню ровно в шесть. Я точно знаю, что ей скажу. Даже раздеваться не стану.

Она быстро подходит к двери, но вместо приветствия поднимает указательный палец, прижимая к уху мобильный телефон.

— Уу-гу, — произносит она в трубку, жестом приглашая меня в дом.

Доктор Шилдс ведет меня в библиотеку, и я иду за ней. А что еще остается?

Пока она слушает, что ей говорят по телефону, я осматриваю комнату. На рояле — букет белых цветов. На полированной черной крышке лежит один опавший лепесток, который доктор Шилдс, проследив за моим взглядом, спешит убрать с инструмента.

Она разглаживает лепесток между пальцев, но в другой руке по-прежнему держит телефон.

Потом мой взгляд падает на бронзовую скульптуру мотоцикла. Я быстро отвожу глаза, пока доктор Шилдс не заметила, что я смотрю на него.

— Спасибо за помощь, — благодарит она кого-то и ненадолго выходит из библиотеки. Я продолжаю осматриваться, ища новые зацепки, но здесь только несколько картин, встроенная книжная полка с книгами в твердой обложке и на журнальном столике — стеклянная ваза с яркими апельсинами.

Доктор Шилдс возвращается. В руках у нее уже нет ни лепестка, ни телефона.

— Я выписала вам чек, Джессика, — сообщает она, но не отдает его. Вместо этого протягивает ко мне руки. Я на мгновение цепенею, думая, что она хочет обнять меня, но она говорит: — Позвольте вашу куртку.

— Нет, я ненадолго, — отказываюсь я и, откашлявшись, добавляю: — Дома у родителей неприятности, мне нужно поехать к ним. Извините, что ставлю вас в известность в последний момент. Это решение мне самой далось нелегко. Я уезжаю в пятницу и проведу там все праздники.

Доктор Шилдс не реагирует.

— Понимаете, — продолжаю тараторить я, — они ведь даже во Флориду не могут поехать в этом году. Они оказались в очень тяжелом положении. Я много думала об этом и решила, что мне, наверно, следует пожить там какое-то время. Я хотела лично поблагодарить вас за все.

— Понимаю. — Доктор Шилдс присаживается на диван и жестом предлагает мне сесть рядом. — Это очень серьезный шаг. Я знаю, как старательно вы пытались устроить здесь свою жизнь.

Мне стоит неимоверных трудов отказаться от ее приглашения.

— Простите. У меня встреча, так что…

— О. — В серебристом голосе доктора Шилдс появляются металлические нотки. — Свидание?

— Нет-нет, — трясу я головой. — Встреча с Лиззи. Мы договорились посидеть немного в баре сегодня вечером.

Какого черта я оправдываюсь? Словно никак не отделаюсь от привычки откровенничать с ней.

Звонит мой телефон. Я вздрагиваю.

В карман за ним не лезу. Через пару минут я выйду отсюда и перезвоню тому, кому я понадобилась. Потом меня пронзает мысль: вдруг это Томас.

Тишину снова взрывает пронзительный трезвон.

— Ответьте, — мягко настаивает доктор Шилдс.

У меня сводит живот. Если я вытащу телефон, сумеет ли она разглядеть на экране, кто мне звонит, и услышать, что мне говорят?

Телефон звонит в третий раз.

— Надеюсь, у вас нет от меня секретов, Джессика?

Она словно гипнотизирует меня. Моя воля парализована, я не в силах ослушаться. Дрожащей рукой я достаю из кармана телефон.

На экране круглое фото моей матери. Сама того не желая, я грузно опускаюсь в кресло напротив доктора Шилдс.

— Мама, — хрипло выдавливаю я из себя.

Такое ощущение, что доктор Шилдс взглядом пригвождает меня к креслу. Руки и ноги наливаются свинцом.

— Поверить не могу! — кричит в телефон мама.

— Флорида! — доносится до меня радостный вопль Бекки. — Мы едем к океану!

— Что? — ошеломленно охаю я.

Уголки губ доктора Шилдс изгибаются в улыбке.

— Несколько минут назад курьер доставил пакет из туристического агентства! О, Джесс, твоя начальница — чудо! Такой сюрприз нам преподнесла!

Я не нахожу слов для ответа. Мой разум не поспевает за событиями, что разворачиваются вокруг меня.

— Я ни о чем таком не знала. Что в пакете? — наконец спрашиваю я.

— Три авиабилета до Флориды и буклет с информацией о курорте, где мы будем отдыхать, — с готовностью докладывает мама. — Там такая красота!

Три билета. Не четыре.

Из стеклянной вазы, что стоит на журнальном столике между нами, доктор Шилдс берет один апельсин и вдыхает его запах.

Я зачарованно смотрю на нее.

— Мне так жаль, что ты не сможешь поехать с нами, — говорит мама. — Твоя начальница прислала нам очень милое письмо — объяснила, что ты нужна на работе, но она позаботится о том, чтобы ты не осталась одна на Рождество, что праздник ты будешь встречать у нее дома.

У меня сжимается горло. Я не в силах продохнуть.

— Сразу видно, что она ценит тебя, — продолжает мама под аккомпанемент счастливого смеха Бекки. — Я горжусь, что ты сумела найти такую хорошую новую работу.

— Жаль, что на праздники вы будете нужны здесь, — тихо произносит доктор Шилдс.

— Мама, мне нужно бежать, — усилием воли выдавливаю я из себя. — Я люблю тебя.

Доктор Шилдс кладет на стол апельсин и лезет в карман.

Я опускаю телефон и смотрю на нее.

— Они улетают завтра вечером, — говорит доктор Шилдс. Ее интонации столь точны и мелодичны, что речь звучит, как перезвон колокольчиков. — Полагаю, в пятницу вы домой все-таки не поедете.

От нее нельзя просто так взять и уйти, сказал мне Томас в обледеневшем парке.

— Джессика. — Доктор Шилдс вытаскивает из кармана руку. — Ваш чек.

Не раздумывая, я беру его.

Отрываю глаза от ее пытливого взора и утыкаюсь взглядом в вазу с оранжевыми плодами.

И только тогда сознаю, что это апельсины того самого сорта, которым я торговала ежегодно в декабре в рамках нашей школьной благотворительной кампании. Апельсины с рубчиком. Из Флориды.

Глава 46

19 декабря, среда

Сегодня вечером, сидя на кухне, вы снова напомнили мне Эйприл.

В тот июньский вечер всего лишь полгода назад она сидела на табурете, положив ногу на ногу, раскачивала той, что лежала сверху, и потягивала вино. Как обычно, ее переполняла энергия безумия, но внешне это выражалось в чрезмерном оживлении.

Само по себе это не являлось поводом для беспокойства.

Ей были свойственны резкие перепады настроения, сравнимые с тем, как внезапный ливень врывается в солнечный день или холодное утро стремительно сменяет послеполуденный зной.

Словно ее внутренний барометр отображал погодные условия месяца, в честь которого ее назвали.[232]

Но тем вечером эмоционально она была еще более импульсивна, чем прежде.

Прозвучали резкие слова; она плакала навзрыд.

И тем же вечером, некоторое время спустя, она покончила с собой.

* * *

Судьба любого человека отмечена поворотными моментами, уникальными в каждом конкретном случае, как цепочки ДНК.

Материализация Томаса в темном коридоре во время отключения электричества стала одной из таких определяющих встрясок.

Исчезновение Эйприл — еще одной вехой.

Ее смерть — и фразы, которыми незадолго до этого мы обменялись, — обозначили точку падения по нисходящей траектории, погружение в эмоциональную трясину. Что повлекло за собой еще одну потерю. Второй жертвой стал наш брак с Томасом.

В судьбе каждого человека есть поворотные моменты — порой внезапные, порой как будто бы предопределенные, словно к этому все и шло, — которые формируют и в конечном итоге цементируют его жизненный путь.

И знакомство с вами, Джессика, тоже судьбоносное событие. По времени самое последнее.

* * *

Вы не вправе исчезнуть. Теперь вы нужны как никогда.

Факты указывают на две вероятные возможности. Либо вы лжете, и вы с Томасом встречались или намерены встретиться. Либо вы сказали правду, и это значит, что Томас пребывает в сомнениях. Он долго не решался ответить вам, демонстрировал противоречивые реакции, и это, может быть, признак того, что он готов поддаться соблазну.

В любом случае, имеющихся фактов недостаточно. Гипотеза о том, что Томас — неисправимый ловелас, не была должным образом проверена на практике.

Вам будет позволено на один вечер снова стать той податливой угодливой молодой женщиной, какой вы были, когда первый раз пришли на тестирование в качестве респондента № 52.

Вы проговорились, что собирались покинуть Нью-Йорк. А значит, вы утрясли свой рабочий график с «БьютиБазз» и в период вашего запланированного отсутствия клиентов у вас не будет.

Ваша подруга Лиззи праздновать Рождество будет в кругу семьи, за тысячи миль от вас.

Ваши родные будут лакомиться морепродуктами и плескаться в бассейне с теплой морской водой.

Вы будете полностью в моем распоряжении.

Глава 47

19 декабря, среда

— Твоя жена — сумасшедшая! — тихо, но с жаром говорю я в трубку.

Я нахожусь за четыре дома от коттеджа доктора Шилдс, но на этот раз я удостоверилась, что она не последовала за мной. Съежившись, я стою у входа в магазин одежды с объявлением во всю витрину: «Ликвидация». Теперь уже тучи рассеялись, но зимнее небо окрашено в фиолетово-черноватый цвет. Редкие прохожие кутаются в свои пальто и, опустив головы, подбородками зарываются в шарфы.

— Знаю, — вздыхает Томас. — Что случилось?

Я дрожу, но не от холода. Доктор Шилдс опутывает меня незримыми сетями. Это как китайские наручники: чем упорнее пытаешься вытащить пальцы из трубочки, тем плотнее они в ней увязают.

— Я просто хочу, чтобы она оставила меня в покое. Ты обещал помочь. Нам нужно встретиться.

— Сегодня выбраться никак не могу, — не сразу отвечает он.

— Я сама к тебе приеду. Ты где сейчас?

— Вообще-то, сейчас я иду на встречу с ней.

У меня глаза лезут на лоб, спина деревенеет.

— Что? Два дня назад ты был у нее дома. И еще предлагаешь мне поверить, что ты с ней расстался? Вы же постоянно вместе!

— Это не совсем так. Мы встречаемся с адвокатом по бракоразводным процессам, — объясняет Томас увещевающим тоном. — Давай завтра все обсудим?

Я настолько напряжена, что просто не в состоянии продолжать разговор.

— Отлично! — наконец произношу я и кладу трубку.

С минуту стою на месте.

Нужно как-то попытаться хоть немного подчинить себе ход своей растрепанной жизни. На ум приходит только одно.

Я покидаю укрытие у магазина и возвращаюсь по своим стопам. В тридцати метрах от дома доктора Шилдс перехожу через дорогу и прячусь в темноте на другой стороне улицы.

Спустя пятнадцать минут, когда я уже думаю, что, возможно, упустила ее, она выходит из дома.

Я следую за ней на безопасном расстоянии. Через два квартала она сворачивает за угол, проходит еще три квартала.

Мы приближаемся к торговому району, толпа густеет, но я не боюсь потерять ее из виду. На ней длинное белоснежное пальто, распущенные рыжевато-золотистые волосы рассыпаны по плечам.

Она подобна фарфоровому ангелу на макушке рождественской елки.

Вдалеке я вижу Томаса. Он ждет ее под маркизой.

Меня, я абсолютно уверена, он не приметил: на мне капюшон, и я успеваю нырнуть за автобусную остановку.

Но доктора Шилдс он замечает.

Его лицо расплывается в улыбке, в которой отражаются одновременно предвкушение и восторг.

Он не похож на человека, который хочет развестись с женщиной, что сейчас приближается к нему. Напротив, видно, он искренне рад встрече с ней.

Ни он, ни она не догадываются, что я наблюдаю за ними. Не знаю, долго ли они пробудут в моем поле зрения, прежде чем скроются в здании, где их ждет адвокат. Но, возможно, мне удастся что-нибудь выяснить.

Он делает шаг ей навстречу, протягивает руку.

Она вкладывает в нее свою ладонь.

Он в элегантном черном пальто, она — в белом. Нечто подобное где-то я уже видела. На фотографии. Их свадьба.

Томас наклоняет голову, берет ее сзади за шею и целует.

Мужчина так не целует женщину, от которой хочет избавиться.

Я это знаю, потому что пять дней назад, в баре, где мы с ним встретились, он целовал меня точно так же.

* * *

Я иду домой и думаю, что нас троих связывает сплошная ложь.

Теперь я знаю, что Томас и меня пытается обмануть.

После того, как они с доктором Шилдс вдоволь нацеловались под красной маркизой, он одной рукой обнял ее за плечи и снова привлек к себе. Потом открыл высокую деревянную дверь — не адвокатской конторы, а романтического итальянского ресторана — и отступил на шаг, пропуская ее вперед.

По крайней мере, наконец-то я выяснила хоть что-то конкретное: ни ему, ни ей доверять нельзя.

Почему? Не знаю. Но не это меня сейчас тревожит.

Мне нужно получить ответ на один-единственный вопрос: кто из них опаснее?

Часть 3