Современный детектив. Большая антология. Книга 12 — страница 365 из 1682

Зачастую наиболее строго мы судим самих себя. Ежедневно критикуем свои решения, поступки, даже сокровенные мысли. Переживаем, что коллега, которому направлено письмо по электронной почте, может неверно истолковать его тон. Опустошив контейнер с мороженым, ругаем себя за утрату самоконтроля. Раскаиваемся, что не выслушали по телефону друга или подругу, которые пытались поделиться с нами своими бедами, а, проявив нетерпение, быстро положили трубку. Сокрушаемся, что при жизни кого-то из родных не успели сказать ему или ей, как много они для нас значат.

Мы все несем на себе бремя тайных сожалений — по отношению к незнакомым людям, с которыми сталкиваемся на улице, к своим соседям, коллегам, друзьям, даже любимым. И мы все вынуждены постоянно делать тот или иной нравственный выбор. Какие-то из наших решений ни на что не влияют, другие — переворачивают всю жизнь.

Эти суждения так легко сформулировать на бумаге: поставил галочку и пошел дальше. В жизни все гораздо сложнее.

Принятые решения не отпускают. Днями, неделями, даже годами вы думаете о людях, на которых так или иначе отразились ваши поступки. Вы подвергаете сомнению свой выбор.

И задаетесь вопросом: когда — а не что если — это вам аукнется?

Глава 48

19 декабря, среда

Последний подарок доктора Шилдс еще опаснее, чем флирт с женатым мужчиной, выбалтывание мучительных секретов или квартира наркомана, в которой мне случилось оказаться.

Плохо уже то, что я поставила под угрозу свою жизнь, когда связалась с доктором Шилдс, дав согласие на участие в ее экспериментах. Так теперь она еще добралась и до моих родных. Они, наверно, не помнят себя от счастья — как будто в лотерею выиграли эту поездку. Я так и слышу ликующий вопль Бекки: «Мы едем к океану!»

Но, как сказал Рикки, «бесплатный сыр бывает только в мышеловке».

Сейчас, возвращаясь домой, я невольно вспоминаю, как доктор Шилдс целовалась с Томасом у ресторана. Я представляю, как они сидят вдвоем за столиком в романтической обстановке, и сомелье откупоривает перед ними бутылку красного вина. Томас пробует вино, одобрительно кивает. Потом, возможно, берет ее руки в свои ладони, греет их. Я готова отдать что угодно, лишь бы узнать, о чем они говорят.

Обсуждают меня? Интересно, друг другу они тоже лгут, как и мне?

Войдя в свой подъезд, я со всей силы захлопываю за собой дверь — чуть плечо не вывихнула. Морщась, я потираю его и иду к лестнице.

Поднимаюсь на четвертый этаж, ступаю в коридор и на коврике у входа в одну из квартир, за три двери до моей, замечаю что-то маленькое и на вид мягкое. На секунду мне подумалось, что это мышь. Но потом, присмотревшись, я понимаю, что это серая женская перчатка.

Это ее, цепенею я. Цвет, ткань — абсолютно ее стиль.

Клянусь, я даже улавливаю характерный запах ее духов. Что опять привело ее ко мне?

Но подойдя ближе, я понимаю, что ошиблась. Кожа грубая, дешевая — перчатки с уличного рынка. Должно быть, обронил кто-то из соседей. Я оставляю перчатку на коврике — авось ее хозяйка найдется.

И вот я у своей квартиры, отпираю дверь, стою на пороге, оглядываю комнату. Вроде бы все осталось так, как было, когда я уходила из дома. Да и Лео, как всегда, бросается ко мне с радостным лаем. Тем не менее, я закрываю дверь на оба замка, хотя обычно это делаю перед сном.

На прикроватной тумбочке горит ночник. Я непременно оставляю его включенным — для Лео, — если знаю, что вернусь домой уже после того, как стемнеет. Но сейчас я зажигаю еще и более яркий — потолочный — свет, а также лампы в санузле. Помедлив, резко отдергиваю штору на ванне. Мне будет спокойнее, если я проверю каждый уголок в квартире.

Направляясь в зону кухни, я задеваю стул с одеждой, которую я поленилась убрать в шкаф.

На спинке висит и палантин доктора Шилдс — выглядывает из-под свитера, что я надевала вчера. Я отвожу от него глаза и иду к кухонному шкафу. Достаю бокал, наливаю в него воды и осушаю в три глотка. Из нижнего выдвижного ящика со всякой всячиной беру блокнот.

С блокнотом забираюсь на постель, усаживаюсь по-турецки. Верхняя страница исписана рядами цифр — попытка рассчитать бюджет, быстро вспоминаю я. Даже не верится, что каких-то полгода назад я ломала голову, где достать денег на оплату услуг трудотерапевта Бекки, и надеялась, что «БьютиБазз» будет направлять меня к клиентам, которые обитают в удобной близости друг от друга, и мне не придется преодолевать большие расстояния с увесистым чемоданчиком. Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда моя жизнь была спокойной, безмятежной, привычной. Но потом однажды, поддавшись сиюминутному порыву, я взяла со стула телефон Тейлор и прослушала сообщение Бена. Те десять секунд изменили мою жизнь.

Теперь той своей импульсивности я должна противопоставить трезвый расчет и здравомыслие.

Я выдираю верхний листок и на чистом посередине провожу линию, деля его на две колонки. В верхней части одной пишу «доктор Шилдс», наверху другой — «Томас». Затем, сидя на постели в той же позе, записываю все, что мне о них известно.

Доктор Лидия Шилдс: 37 лет; дом в районе Уэст-Виллидж; преподаватель Нью-Йоркского университета. Психотерапевт, имеет врачебный кабинет в средней части Манхэттена. Занимается исследовательской работой, автор книг. Одежда — эксклюзив, изысканные вкусы. Бывший ассистент — Бен Куик. Замужем за Томасом. Последний пункт я подчеркиваю четыре раза.

Напротив еще нескольких предполагаемых фактов ставлю знак вопроса: влиятельный отец? Досье пациентов? Что случилось с Респондентом № 5?

Я смотрю на свои записи. Негусто. Неужели это и впрямь все, что я знаю о женщине, которая выведала почти все мои секреты?

Я приступаю к заполнению колонки на Томаса. Беру ноутбук и в «Гугле» задаю поиск на Томаса Шилдса. Программа выдает несколько статей, но они все о других людях.

Возможно, доктор Шилдс при вступлении в брак оставила девичью фамилию.

Я вспоминаю кое-что из своих наблюдений во время нашей с ним встречи в баре: ездит на мотоцикле; знает весь текст песни «Come Together» группы «Битлз»; пьет бочковое пиво «IPA». Потом всплывают кое-какие подробности, на которые я обратила внимание, когда мы с ним пришли ко мне домой: любит собак; в хорошей физической форме; шрам на плече — остался после хирургической операции по устранению разрыва вращательной манжеты.

Поразмыслив с минуту, я добавляю: в кафе «У Теда» читает «Нью-Йорк таймс»; посещает тренажерный зал; носит очки; женат на докторе Шилдс. Последний пункт я тоже подчеркиваю четыре раза.

И продолжаю: возраст — под 40? Род занятий? Где живет?

О Томасе я знаю еще меньше, чем о докторе Шилдс.

Мне известны всего два человека, которые связаны с ними. Один из них, Бен, не желает рассказывать мне больше того, что уже сообщил.

Вторая и вовсе мне ничего не скажет.

Респондент № 5. Кто она?

Я встаю с постели и начинаю расхаживать по комнате — десять шагов в одну сторону, десять — в обратную, — пытаясь вспомнить все, что сказал мне Томас в Ботаническом саду.

Юная, одинокая… Лидия делала ей подарки…Она не ладила с отцом… Покончила с собой.

Я кидаюсь к дивану, снова сажусь за компьютер. На мой запрос в поисковой строке «Уэст-Виллидж, Ботанический сад, самоубийство, июнь» «Гугл» выдает статью из двух абзацев, напечатанную в «Нью-Йорк пост». Пробежав ее глазами, я понимаю, что хотя бы в этом Томас не солгал: в Ботаническом саду умерла молодая женщина. Тем же вечером ее тело обнаружила некая парочка, совершавшая прогулку при луне. Поначалу они решили, что она спит.

Из статьи я также узнаю ее полное имя: Кэтрин Эйприл Восс.

Смежив веки, я повторяю его про себя.

Ей было всего двадцать три года, ее все знали под вторым именем. В статье немного рассказывается о ее родителях, братьях и сестрах, которые все намного старше нее, а также приводятся еще кое-какие сведения.

Для меня этих данных достаточно, чтобы начать отслеживать траекторию ее жизни и понять, где и каким образом она пересеклась с доктором Шилдс.

Потирая лоб, я обдумываю свой следующий шаг. Голова ноет, — может быть, потому что я целый день почти ничего не ела. Но сейчас я настолько напряжена, что не смогу проглотить ни крошки.

Мне отчаянно нужна информация, но пока мне не хочется беспокоить горюющих родителей Эйприл. Можно отработать другие зацепки. Как и почти вся молодежь в возрасте 20–30 лет, Эйприл активно общалась в соцсетях.

Не прошло и минуты, как я нашла ее страничку в «Инстаграме», на которую зайти мог любой человек.

Я намерена просмотреть фотографии, как тогда, когда в Интернете искала информацию о докторе Шилдс. На мгновение я замираю, собираясь с духом.

Я понятия не имею, что предстанет моему взору, но сознаю, что сейчас я переступлю черту, и обратного пути уже не будет.

Я кликаю на ее имя. Экран заполняют маленькие квадратные фотографии.

Решив проследить ее путь во времени в обратном направлении, я увеличиваю самый последний снимок.

Фото датировано вторым июня. За шесть дней до ее смерти.

При виде улыбающегося лица Эйприл я вздрагиваю, хотя эта фотография из разряда тех, на которых могли бы быть запечатлены мы с Лиззи — две подружки отдыхают в баре, чокаясь бокалами с «маргаритой». Самый обычный снимок — особенно если учесть то, что случилось с ней меньше недели спустя. Под фото Эйприл поставила подпись: «С лучшей подругой — @Fab24!». С десяток человек оставили свои комментарии: «Крутяк!», «Красотки!».

Я внимательно разглядываю лицо Эйприл. Это она — девушка, которой доктор Шилдс присвоила номер 5. У нее длинные прямые темные волосы и светлая кожа. Худенькая — даже слишком. Карие глаза кажутся непомерно огромными и круглыми на ее узком лице.

На чистом листе блокнота я записываю имя Эйприл и под ним — «Fab24/лучшая подруга».

Одну за другой пролистываю фотографии, высматривая на каждой какие-нибудь примечательные детали: задний план; название ресторана на салфетке; повторяющиеся лица.

К тому времени, когда на экране появляется пятнадцатая фотография, я уже знаю, что Эйприл тоже носила серьги в форме колец и черную кожаную куртку, любила печенье и собак, как и я.

Я возвращаюсь к фотографии Эйприл и Fab24. На этом снимке она выглядит счастливой — по-настоящему счастливой, и это не плод моего воображения. А потом я замечаю на спинке стула, на котором она сидит, бахрому серо-коричневого палантина.

Из коридора доносятся шаги. Я резко вскидываю голову.

Мне кажется, что кто-то подошел к моей двери.

Я жду стука, но никто не стучит.

Зато слышится шорох.

Я выпрямляю ноги, слезаю с постели и на цыпочках подкрадываюсь к двери, надеясь, что мои носки не слишком громко шуршат по деревянному полу.

В двери есть глазок. Только я собираюсь посмотреть в него, все мое существо сковывает страх: я боюсь увидеть пронизывающий голубой глаз доктора Шилдс, прилипший к тонкому стеклу с другой стороны.

Нет, не могу. Я уверена, что она слышит за дверью мое прерывистое дыхание.

Ощущая приток адреналина в крови, я прижимаюсь ухом к двери. Ничего.

Если доктор Шилдс здесь, она, я знаю, не уйдет, пока не добьется от меня того, что ей нужно. Мне кажется, она и через дверь видит все, что есть и происходит в моей квартире, наблюдает за мной, так же, как тогда, на первых сеансах тестирования, следила за мной через компьютер. Нет, все же я должна убедиться. Я заставляю себя повернуть голову и приникнуть к глазку. Грудь сдавливает.

Ни души.

Если б я увидела ее за дверью, у меня, наверно, сердце ушло бы в пятки, но и безлюдный коридор производит на меня не менее ошеломляющее впечатление. Неужели я схожу с ума? Доктор Шилдс сейчас в кафе вместе с Томасом. Я же собственными глазами их там видела. С этим-то не поспоришь.

Звонкое тявканье Лео выводит меня из раздумий. Он недоуменно смотрит на меня.

— Тсс, — шикаю я на него.

На цыпочках подхожу к окну, кончиками пальцев оттягиваю вниз одну пластинку жалюзи и смотрю в щель, бегая взглядом по улице. Несколько женщин садятся в такси, мужчина выгуливает собаку. Ничего настораживающего.

Я отпускаю пластинку, подхватываю на руки Лео и вместе с ним забираюсь на кровать.

Скоро выводить его на прогулку. Я никогда не боялась выходить с ним на улицу ночью. Но сейчас мне претит сама мысль спускаться по лестнице — а на ней, что ни угол, то «слепой» поворот, — идти по улице, где к тому времени, может, еще и будут прохожие, а, может, и нет.

Доктор Шилдс знает мой домашний адрес. Однажды она уже была здесь. Она сумела добраться до моей семьи. Возможно, ей известно обо мне гораздо больше, чем мне представляется.

Бен прав. Я должна достать свое досье.

Я продолжаю просматривать фотографии Эйприл. Увеличила один снимок, чтобы разобрать на табличке название улицы. Потом натыкаюсь на фото, сделанное в первых числах мая. На нем — спящий мужчина с голым торсом, до пояса укрытый цветастым одеялом. Ее бойфренд?

Фотография сделана с такого ракурса, что его лицо почти полностью скрыто. Я вижу только его частичку.

Я перевожу взгляд на прикроватную тумбочку, стоящую с той стороны, где он лежит. На ней несколько книг (я переписываю их названия), браслет и полстакана воды.

И кое-что еще. Очки.

Во всем теле появляется жуткая слабость, словно оно вовсе не принадлежит мне. Словно я ступила за порог в никуда и теперь пикирую в пропасть.

Дрожащей рукой я увеличиваю фото.

Очки — в роговой оправе.

Я увеличиваю изображение спящего мужчины, которого Эйприл сфотографировала, предположительно, в своей постели.

Не может быть! Мне хочется схватить Лео и бежать — но куда? Родители меня никогда не поймут. Лиззи уже уехала на праздники домой. А Ноа… Я едва с ним знакома. Нельзя впутывать его в это дело.

Я резко отодвигаю от себя ноутбук, но по-прежнему вижу прямую линию его носа и волосы, падающие на лоб.

Мужчина на фотографии — Томас.

Глава 49

19 декабря, среда

Сегодня, когда вы уходили от меня, Джессика, вид у вас был очень напуганный. Неужели сами не понимаете, что с вами ничего плохого просто не может случиться?

Вы нужны мне живой и здоровой.

Запланированный ужин с Томасом новой информации не принес. Мой муж с легкостью отбивался от вопросов, касающихся событий минувшего дня и планов до конца недели, задавал свои, заполняя возникавшие паузы комментариями по поводу своего блюда — отменно приготовленной пасты по-болонски, а также жареной брюссельской капусты, что он заказал для нас обоих — одну порцию на двоих.

Томас — отличный игрок в сквош. Он мастерски угадывает направление подачи соперника, быстро передвигается по корту.

Но даже самые результативные спортсмены устают под непрерывным напором. И допускают ошибки.

После того, как грязные тарелки унесли и подали десерт — яблочный пирог «Татен», Томас игриво поинтересовался, какой подарок от Санты я хотела бы найти под елкой в этом году.

— Трудно удивить чем-то женщину, у которой все есть, — замечает он.

Томас проявил себя изворотливым противником, но теперь удобный случай внезапно представился сам собой.

— Есть одно желание, — слышит он в ответ. — Комплект изящных серебряных колечек.

Томас заметно напрягается.

Пауза.

— Представляешь, о чем я говорю, да? Видел такие?

Он опускает глаза в тарелку, имитируя внезапный интерес к крошкам своего десерта.

— Пожалуй, да, я понимаю, что ты имеешь в виду, — отвечает он.

— И как тебе такое украшение? — спрашивают у него. — По-твоему… симпатичное?

Томас вскидывает глаза, берет мою руку, приподнимает ее, разглядывая, словно пытается представить, как на ней будут смотреться колечки.

— Ничего особенного, — качает он головой, при этом взгляд у него напряженный.

Официант приносит чек, и Томас получает возможность благополучно миновать острый момент.

У моего дома он получает от ворот поворот. Джессика, сейчас я сделаю вам очень личное признание, но вы должны признать, что мы с вами уже больше, чем просто знакомые. С тех пор, как Томас изменил мне в сентябре, мы воздерживаемся от физической близости. Наши супружеские отношения недостаточно окрепли, чтобы возобновлять их сегодня вечером.

Томас реагирует на мягкий отказ спокойно. Не слишком ли спокойно?

Он всегда отличался здоровым сексуальным аппетитом. Принудительное отчуждение от супружеской постели распалит его либидо, усилит в нем желание снова поддаться соблазну.

После того, как дверь за ним закрывается — и запирается на новый замок, — в доме восстанавливается привычный порядок. Обычно это делается сразу после вашего ухода, но сегодня на это не было времени.

Газету с журнального столика — в урну. Освобождаю посудомоечную машину. Потом обвожу взглядом кабинет. В комнате витает слабый апельсиновый запах. Я беру вазу с апельсинами и несу ее на кухню. Оранжевые шары летят в помойное ведро.

Цитрусовые плоды я никогда особо не любила.

Свет внизу погашен, поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Переодеваюсь в лиловую ночную сорочку, к ней подбираю халат такого же цвета. Безымянным пальцем осторожно наношу на кожу вокруг глаз ночную сыворотку, потом на лицо — жирный увлажняющий крем. Старение — процесс неотвратимый, но при наличии арсенала соответствующих средств его признаки можно аккуратно скрыть.

Наконец все вечерние ритуалы исполнены, на прикроватную тумбочку поставлен бокал с водой. Остается еще одно дело. На самой середине письменного стола в маленьком кабинете, примыкающем к спальне, лежит серовато-бежевая папка с ярлыком, на котором написано: «Джессика Фаррис». Я беру ее, открываю.

Снова просматриваю фотографии ваших родителей и Бекки. Меньше чем через сутки они сядут в самолет и улетят за сотни миль. Когда они уедут, станете ли вы сильнее скучать по ним?

Потом я беру авторучку «Монблан» — драгоценный подарок моего отца — и на чистой странице блокнота, содержащего скрупулезно задокументированные наблюдения, начинаю писать. Поставлена новая дата — 19 декабря, среда; во всех подробностях описывается ужин с Томасом. Особое внимание уделяется его реакции на предложение подарить мне комплект серебряных колечек.

Захлопываю папку с вашим досье и снова кладу ее на середину стола, поверх еще одного досье — другой испытуемой. Они больше не хранятся вместе с остальными во врачебном кабинете. Несколько дней назад, когда во входную дверь был врезан новый замок, я принесла их домой.

На второй папке, что лежит под вашей, — ярлык с надписью: «Кэтрин Эйприл Восс».

Глава 50

20 декабря, четверг

Доктору Шилдс, когда мы с ней встретимся, я должна отвечать по возможности правдиво.

Ведь мне неведомо, какой информацией она владеет. Но не только поэтому. Я также не знаю, на что она способна.

Ночью я почти не сомкнула глаз. Каждый раз, когда где-то в доме скрипели старые половицы или кто-то, поднявшись по лестнице, шел мимо моей квартиры, я затаивала дыхание и прислушивалась, не заскребется ли ключ в замке входной двери.

Ни доктор Шилдс, ни Томас никак не могли заполучить ключ от моего жилища, неустанно убеждала я себя. Тем не менее, в два часа ночи я подперла входную дверь тумбочкой, а потом вытащила из сумки газовый баллончик и сунула его под диван — чтобы был под рукой.

В семь часов утра доктор Шилдс написала, что по окончании рабочего дня желает видеть меня у себя дома. «О’кей», — ответила я немедля. Противиться было бессмысленно; и — что более важно — мне не хотелось ее нервировать.

Если нельзя просто взять и уйти от нее, значит, надо сделать вид, будто я смирилась, решила я.

План сложился утром, когда я стояла под горячим душем и никак не могла согреться. Не знаю, как она отреагирует на то, что я собираюсь ей сказать. Но так больше продолжаться не может.

* * *

Домой к доктору Шилдс я прихожу в полвосьмого вечера, после загруженного трудового дня. Все мои клиентки пребывали в приподнятом настроении, собираясь на праздничные мероприятия, а последняя, молодая женщина, надеялась, что ее парень сегодня сделает ей предложение.

Делая макияж, я почти не видела их лиц. Перед глазами стояла фотография Томаса в постели Эйприл, мысли были заняты тем, что я скажу доктору Шилдс, когда она впустит меня в дом и запрет дверь.

Она открывает мне в ту же секунду, словно прямо в прихожей ждала, когда прозвенит звонок. Или, может быть, увидела из окна верхнего этажа, как я подхожу к дому.

— Джессика, — приветствует она меня.

Именно так. Просто назвала мое имя.

Потом она запирает входную дверь и забирает у меня куртку.

Пока она ее вешает, я стою рядом. Она отступает на шаг и едва не врезается в меня.

— Простите, — извиняюсь я. Она должна запомнить это мгновение. Я зароняю первое семечко в создание своей легенды.

— Налить вам «Перье»? — спрашивает доктор Шилдс, направляясь в кухню. — Или, может быть, бокал вина?

Помедлив, будто в раздумье, я отвечаю:

— Меня вполне устроит то, что пьете вы. — Я вкладываю в свой голос нотки благодарности.

— Я только что откупорила «Шабли», — говорит доктор Шилдс. — Или вы предпочитаете «Сансер»?

Можно подумать, я разбираюсь в сортах винограда.

— Нет-нет, я с удовольствием выпью «Шабли».

Но сделаю всего несколько глотков. Мне необходимо сохранять ясность мысли.

Она наполняет два хрустальных бокала на тонких ножках и один протягивает мне. Мой взгляд скользит по комнате. Я не заметила следов присутствия Томаса в доме, но, став свидетелем их поведения минувшим вечером, я должна быть уверена, что сейчас его здесь нет.

Я отпиваю глоток вина и начинаю приводить в исполнение свой план.

— Я должна кое в чем признаться, — тихо молвлю я.

Доктор Шилдс обращает на меня взгляд. Она, я знаю, чувствует, что я нервничаю. Мне и самой кажется, что я брызжу нервозностью. Хоть в этом не приходится притворяться.

Она жестом предлагает мне занять табурет и сама усаживается рядом. Мы поворачиваемся лицом друг к другу. Обычно мы не сидим так близко, и я чуть меняю позу, отодвигаясь от нее на несколько дюймов, чтобы видеть всю комнату. Чтобы никто не мог подкрасться ко мне незаметно.

Глаза доктора Шилдс обрамляют едва видимые сине-лиловые круги. Вероятно, она тоже плохо спала этой ночью.

— И в чем же, Джессика? Надеюсь, теперь вы знаете, что от меня у вас не может быть секретов.

Она берет свой бокал с вином и… вот это да! Ее рука чуть дрожит. Впервые она демонстрирует передо мной свою уязвимость.

— Я не была абсолютно честна с вами, — говорю я.

Я вижу, как на шее у нее перекатываются мышцы: она сглатывает комок в горле. Но меня она не торопит. Ждет, когда я сама продолжу.

— Тот мужчина из кафе… — произношу я. В ее глазах что-то меняется, они чуть сужаются. Я тщательно подбираю слова: — В ответном сообщении он написал, что хотел бы встретиться со мной. Попросил назвать день и время.

Доктор Шилдс не сводит с меня взгляд. И сидит, как изваяние.

У меня мелькает мысль, что она остекленела, превратилась в скульптуру из муранского стекла, из которого сделан тот сокол — ее подарок мужу. Томасу.

— Но я не ответила, — добавляю я.

На этот раз паузу выдерживаю я. Отвожу от нее глаза — под тем предлогом, что мне нужно глотнуть вина.

— Почему? — наконец осведомляется доктор Шилдс.

— Я думаю, что Томас — ваш муж, — шепотом произношу я. У меня так громко стучит сердце, что она, вне сомнения, слышит его биение.

Она резко втягивает в себя воздух, мурлычет:

— Ммм. — И затем: — Почему вы так решили?

Я не уверена, что избрала верный путь. Продвигаюсь вперед по минному полю.

— Когда я пришла в кафе «У Теда» и увидела там Томаса, мне сразу вспомнилось, что я встречала его раньше, — объясняю я, понимая, что балансирую на краю пропасти. Пытаюсь побороть головокружение. — Столкнулась с ним у музея. Он был в толпе, собравшейся вокруг женщины, которую сбило такси. Я тогда всех разглядывала, думая, что, возможно, эти люди — тоже участники эксперимента. Только поэтому его заметила. Правда, он, я уверена, не обратил на меня внимания.

Доктор Шилдс не отвечает. Лицо ее непроницаемо. Я не могу определить, как она реагирует на мои слова.

— Когда я рассказывала вам про мужчину, с которым разговорилась на фотовыставке, меня смутило, что вы подумали, будто у него русые волосы. Тогда мне и в голову не пришло увязать ваш вопрос с мужчиной, который встретился мне у музея. Но потом в кафе я снова увидела его — Томаса.

— И вы сделали этот вывод на основании таких простых вещей? — наконец открывает она рот.

Я качаю головой. Днем я репетировала свою речь, и тогда следующая часть моего объяснения звучала вполне правдоподобно. Но сейчас я не уверена, что сумею ее убедить.

— Мужские куртки, что висят у вас в прихожей… Они очень большие. Сразу видно, что их хозяин — рослый широкоплечий мужчина. А мужчина на фотографии в вашей столовой совсем не такой. Я еще в прошлый раз, когда была здесь, обратила на это внимание, а сегодня снова проверила.

— Да вы прямо настоящий детектив, а, Джессика? — Пальцами она поглаживает ножку бокала с вином. Подносит его ко рту, отпивает глоток. Потом: — И вы это сами все вычислили?

— В принципе, да, сама. — Не знаю, поверила она мне или нет, поэтому я выдаю ей очередную заготовку: — Лиззи недавно сетовала, что ей пришлось заказывать новый костюм для дублера, потому что тот гораздо крупнее основного актера. Это и натолкнуло меня на мысль.

Доктор Шилдс вдруг резко подается ко мне всем телом. Я вздрагиваю, но изо всех сил стараюсь выдержать ее взгляд.

В следующее мгновение она без лишних слов встает с табурета, берет со стола бутылку и идет к холодильнику. Когда она открывает дверцу, я успеваю заметить в нем только выставленные в ряд бутылки с водой «Перье» и упаковку яиц. Такого пустого холодильника я еще в жизни не видела.

— Кстати о Лиззи… Сегодня после вас я встречаюсь с ней, — продолжаю я. — Мы хотим посидеть где-нибудь. Может, посоветуете какое-то приличное заведение неподалеку? Я обещала написать ей, когда освобожусь.

Это еще одна мера безопасности. Собираясь сюда, я положила в сумку газовый баллончик, ну а здесь стараюсь стоять или сидеть так, чтобы видеть все, что меня окружает.

Доктор Шилдс закрывает холодильник, но к столу не возвращается.

— Так Лиззи еще в городе? — уточняет она.

Я чуть не охнула. Лиззи вчера уехала — но откуда это известно доктору Шилдс? Хотя… если она добралась до моих родителей, может, и до Лиззи тоже.

Я ведь даже не помню, чтобы говорила ей что-то про планы Лиззи на праздники. Доктор Шилдс записывала все наши беседы. А я — нет.

— Да, она собиралась уехать раньше, — лепечу я, — но ей пришлось задержаться, и она пробудет здесь еще пару дней.

Я заставляю себя умолкнуть. Доктор Шилдс стоит по другую сторону стойки и пытливо смотрит на меня. Словно пришпиливает взглядом.

За моей спиной еще четыре комнаты, включая ванную. Поскольку доктор Шилдс перешла на другое место, я лишена возможности одновременно смотреть на нее и следить за дверными проемами.

Теперь все, что я вижу, — это твердые сияющие поверхности ее кухни: столешницы из серого мрамора, кухонная техника из нержавеющей стали, металлическая спираль штопора, который она положила возле раковины.

— Я рада, что вы честны со мной, Джессика, — говорит доктор Шилдс. — И я тоже буду с вами откровенна. Вы правы: Томас — мой муж. А на фотографии — человек, который был моим куратором во время учебы в аспирантуре.

Я делаю выдох, только теперь осознав, что все это время сидела, затаив дыхание. По крайней мере, хоть какая-то информация нашла подтверждение тому, что говорили мне Томас и доктор Шилдс, а также моя интуиция.

— Мы женаты семь лет, — продолжает она. — Раньше работали в одном здании. Так и познакомились. Он тоже психотерапевт.

— О, — роняю я, надеясь своей односложной репликой подстрекнуть доктора Шилдс к большей откровенности.

— Вы, должно быть, недоумеваете, почему я толкаю вас к нему, — предполагает она.

Теперь молчу я. Боюсь сказать что-то такое, что может ее разозлить.

— Он мне изменил, — объясняет доктор Шилдс. Мне кажется, что в ее глазах блеснули слезы, блеснули и исчезли, — возможно, это просто оптический обман. — Только один раз. Но все равно это очень больно, тем более что мне известны подробности. Он поклялся, что это не повторится. И я хочу ему верить.

Доктор Шилдс столь точна и осторожна в выборе слов; чувствуется, что в кои-то веки она не лжет.

Видела ли она то откровенное фото с Томасом в постели Эйприл, где он спит под цветастым одеялом, которое укрывает нижнюю часть его тела, а голые плечи оставляет напоказ? Представляю, каково ей было.

А если б ей стало известно еще и про мой поступок…

Мне не терпится узнать больше. Но я понимаю, что в ее присутствии не вправе терять бдительность ни на секунду.

— Я много о чем вас спрашивала, кроме одного, — продолжает доктор Шилдс. — Джессика, вы когда-нибудь любили по-настоящему?

Я не уверена, что есть точный ответ на этот вопрос.

— Не думаю, — наконец произношу я.

— Вы бы сразу поняли, — говорит она. — Ощущение радости, целостности, что дарует настоящая любовь, по силе восприятия прямо пропорционально той пронзительной боли, что испытывает человек, когда у него эту любовь отнимают.

Впервые я видела ее столь уязвимой, одолеваемой вихрем страстей.

Нужно убедить доктора Шилдс, что я на ее стороне. Я понятия не имела, что Томас — ее муж, когда пригласила его к себе. Однако если она узнает об этом… трудно сказать, что меня ждет.

Я снова невольно думаю о Респонденте № 5. Воображение рисует, как она лежит на скамейке в Ботаническом саду в последний вечер своей жизни. Полиция наверняка провела расследование, прежде чем классифицировать ее смерть как самоубийство. Но была ли она действительно одна в минуту кончины?

— Мне очень жаль, — откликаюсь я. Мой голос немного дрожит, но я надеюсь, что она примет это за сочувствие, а не за страх. — Чем я могу помочь?

Губы доктора Шилдс изгибаются в невыразительной улыбке.

— Именно поэтому я выбрала вас, — отвечает она. — Вы немного напоминаете мне… ее.

Не выдержав, я резко оборачиваюсь. Входная дверь от меня ярдах в двадцати, но замок на вид мудреный.

— В чем дело, Джессика?

Я неохотно поворачиваюсь к ней.

— Да так. Мне показалось, я услышала шум. — Я беру со стола свой бокал с вином, но к губам не подношу — просто держу в руке. Какое-никакое оружие.

— Мы здесь совершенно одни, — заверяет она меня. — Не волнуйтесь.

Наконец она обходит стойку и усаживается на табурет рядом со мной, коленями задевая мои ноги. Мне стоит больших трудов, чтобы не отпрянуть.

— Молодая женщина, с которой изменил Томас… — Лучше бы мне промолчать, но вопрос сам собой срывается с языка: — Вы сказали, она напомнила вам меня?

Тонкие пальцы доктора Шилдс касаются моей руки. На тыльной стороне ее ладоней вздулись голубые вены.

— У вас с ней есть некое сходство. — Она улыбается, и я вижу, как вокруг ее глаз, будто трещинки на стекле, прорезается сеточка тоненьких морщинок. — У нее были темные волосы, и жизнь из нее била ключом.

Она все еще держит меня за руку, сжимает ее чуть сильнее. Жизнь била ключом, думаю я. Надо же так охарактеризовать молодую женщину, которая покончила с собой.

Я жду, что еще она скажет. Назовет ли Эйприл по имени или упомянет ее как одну из своих испытуемых?

Доктор Шилдс смотрит на меня. Во взгляде ее снова появляется твердость. Словно женщина, которую я видела несколько мгновений назад — более мягкая, тоскующая по мужу, — надела маску. Речь ее лишена эмоциональной окраски. Будто передо мной университетский преподаватель, читающий лекцию на некую отвлеченную тему.

— Хотя женщина, с которой Томас мне изменил, была не так молода, как вы, — на десять лет старше. Примерно моего возраста.

На десять лет старше.

Доктор Шилдс, я знаю, заметила потрясение в моем лице. Ее черты каменеют.

Эйприл, девушке с фотографий в «Инстаграме», явно не за тридцать; к тому же в некрологе сообщалось, что ей было 23 года. Значит, доктор Шилдс говорит не о ней.

И если она не лжет, выходит, была еще одна женщина, с которой Томас ей изменял. Вместе со мной — три. А сколько всего их было?

— Не представляю, как можно изменять такой женщине, как вы. — Чтобы скрыть удивление, я отпиваю маленький глоточек вина.

Она кивает.

— Главное, чтобы у него впредь не возникало подобных желаний. Вы ведь меня понимаете, да? — Помолчав, она добавляет: — Именно поэтому я хочу, чтобы вы ответили ему прямо сейчас.

Я ставлю бокал на стол, но немного мимо. Бокал балансирует на краю мраморной столешницы. Я успеваю его подхватить, а то упал бы и разбился.

От внимания доктора Шилдс, я вижу, не укрылось это маленькое происшествие, но она его никак не комментирует.

Мой план безнадежно провалился. Я рассчитывала, что признание освободит меня, а петля на моей шее затянулась еще туже.

Я достаю из сумки телефон и под диктовку доктора Шилдс набираю текст: «Может, встретимся завтра вечером? В баре «Деко», в 8?»

Она следит, как я отправляю сообщение. Меньше чем через двадцать секунд приходит ответ.

Я в панике. Вдруг он написал что-то уличающее?

Мне до того дурно, что хочется опустить голову между колен. Но я не могу.

Доктор Шилдс буравит меня взглядом, словно читает мои мысли.

Я смотрю на телефон, сдавленно сглатывая слюну, чтобы побороть подступившую к горлу тошноту.

— Джессика? — торопит она меня.

Голос у нее тренькающий и какой-то нездешний, доносится будто из далекого далека.

Дрожащей рукой я поворачиваю к ней экран телефона с ответом Томаса: «Приду».

Глава 51

21 декабря, пятница

Любой психотерапевт знает, что истина переменчива — неуловима и неосязаема, как облако. Она плавно перетекает из одной формы в другую, противясь всяким попыткам дать ей определение. Она подстраивается под точку зрения того, кто предъявляет на нее свои права.

В 19:36 вы присылаете сообщение: «Через несколько минут я выхожу и иду на встречу с Томасом. И, поскольку это я его пригласила, должна я сказать, что напитки за мой счет?»

Ответ: «Нет, в этом он традиционен. Пусть возьмет инициативу на себя».

В 20:02 Томас подходит к бару «Деко», где вы его ожидаете. Он входит в дверь и исчезает из виду. На соседние рестораны и кафе, в том числе на тот, что находится прямо напротив на другой стороне улицы, он даже не взглянул.

В 20:24 Томас покидает бар. Один.

У обочины он сует одну руку в карман и достает мобильный телефон. Другой ловит такси.

— Может, вам еще что-то принести, мэм?

Официант заслоняет вид, открывающийся из большого окна. К тому времени, когда он отходит, Томаса уже и след простыл. От того места, где он стоял еще мгновение назад, отъезжает желтое такси.

Секундой позже сигналит мой телефон. Но звонит мне не Томас. Вы.

— Он только что ушел, — напряженным голосом докладываете вы. — Встреча прошла не так, как я ожидала.

Характерное пиканье в телефоне уведомляет, что мне звонят по другой линии. Это Томас.

После двадцати двух минут леденящего ожидания, за время которых я испытала весь спектр эмоций от гнева и отчаяния до слабых проблесков надежды, все теперь происходит слишком быстро.

— Джессика, подождите минутку. Соберитесь с мыслями.

В моем голосе нет ни намека на властность, когда я приветствую Томаса:

— Привет!

— Ты где, дорогая? — спрашивает он.

Возможно, до него доносятся шумы, что меня окружают: звяканье посуды, неясные голоса посетителей за соседними столиками. Ответ и по тону, и по содержанию должен соответствовать образу женщины, которая, не будучи совершенно беззаботной, все же позволила себе после долгого рабочего дня заглянуть в ресторан, чтобы поужинать и расслабиться.

— Возле офиса. Зашла перекусить, а то на этой неделе не было времени купить продуктов.

На другой стороне улицы дверь бара «Деко» открывается, и появляетесь вы с телефоном у уха. Останавливаетесь на тротуаре, смотрите по сторонам.

— Скоро дома будешь? — интересуется Томас. Голос ласковый, речь неторопливая. — Я соскучился, очень хотел бы повидать тебя сегодня.

Краткость встречи с вами, неожиданная просьба Томаса — все это в совокупности дает мне надежду.

От бара «Деко» — и от кафе через дорогу от него — до моего дома идти двадцать минут. Но прежде нужно выслушать ваш отчет, — чтобы знать, как вести себя с Томасом.

— Я уже заканчиваю, — говорю я ему. — Из такси позвоню.

Вы тем временем стоите на тротуаре, обхватив себя руками, чтобы согреться на холоде. Издалека выражения вашего лица не разглядеть, но ваша поза — признак неуверенности.

— Отлично, — отвечает Томас и вешает трубку.

Вы все еще ждете на другой линии.

— Прошу прощения за задержку, — извиняюсь я. — Пожалуйста, продолжайте.

— Он пришел вовсе не на свидание, — говорите вы. Модуляции вашего голоса размеренные, у вас было время продумать свой ответ. К сожалению.

— Томас согласился на встречу только потому, что у него возникли подозрения. Как выяснилось, он все-таки заметил меня у музея. И когда снова увидел в кафе, понял, что я оказалась там не случайно. Он спросил, почему я его преследую.

— И что вы ответили? — Вопрос задан отрывистым тоном.

— Я сплоховала, — кротко признаетесь вы. — Стала с жаром доказывать, что это чистое совпадение. Вряд ли он мне поверил. Но, доктор Шилдс, он однозначно предан вам на все сто.

Вам никто не вменял в обязанность делать выводы, но ваше суждение до того приятно, что его нельзя проигнорировать.

— Почему вы так решили?

— Я, конечно, говорила вам, что сама никогда не любила, но на примере других имею представление о том, что такое настоящая любовь. А Томас сказал, что он женат на прекрасной женщине и чтобы я перестала ему надоедать.

Неужели это возможно? Все тревожные признаки — телефонные звонки поздними вечерами, визит женщины в расклешенном пальто, явившейся к нему на прием без предварительной записи, подозрительный обед в кубинском ресторане — это просто мираж.

Мой муж прошел проверку. Он не лжет.

Томас снова принадлежит мне.

— Спасибо, Джессика.

Из окна открывается зимний пейзаж: в черной кожаной куртке вы идете по тротуару, и лишь хвосты красного шарфа расцвечивают ваш темный силуэт на фоне ночи.

— И это все, о чем вы говорили?

— По сути, да.

— Хорошо. Отдыхайте, — говорю я. — Скоро я с вами свяжусь.

Кладу на столик три двадцатки. Эти немыслимые чаевые — выражение безмерного счастья, которое невозможно удержать в себе.

Едва я останавливаю у кафе такси, звонит мой телефон.

Снова Томас.

— Ты уже вышла из ресторана? — спрашивает он.

Ответ подсказывает интуиция.

— Еще нет.

— Просто хотел сказать, что я тут попал в пробку, — объясняет он. — Так что не торопись.

Что-то в его тоне настораживает, но я его благодарю:

— Спасибо, что предупредил.

Я быстро анализирую факты. Двадцать две минуты в баре «Деко». Для романтического свидания маловато. И все же, судя по содержанию беседы, что вы мне пересказали, трудно поверить, чтобы ваш разговор с Томасом длился так долго.

Вы отошли уже за два квартала от меня и едва различимы. Но идете вы в противоположную сторону от своего дома. Ускоряете шаг, словно вам не терпится добраться до того, что вас ожидает.

Вы спешите, Джессика. Интересно, куда?

Задержка Томаса дает мне возможность собрать дополнительную информацию. А прогулка быстрым шагом по холоду помогает взбодриться. Заодно и голова проветрится.

Вы проходите еще один квартал. Затем резко оборачиваетесь. Вертите головой туда-сюда, словно озираетесь.

Только покров темноты и разделяющее нас расстояние — да еще одно здание, которое, по чистой случайности, стоит так, что служит заслоном — мешают вам заметить того, кто за вами следит.

Вы поворачиваетесь и продолжаете путь.

Спустя несколько минут вы подходите к маленькому ресторанчику под названием «Бастр».

Сразу же за стеклянной дверью вас встречает молодой человек. Примерно вашего возраста, темноволосый, в дутой синей куртке с красными молниями. Вы падаете в его распростертые объятия. С минуту он крепко обнимает вас.

Потом вы исчезаете в глубине кафе.

Вы пообещали быть откровенной со мной, но об этом мужчине ни разу не упомянули.

Кто он? Насколько важен для вас? Что вы ему рассказали?

Сколько же еще секретов вы утаиваете, Джессика?

Глава 52

21 декабря, пятница

Встреча с Томасом в баре «Деко» прошла именно так, как я описала ее доктору Шилдс.

Он появился в начале девятого. Я сидела за столиком в глубине зала с бокалом пива, но он себе ничего не заказал. Народу в баре было много, и на нас, казалось, никто не обращал внимания.

И все же мы строго придерживались сценария.

— Зачем ты меня преследуешь? — спросил Томас. Я вытаращила глаза от удивления.

Возразила, сказала, что это просто совпадение. Скептически глядя на меня, он заявил, что у него чудесная жена и лучше бы я оставила его в покое.

Две женщины за соседним столиком прислушивались к нашему разговору, так что мое смущение было непритворным.

Их любопытство было нам на руку: у нас появились свидетели. Украдкой обведя взглядом зал, доктора Шилдс я нигде не заметила, но я не исключала, что она нашла способ подслушать наш разговор или хотя бы понаблюдать за тем, как мы с ним ведем себя.

«Свидание» с Томасом продлилось недолго. Но вообще-то сегодня мы встречались уже второй раз.

* * *

За некоторое время до «свидания» в баре «Деко», в четыре часа дня, мы с Томасом оба пришли в паб «О’Малли» — там же мы с ним встречались перед тем, как пойти ко мне домой. Тогда я не знала, что он женат на докторе Шилдс.

Томас отменил прием одного пациента, чтобы выкроить время для нашей встречи: нам требовалось обсудить кое-что до свидания, устроенного доктором Шилдс, и это был не телефонный разговор.

В «О’Малли» я пришла первой. Поскольку час скидок еще не наступил, в зале отдыхала всего одна пара. Я заняла столик подальше от них. Села спиной к стене, чтобы видеть весь паб.

Томас, войдя, кивнул мне, заказал у стойки виски и приложился к бокалу еще до того, как снял куртку и устроился за столиком рядом со мной.

— Я ведь говорил тебе, что моя жена сумасшедшая. — Он провел рукой по лбу. — С какой целью она заставила тебя пригласить меня на свидание?

Нам обоим друг от друга нужно было одно и то же: информация.

— Она сказала, что ты ей изменил, — ответила я. — И меня к тебе послала с целью проверки: соблазнишься ты еще раз или нет.

Он что-то буркнул себе под нос, осушил бокал и жестом велел бармену налить ему еще.

— Полагаю, ответ на этот вопрос мы уже получили, — произнес он. — Надеюсь, ты не сказала ей про нас?

— Ты бы так не частил, а? — посоветовала я, показав на его бокал. — Нам ведь через несколько часов снова встречаться, и мы оба должны хорошо соображать.

— Естественно, — согласился он, но все равно встал и пошел к бару за второй порцией.

— Я не сказала ей, что мы переспали, — успокоила я Томаса, когда он вернулся к столику. — И не собираюсь просвещать ее на этот счет.

Он закрыл глаза и вздохнул.

— Что-то я не совсем понимаю. По твоим словам, она сумасшедшая и ты хочешь от нее уйти. Но с ней играешь роль влюбленного. Будто она имеет над тобой власть.

Томас резко распахнул глаза.

— Я не могу объяснить, — наконец произнес он. — Но в одном ты права: это просто роль.

— Ты и прежде ей изменял. — Ответ я и так уже знаю, но мне нужно добиться от него откровенности.

— Тебе-то какое до этого дело? — хмурится он.

— Самое прямое: вы впутали меня в свои семейные разборки!

Он оглянулся, потом наклонился ко мне и понизил голос.

— Понимаешь, это все очень сложно, в двух словах не объяснишь. Ну да, была у меня одна интрижка.

Одна? Он не до конца со мной откровенен.

— А жена твоя знает, с кем ты закрутил свою интрижку? — спросила я.

— Что? Да она была никто, проходной вариант, — заявил он.

Я чуть с места не взвилась от негодования. Так и подмывало плеснуть ему в лицо его виски.

Этим «никем» была участница исследовательского проекта доктора Шилдс, как и я. Девушка, которой уже нет в живых.

Увидев выражение моего лица, он пошел на попятную:

— Я не то хотел сказать… Просто это была случайная связь, на одну ночь. Эта женщина держит магазинчик одежды недалеко от моего офиса.

Я уткнулась взглядом в свою бутылку с пивом. К тому времени я почти содрала с нее всю этикетку.

Томас говорил не об Эйприл. По крайней мере, его слова не расходились с тем, что сообщила мне об этой интрижке доктор Шилдс.

— И как она узнала о твоей измене? — спросила я. — Ты сам перед ней повинился?

Он покачал головой.

— Я отправил Лидии сообщение, адресованное той женщине. У них имена начинаются с одной и той же буквы. Ошибочка вышла.

Все это, конечно, любопытно, но меня интересовала его интрижка с другой женщиной. С Респондентом № 5.

И я спросила его в лоб:

— А как же твои отношения с Эйприл Восс?

Он раскрыл рот от изумления, что говорило само за себя.

— Откуда ты про нее знаешь? — спросил он, побледнев.

— Ты сам рассказал мне про Эйприл, — напомнила я. — Только тем вечером в Ботаническом саду ты называл ее Респондент № 5.

Глаза Томаса округлились.

— Лидия не знает, нет?

Покачав головой, я смотрю на телефон: проверяю время. До нашего «свидания», как думает доктор Шилдс, еще несколько часов.

Томас отпивает большой глоток виски и смотрит прямо мне в глаза. В них сквозит неподдельный страх.

— Она никогда, никогда не должна узнать про Эйприл.

Почти то же самое он мне сказал про нас несколько секунд назад.

Дверь паба шумно распахнулась, ударяясь о стену.

Я вздрогнула, Томас резко обернулся.

— Простите! — В дверях стоял тучный рыжебородый мужчина.

Томас, хмурый, пробормотал что-то, качая головой, и отвернулся.

— Так ты не скажешь Лидии про Эйприл? — попросил он. — Ты даже не представляешь, к какой катастрофе это приведет.

Наконец-то у меня есть кое-что на Томаса. Именно такой возможности я ждала.

— Не скажу, — пообещала я.

Он принялся меня благодарить, но я его перебила:

— Если ты расскажешь мне все, что знаешь.

— О чем? — уточняет Томас.

— Об Эйприл.

* * *

Нового от него я узнала немного. После «свидания» с мужем доктора Шилдс, во время которого мы с ним, словно актеры на сцене, исполнили свои роли и я второй раз за день выпила пива, я отправилась на ужин в ресторан «Бастр», где меня ждал Ноа. По дороге я размышляла о том, что поведал мне Томас.

Он сказал, что с Эйприл был всего лишь раз, минувшей весной. В баре одной гостиницы он встречался с приятелем. После его ухода Томас немного задержался, оплачивая счет. В это время к нему подсела Эйприл. Познакомилась с ним.

Именно эту сцену по указанию доктора Шилдс я воссоздала в баре гостиницы «Суссекс» со Скоттом, вспоминаю я, подавляя дрожь. Но я не сообщаю об этом Томасу; данную информацию мне, возможно, придется пустить в ход в дальнейшем.

Значит, доктор Шилдс с помощью Эйприл устроила Томасу проверку? Хотелось бы знать, Эйприл тоже солгала ей об этом — как и я?

Или правда оказалась еще более порочной?

По словам Томаса, тем же вечером он отправился домой к Эйприл, а ушел от нее вскоре после полуночи. Мы разве что познакомились с ним при других обстоятельствах, а так все как в моем случае, один в один. Жуть.

Если верить Томасу, он лишь после смерти Эйприл узнал, что она была связана с его женой. Но, учитывая, что Эйприл тоже участвовала в исследовательском проекте доктора Шилдс, маловероятно, что их встреча была случайной.

Будем надеяться, что спектакль, который мы с Томасом сегодня исполнили для доктора Шилдс, поможет нам выиграть время, думаю я, приближаясь к «Бастру». Я слышала в ее голосе радость, когда она благодарила меня после того, как я сказала, что Томас верен ей на все сто.

Но чутье подсказывало мне, что успокоится она ненадолго.

Доктор Шилдс умеет вытягивать из людей правду, особенно ту, что они хотят запрятать поглубже. В этом я убедилась на собственном опыте.

Расскажите.

Я будто снова слышу ее голос. Я стремительно оборачиваюсь и осматриваю улицу. Но ее нигде не вижу.

Я продолжаю свой путь, иду еще быстрее. Скорей бы добраться до Ноа и до нормальности, что он собой олицетворяет.

Секрет остается секретом, если он известен только одному человеку. А когда в тайну посвящены двое — и обоими движет закон самосохранения, — один непременно ее выдаст. Я удалила свою переписку с Томасом — в том числе сообщение с приглашением на свидание, — которую мы с ним вели до того, как я узнала, что он женат на докторе Шилдс. Но я сомневаюсь, что он сделал то же самое.

Томас — бабник и лжец. Странное сочетание качеств для человека, женатого на женщине, которая одержима принципами нравственности.

Он говорит, что хочет с ней развестись. А где гарантия, что ради этого он не пожертвует мной?

Прошлой весной, как мне известно, произошли три события: Эйприл начала участвовать в исследовательском проекте доктора Шилдс в качестве Респондента № 5; Эйприл переспала с Томасом; и Эйприл умерла.

Теперь надо выяснить, кто из них — доктор Шилдс или Томас — первым втянул Эйприл в свой кривой треугольник.

Я вот не совсем уверена, что ее смерть стала результатом самоубийства.

Глава 53

21 декабря, пятница

Томас ждет на крыльце дома.

С первых же его слов рассеивается подозрение, возникшее сразу, когда я убедилась, что на участке пути между баром «Деко» и моим домом дороги абсолютно свободны.

— Мой план провалился, — удрученно говорит он, привлекая меня в свои объятия. Прямо так же, как вас, Джессика, недавно приветствовал ваш друг в сине-красной куртке.

— Да?

— Я надеялся, что приду первым, приготовлю для тебя ванну, открою шампанское, — объясняет он. — Но мой ключ не подошел. Ты поменяла замки?

Какая удача, что новые меры безопасности прекрасно соотносятся с той историей, которую я придумала для Томаса, пока ехала домой в такси.

— Ой, совсем забыла тебе сказать! Пойдем в дом.

Он вешает пальто в шкаф — рядом со своей демисезонной верхней одеждой, на которую вы обратили внимание, — и идет за мной в кабинет.

Вместо шампанского я наливаю в бокалы бренди из домашнего мини-бара. Историю, которую я намерена ему поведать, следует запивать более крепкими напитками.

— Ты как будто чем-то встревожена, — замечает Томас. Он садится на диван и хлопает по подушке, предлагая мне сесть рядом. — Что стряслось, милая?

Я тихо вздыхаю, намекая, что даже не знаю, с чего начать.

— В моем проекте участвует одна молодая женщина, — неуверенно говорю я. — Скорее всего, ничего страшного…

Пусть лучше Томас сам порасспрашивает. Тогда он сочтет, что его это тоже касается.

— И что же она натворила? — любопытствует он.

— Пока ничего. Но на прошлой неделе, выйдя на обед, я вдруг увидела ее. На другой стороне улицы, прямо напротив моего кабинета. Она стояла и просто… наблюдала за мной.

Глоток бренди. Томас успокаивающе накрывает рукой мою ладонь. Следующие фразы я произношу чуть дрожащим голосом:

— Несколько раз мне кто-то звонил и дышал в трубку. А потом, в прошлую субботу, я увидела ее здесь, у дома. Не пойму, как она узнала наш домашний адрес.

Томас ловит каждое мое слово. Я методично подвожу его к тому, чтобы он сам нашел надлежащий ключ к раздражающей головоломке, и, возможно, он уже начинает соображать. Однако следует подбросить ему еще кое-какую пищу для размышлений.

— Из соображений конфиденциальности я не вправе раскрывать о ней сведения. Скажу только, что уже первые сеансы тестирования выявили, что у нее… есть проблемы.

Томас поморщился.

— Проблемы? Как у той девушки, что участвовала в твоем проекте?

В ответ на его вопросы я киваю.

— Тогда понятно, — молвит он. — Не хотелось бы тебя волновать, но, по-моему, я тоже ее видел. У нее темные кудрявые волосы?

Теперь ваше появление в музее и кафе получило объяснение.

Опущенный взгляд маскирует выражение глаз: блеск торжества.

Томас наверняка думает, что меня одолевает вихрь других — тревожных — чувств, которые в силу профессиональной этики не могут быть озвучены. Дела всегда говорят лучше слов. Разумная жена Томаса не стала бы менять замок без веской на то причины.

Объятия Томаса дарят те же ощущения, что и его голос в темноте в вечер нашего знакомства. Ощущение надежности, покоя. Наконец-то.

— Я не подпущу ее к тебе, — твердо говорит Томас.

— К нам, ты хотел сказать? Если она и за тобой следит…

— Думаю, сегодня мне лучше заночевать здесь. Нет, я даже на этом настаиваю. А поспать я могу и в гостевой комнате. Как скажешь.

Его глаза полнятся надеждой. Я ладонью касаюсь его щеки. Кожа у Томаса всегда такая теплая.

Кажется, будто время остановилось. Мгновение кристальной чистоты.

— Нет, я хочу, чтобы ты был со мной, — шепотом отвечаю я.

Этот вечер смоделировали вы. Он однозначно предан вам на все сто.

Джессика, ваши слова сыграли решающую роль.

Глава 54

22 декабря, суббота

Этично ли выдавать себя за подругу умершей девушки, чтобы добыть информацию, которая спасет тебе жизнь?

Я сижу напротив миссис Восс в комнате Эйприл, где стены по-прежнему увешаны плакатами с вдохновляющими изречениями и фотоколлажами. На полке стоят в ряд романы. На ручке одежного шкафа висит корсаж с засохшим букетиком — элемент танцевального костюма. Создавалось впечатление, что здесь все сохранено, как было при Эйприл, а сама она просто вышла на минуточку из комнаты и вот-вот вернется.

На миссис Восс коричневые кожаные леггинсы и зимний белый свитер. Семья Восс — Джоди, мать Эйприл и вторая жена мистера Восса, который гораздо старше нее, — живет в пентхаусе высотного жилого дома с видом на Центральный парк. Комната Эйприл больше, чем вся моя квартирка-студия.

Миссис Восс сидит на краешке двуспальной кровати Эйприл, я — напротив, в простеганном светло-зеленом кресле у письменного стола. На протяжении всей нашей беседы руки миссис Восс находятся в постоянном движении: то она разглаживает невидимые складки на покрывале, то поправляет старенького плюшевого мишку, то перекладывает декоративные подушки.

Утром я ей позвонила и, представляясь, объяснила, что вместе с Эйприл училась в Лондоне, когда мы обе были студентками младших курсов университета. Миссис Восс изъявила желание встретиться со мной. Я на пять лет старше ее дочери, и, чтобы скрыть это, воспользовалась косметикой из своего рабочего чемоданчика: гладкая чистая кожа, розовые губы, коричневая тушь и подкрученные ресницы омолодили меня на несколько лет. Высокий «конский хвостик», джинсы и кеды «Converse» дополнили мой «юный» образ.

— Я так рада, что вы пришли, — уже во второй раз произносит миссис Восс. Я же тем временем незаметно оглядываю комнату, стремясь почерпнуть новые сведения о девушке, с которой у меня в чем-то очень много общего, хотя во всем остальном мы абсолютно разные.

Потом миссис Восс просит:

— Расскажи, что ты помнишь о ней?

— Что я помню… — Мой лоб покрывается испариной.

— То, что мне, например, не может быть известно? — подсказывает она.

Я никогда не была в Лондоне, но помню фотографии Эйприл в «Инстаграме», сделанные в том семестре.

Ложь легко слетает с языка, словно только и ждала подходящего момента. Тесты доктора Шилдс научили меня играть ту или иную роль, но это не изгоняет тошнотворного чувства, осевшего в животе.

— Она много раз пыталась рассмешить гвардейцев у Букингемского дворца.

— В самом деле? И как же? — оживляется миссис Восс, жаждая услышать неведомые ей подробности из жизни дочери. Новых воспоминаний об Эйприл у нее уже не будет, рассуждаю я, вот она и стремится почерпнуть все, что можно, из прошлого дочери.

Я бросаю взгляд на одетый в рамку плакат в углу комнаты Эйприл. На нем размашистым курсивом выведено: «Пой так, будто тебя никто не слышит… Люби так, будто тебе никогда не причиняли боль… Танцуй так, будто на тебя никто не смотрит».

Мне хочется «вспомнить» что-то такое, что порадовало бы миссис Восс. Может быть, размышляю я, если она сумеет представить дочь в один из счастливых моментов ее жизни, это несколько смягчит безнравственность моего поступка.

— Ой, она так смешно танцевала, — отвечаю я. — Гвардейцы и не думали улыбаться, но Эйприл клялась, что видела, как у одного из них дрогнули уголки губ. До сих пор перед глазами стоит ее танец… Я тогда чуть от смеха не лопнула.

— Неужели? — Миссис Восс подается вперед всем телом. — Она же танцы терпеть не могла! Что это на нее нашло?

— Так это она на спор. — Нужно как-то направить разговор в другое русло. Я пришла сюда не для того, чтобы потчевать скорбящую мать дурацкими выдумками.

— Мне так жаль, что я не смогла быть на похоронах, — произношу я. — Я живу в Калифорнии, только что вернулась в Нью-Йорк.

— Минуточку. — Миссис Восс поднимается с кровати и идет к письменному столу у меня за спиной. — Вот, возьмите программу службы. Здесь фотографии Эйприл разных лет. Есть даже лондонской поры.

Я смотрю на бледно-розовую обложку. На ней над именем Кэтрин Эйприл Восс — выпуклое изображение голубя и цитата курсивом: «И в конце концов ценна лишь та любовь, которой предаешься без остатка». Внизу — даты жизни и смерти Эйприл.

— Красивое изречение, — тихо молвлю я, сомневаясь, что подобрала верные слова.

Но миссис Восс с готовностью кивает.

— За несколько месяцев до смерти Эйприл подошла ко мне и спросила, знакома ли мне эта фраза. — В глазах миссис Восс появляется задумчивое выражение, губы раздвигаются в улыбке. — Я ответила: конечно, знакома; это строчка из песни «Битлз» «The End». Ей, разумеется, это ни о чем не говорило: они ведь были популярны очень давно. Мы загрузили эту песню на ее «Айфон» и прослушали вместе, надев по одному наушнику.

Миссис Восс отирает слезу.

— После того, как она… в общем, мне вспомнился тот день, и я подумала, что это самая подходящая эпитафия.

«Битлз», думаю я, вспоминая, как Томас подпевал «Come Together» в баре в тот вечер, когда мы с ним были вместе. Ясно, что он большой поклонник этой группы. Значит, наверняка он и Эйприл пел «The End» в тот вечер, когда они познакомились и переспали. Я невольно содрогаюсь: вот и еще одно мистическое сходство между мной и Респондентом № 5.

Я убираю программу в сумку. Не представляю, какой ужас испытала бы миссис Восс, если б узнала, что выбранное ею изречение хитро вплетено в зловещую паутину, которая опутала и сгубила ее дочь, думаю я.

— Весной вы много общались с Эйприл? — спрашивает миссис Восс. Она уже вернулась на кровать и теперь тонкими пальцами неугомонно теребила шелковую кисточку декоративной подушки.

— Да нет, не очень, — качаю я головой. — У меня были проблемы на личном фронте, все разбиралась со своим парнем и на время утратила связь с друзьями.

Ну заглоти же наживку, думаю я.

— Ох, девочки, девочки, — качает головой миссис Восс. — Эйприл тоже с мужчинами не везло. Она была такая ранимая. Всегда очень тяжело переживала неудачи.

Я киваю.

— Я даже не знала, интересен ли ей кто-то, — говорит миссис Восс. — Но после… одна из ее подружек сказала, что она…

Я затаиваю дыхание, надеясь, что она продолжит.

Морщу лоб, будто вспомнила что-то.

— Вообще-то, Эйприл как-то призналась, что ей нравится один человек, — вставляю я. — По-моему, он был постарше нее?

Миссис Восс кивает.

— Наверное… — Ее голос постепенно затихает. — Я ведь вообще ничего не знаю. Это так ужасно. Каждое утро просыпаюсь и думаю: Ну почему?

В ее глазах мука. Смотреть на это нет сил, и я отвожу взгляд.

— Она всегда была излишне эмоциональной. — Миссис Восс берет плюшевого медведя и прижимает его к груди. — Ни для кого не секрет, что она периодически наблюдалась у психотерапевта.

Она вопросительно смотрит на меня, и я опять киваю, словно Эйприл поделилась со мной этой информацией.

— Только она давно не пыталась наложить на себя руки. Со школы еще. Казалось, ей гораздо лучше. Она искала новую работу… А теперь получается, что такая мысль у нее была: по словам полиции, она проглотила целую упаковку «Викодина». Я и понятия не имела, что она принимала лекарства. — Миссис Восс роняет голову в ладони и тихо всхлипывает.

Значит, полиция все-таки проводила расследование, думаю я. Учитывая, что Эйприл прежде уже пыталась свести счеты с жизнью, скорее всего, это действительно было самоубийство. А раз так, казалось бы, я должна успокоиться, но что-то меня все же настораживает.

Миссис Восс поднимает голову. Глаза у нее заплаканные.

— Я знаю, что вы какое-то время с ней не виделись, но по голосу ее вам не показалось, что она счастлива? — в отчаянии вопрошает она. Я подозреваю, что ей вообще не с кем поговорить о дочери. По словам Томаса, с отцом Эйприл не ладила, а у ее друзей, наверно, началась своя жизнь.

— Да, мне она показалась счастливой, — шепотом отвечаю я. А сама на грани того, чтобы разрыдаться и выбежать из комнаты. Останавливает меня только мысль о том, что, возможно, сведения, которые мне здесь удастся раздобыть, и самой миссис Восс помогут в поисках ответов.

— Потому меня и удивило, что она посещала психотерапевта, — говорит миссис Восс. — Она пришла на похороны, представилась нам. Поразительно красивая женщина, и такая добрая.

У меня на секунду замирает сердце.

Это мог бы быть только один человек.

— Вы беседовали с ней потом? — осведомляюсь я, стараясь придать голосу мягкий ровный тон.

Миссис Восс кивает.

— Осенью я связалась с ней — 2 октября, в день рождения Эйприл. Тягостный был день. Ей исполнилось бы двадцать четыре.

Она кладет плюшевого медведя на кровать.

— В ее день рождения мы всегда вместе, мать и дочь, посещали спа-салон. В прошлом году она где-то взяла лак для ногтей ужасного голубого цвета. Я ей сказала, что он похож на пасхальное яйцо. — Миссис Восс качает головой. — Господи, теперь даже подумать смешно, что мы ссорились из-за подобной ерунды.

— Так вы виделись с психотерапевтом в тот день? — спрашиваю я.

— У нее в кабинете, — отвечает миссис Восс. — Раньше, если Эйприл посещала психотерапевта, мы всегда об этом знали. Платили за лечение. Почему в этот раз она ничего нам не сказала? Я хотела узнать, о чем они с Эйприл говорили.

— И доктор Шилдс вам рассказала?

Я тут же сознаю, что сильно сглупила, назвав врача по имени. Я морщусь, ожидая, что миссис Восс заметит мою оплошность.

Как я ей это объясню? Не могу же я сказать, что Эйприл сто лет назад упомянула мне имя своего врача, а я его запомнила. Миссис Восс сроду мне не поверит, ведь еще минуту назад я утверждала, что утратила связь с Эйприл.

Миссис Восс поймет, что я самозванка. Она придет в ярость и будет иметь на то полное право. Какой же сволочью надо быть, чтобы прикинуться подругой умершей девушки!

Но миссис Восс, казалось, не обратила внимания на мой конфуз.

Она медленно качает головой.

— Я попросила показать записи ее сеансов с Эйприл. Думала, может быть, в них есть что-то — что-то, о чем я не знала. Какое-то объяснение тому, почему Эйприл решилась на это.

Я затаиваю дыхание. Доктор Шилдс предельно дотошна. В своих записях она наверняка указала дату знакомства с Эйприл, а также то, кто из них — Томас или она сама — втянул Эйприл в их запутанные отношения. Если контакт инициировала доктор Шилдс, значит, она еще опаснее, чем я полагала.

— И она вам их показала? — спрашиваю я.

Я слишком настойчива. Миссис Восс смотрит на меня с любопытством. Но продолжает:

— Нет. Она взяла меня за руку, еще раз выразила свои соболезнования. Сказала, что моя просьба вполне естественна, но я должна смириться с тем, что, возможно, ответа я никогда не найду. Иначе не смогу пережить утрату. Как я ни настаивала, она категорически отказалась предоставить мне записи. Сказала, что это врачебная тайна.

Я протяжно выдыхаю — почти что в голос. Естественно, доктор Шилдс не станет афишировать свои записи. Но ради ли сохранности тайн Эйприл — или же чтобы выгородить себя или своего мужа?

Миссис Восс поднимается на ноги, поправляет на себе свитер. Она пристально смотрит мне в лицо, и в глазах у нее уже ни слезинки.

— Так ты за границей занималась с Эйприл по одной и той же программе? Прости, но я не помню, чтобы она упоминала твое имя.

Я опускаю голову от стыда, и это не притворство.

— Я горько сожалею о том, что была ей не самой лучшей подругой, — виновато говорю я. — Да, я жила далеко, но ведь общаться мы все равно могли.

Миссис Восс подходит ко мне, треплет меня по плечу, словно дарует прощение.

— А знаешь, я не сдамся, — заявляет она. Мне приходится чуть запрокинуть назад голову, чтобы видеть выражение ее лица. Боль утраты по-прежнему сквозит в ее чертах, но сейчас она смешивается с другим чувством — решимостью.

— Доктор Шилдс показалась мне хорошим психотерапевтом, но своих детей у нее, должно быть, нет. Иначе она знала бы, что от потери родного ребенка оправиться нельзя, — говорит миссис Восс. — Именно поэтому я до сих пор ищу ответ.

С каждым словом голос ее крепнет, сама она расправляет плечи.

— Именно поэтому я никогда не перестану искать ответ.

Глава 55

22 декабря, суббота

Ответ наконец-то получен: Томас мне верен.

Подушка на левой стороне постели снова пахнет его шампунем.

Комната полнится солнечным теплом. Почти восемь утра. Удивительно. Психологически облегчение выражается множеством разных способов: прошла бессонница; организм помолодел; вернулся аппетит.

Томас снова неустанно доказывает свою преданность, и от этого зарубцовываются раны не только нашего истерзанного брака.

Почти двадцать лет назад еще одно катастрофическое предательство — с участием моей сестры Даниэллы — оставило в моей душе тяжелый эмоциональный шрам.

Сегодня он немного сгладился.

На прикроватной тумбочке меня ждет сложенная в виде крошечной палатки записка. Улыбка на моих губах появляется еще до того, как я начинаю ее читать:

Дорогая, свежий кофе внизу. Я пошел за свежими бубликами и копченым лососем. Вернусь через двадцать минут. Люблю, Т.

Самые обычные слова, а какие волшебные!

* * *

Мы с Томасом неспешно позавтракали, и он отправился в тренажерный зал. Позже он заедет за мной, и мы пойдем на ужин в ресторан, где нам составит компанию еще одна пара. Мой день проходит по заведенному порядку. Из привычной череды выбивается только мой визит в новый бутик, что находится неподалеку от парикмахерской, где я делала прическу. В витрине — манекен в розовом боди с глубоким V-образным декольте. Вы, Джессика, вряд ли выбрали бы для себя столь изысканно-эротичный предмет нижнего белья, но мне импонируют мягкий шелк и высокие вырезы на бедрах.

В сиюминутном порыве я покупаю боди.

После лавандовой ванны выбираю платье, которое скроет сексуальное нижнее белье. Томас его увидит сегодня, но чуть позже.

Только я собираюсь надеть платье, пикает мой мобильный телефон. Пришло новое сообщение.

От вас.

«Привет. Просто хотела уточнить: я вам больше не понадоблюсь в связи с последним заданием? А то Лиззи пригласила меня к ним на Рождество, и я хочу купить авиабилет».

Как интересно.

Джессика, неужели вы и впрямь думали, что я по беспечности не буду отслеживать моменты, которые могут иметь отношение к вашему местонахождению? Лиззи с семьей отмечает праздники в Аспене, в роскошных условиях.

Перед тем как составить ответ, я беру со стола в кабинете ваше досье. Перепроверяю даты. Лиззи вчера улетела к родным в Колорадо.

Звонок в дверь.

Я кладу ваше досье на папку с записями об Эйприл, прямо под авторучку, которую подарил мне отец.

— Томас! Как ты рано! — Я приникаю к нему в долгом поцелуе.

Он смотрит на часы.

— Тебе нужно еще несколько минут?

— Всего одна.

Я возвращаюсь наверх. Наношу по капельке духов за ушами, надеваю любимые шпильки Томаса.

Он все еще ждет у выхода.

— Уоррен предупредил, что они немного опоздают. Я сказал, чтоб не беспокоился, что мы будем вовремя и займем столик.

— Надеюсь, ужин не слишком затянется, — говорю я ему. — Я подумала, что мы могли бы пораньше вернуться. Я приготовила для тебя сюрприз.

Глава 56

22 декабря, суббота

Ключ плавно входит в замочную скважину.

Дрожащей рукой я поворачиваю его, толкаю дверь.

Меня встречает тихое пиканье, когда я переступаю порог дома доктора Шилдс. Я затворяю за собой дверь, отгораживаясь от света двух фонарей на крыльце. Теперь в прихожей так темно, что я едва различаю кнопочную панель системы сигнализации слева от входа.

Я снимаю обувь, чтобы не наследить в доме, но куртку оставляю, — на тот случай, если придется срочно исчезнуть.

Сегодня по телефону Томас сообщил мне сигнализационный код и сказал, что дубликаты ключей оставил под ковриком.

«Серебристый от нижнего замка, квадратный — от верхнего, — объяснил он. — Я постараюсь задержать Лидию до одиннадцати».

Также он предупредил, что в моем распоряжении всего тридцать секунд, чтобы отключить сигнализацию.

Я подступаю к панели и набираю четыре цифры: 0–9–1–5. Однако в спешке, да еще при скудном освещении, вместо «5» нажимаю «6».

В следующую секунду сознаю свою ошибку.

Раздается протяжный пронзительный сигнал, затем пиканье возобновляется, причем в ускоренном темпе, почти в исступлении, сливаясь с бешеным стуком моего сердца.

Сколько секунд прошло? Пятнадцать? Во второй раз ошибаться нельзя, а то охранная компания пришлет полицию.

Я старательно давлю на каждую цифру.

Сигнализация издает последнее пронзительное «би-бип», и наступает тишина.

Я отнимаю от цифровой панели руку в перчатке и протяжно выдыхаю. До последней секунды я не была уверена, что Томас сообщил мне верный код.

В ногах слабость. Я прислоняюсь к стене, чтобы не упасть.

Стою минуту, другую. Никак не могу избавиться от страха, что Томас и доктор Шилдс наверху, прячутся в ее кабинете.

Еще можно уйти. Надену обувь, включу сигнализацию, положу ключи под коврик — и прочь отсюда. Но тогда я не узнаю, что у доктора Шилдс есть на меня.

«Сегодня утром я видел твое досье на ее письменном столе наверху, — сказал Томас. — Оно лежало на папке Эйприл».

Наконец-то я знаю, где искать ту неуловимую папку, что я видела в офисе доктора Шилдс во время наших самых первых бесед. Ту самую папку, которую Бен посоветовал мне найти.

«Ты в него заглядывал?» — спросила я Томаса.

«Времени не было. Она спала, но могла проснуться в любой момент».

В досаде я зажмурилась. Да, теперь я знаю, где доктор Шилдс хранит мое досье, но что толку? Достать его я все равно не могу.

И тут Томас заявил: «Я помогу тебе пробраться в дом».

По его тону я сразу поняла, что им движет не сострадание ближнему.

«Но только если ты согласишься сфотографировать для меня все записи Лидии об Эйприл. Они нужны мне, Джесс».

И лишь когда мы завершили наш телефонный разговор, меня осенило, что, видимо, поэтому Томас и притворяется, будто все еще любит доктора Шилдс: он лелеет надежду заполучить досье Эйприл.

Миновало всего несколько минут с тех пор, как я вошла в дом доктора Шилдс, но мне кажется, что я стою в оцепенении гораздо дольше. Наконец я делаю десять шагов вперед. Теперь я у подножия лестницы, но заставить себя подняться наверх не могу. Даже если это не ловушка, с каждым шагом я буду только глубже увязать в этой трясине.

В доме тихо. Слышно только шипение радиатора, который находится где-то рядом.

Нужно что-то делать, и я ставлю ногу на первую ступеньку. Она стонет.

Поморщившись, я продолжаю медленно подниматься. Глаза уже привыкли к полумраку, но я стараюсь твердо ставить ноги на каждую ступеньку, чтобы не оступиться.

Наконец я на верхней площадке. Стою, не зная, куда повернуть. Коридор тянется и вправо, и влево. Томас сказал только, что кабинет доктора Шилдс на втором этаже.

Откуда-то слева сочится свет. Я иду в ту сторону.

И вдруг гнетущую тишину разрывает трезвон моего телефона.

У меня душа уходит в пятки.

Я роюсь в кармане куртки, но перчатка на руке мешает ухватить телефон, постоянно выскальзывающий из ладони.

Снова звонок.

Что-то пошло не так, лихорадочно думаю я. Томас хочет предупредить, что они возвращаются домой раньше времени.

Но когда я наконец вытаскиваю телефон, на дисплее вместо кодового обозначения Томаса — «Сам» — три последние буквы в его имени, записанные в обратном порядке, — я вижу маленький кругляшок с улыбающимся лицом матери.

Пытаюсь сбросить вызов, но сенсорный экран не реагирует на палец, зачехленный в кожу перчатки.

Зубами силюсь стянуть перчатку с руки, а телефон звонит в третий раз. Кожа липнет к вспотевшей ладони. Я тяну сильнее. Если наверху кто-то есть, он уже наверняка знает, что я в доме.

Наконец мне удается перевести телефон в виброрежим.

Я замираю на месте, прислушиваюсь. Ничто не указывает на то, что в доме есть кто-то еще. Трижды сделав глубокий вдох, усилием воли я снова привожу в движение свои дрожащие ноги.

Иду на тусклый свет и прихожу к его источнику — к тумбочке у кровати доктора Шилдс. Это кровать Томаса и доктора Шилдс, поправляю я себя. Стоя в дверях, я смотрю на стеганое изголовье сине-стального цвета, на покрывало без единой складочки. Рядом с лампой лежит всего одна книга — «Миддлмарч» — и стоит маленький букетик анемон.

Уже во второй раз за сегодняшний день я вторгаюсь в чужое интимное пространство. Сначала это была комната Эйприл, теперь вот спальня доктора Шилдс.

Я отдала бы что угодно за возможность поискать новую информацию о ней — дневник, старые фотографии или письма, — которая помогла бы понять, что она собой представляет. Но я иду в соседнюю комнату.

Это кабинет.

Досье лежат там, где, по словам Томаса, он видел их утром.

Я торопливо подхожу к письменному столу и осторожно беру верхнюю папку — с ярлыком, на котором написано мое имя. Открываю ее и вижу ксерокопию моих водительских прав и биографические данные, что я сообщила Бену в самый первый день, когда по неведению изъявила желание принять участие в тестировании, надеясь заработать легкие деньги.

Я достаю телефон и фотографирую первую страницу.

Потом переворачиваю ее и разеваю рот от изумления.

Со второй страницы мне улыбаются лица моих родителей и Бекки. Я узнаю фото, распечатанное доктором Шилдс: оно с моей странички в «Инстаграме», где я разместила его в декабре прошлого года. Изображение немного расплывчатое, но я различаю край елки, что стояла в гостиной родительского дома.

В голове теснятся вопросы: зачем это нужно доктору Шилдс? Как скоро после нашего знакомства она скопировала снимок? И как получила доступ к моему личному аккаунту в «Инстаграме»?

Но у меня нет времени на размышления. Доктор Шилдс как будто всегда опережает меня на шаг. Меня гложет страх: мне кажется, она чувствует, что я здесь, и может вернуться домой с минуты на минуту.

Я продолжаю фотографировать содержимое досье, следя за тем, чтобы не путались страницы. Вижу распечатку двух своих компьютерных тестов. Пробегаю глазами вопросы:

Могли бы вы солгать без зазрения совести?

Опишите случай из своей жизни, когда вы решились на обман.

Когда-нибудь вам случалось наносить глубокую обиду тому, кто вам дорог?

Потом — два последних вопроса, которые доктор Шилдс задала мне перед тем, как предложила расширить рамки моего участия в ее исследовательском проекте:

Наказание всегда должно быть соразмерно тяжести преступления?

Жертвы вправе сами вершить возмездие?

Далее идут записи, записи, записи из блокнота, сделанные аккуратным грациозным почерком.

Не сопротивляйтесь… Вы принадлежите мне… Вы выглядите, как всегда, чудесно.

Меня тошнит, но я словно на автопилоте одну за другой перелистываю и фотографирую страницы. Я не позволяю себе оценить значимость того, что я вижу.

В щели между деревянными планками жалюзи струится свет приближающихся фар. Я холодею.

По улице медленно катит машина. А вдруг водитель со своего места заметил вспышки фотокамеры моего «Айфона»?

Я прижимаю телефон к ноге, пряча светящийся дисплей, и замираю на то время, что машина едет мимо.

Не исключено, что это кто-то из соседей, в тревоге думаю я. Возможно, этот человек даже видел, как Томас с Лидией вместе выходили из дома час назад. Если они заметили что-то подозрительное, то уже, наверно, звонят в полицию.

Но я пока не могу уйти. Еще не все сфотографировала. Я быстро перелистываю страницы, прислушиваясь к малейшему шуму, который мог бы указать на то, что кто-то приближается к дому. Перевернув последний листок — с моей фразой «Он однозначно предан вам на все сто», которая подчеркнута несколько раз, — я выравниваю стопку, стуча ею о стол, и вкладываю свое досье в папку.

Потом беру досье Эйприл.

Оно тоньше, чем мое.

Мне страшно его открывать. Такое чувство, что я должна сдвинуть в сторону камень, точно зная, что под ним притаился тарантул. Но я намерена сфотографировать досье Эйприл не потому, что эта информация нужна Томасу. Мне самой необходимо знать, что в нем содержится.

Самая первая страница идентична той, что лежит в моей папке. С водительских прав Эйприл на меня смотрит ее зернистая фотография. Слишком большие глаза придают девушке испуганный вид. Под снимком ее биографические данные: дата рождения, адрес, номер социального страхования.

Я фотографирую и перехожу к следующей странице.

И на ней синими чернилами плавным почерком доктора Шилдс написан ответ, который я отчаянно искала: Эйприл привлекли к участию в исследовательском проекте доктора Шилдс в качестве Респондента № 5 19 мая.

А фото Томаса в своей постели она разместила в «Инстаграме» за полмесяца до этого — 4 мая.

Даже если Эйприл сфотографировала его гораздо раньше — за много дней или недель, — а разместила в соцсетях уже потом, познакомилась она с ним до того, как стала участвовать в экспериментах доктора Шилдс.

Это Томас втянул Эйприл в их семейные разборки.

Чутье меня подвело: из них двоих Томас опаснее.

Я снова смотрю на дату, удостоверяясь, что не перепутала факты. Одно теперь ясно: моя история не является зеркальным отражением истории Эйприл. Доктор Шилдс не могла использовать Эйприл для проверки Томаса, как меня.

Также ясно, что Эйприл недолго оставалась одной из испытуемых доктора Шилдс. Она ответила всего на несколько вопросов первого теста, а на второй и вовсе не явилась. Почему?

Только Томас знает, что я сейчас здесь, в ее доме. И если это он срежиссировал события, которые привели к гибели Эйприл, значит, мне тоже грозит опасность.

Надо убираться отсюда. Я быстро щелкаю фотокамерой, снимая страницу за страницей. Предпоследняя озаглавлена «Беседа с Джоди Восс, 2 октября». После остается всего один листок.

Это — заказное письмо. Судя по дате, оно пришло через неделю после встречи доктора Шилдс с миссис Восс, состоявшейся в день рождения Эйприл. Письмо адресовано доктору Шилдс.

Пока я беру его в фокус, в глаза бросаются некоторые фразы: В связи с расследованием гибели… Кэтрин Эйприл Восс… родители просят добровольно предоставить записи… Возможно… повестка в суд…

Должно быть, на это намекала миссис Восс, когда сказала мне, что не перестанет искать ответы. Она наняла частного детектива, чтобы с его помощью установить причину смерти дочери.

Я закрываю папку и кладу ее точно под мое досье — оставляю на столе все так, как положила доктор Шилдс. Теперь у меня есть все, что нужно. Мне хочется порыться здесь еще, ведь другой такой возможности у меня больше не будет, но пора уходить.

Я возвращаюсь к лестнице и спускаюсь — гораздо быстрее, чем поднималась. У выхода надеваю обувь, включаю сигнализацию, открываю дверь. Ключи кладу под коврик и выпрямляюсь. Соседей нигде не видно. Даже если они меня заметили, увидят они только силуэт в темной куртке и шапке, спокойно сходящий с крыльца.

Лишь завернув за угол, я испускаю вздох облегчения.

Потом буквально падаю на холодный железный столб уличного фонаря. Даже не верится, что мне удалось провернуть такое дело. Я не оставила после себя улик — включенный свет, грязные следы на безукоризненно чистых коврах, отпечатки пальцев. Доктор Шилдс никогда не догадается, что я сумела проникнуть в ее дом.

Но в уме я снова и снова анализирую каждый свой шаг, каждое движение — проверяю сама себя.

* * *

После того как я благополучно добралась домой, заперла дверь и подперла ее тумбочкой, я задумалась о миссис Восс. Она убеждена, что причины гибели Эйприл следует искать в записях ее психотерапевта. Ей так не терпится взглянуть на них, что она наняла частного детектива.

Но Томас, утверждающий, что с Эйприл он переспал всего один раз, тоже гоняется за ее досье.

У меня мелькает мысль, что надо бы анонимно отправить свой фотоотчет детективу, а там будь что будет. Но, возможно, это ничего не даст, а Томас сразу поймет, кто слил информацию.

Рассчитывать я могу только на себя.

Это я написала в ответ на вопрос доктора Шилдс на первом компьютерном тестировании. Сейчас эта фраза актуальна как никогда.

Так что прежде чем отослать Томасу фотокопии досье Эйприл, я намереваюсь изучить эти записи сама.

Я должна понять, почему ему так важно скрыть свою связь с Респондентом № 5.

Глава 57

22 декабря, суббота

Как вы проводите этот вечер, Джессика? С тем симпатичным молодым человеком в синей куртке с красными молниями, который встретил вас на входе в ресторан минувшим вечером?

Может быть, он станет тем, кто наконец-то заставит вас испытать подлинную любовь. Не ту, что в книжках. А настоящую, которая погружает во мрак и возносит к свету.

Возможно, вы уже почувствовали, каково это — сидеть рядом с ним в кабинке, напротив другой парочки, и млеть от счастья. Возможно, он предельно внимателен к вам, как Томас — ко мне. Подзывает официанта в ту же секунду, как пустеет ваш бокал. Находит повод для того, чтобы прикоснуться к вам.

Это все внешние проявления, очевидные. Но лишь годы совместной жизни позволяют изучить партнера настолько, что ты способна распознавать его скрытые внутренние метания.

Они обнаруживаются во время ужина, омрачая недавно восстановленный мир, словно медленно надвигающееся затмение.

Когда Томас в смятении — когда его мысли занимают какие-то проблемы — он ведет себя излишне демонстративно.

Смеется чуть громче. Задает много вопросов — интересуется у приятелей, какие у них планы на предстоящий отпуск, какую частную школу они выбрали для своих двойняшек. Создается впечатление, что он прямо душа компании, а на самом деле он тем самым освобождает себя от необходимости поддерживать застольную беседу в минуты неловкого молчания. Он с видимым наслаждением поедает заказанные блюда — сегодня это стейк слабой прожарки, затем — картофель и, наконец, зеленая фасоль.

Если знаешь человека, как свои пять пальцев, его привычки и особенности поведения легко поддаются расшифровке.

Сегодня вечером Томас витает мыслями где-то далеко.

С аппетитом уминая шоколадный торт, он вдруг вытаскивает вибрирующий телефон. Смотрит на экран и хмурится.

— Прошу прощения, — говорит Томас. — Моего пациента только что доставили в больницу Бельвю. К сожалению, я вынужден откланяться. Необходимо проконсультироваться с дежурными докторами.

Все за столиком выразили понимание: он не вправе проигнорировать вызов — это его профессиональный долг.

— Я постараюсь быть дома как можно скорее, — Томас кладет на стол кредитку. — Но ты же знаешь, как это бывает. Так что, пожалуйста, не жди меня, ложись спать.

Прикосновение его губ; горьковато-сладкий вкус шоколада.

И мой муж исчезает.

Как будто меня обокрали.

* * *

В доме темнота, безмолвие. Нижняя ступенька тихо стонет под моей ногой, как и все эти годы. Раньше этот звук меня радовал: часто он подразумевал, что Томас уже наглухо запер дверь и идет спать.

Наверху свет лампы на тумбочке мягким сиянием омывает спальню.

Сегодня я предвкушала совсем иное. Свечи. Тихая музыка. Платье медленно соскальзывает с меня, постепенно обнажая соблазнительный розовый шелк.

А вместо этого… Туфли возвращены в шкаф, серьги и ожерелье — в бархатные футляры в верхнем ящике комода. Рядом с ювелирными украшениями, словно еще одна драгоценность, лежит записка Томаса, что он оставил мне сегодня утром.

Его слова — столь трогательно-обыденные — заучены наизусть.

В глаза бросаются три крошечных чернильных пятнышка, чуть-чуть искажающих три буквы.

При виде этих помарок на меня вдруг нисходит озарение.

Они сделаны особой авторучкой, которая оставляет на листе кляксы, если долго прижимать кончик пера к бумаге.

Эта авторучка всегда лежит на одном и том же месте: на письменном столе в моем кабинете.

В двенадцать шагов я быстро пересекаю спальню и вхожу в кабинет.

Томас, когда писал записку перед тем, как пойти за бубликами, наверняка увидел две папки — вашу и Эйприл — с именами на ярлыках. Ведь они лежат на столе буквально в нескольких сантиметрах от ручки.

Инстинктивное желание схватить папки и проверить их содержимое почти не поддается контролю, однако его следует подавить. Паника порождает ошибки.

На столе пять предметов: ручка, подставка для бокала, часы «Тиффани» и папки.

На первый взгляд, все на своих местах.

И все же что-то не так.

Силясь побороть умопомрачающее беспокойство, я внимательно рассматриваю каждый предмет.

Ручка точно там, где она должна быть, — в левом верхнем углу стола. Часы — напротив, в верхнем правом углу. Подставка — перед часами, потому что бокал с напитком я всегда держу в правой руке, чтобы можно было писать левой.

Не проходит и минуты, как я понимаю, что изменилось. Девяносто процентов людей этого нюанса никогда не уловили бы.

Индивиды, коих большинство, — правши — редко задумываются о том, к каким неудобствам нам — меньшинству — приходится подлаживаться. Элементарные бытовые приспособления — ножницы, ложки для мороженого, ключи для консервных банок — все сконструированы для правшей. Краники на раковинах. Держатели для стаканов в автомобилях. Банкоматы. Список можно продолжать и продолжать.

Люди, у которых правая рука основная, делая записи, как и следует ожидать, лист сдвигают с уклоном в правую сторону. Те, у кого преобладающей является левая рука, располагают страницу под уклоном влево. И те и другие делают это машинально. Неосознанно.

Сейчас папки лежат на несколько дюймов правее, чем обычно. На той стороне стола, на которую разместил бы их мозг правши.

На мгновение папки расплываются перед глазами. Потом благоразумие возвращается.

Возможно, Томас случайно сдвинул папки на несколько дюймов, когда клал на место ручку, а потом попытался выровнять их.

Даже если Томас заглянул в папки — из любопытства или в поисках листка бумаги для записки до того, как нашел чистый блокнот в верхнем ящике стола, — он наверняка сразу должен был понять, что это истории болезней пациентов. Психотерапевты связаны врачебной тайной, и Томас тоже придерживается норм врачебной этики. Даже в наших частных беседах о пациентах их имена никогда не упоминаются. Даже таких особенных, как Респондент № 5.

Томасу я поведала о своем знакомстве с Респондентом № 5 — как она в слезах выбежала из аудитории Нью-Йоркского университета во время первого компьютерного тестирования. Моему ассистенту Бену Респондент № 5 объяснила, что вопросы вызвали у нее острую эмоциональную реакцию, и Томас, узнав об этом, согласился со мной, что с точки зрения нравственности было бы правильно оказать ей профессиональную помощь. После я рассказывала ему о своем дальнейшем общении с ней — о беседах, что мы вели в моем кабинете, о подарках и, наконец, о приглашении отведать вина с сыром у нас дома вечером того дня, когда Томас находился на каком-то мероприятии. Он всегда слушал меня сочувственно, давал дельные советы.

Томас понял, что она стала для меня… особенной пациенткой.

Но по имени ее я никогда не называла.

Ни разу. Даже после ее смерти.

Особенно после ее смерти.

Как бы то ни было, Томас видел письмо, что прислал мне по электронной почте частный детектив, нанятый семьей Восс. Если к тому времени он еще не сообразил, что Респондента № 5 звали Кэтрин Эйприл Восс, в тот момент ему это стало абсолютно ясно.

Рассуждая сама с собой, я постепенно успокаиваюсь, напряженные мышцы расслабляются.

Если Томас ознакомился с вашим досье, Джессика — видел записи с подробным изложением наших бесед, специфики ваших заданий и ваших отчетов о своем взаимодействии с ним, — его поведение, вне сомнения, должно было измениться. За завтраком его эмоциональный настрой оставался прежним. И вечером, когда он заехал за мной, тоже.

А вот… за ужином в нем появились настораживающие нотки. Он становился все более возбужденным. Ушел внезапно, поцеловав на прощание скорее машинально, чем с сожалением.

Мне с трудом удается сохранять ясность мысли: два бокала «Пино нуар», выпитые за вечер, существенно повлияли на мою способность делать четкие выводы.

На ум приходят другие соображения: конфиденциальность конфиденциальностью, но вы с Эйприл не имеете ничего общего с теми, кто обычно приходит ко мне на прием. Ни она, ни вы фактически не являлись моими пациентами. А в глазах Томаса вас обеих отличает еще одна особенность: каждая из вас заставила его жену страдать.

Эйприл исчезает в небытии. Она уже не может причинить мне боль.

А вот вы, Джессика, по мнению Томаса продемонстрировали потенциальную угрозу, так сильно напугали меня, что мне пришлось врезать во входную дверь новый замок. Возможно, он рассудил, что лучше уж нарушить этические нормы, чем проигнорировать информацию, владение которой поможет ему защитить жену.

Соответственно, приходится допустить, что Томас просмотрел ваше досье.

Осознание этого сродни физическому удару. Я хватаюсь за край стола, чтобы удержаться на ногах.

Если он станет это отрицать, что может быть тому причиной?

Внятного объяснения у меня нет.

Взаимная откровенность — жизненно важный компонент счастливого брака. Необходимый основополагающий аспект как романтических отношений, так и эффективного взаимодействия между врачом и пациентом.

Однако инстинкт самосохранения должен возобладать над слепым доверием к супругу. Особенно если этот супруг однажды уже не оправдал доверия.

Двадцатичетырехчасовая передышка окончена. Все умозаключения приобретают совершенно иную окраску. За Томасом надо следить еще внимательнее, чем прежде.

Досье убраны в запирающийся картотечный шкаф. Дверь в мой кабинет плотно закрыта.

Потом ему отправлено сообщение: «Я лягу пораньше. Давай завтра поговорим?»

Не дожидаясь ответа, я выключаю телефон. В спальне исполняю свой ежевечерний ритуал: вешаю платье в шифоньер, наношу на лицо сыворотку, выбираю пижаму.

Сексуальная обновка скомкана и запихнута в самую глубину выдвижного ящика.

Глава 58

23 декабря, воскресенье

Я почти всю ночь не спала, изучала досье — свое и Эйприл.

У Томаса была интрижка с некоей владелицей бутика и, насколько я могу судить, именно о ней говорила доктор Шилдс, с дрожью в руках и слезами в глазах, в тот вечер на кухне у нее дома. И именно поэтому она решила с моей помощью проверить мужа на устойчивость к соблазнам.

Мне на мгновение вспоминается, как Томас приникал губами к моему животу, снимая с меня черные кружевные трусики. Я морщусь.

Об этом сейчас думать нельзя. Нужно понять, почему Томас не скрывает своих отношений с владелицей бутика и до ужаса боится, что кто-то прознает про его связь с Эйприл.

Что отличает одну его интрижку от другой?

Поиск ответа на этот вопрос и привел меня сегодня утром в бутик «Блик». Я вхожу в магазин и глазами ищу его хозяйку — женщину, с которой переспал Томас. Ее зовут Лорен.

Узнать, кто она такая и где работает, не составило труда. У меня были зацепки. Ее имя начинается с буквы «Л», как и имя доктора Шилдс — Лидия. И она держит магазин модной одежды в одном квартале от бизнес-центра, где работает Томас.

В этом районе три похожих бутика. Я определила, какой из них подходит, заглянув на их сайты. На сайте магазина «Блик» размещены фото Лорен и статья о том, как она создала свой бизнес.

Теперь понятно, почему я напомнила Лорен доктору Шилдс, думаю я, входя в магазин, где в интерьере преобладают сочные яркие цвета. Ее фото на сайте особого сходства со мной не обнаружило, но сейчас, видя ее воочию, я признаю, что она, темноволосая, со светлыми глазами, действительно немного похожа на меня, хотя и лет на десять старше, как сказала доктор Шилдс.

Лорен занята с покупательницей, поэтому я принимаюсь перебирать блузки, развешанные по цветам.

— Ищете что-то особенное? — приветствует меня продавец.

— Просто смотрю, что есть. — Я взглянула на один ценник и поморщилась: прозрачная блузка с длинным рукавом стоит 425 долларов.

— Дайте знать, если захотите что-то примерить, — говорит продавец.

Кивнув, я с притворным интересом продолжаю рассматривать блузки, а сама краем глаза наблюдаю за Лорен. Клиентка, которую она обслуживает, покупает много вещей — подарки на Рождество — и постоянно спрашивает у Лорен ее мнение по поводу того или иного предмета одежды.

Наконец, после того как я медленно обошла весь крошечный магазин, покупательница направляется к кассе. Лорен начинает выписывать чек.

С прилавка с аксессуарами я хватаю шарф, решив, что это одна из наименее дорогих вещей. К тому времени, когда Лорен вручает женщине глянцевый белый пакет с логотипом магазина в виде пары огромных закрытых глаз с длинными густыми ресницами, я уже жду своей очереди у кассы.

— Упаковать вам как подарок? — спрашивает она.

— Да, спасибо. — Это поможет мне выиграть несколько минут, за которые я попробую собраться с духом.

Лорен заворачивает шарф в папиросную бумагу, обвязывает его лентой и делает симпатичный бантик. Я тем временем кредитной картой оплачиваю 195 долларов — небольшая цена за информацию, если таковую мне удастся получить.

Лорен отдает мне фирменный пакет с покупкой, и я замечаю у нее на руке обручальное кольцо.

— Наверно, моя просьба покажется вам странной, — говорю я, откашлявшись, — но не могли бы вы уделить мне пару минут с глазу на глаз? — Я ощущаю холод металла своих колечек и сознаю, что вожу по ним большим пальцем. В моем досье доктор Шилдс записала, что я всегда тереблю колечки, когда волнуюсь.

Улыбка исчезает с лица Лорен.

— Конечно, — протяжно отвечает она, почти вопросительным тоном.

Вместе со мной Лорен отходит вглубь магазина.

— Чем могу служить?

Я хочу увидеть ее первую, инстинктивную реакцию. По утверждению доктора Шилдс, обычно это самый честный ответ. Я без лишних слов достаю телефон и разворачиваю его экраном к Лорен, показывая фото Томаса, что я вырезала из свадебной фотографии, которую он мне прислал. Снимок сделан семь лет назад, но изображение четкое, да и Томас за минувшие годы почти не изменился.

Я не свожу глаз с Лорен. Если она откажется дальше говорить со мной и попросит уйти, мне придется довольствоваться только ее первоначальной реакцией. Значит, нужно суметь прочесть ее мысли по выражению лица, вычленить признаки чувства вины, сожаления или любви.

Мои ожидания не оправдались.

В ее лице не заметно каких-либо сильных эмоций. Она чуть хмурит брови, во взгляде озадаченность.

Словно она узнала Томаса, но не может вспомнить, кто он такой.

— Вроде бы знакомое лицо… — наконец произносит она.

Лорен встречает мой взгляд. Ждет от меня объяснений.

— У вас был с ним роман, — выдаю я. — Пару месяцев назад!

— Что?!

Свое удивление она выразила столь громким возгласом, что ее сотрудница оборачивается:

— Лорен, что-то случилось?

— Простите, — бормочу я. — Он сказал мне… он сказал…

— Нет, все нормально, — отвечает Лорен коллеге, но в тоне ее сквозит раздражение, будто она рассержена.

Я пытаюсь собраться с мыслями, понимая, что она может выставить меня из магазина в любую минуту.

— Вы сказали, что его лицо вам знакомо. А сами вы с ним знакомы?

Мой голос срывается, я борюсь со слезами.

Лорен не отшатывается от меня, как от сумасшедшей. Напротив, выражение ее лица смягчается.

— Вам плохо?

Мотнув головой, я отираю глаза тыльной стороной ладони.

— А с чего вы взяли, что у меня с тем человеком был роман? — спрашивает она.

Я не в состоянии придумать ничего лучше, как дать честный ответ.

— Мне сказали, что вы… — Я умолкаю, но тут же заставляю себя продолжить: — Я познакомилась с ним несколько недель назад и… Мне кажется, он опасный человек, — шепотом говорю я.

Лорен отступает от меня на шаг.

— Послушайте, я не знаю, кто вы такая, но это сущий бред. Вам сказали, что у меня был с ним роман? Я замужем. И счастлива в браке. Кто наговорил вам такую чепуху?

— Наверно, я ошиблась. — Не могу же я ей объяснить, что и как. — Примите мои извинения, я ни в коем случае не хотела вас оскорбить… Только не могли бы вы еще раз взглянуть на фото? Может быть, вспомните, видели ли вы его раньше? Прошу вас.

Теперь Лорен пытливо смотрит на меня. Я снова вытираю глаза и заставляю себя встретить ее взгляд.

Наконец она протягивает руку.

— Вы позволите ваш телефон?

Она смотрит на фото, и лицо ее проясняется.

— Кажется, припоминаю. Он приходил к нам за покупками.

Подняв глаза к потолку, она закусывает нижнюю губу.

— Ну да, вспомнила. Он как-то зашел несколько месяцев назад. Я как раз развешивала модели из осенней коллекции. А он искал нечто особенное для своей жены. Купил вещей на крупную сумму.

Колокольчик на входе уведомляет о прибытии новой покупательницы. Лорен устремляет на нее взгляд, и я понимаю, что мое время вышло.

— И это все? — уточняю я.

Лорен вскидывает брови.

— На следующий день он все вернул. Вероятно, только поэтому я его и запомнила. Он очень извинялся, но сказал, что вещи оказались не в стиле его жены.

Она снова бросает взгляд в центр зала.

— Больше я его никогда не видела, — говорит она. — И у меня не создалось впечатления, что он опасен. Напротив, мне он показался очень приятным. Но я с ним почти не общалась. И роман уж точно не крутила.

— Спасибо, — благодарю я. — Простите за беспокойство.

Она идет прочь, но потом оборачивается.

— Милая, если вы так сильно его боитесь, вам следует обратиться в полицию.

Глава 59

23 декабря, воскресенье

В психологии есть понятие так называемого эффекта «невидимой гориллы». При его исследовании испытуемые полагали, что они должны считать пасы, которые передают друг другу игроки баскетбольной команды. В действительности оценивалась совершенно иная их способность. Считая броски, испытуемые не замечали, что на площадку выходит человек в костюме гориллы. Сосредоточенность на одной задаче мешала им видеть полную картину.

Я же, пытаясь установить, верен ли мне Томас, настолько зациклилась на поставленной задаче, что упустила из виду один неожиданно шокирующий аспект своего эксперимента: что вы преследуете некую собственную цель.

Мне ведь лишь с ваших слов известно о том, как проходили ваши встречи с моим мужем — возле музея, в кафе «У Теда» и совсем недавно — в баре «Деко». Я была лишена возможности наблюдать за тем, как вы общались с Томасом, — существовала опасность, что он заметит меня.

Но вы зарекомендовали себя отъявленной лгуньей.

Вы обманом проникли на мое тестирование, при этом продемонстрировав предприимчивость и двуличие.

Все ваши откровения заново анализируются и на этот раз рассматриваются сквозь незамутненные линзы. Вы солгали родителям по поводу обстоятельств несчастного случая с Бекки. Вы спите с мужчинами, с которыми едва знакомы. Вы утверждаете, что уважаемый театральный режиссер попрал все законы нравственности, совершив над вами сексуальное насилие.

Вы утаиваете слишком многое, Джессика.

Если все ваши секреты предать огласке, ваша жизнь будет загублена.

Вопреки данным обещаниям быть со мной правдивой, вы продолжали лгать после того, как стали Респондентом № 52. Вы признались, что Томас все-таки быстро ответил на ваше первое сообщение и пригласил вас на свидание фактически сразу после «случайной» встречи с ним в кафе «У Теда», но вы скрыли от меня эту информацию. И до сих пор неясно, Джессика, почему встречу с моим мужем в баре «Деко», которая длилась двадцать две минуты, в своем отчете вы уложили в пятиминутный разговор.

О чем вы умолчали? И почему?

Ни с того ни с сего вы изъявили желание поехать домой на праздники. После того, как эта попытка была пресечена, вы захотели встретить Рождество с семьей Лиззи. Но и в этом вы тоже солгали, сказав, будто Лиззи пригласила вас провести праздники вместе с ней и ее родными на их ферме в Айове.

Что-то вы темните, Джессика.

Необходимо понять, почему вы стремитесь от меня сбежать.

На первом компьютерном сеансе вы написали нечто значимое. В своем воображении я вижу, как те ваши слова одно за другим выстраиваются в линию, — как тогда, на экране компьютера, когда вы их печатали, не догадываясь, что за вами ведется наблюдение через камеру ноутбука: Потому что рассчитывать я могу только на себя.

Чувство самосохранения — могучий стимул. Более надежный, чем деньги, эмпатия, любовь.

И у меня возникает гипотеза.

Не исключено, что направленность ваших встреч с моим мужем была отлична от той, что вы мне описывали.

Возможно, Томас вас домогается.

Вы знаете, какая роль отведена вам в этом эксперименте.

Зачем же вы искажаете результаты?

Вы прекрасно понимали, что от вас потребуется гораздо больше, если вы будете продолжать участвовать в моем исследовательском проекте. Возможно, вы сочли, что для вас это уж слишком.

Вы явно хотите положить конец нашим отношениям. Неужели вы решили, что наилучший путь к бегству — представить ложные факты, что обеспечит удовлетворительный результат проверки, устроенной Томасу? И заодно освободит вас от дальнейшего участия?

Наверно, сейчас вы поздравляете себя: ну как же, вы столько всего выиграли от нашей сделки — подарки, деньги, даже роскошный отдых во Флориде для своих родных. И придумываете хитроумный план, который позволит вам пойти своей дорогой.

Возможно, вы слишком сконцентрированы на личных интересах и не замечаете, что прете, как танк, оставляя за собой одни обломки.

Как вы смеете, Джессика?

Двадцать лет назад моя младшая сестра Даниэлла тоже стояла перед нравственным выбором. А совсем недавно — Кэтрин Эйприл Восс. И обе поступили неправильно.

Смерть обеих можно расценивать как непосредственный результат тех этических сбоев.

Джессика, вас привлекли для того, чтобы вы проверили моего мужа на устойчивость к соблазнам.

Но, возможно, это вы не прошли проверку.

Глава 60

23 декабря, воскресенье

Мне не дает покоя один вопрос. Чутье подсказывает, что я должна докопаться до сути: почему Томас афиширует свой выдуманный роман с владелицей бутика Лорен и всячески старается скрыть тот, что у него был на самом деле, — с Эйприл?

Мне никак от этого не уйти, даже притом, что теперь в моем распоряжении есть мое досье. Доктор Шилдс не выпустит меня из своих когтей, пока окончательно не уничтожит. Есть только один способ защититься — понять, что случилось с Эйприл. И тогда, возможно, мне удастся отвести от себя беду.

Лорен посоветовала обратиться в полицию, раз Томас меня так сильно пугает. Но что я им скажу?

«Я решила соблазнить женатого мужчину. Даже переспала с ним. Причем меня наняла его жена; она вроде как знала об этом. Между прочим, думаю, один из них или они оба причастны к самоубийству одной девушки».

Чушь какая-то. Они решат, что я спятила.

Так что я звоню не в полицию, а делаю два других звонка.

Первый — на мобильник Томаса. Начинаю без предисловий:

— Почему ты врешь, что спал с Лорен, хотя на самом деле просто купил одежду в ее бутике?

Я слышу, как он резко втягивает в себя воздух.

— Знаешь что, Джесс? Я получил записи Лидии об Эйприл, ты — ее записи о себе. Я не обязан отвечать на твои вопросы. Желаю удачи.

И в трубке раздаются гудки.

Я тут же перезваниваю ему.

— Вообще-то, у тебя есть только первые тринадцать страниц из досье Эйприл. Последние пять я не отправляла. Так что ответить на мои вопросы тебе придется. Но при личной встрече.

Я должна видеть выражение его лица.

В телефоне глухая тишина, и я начинаю опасаться, что Томас опять повесил трубку.

— Я на работе, — наконец произносит он. — Жду тебя здесь через час.

Он называет адрес, я заканчиваю разговор и принимаюсь в раздумьях мерять шагами комнату. По его тону ничего нельзя было определить. Голос не казался сердитым; в нем вообще не слышалось каких-то сильных эмоций. Но, возможно, Томас из тех людей, которые наиболее опасны, когда внешне изображают спокойствие — затишье перед бурей.

Пожалуй, в его врачебном кабинете мне ничто не угрожает, рассуждаю я. Если б Томас хотел причинить мне зло, наверно, он назначил бы встречу в таком месте, где его никто не знает. С другой стороны, сегодня воскресенье. Неизвестно, есть ли еще кто-нибудь в здании.

Лорен сказала, что Томас показался ей вполне приятным человеком. У меня создалось такое же впечатление о нем при знакомстве у музея и потом — в тот вечер, когда мы решили переспать. Но я не могу отделаться от воспоминания о том случае, когда я оказалась один на один в кабинете с мужчиной, которого я тоже считала приятным человеком.

И тогда я делаю второй звонок — Ноа. Прошу его встретить меня через полтора часа у здания, где находится врачебный кабинет Томаса.

— Все хорошо? — спрашивает он.

— Не уверена, — честно отвечаю я. — У меня встреча с одним человеком, которого я не очень хорошо знаю, и мне будет спокойнее, если ты меня потом заберешь.

— Кто этот человек?

— Его зовут доктор Купер. Это, так сказать, по работе. Я все объясню при встрече, ладно?

В голосе Ноа я улавливаю нотки сомнения, но на мою просьбу он отвечает согласием. Я анализирую свои поступки в общении с ним — при знакомстве назвалась ненастоящим именем; несколько раз отказывалась от свиданий, ссылаясь на то, что у меня был жуткий или тяжелый день; говорила, что мне трудно доверять другим, — и даю себе слово, что поделюсь с ним своими проблемами. И не только потому, что он этого заслуживает. Кто-то должен знать, что происходит, — хоть какая-то гарантия безопасности.

* * *

Во второй половине дня, в 13:30, я подхожу к врачебному кабинету Томаса. В здании, как я и опасалась, безлюдно.

Кабинет № 114 — в самом конце коридора. Сбоку от входа — табличка с фамилиями трех психотерапевтов. Один из них — «Томас Купер, доктор медицинских наук».

Я поднимаю руку, собираясь постучать, но тут дверь распахивается.

Невольно я отступаю на шаг.

Я уже и забыла, какой он здоровенный. Его фигура занимает почти весь проем, заслоняя свет неяркого зимнего солнца, что струится в окно за его спиной.

— Прошу. — Томас делает шаг в сторону и кивком показывает на одну из комнат — очевидно, там располагается его кабинет.

Я жду. Пусть идет первым. Нельзя допустить, чтобы он оказался у меня за спиной. Однако Томас не двигается с места.

Через несколько секунд, вероятно, сообразив, что я его опасаюсь, он резко поворачивается и широким шагом идет через приемную.

Едва я вхожу в его кабинет, он закрывает дверь.

Пространство будто сжимается, стены сдвигаются вокруг меня. Все мое существо сковывает паника, тело деревенеет. Если Томас и впрямь опасен, здесь мне никто не придет на помощь. От внешнего мира меня отделяют целых три двери.

Я опять в западне, как тогда, в кабинете Джина.

Сколько раз я фантазировала о том, как бы я поступила, если б повторился тот вечер в утихомирившемся после ухода всех остальных членов труппы театре. Как я только ни казнила себя за то, что стояла в оцепенении, пока Джин ловил кайф, эксплуатируя мою беззащитность и мой страх.

Сейчас ситуация ужасно схожая.

И я опять парализована.

Но Томас просто обходит свой стол и опускается в кожаное кресло на колесиках.

Он удивлен, заметив, что я все еще стою.

— Присаживайся. — Томас жестом предлагает мне занять кресло напротив него. Я сажусь, силясь выровнять свое дыхание.

— На улице меня ждет мой парень, — выдавливаю я из себя.

Томас вскидывает брови.

— Прекрасно, — недоуменно произносит он, и я понимаю, что у него и в мыслях не было причинить мне зло.

Я присматриваюсь к Томасу, и парализующий страх постепенно ослабевает. Вид у него измотанный. На нем фланелевая рубашка навыпуск, на лице неряшливая щетина. Когда он снимает очки и трет глаза, я замечаю, что они воспалены. Такие же красные глаза бывают у меня, если я не выспалась.

Томас снова надевает очки, складывает елочкой ладони. Его следующая фраза вызывает удивление.

— Послушай, я не могу требовать, чтобы ты мне доверяла, но клянусь, я пытаюсь защитить тебя от Лидии. Ты уже увязла по уши.

Я отрываю от него взгляд и осматриваю комнату, надеясь по элементам обстановки понять, что собой представляет Томас. Я была во врачебном кабинете доктора Шилдс, была у нее дома: в обоих интерьерах отражена ее сдержанная бездушная элегантность.

Кабинет Томаса совсем другой. Под ногами у меня мягкий ковер, деревянные полки забиты книгами самых разных форматов и толщины. На столе — прозрачная кружка с ирисками в желтых фантиках. Рядом кофейная чашка с вдохновляющей надписью по периметру. Я смотрю на два слова в середине цитаты: лишь та любовь.

Они подсказывают мне вопрос:

— Ты когда-нибудь любил свою жену?

Томас опускает голову.

— Думал, что любил. Хотел любить. Пытался… — надсадным голосом отвечает он. — Но не смог.

Я верю ему. Я сама была очарована доктором Шилдс в первые дни нашего общения.

У меня в кармане вибрирует телефон. Я не реагирую, представляя, как доктор Шилдс держит у уха свой гладкий серебристый аппарат — ждет, когда я отвечу. И тоненькие морщинки на ее изысканно красивом лице — столь идеальном, что кажется, будто оно высечено из белого мрамора, — прорезаются глубже.

— В наше время развод — дело обычное. Почему ты просто не расторгнул ваш брак? — спрашиваю я.

И тут же вспоминаю его слова: От нее нельзя просто так взять и уйти.

— Я пытался. Но в ее представлении у нас был идеальный брак, и она отказывалась понимать, что у нас есть проблемы, — отвечает Томас. — Так что, да, ты права, я придумал интрижку с той женщиной из бутика — Лорен. Выбрал ее наобум. Счел, что это будет выглядеть правдоподобно: с такой женщиной я не прочь был бы переспать. И умышленно отправил Лидии сообщение, якобы адресованное Лорен.

— Ты специально отправил ей уличающее сообщение?

Наверно, он был в диком отчаянии, заключаю я.

Томас утыкается взглядом в свои руки.

— Я подумал, Лидия наверняка бросит меня, когда узнает, что я ей изменяю. Мне казалось, это оптимально удобный выход из положения. Она целую книгу написала на эту тему — «Этика супружества». Мне и в голову не приходило, что она будет бороться за сохранение брака — настоит на том, чтобы мы попытались восстановить отношения.

Он все еще не дал ответа на главный вопрос: почему он просто не признался, что у него был роман с Эйприл?

И я спрашиваю его об этом в лоб.

Он берет чашку, отпивает глоток, пальцами закрывая почти всю цитату. Возможно, пытается выиграть время.

Потом он ставит чашку на стол, но при этом чуть поворачивает ее, и я вижу другие слова надписи: которой предаешься.

И, словно собранный пазл, в голове выстраивается вся фраза: И в конце концов ценна лишь та любовь, которой предаешься без остатка.

Я оказалась права: Томас, должно быть, напевал эту строчку из песни «Битлз» в тот вечер, когда был с Эйприл. От него она и узнала про эту песню, которую потом слушала вместе с матерью.

— Эйприл была так молода, — наконец произносит Томас. — Я подумал, Лидии будет тяжело смириться с тем, что я выбрал 23-летнюю девушку. — Теперь он еще печальнее, чем в первые минуты встречи. Готова поспорить, что он борется со слезами. — Поначалу я не сознавал, что у Эйприл серьезные проблемы с психикой. Думал, мы оба хотим просто провести вместе одну ночь…

Как ты и я, не договаривает он, глядя на меня многозначительно.

Я чувствую, как на моих щеках проступает румянец. В кармане снова вибрирует телефон — более настойчиво, как мне кажется.

— Как получилось, что Эйприл стала Респондентом № 5? — спрашиваю я, пытаясь игнорировать жужжание у моей ноги. По коже ползут мурашки, словно вибрация распространяется по всему телу. Пытается меня поглотить.

Я бросаю взгляд влево, на закрытую дверь кабинета Томаса. Я не видела, чтобы он запер ее. Да и общую дверь он вроде бы не запирал, когда меня впустил.

Томаса я больше не боюсь, но не могу отделаться от ощущения, что опасность где-то рядом — витает, как дым распространяющегося пожара.

— Эйприл почему-то привязалась ко мне, — продолжает Томас. — Донимала меня звонками и сообщениями. Я пытался мягко охладить ее пыл… Она ведь знала, что я женат. А через пару недель звонки и эсэмэски внезапно прекратились, так же внезапно, как и начались. Я решил, что она отстала от меня, нашла другого парня.

Большим и указательным пальцами он щиплет лоб, будто у него болит голова.

Быстрее, мысленно подгоняю я его. Не знаю почему, но инстинктивно я чувствую, что мне желательно бы скорее убраться отсюда.

Томас отпивает из чашки еще глоток и рассказывает дальше:

— Потом Лидия как-то пришла домой и сообщила, что в ее проекте появилась новая испытуемая, молодая женщина, которая не совсем адекватно повела себя на тестировании. Мы обсудили это и заключили, что вопросы, должно быть, всколыхнули какое-то неприятное воспоминание, которое, возможно, она долго подавляла. Именно я посоветовал Лидии побеседовать с ней лично и попытаться помочь. Я тогда не знал, что это Эйприл. Лидия всегда называла ее «Респондент № 5», — Томас издает резкий смешок, выражающий все его смешанные сложные чувства, которые, вероятно, он держит в себе. — Я не подозревал, что Эйприл и Респондент № 5 одно и то же лицо, пока с Лидией не связался частный детектив, попросивший, чтобы она предоставила ему историю болезни погибшей девушки.

Я сижу, затаив дыхание. Боюсь ненароком его перебить. Мне не терпится услышать все, что ему известно. Но при этом я ни на секунду не забываю про свой телефон в кармане и все жду, что он вот-вот опять зажужжит.

— У меня было время проанализировать ситуацию, — наконец говорит Томас. — И вот что я надумал: Эйприл, вероятно, выяснила, на ком я женат. Подала заявку на участие в ее исследовательском проекте: наверно, ей казалось, что так она будет ближе ко мне. Либо видела в Лидии соперницу и хотела узнать о ней побольше.

Моя голова самопроизвольно дергается вправо, к окну. Что там привлекло мое внимание? Может быть, неясный шум или какое-то движение на тротуаре. Пластинки жалюзи повернуты косо, я вижу только обрывки улицы. Не знаю, ждет ли меня там уже Ноа.

Какова бы ни была угроза, которую я чувствую, исходит она не от Томаса. Я верю ему: он не контактировал с Эйприл на протяжении нескольких недель, предшествовавших ее смерти.

Правда, полагаюсь я не только на слепую веру и свое чутье. Я уже успела раз пять прочитать досье Эйприл. И почерпнула из него важную информацию о ее взаимоотношениях с доктором Шилдс. Мне известно кое-что из того, что произошло между ними в тот вечер, когда Эйприл умерла.

Доктор Шилдс написала об этом — относительно неровным почерком в сравнении с той грациозной манерой письма, что ей присуща. Их последняя встреча задокументирована на странице, что в досье помещена прямо перед некрологом Эйприл, тем самым, что я нашла в Интернете. И я сфотографировала все это на свой телефон, который сейчас лежит в кармане, непривычно теплый, и я все жду, что с минуты на минуту он опять начнет сигналить.

Вы глубоко меня разочаровали, Кэтрин Эйприл Восс. Я думала, что знаю вас. К вам относились с душевной теплотой и заботой, вам столько всего было предоставлено: бесплатные сеансы психотерапии; тщательно подобранные подарки; даже встречи, как та, что состоялась сегодня вечером, когда вы пришли в мой дом и, сидя на кухонном табурете, потягивали вино, а я, сняв с руки изящный золотой браслет, надела его на ваше запястье.

Вам было оказано доверие.

Но потом вы сделали признание, которое разрушило все и выставило вас в совершенно ином свете: «Я совершила ошибку. Я переспала с женатым мужчиной — познакомилась с ним в баре. Это было только один раз».

Ваши большие глаза наполнились слезами, нижняя губа задрожала. Можно подумать, вы заслужили жалость за свой проступок.

Вы рассчитывали, что вам отпустят ваш грех. Зря надеялись. Да и какое тут может быть оправдание? Нравственные люди и безнравственные стоят по разные стороны баррикады. Правила на этот счет не имеют двоякого толкования. Вам было сказано, что вы преступили черту и никогда больше не будете желанным гостем в этом доме.

Вы обнаружили свою истинную порочную сущность. Вы вовсе не та бесхитростная молодая женщина, за которую себя выдавали.

Разговор продолжался. По его окончании вас обняли на прощание.

Двадцать минут спустя все следы вашего пребывания здесь были уничтожены. Бокал вымыт, вытерт и поставлен в шкаф. Остатки «бри» и винограда выброшены в мусорное ведро. Табурет, на котором вы сидели, поставлен на место.

Словно вас никогда здесь и не было. Словно вас больше не существует.

* * *

Фотографируя записи доктора Шилдс, я даже не пробегала их глазами — думала лишь о том, как бы поскорее убраться из ее дома, пока она не вернулась. Но позже, в стенах своей квартиры, где мне уже ничто не угрожало, я перечитывала их снова и снова.

В записях доктора Шилдс не содержалось намека на то, что ей известно, кто тот женатый мужчина, с которым переспала Эйприл, то есть Томас. Казалось, она считала, что Эйприл не имела скрытых мотивов, когда записывалась к ней на тестирование. Но мне теперь совершенно очевидно, что Эйприл была одержима Томасом — одержима настолько, что нашла способ проникнуть в группу участников исследовательского проекта доктора Шилдс. А потом она, видимо, привязалась к ней. Эйприл была потерянная душа, ей нужен был кто-то или что-то, чтобы обрести опору.

Вообще-то, странно, что Эйприл решилась поведать доктору Шилдс про свой роман с безымянным женатым мужчиной, так что оказалась на грани взрывоопасного разоблачения. Впрочем, ничего удивительного, если учесть, что доктор Шилдс обладает магнетическим притяжением.

Может быть, Эйприл надеялась, что ей отпустят ее грех, — как и я, когда раскрывала свои тайны доктору Шилдс. Возможно, Эйприл также думала, что женщина, которая посвятила свою жизнь изучению проблемы нравственного выбора, найдет оправдание ее поступку, докажет, что Эйприл вовсе не столь испорчена.

— Я отправлю тебе недостающие страницы, — говорю я Томасу. — Только можно еще один вопрос?

Он кивает.

Я вспоминаю тот вечер, когда я наблюдала за ними у ресторана.

— Я видела тебя как-то вечером вместе с доктором Шилдс. Ты вел себя так, будто безумно любишь ее. Почему?

— Из-за досье Эйприл, — отвечает он. — Мне необходимо было получить доступ в ее дом, чтобы просмотреть досье и узнать, сообщила ли Эйприл нечто такое, что могло бы указать на мою связь с ней. Я боялся, что Лидия позже это поймет и окончательно слетит с катушек. Но досье мне найти никак не удавалось, пока я не увидел его на ее письменном столе.

— В нем нет ничего, что указывало бы на твою связь с Эйприл, — говорю я.

— Спасибо, — шепчет Томас.

В ту же секунду я понимаю, что, возможно, зря я его успокоила. Есть один крошечный нюанс, мерцающий на грани моего сознания. Как наполненный гелием воздушный шарик, танцующий под высоким потолком. Мне не удается уловить его, как я ни стараюсь. Это как-то связано с Эйприл — то ли изображение, то ли воспоминание, то ли некая деталь.

Снова бросив взгляд на окно, я достаю из кармана телефон. Как только выйду отсюда, заново изучу ее досье, думаю я. Сейчас главное — уйти.

Я смотрю на телефон, собираясь вывести на экран последние пять фотографий досье Эйприл, и вдруг вижу, что мне звонили из «БьютиБазз». Пропущено целых четыре вызова, в том числе два голосовых сообщения.

Неужели я забыла про какой-то заказ? Нет, я абсолютно уверена, что первая клиентка у меня сегодня только в пять вечера.

Так почему из компании так упорно мне названивают?

Я быстро пересылаю снимки Томасу.

— Теперь у тебя есть все, — говорю я, поднимаясь с кресла. Он уже склонился над телефоном, внимательно читая записи из досье Эйприл.

Я слушаю сообщение от «БьютиБазз», а сама смотрю на окно. Мне кажется, я вижу тени идущих мимо людей, хотя трудно сказать.

Голосовое сообщение оставил не диспетчер, как я думала. Оно от владелицы компании — женщины, с которой я никогда прежде не общалась.

— Джессика, пожалуйста, срочно перезвоните.

Голос отрывистый. Гневный.

Я прослушиваю второе сообщение.

— Джессика, вы уволены, прямо с этой минуты. Уже можете не перезванивать. Мы узнали, что вы нарушили условие договора о недопущении конкуренции, который вы подписали, устраиваясь на работу в компанию. Нам известны имена двух женщин, которым вы недавно в качестве независимого мастера навязали свои услуги, прикрываясь именем «БьютиБазз». Если вы будете продолжать в том же духе, наши юристы примут меры.

Я поднимаю глаза на Томаса.

— Она лишила меня работы, — шепотом произношу я.

Должно быть, доктор Шилдс позвонила в «БьютиБазз» и сообщила про Рейну и Тиффани.

Я думаю о том, что через неделю мне платить за квартиру, о счетах за врачебные услуги, о том, что отец потерял работу. Я представляю милое доверчивое лицо Бекки. Что с ней будет, когда она поймет, что может лишиться дома, единственного дома, который она знает?

Стены снова сдвигаются вокруг меня.

Неужели доктор Шилдс устроит так, что меня привлекут к суду, если я не выполню то, что она требует?

Мне вспоминается одна ее запись: Вы принадлежите мне.

У меня сдавливает горло, в глазах — жжение. В груди нарастает крик.

— Что случилось? — спрашивает Томас, поднимаясь из-за стола.

Но я не могу ему ответить. Я выбегаю из его кабинета, несусь через пустую приемную, потом — по коридору. Я должна позвонить владелице «БьютиБазз» и попытаться ей все объяснить. Я должна связаться с родителями и убедиться, что им не грозит опасность. Могла бы доктор Шилдс причинить им зло? Может, она вовсе и не собиралась оплачивать их поездку во Флориду. Что ей помешало бы узнать номер моей кредитной карты и использовать ее в качестве гарантии оплаты?

Пусть только попробует тронуть Бекки, я ее убью, в возбуждении думаю я.

Задыхаясь, всхлипывая, я распахиваю дверь здания и вылетаю на улицу. В лицо бьет морозный зимний воздух, будто мне дали пощечину.

Стоя на тротуаре, я верчусь туда-сюда — высматриваю Ноа. В кармане опять вибрирует телефон. Мне хочется выхватить его и швырнуть об асфальт.

Ноа нигде не видно. Слезы теперь и вовсе хлынули из глаз. Я ведь уже начала думать, что могу на него положиться.

Оказывается, нет.

Собираюсь развернуться и вдруг вдалеке замечаю дутую синюю куртку. Сердце переполняет радость. Это он. Я узнаю его затылок, походку.

Я кидаюсь за ним, петляя между прохожими. Кричу:

— Ноа!

Он не оборачивается. Я тяжело отдуваюсь, не успевая наполнять легкие кислородом, но продолжаю бежать, заставляя себя еще быстрее переставлять ноги.

— Ноа! — снова окликаю я, нагоняя его. Мне хочется упасть в его сильные объятия и все ему рассказать. Он поможет мне, я в этом не сомневаюсь.

Ноа резко оборачивается.

При виде выражения его лица я останавливаюсь как вкопанная, словно передо мной выросла кирпичная стена.

— А ведь я уже начал влюбляться в тебя, — произносит он, чеканя каждое слово. — Но теперь я знаю, какая ты на самом деле.

Я делаю шаг к нему, но он вскидывает ладонь. Его рот сомкнут в суровую складку, карие глаза, обычно такие теплые, обдают холодом.

— Не надо, — говорит он. — Я больше не хочу тебя видеть.

— Что? — охаю я в изумлении.

Ноа поворачивается и возобновляет шаг, уходя от меня все дальше и дальше.

Глава 61

23 декабря, воскресенье

Накануне я рано легла спать, что позволило мне и сегодня утром подняться до рассвета.

День обещал быть особенно напряженным.

По пробуждении, включив телефон, я вижу новое сообщение от Томаса, поступившее вчера в 23:06. Он доложил, что состояние его пациента, доставленного в Бельвю, удалось стабилизировать, и еще раз извинился за испорченный вечер.

В 8:02 ему отправлен ответ: «Понимаю. Какие планы на сегодня?»

Он написал, что едет играть в сквош, потом позавтракает в кафе «У Теда». «Днем поработаю с бумагами, добавил он, нужно наверстать упущенное. Вечером — кино?»

В ответ он получает: «Отлично».

Утро он проводит так, как и говорил: выходит из тренажерного зала, завтракает «У Теда» и прямиком идет на работу.

Все меняется ровно в 13:34.

Именно в это время возле здания, где находится его врачебный кабинет, появляетесь вы. Идете по тротуару с пакетом из какого-то магазина.

И тоже исчезаете в том здании, где работает Томас.

О, Джессика, вы совершили большую ошибку.

* * *

Жертвы вправе сами вершить возмездие?

Во время вашего второго компьютерного сеанса вы, Джессика, сидя в аудитории Нью-Йоркского университета, утвердительно ответили на этот вопрос. Не колеблясь. Вы не теребили свои колечки, не смотрели в потолок, размышляя; вы быстро положили пальцы на клавиатуру и сформулировали ответ.

Как бы вы ответили теперь?

Наконец-то появилось конкретное доказательство вашего ошеломляющего вероломства.

Джессика, чем вы там занимаетесь вместе с моим мужем?

Даже если вы с ним предаетесь плотским утехам, теперь это уже фактически несущественно. Вы оба вступили в сговор за моей спиной. Вы постоянно юлите, и это должно было бы послужить тревожным звоночком.

Вы лжете в малом и большом и соткали такую многослойную паутину лжи, что с головой увязли в собственных грязных ухищрениях, от которых вам не отмыться.

— Простите, вам плохо?

Какой-то прохожий протягивает мне бумажную салфетку. Я смотрю на нее в недоумении.

— У вас губа рассечена, — объясняет он.

В следующее мгновение я достаю свою салфетку. Во рту ощущается металлический привкус крови. Позже к губе будет приложен лед, чтобы ее не раздуло. Но сейчас я довольствуюсь бальзамом, что лежит в моей косметичке.

Это точно такой же бальзам для губ, что вы забыли у меня дома на прошлой неделе. Тот самый, что придает вашим губам заманчиво розовый оттенок.

На тюбике — эмблема компании «БьютиБазз». Бальзам произведен вашим работодателем, Джессика.

Телефон компании найти не трудно.

Пока вы с моим мужем что-то втайне замышляете против меня, я звоню в «БьютиБазз».

Если к кому-то обращаются тоном, не терпящим возражений, его требования выполняют. Секретарь приемной, ответившая на мой звонок, соединяет меня с менеджером, а та в свою очередь обещает немедленно связаться с владелицей компании и передать ей мою информацию.

Судя по всему, в «БьютиБазз» категоричны в отношении сотрудников, нарушающих условия договора о недопущении конкуренции.

Вы не раз давали понять, что хотели бы на время праздников уехать из Нью-Йорка.

Этому не бывать, Джессика.

Зато, по-видимому, у вас внезапно появится вагон свободного времени.

Наказание всегда должно быть соразмерно тяжести преступления?

Потеря работы — недостаточно суровое возмездие.

Но, пока вы расслабляетесь в кабинете моего мужа, появляется возможность наказать вас соразмерно.

На углу здания, соседствующего с тем, где находится врачебный кабинет Томаса, останавливается парень в дутой синей куртке с красными молниями. Он смотрит по сторонам, словно кого-то ждет.

Я сразу узнаю его. Это тот самый молодой человек, который радушно обнимал вас недавно вечером. Тот самый, которого вы от меня скрыли.

Пока вы воркуете с моим мужем, на тротуаре у здания Томаса спонтанно завязывается другая беседа с глазу на глаз.

Согласитесь, ведь это справедливо?

— Позвольте представиться. Доктор Лидия Шилдс.

И выражение лица у меня, и голос печально-серьезны. С налетом сожаления. И это крайне важно. Ведь к нему обращается профессионал.

— Вы ждете Джессику Фаррис?

Джессика, ваш возлюбленный как будто испуган.

— Что? — спрашивает он.

Едва подтверждается, что он пришел сюда за вами, мы представляемся друг другу. Я вручаю ему свою визитку. Однако его необходимо убедить.

Объясняю ему, что остальные пациенты уже ушли, а доктор Томас Купер — психотерапевт, у которого вы давно наблюдаетесь, — все еще на работе, пытается вас вразумить.

— Ее паранойя и страхи — типичная реакция на лечение, — сказано ему. — К сожалению, она с завидной регулярностью демонстрирует признаки деструктивного поведения, которое столь опасно для окружающих, что приходится нарушать принципы врачебной этики, дабы защитить тех, кому она может навредить.

Ной влюблен в вас по уши, и потому лишь после того, как я привожу в пример три случая проявления вашей лживой натуры, он начинает задумываться о том, что женщина, которую ему описывают, возможно, и в самом деле, вы.

Я представляю ему подробности ваших недавних эскапад: вас уволили с работы за нарушение профессиональной этики; вы зачем-то явились домой к наркоману; под чужим именем вы регулярно «снимаете» мужчин на одну ночь, зачастую женатых.

Последнее Ноя особенно задевает. Он морщится, и это определяет дальнейший ход беседы.

Ной глубоко оскорблен.

Пришло время окончательно уничтожить вашу репутацию.

Конкретные факты более убедительны голословных утверждений, от которых можно отмахнуться как от ереси.

Я нахожу в телефоне сообщение, что вы прислали мне в начале месяца, и показываю его Ною.

Доктор Шилдс, я попыталась его соблазнить, но он меня отверг. Сказал, что счастлив в браке. Он поднялся в свой номер, а я жду в вестибюле.

— Зачем она вам это написала? — изумляется Ной.

Он обескуражен, пока еще находится на стадии отрицания. Но следующей его реакцией станет гнев.

— Я — специалист в области компульсивного поведения, в том числе связанного с природой сексуальности, — сказано ему. — Я консультирую доктора Купера по этому вопросу в отношении Джессики.

Ной по-прежнему балансирует на грани неверия. Поэтому я показываю ему еще одно SMS-сообщение. Вы прислали его буквально два назад, перед тем, как отправились в бар «Деко» на свидание с Томасом. Тем же вечером вы встретились с Ноем в «Бастре».

Через несколько минут я выхожу и иду на встречу с Томасом. И, поскольку это я его пригласила, должна я сказать, что напитки за мой счет?

На экране четко видна дата передачи сообщения: пятница. Большой палец закрывает остальную часть переписки.

Ной бледнеет.

— Но я виделся с ней в тот вечер, — произносит он. — Это у нас с ней было свидание.

Я имитирую удивление.

— О, так это с вами она встречалась в «Бастре»? Об этом она тоже мне рассказала. Бедняжка немного корила себя за то, что перед свиданием с вами она встречалась с другим мужчиной.

И в нем мгновенно просыпается злость, Джессика.

— Ей присуща крайняя самодеструктивность, — говорю я Ною, наблюдая за тем, как меняется его лицо. — И, к сожалению, учитывая ее склонность к самолюбованию — что поначалу кажется привлекательным качеством, — она совершенно неисправима.

Ной идет прочь, качая головой.

* * *

Не проходит и двух минут, как вы вылетаете из здания, где находится врачебный кабинет Томаса, и бросаетесь вдогонку за Ноем.

Он вас отвергает, и какое-то время вы стоите на тротуаре, с тоской глядя ему вслед.

В руке у вас по-прежнему фирменный пакет.

Я различаю на нем эмблему в виде закрытых глаз. Знакомая картинка.

А вы, оказывается, весьма предприимчивы, Джессика. Значит, тоже нанесли визит в «Блик»?

Наверно, мните себя очень смышленой. Может, вы даже узнали правду о Лорен — не ту историю, что сочинил Томас.

Вас удивило, что у моего мужа никогда не было романа с Лорен?

Неужели вы и впрямь полагали, что человек, знающий Томаса как никто другой — его любящая жена, с которой он семь лет состоит в браке — поверила в его жалкую выдумку?

Свою интрижку с владелицей бутика он решил состряпать меньше чем через неделю после того, как его «ошибочное» сообщение поступило на мой телефон. Когда я, найдя Лорен, попросила у нее помощи в выборе гардероба для поездки на отдых в предстоящие выходные, она порекомендовала несколько вещей, в том числе платья свободного кроя, которые она привезла из недавнего шоп-тура по Индонезии.

Состоялась короткая беседа относительно ее путешествий.

Выяснилось, что в США она вернулась всего за три дня до моего визита в ее магазин, проведя неделю на Бали и неделю в Джакарте.

Соответственно, мой муж никак не мог планировать встречу с ней на тот день, когда он прислал сообщение: Жду не дождусь сегодняшнего вечера, красотка. И он никак не мог познакомиться с ней в тот вечер, когда, по его словам, она подсела к нему в гостиничном баре.

Однако я не стала опровергать его ложь. Пусть пока думает, что я ему верю.

Томас имел вескую причину для сокрытия своей случайной связи с Эйприл под завесой вымышленной интрижки.

И, разумеется, у его жены была еще более веская причина скрывать, что ей известно и про сочиненный роман, и про настоящий — с Эйприл.

Вас удивляет, что я знаю про отношения моего мужа с Респондентом № 5?

Джессика, возможно, вам кажется, что вы все просчитываете. Но, став Респондентом № 52, вы хотя бы должны были усвоить, что никогда не следует делать скоропалительных выводов.

Жаль, что сейчас вы так расстроены. Но вы сами виноваты.

Вам очень одиноко.

Не волнуйтесь. Скоро вы составите мне компанию.

Глава 62

23 декабря, воскресенье

«Джессика, вы говорили по телефону с родными? Как им отдыхается во Флориде?»

Я тупо смотрю на SMS-сообщение, а в голове роятся вопросы.

Доктор Шилдс лишила меня работы. Отняла у меня парня. Что она сотворила с родителями и Бекки?

Я лежу в постели, подтянув к груди колени. Лео притулился рядом. После того как Ноа бросил меня на углу улицы, я звонила и писала ему, но он не отвечал. Мне ничего не оставалось, как вернуться домой и залиться горючими слезами. К тому времени, когда поступило сообщение от доктора Шилдс, мои рыдания утихли до всхлипов.

Мама пыталась связаться со мной вчера вечером, когда я проникла в дом доктора Шилдс, а я ей ведь так и не перезвонила. При этой мысли я резко сажусь в постели. А сообщения она не оставила.

Силясь не поддаваться панике, я звоню маме на мобильный телефон. Мой вызов принимает автоответчик.

— Мама, пожалуйста, срочно перезвони мне, — с надрывом в голосе произношу я.

Звоню на номер отца. Та же история.

Мне становится трудно дышать.

Доктор Шилдс никогда не упоминала название курорта. Мама позвонила мне сразу по прибытии, похвасталась, что у них номер с видом на море, на территории — бассейн с морской водой, но она не уточнила, где они остановились, а я сама до того была ошарашена тем, что происходит в моей жизни, что даже не подумала спросить.

Как можно быть такой беспечной?

Я продолжаю названивать родителям.

Потом хватаю куртку, сую ноги в сапоги и вылетаю из квартиры. Бегом спускаюсь по лестнице, проталкиваясь мимо соседки с сумкой продуктов. Она бросает на меня испуганный взгляд. Я знаю, что тушь у меня наверняка размазалась, волосы взлохмачены, но мне плевать, в каком виде я предстану перед доктором Шилдс.

Я выскакиваю на улицу и, как сумасшедшая, машу рукой, пытаясь поймать такси. Одно останавливается возле меня, я запрыгиваю на заднее сиденье.

— Побыстрей, пожалуйста, — прошу я водителя, называя ему домашний адрес доктора Шилдс.

Через пятнадцать минут я у ее дома, но плана у меня по-прежнему нет. Я просто колочу в дверь, отбивая руки.

Наконец доктор Шилдс появляется на пороге. Она не удивлена, будто ждала меня.

— Что вы с ними сделали?! — кричу я.

— Прошу прощения?

Одета она, как всегда, безупречно: серо-сизый топ, черные брюки по фигуре. Мне хочется схватить ее за плечи и встряхнуть.

— Вы что-то сделали с ними, я знаю! Я не могу дозвониться до родителей!

Она отступает на шаг.

— Джессика, сделайте глубокий вдох и успокойтесь. Иначе разговора у нас с вами не получится.

В ее тоне слышится упрек, словно она отчитывает неразумного ребенка.

Криком я от нее ничего не добьюсь. Если она и соизволит ответить мне, то только на своих условиях, будучи уверенной, что хозяйка положения — она.

Я пытаюсь обуздать свой гнев и страх.

— Можно войти? — спрашиваю я. — Мне нужно с вами поговорить.

Она открывает дверь шире, и я следую за ней в дом.

Играет классическая музыка, в комнатах, как обычно, безукоризненный порядок. На полированном деревянном столике у входа, под панелью системы сигнализации, стоит горшочек с цветущей петунией.

Идя мимо, я стараюсь не смотреть на щиток.

Доктор Шилдс заводит меня в кухню и жестом предлагает занять табурет.

Я сажусь и вижу на гранитной столешнице ветку черного винограда и клинышек кремообразного сыра, словно она ожидала гостей. Рядом — один хрустальный бокал со светло-золотистой жидкостью.

Идеально, совершенно, за гранью разумного.

— Где моя семья? — осведомляюсь я, силясь говорить ровным тоном.

Не отвечая, доктор Шилдс неспешно идет к шкафу и достает еще один хрустальный бокал — точно такой, как на столе. Впервые она не спрашивает, хочу ли я что-то выпить. Вместо этого подходит к холодильнику, берет из него бутылку «Шардонэ» и наполняет бокал.

И ставит его на стол передо мной, будто мы две закадычные подружки: сейчас будем наслаждаться вином и делиться секретами.

Мне хочется кричать, но я знаю, что, если начну ее торопить, она, доказывая свое превосходство, заставит меня ждать дольше.

— Ваша семья во Флориде, Джессика, и чудесно проводит там время, — наконец произносит она. — Почему вы решили, что они могут быть где-то еще?

— Потому что вы прислали то сообщение! — выпалила я.

Доктор Шилдс выгибает брови.

— Я просто поинтересовалась, как им отдыхается, — говорит она. — Надеюсь, это не преступление?

Она как будто искренне недоумевает, но я вижу ее насквозь.

— Я хочу позвонить на курорт, — с дрожью в голосе заявляю я.

— Что же вам мешает? — удивляется доктор Шилдс. — У вас нет телефона?

— Вы мне его не давали, — парирую я.

Она хмурится.

— Джессика, я не делала секрета из названия курорта. Ваша семья отдыхает там уже три дня.

— Прошу вас, — взмолилась я. — Дайте мне с ними поговорить.

Доктор Шилдс молча встает и берет со стола свой телефон.

— У меня здесь есть подтверждение из отеля с его адресом и контактами. — Она листает почту — нескончаемо долго. Потом диктует телефон.

Я тотчас же звоню.

— Добрый день. Отель «Уинстед». С вами говорит Тина, — отвечает певучий женский голос.

— Мне необходимо связаться с семьей Фаррис, — настойчивым тоном прошу я.

— Конечно. Сейчас соединю. В каком номере они остановились?

— Не знаю, — шепотом отвечаю я в трубку.

— Минуточку.

Я смотрю на доктора Шилдс. Она встречает мой взгляд. Я опять замечаю, что глаза у нее голубые, как лед. В трубке, словно в насмешку, играет веселая рождественская мелодия песенки «К нам спешит Санта-Клаус».

Доктор Шилдс придвигает ко мне мой бокал с вином.

Я не в силах заставить себя сделать глоток. Пытаюсь побороть острое чувство дежавю. Всего лишь несколько дней назад, сидя здесь, я сделала признание: мне известно, что Томас ее муж. Но не это подпитывало тревожное ощущение, что сейчас баламутило все мое существо.

Музыка внезапно смолкла.

— У нас нет гостей с такой фамилией, — сообщает сотрудница отеля.

Я обмякаю всем телом.

Комната плывет перед глазами, к горлу подступает тошнота.

— Их там нет?! — жалко вскрикиваю я.

Доктор Шилдс берет свой бокал, снова изящно пригубливает вино, и это ее показное безразличие опять воспламеняет мой гнев.

— Где моя семья? — с яростью в голосе спрашиваю я, прямо глядя ей в глаза. Резко отодвигаюсь от стола и встаю, едва не опрокидывая табурет.

— О, — произносит доктор Шилдс, неторопливо ставя бокал на стол. — Наверно, отель забронирован на мое имя.

— Шилдс, — быстро говорю я в телефон. — Проверьте, пожалуйста, должна быть такая фамилия.

В телефоне наступает тишина.

— Да, есть, — подтверждает сотрудница отеля. — Соединяю.

Мама снимает трубку после второго вызова. Услышав ее такой знакомый безмятежный голос, я снова чуть не разрыдалась.

— Мама! У вас все хорошо? — спрашиваю я.

— Боже милостивый! Дорогая! Мы чудесно отдыхаем, — отвечает она. — Только что пришли с пляжа. Бекки гладила дельфинов — у них тут целое представление. Папа фотоаппарат из рук не выпускает!

Они живы и здоровы. Она ничего им не сделала. По крайней мере, пока.

— У вас точно все хорошо?

— Конечно! Почему ты спрашиваешь? Только по тебе скучаем. Какая же замечательная у тебя начальница. Такой праздник нам устроила! Должно быть, она тебя очень ценит.

Я сбита с толку, дезориентирована, так что с трудом заканчиваю разговор, пообещав завтра снова им позвонить. Я переволновалась, и мне никак не удается соотнести радостную болтовню матери с теми ужасами, что нарисовало мое воображение.

Я опускаю телефон.

— Ну что, убедились? — улыбается доктор Шилдс. — Они прекрасно проводят время. Более чем.

Я кладу руки на твердый холодный гранит стола, наваливаюсь на него, пытаясь сосредоточиться.

Доктор Шилдс старается внушить, что все дело во мне, что это я теряю рассудок. Но ведь потеря работы, потеря Ноа — это не плод моего больного воображения. Это — непреложные факты. В моем телефоне сохранились голосовые сообщения, оставленные владелицей «БьютиБазз». А Ноа не желает со мной общаться. Эти две неприятности произошли как раз в то время, когда я находилась во врачебном кабинете Томаса. Вряд ли это совпадение. У меня нет доказательств, но доктор Шилдс наверняка знает, что я была там. Возможно, ей даже известно, что я спала с ним. Возможно, Томас сам ей об этом рассказал, чтобы выгородить себя.

Она меня наказывает.

Почувствовав, как ее рука ласково похлопывает меня по спине, я резко оборачиваюсь.

— Не прикасайтесь ко мне! По вашей милости я лишилась работы. Вы сообщили в «БьютиБазз», что я без их ведома делала макияж Рейне и Тиффани!

— Сбавьте обороты, Джессика, — велит мне доктор Шилдс.

Она возвращается на свой табурет и кладет ногу на ногу — а они у нее длинные и стройные. Я знаю, что должна делать — исполнять ту роль, которую она мне отвела, — и опускаюсь на табурет подле нее.

— Вы не сказали, что потеряли работу, — произносит она.

Сторонний наблюдатель счел бы, что она искренне расстроена: хмурит лоб, тон сочувственный.

— Да, кто-то сообщил, что я нарушила договор о недопущении конкуренции, — с претензией в голосе заявляю я.

— Хммм… — Указательным пальцем доктор Шилдс постукивает по губам, и я замечаю, что нижняя у нее чуть опухла, словно недавно была поранена. — По-моему, вы говорили, что вызвали подозрение у того наркомана, сожителя одной из тех женщин? Может, это он на вас донес?

Ее губы трогает сардоническая улыбка, как у Чеширского Кота. У нее на все есть ответ.

Но я знаю, что это она постаралась. Может, она и не назвала фамилии Рейны и Тиффани, но вполне могла позвонить в компанию как анонимное лицо, выдав себя за клиентку, которой я навязала свои услуги. Я прямо воочию представляю, как она притворно озабоченным голосом говорит что-то типа: «О, Джессика мне показалась такой милой девушкой. Надеюсь, из-за меня у нее не будет неприятностей».

Но потом я вспоминаю настойчивые расспросы Рикки перед тем, как я сунула в руки Тиффани кое-что из косметических средств. Отдала просто так, бесплатно, и бросилась вон из их квартиры. Те тюбики наверняка были помечены эмблемой «БьютиБазз», как и все остальные мои блески и бальзамы для губ. Найти моего работодателя было бы нетрудно.

— Джессика, мне очень жаль, что вы потеряли работу, — говорит доктор Шилдс. — Но, уверяю вас, я к этому не имею ни малейшего отношения.

Я потираю виски. Еще минуту назад все было предельно ясно; теперь же я не знаю, чему верить.

— Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что вид у вас нездоровый, — замечает доктор Шилдс. Она пододвигает ко мне сыр и виноград. — Вы сегодня ели?

Ни крошки, осознаю я. В пятницу вечером, когда мы с Ноа встретились в «Бастре», он все пытался меня соблазнить жареным цыпленком и печеньем, но мне удалось запихнуть в себя лишь несколько кусочков. С тех пор, мне кажется, я только пила кофе, да, может быть, еще съела пару сладких батончиков.

— А как же Ноа? — бормочу я, будто разговаривая сама с собой. Мой голос срывается.

Он обрадовался моему звонку, хотя, наверно, просьбу мою счел странной. Из головы нейдет, как он выставил вперед руку, запрещая мне приближаться к нему.

— Кто?

— Парень, с которым я встречалась, — объясняю я. — Как вы его нашли?

Доктор Шилдс отрезает кусочек сыра, кладет его на тонкий круглый крекер и протягивает мне. Я смотрю на печенье с сыром и мотаю головой.

— Вы не говорили мне, что у вас есть парень, — замечает доктор Шилдс. — Как бы я могла завязать беседу с человеком, о существовании которого даже не подозревала?

С минуту она многозначительно молчит, придавая вес своим словам.

— Должна сказать вам, Джессика, что ваши обвинения оскорбительны. Вы выполнили задания, я заплатила вам за работу. Вы заверили меня, что Томас мне предан. Так с чего бы мне теперь вмешиваться в вашу жизнь?

Возможно ли такое? Я опускаю голову в ладони, пытаясь проанализировать события последних дней, но мысли путаются. Может быть, это Томас мне солгал. Может быть, чутье меня подвело. Такое уже бывало: я доверяла Джину, которому доверять было нельзя. Может быть, теперь я опять ошибаюсь, сомневаясь в искренности доктора Шилдс.

— Бедная девочка. Вы хоть немного спали?

Я поднимаю голову. Веки тяжелые, глаза словно песком залеплены. Она знает, что я не спала. Знает, что я не ела. Ей и спрашивать об этом не нужно.

— Я сейчас. — Доктор Шилдс слезает с табурета и исчезает. Двигается она бесшумно; даже не определишь, что она находится в доме.

Я совершенно изнурена, но это такой тип усталости, которая, я знаю, не даст мне сегодня крепко заснуть. Голова тяжелая, ватная, однако телом владеет нервное возбуждение.

Доктор Шилдс возвращается. В руке она что-то несет — не могу понять что. Она входит в кухню, выдвигает один из ящиков. До меня доносится тихое шуршание. Потом я вижу, как она перекладывает из пузырька в маленький пакетик крошечную овальную таблетку.

Она запечатывает пакетик и подходит ко мне.

— Безусловно, это я виновата в том, что вы сейчас столь неуравновешенны, — ласково молвит она. — Мучила вас откровенными беседами, потом еще эти эксперименты. Мне не следовало вовлекать вас в свою личную жизнь. С моей стороны это было непрофессионально.

Ее слова — приятные, утешительные, теплые — окутывают меня, словно ее кашемировый палантин.

— Вы — сильная женщина, Джессика, но над вами довлеет чудовищный гнет негативных факторов. Увольнение отца; посттравматический стресс, что вы переживаете с того вечера, когда над вами надругался театральный режиссер, масса финансовых проблем… Ну и, разумеется, чувство вины из-за сестры, которое до сих пор не отпускает вас. Все это в совокупности психологически очень трудно выдержать.

Она вкладывает в мою руку пакетик.

— В праздники особенно тяжело оставаться одной. Это поможет вам сегодня заснуть. Конечно, я не вправе давать вам лекарство без рецепта, но считайте, что это мой последний подарок.

Я смотрю на таблетку и, даже не задумываясь, благодарю:

— Спасибо.

Словно она пишет текст моей роли, а я просто читаю за ней.

Доктор Шилдс берет мой бокал с вином, к которому я почти не притронулась, и выливает его содержимое в раковину. Затем счищает в мусорное ведро сыр с тарелки, туда же бросает виноград, к которому тоже никто не прикоснулся.

Опорожненный бокал. Корка от сыра.

Я мгновенно встрепенулась, наблюдая за ней.

Доктор Шилдс не смотрит на меня — поглощена наведением порядка, — но если б увидела мое лицо, сразу бы поняла: что-то пошло не по ее сценарию.

В памяти всплывают ее записи в досье Эйприл: Все следы твоего пребывания здесь были уничтожены… Бокал вымыт… Остатки «бри» и винограда выброшены в мусорное ведро…

Словно тебя никогда здесь и не было. Словно тебя больше не существует.

Я смотрю на прозрачный пакетик с крошечной таблеткой в своей руке.

И все мое существо пронизывает леденящий страх.

Что же ты с ней сделала? — думаю я.

Нужно уходить, немедленно, пока она не догадалась о моих подозрениях.

— Джессика?

Взгляд доктора Шилдс обращен на меня. Я надеюсь, что эмоции, отражающиеся в моем лице, она приняла за отчаяние.

Голос у нее тихий, увещевающий.

— Я просто хочу, чтобы вы знали: не стыдно прибегнуть к вспомогательным средствам, если понимаешь, что без них не обойтись. Любому человеку иногда необходимо отрешиться от действительности.

Я киваю.

— Да, наверно, было бы неплохо наконец-то как следует выспаться, — дрожащим голосом соглашаюсь я.

Я убираю таблетку в сумку. Потом встаю с табурета и беру куртку, заставляя себя не спешить и не суетиться, чтобы не выдать паники. Доктор Шилдс, по-видимому, не намерена провожать меня к выходу. Она остается в кухне, губкой вытирая безукоризненно чистый гранит. Я поворачиваюсь и иду в прихожую.

С каждым шагом я все сильнее ощущаю покалывание между лопатками. Наконец я у двери, открываю ее и, ступив за порог, аккуратно затворяю за собой.

* * *

Добравшись до дома, я в ту же минуту вытаскиваю из сумки полиэтиленовый пакетик и внимательно рассматриваю маленькую овальную таблетку. Маркировка на ней легко читается, и я по кодовому номеру нахожу информацию на сайте определения лекарственных средств. Это «Викодин» — наркотический препарат, выдаваемый по рецепту. По словам миссис Восс, именно его смертельную дозу приняла Эйприл в парке.

Теперь я точно знаю, кто и зачем дал эти таблетки Эйприл.

Доктор Шилдс, вероятно, как-то выяснила, что Томас изменил ей с Эйприл, — иначе она не вложила бы ей в руку эту отраву. Остается понять, как доктор Шилдс заставила Эйприл проглотить таблетки.

Необходимо вернуться в Ботанический сад в районе Уэст-Виллидж и найти скамейку у замерзшего фонтана. Место, где Эйприл предпочла умереть, вероятно, чем-то примечательно.

И о том, что Томас придумал свой роман с владелицей бутика Лорен, доктор Шилдс тоже знает? Впрочем, если уж я сумела это выяснить, то доктор Шилдс, с ее прозорливостью и вниманием к мельчайшим деталям, наверняка раскрыла его обман.

Много ли времени пройдет до того, как она проведает про мое несанкционированное свидание с Томасом и про всю ту ложь, что я ей наговорила?

И, когда узнает, что я переспала с ее мужем, как она поступит со мной?

Глава 63

24 декабря, понедельник

Джессика, вы сейчас погружены в глубокое забытье, лишенное сновидений? Крепкий сон вам необходим.

Вас никто не потревожит. Вы в полном одиночестве.

Работа вас больше не отвлечет, вы ее потеряли. Лиззи уехала. Наверно, вы рассчитывали встретить Рождество с Ноем? А он укатил к родным в Вестчестер.

Что касается ваших близких, они недоступны. Сегодня утром консьерж по телефону удивил их приятной новостью: они отправляются в однодневное путешествие на прогулочной яхте. А в океан трудно дозвониться по сотовой связи.

Даже ваш новый друг, Томас, будет занят.

Но и те, кто празднует Рождество в кругу близких, тоже могут чувствовать себя одиноко. Вы уже знаете состав действующих лиц моей семьи, Джессика. Но этих декораций вы не видели.

Вот мизансцена: канун Рождества в поместье семейства Шилдс в Литчфилде (штат Коннектикут), расположенном в полутора часах езды от Нью-Йорка.

В большой гостиной зале пылает камин. На каминной полке изящные фигурки из лиможского фарфора образуют вертеп. В этом году мамин декоратор выбрал для украшения елки белые огоньки и сосновые шишки идеальной формы.

Красиво, правда?

Отец откупоривает бутылку «Дом Периньон». Из рук в руки передается блюдо с жареными кусочками хлеба и копченым лососем с икрой.

Под елкой лежат чулки с подарками. В комнате всего четыре человека, но чулок пять.

Один собран для Даниэллы. По обычаю наша семья делает щедрое пожертвование на благотворительные цели в память о ней и кладет в чулок конверт с чеком. Как правило, получатель — общество «Матери против вождения в нетрезвом виде», хотя в прошлом были и другие: общества «Безопасное вождение» и «Студенты против вождения в нетрезвом виде».

На следующей неделе исполнится двадцать лет со дня смерти Даниэллы, поэтому чек выписан на особенно крупную сумму.

Сейчас ей было бы тридцать шесть лет.

Она погибла менее чем в одной миле от этой гостиной.

По мере того, как количество шампанского в бокале матери уменьшается, ее рассказы о младшей дочери — любимице — становятся все более фантастическими.

Это еще одна рождественская традиция.

Мама заканчивает бредовую сказку о том, как Даниэлла летом работала воспитателем в детском дневном лагере при элитном загородном клубе.

— Она так здорово ладила с детьми, — предается бесцельным воспоминаниям мама. — Она была бы замечательной матерью.

Мама весьма кстати забыла, что Даниэлла устроилась воспитательницей в лагерь по настоянию отца и взяли ее на работу только потому, что отец играл в гольф с директором клуба.

Обычно маме все поддакивают.

Но сегодня невозможно удержаться от возражений.

— Вообще-то, я не уверена, что Даниэлла очень уж любила детей. Разве это не она так часто сказывалась больной, что ее чуть не уволили?

Это произнесено задушевным тоном, но мама мгновенно каменеет.

— Даниэлла любила детей, — возражает она, сердито краснея.

— Еще шампанского, Синтия? — предлагает Томас в попытке разрядить внезапно накалившуюся атмосферу в комнате.

Маме позволено вести себя так, чтобы последнее слово осталось за ней, хотя она не права.

И вот что мама отказывается признать: Даниэлла была законченной эгоисткой и нахалкой, брала без спросу все, что ей приглянулось. Например, мой любимый свитер, который потом растянулся, потому что Даниэлла носила вещи на размер больше. А в одиннадцатом классе она украла мой реферат, подготовленный на «пятерку с плюсом» для урока по английскому языку и литературе — он хранился на нашем домашнем компьютере, которым мы пользовались вместе — и сдала его под своим именем.

Она увела парня, который поклялся в верности старшей сестре.

За первые два проступка и за многие другие, совершенные раньше, Даниэлла не понесла наказания: отец был занят работой, а мама, как и следовало ожидать, всегда находила ей оправдание.

Если бы Даниэлла держала ответ за свои прегрешения, возможно, теперь она была бы жива.

Томас подошел к маме и снова наполнил ее бокал.

— Синтия, как вам удается с каждым годом молодеть? — спрашивает он, потрепав ее по плечу.

Обычно миротворческие потуги Томаса вызывают умиление.

Но сегодня я расцениваю их как еще одно предательство.

— Пойду принесу стакан воды. — В действительности мне нужен повод, чтобы выйти из комнаты. Кухня служит мне убежищем.

За последние двадцать лет здесь многое поменялось. Новый холодильник снабжен встроенным диспенсером для подачи охлажденной воды. Пол, некогда деревянный, выложен итальянской плиткой. Столовый сервиз за застекленными дверцами шкафов теперь белый, с синим узором.

Но дверь, ведущая на улицу, все та же.

И замок в ней такой же, с фиксатором. Снаружи открыть его можно только ключом. Изнутри один поворот маленькой овальной ручки либо отпирает замок, либо запирает — в зависимости от того, в какую сторону повернуть.

Эту историю вы никогда не слышали, Джессика.

Никто не слышал. Даже Томас.

Но вы, должно быть, понимаете, что я была по-особенному расположена к вам. Что между мной и вами существует неразрывная связь. Еще и поэтому ваши поступки так глубоко меня ранили.

Если бы вы вели себя иначе, между нами сложились бы совсем другие отношения.

Потому что несмотря на все наши внешние различия — возраст, уровень благосостояния, образование, — в самых значимых моментах ваша жизнь и моя сверхъестественным образом перекликаются. Словно нам с вами суждено было сблизиться. Словно наши судьбы — зеркальное отражение одна другой.

Вы в тот трагический августовский день заперли в комнате свою младшую сестру Бекки.

Я в ту трагическую декабрьскую ночь не пустила в дом свою младшую сестру Даниэллу.

* * *

Даниэлла частенько тайком убегала из дома на свидания с парнями. Обычно она фиксировала защелку на кухонной двери, чтобы та не захлопывалась наглухо и она могла вернуться домой незамеченной. Это был ее излюбленный трюк.

Ее ухищрения меня не волновали. Пока она не нацелилась на моего парня.

Даниэлла жаждала заполучить все, что принадлежало мне. И Райан не стал исключением.

Даниэлла не знала отбоя от поклонников — она была симпатичная, обладала живым кипучим нравом, и в сексуальном плане границ для нее фактически не существовало.

Но Райан был другой. Мягкий по характеру, он ценил умные беседы и спокойные вечера. Для меня он был первым во многих отношениях.

Мое сердце он разбил дважды. Первый раз — когда бросил меня. Второй раз — неделей позже, когда начал встречаться с моей младшей сестрой.

Примечательно, как простейшие решения удивительным образом порождают эффект бабочки: одно действие, на первый взгляд, совершенно незначительное, может спровоцировать цунами.

В ту декабрьскую ночь двадцать лет назад все началось с обычного стакана воды — как этот, что я сейчас наполняю на кухне.

Даниэлла ушла гулять с Райаном, не поставив в известность родителей. Домой она собиралась вернуться поздно и, чтобы они не заметили ее отсутствия, на кухонной двери, ведущей на улицу, зафиксировала защелку.

Даниэлле всегда все сходило с рук. По ней давно плакало наказание.

Быстрый, словно по наитию, поворот дверной ручки. Теперь Даниэлле придется звонить в дом и будить родителей. Отца хватит апоплексический удар: он вспыльчив по характеру.

Заснуть в ту ночь было невозможно: слишком велико было возбуждение в предвкушении сладостной мести.

В 1:15 ночи из окна второго этажа я заметила, как где-то на середине нашей длинной извилистой подъездной аллеи погасли фары джипа Райана. Потом по газону заскользила фигурка Даниэллы, двигавшейся к двери кухни.

Радостный трепет объял все мое существо: каково ей будет, когда она поймет, что дверная ручка не поддается?

Я ждала, что дом вот-вот огласит трель дверного звонка.

Но минутой позже Даниэлла понеслась к машине Райана.

Джип развернулся и, с Даниэллой в пассажирском кресле, рванул прочь.

Интересно, как Даниэлла выпутается из этой истории? Может, заявится утром с каким-нибудь нелепым оправданием: например, скажет, что гуляла во сне? На этот раз даже мама не решится проигнорировать ее обман.

Мои родители мирно спали, не ведая, что их младшая дочь подложила под одеяло подушки.

Пока через несколько часов на пороге нашего дома не появился сотрудник полиции.

Райан был пьян, хотя прежде, когда встречался со мной, никогда не доводил себя до такого состояния. Его джип врезался в дерево, что стояло в конце нашей длинной извилистой подъездной аллеи. Они оба погибли. Она — мгновенно, он — спустя несколько часов в больнице, от обширных внутренних повреждений.

Даниэлла слишком часто делала неправильный выбор и создала условия для аварии. Она отняла у меня парня. Пила водку, хотя официально могла получить на это право только через пять лет. Тайком убегала из дома. Не желая открыто признать свою вину, не позвонила дверь, чтобы отдаться на суд родителей.

Такого конечного итога, как запертая кухонная дверь, она не предвидела.

Но это лишь одно звено в цепочке факторов, которые привели к ее гибели. Если бы она хоть раз поступила правильно, то сейчас, наверно, сидела бы здесь в гостиной, возможно, с внуками, которых отчаянно хочет наша мама.

Как и вашим родителям, Джессика, моим известна лишь часть этой истории.

Если б вы знали, сколь тесно нас с вами связали эти две трагедии, стали бы вы лгать мне про Томаса?

Относительно ваших проделок с моим мужем еще остались вопросы. Но завтра ответы на них будут получены.

Вашим родителям сказано, что вы проведете праздники со мной, а они должны наслаждаться отдыхом и не волноваться, если вы им не позвоните.

Ведь мы с вами будем очень заняты претворением в жизнь собственных планов.

Глава 64

24 декабря, понедельник

Когда я встречалась здесь с Томасом менее недели назад, то не заметила узкую серебряную табличку на скамейке: было слишком темно.

Но сейчас, днем, я вижу, как памятная табличка поблескивает на ярком солнце.

На ней красивым шрифтом выгравированы имя и фамилия, даты рождения и смерти. И еще одна строчка. Я словно наяву слышу серебристый голос доктора Шилдс, читающей эпитафию: «Кэтрин Эйприл Восс. Она сдалась слишком быстро».

Табличку установила доктор Шилдс. Сомнений быть не может.

Ее стиль: сдержанно, элегантно, зловеще.

Этот укромный уголок в глубине ботанического сада Уэст-Виллидж образуют концентрические кольца: в центре — замерзший фонтан, вокруг — полдюжины деревянных скамеек, вдоль которых вьется тропа для прогулок.

Я стою, обхватив себя руками, и смотрю на скамейку, на которой умерла Эйприл.

С тех пор как накануне вечером я покинула дом доктора Шилдс, я все время думаю о досье — своем и Эйприл. Я помню те строки, что написала обо мне доктор Шилдс — «Этот процесс поможет вам обрести внутреннюю свободу. Не сопротивляйтесь», — они написаны почерком, очень похожим на тот, каким выгравирована надпись на мемориальной табличке.

Меня пробирает дрожь, хотя в дневное время этот обледеневший парк выглядит не таким уж зловещим. По пути я видела нескольких человек, прогуливавшихся по аллеям. Где-то рядом смеются дети, звонкими голосами прорезая колючий сырой воздух. На некотором удалении пожилая женщина в ярко-зеленой вязаной шапке толкает перед собой маленькую магазинную тележку. Она идет в мою сторону, но двигается очень медленно.

И все же на душе у меня неспокойно, я чувствую, что осталась совершенно одна.

Я была уверена, что в записях доктора Шилдс найду нужные мне ответы.

Но от меня по-прежнему ускользает один недостающий элемент пазла — тот, что, мне казалось, я видела в досье Эйприл, но не сумела распознать.

Пожилая женщина приближается, я слышу ее медленные, тяжелые шаги, она уже почти у скамеек.

Я протираю глаза и, поддавшись искушению, опускаюсь на скамейку. Правда, не на ту, с табличкой в память об Эйприл, а на соседнюю.

В жизни не чувствовала себя такой усталой.

Ночью я спала всего несколько часов, да и то беспокойно, меня мучали кошмары: то Рикки на меня бросался, то Бекки упала в бассейн и утонула, то Ноа от меня уходил.

О том, чтобы выпить таблетку, которую дала мне доктор Шилдс, не могло быть и речи. Больше никаких подарков от нее.

Я массирую виски, пытаясь унять ужасную головную боль.

Женщина в зеленой шапке садится на соседнюю скамью. На скамью Эйприл. Она вытаскивает из тележки нарезной батон в яркой упаковке с узором в горошек. Затем начинает крошить один ломтик на мелкие кусочки и бросать их на землю. Тут же к ней слетаются около десятка птиц, словно они только ее и ждали.

С минуту я наблюдаю, как птицы клюют крошки, затем отвожу глаза.

Если в записях нет подсказок, может, мне удастся найти их, следуя по стопам Эйприл. Непосредственно перед приходом в парк она была дома у доктора Шилдс, сидела на табурете у нее в кухне, о чем-то беседовала с ней — как и я буквально вчера вечером.

Я вспоминаю, где еще мы обе бывали: и Эйприл, и я приходили на тестирование в одну и ту же аудиторию Нью-Йоркского университета, где, отвечая на вопросы доктора Шилдс, печатали на компьютере наши самые сокровенные мысли. Возможно, мы даже сидели за одним и тем же столом.

И ее, и меня приглашали во врачебный кабинет доктора Шилдс, где усаживали на двухместный диванчик и выманивали из нас наши секреты.

И конечно, Эйприл и я встречались в баре с Томасом, где млели под его страстным взглядом, а потом приводили его к себе домой.

Пожилая женщина все бросает и бросает птицам хлеб.

— Это плачущие горлицы, — произносит она. — Они никогда не меняют партнеров.

Должно быть, она обращается ко мне, ведь вокруг больше никого нет.

Я киваю.

— Хотите их покормить? — предлагает она. Затем подходит ко мне и протягивает целый ломтик хлеба.

— Конечно, — рассеянно отвечаю я, беру у нее хлеб и отламываю несколько мелких кусочков.

Есть и другие места, где мы с Эйприл бывали в разное время. Например, у нее в комнате в квартире родителей, где на кровати до сих пор сидит потрепанный плюшевый мишка. А на ее страничке в «Инстаграме» размещено фото витрины пекарни «Insomnia Cookies»[233] неподалеку от Амстердам-авеню. Я тоже захаживала туда, покупала печенья с корицей или мятные.

Разумеется, и она, и я бывали в этом парке.

Если бы Томас не пригласил меня сюда, чтобы предупредить об опасности, исходящей от его жены, я никогда и не узнала бы о существовании Эйприл.

Томас.

Я хмурюсь, думая о том, сколько всего в моей жизни пошло прахом — работа, отношения с Ноа, — пока я сидела в кресле напротив Томаса в его врачебном кабинете, а он рассказывал о выдуманном романе с женщиной из бутика.

Кабинет Томаса — единственное место, в котором я была, а Эйприл — нет: по словам Томаса, он виделся с ней только один раз — в тот вечер, когда они познакомились и он оказался у нее дома. Хотя, если Эйприл действительно была без ума от него, возможно, она выяснила и адрес его места работы.

Я бросаю последний кусочек хлеба.

В глубине сознания свербит неуловимая мысль. Это как-то связано с врачебным кабинетом Томаса.

Мимо с шумом пролетает плачущая горлица, и это выводит меня из раздумий. Птичка приземляется на скамейку Эйприл, рядом с пожилой женщиной, прямо на серебряную табличку.

Я неотрывно смотрю на нее.

В крови начинает бурлить адреналин, усталости как не бывало.

Имя и фамилия Эйприл, написанные изящным плавным шрифтом. Даты ее рождения и смерти. Голубь. Все это я уже видела.

Я наклоняюсь вперед, у меня учащается дыхание.

Все, вспомнила где: на программке похоронной церемонии, которую дала мне миссис Восс.

Я буквально чувствую, как кончики пальцев нащупывают то, что я искала. Сердце начинает колотиться быстрее.

Я замираю, заново обдумывая одно обстоятельство, всегда казавшееся мне странным: Томас придумал интрижку с какой-то случайной женщиной, чтобы скрыть знакомство с Эйприл; он во что бы то ни стало хотел заполучить досье Эйприл — даже помог мне проникнуть в дом доктора Шилдс и, пока я там находилась, отвлекал ее внимание.

Правда, подсказки, которую я пыталась отыскать на задворках своего сознания, в досье никогда не было.

Я лезу в сумочку и достаю программку похоронной церемонии, которую дала мне миссис Восс, — ту, на которой напечатаны имя и фамилия Эйприл и нарисован голубь.

Медленно разворачиваю листок, разглаживаю его.

Между изображением на программке и табличкой на скамейке неподалеку от меня есть одно существенное различие.

Мне сразу вспомнились двое мужчин, с которыми я беседовала в баре «Суссекс». Их отличало только одно — обручальное кольцо. У одного оно было, у другого — нет. И это был ключевой фактор.

Надпись на табличке — не та, что в программке.

Я читаю изречение на программке еще раз, хотя наизусть знаю слова из песни «Битлз»:

И в конце концов ценна лишь та любовь, которой предаешься без остатка.

Если бы Томас напевал эту песню в тот вечер, когда познакомился с Эйприл, она не стала бы спрашивать маму, откуда эта строка. Она знала бы, что это слова из песни.

Но если она просто увидела их на кофейной кружке — как я, — это могло возбудить ее любопытство.

Закрыв глаза, я пытаюсь точно восстановить в памяти расположение вещей во врачебном кабинете Томаса. Там стоят несколько стульев, но с любого из них посетителю прекрасно виден рабочий стол Томаса.

Значит, Эйприл бывала во врачебном кабинете Томаса, который находится всего в нескольких кварталах от пекарни «Insomnia Cookies».

Но не потому, что она его преследовала.

Этому есть только одно объяснение, которое и дает ответ на вопрос, почему Томас всячески старался скрыть свою короткую интрижку с Эйприл. И почему он до сих пор ужасно боится, как бы кто-нибудь не узнал об этом.

Миссис Восс говорила мне, что Эйприл периодически обращалась за помощью к психотерапевтам.

Эйприл познакомилась с Томасом не в баре.

Она познакомилась с ним, когда пришла к нему на прием в качестве пациентки.

Глава 65

24 декабря, понедельник

Возвращение в Манхэттен занимает полтора часа. В машине я притворяюсь спящей, чтобы не разговаривать с Томасом.

Пожалуй, он этому рад. Радио он не включил, ведет машину в тишине, неотрывно глядя на дорогу. Руки крепко держат руль. Такая неподвижная поза для Томаса нетипична. Обычно во время долгих переездов он слушает радио, подпевает, отбивает ритм, хлопая себя по ноге.

Он тормозит у дома. Я симулирую пробуждение: быстро моргаю, беззвучно зеваю.

Мы не обсуждаем, кто где будет ночевать. Согласно негласной взаимной договоренности, Томас отправится к себе, на съемную квартиру.

Мы желаем друг другу спокойной ночи, чмокаемся на прощание.

Он уезжает, тихий шум двигателя постепенно растворяется вдали.

И в доме наступает глубокая, унылая тишина.

Чтобы открыть новый засов снаружи, нужен ключ.

Но изнутри замок запирается одним поворотом овальной ручки.

* * *

Год назад канун Рождества был совсем другим: после нашего возвращения из Личфилда Томас развел огонь в камине и настоял, чтобы мы распаковали наши подарки. Когда он вручал мне красивую коробку, глаза у него сияли, как у мальчишки.

Упакован подарок был старательно, но бестолково — слишком много скотча и ленточек.

А подарки он всегда выбирал от души.

На этот раз это было первое издание моей любимой книги Эдит Уортон.

Три дня назад, когда вы сообщили, что в баре «Деко» Томас отверг ваши домогательства, во мне затеплилась надежда; казалось, этот милый ритуал снова может повториться. Я купила для Томаса подлинную фотографию «Битлз» работы Рона Галеллы, поместила ее в рамку, аккуратно упаковала в папиросную и яркую оберточную бумагу.

И теперь этот подарок лежит в гостиной рядом с белой пуансеттией.

В праздники одиночество особенно тягостно.

Жена смотрит на плоский подарок прямоугольной формы, который сегодня не будет распакован.

Мать тупо смотрит на рождественский чулок с надписью «Даниэлла», который ее дочь никогда не раскроет.

Другая мать впервые отмечает Рождество без своего единственного ребенка — дочери, которая свела счеты с жизнью полгода назад.

В тишине и спокойствии сожаление ощущается острее.

* * *

Всего несколько ударов по клавиатуре, и я отсылаю сообщение миссис Восс:

«В память об Эйприл в Американский фонд для предотвращения самоубийств переведено праздничное пожертвование. Мыслями с вами. С искренним сочувствием, д-р Шилдс».

Этот дар — не для того, чтобы умилостивить миссис Восс, которой не терпится увидеть содержимое папки с ярлыком «Кэтрин Эйприл Восс». Это пожертвование — просто движение души.

Не только мать Эйприл очень хочет знать, что происходило с Эйприл в последние часы ее жизни. Один следователь официально потребовал, чтобы я предоставила ему свои записи, и даже пригрозил судебной повесткой. Да и Томас проявил чрезмерное любопытство в отношении досье Эйприл, когда узнал, что семья Восс наняла частного детектива.

Отсутствие отчета о нашей последней встрече выглядело бы подозрительным, поэтому я составила сокращенный, «приглаженный» вариант. Вполне себе правдивый: необходимо было придерживаться достоверности, ведь не исключено (хотя и маловероятно), что Эйприл позвонила или отправила SMS-сообщение какой-нибудь подруге непосредственно перед смертью. Однако ход нашей беседы я изложила в гораздо более мягкой форме, без ряда подробностей:

Вы глубоко меня разочаровали, Кэтрин Эйприл Восс. Вам было оказано доверие… Но потом вы сделали признание, которое разрушило все и выставило вас в совершенно ином свете: «Я совершила ошибку. Я переспала с женатым мужчиной…» Вам было сказано, что вы никогда больше не будете желанным гостем в этом доме… Разговор продолжался. По его окончании вас обняли на прощанье…

Подменные записи были сделаны сразу же после похорон Респондента № 5.

Вполне естественно, что ее мать очень хочет с ними ознакомиться.

Но никто никогда не увидит подлинных записей о том, что действительно произошло в тот вечер.

Как и Эйприл, тех записей больше не существует.

* * *

Эти страницы из моего желтого отрывного блокнота уничтожила одна-единственная спичка. Пламя жадно пожирало мои слова, написанные курсивом синими чернилами.

Вот содержание страниц, превратившихся в золу:

РЕСПОНДЕНТ № 5 / 8 июня, 19:36.

Эйприл стучится в дверь через шесть минут после назначенного времени.

Для нее это обычное явление: пунктуальность ей не свойственна.

В кухне я предлагаю ей угощение: «Шабли», гроздь черного винограда, кусочек «бри».

Эйприл устраивается на высоком табурете, с готовностью собираясь обсудить предстоящее собеседование в небольшом рекламном агентстве. Она дает мне распечатку своего резюме и просит посоветовать, как лучше объяснить, почему у нее такая пестрая трудовая биография.

После нескольких минут ободряющей беседы я надеваю ей на запястье свой миниатюрный золотой браслет, которым она неоднократно восхищалась.

— Для уверенности, — говорю я. — Он ваш.

Вдруг атмосфера вечера резко меняется.

Эйприл отводит глаза. Утыкается взглядом в колени.

Поначалу создается впечатление, что ее переполняют позитивные чувства.

Но она произносит дрожащим голосом:

— Мне кажется, что эта работа позволит мне начать новую жизнь.

— Вы этого заслуживаете, — говорю я, подливая ей вина.

Она двигает браслет вверх и вниз по руке.

— Вы так добры ко мне.

Но в ее тоне — не благодарность, он наполнен каким-то более сложным чувством.

Каким — сразу не поймешь.

Я и не успела понять; Эйприл вдруг наклоняется, закрывает лицо ладонями и заходится в рыданиях.

— Простите, — начинает она сквозь слезы. — Тот мужчина, о котором я вам говорила…

Очевидно, она имеет в виду мужчину, с которым познакомилась как-то в баре, привела домой и буквально «заболела» им, а ведь он намного старше нее. Это нездоровое влечение Эйприл мы старались преодолеть в ходе многочасовых неформальных бесед; и нынешний рецидив меня огорчает.

Но мое нетерпение необходимо скрыть:

— Я думала, вы с этим покончили.

— Так и было, — отвечает Эйприл, по-прежнему не поднимая заплаканного лица.

Наверняка осталось какое-то неустраненное обстоятельство, которое мешает ей жить дальше; необходимо выявить его.

— Давайте вернемся к самому началу и сделаем так, чтобы вы забыли этого мужчину раз и навсегда. Итак, вы зашли в бар, и он там сидел, так? — подсказываю я. — Что случилось потом?

Нога Эйприл начинает совершать вращательные движения, словно пропеллер.

— Дело в том… Я не все вам рассказала, — произносит она с запинкой. Отпивает большой глоток вина. — Вообще-то я познакомилась с ним, когда пришла к нему на прием. Он психотерапевт. Правда, больше на консультации я к нему не ходила — была только однажды, в тот первый раз.

Шокирующая новость.

Психотерапевт, который спит с пациенткой (даже если Эйприл находилась под его опекой совсем недолго), должен быть лишен лицензии. Ясно же, что этот аморальный человек воспользовался беззащитностью эмоционально неустойчивой молодой женщины, которая обратилась к нему за помощью.

Эйприл смотрит на мои сжатые кулаки.

— Отчасти я виновата сама, — поспешно произносит она. — Я не давала ему проходу.

— Нет, вы не виноваты, — с жаром в голосе говорю я ей, тронув ее за руку.

Ей потребуется дополнительная помощь, чтобы преодолеть убеждение в том, что это произошло по ее вине. Cилы были неравны, она стала жертвой сексуальной эксплуатации. Но пока я даю ей выговориться, облегчить бремя, что давит на нее.

— И я не случайно встретилась с ним в баре, — признается она. — После того первого сеанса я сразу же влюбилась в него. И… и однажды вечером, когда он вышел с работы, я последовала за ним.

Ее дальнейший рассказ о встрече с психотерапевтом соответствовал тому, что она говорила раньше: она увидела его в гостиничном баре, он сидел один за столиком для двоих; она подсела к нему. Вечер они закончили в постели у нее дома. На следующий день она ему позвонила и отправила эсэмэску, но он целые сутки не отвечал. А когда наконец ответил, стало ясно, что он больше не хочет с ней встречаться. Она продолжала его донимать: звонила, писала, предлагала встретиться. Он неизменно отказывал ей — вежливо, но твердо.

Эйприл излагает свою историю отрывками, с паузами между предложениями, — словно стараясь тщательно подбирать каждое слово.

— Он — гнусный человек, — говорю я. — Неважно, кто все это начал. Он использовал вас, злоупотребил вашим доверием. По сути, совершил уголовное преступление.

Эйприл качает головой.

— Нет, — шепчет она. — Я тоже накуролесила дай бог. Прошу вас, не сердитесь на меня, — с трудом выдавливает она. — Я не хотела вам говорить. Стыдилась. Но… вообще-то он женат.

При этом ужасном откровении я с шумом втягиваю воздух. Она мне лгала.

Самое первое, что сделала Эйприл — еще до нашей первой личной встречи, — пообещала быть честной. Став Респондентом № 5, она подписала соглашение об этом.

— Эйприл, вы сразу должны были это оговорить.

Консультируя Эйприл, я исходила из того, что мужчина, который ее отверг после того, как она привела его домой и затащила в постель, был холост. Значит, все мои многочасовые усилия помочь ей потрачены впустую. Если бы она откровенно рассказала о том, как возникли их отношения и что он женат, я действовала бы совсем иначе.

Эйприл — не жертва, как я полагала всего несколько мгновений назад. Она тоже виновата.

— Вообще-то я вас не обманывала — просто кое о чем умолчала, — возражает она.

Невероятно! Еще и оправдывается. Пытается уйти от ответственности за свои поступки.

Под табуретом Эйприл — крошки. Откусывая крекер, она ведь наверняка понимала, что мусорит. Но сделала вид, что не замечает. Как и во всем остальном: насвинячила, а другие пусть убирают.

Я пальцем беру ее за подбородок, чуть давлю на него, чтобы она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Говорю:

— Это серьезное умолчание. Я глубоко разочарована.

— Простите меня, простите, — торопливо извиняется Эйприл. Она снова плачет, вытирая нос рукавом. — Я давно хотела вам рассказать… Я не знала, что так сильно привяжусь к вам.

Я вздрагиваю, объятая тревогой.

В ее словах нет логики.

При чем тут ее отношение ко мне и мужчина, с которым она переспала? Какая здесь может быть связь?

Прозвище «сокол», что Томас дал мне много лет назад, сейчас наполняется реальным содержанием.

«Ты можешь ухватиться за какое-то высказывание пациента, казалось бы, самое незначительное, и дойти от него до исходной причины, заставившей пациента обратиться к психотерапевту, даже если он сам не подозревает о ней, — заметил он однажды. — Как будто в тебе встроен рентгеновский аппарат. Ты видишь людей насквозь».

Сокол замечает добычу по малейшему колыханию травы в поле; для него это является сигналом к атаке.

Противоречивые слова Эйприл — это колыхание травы на зеленом поле.

Я наблюдаю за ней более пристально. Что она скрывает?

Если Эйприл испугается, она замкнется в себе. Надо успокоить ее, заставить поверить, что никакой опасности нет.

— Я тоже не знала, что так сильно привяжусь к вам, — ласково говорю я, намеренно повторяя ее слова.

Подливаю ей вина.

— Простите, если мой ответ прозвучал как суровая отповедь. Просто эти сведения стали для меня полной неожиданностью. Расскажите о нем поподробнее, — прошу я ее.

— Он очень добрый человек, и симпатичный, — начинает она. Затем переводит дыхание, неосознанно приподнимая плечи. — У него… э-э-э… рыжие волосы…

Вот и первая подсказка: она лжет, описывая его внешность.

Существует одно известное заблуждение, описанное в многочисленных фильмах и телепередачах. Суть его состоит в следующем: если человек лукавит, это сразу видно по определенным признакам. Пытаясь придумать правдоподобную историю, он смотрит вверх и влево. А когда говорит, избегает зрительного контакта с собеседником или, напротив, буравит его взглядом. Кусает ногти или закрывает рот руками, неосознанно выдавая свое чувство неловкости. Но эти симптомы лжи проявляются не у всех.

У Эйприл приметы более тонкие. Сначала у нее меняется дыхание. Видно, как у нее поднимаются плечи, — значит, она дышит более глубоко, — а голос становится чуть более блеклым. Это связано с тем, что у нее меняется пульс, а с ним и скорость кровотока, из-за чего ей буквально не хватает воздуха. Эти признаки я наблюдала у нее и раньше: когда она старалась доказать, что частые отъезды отца и вообще его отсутствие в ее жизни не причиняли ей боль; когда утверждала, что ей теперь все равно, что в школе ее избегали девочки, пользовавшиеся всеобщей популярностью, хотя пренебрежительное отношение сверстниц нанесло ей столь глубокую психологическую травму, что в одиннадцатом классе она пыталась свести счеты с жизнью, наглотавшись таблеток.

Но в тех случаях она лгала самой себе.

Лгать мне — это совсем другое дело.

А сейчас Эйприл мне лжет.

Зачем ей давать ложное описание внешности того мужчины после того, как она сделала множество других трудных признаний?

А Эйприл продолжает сочинять, говоря, что тот мужчина среднего роста, стройный. Я подбадриваю ее едва заметным кивком, касаюсь ее запястья, одновременно убеждаясь, что у нее учащенный пульс: значит, врет.

— Я просила его остаться на ночь, но он не мог, ему нужно было домой, к жене. — Эйприл шмыгает носом, утирая слезы салфеткой.

И тут закрадывается ужасное подозрение. Ее возлюбленный — психотерапевт. Женат. По всей видимости, Эйприл необходимо исповедаться в этом проступке, он лежит у нее на душе тяжким грузом.

Но она пытается скрыть от меня личность мужчины, давая неверное описание его внешности.

Так кто же он?

Затем Эйприл делает легкий взмах рукой, как бы намекая, что ее следующие слова не имеют большого значения:

— Прямо перед уходом он обнял меня и сказал, что я не должна в него влюбляться. Сказал, что я заслуживаю лучшей доли, что когда-нибудь я встречу человека, который станет для меня истинным светом.

* * *

Пять секунд могут изменить жизнь.

Можно скрепить поцелуем брачный обет. Можно соскрести скретч-слой на лотерейном билете и обнаружить выигрышный набор цифр. А можно на джипе со всей скорости врезаться в дерево.

А еще жена может узнать, что ее муж изменяет ей с психически неустойчивой молодой женщиной.

Ты — мой истинный свет.

Эта фраза выгравирована на наших обручальных кольцах — моем и Томаса. Мы придумали ее вместе.

Пять секунд назад эти слова принадлежали только нам. Я знала, что они всегда касаются моего пальца, и это наполняло меня радостью. А сейчас они обжигают кожу, словно плавится белое золото моего обручального кольца.

Значит, Эйприл переспала с Томасом. Он и есть тот таинственный женатый психотерапевт.

Кажется, от такого потрясающего откровения должен разразиться гром. Но в доме тихо.

Эйприл снова пригубливает бокал с вином. Похоже, она немного успокоилась, сделав частичное признание в попытке облегчить свою вину, а также принести мне скрытые извинения за то, что соблазнила моего мужа.

Но она не просто переспала с Томасом. Она влюбилась в него до безумия.

Может, именно поэтому она решила принять участие в моем исследовательском проекте? Чтобы побольше узнать о жене Томаса?

Глубокое потрясение может вызвать оцепенение. Именно это происходит сейчас со мной.

Эйприл продолжает тараторить, словно не сознавая, что все изменилось.

С момента нашего знакомства она знала, что переспала с моим мужем.

Теперь мы обе это знаем.

Эйприл и Томас предали меня. Но только с одним из них можно расправиться прямо сейчас.

Эйприл, наверно, думает, что теперь она спокойно покинет мой дом и будет жить как жила, снова нагадив у меня, — да так, что эту гадость веником не выметешь.

Мой муж целовался с ней. Обнимал, ласкал ее тело.

Нет.

— Давайте прогуляемся, — предлагаю я Эйприл, — хочу показать вам одно место. — Выдержав паузу, я принимаю решение. — Допивайте вино, а я пока сбегаю наверх, мне нужно кое-что взять.

Пятнадцать минут спустя мы подошли к фонтану в Ботаническом саду Уэст-Виллидж, присели рядышком на одной из скамеек. Здесь тихо и спокойно, идеальное место для беседы. Именно это и произошло. Сердечный разговор.

Мои последние слова, обращенные к Эйприл:

— Вам следует уйти до того, как стемнеет.

Тогда она была еще жива: в моем присутствии Эйприл не взяла в рот ни одной таблетки. Должно быть, она проглотила их после моего ухода. А два часа спустя ее обнаружила какая-то парочка, прогуливавшаяся под луной.

Глава 66

25 декабря, вторник

Мы все боимся доктора Шилдс — я, Бен, Томас. Уверена, что и Эйприл ее боялась.

Но, похоже, только один человек заставляет ее нервничать — это частный детектив Ли Кэри. Тот, о ком мне рассказала миссис Восс. Тот самый, который послал на имя доктора Шилдс заказное письмо с требованием предоставить ему историю болезни Эйприл.

Я решила, что должна все ему рассказать. Возможно, если доктор Шилдс будет занята в связи с его расследованием, она оставит попытки разрушить мою жизнь. Я оказалась в очень тяжелом положении, но мне ясно, что ситуация значительно ухудшится, если я не найду выход.

Я достаю фотокопию заказного письма мистера Кэри, которое обнаружила, когда проникла в дом доктора Шилдс, нахожу номер его телефона.

Я заставляю себя дождаться девяти часов утра: все-таки Рождество.

После четвертого звонка включается автоответчик. Я чувствую, как у меня внутри все прямо оседает, хотя ведь можно было ожидать, что он не ответит.

— Меня зовут Джессика Фаррис, — говорю я. — У меня есть информация о Кэтрин Эйприл Восс, которую, думаю, вам следует знать.

Я в нерешительности умолкаю.

— Дело срочное, — добавляю я и диктую номер своего мобильника.

Потом открываю ноутбук и начинаю искать авиабилет во Флориду, чтобы улететь к своим родным. Я очень хочу с ними увидеться. Но это не единственная причина: мне нужно убраться из города до того, как доктор Шилдс и Томас узнают, что я связалась с частным детективом и довела до его сведения, что Эйприл была пациенткой Томаса и принимала участие в исследовательском проекте доктора Шилдс. А также сообщила, что «Викодин» Эйприл, как и мне, вероятно, вложили в руку.

Ближайший рейс до Нейплса — завтра в шесть утра.

Я сразу бронирую билет, хотя он стоит больше тысячи долларов.

Пришедшее по электронной почте подтверждение бронирования от авиакомпании «Дельта» приносит некоторое облегчение. Возьму с собой Лео в дорожной клетке и одежды побольше, — на тот случай, если в целях безопасности придется возвращаться не в Нью-Йорк, а домой в Аллентаун.

Я даже не стану предупреждать родителей, что лечу к ним на курорт. Это рискованно: вдруг доктор Шилдс узнает.

Когда я почувствую, что можно возвратиться в Нью-Йорк, я вернусь и начну новую жизнь, как уже бывало раньше. Денег, что заплатила мне доктор Шилдс, на некоторое время хватит. Работу я найду, ведь я тружусь с подросткового возраста.

Вот найти замену Ноа будет нелегко.

На эсэмэски и звонки он не отвечает, надо придумать другой способ связаться с ним. Немного поразмыслив, я достаю блокнот.

Наши отношения начались с обмана: я назвалась вымышленным именем.

Теперь я должна быть с ним абсолютно честной.

Мне неведомо, как отыскала его доктор Шилдс и что она ему наговорила. Поэтому я начинаю с того момента, когда я взяла с кресла телефон Тейлор у нее дома, и заканчиваю тем, как в Ботаническом саду поняла, что Эйприл была пациенткой Томаса.

Пишу даже о том, что я переспала с Томасом. «Знаю, к тому времени у нас было только два свидания, и никаких взаимных обязательств… но я сожалею об этом, и не только из-за того, кем оказался Томас, а прежде всего потому, что ты стал дорог мне».

Получилось шесть страниц.

Кладу письмо в конверт, надеваю куртку, хватаю поводок Лео.

В коридоре как-то необычно тихо. Все квартиры в этом доме — однокомнатные или двухкомнатные — для семей не подходят. Большинство соседей, должно быть, уехали на праздники к родственникам.

Я выхожу из подъезда и, сбитая с толку, застываю на месте в нерешительности.

Что-то не так.

Жизнь вокруг словно замерла. Какофонию уличных шумов будто отключили. Впечатление такое, что во всем Нью-Йорке объявлен антракт, и все ждут, когда снова поднимется занавес и начнется второй акт.

Не может же быть, чтобы я осталась одна во всем городе. Но ощущение именно такое.

* * *

Я оставила письмо для Ноа у дежурного консьержа и возвращаюсь домой. Звонит мой мобильник.

Это может быть кто угодно. В своем телефоне я не устанавливала индивидуальные сигналы для разных абонентов.

Но я точно знаю, кто это, еще до того, как смотрю на экран.

Сброс.

Фамилия доктора Шилдс исчезает с экрана.

Ну что ей еще нужно от меня в день Рождества?

Через десять минут, когда я уже дошла до дома, снова звонок.

Я намеревалась остаток дня просидеть в своей квартирке, закрыв дверь на два замка. Мне нужно собраться в поездку. Рано утром закажу такси через «Uber» и сразу поеду в аэропорт.

Не буду отвечать на ее звонки.

Хочу снова сбросить вызов, но, взглянув на экран, вижу незнакомый номер.

Должно быть, это детектив, думаю я.

— Здравствуйте, это Джессика Фаррис, — радостно говорю я.

Секундная пауза, и у меня замирает сердце.

— С Рождеством, Джессика.

Инстинктивно я озираюсь по сторонам, но вокруг ни души.

До дома — один квартал. Схвачу в охапку Лео и бегом. Она меня не догонит.

— Ужин в шесть часов, — продолжает доктор Шилдс. — Прислать за вами машину?

— Что? — отзываюсь я.

Голова идет кругом, я пытаюсь понять, что происходит. Должно быть, она звонит с одноразового телефона, возможно, с того же самого, который она дала мне, чтобы позвонить Рейне и Тиффани. Поэтому я и не узнала номер.

— Вы же помните, я обещала вашим родителям, что мы будем отмечать праздник вместе, — продолжает она.

— Я не приду, — кричу я. — Ни сегодня, ни завтра, никогда.

Я собираюсь нажать «отбой», но слышу ее серебристый голос:

— А у меня для вас подарок.

Это произнесено таким тоном, что у меня кровь стынет в жилах. Мне знаком этот тон. Он означает, что в данный момент она наиболее опасна.

— Не нужны мне ваши подарки, — отвечаю я. У меня вдруг сжимает горло. Я почти у дома.

Однако железная дверь открыта.

Неужели я забыла ее плотно закрыть, когда уходила? Возможно. Из-за того, что меня поразила внезапная тишина на улице.

Где безопаснее — в подъезде или здесь, на улице?

— Хм, жаль, — говорит доктор Шилдс. Она прямо смакует этот момент, словно кошка играет с покалеченной мышкой. — Что ж, если вы не придете и не примете мой подарок, придется передать его полиции.

— Это вы о чем? — спрашиваю я шепотом.

— О видеозаписи, — отвечает она. — На ней зафиксировано, как вы незаконно проникли в мой дом.

Ее слова поражают меня, словно гром.

Значит, Томас меня подставил. Он один знал, что я должна пробраться в ее дом.

— Я обнаружила, что у меня пропало бриллиантовое колье, — продолжает доктор Шилдс беззаботным тоном. — К счастью, я додумалась проверить запись с видеокамеры системы безопасности, которая была недавно установлена. Джессика, я знаю, что вам очень нужны деньги, но никак не думала, что вы опуститесь до воровства.

Я ничего не брала, но если она передаст эту видеозапись в полицию, меня арестуют. Никто не поверит, что ключ дал мне Томас, ее муж. Доктор Шилдс скажет, что я запомнила код отключения сигнализации, когда была у нее в гостях. И это будет абсолютно правдоподобно.

Денег на адвоката у меня нет, да и что толку? Она все равно меня перехитрит.

Я неверно оценила свое положение: оно гораздо, гораздо хуже.

Я знаю, что нужно сказать, дабы она смягчилась.

Я закрываю глаза, спрашиваю хрипло:

— Что я должна сделать?

— Просто приходите на ужин, в шесть часов, — отвечает она. — Приносить ничего не надо. До встречи.

Я оборачиваюсь, пристально оглядываю улицу: никого.

Хватаю ртом воздух.

Если меня арестуют, будет загублена не только моя жизнь. Мои родные тоже пострадают.

От порыва ветра входная дверь немного приоткрывается, и я инстинктивно отскакиваю назад.

Доктора Шилдс здесь нет, говорю я себе. Она уверена, что я приду к ней на ужин.

И все же я хватаю Лео, влетаю в подъезд и бегом поднимаюсь по лестнице на свой этаж.

Ключи уже у меня в руке. В коридоре никого нет, но я все равно со всех ног мчусь к своей квартире.

Войдя, я внимательно осматриваю все углы, и только потом спускаю Лео с рук.

Тяжело дыша, падаю на кровать.

Сейчас начало двенадцатого. У меня семь часов, чтобы придумать, как спастись.

Приходится признать, что, возможно, у меня это не получится.

Я закрываю глаза, представляя лица родителей и Бекки в разные периоды жизни. Вот мама вбегает в медпункт моей начальной школы, на ней — добротный синий костюм, в котором она ходила на работу, когда служила секретаршей; школьная медсестра позвонила ей и сообщила, что у меня высокая температура. Вот отец во дворе нашего дома, выгнув руку, учит меня, как нужно правильно бросать мяч. Вот мы с Бекки лежим «валетом» на диване, и она щекочет мне пятки.

Я вспоминаю и вспоминаю тех, кто мне дорог, пока дыхание не выравнивается. Теперь я знаю, как действовать.

Я поднимаюсь, беру мобильник. Родители звонили сегодня утром, оставили сообщение, поздравили с Рождеством. Я не решилась ответить, зная наверняка, что они почувствуют напряженность в моем голосе.

Но больше нельзя откладывать: я обязана рассказать родителям то, что пятнадцать лет скрывала от них.

Может, у меня и не будет другого шанса исповедаться перед ними, а они должны узнать правду. Они имеют на это право.

Трясущимися руками набираю мамин номер.

Она отвечает сразу же:

— Привет, милая! С Рождеством!

А у меня комок в горле, едва могу говорить. Это нелегко — лучше вывалить сразу.

— Подключи папу, а Бекки не надо. Я должна поговорить только с вами, без нее.

Я до боли сжимаю в руках телефон.

— Секундочку, милая, он здесь, рядом, — судя по ее голосу, она понимает: что-то стряслось.

Раньше, представляя, как я поведу этот разговор, я никогда не могла продвинуться дальше первой фразы: «Я должна рассказать вам правду о том, что случилось с Бекки».

— Джесси? Мы с мамой слушаем тебя, — слышу я густой сипловатый голос отца. И не могу произнести даже ту первую фразу.

Горло сдавило. Это как в кошмарном сне, когда невозможно издать ни звука. У меня кружится голова, кажется, я вот-вот потеряю сознание.

— Джесс? Что случилось?

Голос матери полон тревоги, и меня наконец прорывает:

— Когда Бекки выпала из окна, меня не было дома. Я оставила ее одну, — выдавливаю я из себя. — Я заперла ее в спальне на замок.

В ответ — молчание.

Такое чувство, что меня разрывают на части; все эти годы моя тайна помогала мне сохранять целостность, а теперь оболочка рушится.

Подобно мне, они, должно быть, вспоминают, как бесчувственное тело Бекки кладут на носилки и увозят на «скорой».

— Простите меня, — произношу я, содрогаясь от рыданий. — Я не…

— Джесси, — решительно перебивает меня отец. — Нет. Это я виноват.

От удивления я резко вскидываю голову. Что он такое говорит? Должно быть, неправильно меня понял.

А он продолжает:

— Та сетка от комаров давно была сломана, и я все собирался и собирался ее заменить. Если б заменил, Бекки не сумела бы ее открыть.

Я падаю на кровать, у меня кружится голова. Все опрокинулось вверх дном.

Значит, папа тоже считает себя виноватым?

— Но я же должна была присматривать за ней! — кричу я. — Вы мне доверяли!

— О, Джесс, — говорит мама. Голос у нее какой-то подавленный. — Нельзя было оставлять на тебя Бекки на все лето. Я обязана была что-то организовать.

Я ожидала гнева, а то и чего похуже. Но никак не думала, что родители страдают и винят себя, как и я.

— Детка, — продолжает мама, — трагедия с Бекки — это просто ужасное стечение обстоятельств. В этом никто конкретно не виноват. Просто жуткий несчастный случай.

Ее ласковые слова обволакивают меня. Больше всего на свете мне хочется сейчас оказаться с родителями, втиснуться между ними, как в детстве, чтобы они оба крепко-крепко меня обняли. Давно я не ощущала такой тесной близости с отцом и матерью.

И все же внутри чувствуется некая пустота — там, где я хранила свою тайну.

Возможно, я вновь обрела родных лишь для того, чтобы навсегда их потерять.

— Мне следовало давно вам рассказать, — говорю я. Щеки у меня мокрые, но слезы уже не текут ручьем.

— Конечно, Джесси, — соглашается отец.

Тут я слышу тихий рык Лео. Он неотрывно смотрит на входную дверь.

Я мгновенно вскакиваю на ноги, все мои органы чувств предельно обострены. До меня доносятся знакомые голоса: это семейная пара, что живет в конце коридора. Но я по-прежнему не могу расслабиться.

Мама все рассуждает о том, что мы должны уметь прощать сами себя. Я представляю, как отец согласно кивает, поглаживая ее по спине. Мне еще столько всего нужно им сказать. Хочется говорить и говорить с ними, но времени нет. Скоро я должна быть у доктора Шилдс, а я пока не придумала, как дать ей отпор.

Я прощаюсь с ними, напоследок повторив, что я очень их всех люблю.

— Обнимите за меня Бекки. Я еще позвоню. — Я медлю пару секунд, прежде чем положить трубку. Мне хочется надеяться, что я действительно еще смогу позвонить родителям.

После окончания разговора у меня только одно желание: залезть под одеяло, свернуться клубочком и обдумать то, что сейчас произошло. Вся моя жизнь выстраивалась вокруг ложной предпосылки; я жила в плену своих собственных допущений.

Но сейчас некогда об этом размышлять.

Я варю себе крепкий кофе и принимаюсь ходить из угла в угол, пытаясь сосредоточиться. Может, уехать из города сегодня же вечером? Наверняка какая-нибудь служба проката автомобилей работает в Рождество. Я могла бы отправиться во Флориду на машине.

А можно остаться и дать бой доктору Шилдс.

Или-или, третьего не дано.

Я пытаюсь мыслить, как доктор Шилдс. Логически и методично.

Шаг первый. Пусть она покажет мне эту видеозапись. Может, ее вовсе не существует? А если и существует, неизвестно, можно ли меня на ней опознать. Ведь я была в темной одежде, а свет в доме я не включала.

И все-таки идти к ней, пожалуй, небезопасно. Кто знает, что она задумала.

Шаг второй. Необходимо принять меры предосторожности. Вообще-то кое-что я уже предприняла, вдруг понимаю я. Ноа прочтет мое письмо и будет знать все. Я звонила детективу. Если доктор Шилдс загонит меня в угол, я могу показать ей его номер в своем телефоне. Вряд ли она прибегнет к физическому насилию, но на всякий случай я должна быть к этому готова.

Но самое главное: наконец-то мне известны некоторые тайны доктора Шилдс.

Достаточно ли этого?

Глава 67

25 декабря, вторник

Вы явились секунда в секунду, Джессика.

Однако после того как вы позвонили в дом, вам приходится ждать на крыльце еще целых полторы минуты.

Наконец дверь вам открывают. Ваш внешний вид для меня сюрприз, причем неприятный.

К этому моменту вы должны бы еле передвигать ноги, быть на грани нервного срыва.

А вы входите в дом бодрым шагом, уверенная в себе и ужасно привлекательная.

Вся в черном. Куртка на вас распахнута, под ней — закрытое платье, облегающее изгибы вашей фигуры. На ногах — кожаные сапоги выше колена. Благодаря сапогам вы стали на восемь сантиметров выше, так что мы теперь одного роста.

Вы тоже оцениваете мой внешний вид: белое трикотажное платье из чистой шерсти, бриллиантовые серьги, бриллиантовое колье.

Вы заметили, как это символично? Цвета, которые мы с вами выбрали, — это инь и ян. Они символизируют начало, в том числе крещение и бракосочетание, и конец, например, похороны. Кроме того, черные и белые — противоборствующие стороны в шахматах. Что ж, это кстати, учитывая то, что скоро произойдет.

Не дожидаясь от меня указаний, вы наклоняетесь ко мне и целуете меня в щеку.

— Спасибо, что пригласили меня, Лидия, — говорите вы. — У меня для вас маленький подарочек.

Ах, вы полны сюрпризов. Вы определенно что-то задумали. Назвали меня по имени — это явная попытка завоевать преимущество.

Если вы рассчитывали сбить меня с толку, этого, увы, недостаточно.

Губы ваши изогнуты в улыбке, но они едва заметно дрожат. Не такая уж вы крутая, какой пытаетесь казаться.

Прямо-таки жаль, что парировать ваши удары так легко.

— Проходите, прошу.

Вы стряхиваете с плеч куртку и протягиваете мне. Как будто я ваша прислуга. В руках вы по-прежнему держите серебристую коробочку с красным бантиком.

Мне неясно, что происходит, но вас надо срочно поставить на место.

— Пойдемте в библиотеку, — говорю я. — Там нас ждут напитки и закуски.

— Конечно, — с готовностью соглашаетесь вы. — Там и откроете мой подарок.

Человек, не знающий вас так хорошо, и не услышал бы в ваших словах угрозу.

Я предлагаю вам идти первой, чтобы у вас создалась иллюзия, будто вы хозяйка положения. Тем приятнее будет наблюдать вашу реакцию.

Войдя в библиотеку, вы раскрываете рот от неожиданности.

Не вы одна приготовили сюрпризы, Джессика.

Вы стоите на входе, моргая в удивлении, словно не верите своим глазам.

Мужчина, сидящий на диванчике, в молчаливом изумлении таращится на вас.

Неужели вы и впрямь думали, что я буду отмечать праздник без мужа, который, по вашим словам, предан мне на все сто процентов?

— А она здесь зачем? — наконец обретает дар речи Томас. Он встает, переводя взгляд с вас на меня.

— Дорогой, разве я не говорила, что к нам присоединится одна моя испытуемая — Джессика? Бедняжке не с кем отметить Рождество. Родители оставили ее на праздники совсем одну.

Его глаза за очками широко распахиваются, округляются.

— Томас, ты же знаешь, как я привязана к этим юным девушкам.

Он вздрагивает.

— Но ты же говорила, что она тебя преследует!

Вы восхитительно быстро преодолеваете замешательство — гораздо быстрее, чем Томас. Видно, что вы, Джессика, разгневаны.

— В самом деле? — Пауза. — Постой, разве это не та самая девушка, которая, по твоим словам, преследовала тебя?

Томас бледнеет. Пора направить беседу в другое русло.

— Должно быть, здесь какое-то недоразумение. Давайте присядем.

Диванчик и два стула с прямыми спинками образуют полукруг. Журнальный столик расположен параллельно диванчику.

Ваш выбор места, Джессика, будет нести определенную информацию, — как и в тот день, когда вы впервые пришли в мой врачебный кабинет.

Но вы не двигаетесь; стоите в дверном проеме, словно вот-вот броситесь к выходу. Выпятив подбородок, вы заявляете:

— Я вам не верю.

— Прошу прощения?

— Никакой видеозаписи моего проникновения в ваш дом не существует.

Джессика, порой вы такая предсказуемая.

Я иду через комнату к роялю, открываю лежащий на нем серебристый ноутбук. Одно нажатие кнопки, и экран оживает.

Камера слежения, приобретенная и установленная в укромном месте в прихожей тогда же, когда на входной двери появился новый замок, зафиксировала, как вы входите в дом, наклоняетесь, снимаете обувь. Изображение не очень четкое, но вас можно узнать по характерным волосам.

Я захлопываю ноутбук.

— Убедились?

Вы бросаете на Томаса укоризненный взгляд, он едва заметно качает головой.

Вы стоите в нерешительности — наверняка что-то просчитываете в уме. Наконец, поняв, что выхода у вас нет, вы сникаете, обходите журнальный столик и занимаете кресло, которое находится на максимальном удалении от моего мужа. Свой подарок вы кладете на пол у ног.

Почему вы выбрали именно это кресло? Причин может быть несколько. Одна из них: вы больше не считаете Томаса своим союзником.

Перед ним на столике — бокал виски, в ведерке со льдом — бутылка белого бургундского. Я наполняю вином два бокала.

Оно бодрит и освежает, тяжелый хрусталь приятно оттягивает руку.

— Чего вы от меня хотите? — Этот вопрос может выражать разные состояния — от воинственности до раболепия. В вашем тоне — смирение и покорность.

Теперь вы сидите в защитной позе, сложив руки на коленях.

— Я хочу знать правду, — отвечаю я. — Каков истинный характер ваших отношений с моим мужем?

Ваш взгляд опять метнулся к ноутбуку.

— Вы и так все знаете. Он вам изменил, и вы подослали меня к нему, чтобы проверить, изменит ли он снова.

Томас резко откидывается на спинку дивана, сердито смотрит на вас.

Если бы вы с Томасом были семейной парой и пришли ко мне в мой кабинет на 62-й улице за психотерапевтической помощью в решении проблем своего брака, мы бы попытались установить гармонию в отношениях. Я посоветовала бы вам воздерживаться от взаимных обвинений, научила бы, как умело избегать конфронтации.

Но сейчас задача прямо противоположная: посеять между вами раздор с целью нейтрализации любого сговора, если таковой есть.

В камине выстреливает огонь. Вы с Томасом вздрагиваете от неожиданности.

— Угощайтесь? — Я протягиваю вам тарелку с закусками, но вы качаете головой, даже не взглянув на нее.

— Томас? — Он берет один пирожок и отправляет его в рот, — так быстро, будто машинально, не отдавая отчета своим действиям. Я даю ему салфетку.

Он отпивает большой глоток виски. Вы не пьете, должно быть, хотите сохранить ясность ума.

Итак, настрой нашей встрече задан, можно начинать представление.

И, прямо как тестирование, что свело нас с вами, оно начинается с вопроса на тему нравственности.

— Давайте вернемся в исходную точку. У меня вопрос к вам обоим.

Вы резко поднимаете голову, Томас тоже. Вы оба настороже, c опаской ждете, что последует дальше.

— Представьте, что вы сотрудник охраны, дежурите на посту у входа в небольшой бизнес-центр. Некая женщина, которую вы знаете (ее муж арендует офис в этом же здании) просит вас поймать для нее такси, ссылаясь на то, что она плохо себя чувствует. Вы покинете свой пост в нарушение служебной инструкции, чтобы ей помочь?

Вы, Джессика, в полном недоумении. Конечно, какое отношение это может иметь к вам? А Томас едва заметно хмурится.

— Наверно, да, — наконец отвечаете вы.

— А ты? — обращаюсь я к Томасу.

— Пожалуй… Я бы тоже оставил пост и помог ей, — говорит он.

— Интересно! Именно так поступил охранник в твоем здании.

Томас придвигается чуть ближе к подлокотнику, чтобы быть подальше от меня.

Он вытирает ладони о брюки и, проследив за моим взглядом, смотрит на лист бумаги, что торчит из-под ноутбука.

Это страница из журнала учета посетителей, что ведет охранник, сидящий в вестибюле здания, где находится врачебный кабинет Томаса. Она была вырвана через два дня после смерти Эйприл.

Томас об этом, разумеется, не знал.

Если станет известно, что Томас соблазнил молодую женщину, которая обратилась к нему за психотерапевтической помощью, его профессиональная репутация будет загублена. Он даже может лишиться лицензии.

Вообще-то я думала, что после одноразовой интрижки с Эйприл Томас постарается быстро избавиться от всяких доказательств их порочной связи. Что все электронные документы, в том числе запись о времени приема Эйприл в ежедневнике «Айфона» и отчет о самом сеансе в его компьютере, будут удалены.

Но Томас не склонен уделять внимание мелочам и деталям.

Сам он привык проходить пост охраны, не замедляя шага, и поэтому, возможно, забыл, что все посетители обязаны записаться в журнал, чтобы их пропустили в здание. В толстом журнале в кожаном переплете просто не могло не быть записи о посещении Эйприл: имя, фамилия, время приема.

Можно было установить и примерную дату консультации, на которую приходила Эйприл: она познакомилась с Томасом незадолго до того, как подала заявку на участие в моем исследовательском проекте.

Страницу с ее аккуратной подписью, сделанной круглым почерком, я вырвала из журнала и сунула в сумку задолго до того, как охранник поймал такси, которое в 17:30 в будний день, да еще в дождь поймать нелегко.

Теперь я вытаскиваю эту страничку из-под ноутбука и протягиваю Томасу.

— Это страница из журнала учета посетителей за тот день, когда Эйприл Восс приходила к тебе на консультацию, — говорю я ему. — За несколько недель до того, как ты переспал с ней у нее дома.

Он долго смотрит на документ. Как будто не может понять, что это такое.

Затем сгибается и начинает давиться в салфетку.

Томасу не всегда удается побороть стресс.

Он резко вскидывает голову, смотрит на меня.

— Господи, Лидия, это совсем не то, что ты подумала…

— Томас, я точно знаю, что это такое.

Томас трясущейся рукой хватает бокал с виски, а я излагаю свои условия:

— У меня есть то, что очень нужно каждому из вас. Видеозапись и страница из журнала учета посетителей. Если эти улики попадут в руки полиции, выкрутиться будет трудно. Но можно обойтись и без полиции. Я готова пойти вам навстречу и отдать то, что вы хотите получить. От вас требуется одно — рассказать мне всю правду. Ну что, начнем?

Глава 68

25 декабря, вторник

Увидев Томаса в библиотеке доктора Шилдс, я в ту же секунду понимаю, что мой план обречен на провал.

Она снова на шаг впереди меня.

После ее звонка я хотела обратиться в полицию, но не решилась: информации у меня для них недостаточно. Доктор Шилдс наверняка сочинит какую-нибудь убедительную историю о том, что я — психически неуравновешенная девица, украла у нее драгоценности; она найдет способ подбросить мне свои украшения и представит все таким образом, что арестуют меня. И вот за время, оставшееся до прихода к доктору Шилдс, я отыскала магазин электроники, который работал, в праздничный день, и купила изящные черные часики со встроенным диктофоном.

— Забыли купить подарок? — полюбопытствовал продавец.

— Можно и так сказать, — ответила я и поспешила к выходу.

Я действительно принесла подарок доктору Шилдс, но не этот. Подарок, что я для нее подготовила, гораздо более личный и значимый.

А часы — для того, чтобы записать на диктофон разговор с ней после того, как она распакует мой подарок. За эту идею я должна благодарить доктора Шилдс. Именно она продемонстрировала, как полезно иметь скрытого свидетеля разговора, когда послала меня к Рейне и Тиффани.

Я представляла, как она в ошеломлении смотрит на подарок, а я наношу ей второй удар:

— Я знаю, что это вы дали Эйприл смертельную дозу «Викодина».

Она ужасно разозлится. Но меня не тронет, ведь я предупрежу, что оставила на своем компьютере сообщения в адрес Томаса, миссис Восс, Бена Куика, а также в адрес частного детектива, с изложением собранных мною уличающих ее доказательств, включая фотографию таблетки, которую она мне дала. «Я написала им, что пошла к вам. Эти сообщения будут автоматически отправлены сегодня вечером, если я не вернусь домой и не удалю их. Но если вы не передадите в полицию то, что у вас есть на меня, я не стану использовать эти улики против вас». Именно это я планировала ей сказать.

Последняя фраза была бы ложью: я все равно намеревалась найти способ предать ее в руки правосудия. Но если бы мне удалось шокировать ее настолько, что она под запись хотя бы частично признала свою вину, тогда у меня появилась бы возможность опровергнуть ее клеветнические измышления.

А теперь я сижу в библиотеке и смотрю, как Томас вытирает рот салфеткой. Ясно, что нужно выработать новую стратегию, причем срочно.

Оказывается, доктору Шилдс известно, что Томас переспал с Эйприл и что Эйприл была его пациенткой. Она сама только что сказала ему об этом. Поверить не могу.

Томас внезапно предстает передо мной далеким от образа того уверенного в себе ответственного мужчины, который снял с себя пальто и накрыл им пожилую женщину, попавшую под колеса такси у музея.

Мой мозг гудит, заново анализируя всю известную мне информацию. Я предположила верно: Эйприл наблюдалась у Томаса. Только доктор Шилдс не ведает, что я это знаю, равно как и то, что Томас переспал с Эйприл. Это взрывоопасная тайна, и если предать ее огласке, они оба могут потерять все. Зачем же она бравирует этой информацией передо мной?

Каждый свой шаг доктор Шилдс обдумывает заранее. Значит, она сболтнула это не по ошибке. Намеренно.

И тогда я понимаю: должно быть, она уже уверена, что я никому не скажу. При этой мысли у меня сводит живот.

Секрет остается секретом, если им владеет только один человек.

Каким образом она собирается заткнуть мне рот?

В воображении вспышкой мелькает безжизненное тело Эйприл на скамейке в парке.

Я вжимаюсь в стул. Меня начинает бить дрожь; во рту пересохло, так что даже слюну не сглотнуть.

Доктор Шилдс убирает с лица выбившийся завиток, и я замечаю, что на виске у нее пульсирует вена — единственная зеленовато-голубая прожилка на идеально белом куске мрамора.

Блюда с аппетитными закусками, камин, в котором потрескивает огонь, элегантная библиотека с книгами в кожаных переплетах… Как вообще я могла подумать, что в столь изысканной обстановке не может случиться ничего плохого?

Сосредоточься, велю я себе.

Доктору Шилдс физическая агрессия не свойственна, снова убеждаю я себя. Ее мощнейшее оружие — острый ум. И она безжалостно пускает его в ход. Поддавшись панике, я проиграю.

Я заставляю себя посмотреть на нее.

— Лидия… — Томас хватает ртом воздух, — мне очень жаль… я не должен был…

— Мне тоже жаль, Томас, — перебивает она его.

И тут мое ухо улавливает один нюанс — расхождение между ее тоном и словами.

Она не злится, не язвит, как это можно было бы ожидать от оскорбленной жены.

Голос ее полнится сочувствием. Словно она считает, что они с Томасом по одну сторону, объединились против адюльтера; словно сами они ни в чем не виноваты.

Я перевожу взгляд с одного на другого, и на меня нисходит озарение. Я знаю, почему доктор Шилдс не хочет расстаться с Томасом: она попросту не может.

Потому что любит его до безумия.

Эйприл она дала таблетки не только из ревности или потому, что была разъярена. Она также защищала Томаса, ведь Эйприл могла проболтаться, что она была его пациенткой. Доктору Шилдс я говорила, что могу распознать настоящую любовь. И сейчас я убеждаюсь в истинности своих слов: я вижу, как любовь к мужу отражается в ее лице и глазах всякий раз, когда она говорит о нем или смотрит на него. Даже теперь.

Но ее любовь к Томасу такая же извращенная, как и все в ней: всепожирающая, токсичная, опасная.

Доктор Шилдс кладет под ноутбук страницу из журнала учета посетителей и занимает стул напротив меня.

— Ну что, приступим?

Выглядит она предельно собранной, как преподаватель, читающий лекцию перед студенческой аудиторией.

Она разводит руками.

— Итак, повторяю свой вопрос, на этот раз обращаясь к обоим: вам есть что сказать о подлинной природе ваших взаимоотношений?

Томас начинает что-то говорить, но доктор Шилдс мгновенно его осаждает:

— Не спеши. Хорошенько обдумай свой ответ. А чтобы вы друг на друга не поглядывали, я выслушаю каждого наедине. Даю вам две минуты на размышление. — Она смотрит на часы; я отворачиваю рукав и засекаю время по своим часам.

— Время пошло, — заявляет доктор Шилдс.

Я бросаю взгляд на Томаса, пытаясь понять по его лицу, что он намерен сказать, но его глаза зажмурены. И выглядит он ужасно — краше в гроб кладут. Может, его опять тошнит?

Мне и самой нехорошо, но мой мозг судорожно перебирает все возможные варианты и последствия.

Мы оба можем сказать правду: да, однажды мы переспали.

Мы можем оба солгать, придерживаясь оговоренного сценария.

Или я солгу, а Томас скажет правду: сдаст меня, чтобы заполучить уличающую запись из журнала учета посетителей.

Или Томас солжет, а я открою правду: свалю вину на него — скажу, что он меня домогался. И тогда доктор Шилдс выполнит свое обещание — отдаст мне видеозапись. Но кончится ли все на этом?

Нет, сознаю я. Здесь нет верного решения.

Доктор Шилдс потягивает вино, наблюдая за мной поверх бокала.

«Дилемма заключенного», думаю я. Именно такую модель она воссоздает — однажды я читала об этом статью, размещенную кем-то на «Фейсбуке». В ней описывалась распространенная тактика: двоих подозреваемых изолируют друг от друга, сажая в разные камеры, и, сделав каждому выгодное предложение, смотрят, станут ли они топить друг друга.

Доктор Шилдс ставит на стол бокал с вином, издающий хрустальный звон при соприкосновении с подставкой.

Значит, времени почти не осталось.

В памяти, наслаиваясь одна на другую, мелькают разные картины. Доктор Шилдс сидит одна за столиком на двоих во французском ресторане. Доктор Шилдс поглаживает голову стеклянного сокола. Я рыдаю в ее врачебном кабинете, чувствуя, как мои плечи окутывает теплая кашемировая шаль. Запись, сделанная ее каллиграфическим изящным почерком: Вы станете пионером в области исследования психологии личности.

Сегодня вечером я попыталась загнать ее в угол ее же методами. Она обыграла меня по всем статьям еще до того, как я открыла рот.

Но теперь вдруг я понимаю, что сражение еще не проиграно, потому как я наконец-то нащупала ее слабое место. Это Томас. Он — залог ее поражения.

Дыхание неглубокое, в голове поднимается шум.

Я должна просчитывать на несколько шагов вперед, как это всегда делает она. Что бы мы ни ответили, Томаса, я точно знаю, доктор Шилдс никогда не погубит; ей нужно найти способ свалить всю вину на меня. Вероятно, Эйприл она тоже обвинила во всех грехах: надо же было как-то найти оправдание, чтобы дать ей «Викодин».

Доктор Шилдс пристально наблюдает за мной с той самой минуты, когда я впервые пришла к ней на тестирование, но и я все это время наблюдаю за ней. И знаю о ней гораздо больше, чем мне самой казалось, — знаю все, от ее походки до содержимого ее холодильника. И самое главное — знаю, как она мыслит.

Но достаточно ли этого?

— Время вышло, — объявляет доктор Шилдс. — Томас, пожалуйста, пройдем со мной в столовую.

Я смотрю, как они вдвоем исчезают из виду, и снова начинаю перебирать в уме все варианты развития событий с точки зрения Томаса. Чем он рискует? Желтая пресса раздует скандальную историю о симпатичном психотерапевте, закрутившем роман с богатой, но психически неуравновешенной молодой женщиной, вследствие чего та покончила с собой. Его наверняка лишат лицензии на врачебную практику, а семья Восс, возможно, подаст на него в суд.

О Томасе мне тоже кое-что известно. Я вспоминаю все наши встречи — в музее, в баре, в моей квартире, в Ботаническом саду. И последнюю — в его врачебном кабинете.

И внезапно мне становится ясно: я точно знаю, что он ответит.

Не проходит и минуты, как доктор Шилдс возвращается — одна. По ее лицу не определить, что она услышала от Томаса, словно на ней надета маска.

Она опускается на краешек диванчика, на том конце, что ближе к моему стулу. Потом вытягивает руку и легонько касается моей голой ноги, виднеющейся между подолом платья и сапогами. Усилием воли я сохраняю неподвижность, хотя мне хочется отпрянуть.

— Джессика, вам есть что сказать об истинной природе ваших отношений с моим мужем?

Я открыто смотрю ей в лицо.

— Вы правы. Я была не до конца честна с вами. Мы с ним переспали. — Я боялась, что мой голос дрогнет, но он даже не сбился с ровного тона. Звучит уверенно: — Это было до того, как выяснилось, что он — ваш муж.

Что-то меняется в ее глазах. Голубизна радужной оболочки как будто потемнела. С минуту она сидит словно каменная. Потом чопорно кивает, словно получила подтверждение тому, что и так уже знает. Она встает, разглаживает на себе платье и делает несколько шагов в сторону столовой.

— Томас, подойди, пожалуйста, к нам, — окликает она мужа.

Он медленно входит в комнату.

— Повтори, пожалуйста, Джессике то, что ты сказал мне, — требует она.

Я сцепляю на коленях ладони и пытаюсь улыбнуться, но челюсти слишком крепко сжаты. И я все еще ощущаю на ноге прикосновение ее холодных пальцев.

Томас переводит на меня взгляд. В нем — обреченность.

— Я сказал, что между нами ничего не было, — уныло молвит он.

Солгал.

Значит, я угадала.

Сделал он это не ради себя, а чтобы выгородить меня. Пожертвовал возможностью заполучить страничку из журнала учета посетителей.

Доктор Шилдс помешана на принципах нравственности, не терпит лжи. Но Томас разбирается в нюансах этического выбора. Он солгал, жертвуя собой, — ради того, чтобы спасти меня. При всех его слабостях и недостатках, в существе своем он хороший человек. Возможно, поэтому она так отчаянно любит его.

Я физически ощущаю гнев доктора Шилдс. Он, как некая грозная сила, разбухает, заполняя всю комнату, сдавливает меня, не давая дышать.

На минуту в библиотеке повисает тягостная тишина, которую вскоре нарушает доктор Шилдс:

— Джессика, скажите, пожалуйста, что ответили вы?

Я проглатываю комок в горле.

— Я сказала, что мы однажды были вместе.

Томаса перекосило.

— Значит, один из вас лжет, — заключает доктор Шилдс, прижимая руки к груди. — И сдается мне, Томас, что лжешь ты, ведь Джессике такое ложное признание ничего не дает.

Я киваю: она права.

Ее следующий шаг покажет, оправдан ли был мой риск.

Доктор Шилдс подходит к роялю и постукивает по ноутбуку.

— Джессика, я с радостью отдам вам видеозапись. Но прежде вы должны вернуть то, что взяли.

Доктор Шилдс бросает взгляд на Томаса, и я мгновенно понимаю, что она имеет в виду. Она говорит не об ожерелье.

Доктор Шилдс воссоздает сцену с Джином Френчем, но только в своем извращенном стиле; используя мои же тайны, она стремится побольнее меня ужалить.

— Не могу, — отвечаю я. — Я не брала ваших драгоценностей, и вы это знаете.

— Джессика, вы меня разочаровали, — говорит она.

Томас заходит глубже в комнату. Встает ближе ко мне.

— Лидия, отпусти бедную девочку. Она сказала тебе правду; солгал я. Теперь это только между тобой и мной.

Доктор Шилдс с грустью качает головой.

— То ожерелье очень дорого мне, другого такого нет.

— Лидия, я уверен, что она его не брала, — говорит Томас.

Вот на что я делала ставку, решив сказать правду. Он должен воочию убедиться в непорядочности жены: я приняла ее правила игры, но она все равно намерена найти повод, чтобы меня погубить.

Доктор Шилдс одаривает меня ласковой улыбкой.

— Сейчас Рождество, так что я подожду до завтрашнего утра и тогда сообщу в полицию. — Она делает паузу. — А у вас будет время поговорить с родителями. В конце концов, узнав правду о Бекки, они поймут, зачем вам так отчаянно нужны были деньги. Из-за того, что вас мучает чувство вины.

Опустив голову в ладони, я чувствую, как у меня затряслись плечи. Эту же тактику доктор Шилдс применила к Эйприл, думаю я. Выведала у девушки ее секреты и пустила их в ход против нее, словно кинжалы. Ввергла Эйприл в состояние полнейшей безысходности, внушив ей, что она лишилась всего, что ей дорого. Что ей больше незачем жить. А потом дала таблетки.

Доктор Шилдс уверена, что она и у меня все отняла: работу, Ноа, свободу, семью.

Она дарит мне одну ночь одиночества, рассчитывая, что я последую тем же путем, что и Эйприл.

Я жду еще немного.

Потом поднимаю голову.

В комнате ничего не изменилось: доктор Шилдс стоит у рояля, Томас — за стулом напротив меня, на столе — блюдо с закусками.

Я обращаю взгляд на доктора Шилдс. Молвлю кротко:

— Хорошо. Я сейчас уйду. Только можно один вопрос?

Она кивает.

— Вправе ли психотерапевт предлагать пациенту «Викодин», не выписывая рецепта? Этично ли это?

Доктор Шилдс улыбается. Думает, что я имею в виду ту таблетку, которую она дала мне.

— Известны случаи, когда другу, переживавшему тяжелый период, предлагалась единичная доза, — отвечает она. — Разумеется, официально я никогда не одобрила бы это.

Я откидываюсь на спинку стула, скрещиваю ноги. Томас смотрит на меня озадаченно, — вероятно, недоумевает, с чего вдруг я стала такой спокойной.

— Да, только Респонденту № 5 вы дали куда больше одной таблетки. — Я смотрю ей в глаза. — Вы дали Эйприл смертельную дозу.

Томас резко втягивает в себя воздух. Он приближается ко мне еще на шаг — по-прежнему старается меня защитить.

Доктор Шилдс замирает; кажется, что она даже не дышит. Но я чувствую, что ее мозг вибрирует, сочиняя новую сказку, опровергающую мои обвинения.

Наконец она отходит от рояля и садится на стул напротив меня.

— Джессика, я понятия не имею, о чем вы говорите. Вы думаете, я выписала Эйприл «Викодин»?

— Вы — психотерапевт и вправе назначать лекарственные препараты, — с вызовом бросаю я.

— Не спорю. Но если бы я выписала ей рецепт, это было бы официально зарегистрировано. — Она разводит руками. — А записей таких нет.

— Я могу спросить у миссис Восс, — предупреждаю я.

— Спрашивайте, — невозмутимо отвечает доктор Шилдс.

— Я знаю, что это вы дали ей таблетки, — настаиваю я, понимая, что сдаю позиции: доктор Шилдс благополучно парирует любое мое заявление.

Томас поднимает руку и прикасается к своему левому плечу. Как будто неосознанно.

— Как бы я могла дать кому-то «Викодин», если сама никогда его не принимала? — вопрошает она тем же рассудительным тоном, к которому прибегла, когда убеждала меня, что это не по ее вине я потеряла Ноа и работу.

Мои часы записывают весь разговор, но доктор Шилдс пока никак себя не изобличила. Хуже того, я ее разозлила. На это указывают и блеск ее сощурившихся глаз и металлические нотки в ее голосе.

Я безнадежно проигрываю.

— Ты не принимала, — включается в разговор Томас. Меня поражает его монотонный голос.

Мы обе поворачиваемся к нему. Он все еще держится за левое плечо — за то самое, на котором остался шрам после хирургической операции по устранению разрыва вращательной манжеты.

— А я принимал.

Насмешливая улыбка исчезает с лица доктора Шилдс.

— Томас, — шепчет она.

— Всего несколько штук, — медленно продолжает он. — А то, что осталось в пузырьке, я не выбросил. Лидия, Эйприл была здесь в тот вечер, когда она умерла. Ты сказала, что она приходила к тебе и была расстроена. Ты дала ей мои таблетки?

Он приподнимается на носках, словно намерен пойти наверх и проверить.

— Подожди, — останавливает его доктор Шилдс.

На мгновение она застывает, а потом ее лицо кривится.

— Я же ради тебя старалась! — вскрикивает она.

Томас пошатывается и падает на диван.

— Ты убила ее? Из-за того, что я с ней переспал?

— Томас, я не сделала ничего плохого. Это был выбор Эйприл. Она сама наглоталась таблеток!

— Если вы вложили кому-то в руки оружие, это убийство? — спрашиваю я.

Они оба резко поворачиваются ко мне. В кои-то веки у доктора Шилдс не находится ответа.

— Но вы не только снабдили ее оружием, — продолжаю я. — Что вы сказали Эйприл, чтобы довести ее до крайности? Вы ведь наверняка знали, что однажды она уже пыталась свести счеты с жизнью — когда училась в школе.

— Что ты ей сказала? — хрипло вторит мне Томас.

— Я сказала, что мой муж снял девочку на одну ночь и теперь сожалеет об этом! — Доктор Шилдс захлебывается словами. — Что для него она никто, пустое место. Что он совершил самую большую ошибку в своей жизни и готов отдать что угодно, лишь бы исправить ее.

Томас, потрясенный, качает головой.

— Ну как ты не понимаешь? — взмолилась доктор Шилдс. — Это же была глупая девчонка! Еще рассказала бы про тебя кому-нибудь!

— Ты знала, что у нее слабая психика. Как ты могла? — тихо произносит Томас.

Лицо доктора Шилдс каменеет.

— Она была ничтожество, мусор. Даже ее собственный отец не хотел с ней общаться. — Доктор Шилдс хватается за Томаса, но он грубо отталкивает ее руку. — Мы скажем, что Эйприл сама взяла таблетки из нашей аптечки, а мы об этом ничего не знали.

— Не думаю, что полиция примет такое объяснение, — вмешиваюсь я.

Доктор Шилдс даже не взглянула в мою сторону; она умоляюще смотрит на Томаса.

— Полиция Джессике не поверит. Она вломилась в наш дом, донимала тебя, преследовала меня. Ты знал, что ее раньше уже обвиняли в воровстве? Один уважаемый режиссер уволил ее за это. Она спит со всеми подряд, лжет родным. Джессика — очень неуравновешенная молодая особа. И в доказательство я могу предъявить все ее ответы, что она дала во время тестирования. У меня все зафиксировано.

Томас на мгновение снимает очки и потирает переносицу.

— Нет, — отвечает он с категоричностью в голосе, который зычно разносится по комнате.

Наконец-то Томас набрался смелости открыто дать отпор доктору Шилдс. Он больше не пытается избавиться от нее с помощью фиктивных SMS-сообщений и сфабрикованных романов.

— Если мы будем говорить одно и то же, нам ничто не грозит, — в отчаянии произносит она. — Что значит слово какой-то ненормальной девицы против показаний двух профессионалов?

Томас смотрит на жену долгим взглядом.

— Томас, я так сильно тебя люблю, — шепчет она. — Прошу тебя.

Ее глаза заволакивает пелена слез.

Качая головой, он встает с дивана.

— Джесс, я провожу тебя домой, — говорит он. — Лидия, завтра утром я приду, и мы вместе вызовем полицию. — Помолчав, он добавляет: — Если покажешь им видео, я скажу, что это я дал Джесс ключ от нашего дома, попросил взять для меня кое-что.

Я встаю, оставляя подарок у стула. В ту же секунду доктор Шилдс оседает на пол.

Распластавшись на ковре, она смотрит на Томаса. По ее щекам текут черные от туши слезы; вокруг ног сбилась юбка белого платья.

— До свидания, Лидия, — говорю я.

Затем поворачиваюсь и выхожу из комнаты.

Глава 69

25 декабря, вторник

Из всех потерь, что я понесла сегодня вечером, значение имеет только одна — Томас.

Вам была поставлена задача испытать его, чтобы он вернулся ко мне. А вы отняли его у меня навсегда.

У меня ничего не осталось.

Кроме подарка, что вы оставили.

Упаковка размером с книгу, но тонкая и легкая — книга в такой не поместится. В блестящей серебряной фольге я вижу, словно в кривом зеркале, свое искаженное отражение.

Тяну за красный бантик. Бумага разворачивается, открывая моему взору плоскую белую коробочку.

В ней — фотография в рамке.

Казалось бы, больнее уже некуда, но даже нестерпимая боль может усилиться. И при виде снимка я едва не взвиваюсь от дикой рвущей на части муки.

На снимке Томас спит на животе, до пояса укрытый цветастым мятым одеялом. Но обстановка мне не знакома; он не на нашем супружеском ложе.

В вашей постели, Джессика? Или в кровати Эйприл? Или еще какой-то женщины?

Теперь это неважно.

На протяжении всех лет совместной жизни всякий раз, когда меня мучила бессонница, его близость неизменно дарила покой и утешение. Тепло его мускулистого тела и ровное дыхание, словно целебный бальзам, укрощали неутихающие волнения моего неуемного разума. Если б он только знал, сколько раз я шептала ему «я люблю тебя», пока он мирно спал.

И последний вопрос: Готовы ли вы пожертвовать жизнью ради тех, кого любите по-настоящему?

Ответ очевиден.

Я делаю в блокноте последнюю запись: исчерпывающее подробное скрупулезное признание. Миссис Восс наконец-то получит ответы на все свои вопросы. О связи Томаса с Эйприл я умолчала. Возможно, это его спасет.

Листы из блокнота оставлены на столике в прихожей, где их легко обнаружат.

Неподалеку есть аптека, которая работает круглосуточно. Даже в Рождество.

Из ящика письменного стола в своем кабинете я достаю запасной блок рецептурных бланков. Я держу его дома на крайний случай, хотя до этого ни разу им не воспользовалась.

На улице темно, хоть глаз выколи. На беспредельном ночном небе ни единой звездочки.

Нет Томаса, значит, завтра не будет и света.

Я выписываю себе рецепт на 100 таблеток «Викодина». Этого более чем достаточно.

Эпилог