Современный детектив. Большая антология. Книга 12 — страница 480 из 1682

46

— Ты получил фото? — спросил Джар.

Молодая женщина за стойкой бара в пабе — та самая, с зелеными глазами — делала вид, что не смотрит на него. Джар предложил ей оплатить телефонный звонок, но она и слышать не захотела об этом. Ее больше занимает глубокая рана у него на лбу (которую он якобы получил, споткнувшись на скалистой тропе) и как долго он находился без сознания.

— Какое фото? — переспросил Карл.

— Я послал тебе фотографию. На ней я и Роза. Карл, она жива. Я только что с ней общался.

— Тебя совсем заглючило, дружище? И голос у тебя какой-то странный. Ты вообще где?

Джар догадывался, что подумал Карл: у него опять случилась галлюцинация — как та, на Паддингтонском вокзале. И убеждать Карла, что там тоже была реальная Роза, Джар считал бессмысленным. Он надеялся, что снимок все разрешит, положит конец всем сомнениям друга, но Карл его не получил. Хотя Джар был уверен, что фото ушло до того, как он бросил свой телефон за утес.

— Ты не проверишь еще раз свои сообщения? А, Карл? Ты уверен, что оно не пришло? Иногда сообщения приходят не сразу. Ты можешь проверить дату и место на снимке, когда его получишь.

Долгая пауза.

— Джар, дружище, послушай, никакого снимка нет. По правде говоря, я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Мы ведь все это уже обсуждали с тобой. Ты видишь Розу повсюду. Возвращайся в Лондон, потолкуй с федералами, а я постараюсь, чтобы с тобой еще раз пообщалась Кирстен — исключительно из профессионального интереса.

— Ты не понимаешь. Это совсем другое. Карл. Ты должен опубликовать фото. Разместить на своем сайте. Послать в газету. Как угодно. Только выложи его, как только оно придет.

Джар вскинул взгляд на барменшу и попытался заставить себя улыбнуться. Он понимал, что говорил слишком быстро, не набирая достаточно кислорода в легкие. Он совсем не привык жить в таком темпе.

— Женщина на фото не очень похожа на Розу. Но это была она. Она обрила голову наголо и сильно похудела. Это не была галлюцинация, Карл. Я только что общался с ней. До того, как они ее увели.

— Ты сейчас один или с кем-нибудь?

— Карл, послушай меня! Со мной все в порядке. Роза жива; она не вполне здорова, но она жива!

Завершив разговор, Джар секунд десять, а может, и больше крепко придавил трубку к аппарату, выжимая из него всю жизнь, как будто топил котенка. А когда он, наконец, убрал с телефона руку, барменша уже не делала вид, будто не смотрит на него.

47

Кромер, 2012 г.

Этим утром я забрал Розу из Норвича. На этом настояла Э., несмотря на то, что между Норвичем и Кромером налажено отличное сообщение: поезда, пусть и не скорые, но ходят на этом участке регулярно. Роза была еще угрюмей, чем обычно — уж больно похожа на своего отца. Э. говорит, что она многое пережила за последние месяцы, и укоряет меня в бесчувственности. Я понимаю, что должен проявлять как можно больше заботы и участия. Но это нелегко, если человек не хочет принимать от тебя помощь. Я пробовал рассказать Розе о преимуществах бензодиазепинов, но она не проявила к ним никакого интереса.

Свою очередную творческую и писательскую задачу я вижу в том, чтобы вести этот ежедневный журнал, постепенно примешивая к вымыслу факты, связанные с моим неожиданно ранним увольнением из компании. Это моя литературная «чашка Петри» перед началом работы над большим романом. Я собираюсь писать его так, будто обращаюсь к какому-то конкретному человеку. Как обращаешься к кому-то в письме, только еще более непосредственно: твой «адресат» сидит рядом с тобой в комнате, прямо перед твоими глазами. Главное — не отклониться от правильного пути, не сбиться на чрезмерно витиеватый, многословный слог в попытке «перекинуть мостик» между моей предыдущей жизнью в лаборатории и жизнью писателя, которая меня так манит. Я рискую, «как человек, впервые пробующий стероиды», как сказал бы мой наставник в Сети. Думаю, правильнее было бы сказать: «как человек, впервые пробующий ноотропы».

По правде говоря, я бы предпочел сесть и пообщаться несколько часов кряду с издаваемым автором, нежели выполнять все эти скучные и утомительные задания. Задание на прошлой неделе было самым противным: составить резюме, личностную характеристику каждого из моих главных героев. А я-то полагал, что уже распрощался с корпоративным миром.

Есть и хорошие новости: у Розы появился парень. Он явно не прилагает особых усилий, чтобы ее утешить, но написал сборник коротких рассказов. И этот сборник был издан — причем не за его деньги. В машине я попытался выудить у Розы хоть какие-то сведения о нем, но она была еще меньше расположена к разговору, чем обычно. Так что по возвращении домой мне пришлось искать его книжку на Amazon.

Не берусь судить, но у этой книги было много пятизвездочных отзывов. (Что бы мы делали без друзей и родных?) Я уже заказал себе один экземпляр. Если хотя бы половина рассказов мне в нем понравится, я приглашу Джара и Розу как-нибудь на выходных выехать на природу — поболтать о литературе и сочинительстве. Моя проблема не столько в том, чтобы написать резюме на своих персонажей; вопрос в том — как сделать свою историю оригинальной. Быть может, мне нужно просто пересмотреть весь имеющийся материал. И пересказать его по-другому.

Мой наставник постоянно повторяет, что необходимо иметь блокнот и записывать все свои наблюдения, замечания о героях, обрывки диалогов и т. п., а потом использовать их в своем дневнике. Примерно так я и делал до того, как устроился в Кембридж. Когда думал, что стану писателем и тщетно силился написать роман о битниках, записывая почти неразборчивыми каракулями все увиденное и услышанное перед тем, как пропустить это сквозь призму мескалина и прочих психоделических алкалоидов. Поэтому я купил себе блокнот сегодня в Норвиче, пока ждал Розу (а она, конечно же, опоздала). Это «Молескин». А кроме него я купил также новый альбом — в предвкушении урока по рисованию с живой натуры, запланированного Э. на следующей неделе. Она говорит, что это пойдет мне на пользу, поможет справиться с кризисом среднего возраста, который я, по ее мнению, сейчас переживаю. Я пытался было уклониться, но Э. осталась непреклонной: мне нужно постоянно занимать чем-нибудь свой ум. Если бы она только знала!

В какой-то момент в отношениях между нами возникла натянутость — и не только потому, что она сочла возможным в наших «изменившихся домашних обстоятельствах» сократить прием бензов и других препаратов, которые я ей давал последние двадцать лет. Это «начало новой жизни», — убеждает меня Э., хотя на самом деле она и раньше пыталась отказаться от своих лекарств, только не говорила мне об этом. А я делал вид, будто бы не замечаю.

Конечно, никому не следует сидеть на анксиолитиках так долго, но этим препаратам удавалось справляться с ее тревожными расстройствами на протяжении ряда лет. И я повторял ей много раз, что резко отказываться от их приема нельзя. Это следует делать медленно, постепенно и аккуратно во избежание калечащих психику синдромов отмены, симптомы которых зеркально отражают полезные воздействия бензодиазепинов: вместо гипнотического эффекта появляется сонливость. Вместо спокойствия — раздражительность, вместо расслабления мышц — их напряжение.

Я, со своей стороны, теперь стараюсь почаще отлучаться из дома — пусть и недалеко: в свой сарай. Я объяснил Э., что записался на курсы писательского мастерства — мне хочется снова разжечь свою страсть к сочинительству, из-за которой я когда-то чуть было не занялся чтением лекций по английской литературе в Кембридже. Эти курсы — первый шаг на длинном пути, конечная цель которого стать известным издаваемым автором. Так я сказал Э. Но мы оба понимаем: этого объяснения недостаточно, чтобы оправдать то количество времени, которое я провожу здесь, в сарае. Э. слишком тактична, чтобы пенять меня за это; она допускает, что мне нужно личное пространство, чтобы разобраться с самим собой и понять, что делать дальше — после того, как меня «ушли». (Я предпочитаю говорить «турнули»; в этом слове ощущается толчок к движению, импульс к достижению успеха на новом поприще.) Если бы я мог есть, пить и спать один в этом сарае, я бы так и делал.

Я полагал, что высвобождение времени позволит мне сосредоточиться на том, чем мне всегда хотелось заниматься в жизни (на написании романа), и это подействует на меня тонизирующе. Но, проведя многие годы со скупыми цифрами и голыми фактами, я подзабыл, что сложение слов на странице в нужном порядке — процесс медленный и трудоемкий. Я всегда подпитывал свое пристрастие к чтению, проглатывая по несколько книг за неделю. И альтернативы сочинительства не вижу.

Хотя, если начистоту, то я не столько работаю над своей книгой, сколько копаюсь в интернете — общаюсь с бывшими коллегами (сегодня, например, я читал в «Молекулярной психиатрии» свежее исследование о рецепторах серотонина подтипа 2с) и — да! — сравниваю свои велосипедные поездки с другими в Strava.

Это единственное преимущество писательской жизни: возможность смены занятий. Например, я могу теперь уделять больше времени в день катанию на велосипеде. Хотя и не столько, сколько мне бы хотелось: интернет все же сильно отвлекает.

48

Сегодня я начала шлифовать свои ногти. Поначалу это получилось ненамеренно: один ноготь отломался, когда я долбила кулаками по стене.

Я посмотрела на остальные ногти: несколько сломаны, одного нет, а некоторые отросли почти на полдюйма и начали закручиваться, как кожура яблока. Я вспомнила, как показывала свои руки отцу перед воскресным ланчем (ростбиф, домашний соус с хреном, и только мы вдвоем с ним за столом). Отец часто брал мои пальцы в свои руки и вертел их, рассматривая, словно они были самыми ценными предметами в мире. Что бы он сейчас о них подумал?

И вот я стала тереть ногтями о стены и терла до тех пор, пока они не стали ровными и гладкими. У Джара были красивые руки, а ногти — как хорошо ошлифованный мрамор.

49

Всю дорогу, пока Джар шел по тропе к Гурнардс-Хеду, он не переставал себя проверять. Барменша по имени Морва (так она ему представилась) изо всех сил старалась приноровиться к его широким целеустремленным шагам. Но иногда ей приходилось даже бежать трусцой.

Джар кружил вокруг паба с полчаса, дожидаясь четырех часов вечера, когда заканчивалась ее рабочая смена. После того как Морва забинтовала его рану на голове и закрепила повязку огромной английской булавкой, задержав на плечах Джара свои нежные руки, он уселся за барной стойкой и, хлебая из кружки «Гиннес», постарался успокоиться. А потом, улучая моменты, когда Морве не надо было обслуживать клиентов, стал рассказывать ей о Розе. Барменша слушала его внимательно, время от времени бросая на него соблазнительные взгляды, которые в иных обстоятельствах наверняка бы пробудили в нем какие-то желания. И Джар даже обрадовался возможности отвлечься от своих мыслей, когда разговор зашел о литературе. Оказалось, что в свободное от занятий серфингом время Морва много чиатала: Пруста, Джойса, Зебальда…

Джар получал удовольствие от болтовни с ней до тех пор, пока не увидел Розу — в углу. Она снова явилась ему мерцающим видением, но никогда прежде он не замечал на ее лице такого хмурого и неодобрительного выражения. Джар понимал, что это — галлюцинация. Но она заставила его опомниться. Джар был пьян; притворялся, будто восхищается писателями, которых никогда не читал. И все еще говорил слишком быстро — буквально тараторил. Карл был прав: его голос звучал так, словно он наглотался амфетамина. После телефонного разговора с другом все мысли Джара вертелись вокруг того места, где они встретились с Розой. Отказ Карла поверить в реальность фотографии побудил его засомневаться в том, что случилось на мысе: «А была ли там Роза вообще?» Джару не терпелось снова побывать там, но только не одному, а с кем-нибудь еще — «с третьим лицом». Чтобы удостовериться самому и получить подтверждение со стороны. И Морва вызвались пойти с ним туда. Джар понимал, что она на него запала, но Бог свидетель — он не прикладывал для этого усилий. Напротив, он ясно дал понять Морве, какие чувства испытывал к Розе.

И вот сейчас, подходя к старому паровозному депо, они заметили пожилого мужчину, выгуливающего двух собак. Тот кивнул и Морве, и ее спутнику, задержав взгляд на его перебинтованной голове. Джар остановился побеседовать с ним.

— На редкость солнечный денек! Вы никого здесь не видели ранее? — спросил он, тщетно стараясь говорить спокойным и дружелюбным голосом, и тут же одергивает себя: «Не спеши!»

Поправляя рукой пряди своих седых волос, развеваемых ветром, старик подозрительно посмотрел на Джара, а потом перевел взгляд на подходящую к ним Морву. Похоже, они были знакомы.

— Привет, Морва, — поздоровался старик.

— Все в порядке, он со мной, мистер Торн, — проговорила та в ответ, почувствовав его беспокойство.

«Она, наверное, хорошая барменша и отзывчивая женщина, — подумал Джар. — Ходит повсюду, навещает людей, когда не занимается своим серфингом». Морва хотела встретиться с друзьями в деревушке Сеннен-Коув, но отказалась от своих планов, чтобы пойти с ним на мыс.

— Вы не заметили ничего странного здесь ранее? Примерно с час назад? — продолжил расспросы Джар.

— Все зависит от того, что вы подразумеваете под словом «странное», — уже менее настороженно сказал мистер Торн, подмигивая Морве и только потом кивая Джару.

— Мистер Торн живет в доме дальше по этой грунтовке, — пояснила барменша.

Старик оглядел их обоих и продолжил:

— Час назад по этой грунтовке проезжал автомобиль. Я не видал его прежде.

— А какой марки был автомобиль? — зацепился Джар.

— Зеленый «Мини». Взят напрокат в Пензансе. Там была наклейка на заднем окне.

Тот же автомобиль, что проезжал мимо Джара, когда он сошел с автобуса.

— А вы видели, кто в нем сидел? — допытывался Джар. — Сколько человек было в салоне?

Мистер Торн очень смахивал на человека, занимающегося «присмотром за соседями», и Джар надеялся на его наблюдательность.

— Один мужчина, впереди. На вид крупный парень.

Джар вымученно улыбнулся, изо всех сил стараясь казаться нормальным. Ему нужно подвигнуть старика рассказать ему как можно больше.

— Мой друг ищет здесь одну особу, — начала Морва. Джар отметил слово «друг», собираясь поблагодарить ее потом за это. — Он думает, что она могла быть в той машине.

Похоже, мистер Торн чувствовал, что они оба лукавят. «Старик не лыком шит», — подумал Джар. Его мысли сейчас занимает только Роза — скрючившаяся в багажнике со связанными руками и ногами, и с кляпом во рту.

— Что-то случилось? — поинтересовался старик, переводя взгляд со Джара на Морву.

— Вы не запомнили название компании по прокату автомобилей? — спросил Джар.

— Та, что находится внизу у залива.

Морва закивала со знанием дела. Джар задал уже достаточно вопросов. Если он будет и дальше пытать старика, тот может позвонить в полицию. А этого Джару совсем было не нужно. Лучше он спросит о прокате автомобилей у Морвы.

Джар поблагодарил мистера Торна, и они с барменшей продолжили свой путь к Гурнардс-Хеду. Морва семенила сбоку от Джара. Он представлял себе, как она забегает в воду с доской под рукой. «Почему серферы всегда бегут к морю вот так — семеня как Морва?» — пронеслось у него.

— А куда именно мы идем? — спросила барменша.

— Я хочу показать тебе место, где была Роза, где стояла ее палатка.

— Я тебе верю.

— Я знаю. И очень признателен тебе за это. Правда. И еще спасибо за поддержку в беседе с мистером Торном. Ты знаешь ту компанию по прокату автомобилей, о которой он упомянул? Нам нужно будет съездить туда потом.

Через десять минут они уже стоят на вершине мыса. Рана на голове Джара снова начинает ныть. Либо кончается действие анальгетика, который Морва дала ему в пабе, либо боль возвращается от воспоминания о том, как его на этом месте ударили по голове.

— Роза была тут, она сидела вот здесь, — проговорил Джар, показывая на лоскуток травы у утеса, где он заприметил Розу несколько часов назад. — А вот здесь стояла ее палатка, — добавил он.

— Тогда трава должна быть примята, — заметила Морва, сдвигая свои солнечные очки на волосы, чтобы рассмотреть все более тщательно.

«А ведь она права», — подумал Джар. Почему палатка не оставила никаких следов на траве? Трава здесь густая, сильная, не падающая даже под порывами ветров с моря. Почему же она не придавлена? Может, Роза установила палатку перед самым его приходом? Джар повернулся к морю и окинул взглядом залив. Вечернее солнце было все еще высоко, но его лучи уже слабели. Неужели и эта встреча с Розой была его галлюцинацией? Тогда это самая убедительная галлюцинация!

Джар вдохнул свежий воздух: «Хоть бы Карл получил мой снимок!»

— Мы сделали селфи, вот на этом самом месте, за несколько секунд до того, как ее увели.

Его слова повисли между ними.

— Думаю, нам следует вернуться и хорошенько осмотреть твою рану.

— У меня нет сотрясения мозга, если ты подумала об этом.

— Я знаю, что нет.

— Она была вот здесь, на этом самом месте, — заговорил снова Джар, но Морва уже не слышала его. Она спешила назад по узкой тропке.

50

Кромер, 2012 г.

Сегодня вечером Э. проводила свой урок по рисованию с живой натуры. Она снова рисует — думает, что это ей заменит лекарства. Я опять пытался уклониться от присутствия на этом уроке, но она настояла. До чего же упорным может быть человек!

— Я неважно себя чувствую, — пробовал возражать я, но она разгадала мою уловку.

По правде говоря, я чувствовал себя лучше, чем когда-либо; мои чувства обострились под действием усилителя когнитивных функций, который я принял за двадцать минут до этого. И я очень хотел посмотреть, как этот препарат подействует на мои рисовальные способности. Ведь он отлично помогал мне в сочинительстве.

— Ну же, давай, малыш, ты же не можешь все время сидеть в своем сарае.

Э. знает, что мне нравится, когда она называет меня «малышом»: я ощущаю себя тогда более молодым, а не стареющим ученым. И Роза тоже называет так Джара.

Я взял себя в руки, поправил манжеты на рукавах рубашки и вышел из кухни. Гостиная была полна народа. Компания собралась чудесная (Э. любила веселые вечеринки в молодости). Но мне ужасно хотелось сбежать оттуда — и подальше от молоденькой студентки Саши, которая сидела голой на столе прямо передо мной.

— На прошлой неделе натурой был мужчина, — шепнул мне на ухо единственный гость мужского пола, спутник одной из подружек Э., когда мы доставали свои альбомы и карандаши. — Примостилась на обеденном столе, как чудная ваза с фруктами.

По выражению лица нашей модели ясно читалось, что она предпочла бы быть где угодно, только бы не сидеть обнаженной на столе в доме в Кромере, в окружении незнакомых людей, сосущих свои карандаши. Я не мог винить ее за это. Я решил, что Саша — актриса. Похоже, что актрисами были и многие другие гостьи Э.

В чем-то Саша мне напоминала Розу. Такие же пышные, начесанные волосы, такие же полные губы, такое же угрюмое и неприветливое выражение лица. И хорошая фигура: скорее, яблоко, чем груша. Плечи пловчихи, стройные бедра.

Через сорок пять минут я прервался, чтобы подать гостям южно-африканский «Сира». Э. тоже вышла в кухню, где я разливал вино по бокалам, заранее поставленным ею на поднос.

— Ну, как у тебя получается? — спросила она, наклонившись ко мне и положив на мою руку свою.

Она до сих пор думает, будто я не заметил, что она сократила дозу своих препаратов. И теперь больше пьет, чтобы компенсировать это.

— Некоторые люди посланы на Землю, чтобы рисовать. Я не из их числа.

— Не знаю, не знаю, — сказала Э., листая мой альбом, который я положил на буфет.

— Не смотри, — сказал я, резко захлопывая альбом.

Э. решила, будто я смущаюсь. Выхватив у меня альбом, она крепко стиснула его обеими руками и прижала к груди, покачиваясь всем телом.

— Не будь таким застенчивым, — сказала она, улыбаясь.

Я больше не мог возражать. С неохотой я принялся снова разливать вино, пытаясь представить себе, что сейчас будет.

Прислонившись к буфету, Э. открыла ту самую страницу альбома: «Хорошо. Совсем не плохо». А затем всмотрелась в изображение более внимательно. В груди у меня все обмерло.

— Не припомню, чтобы она носила колье, — пробормотала Э.

— Творческая вольность, — сказал я и понес вино в гостиную.

51

Дворец Шахрияра уже полностью возведен в моем воображении; каждый кусок мрамора, каждый блок гранита уложены аккуратно и точно на положенное им место. До этого времени я не сознавала, как много я знаю об архитектуре. Арки Альгамбры? — Да без проблем: мне по силам любые архитектурные изыски (удивительно, что только мне не вспоминается из бесед с отцом по выходным!).

Последним помещением, которое я выстроила, стала опочивальня Шахерезады, куда она удалялась каждую ночь — придумывать новую сказку ради того, чтобы остаться в живых. Завтра я тоже начну рассказывать сказки Шахерезады, чередуя их со своими собственными.

Я в предвкушении уикенда. Мы с отцом собираемся в отпуск — лучший из всех, что у нас были. Сегодня вечером я пакую вещи и уже сильно возбуждена. Ранним утром мы выезжаем в аэропорт (к поездке в машине я приготовила и завернула в фольгу бутерброды из чиабатты с беконом). И через десять часов — 36 000 секунд — будем в Дели. Перелет предстоит утомительный, но я как-нибудь справлюсь с этим. На худой счет я смогу выбирать фильмы.

А сейчас мне нужно продолжить писать свой дневник — не тот, который я, по их настоянию, заучиваю ежедневно на память, а этот, о существовании которого не знает никто. Я нашла несколько клочков бумаги и синюю шариковую ручку. И стараюсь не думать о том, что будет, если в ней закончатся чернила или они обнаружат, что я прячу бумагу за раковиной. Написание дневника — единственное занятие, помогающее мне не терять здравомыслия. Если не считать интеллектуальных игр.

Мое прошлое превратилось в одно сплошное затуманенное пятно. Но когда я концентрируюсь, мне все еще удается извлекать из памяти небольшие эпизоды, действительно происходившие когда-то в моей жизни — я это знаю. Как, например, та ночь, когда мы с Джаром долго бродили по улицам Кембриджа, закончив нашу прогулку в турецком ресторанчике на Милл-роуд в час ночи. В три часа, на рассвете, работники ресторана попросили нас покинуть заведение. Но это случилось уже после того, как я поняла, что нашла наконец мужчину, с которым хотела бы провести всю оставшуюся жизнь.

Мы были пьяными. И единственными посетителями, еще остававшимися в ресторане.

— Как давно мы знаем друг друга? — спросила я, положив на его руку свою.

— Целый месяц, — сказал он.

— А кажется, что целую жизнь.

— В хорошем смысле? Или в том смысле, что наша связь начинает походить на отношения уставшей от совместной жизни супружеской четы?

Я поднесла к своим губам его руку и поцеловала ее.

— Моя жизнь действительно раздвоилась со смертью отца; теперь я живу в двух реальностях. В одной из них, длящейся всего секунду после моего пробуждения от сна, отец все еще жив. В другой я сознаю, что он мертв. После встречи с тобою, Джар, я нахожу в себе силы принимать свою жизнь такой, какой она сейчас есть — без отца. Спасибо тебе.

— Мне бы хотелось познакомиться с ним, — сказал Джар, теребя мои пальцы в своих больших руках.

— И мне.

— Ты приедешь в Ирландию этим летом? Познакомиться с моими родителями?

— Звучит как план.

— Я покажу тебе побережье Коннемары, Клегган-Хед.

Я помолчала, погружаясь в его глаза:

— Не знаю, что бы я делала, если бы не встретила тебя. Даже думать об этом боюсь.

— И не думай! — сказал Джар, наклоняясь меня поцеловать. — Ты же как-то упоминала, что ездила в какой-то приют и там занималась медитацией осознанности? В Херефордшире или где-то еще? Разве тебя там не научили, как избавляться от навязчивых негативных мыслей и эмоций? И мяса. И виски…

Не помню, что я сказала тогда в ответ. Я бы очень хотела вспомнить, но уже не в состоянии различить, какие мои воспоминания настоящие, а какие нет. Я уже не знаю, что на самом деле происходило в том страшном приюте.

52

Джар и Морва молча сидели в ее «Фольксвагене-Жуке», разглядывая зеленый «Мини» на автостоянке в Пензансе. Между ними была втиснута доска для серфинга, не поместившаяся целиком в багажнике и упирающаяся носом в крышу салона. (Морва потом собирается прокатиться по волнам.)

Джар пристально изучал «Мини», уверенный, что это та же самая машина, которую накануне заприметил на прибрежной грунтовке мистер Торн. Пять минут назад, когда они с Морвой подъехали к стоянке, Джар даже лишился речи при виде ее.

— Ты пойдешь туда? — поворачиваясь к нему, спросила Морва.

Джар поднес руку к пластырю, который она ему дала, чтобы залепить рану.

Вчерашний вечер вспоминался ему как в тумане. Он принял ее предложение заночевать в пустой подсобке за пабом и рано лег спать; голова у него страшно болела и от раны на лбу, и от изрядного количества выпитого «Гиннеса». «Ирландский анестетик», — сострил кто-то в баре, и они с Морвой отреагировал на шутку нервными смешками. Алкоголь показался Джару единственным средством для того, чтобы расслабиться и смириться с тем, что случилось — он нашел Розу по прошествии пяти лет поисков только для того, чтобы увидеть, как ее через несколько минут от него уведут!

Теперь Джар не сомневался: высокий человек на Гурнардс-Хеде был тем же мужчиной, который пытался сесть на его ночной поезд. И он сам привел его к Розе. Следуя указаниям Като, — заключил Джар, — этот человек, опоздав на поезд, наверное, поехал в Корнуолл на автомобиле и следовал из Пензанса за его автобусом и за ним до самого прибежища Розы среди утесов. Ночной поезд идет восемь часов. На машине из Лондона можно доехать за шесть часов. У этого человека был запас времени, чтобы его дождаться.

— Должно быть, он взял «Мини» напрокат по приезде в Пензанс, — размышлял Джар. — Сменил автомобиль из предосторожности.

— Почему бы тебе не справиться у них? — кивнула Морва на небольшой вагончик-теплушку рядом с «Мини», в котором, судя по всему, располагался офис компании по прокату машин.

Джар вышел из «Фольксвагена» Морвы, пересек стоянку и открыл офисную дверь. Внутри дежурила только одна сотрудница лет тридцати пяти, с опаленной солнцем и слегка загрубевшей от серфинга кожей. Энергичная особа.

— Можно взять напрокат «Мини»? — спросил Джар, жестом показывая в окно на автомобиль.

— Можно будет, но чуть попозже, — сказала женщина с сильным корнуоллским акцентом. — После мойки.

— Не возражаете, если я ее гляну? — поинтересовался Джар, а про себя подумал: «Только не надо оправдываться. Машина еще не вымыта? Это хорошо!»

Женщина повернулась и взяла связку ключей с тумбочки за своей спиной, рядом с картой западного Пенвита.

— Может, мне прихватить с собой пылесос? — предложил Джар, собираясь потом справиться у дамы, не захочет ли она принять пинту черного вещества.

Скуластое и резко очерченное по краям лицо женщины расплылось в улыбке. Джар с наигранным интересом улыбнулся ей в ответ, а потом заметил, что она смотрит на его лоб.

— Ничего серьезного, — поспешил оправдаться он. — Задел низкий потолок в пабе прошлой ночью.

Джар направился к «Мини». Морва вылезла из своего «Жука» и присоединилась к нему.

— «Мини» еще не мыли, — шепнул он ей, открывая водительскую дверцу.

— Что именно ты ищешь? — поинтересовалась Морва.

Наклонившись, Джар заглянул в салон и осмотрел пассажирское место и задние сиденья, стараясь не вызвать подозрений. «Не спеши! Ты обычный клиент, сошедший с поезда и подыскивающий себе автомобиль на уикенд», — повторил себе он. Но все же почувствовал, что его действия могут показаться странными женщине в офисе, наблюдавшей за ними из окна теплушки.

— Ну, так что мы ищем? — опять полюбопытствовала Морва.

— Раз машину не мыли после последнего клиента, мы осматриваем место преступления.

— Ты меня пугаешь, Джар. Тебе бы следовало просто вызвать полицию.

Джар не ответил. Обойдя автомобиль, он открыл багажник. Он и сам боялся. Багажник был пуст, если не считать знака аварийной остановки в красном пластиковом треугольном футляре. Джар наклонился ниже и тщательно осмотрел багажник, призывая на помощь все свои обостренные чувства: ему необходимо найти в нем следы Розы! Может, ей вкололи какой-нибудь седативный препарат и она не сознавала, в каком стесненном пространстве находится? Или, наоборот, была встревожена, напугана, в отчаянии колотила по крышке багажника кулаками и царапала ее, пытаясь выбраться? Джар еще раз оглядел багажник, вдыхая спертый воздух, и медленно ощупывал руками пол. Вот, наконец-то! Он увидел его! В самой глубине, там, где пассажирское сиденье стыкуется с полом багажника, блестел погнутый колышек палатки, почти целиком провалившийся в узкий зазор. А к колышку прицепился крошечный лоскуток материи с растительным узором.

С трудом дотянувшись до находки, Джар достал ее из багажника. Сердце Джара бешено колотилось, грозя проломить ему грудную клетку.

— Он запихал Розу сюда, — сказал Джар, одной рукой крепко сжимая колышек палатки, а другой захлопывая крышку багажника.

Не дожидаясь реакции Морвы, он вернулся к пассажирской дверце и открыл ее, опуская колышек в карман. Делая вид, что он снова осматривает салон машины, Джар бросил взгляд на офис.

Женщина больше не наблюдала за ними. Без всяких колебаний Джар снял с руки часы — те самые, что отец подарил ему на восемнадцать лет. И через несколько секунд уже стоял в теплушке.

— Я нашел это под спинкой водительского сиденья, — заявил Джар, кладя часы на стойку.

Женщина таращилась на часы, не решаясь взять их в руки. «Хоть бы она рассчитывала, что рабочий день обойдется без проблем!»

— У вас есть контактные данные человека, который брал эту машину напрокат? — спросил Джар. «Полегче, не напирай на нее!»

Женщина с секунду смотрела на Джара, а затем повернулась к своему компьютеру и лениво что-то стала печатать на клавиатуре. «Да, эта работенка ей явно не по душе», — подумал Джар. И это должно сыграть ему на руку!

— Я сама оформляла прокат, вчера утром, — заговорила женщина, вздыхая.

Джар перегнулся через стойку и, улыбаясь, заглянул в монитор. Кинув на Джара косой взгляд, женщина отвернула от него монитор и продолжила что-то печатать. Но этот вялый жест скорее походил на кокетство.

— Я раньше тоже работал в компании по прокату автомобилей, — сказал Джар, складывая руки на стойке, как будто болтал в баре. — «Эвис», в Дублине.

— Тоска, правда? — сказала она, все еще глядя на экран монитора.

— А чем не развлечение?

— Шутите!

— Ну, уж точно, не плачу.

— Я нашла адрес, это в Лидсе.

— Вы серьезно?

— А что, какие-то проблемы с Лидсом?

— Да я как раз туда направляюсь! Конец недели. Я мог бы отвезти часы.

Женщина смотрела на него. «Прикидывает в уме, как поступить», — подумал Джар. Мотаться на почту, когда позвонит клиент, упаковывать часы, посылать посылку — все бы это пришлось делать ей. Потому как кроме ленивого шефа, в отличие от нее не работающего по воскресеньям, в штате их фирмы больше никого не было. Не проще ли отдать часы ему и покончить с этим делом?

— Я же только что передал их вам, — нажал Джар, почувствовав ее колебания. — Пожелай я их украсть, я бы просто не принес их вам, разве не так? Я бы…

Не договорив, Джар замолчал, потому что женщина назвала имя клиента — Джон Бингэм — и его адрес в Лидсе. И имя, и адрес скорее всего вымышленные, — полагал Джар. Люди, берущие авто напрокат, чтобы замести следы, наверняка пользуются фальшивыми правами.

— Мне записать вам его данные? — спросила женщина.

— Вы очень любезны, — улыбнулся Джар. И далеко не дурнушка. Но он взял себя в руки. Дело сделано, и больше не надо изображать из себя сладострастного идиота. — А как я удостоверюсь, что это тот человек? Вы помните, как он выглядел?

— Высокий. — Женщина оглядела пустой офис в излишнем стремлении к конфиденциальности. — И немножко страшноватый, аж до мурашек по телу! — добавила она, даже взвизгивая на последних словах.

— Надеюсь, он не приставал к вам с гнусными предложениями, — подмигнул Джар, снова улыбаясь. И откинувшись назад, выпрямился в полный рост.

Не реагируя на попытку Джара пофлиртовать, женщина дописала на листке бумаге данные клиента.

— И глаза у него были очень маленькие, — бормотала она, передавая ему листок. На мгновение они оба умолкли, глядя на часы, лежащие между ними словно перехваченная контрабанда.

— Давайте, я оставлю вам свой телефон, — предложил Джар, забирая часы и желая положить конец неловкому молчанию. — На случай, если возникнут какие-нибудь проблемы.

— Я уверена, что никаких проблем не будет, — ответила женщина. «Похоже, ей хочется поскорее покончить со всем этим и отвязаться от странного высокого парня с пластырем на лбу, продолжающего строить ей глазки», — подумал Джар.

— Если вам не удастся найти этого человека, вы всегда сможете оставить эти часы себе. Они бы вам пригодились, — добавила женщина, бросая взгляд на его левое запястье с узкой полоской более светлой кожи. «Неужели она догадалась?»

— Мы не будем брать напрокат этот «Мини», — сказал Джар, направляясь к машине Морвы.

53

Кромер, 2012 г.

Э. беспокоится за Розу, говорит, что та напоминает ей ее саму в тяжелые дни. Роза несчастлива, тоскует по отцу, но она не предрасположена к суициду. Пока не предрасположена. Я хотел бы выказывать ей больше участия, но у меня не получается. Э. забила ей голову прелестями когнитивно-поведенческой терапии, и девушка сейчас уже совсем не в восторге от идеи медитации.

Присутствие Розы в нашем доме пробудило что-то в Э. Она ничего мне не говорит, но я-то вижу, что происходит. Она относится к Розе по-матерински, как к ребенку, которого у нас никогда не было.

Я начинаю вторить Кирстен, давней подруге Э. еще по колледжу. Все эти годы они не виделись, а тут вдруг Э. начала с ней активно общаться. Вчера вечером, когда я замешкался на лестнице в ожидании, когда же Э. заснет, она разговаривала по скайпу с Кирстен в Штатах. И она продолжала болтать с ней по своему новому айпаду, даже когда я уже лег в постель.

Кирстен — психоаналитик; ее специализация — терапия различных невротических состояний, развивающихся у некоторых людей после потери близкого. Этим все сказано. Э. и Кирстен вместе учились в Кембридже, но мы с ней никогда не встречались. Я знаю, что это она подначивает Э. отказаться от моих препаратов — как будто терапия может заменить мои бензы.

Я попытался, было, сосредоточиться на детективе «Шпион, выйди вон!», который сейчас перечитываю. Но разговор Э. с Кирстен привлек мое внимание. Э. рассказывала ей о Розе — о том, как та потеряла отца и какой подавленной выглядит. И спрашивала, не могла бы Кирстен прилететь в Британию в ближайшее время, чтобы встретиться с Розой и провести с ней несколько сеансов психотерапии, потому что иногда советы легче воспринимаются от посторонних людей, чем от родственников.

С тех пор как я начал ходить на курсы писательского мастерства, я взял себе за правило оценивать всех встречающихся мне людей с позиции их индивидуальных особенностей, которые я могу использовать в портретах своих персонажей. Мой наставник советует мне выискивать в людях характерные черты, манеры, жесты, которые сразу приковывают внимание — как оригинальный росчерк пера карикатуриста. К этому легко пристраститься, стоит только правильно настроиться. А все свои наблюдения я заношу в блокнот. Я не сознавал пользы этого раньше — когда в молодости попытался (безуспешно) написать свой пробный роман. Мои наблюдения и тогда были достаточно остры; проблема заключалась в другом: мне не удавалось измыслить действительно интересную историю, с интригующим началом, увлекательной серединой и захватывающей концовкой. Надеюсь, что эти онлайн-курсы помогут мне в этом.

Кирстен — эффектная блондинка; слишком «стереотипная» даже для такого писателя-мужчины, как я. Что мне в ней нравится, так это — внутренняя сила, прямота и непосредственность. И не всегда, но время от времени она делает короткий прерывистый вдох перед тем, как заговорить. Как будто бы забывает, а потом вдруг вспоминает, что нужно дышать.

Я отложил в сторону Ле Карре и потянулся за своим «Молескином».

54

Пора поиграть в интеллектуальную игру.

Мы регистрируемся на рейс рано, чтобы избежать толкучки. Но прохождение паспортного контроля проходит с большими проволочками. Я выстаиваю в длинной очереди тридцать минут — 1800 секунд. И когда я наконец подхожу к сканеру безопасности, рядом со зловонной раковиной, женщина, обыскивающая меня, даже не улыбается (все из-за моего оранжевого комбинезона, наверное).

Нелегко уехать в отпуск со своим мертвым отцом, если ты заключена в тюремную камеру. Но я должна попытаться это сделать. Это все, что мне остается. Единственный способ скоротать время и постараться сохранить остатки здравомыслия и нормального психического состояния.

Я держу руки так широко, как только могу. Но цепь не дает мне развести их шире. Женщина хмурится и знаком велит мне пройти в основную комнату, где я поджидаю отца рядом со своею кроватью. У нас в запасе много времени (мы всегда так планировали свои путешествия). Отец любит аэропорты не меньше меня. Правда, его не интересует дьюти-фри. Вместо этого мы направляемся в книжный магазинчик в углу комнаты и блуждаем по нему сорок пять минут (2700 секунд), разглядывая книги и предлагаемые комплекты «3 по цене 2-х».

Бортпроводница у двери самолета проявляет больше дружелюбия, особенно когда я показываю ей наши билеты. «Вам сюда», — говорит она, показывая налево. Налево! Мы всегда мечтали повернуть налево.

Отец уступает мне место у окошка, и мы устраиваемся с нашими книгами еще до того, как начинается показ фильмов. И уже в воздухе мы смотрим один из самых любимых фильмов отца. И я выкрикиваю любимые отцовские реплики из него, забывая на какое-то время о том, что я пока только в первом классе.

«До Чикаго 106 милей, у нас полный бак газа и полпачки сигарет; становится темно и мы надеваем солнечные очки».

«Удар!»

Тишина. А затем далекий пронзительный крик, даже вопль от боли, который я так часто слышала ранее.

55

Джар заметил двух мужчин, как только они сели в его поезд в Эксетере. Мужчины зашли в его вагон вместе. Они не разговаривали друг с другом. Но в их движениях сквозила какая-то странная синхронность: один занял место у выхода рядом с Джаром; другой, пропуская множество свободных сидений, направился в дальний конец вагона и сел у двери; и весь вагон фактически оказался под их контролем. По обоим нельзя было сказать, что им было привычно ездить в поездах, но они оба удачно смешивались с разношерстной публикой из отпускников и местных жителей: на одном из мужчин джинсы и флисовый пиджак, на другом — кожаная куртка и летние брюки из хлопчатобумажного твила. Оба были неприметными, безликими.

Джар вдавился в свое кресло. Като наверняка наказал этим ребятам не спускать с него глаз, чтобы он чего-нибудь не натворил. Или велел им привезти его к нему для окончательной беседы, финальной развязки. Как знать, может эти парни помогали тому человеку на мысе увозить Розу? Переносили ее, связанную по рукам и ногам, из багажника «Мини» в другой автомобиль? Като, конечно, будет и дальше отнекиваться от своего интереса к Розе. Наверняка будет отрицать, что предвидел повторное пленение Розы в Корнуолле. И естественно, будет убеждать Джара в том, что он галлюцинирует и нуждается в помощи профессионалов — до тех пор, пока Джар не покажет ему селфи с Розой. По всем срокам, Карл уже должен был получить снимок.

Почему его лучший друг всегда так скептичен? Даже Морва, которая только что познакомилась с ним, и та выказала больше доверия; даже она поверила в то, что он виделся с Розой на мысе. Он попрощался с Морвой на железнодорожном вокзале, после того как разведал все в компании по прокату автомобилей в Пензансе и купил себе дешевый мобильник на Маркет-Джу-стрит. Они обменялись телефонами, и Джару вдруг показалось ненормальным, даже предательским по отношению к Розе иметь в записной книжке телефона всего один номер — номер Морвы, как будто у него с ней приключился скоротечный отпускной роман, вспыхнувший из обоюдной любви к литературе. Морва была к нему очень добра последние сутки, отчего Джар почувствовал даже вину за то, что не захотел у нее задержаться.

— Надеюсь, мы с тобой еще увидимся? — спросила Морва на перроне.

Лгать смысла не было.

— Спасибо тебе. За то, что поверила.

— Я обязательно прочитаю твою книжку, — заверила Морва и быстро ушла.

И вот сейчас, когда его поезд мчался по сельскому предместью Лондона, Джар перевел взгляд с человека в дальнем конце вагона, смотрящего в окно, на человека, сидящего почти рядом с ним и о чем-то напряженно разговаривающего по мобильнику. «Этот больше похож на курильщика трубки, чем на пиццаеда», — пронеслось в голове Джара. Мужчина держал трубку сбоку и под углом в сорок пять градусов. Ненормально. Карла бы это точно позабавило.

Джар начал расслабляться, обретая все большую уверенность от присутствия этих двух мужчин. После вчерашней встречи на мысе Гурнардс-Хед он неожиданно почувствовал себя более сильным и… реабилитированным, хотя бы в собственных глазах. Даже отчужденность Розы (она не знала его имени, а он старался не зацикливаться на этом) и ее новое исчезновение, происшедшее так скоро после их воссоединения, почему-то теперь легче переносятся. Женщина, которую все считали умершей пять лет назад в Кромере, гуляла вчера по корнуоллскому побережью при свете дня, в лучах яркого солнца. На мгновение у Джара возникло желание подойти к каждому из этих двух мужчин, посмотреть им в лицо и потребовать: пусть они теперь попробуют отрицать то, что Роза жива. Он еще крепче сжал пальцами палаточный колышек в своем кармане, повторяя про себя слова, заготовленные для Като.

А когда его поезд уже прибывал на Паддингтонский вокзал, Джар начал думать, что ошибся насчет этой пары мужчин. Оба готовились к выходу в начале вагона, ничем не выдавая, что знакомы друг с другом, и не проявляя никакого интереса к Джару. Он тоже готовился примкнуть к очереди пассажиров, столпившихся в проходе вагона, а затем прошел в его конец. Сойдя с поезда, Джар отметил про себя, что состав прибыл на 1-ю платформу — ту самую, на которой нет турникетов и на которой он в первый раз увидал Розу. А что, если Като не захочет с ним встретиться? Как тогда быть? Джар не учел, что он может уже никому больше не интересен. Розу опять схватили, ее дневник был прерван до того, как вскрылось что-либо компрометирующее. Да кто поверит ему — человеку, страдающему галлюцинациями из-за утраты близкого и пугающего даже друзей своим параноидным поведением?

Двое мужчин теперь держались от него на расстоянии. Они не могли бы проявлять к нему меньше интереса, если бы даже старались. Уставившись в спину одного из них, Джар рассматривал решетку из «возрастных складок на его кожаной куртке. И молил Бога, чтобы Карл получил снимок.

— Вы позволите проверить ваш билет, сэр?

Джар не заметил двух контролеров, застывших в потоке пассажиров, как валуны в реке.

— Конечно, — рассеянно сказал Джар, все еще глядя на двух мужчин. Куда они направляются? Почему они ничего не предпринимают в отношении него?

Джар показал контролерам свой обратный билет, но не упускал из вида тех мужчин. «Ну, обернитесь же! — думал он. — Хватит напускать на себя равнодушие. Пора уже сбросить все маски!»

Но двое мужчин продолжали идти куда-то, пока не исчезли совсем, затерявшись в толпе вечерних путешественников.

56

Кромер, 2012 г.

Вчера в Кромер приехал Джар. Мне всегда было интересно пообщаться с издаваемым автором. Но, к сожалению, как писатель он мне не нравится. Да и как человек тоже, если уж начистоту. (Неудивительно, что Роза подумывает о самоубийстве.) Во всем, что он говорит, сквозит самодовольство и спокойствие; плавность речи придает ему уверенность, граничащую с надменностью. Он не заносчив и не нахален, но довольно сдержан, даже несколько отстранен и чрезмерно выпячивает свое южно-ирландское «я», коверкая своим акцентом чистый английский язык и цитируя Йейтса так, словно он был знаком с этим поэтом. Джар хорошо одевается и следит за собой, что нетипично для студента: начищенные до блеска ботинки, нарядный вельветовый пиджак. Он выглядит так, как и следует выглядеть писателю. Я постараюсь закрыть глаза на его недостатки и подружиться с ним. Он может оказаться полезным.

Я увлек Джара в гостиную — выпить шотландский виски перед тем, как отведать воскресное жаркое, которое никогда не бывает одинаковым с тех пор, как Э. решила заделаться вегетарианкой. Джар предпочитает ирландский виски, но мы оба любим пиво. Я решил задать Джару несколько вопросов о его книге, притворившись, будто ее читал. (На самом деле я смог осилить только два первых рассказа.)

— Что важнее: герои или сюжет? — начал я, наливая ему двойной «Талискер».

Джар отреагировал как-то нервно.

— Вы, наверное, заметили, что в моих рассказах сюжет как таковой отсутствует, — сказал он. Заявление года! Но я смолчал. — Мне гораздо интереснее верно вставить чей-нибудь голос и посмотреть, к чему это приведет. Если из этого выйдет история — хорошо. Но я не делаю ставки на сильный динамичный сюжет.

— А как насчет исследования? — Исследование занимало первенствующее место в моей предыдущей карьере, и мне хотелось, чтобы оно играло ключевую роль и в моем новом поприще.

— Исследование — друг прокристинатора.

— То есть авторы должны писать только о том, что знают?

— Вовсе нет. Это, как правило, скучно, если только вы не жили необычной жизнью.

— Я — ученый, — подчеркнул я.

По своему опыту я знаю, что заявить такое — все равно, что сказать человеку: «Я — ревизор». Глаза людей округляются, они не знают, что говорить. Особенно, если ты добавляешь, что работаешь по контракту в ведущей фармацевтической исследовательской компании и твоя задача — удостовериться в том, что лекарственные препараты максимально безопасны и для людей, и для животных, и для окружающей среды. Вот только я там больше не работаю.

— Вот куда вы клоните, — отозвался Джар. — Мне лично кажется, что ключевую роль играет все-таки воображение.

Я не стал реагировать на его вызов и грудью вставать на защиту науки. Более того, его слова показались мне на удивление приятными. У меня никогда не было проблем с воображением, фантазированием.

— У вас есть ноутбук или блокнот? Куда вы записываете свои идеи или наброски? — поинтересовался я.

— Я исписываю своими каракулями клочки бумаги, а потом переношу эти записи в компьютер, если вовремя вспоминаю. У меня есть специальный файл для этого. А что за книгу вы пишете? — Джар начал расслабляться. И перестал поглядывать в сторону кухни, где Роза разговаривала с Э.

— Чтобы набить руку, я пока пишу журнал, в котором вымысел соседствует с реальностью. Меня очень интригует Карл Уве Кнаусгор[295].

Конечно же, я рисовался. Я только недавно начал читать этого норвежского писателя. Но Джар, похоже, был впечатлен.

— Ну, вот вам и человек, который пишет только о том, что знает, — сказал он. — К смущению и ужасу его бывшей жены.

— Я также подумываю попробовать себя в жанровой беллетристике и посмотреть, во что это выльется. Я — большой почитатель Ле Карре, — добавил я. — И шпионских детективов в целом.

— Ле Карре, безусловно, занимателен. Сюжет у него играет ведущую роль, но нам всем помнится его майор Смайли.

— В вашем возрасте я, конечно, больше интересовался движением битников, влиянием психоактивных веществ на творческий тонус и прочими подобными вещами. Думаю, вам известно, что Кизи написал первые три страницы своего романа «Пролетая над гнездом кукушки» после того, как съел восемь бутонов пейота.

— Он ведь тогда работал санитаром в психиатрической клинике?

— Ночным сторожем в палате хроников. Кизи утверждал, что его рассказчика вдохновил маленький кактус. Из десяти-двадцати граммов сушеных бутонов пейота можно получить достаточно мескалина, чтобы вызвать состояние глубокой рефлексии, способной продолжаться до двадцати часов.

Сказав это, я немного помолчал, а затем добавил:

— Так мне, во всяком случае, рассказывали.

Наш разговор наконец вошел в нужное русло, но в этот самый момент в гостиную вошла Роза и взяла Джара под руку.

— Как дела? — спросила она. И посмотрела сначала на Джара — с нескрываемой любовью молодости, а затем на меня — с удивлением (похоже, из-за того, что мы хорошо с ним общались).

— Мы обсуждаем лечебную пользу сочинительства, — ответил Джар, поднимая бокал с виски в моем направлении.

57

Отец хочет наведаться сначала в Старый Дели. И мне его идея по душе. Мне по душе все, что отвлекает мои мысли от того, что в реальности происходит здесь со мною. Нашу прогулку мы начинаем на Чандни-Чоук. Спустившись по этой колоритной базарной улице вниз, мы сворачиваем на Веддинг-стрит, которую я так любила, будучи моложе.

— Давай полакомимся джалеби? — прошу я. — Пожалуйста!

Боль стала невыносимой, несмотря на медитацию.

— Конечно, полакомимся, — говорит отец.

— Пожалуйста, остановись, — всхлипнула я, но он и не думает слушаться…

Я стараюсь ощутить во рту вкус джалеби — сладость кристаллизированного сахара, но тут же вспоминаю о мокрой тряпке, засунутой мне глубоко в глотку, и понимаю, что не смогу ничего попробовать на вкус, как бы мне этого ни хотелось.

— Сладко, правда? — говорит отец, а по его подбородку стекают капельки масла. Я люблю, когда он забывает бриться. Это верный признак того, что мы точно на отдыхе. — Самая сладкая вещь на свете из всего, что я когда-либо пробовал.

Отец любит джалеби даже больше меня. И он всегда останавливается поболтать с торговцем, который его продает, сидя на пластиковом стульчике за глубокой чашей с кипящим маслом и радостно привечая как туристов, так и местных жителей.

Я дотягиваюсь до отцовской руки.

— Посмотри на свои ногти, — говорит он, крутя мои пальцы. — Какие они красивые!

Господи! Он чуть не утопил меня…

Мы уже не в Старом Дели. Мы сплавляемся на плотах по полноводному Занскару, и наша резиновая лодка вертится как сумасшедшая в стремнине реки. Она то вздымается над бурлящей водой, то снова с шумом падает вниз. «Держись крепче!», — улыбаясь, советует мне отец. И тут мы оба оказываемся в воде и плывем рядом с лодкой, держась за веревку, прикрепленную к ее борту. Вода теперь спокойная, но настолько холодная, что я начинаю дрожать, хоть и одета в комбинезон. «Не цепляйтесь за веревку. Здесь совсем не опасно», — убеждает нас с отцом наш инструктор. И в подтверждение своих слов кивает на своего друга-непальца, сидящего в каяке чуть подальше и внимательно наблюдающего за нами. Мы отпускаем веревку. И плывем вниз по реке на спине. Это один из счастливейших моментов в моей жизни!

Даже отцу не удалось спасти меня от него.

— Остановись! — пыталась кричать я, а ледяная вода заливала мне легкие. — Пожалуйста, прекрати!

58

Оглядывая улицу, Джар рывком открыл дверь в гаражный бокс. Он был готов к тому, что может там увидеть: его предупредил Ник, фотограф, живущий этажом ниже, с которым они встретились в подъезде их дома за несколько минут до этого. По словам Ника, ранним утром, когда Джар еще был в Корнуолле, люди заметили, как полицейские выносили компьютер и несколько коробок из какого-то гаража. А Ник — единственный человек, который знал, что Джар снимал один из боксов.

Висячий замок оказался сломан, хотя внешне выглядел целым. Джар старался держать себя в руках, но он все еще был ошеломлен зрелищем, представшим его глазам. Со стен гаража сорвано все, что там висело — и карты, и фотографии, и вырезки из газет. Компьютера тоже не было, а ящики стола были выдвинуты и зияли пустотой. Кто бы здесь не побывал (а Джар грешил на людей Като), их интересовало все, что было связано с Розой и ее исчезновением. Никаких признаков вандализма, никаких следов применения силы, если не считать сломанный замок. Почему Като больше не хочел побеседовать с ним лично? Почему его люди в поезде не задержали его по прибытии на Паддингтонский вокзал?

Джар обвел взглядом разоренный гараж: у него не осталось больше никаких фотографий Розы! Ничего, что могло бы помешать ее образу поблекнуть в его памяти! Когда-то он умышленно убрал все, что напоминало о ней, из своей квартиры — из той жизни, которую он предъявлял миру. И вот теперь его лишили всех вещей, имевших к Розе хоть какое-то отношение — писем, фотографий, газетных вырезок со статьями о ее смерти.

Еще неделю назад Джар просто бы обезумел от такого, но сейчас он был спокоен. Пустой гаражный бокс, вынесенные вещи — это только подтверждало то, что кто-то пытался помешать Розе вернуться, а ему — найти ее.

Вернувшись в квартиру, Джар даже испытал разочарование, не обнаружив в ней следов постороннего проникновения. Все книги были на полках, каждая на своем месте. Гитара, как лежала, так и лежит под кроватью. Джар уже собирался вытащить ее, как вдруг вспомнил про фотокарточку, выпавшую из книги в ту ночь, когда в его квартиру кто-то вторгся. Он подошел к полке и достал ее из томика «Поминок по Финнегану». «А Роза постарела, — осознал Джар. — Вчера она выглядела совсем другим человеком».

Джар налил себе «Йеллоу Спот» — один из любимых напитков отца. Он не будет звонить ему по поводу своей корнуоллской встречи. Пока не будет. Джар знал, что рассказ о ней только расстроит старика — тот решит, что он не справляется со своим горем. И Эми звонить он тоже не будет. Она и так уже вся растревожена; да и сам Джар хочет выяснить как можно больше до разговора с ней.

Закупорив бутылку виски, он достал из кармана куртки палаточный колышек и положил его на кухонный стол. Клочок материи с растительным узором сильно обтрепался, а сам колышек был слегка выгнут в середине. «Интересно, Роза выругалась, когда он попал на твердый как гранит камень в корнуоллской почве и погнулся? Она, как и все, умела ввернуть крепкое словечко», — улыбаясь самому себе, Джар мысленно возвращался к тому эпизоду, когда замерзшая до мозга костей Роза выходила из реки Кам, а он старательно отводил глаза в сторону.

Звонок.

— Как прошла поездка в Корнуолл?

Шотландский акцент Майлза Като Джар узнал моментально. Откуда, черт возьми, у него этот номер? Наверное, кто-то из его людей пообщался с Морвой, после того как он сел в поезд.

— Джар, я прилагаю все усилия, чтобы исключить вас из числа подозреваемых в нашем расследовании по делу Мартина, — продолжал Като. — Но вы всячески усложняете это. Вы получали какие-нибудь известия от Антона?

Слушая Майлза, Джар провел пальцами по полкам, выравнивая книги, а потом застывает по стойке «смирно».

— Как вы узнали этот номер? — спросил он.

— Я — полицейский, Джар.

«Хороший полицейский, — думал Джар. — Цепляется за свой сценарий как пиявка». Ему вспоминились предостерегающие слова Розы в ее электронном послании: «Будь начеку с МК. За последние пять лет я выяснила многое, чтобы понять: он первым выйдет на тебя, если уже не сделал этого. Скорее всего, он будет действовать под прикрытием полиции. И гладко стелить. Ему нравится шотландский акцент. Я понятия не имею, какую историю он тебе наплетет, но не верь ни единому его слову! Он, как и все остальные, пытается найти меня».

— Мы теперь полагаем, что Мартин может быть причастен к съемкам видео со сценами мучений и пыток, — продолжал Като.

«С каждым днем их легенда прикрытия становится все более и более нелепой. Почему бы не обвинить Мартина в чем-нибудь более правдоподобном, например — в нездоровом интересе к битникам? Или в пристрастии к Страве?»

— Я знаю, кого я видел вчера в Корнуолле, — сказал Джар.

— Еще одна ваша галлюцинация?

— Может, хватит? — Джар уже не скрывал своего раздражения. Притворство Като слишком затянулось.

— Не пытайтесь снова сбежать от нас. И позвоните мне по этому номеру, как только свяжетесь с Антоном. Да, и примите мои извинения за компьютер. Обычная процедура. Мы вернем его вам.

Выйдя на балкон, Джар устремил свой взгляд на Канэри-Уорф Тауэр, мерцающую огнями в ночи. Живущий этажом ниже фотограф Ник играл на своем саксофоне. Если бы только его селфи с Розой, сделанное вчера на мысе, дошло до Карла! Вернувшись мыслями к электронным посланиям Розы, Джар достал мобильник.

— Это Джар, Джарлаф Костелло. Все еще работаешь? — Он очень надеется, что застал Макса Иди в его офисе. Во многих окнах башни все еще горел свет.

— Я всегда работаю, круглые сутки. Ты же читал мой веб-сайт. Где ты был? Я битых два дня пытался до тебя дозвониться.

— Мы можем встретиться? За эти два дня многое произошло.

— Твой лифт не работает, — брюзжал Макс. — Пришлось подниматься по лестнице, а там, между прочим, сильно воняет верблюжьей мочой.

— Выпьем что-нибудь? — спросил Джар, закрывая за Максом дверь. Странный несобранный вид бывшего репортера обескураживал Джара. На какой-то момент он не на шутку испугался за психическое здоровье этого человека.

— Выпьем… только не воду, а вот это, — отозвался Макс, жестом показывая на бутылку виски, стоящую на столе. — Что у тебя с головой?

— Макс, я видел Розу. — Подливая себе виски, Джар спешил перейти к сути дела. — Вчера, в Корнуолле.

Макс ответил не сразу. Его лицо стало более серьезным, почтительным. Расхлябанность улетучилась.

— В самом деле?

— Да. И это не была моя очередная галлюцинация, как ты, может, подумал.

— А где именно в Корнуолле?

— В том месте, где мы однажды условились с ней встретиться при чрезвычайных обстоятельствах.

И Джар стал рассказывать Максу все: об электронных посланиях, о разговоре с Като, о человеке, пытавшемся сесть на его поезд, об их тайной договоренности с Розой о встрече в Корнуолле и о том, как он, сам того не желая, привел к Розе ее преследователей.

— Она даже не знала моего имени, — признался Джар, и на его глаза навернулись слезы.

Макс выслушал Джара очень внимательно. Похоже, его не удивляло ни его свидание с Розой, ни ее потуги вспомнить свое прошлое.

— А вот что я нашел во взятой напрокат машине, на которой ее увезли. — Джар взял с кухонного стола выгнутый колышек, посмотрел на него, а затем бросил обратно на стол. — Роза ставила на мысе палатку.

— И ты думаешь, что за всем этим стоит Майлз Като?

— Именно об этом я и хочу с тобой поговорить. Мне не дают покоя электронные послания Розы, в которых она просила встретиться с ней, — признался Джар, передавая Максу мобильник. — Что-то с ними не так. Роза бы обязательно упомянула название места встречи. Прочти-ка вот это.

Джар наблюдал за тем, как Макс поднял очки на лоб и вгляделся в экран телефона.

— Это писала не Роза, — сказал Джар. — Это писал человек, выдающий себя за Розу, но не знающий, ни где она скрывается, ни куда она может направиться, оказавшись в бегах — «если мир вдруг слетит со своей оси». — Джар колебался, но все же добавил срывающимся голосом: — Они поняли, что я знаю, где это место, и просто выжидали, пока я сам покажу его им, приведу их к Розе. Что я и сделал — как законченный идиот.

Джар подошел к окну и выглянул на улицу. Макс вскинул на него глаза:

— Ты думаешь, это Като их послал?

— Прочитай второе послание, — сказал Джар, стоя к Максу спиной и пытаясь взять себя в руки. — Будь начеку с МК. МК — это Майлз Като. Скорее всего, он будет действовать под прикрытием полиции. И гладко стелить. С чего бы ему навлекать подозрения на свой счет? Кто бы ни послал этих людей, он просто попытался свалить все на Като — чтобы отвлечь внимание от себя.

Джар догадывался, о чем сейчас думает Макс: он был прав, предположив, что кто-то играет с ним.

— Я все еще верю, что дневник написала Роза, — произнес Джар, предвидя реакцию Макса. Но тот хранил молчание, упорно вращая бокал и рассматривая капельки виски, стекающие по его стенкам.

— Ты знаешь, — наконец выдавил из себя Макс. — В твое отсутствие я просмотрел все старые файлы, связанные со своим репортерским расследованием. Для той статьи, которую я написал.

— Ты что-нибудь обнаружил?

— Только то, что я — лентяй и балбес. Неудивительно, что из меня не получился журналист-разоблачитель. Боже, ну почему? Впрочем, я кое-что все же нашел. На днях на продажу был выставлен тот самый приют. Я собираюсь позвонить его владельцу завтра. И наведаться туда. Хочешь поехать со мной?

59

Кромер, 2012 г.

После того как Э. закончила в очередной раз общаться по Skype с Кирстен и, положив свой айпад на прикроватную тумбочку, пошла в ванную, я выключил свет и уже стал засыпать. Но в Э. этой ночью что-то взыграло — уж больно пикантно ее хлопчатобумажная ночная сорочка обволакивала ее ягодицы. Мы не занимались любовью с тех пор, как я потерял работу, а она начала сокращать суточную дозу своих препаратов. Теперь мы часто спим в разных спальнях. Но сегодня Э. вдруг спросила, не можем ли мы лечь в одной кровати. «Начало новой жизни», — повторила она свою излюбленную в последнее время фразу.

Бензы действуют на разных людей по-разному. Их длительное применение, как правило, подавляет сексуальную активность. Но бывают и исключения. В 1991 г. Фава и Борофски исследовали один интересный случай. Женщина, злоупотреблявшая алкоголем, наркотиками и беспорядочными половыми связями в юности (что довольно похоже на опыт моей Э.), в зрелом возрасте вела воздержанную, почти монашескую жизнь. Но только до тех пор, пока не начала страдать приступами паники. Для уменьшения тревожности ей прописали клоназепам, сильнодействующий антидепрессант из группы бензодиазепинов с анксиолитическим эффектом. В результате его приема у этой женщины развилась невероятная сексуальная гиперактивность, с особым пристрастием к стриптизу.

Бензы помогали контролировать тревожные расстройства у Э., справлялись с ее бессонницей и, если начистоту, многое упрощали в постели. В молодости я давал ей поочередно диазепам, алпразолам, хлордиазепоксид и клобазам. И когда мне нужна была уверенность в том, что она не вспомнит, что именно происходило ночью в нашей кровати, я примешивал к ним такие быстродействующие компоненты, как флунитразепам (или рогипнол).

Потом я сменил работу в лаборатории Хантингтона на фирму в Норвиче; а там мы тестировали множество новых бензов с очень длительным периодом полувыведения. От одного из них нам пришлось отказаться на самой последней стадии проверочных испытаний, потому что его побочные эффекты включали сексуальную гиперактивность и потерю памяти. Такое сочетание делало препарат слишком опасным для людей, не соответствующим регулятивным требованиям и, значит, не подлежащим одобрению. А зря, ведь это был вполне приличный продукт (похожий на клоназепам, только с одной замененной химической ветвью молекулы). Но у меня был доступ к нашему складу, и я запасся этим препаратом почти на всю жизнь. (У него было множество разных плюсов, не говоря уже о том, что он не выявлялся в анализах крови, когда бы Э. ни посещала своего терапевта). Не без труда, но мне удалось раздобыть и другие новые бензы — мощные препараты, еще только ожидавшие клинических испытаний на добровольцах.

Может быть, Э. сегодня вечером забыла принять свою дозу? (Обычно я подменяю этим бензом одну из ее безобидных таблеток от бессонницы, которые Э. принимает строго по расписанию, за час до сна.)

Как бы там ни было, она легла в постель рядом со мной и куснула меня за ухо. Несколько секунд я полежал, не шевелясь, но с открытыми глазами. Ведь все то время, пока она принимала бензы, инициатива в постели всегда принадлежала мне, а она просто податливо, без всякого воодушевления, уступала моим желаниям. Но, когда ее пальцы начали спускаться по моему животу вниз, по щеке у меня сбежала слеза. Надо было лечь спать в отдельной спальне или вообще уйти в сарай.

Я повернулся к Э. Ощущая в темноте близость ее лица, я провел большими пальцами по ее губам. Рот Э. был теплый; ее возбуждение пробудило во мне что-то такое, о чем в нормальном сознании даже неприятно вспоминать.

— Осторожней! — прошептала Э.

Я понимал, что должен остановиться и извиниться перед ней. Но я повторял себе, что смогу контролировать все, что должно было произойти — как делал множество раз до этого. И где-то с полминуты, а может, и дольше, мы ничем не отличались от всякой нормальной супружеской пары.

Только когда я перевернул Э. на живот и заломил ей руки над головой, сжав пальцами тонкие запястья и раздвинув коленями бедра, Э. вскрикнула:

— Мартин, ты что? Ты делаешь мне больно!

Она попыталась вывернуться из-под меня, но я еще какое-то время удерживал ее и мучил на кровати, распяв руки и ноги как Св. Андрею. А затем я ее отпустил и откатился в сторону.

— Извини, — сказал я. — С тобой все в порядке?

— Нет, не в порядке. Что ты делал, черт побери? Ты чуть не сломал мне запястья.

— Я же сказал «Извини!». — Я сидел теперь на самом краю кровати. Но Э. уже заходила в ванную, с шумом захлопывая за собой дверь.

60

То, что делает меня человеком, вылетело из моего истерзанного тела, расположилось на безопасном расстоянии и, сложив крылышки, наблюдает за происходящим в ожидании того дня, когда сможет вернуться обратно.

— Она просто отдыхает, — говорит отец. — Характерная окраска нижней стороны крылышек помогает ей оставаться незамеченной.

Мой охранник приходит по вечерам, принося каждый день новую дозу боли и раз в неделю чистый оранжевый комбинезон. Он отказывается давать мне нижнее белье. Но, по крайней мере, согласился приносить мне гигиенические прокладки (хотя месячные у меня практически прекратились).

Его сегодняшний визит начался, как и все остальные: после проверки отрывков, зазубренных мной накануне, он дал мне новые записи для заучивания на память.

«Тихий приют, Херефордшир, весенний триместр 2012 г.: Это последний день нашего инструктажа в Херефордшире. Сегодня вечером мы вернемся в наши колледжи приводить свои дела в порядок».

— Начнем приводить свои дела в порядок и… ждать, — закричал он. С ударением на «начнем» и «ждать»!

— Сегодня вечером мы вернемся в наши колледжи, начнем приводить свои дела в порядок и… ждать.

Он наказывает меня за ошибки, бьет и всячески оскорбляет. Но неужели общество любых самых бесчеловечных людей и даже присутствие этого жестокого человека лучше одиночества и изоляции, которые наступают с его уходом?

61

Почему-то именно в тот момент, когда они проезжали по Северному подвесному мосту, Джар решил для себя, что может доверять Максу. Первые несколько часов он проспал — Макс забрал его от подъезда дома на рассвете. Удобно устроившись в его темно-синем «Лендровере», Джар мгновенно заснул. Но где-то между Суиндоном и Бристолем на трассе М4 он пробудился, и с тех пор они разговаривали без умолку.

Возможно, проникнуться полным доверием к Максу Джара побудило его откровенное замечание.

— Тебе следует написать роман. Мне нравятся твои короткие рассказы, — заявил Макс.

А когда он добавил, что заказал несколько экземпляров его книги, Джар понял, что Макс просто зачах в своем мирке корпоративного пиара, но не расстался с мыслью о возобновлении своих журналистских расследований, и статья об оксфордских студентах значила для него больше, чем он говорил поначалу. Макс был готов помочь Джару, но ему также хотелось закончить свою историю, доказать себе раз и навсегда, что он способен написать сенсационную статью, достойную первых газетных полос.

Джар тоже сделал признание. Он рассказаа Максу, что работал над романом, когда исчезла Роза (единственная, кому он говорил об этом раньше). А после ее исчезновения так и не смог написать ни строчки. Затем они пообсуждали с Максом свои любимые сборники рассказов — от «Дублинцев» Джойса до «Десятого декабря» Сондерса. А потом Джар снова вернулся к своей встрече с Розой на мысе в Корнуолле двухдневной давности.

И снова Макс не сказал ничего такого, по чему бы Джар мог его заподозрить в неверии себе. Макс только слушал. Вот и сейчас он просто слушал его рассказ о Розиной тете и ее муже в Кромере, о выходных, которые они проводили там вместе, и о расследовании Като надуманных преступлений Мартина.

Осознав, что он топчет раздавленный банан, Джар внимательно посмотрел под ноги. На полу под его сиденьем было полно всякого мусора; там валялись и конфетные фантики, и смятые пакетики из-под сока и даже пустой ланч-бокс «Медвежонок Паддингтон».

— Я был убежден, что Като охотился за Розиным дневником, — сказал Джар. — Но он действительно просто полицейский, пытающийся бороться с темными сторонами интернета. Теперь я это понимаю.

— Тогда кто, по-твоему, увез Розу из Корнуолла? — спросил Макс, подъезжая к шлагбауму в конце моста.

Джар ждал, пока Макс оплатил проезд и, поддав газу, отъехал подальше от будки. И только потом признался:

— Мне нужно тебе кое-что показать.

С этими словами Джар вытащил из кармана куртки листок бумаги — копию секретного уведомления, которое он отдал Като. Джар держал ее так, чтобы Максу был виден текст.

— Господи! Что это? — вскрикнул Макс так, будто Джар достал тикающую бомбу.

— «Совершенно секретно. Уровень секретности 3. Только для граждан Великобритании» — вот что это такое!

— Боже, как это к тебе попало?

— Оригинал был прислан мне на работу.

— Кем? Эдвардом, блин, Сноуденом? О чем там речь?

— О программе под названием «Евтихий»; более того, в нем обозначены даты рождения и смерти Розы в Кромере.

— Когда ты его получил?

— Три дня назад, в пятницу, за день до встречи с Розой.

— Почему ты ничего не сказал, почему не показал его мне прошлой ночью?

— Я не был уверен, на чьей ты стороне. — Джар заколебался.

— Спасибо за откровенность. — Макс снова перевел взгляд на документ. — Конечно, он может оказаться фальшивкой.

— Или доказательством, которое ты так искал, когда писал свою статью.

— Полагаю, ты в курсе, кто такой этот Евтихий? Юноша, который так заскучал, слушая одну из проповедей святого Павла, что задремал и выпал из окна третьего этажа, разбившись насмерть. Святой Павел пришел одновременно и в ужас, и в замешательство. Чего уж тут хорошего, если ты слывешь мастерским оратором. Поэтому Павел бросился к юноше и воскресил его. Евтихий вернулся к жизни, Джар. Как Лазарь!

— Я знаю это, — проронил Джар.

— И как все лучшие студенты, якобы покончившие с собой, а на самом деле получившие возможность начать новую жизнь, — продолжил Макс. — Если документ подлинный, это просто бомба! Настоящая бомба! Сенсация! «Факты, способные вызвать бум», — передразнивал он кого-то.

Ироничный тон Макса вызвал у Джара улыбку. Но потом он отвернулся к окну, провожая глазами мелькающие сельские пейзажи.

— Извини, у меня это вырвалось непроизвольно.

— Ничего, — сказал Джар. — Теперь ты знаешь, что рассказать миру. И сейчас самое время сделать это. А для меня это единственный способ вновь обрести Розу.

62

Кромер, 2012 г.

— Нам нужно поговорить о прошлой ночи, — сказала Э., сидя за кухонным столом и отхлебывая из чашки ройбуш.

Мы еще не разговаривали о прошлой ночи.

— Я же попросил у тебя извинения, — ответил я, стоя у буфета спиной к Э.

В этот момент я готовил себе кофе, чтобы взять его с собой в сарай. Меня ждала Strava. Этим утром я первым делом отправился на велосипедную прогулку — чтобы проветрить голову и подумать. Ну и, по возможности, избежать возмездия.

— Я знаю, у нас сейчас не все хорошо, — сказала Э.

— Лично у меня все хорошо, — буркнул я, с нетерпением поджидая, пока закипит чайник.

— Я стараюсь избавиться от лекарственной зависимости, Мартин, снизить дозы моих препаратов. Вернуть в нормальное русло свою жизнь. Нашу с тобой жизнь.

— Я это заметил. Ты рискуешь убить себя, если резко прекратишь прием лекарств. Ты это понимаешь?

Жизни Э., конечно, ничего не угрожает, потому что я все еще продолжаю подменять ее ежедневное снотворное на сильнодействующий бенз. (Похоже, вчера вечером Э. забыла его принять в положенное время и сделала это позже, после того как наконец соизволила выйти из ванной.) Но ей не нужно об этом знать. Если Э. думает, что сможет жить нормальной жизнью, сократив прием остальных быстродействующих препаратов, которые я ей даю — что ж, пусть будет так!

— Я вполне себе справляюсь, пока не случается чего-нибудь такого, как сегодня ночью. — Э. совершенно не слушала меня.

— И одной терапии Кирстен тебе будет недостаточно. Она, может, и хороша, но не в твоем состоянии.

— Мне вспомнился один случай, еще в Кембридже.

— Плохой или хороший?

У меня остались только хорошие воспоминания о том невинном периоде нашей жизни. Э. только окончила отделение истории искусств и устроилась на свою первую работу — она реставрировала картины в институте Гамильтона Керра в Уиттлсфорде, в нескольких милях севернее Кембриджа. Я был докторантом, совмещая учебу в университете с работой по контракту в исследовательской лаборатории в Хангтингдоне.

— Однажды ты спросил: можешь ли ты привязать мои запястья к кровати. Мы были пьяны, и я отшутилась. И мы забыли об этом. Ты больше никогда меня о таком не спрашивал. А вчера ночью я вспомнила тот случай.

— Эми, ничего не случилось. Я повел себя грубо, только и всего. И я не припомню такого, чтобы когда-либо хотел привязать твои руки к кровати, — говоря это, я, конечно же, лгал. Я все отлично помню.

— Ты смотришь порно? Ты этим занимаешься в своем сарае?

— Я пишу там книгу.

— Мы можем поговорить об этом, если хочешь. Я не так уж наивна, как тебе известно… Мы могли бы посмотреть его вместе, если только это этичное порно. Я читала о таком на днях, и мне тоже захотелось увидеть, из-за чего столько шуму.

— Я пишу там свой роман, Эми. Только и всего.

Э. отвернулась и начала лениво листать газету.

— Со сценами сексуальных извращений? — спросила она, уже улыбаясь.

— Это будет детектив. Наверно.

63

Мой дебют в жанре хайку

Мне понадобилось пол-лета

Шутка? Если бы

64

Приют оказался более комфортабельным, чем ожидал Джар. Во время трехчасовой поездки из Лондона воображение рисовало ему неуютное строение барачного типа, в котором студенты сидели, поджав ноги «по-турецки» на холодных каменных полах. Но вместо этого они с Максом увидели бывшую ферму с внушительным домом в викторианском стиле, аккуратными, переоборудованными пристройками с открытыми дубовыми перекрытиями и плодовым садом с красивой оградой.

— Это владение расположено на возвышенном месте, в верховье долины Ольчон, в сени сказочного кряжа Хэттеролл», — рассказывал агент по продаже недвижимости.

Она деловито — как бортпроводница, жестами указывающая пассажирам самолета на аварийные выходы — обращала их внимание сначала на долину, а потом на горный кряж. И Джар понимал, что делает она это уже не в первый раз.

— По линии кряжа тянется знаменитый вал Оффы, обозначающий границу между Англией и Уэльсом. Правая рука, повернутая ладонью вниз, держит все Черные горы, как говорят местные: большой палец — это Кэтс-Бэк, указательный — Хэттеролл, средний палец…

Агент по продаже недвижимости встретила их у дома. Еще в машине Джар с Максом разработали план: они — представители одного важного заморского клиента, желающего приобрести себе для отдыха уютное сельское имение. Они условились не вдаваться ни в какие подробности, а, если агент все же будет допытываться, то намекнуть, что их клиент из России и очень богат. А теперь, когда они стоят у входной двери дома в ожидании, пока агент найдет нужный ключ, Джара захлестывает прилив эмоций. Он во что бы то ни стало хочет найти подтверждения тому, что Роза сюда приезжала и ее дневник — не подделка, как предположил Макс.

— Это основное помещение, — продолжила агент по недвижимости уже внутри дома. — Оно использовалось для уроков по медитации, но его легко переделать обратно в традиционную гостиную.

Джар разглядывал белые стены, светло-голубой ковер. В этом помещении не было никаких картин, книжных шкафов или полок. Только одно зеркало, висящее над заложенной кирпичом печью. О предназначении помещения можно было догадаться только по двум скамеечкам для медитации, стоящим в его дальнем конце, перед парой впечатляющих оконных проемов от пола до потолка. Джар пытался представить Розу, сидящую на одной из них, возможно, с закрытыми глазами, и внимательно слушающую Карен в попытке осмыслить свою жизнь, смерть отца и разочарование в Кембридже.

На втором этаже агент по недвижимости показал им спальни; большинство из них с двумя кроватями, и только в нескольких, больших по площади, комнатах стоит по четыре кровати. Все спальни — как опять подчеркивал агент — могли быть без труда переделаны в отдельные комнаты для личных нужд хозяев дома.

— Нашего клиента больше всего волнует безопасность, — сказал Макс и, подмигнув Джару, повернулся, чтобы выглянуть из окна спальни на простирающуюся внизу долину Ольчон.

Джар тоже выглянул из окна и заметил стервятника, парящего на ветру, возникающем при натекании воздушных потоков на горы кряжа. «Спиралью ввысь, все шире и все выше, сокол кружит, сокольника не слыша…»[296]

— Ближайший сосед живет почти в миле отсюда, — сказал агент. — А в долину ведет только одна дорога, так что о появлении визитеров вы узнаете загодя.

— Вы не будете возражать, если я осмотрю дом? — спросил Джар.

— Пожалуйста! Дом полностью в вашем распоряжении. — Агент с надеждой посмотрел на Макса.

Оставив приятеля обсуждать с ней безопасность их вымышленного русского клиента, Джар вышел на лестничную площадку, терзаясь вопросом, в какой из комнат могли проживать Роза и Седжал. Поколебавшись немного у двери, ведущей в самую маленькую комнатку с двумя односпальными кроватями, он все же решил осмотреть ее повнимательней, а уж потом спуститься вниз. Быть может, Роза написала свое имя на стене или нацарапала свои инициалы на кровати?

«Это не тюрьма, — сказал себе Джар. — Это тихое прибежище молчальников». Он осмотрел кровати — обе заправленные, с пуховыми одеялами в пододеяльниках, накрытыми покрывалами с индийскими узорами. Розе должен был нравиться такой стиль. Джар повернулся и уже было собрался спускаться вниз по лакированной деревянной лестнице, когда его окликнул голос.

— Ты знаешь — нам нельзя принимать гостей.

Это была Роза. С трудом сдерживаясь, Джар выжидал с минуту и только потом оглянулся. Роза сидела на кровати, застенчиво улыбаясь ему. Затем приложила к своим губам палец, чтобы Джар не шумел, и похлопала рукой по кровати, приглашая его присесть рядом с ней.

— Роза? — заговорил Джар, чувствуя, как тяжелеют его ноги.

— Седжал придет с минуты на минуту. У нас мало времени. Здесь все очень строго.

Джар закрыл глаза. А когда открыл их вновь, Розы уже не было. Едва волоча налитые свинцом ноги, он подошел к кровати и сел на нее, пытаясь снять напряжение в мышцах.

— Ты в порядке?

Джар поднял глаза — в дверях стоял Макс. Джар ответил ему не сразу:

— Роза жила в этой комнате, спала вот на этой кровати. — И он ткнул в покрывало.

— Откуда ты знаешь? — Макс на всякий случай окинул взглядом коридор.

— Эта комната похожа на ту, что описала Роза в своем дневнике.

— Ты идешь? — Тон Макса больше походил на приказ, чем на вопрос.

Внизу в холле Макс продолжил обсуждать с агентом различные вопросы касавшиеся дома — электроснабжение, водоснабжение, ограничения в перепланировке, а Джар поинтересовался, если ли в нем туалет.

— В дальнем конце коридора, — сказал агент, глядя на Макса так, словно хочел узнать, все ли с Джаром в порядке.

«Наверное, я выгляжу напуганным после галлюцинации», — предположил Джар.

Он поблагодарил агента и ушел от них быстро, но так, чтобы не навлечь подозрения.

Еще когда они только вошли в дом, его внимание привлекла одна комната: маленький кабинет, в стороне от главного коридора. Через полуоткрытую дверь Джар разглядел в нем компьютер и книги на полке.

Убедившись, что девушки-агента поблизости нет, он толкнул дверь и зашел в кабинет. Внутри он видел стол, заваленный бумагами, телефон и старый компьютер. На интерактивной электронной доске на стене по диагонали было записано несколько телефонных номеров. Достав телефон, Джар сфотографировал их.

До него донеслись отрывки разговора Макса и агента по недвижимости: о поставках нефти, уличных сенсорных фонарях. «Этот человек — натуральный трепач», — подумал Джар. Он посмотрел за дверь. А там — старая серая картотека. Все ее ящики были выдвинуты, этикетки с них сорваны, а темно-зеленые папки-конверты лежали пустые. Но взгляд Джара приковало другое: забытый коллаж из поблекших фотографий, украшающий стену над картотекой. В нем не меньше пятидесяти молодых ребят — позирующих и улыбающихся.

Джар подошел, чтобы рассмотреть их поближе. Его взгляд быстро скользил с одного лица на другое. Он не сразу нашел Розу, но она была — стояла рядом с девушкой-азиаткой. «Должно быть, это Седжал», — догадался Джар. На земле на фотографии лежал снег, и шеи Розы и Седжал были обмотаны одним шарфом; широко улыбаясь, девушки наклонялись к камере.

Джар сорвал фото со стены, аккуратно отделив его от соседних снимков. Потом взял чье-то фото с края коллажа и закрыл им образовавшуюся брешь. На обороте изъятого снимка стояла дата: март 2012 г. Это совпадало с тем, что Роза рассказала ему о поездке в приют в Херефордшире до их знакомства.

«Возможно, электронные послания мне писала не Роза, — подумал Джар. — Но Макс ошибался насчет дневника. Роза была здесь, как и говорила, что была».

65

Кромер, 2012 г.

Похоже, я — не единственный человек, который подцепил вирус писательства. Спустившись сегодня утром в кухню, я застал там Розу, сидевшую за столом и что-то печатавшую на своем лэптопе.

— Проверка? — поинтересовался я, не ожидая ответа.

Роза приехала из Кембриджа вчера. И как всегда — в машине, пока я вез ее к нам из Норвича, она не проронила и пары слов, а за обедом разговаривала с Э. так, как будто меня вообще не существует. Роза делает все для того, чтобы настроить меня против себя. Мне все трудней проявлять к ней добрые чувства.

Через некоторое время Роза все-таки соизволила мне ответить:

— Я веду дневник, — пояснила она, не поднимая глаз. — Эми сказала, что это может помочь.

— В чем? — уточнил я, решив, что пришло время затронуть тему ее отца и постараться понять друг друга или хотя бы остаться при своих мнениях.

— Отец был особенным человеком, — пробормотала Роза себе под нос.

— Время — хороший лекарь, — сказал я и тут же пожалел об этом: «Лучше бы я промолчал!»

— Вы ведь не были близки со своим отцом?

Розин вопрос меня удивил:

— Все зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «близки». В мое время все было иначе.

— В каком смысле? — вскинула взгляд Роза.

— Родители не стремились стать своим детям лучшими друзьями.

— Значит, вы не были с ним близки.

«Нет, не были, — подумал я. — Только я не доставлю тебе удовольствия от осознания своей правоты. Надо же, надумала ставить другим диагнозы!» Тот, кого я считал своим отцом, был мне в детстве совершенно чужим человеком.

— Я не могу заменить тебе отца, в этом мы сходимся с тобой во мнении, — сказал я, игнорируя ее замечание. — Но это не значит, что я не понимаю, насколько тебе сейчас тяжело.

Роза ничего не ответила.

— Ты знаешь, — продолжил я, — есть множество проверенных лечебных методик, помогающих людям справляться с депрессией после утраты близких.

Храня молчание, Роза начала опять печатать.

— Эти методики помогли Эми изменить свою жизнь к лучшему, — добавил я. Хотя и понимал, что это ни к чему не приведет. Э. доверяла Розе и уже похвасталась ей, что сократила прием лекарств. Только все это плохо кончится. — Я тоже веду дневник, — сменил я тему разговора. — Точнее, журнал.

— Общение с Джаром пошло на пользу? — спросила Роза уже менее враждебно.

— Мы с ним много говорили о литературе.

— Джар — хороший учитель. Внимательный.

— Я буду иметь это в виду.

— У вас вай-фай работает? Что-то у меня не получается выйти в интернет.

— Сейчас посмотрю.

— Мне нужно отправить по электронной почте несколько писем.

Я поискал карту, но на обычном месте — на камине — ее не оказалось. Э. пользуется другим роутером в доме — узкополосным, но вполне достаточным для ее нужд. А у меня в сарае широкополосная оптоволоконная сеть. Но потом я увидел карту, у телефона. Я взял ее, посмотрел код доступа, записанный неразборчивым почерком Э., сообщил его Розе и вышел из кухни. Через две минуты Роза уже стояла у задней двери и звала меня. А я проверял наши винные запасы. Э., может, и сократила дозы бензодиазепинов, но пить стала больше. Мы оба стали пить больше.

— Похоже, с вай-фай все же проблемы, — посетовала Роза.

Я вернулся на кухню, сел за стол и заглянул в ее «Макбук Эйр». Роза подошла и встала рядом за моей спиной. Когда я начал проверять настройки, у нее зазвонил телефон.

— Привет, малыш, — отозвалась Роза, отходя к открытой задней двери.

«Малыш!» — покосился я на нее. Роза смотрела на меня, но, перехватив мой взгляд, тут же отвернулась. Как будто я вмешивался в их разговор. Иногда я просто поражаюсь, до чего же Роза напоминает мне Э. в молодости. Мне бы очень хотелось, чтобы наши отношения наладились.

Окошко почтового ящика Розы на Gmail было минимизировано. Но меня не занимала ее переписка с ребятами из колледжа. Меня интересовал ее дневник. И не воспользоваться шансом я не мог. Из чисто профессиональных соображений, конечно. Я хотел посмотреть, насколько настоящий дневник отличается от моего журнала. Впрочем, была и другая причина: мне нужно лучше понять Розу, узнать, чем она живет, раз я собираюсь изменить к ней свое отношение, пойти на контакт, как-то сблизиться с ней.

Покопавшись в настройках, я быстро понял причину сбоя: Роза ввела неправильный код. Через несколько секунд связь установилась.

Я снова покосился на дверь. Роза была явно увлечена разговором и уже не обращала на меня никакого внимания. Без всяких колебаний я развернул окно Gmail до максимального размера, создал новое письмо, прикрепил к нему файл с Розиным дневником, который я без труда нашел на ее рабочем столе, и послал на свой электронный адрес. Потом зашел в папку «Отправленные», удалил свое послание, перешел в папку «Удаленные» и там тоже его удалил. А затем настроил все, как было: высветил папку «Входящие» и минимизировал окошко почтового ящика. Литературная кража. Считается ли она преступлением?

— Все в порядке, — стараясь дышать ровно, заверил я Розу, которая как раз закончила разговор и вернулась к кухонному столу.

— Спасибо. А что за проблема была? — спросила она, усаживаясь за стол.

— Почерк Эми. Ты неправильно ввела ключ доступа.

— Джар передает вам привет, надеется, что ваш роман продвигается.

— Я только что сделал важный рывок, — сказал я, не в силах спрятать улыбку.

66

Сегодня мой охранник принес мне «цивильную» одежду — широченные брюки в стиле Али-Бабы и куртку из флиса. Он дал мне их перед уходом. Сказал, что это — награда за мое хорошее поведение. Видимо, заключенная перестала вызывать у него недовольство.

Я не хочу надевать эти вещи. Я приберегу их на тот случай, если мне все-таки удастся отсюда вырваться.

Сам он никогда не отпустит меня, тем более после такого. Единственный мой шанс оказаться на свободе — это побег. Я стараюсь не возбуждаться при этой мысли, и все же чувствую, как по телу распространяется адреналин только оттого, что я пишу слова «побег» и «свобода». Я должна оставаться бесстрастной, сдержанной, пассивной и хмурой на вид.

Никаких эмоций. Ни радости, ни печали. Ничего.

Мой охранник — человек привычек; он строго придерживается заведенного порядка и педантичен даже в мелочах. Но он обязательно допустит ошибку. Мы все рано или поздно ошибаемся.

67

— Я нашел это в кабинете. — Джар вертел в руках фотографию. Они с Максом возвращались в «Лендровере» назад, проезжая Херефордшир. — На этом снимке Роза и Седжал, девушка, о которой Роза пишет в дневнике.

Макс посмотрел на фото.

— Но ведь это не доказывает ее связи с этим местом, разве не так?

Макс кивнул. Они проезжали мимо входа на территорию армейских казарм. Джар бросил взгляд на ворота: охранник на посту. Он никогда не понимал армейской жизни с ее однообразностью и нудностью. И что привлекало в ней других людей, оставалось для него неразрешимой загадкой.

— Эта фотография доказывает, что Роза была в приюте, который, как оказывается, действительно расположен недалеко от базы САС. И она доказывает то, что она сама написала в дневнике.

— Ты так считаешь?

— Роза описала свое пребывание в приюте в Херефордшире. И вещественное доказательство тому — фотография ее пребывания в упомянутом приюте. — Джар всмотрелся в снимок: — Здесь даже виден фасад дома на заднем плане.

Удовлетворение, которое Джар испытал, удостоверившись в том, что Роза действительно посещала приют, о котором писала, развеялось, как только он снова сел в машину. Его тревожило настроение Макса.

— Я снова видел Розу, — сказал Джар. — Только что, в этом доме.

— В спальне? — покосился на него Макс и тут же устремил взгляд вперед, на дорогу.

— Это была галлюцинация. След памяти — как инверсионный след в небе. По крайней мере, так эти видения называет мой психотерапевт.

— Я потерял мать в четырнадцать лет, — признался после минуты молчания Макс. — Я тогда сел на корабль и уплыл и вернулся в школу только через неделю. Море все смыло, как будто ничего не произошло.

— А ты ее видел потом? После того как она умерла?

— Первые несколько недель я не мог даже вспомнить ее лица. Лица своей дорогой, любимой матушки! Я был в ужасе, думал, что больше никогда не смогу представить себе ее образ.

— Но ты ведь смог?

— Мне стали сниться необыкновенно приятные сны. Практически каждую ночь, после того как я, наплакавшись в подушку в общежитии наконец засыпал. Я видел во сне себя и мать, и она всегда мне улыбалась, смеялась, обнимала меня. Это был подарок от нее. Так продолжалось где-то с месяц. И после этого я почувствовал, что смогу жить дальше, смогу двигаться вперед без нее. А Роза выглядела радостной, когда ты ее увидел сегодня?

— Да.

Какое-то время они ехали молча, прочь из Херефордшира.

— У нас мало доказательств для публикации? — нарушил молчание Джар.

Достав палаточный колышек, он разглядывал выгнутую улику. И не знал — плакать ему или смеяться. Господи! Этого же мало! Совершенно недостаточно, чтобы что-то доказать. Джар это понимает. А Макс даже не смотрел на колышек.

— Нам нужно то фото — селфи, которое вы сделали на кромке утеса.

— По возвращении я сразу же встречусь с Карлом, — заявил Джар. — Когда я звонил ему, он еще не получил снимка.

Зазвонил мобильный Макса, лежащий в держателе под радиоприемником и подключенный к микрофону Bluetooth-гарнитуры где-то вверху.

— Слушаю тебя, Салли, — ответил Макс.

— С тобой хочет потолковать Док. Срочно.

— Я не могу сейчас разговаривать. Скажи ему, что я перезвоню позже.

— Но, похоже, это действительно срочно.

— Не сомневаюсь. Ему не следовало тратить всю свою премию на крэк-кокаин и проституток, — оборвал Макс разговор.

— Может, надо было поговорить?

— Ничего, он может подождать. А вот наше дело не может. Я этого ждал столько лет.

Телефон Макса снова зазвонил.

— Что еще, Салли?

— Он расторг договор. Решил обратиться к кому-нибудь еще. Сказал, что ты заверял его, что будешь доступен круглые сутки.

— Спасибо, Салли, — проговорил Макс и, улыбаясь Джару, обращался уже к нему: — Мне никогда не удавалось нарыть какую-нибудь сенсацию, когда я был репортером. В этой истории я почти достиг цели. И был просто опустошен, когда статью отказались публиковать в газете. Я тогда сильно психанул и послал все к чертовой матери. Как сказал Оруэлл, «журналистика — это готовность опубликовать то, что другие не хотят публиковать. Все остальное пиар». Это журналистика, Джар. И мы ей сейчас занимаемся. И это важнее всего.

Джар некоторое время сидел молча, ухмыляясь про себя каждый раз, когда слышал одышливые вздохи Макса. А потом заметил в боковом зеркале «Воксхолл-Астру»:

— Этот автомобиль неотступно следует за нами с тех самых пор, как мы выехали из Херефордшира.

Макс посмотрел в зеркало заднего вида:

— Ты уверен?

— Точно тебе говорю.

Секундой позже Макс повернул влево так резко, что тормозные колодки «Лендровера» гневно завизжали. Они съезхали с шоссе на небольшую грунтовую дорогу.

— Держись! — крикнул Макс Джару, накренившемуся к двери. — Придется потрястись.

68

Кромер, 2012 г.

Э. думает, будто все камеры в доме установлены исключительно ради безопасности. Или, по крайней мере, были. То, что я стану мишенью для активистов, ратующих за права животных, я понимал с того самого момента, как устроился в лабораторию в Хантингтоне. Сознавал я это и когда переходил работать в другую фирму в Норвиче. А полиция уведомила меня, что защитники животных могут преследовать меня некоторое время даже после моего увольнения.

Вот уже два месяца прошло с тех пор, как я оставил этот мир. По воле случая, один из моих противников, слишком рьяно интересовавшихся мной, угодил недавно за решетку. Но двое других были осуждены условно и выпущены на свободу. Я не преминул сообщить об их освобождении Э., намеренно раздув из этого целую историю. Э. и без того сильно напугана, уверена, что за нами следят. К тому же, она ненавидела камеры в доме. Говорила, что они портят дизайн. И я обещал ей установить менее заметные камеры. Так что она ничего не заподозрила, когда я сказал ей о своем намерении вызвать техника — для монтажа новых камер видеонаблюдения. Техник приходил к нам на прошлой неделе. Он заменил и все наружные камеры, и все камеры внутри дома. Э. в это время не было дома.

И вот сейчас я сижу в своем сарае, перед несколькими небольшими телеэкранами, и жду, когда Роза пойдет спать. Я оставил ее беседующей с Э. На кухне. Роза выглядит такой подавленной, какой я ее еще не видел. Э. посоветовала ей наполнить ванну и добавить в воду какое-то масло или эссенцию, помогающую расслабиться и успокоиться. Пять миллиграммов лоразепама помогли бы ей больше.

Розин дневник оказался сырым, необработанным. Я прочитал его почти весь, и считаю, что мой полувымышленный, полуреальный журнал гораздо лучше — я на правильном пути. В дневнике Розы слишком много пустословия и сентиментальных вставок о Джаре. Хотя я нашел в нем одну историю, которую мне захотелось «украсть» для своего романа. Я просто не знаю, какую еще пользу мог бы извлечь из него.

Особенно меня заинтриговал доктор Лэнс — декан ее колледжа и по совместительству вербовщик студентов для разведслужб. Я много слышал о том, что сотрудники оксфордских колледжей уведомляют Ми-5 и Ми-6 о подходящих кандидатах. Интересно будет посмотреть — попадет ли когда-нибудь в их число Роза? (К сожалению, ко мне никто не обращался с подобными предложениями.) Напишет ли она об этом в своем дневнике? По идее то, что ее отец работал в МИДе, должно увеличить ее шансы быть завербованной, даже если он не был связан с разведкой (официально).

Сегодня я впервые проверил камеры в гостиной. Я продолжаю твердить себе, что делаю это исключительно из соображений безопасности. Камеры реагируют только на передвижение человека или предмета. И я не хотел просить Э. протестировать их — это могло ее сильно встревожить.

Я отправил своему наставнику по электронной почте письмо с вопросом: можно ли писать роман в формате дневника по аналогии с тем, что я делаю в своем журнале. Он считает, что это сработает, но только, если сделать употребление настоящего времени максимально «живым», чтобы выдержать ритм повествования. А в этом, я надеюсь, мне помогут когнитивные усилители. Я собираюсь комментировать записи видеокамер, используя специальную программу для преобразования голоса в текст. Приму 500 мг одного ноотропа, над которым я работал в лаборатории, добавлю ЛСД — и все будет окейно!

Я решил не показывать свой журнал никому, даже наставнику. Ведь он всего лишь — «пробный шар», закуска перед главным блюдом. Со временем он стал более исповедальным, гораздо более откровенным. А это порождает несколько проблем, как бы я ни старался придать ему вид беллетристики. Для большей верности я обязательно зашифрую его (в лаборатории мы так и поступали со множеством важных документов, требующих защиты от посторонних глаз).

О, Роза только что вошла в комнату.

Она заходит в спальню и падает на кровать. Она выглядит уставшей, разбитой и какой-то обреченной. Проверяет сообщения в телефоне, потом берет с прикроватной тумбочки свой лэптоп, открывает его и начинает писать. Что именно — мне не разобрать. Но хочется думать, что Роза делает очередную запись в дневнике. Мне нравится симметрия, слаженность: мы «пишем» с Розой — я свой журнал, а она свой дневник — одновременно. А еще больше мне бы хотелось, чтобы она разделась.

Прошло пять минут, я продолжаю печатать, косясь одним глазом на экран, светящийся передо мной. Будь я более верным мужем, я бы просмотрел запись на новой камере в нашей спальне. Смогла бы Э. меня понять, если бы увидела, чем я сейчас занимаюсь?

Роза меня возбуждает.

Она проходит в ванную комнату, в которой срабатывает новая камера. И начинает набирать ванну. Вот она возвращается в спальню, на ходу стягивая футболку и распуская волосы. Белье у нее не нарядное: белое, практичное. Джинсы Роза тоже снимает. Ее (простые) трусики чуть-чуть приспускаются сзади. Вот! Наконец! Лифчик и трусики падают на пол как ненужные тряпки.

Роза заходит в ванную, наклоняется, чтобы проверить воду, добавляет в нее масло. Сейчас она снова в спальне, идет к телефону, который, должно быть, звонит (эти камеры не пишут звук).

Мне следует остановиться, выключить мониторы, прекратить нарушать Розино уединение. Но я не могу заставить себя это сделать.

Меня можно звать «старым хиппи» за прием ЛСД, но я всегда восхищался его допаминергическими свойствами, присущими далеко не всем сератонинергическим психоделикам. А его способность справляться с депрессией и тревожностью поистине удивительна! Впрочем, его никогда не признают лекарственным препаратом. С шестидесятых годов прошлого века фармакологи остерегаются развивать психотерапевтические практики с использованием психоделиков — они якобы противоречат традиционным ценностям общества. ЛСД тоже вряд ли когда запатентуют. Плохо то, что пейот, схожий по своему действию с ЛСД, по-разному влияет на потенцию. К тому же, надо сначала выделить мескалин из сушеных бутонов кактуса. Это несложно, но требует времени, а еще нужны гидроксид натрия, бензол и варочный автоклав (только не алюминиевый). Лучше дайте мне пакетик ЛСД. А если его смешать с ноотропом, эффект значительно усиливается, причем так, как меня устраивает: более сильный кайф (и потом резко расслабляешься, к сожалению). Визуальное восприятие тоже более четкое: мысли ясные, связность не нарушается. Никакого головокружения, никаких сюрреалистических грез ЛСД сам по себе не вызывает.

Я принимаю один ноотроп, когда работаю над романом — мы были очень близки к его выводу на рынок, когда я уволился. И я твердо знаю: когда его наконец выпустят, он изменит все представления о ноотропах. Ясность сознания и усиление когнитивных способностей — это одно дело (при испытаниях этот препарат действовал особенно хорошо на пациентов с болезнью Альцгеймера). Но он также хорошо взаимодействует с целым рядом наркотиков, что сделает его на рынке лидером.

Роза залезает в ванну и садится в нее, помешивая воду. Потом откидывается назад, устремляя взгляд на потолок, прямо на меня. Неужели она заметила камеру? Я отворачиваюсь, не готовый смотреть ей в глаза. Нет, все в порядке. Теперь веки Розы закрыты. Вечер обещает быть приятным.

69

Иногда — когда крылышки у бабочки сложены — очень трудно бывает понять, отдыхает ли она или уже мертва.

14 × 9 = 126

абвгдежзиклмнопрстуфхцэюя

«Над ней не властны годы. Не прискучит ее разнообразие вовек»[297].

Мои ногти опять длинные. А он еще не допустил ошибки.

70

Карл дожидался Джара в задней части офиса, возле почтового отдела и погрузочной площадки. Там стоял большой генератор, окрашенный в голубовато-серый цвет, а чуть дальше находится полуразвалившаяся кабинка для курения. К старой раме для стоянки велосипедов рядом с передвижным мусорным контейнером подъехали два байка. Джару понравились эти задворки: они уютней корпоративного стиля фасада. И он радовался встрече с Карлом, даже несмотря на то, что приятель на него сильно злился.

После того как в их офис нагрянула полиция и изъяла компьютер Джара, терпение шефа лопнуло. И теперь он только и делает, что повторял всем подряд, что Джар в их компании больше не работает и его нельзя пускать в здание ни при каких обстоятельствах.

— У меня совсем не остается здесь друзей, — оправдывался Карл. — И что мне прикажешь теперь делать?

— Отдел информационных технологий всегда под рукой.

— Издеваешься?

— Ты зануда, Карл. Согласись.

Джар хотел встретиться с другом подальше от офиса, но Карл настоял на своем, сославшись на большую занятость из-за того, что его рабочая нагрузка возросла после увольнения Джара вдвое. Заниматься тематическими рисунками Google или историями «Икс-фактора», отравлявшими жизнь им обоим, больше никто не хотел. Эсэмэска Карла разбудила Джара — они с Максом вернулись из Херфордшира поздно ночью. Карл написал, что дело срочное, а говорить по телефону он бы не хотел.

— Ладно, что у вас тут нового? — поинтересовался Джар, оглядываясь на охранника в протекающей теплушке. Джар всегда заходил в здание тут, когда опаздывал на работу. Если идти по пандусу рядом с погрузочной площадкой, то можно остаться незамеченным и, обойдя приемную, попасть в буфет, через дверь за тостером.

— Если тебе это интересно, то наши просмотры в этом месяце сократились на 40 процентов, — ответил Карл.

— И картинная галерея Дженнифер Лоуренс не спасает, — продолжил Джар. Он скучал по коллегам, но не по работе.

Карл закурил, предложив сигарету Джару. Но тот отказался.

С тех пор как Джар рассказал другу о том, что видел на корнуоллском мысе Розу, Карл стал каким-то неразговорчивым и отчужденным. Наверняка он переживал из-за того, что Джар продолжал галлюцинировать и не получал надлежащей помощи. Но сегодня поведение Карла было немножко другое. Он проявлял к нему больше сочувствия и внимания — как раньше.

— Оно пришло сегодня ночью. Я проснулся утром, а оно уже было в телефоне. Я хотел сказать тебе об этом лично.

— Фото? — уточнил Джар.

— Нет, заверение от Санта-Клауса, что он настоящий. Ну, конечно же, это чертово фото — тебя и Розы в Корнуолле. — Карл достал свой мобильник, нашел сообщение и показал его Джару: — Ты это… извини меня, дружище… За то, что я тебе не верил.

Дрожащей рукой Джар взял у Карла телефон. Вдруг рядом раздался звук приемника на подъехавшем байке. Джар прикрыл от курьера мобильник рукой, а, когда тот прошел, опустил взгляд на снимок: они с Розой смотрели прямо в камеру. В ее глазах страх, а во всем облике какая-то пустота — за несколько секунд до того, как появился Розин преследователь и увез ее от него.

У Джара вырвался долгий вздох облегчения. Теперь никто не мог усомниться в его словах.

— И ты можешь сказать, когда он был сделан? — спросил он Карла тихим, но твердым голосом.

— Время, дата, место. Все это зафиксировано в твоих настройках.

— Слава тебе, Господи!

— Что это значит, Джар?

— Что значит? Это значит, что Роза жива. Что она не покончила жизнь самоубийством пять лет тому назад.

Карл замотал головой, затягиваясь сигаретой:

— Я не могу в это поверить, дружище. То есть, я, конечно же, верю. Я верю тебе, поверил, когда увидел снимок. Только все это…

— Я понимаю. — Джар заметил слезы, навернувшиеся на глаза друга. — Только почему это фото так долго шло? — спросил он, пытаясь перевести их разговор в менее эмоциональную плоскость.

— Спроси своего провайдера. Сообщения могут идти несколько часов, иногда даже дней. В нашем случае оно шло три дня. Роза плохо выглядит, Джар.

— Да, неважно.

— И они схватили ее сразу после того, как вы сделали этот снимок?

— Через секунду я лежал на траве с разбитой головой, а ее уже не было.

— И что нам теперь делать? С этим снимком?

— Ты можешь переслать его мне? Я отправлю его Максу. Он пишет историю обо всем этом.

— Макс?

— Ну да, тот самый парень, что занимается корпоративным пиаром, бывший репортер, написавший статью о Розе.

Джар осознал неловкость этих слов слишком поздно. Ему следовало попросить о помощи своего старого друга.

— Тот самый сказочник? — проронил Карл.

— Он не такой на самом деле.

— Джар, он пиарит банкиров. Этим может заниматься только хитрый и увертливый человек. Кто сравнится с пиарщиком в ловкости и изворотливости? Ну, разве что агент по продаже недвижимости.

— Или инспектор дорожного движения.

Карл сделал еще одну затяжку и огляделся:

— Или цирюльник.

— Цирюльник? — Джар в недоумении покосился на длинные, заплетенные в дреды волосы друга.

— Ну да, дьявольское отродье! — воскликнул Карл.

Джар собирался переслать фото еще и Майлзу Като. Но он не хотел говорить об этом Карлу — его друг не доверял полицейским еще больше, чем парикмахерам. Секундой позже сообщение с прикрепленным снимком пришло на мобильник Джара.

Он открыл его, посмотрел на фото и убрал мобильник.

— Спасибо, — сказал он, борясь с желанием попросить у Карла сигарету. — У меня к тебе еще одна просьба. Мне нужно, чтобы ты показал мне, как попасть в даркнет.

71

Кромер, 2012 г.

Вот уже больше четырех часов Роза плавает кругами, ища выход. Ее ножки устали, и она все чаще уходит с головой под воду. Я бы мог наблюдать за ней всю ночь, будь она сильной и выносливой. Но Роза изнурена. И даже паника в ее глазах обращается в смирение, когда вода захлестывает ее головку.

В течение двадцати лет тест принудительного плавания по методу Порсолта был неотъемлемой частью моей рабочей жизни в лаборатории. Этот тест, который еще называют тестом поведенческого отчаяния, — один из стандартных способов определения эффективности антидепрессантов. В конце 1970 годов Роджер Порсолт, психофармаколог из Окленда, предложил простую идею. Поместить мышь в литровый лабораторный стакан, наполненный водой до отметки 800 мл, и понаблюдать, как она будет справляться со стрессом, вызванным угрозой утопления (мыши ненавидят воду). Поначалу мышь плавает в стакане и даже пытается карабкаться по его стенкам, чтобы выбраться наружу. Но спустя некоторое время она становится почти недвижимой и лишь иногда слабо подергивает лапками только для того, чтобы удержать свою голову над водой.

Порсолт обнаружил, что под действием антидепрессантов мыши сопротивляются упорнее, плавают дольше и настойчивей пытаются выбраться из воды.

Он также выдвинул гипотезу о том, что неподвижность мышей в воде соотносится с депрессивными состояниями, отчаянием или безнадежностью у людей. Вот почему его тест такой идеальный — малозатратный, быстрый и верный — для первичной проверки антидепрессантов (наряду с тестом мурицидного поведения, когда крысы, принявшие антидепрессанты, подавляют свою естественную хищническую агрессию и не убивают мышей, помещенных в их клетки).

Цилиндрический лабораторный стакан сейчас стоит на моем рабочем столе. После того как Роза ушла спать в гостевую комнату, я опустил ее тезку в воду и с того времени наблюдаю за тем, как она плавает.

В лаборатории мы использовали трансгенных мышей, которые отлично подходят в качестве модельных систем для изучения генетических болезней человека. Но достать таких мышей в обычной жизни трудно. Поэтому мне приходится довольствоваться тем, что я могу найти в даркнете. Удивительно, сколько всего можно купить за биткоины!

Моя мышка Роза провела в воде уже четыре часа двадцать минут. Обычное дозволенное время для принудительного плавания — пять минут. Но я предпочитаю «тест на прочность до полного истощения сил», когда ты держишь мышей в воде до тех пор, пока они не умрут. Такие тесты дают весьма интересные данные. При правильном подборе лекарственных препаратов мышь может оставаться живой в воде — и более подвижной — в три раза дольше, чем без них. Мой личный рекорд — 840 минут, или четырнадцать часов!

К сожалению, я не думаю, что Роза продержится намного дольше. Она уже практически перестала работать ножками. Вот она погружается под воду, и ее обмякшее от изнурения тельце дергается в последний раз перед тем, как упасть на дно.

72

Мой охранник приходит каждый день ровно в два часа дня. Я знаю это, потому что считаю секунды с момента своего пробуждения. А будит меня самолет, пролетающий мимо, высоко в небе. Конечно, его полеты могут происходить с задержками из-за погоды, скорости ветра или проволочек наземных служб, управляющих воздушным движением. Но они знаменуют начало моего дня: шесть часов утра. Время Розы. И, проснувшись, я начинаю считать секунды: 28 800 до прихода моего охранника.

Иногда он приходит с еще одним стражем. Но сегодня он появился один, да еще и с несвойственным ему опозданием. Хотя, может быть, самолет этим утром прилетел с опережением графика.

Сейчас здесь тихо, но я знаю, что крики скоро снова возобновятся. Я считаю их тоже — после его ухода. Первая минута дается тяжелее всего из-за нестерпимой боли, которую я испытываю после нашей встречи. Но я научилась справляться с ней. До двух часов дня тут обычно тихо. Возможно, других заключенных куда-то переводят.

Если я права, то крики возобновятся с минуты на минуту: после его ухода обычно проходит 240 секунд. (Я научилась считать и писать одновременно; многозадачный режим — это по мне.) За тихим стоном следует удары. Каждый раз — шесть ударов. Затем, через две минуты и тридцать пять секунд, раздается пронзительный вопль, за ним всхлипывания и снова удары, прерываемые бранью охранника — американца, как я полагаю.

237

238

239

240

Я прерываю счет, вслушиваясь в тишину. Несколько пропущенных секунд не играют значения.

И вот, все начинается: тихий протяжный стон, а за ним удары.

Какая рутина, даже для тюрьмы.

73

— Я думал, что уже близок к завершению статьи и скоро пошлю ее в газету, но мы с тобой кое-что упустили, — сказал Джару Макс.

Они оба смотрели из окна его офиса вниз, на оживленное движение людей и машин. Джар не ожидал от Макса такого сдержанного приема. А ведь он ранее переслал ему сообщение с фото. Никакой реакции не последовало и от Майлза Като, хотя Джар послал снимок и на его мобильник. Господи! Какие еще доказательства им нужны? Как их еще убедить в том, что Роза жива и он встречался с ней на мысе в Корнуолле три дня назад?

Внизу под ними в заданном ритме к станции подземки Канэри-Уорф, мимо часов, отмеряющих их ежедневную жизнь по секундам, текли потоки людей. В этой массе были те, кто все время опаздывает на работу — как Джар. А были и такие, кто задерживался на работе специально — только затем, чтобы избежать участия в вечернем купании своих малышей. Макс называл их в шутку «бане-откосистами». «Я в шесть лет никогда не пропускал время ванны», — хвастался он.

Пять минут назад Джар прошел мимо станционных часов в гораздо более спешном и нервном ритме. Один раз Розе удалось сбежать, но те, кто ее удерживали в заключении, больше такого не допустят. Кто бы они ни были. И они накажут ее. Если еще не убили…

— У нас есть снимок, на котором обозначены время и место, — продолжил Джар. — Так чего же нам еще не достает?

— Мы так и не нашли психотерапевта. Ту американку по имени Карен, якобы работавшую в колледже Святого Матфея. Я бы снова обратился к доктору Лэнсу. Достучался бы наконец до него.

— Так он тебе все и расскажет. Раз он вербовал студентов для разведслужб.

— Я не уверен, что это правда.

— Спроси любого, кто его знает, — начал раздражаться Джар.

— Я также выяснил судьбу Седжал. Ее тело было найдено.

— Что? Седжал была участницей программы. Она…

— Была найдена мертвой через шесть месяцев.

— Может, это ошибка? Приняли за нее кого-то другого?

— Точность ДНК-тестов близка к 100 процентам. Ошибки случаются крайне редко.

«Что-то с Максом не так. Весь его энтузиазм куда-то улетучился», — подумал про себя Джар. А вслух спросил, чтобы перевести разговор в нейтральное русло:

— Мне можно воспользоваться твоим компьютером? Если ты против, я могу пойти в интернет-кафе. — Джару совсем не нравился настрой Макса.

— Конечно, пользуйся, — ответил тот. — Здесь полно места, ты же видишь. Располагайся как дома.

«Наконец-то Макс изменил свой тон, — подумал Джар. — Но он все равно на себя не похож; от прежнего живчика не осталось и следа».

Незадолго до их встречи Джар позвонил Максу с вопросом: может ли он в его офисе покопаться в интернете, поскольку сам остался без компьютера: личный изъяли полицейские, а на работу ему теперь путь заказан. Джар не стал вдаваться в детали и говорить Максу, что решил воспользоваться его компьютером, чтобы поискать в даркнете Розиных похитителей. Причина неприветливости Макса оказалась простой. Ему трудно, да и не хочется изображать веселие и беззаботность: вчера с ним попрощались двое сотрудников, решившие поискать более перспективной работы после потери нескольких банковских клиентов. Макс тоже нуждался в поддержке.

— Возможно, ты и прав. Возможно, мы что-то упускаем, — признался Джар, стараясь придать своему голосу как можно более дружелюбный и примирительный тон. Он сел за стол, достал свой мобильник, открыл снимок с Розой и поставил телефон рядом с компьютером, как семейную фотографию. Только у него не получалось свыкнуться с пустотой в глазах Розы.

— Что-то внутри мне подсказывает, что все это никак не связано с разведслужбами или полицией, — сказал Макс.

Джар поднял на него глаза:

— А как же секретное уведомление? «Евтихий»?

— Я уже и не знаю, что думать, Джар. Если кто-то подделывал электронные послания, возможно, он подделал и этот документ, и Розин дневник…

— Макс! Роза пишет о таких событиях, о которых известно только мне, — сказал Джар, повышая голос. — О купании в Каме, о ночном свидании в моей комнате.

— Но она пишет и о том, чего никогда не происходило в реальности. В колледже Святого Матфея никогда не было психотерапевта по имени Карен. А что, если и программы «Евтихий» тоже не было?

Отвернувшись к окну, Джар стал наблюдать за самолетом, взлетевшим с «Лондон-Сити» и выписывающим в небе над городом белую дугу. Ему не хотелось спорить. Макс прав. Но сходства между Розиным дневником и статьей, фрагменты которой Макс выдумал, слишком поразительные, чтобы их игнорировать. Джар взял телефон, посмотрел на себя и Розу и позвонил Карлу. Если он уже однажды нашел Розу, он найдет ее еще раз!

74

Кромер, 2012 г.

Мы с Кирстен сидим одни в гостиной и, что уж греха таить, оба изрядно пьяны. Я думал этим вечером подать традиционный кларет, но, когда в дверях нашего дома появилась Кирстен из Америки, я вдруг в неожиданном порыве гостеприимства решил открыть шампанское. Другие наши гости (двое пенсионеров, в прошлом лекторов по истории искусств) лишь немного посидели после ужина и ушли, оставив Э. на кухне разговаривать с кем-то по телефону, а меня и американку в гостиной.

В последний раз я видел Кирстен несколько недель назад — когда Э., лежа в постели, общалась с ней по скайпу. Компьютерные камеры никогда не льстят. Но белокурая Кирстен со своей эффектной стрижкой «боб» и высокими скулами приковала мое внимание. Я даже набросал ее короткую характеристику в своем «Молескине», надеясь использовать ее потом в книге. И вот сейчас она, во плоти и крови, сидит совсем рядом со мной. А я пристально разглядываю ее. И наблюдаю за ней.

За ужином она выглядела потрясающе, даже сногсшибательно. Более того, я заметил, что ей нравится флиртовать. То бровь приподнимет, то хихикнет, прикрывшись салфеткой. А за беседой на софе в гостиной наши колени почти соприкоснулись, отчего я быстро перенесся мыслями вперед, воображая, что может произойти позже.

Манеры Кирстен — прикосновения к руке, долгие проникновенные взгляды — действуют настолько возбуждающе, что у меня закралось подозрение: а не принял ли я до встречи с ней какое-нибудь из своих «волшебных лекарств»? Да нет, я был чист. Но чары Кирстен оказались настолько действенными, что я почувствовал готовность пересмотреть свое мнение о ее выборе профессии и даже завязать с ней душещипательный разговор сродни тем, что она ведет со своими клиентами. Кирстен планирует переехать на пару лет в Лондон и открыть там свою консультацию на Харли-стрит. Я бы записался к ней на несколько приемов.

Шучу. Я уже вчера объяснил Э.: если бы сеансы психотерапии были настолько хороши, как она утверждает, мы бы не жили в таком большом доме, и вся многомиллиардная индустрия по производству и продаже антидепрессантов осталась бы не у дел.

— Как бы вы охарактеризовали свои отношения с женщинами, Мартин? — поинтересовалась Кирстен, предварив свой бесстыдный вопрос таким же странным, прерывистым вдохом, какой она делала перед тем, как заговорить, в беседе по скайпу с Э.

— Это очень личный вопрос.

— Привычка, простите. Давайте поговорим о погоде. Об этом ведь разговаривают ваши парни с девушками в Англии? Это намного интереснее.

— Мои родители покинули меня, когда мне было три года, — пробормотал я, отпивая большой глоток из своего бокала.

Не пойму, зачем я ей это сказал и почему я вообще с ней разговаривал. Быть может, это была своеобразная форма защиты нашего национального характера, доказывающая, что мы, англичане, можем обсуждать не только дождь, но и другие темы. Единственным человеком, которому я раньше говорил о родителях, была Э. И разговор о них зашел у нас с ней только раз — во время первого свидания, когда я пытался произвести на Э. благоприятное впечатление и поразить своей эмоциональной открытостью. (Ха!)

— Простите, мне жаль. Вас усыновили или взяли на попечение другие люди?

Я улыбнулся даже более насмешливо, чем следовало:

— Мои родители развелись и отослали меня к бабке с дедом.

— Вы рассказывали обо всем этом Эми?

— И она попросила вас разузнать у меня о них побольше, так?

— Вовсе нет, и вам не стоит говорить о родителях, если вам не хочется этого делать.

— Э. считает, что я слишком закрытый. Но я не уверен, что сейчас подходящее время и место для того, чтобы «раскрываться». Немного непрофессионально, не находите?

Мой внутренний голос убеждал меня встать, покинуть гостиную и пойти на кухню мыть посуду. Но я оставался на месте. В глубине души я всегда сознавал, что мне нужно кому-то выговориться. Так почему не этой хитрой Кирстен, на которой, судя по всему, остановила выбор моя женушка? Если бы еще мои мотивы были действительно чисты!

— Я надеялась, что буду общаться с вами доверительно, без всяких чванливых условностей, как настоящий друг семьи. Но вы правы. Это непрофессионально. Давайте оставим эту тему.

— Я думал, что Э. заменит мне мать. Вы об этом хотели сказать мне?

— Я не хочу вам ничего говорить, Мартин.

— А Э., наверное, искала во мне человека, способного заменить ей отца. Я на семь лет старше нее.

«Вот это да! А по вам не скажешь. Должно быть, это прогулки на велосипеде на вас так здорово влияют!» — сказала Кирстен, но только в моем воображении. А в реальности она озвучила очередной вопрос:

— Ваши родители не пытались связаться с вами потом?

— Я сам разыскал свою мать, когда уже был в Кембридже. Она попросила меня больше никогда не докучать ей своими звонками или визитами. А отец спился и умер через несколько лет после развода.

— А с бабушкой и дедушкой вы были близки?

— Дед был в плену в Японии. Он женился на бабке перед самой войной. Когда дед не вернулся, она решила, что он погиб, и закрутила роман с одним американцем тут, в Великобритании. Когда дед возвратился из плена, он так и не смог ей простить этого. И остаток жизни провел, наказывая ее и дочь — мою мать.

— А ее отцом был американец?

— Дед никогда не забывал об этом. И никому не давал забыть. Так и исходил злобой до самой смерти.

— А на вас он тоже злился?

— Он любил меня запирать в чулане под лестницей.

Сам не заметив как, я оказался в незнакомой для себя ситуации. Я даже Э. не рассказывал о чулане, который провонял воском для дерева на основе какого-то едкого растворителя и был таким маленьким, что мне приходилось сидеть в нем, поджав колени к груди (а я был высоким ребенком). Как же я боялся, что лестница рухнет на меня, когда дел штурмовал ее, чтобы попасть в свою спальню. С потолка чулана сыпалась пыль, и мне приходилось подавлять чихание. Потому что деда раздражал любой шум. Стоило мне чихнуть, и он вытаскивал меня и начинал бить деревянной щеткой. Один раз он продержал меня в чулане шестнадцать часов.

— Это преступно жестокое поведение, Мартин.

— Скажем так: мое присутствие в доме вызывало его недовольство. Возможно, плоды пленения. Мне страшно подумать, как обходились с дедом японцы во время войны. А бабка была слишком запугана, чтобы вмешиваться.

— Как же вы выжили?

— Я жил надеждой. — Мне не следовало говорить ей этого, но я не сдержался. — А надежда — великая вещь. — Я опять сделал паузу, обдумывая последствия тех слов, которые уже были готовы сорваться у меня с языка. — Был такой ученый по имени Курт Рихтер. Возможно, вы слышали о нем. Он провел массу новаторских исследований в 50 годы прошлого века, в том числе и связанные с биологическими часами.

— Мои часы тикают так громко, что я не сплю по ночам, — рассмеялась Кирстен.

Я посмотрел ей прямо в глаза:

— Но самое важное открытие Рихтера касается надежды; впоследствии его так и назвали — «эксперимент с надеждой». Рихтер поместил несколько диких крыс в контейнер с высокими стенками, наполненный циркулирующей водой, чтобы течение на поверхности воды мешало крысам удерживаться на плаву. И посмотрел, как долго они будут плавать, прежде чем умрут.

— Это чудовищно.

— Все крысы погибли в течение пятнадцати минут, утонув после короткой борьбы. А затем Рихтер провел такой же эксперимент со второй группой крыс. Когда его подопытные были уже на грани истощения, он вытащил их из воды — как бы спас — и дал им обсохнуть и отдохнуть несколько минут. А потом снова поместил в циркулирующую воду. На этот раз крысы плавали в контейнере шестьдесят часов. Шестьдесят! В 240 раз дольше, чем крысы из первой группы. У этих крыс была надежда — надежда на то, что их снова спасут. Вам это ни о чем не говорит? Они представляли себе конец мучений, и это помогало им держаться.

— Вы тоже жили надеждой в чулане под лестницей?

— Однажды дед выпустил меня оттуда всего через час. Полный раскаяния, сокрушающийся, он неистово качал меня на своих руках, словно заглаживая свою вину. После этого я всегда думал, что он и в следующий раз поступит так же и быстро выпустит меня на свободу.

— Но этого не случалось?

Я помотал головой и снова отпил шампанского. «Интересно, куда нас заведет этот разговор?» — промелькнуло у меня в голове. Не понимаю, почему я доверился ей и так разоткровенничался. С Э. я всегда старательно избегал любых разговоров об опытах на животных, по крайней мере, подробностей.

— Вы сожалеете о том, что у вас нет детей? — спросила Кирстен.

Ее прямой вопрос положил конец нашему фарсу. Мое шампанское вдруг стало кислым, а ее ясные глаза потускнели.

— Я не думал, что мы встретились здесь для того, чтобы обсудить планирование размеров моей семьи.

— Последствия травм, полученных в детстве, у разных людей проявляются по-разному. Некоторые не хотят, чтобы их опыт повторился. Другие обращаются со своими детьми так же жестоко, как обходились с ними их родители.

— Э. всегда хотела ребенка. Уверен, мы оба это сознаем.

— Она радуется, когда у вас гостит ее племянница Роза.

— А мне иногда кажется, что она приглашает ее сюда в наказание мне.

— Вам не по себе от присутствия этой девушки в доме?

— Давайте поговорим о погоде, — сказал я.

И на этом мы закончили наш разговор. Кирстен вернулась к Э. на кухне. А я укрылся в своем сарае. А сейчас дверь в спальню Кирстен наконец-то открыта. Она ложится спать.

75

Луна сегодня ночью очень яркая. И звезды тоже. Большая Медведица, пояс Ориона, Полярная звезда…

Я уже не могу вспомнить все их названия. Джар однажды учил меня, как по звездам Большого Ковша находить Солярис. Мы лежали на спинах в сочной траве Кристс-Писеса в Кембридже, немного перебрав бельгийского пива. Маленький паб, в котором мы его дегустировали, вечерами освещался свечами. Мы находились там, и когда бармен зажигал их, и когда он задувал их перед закрытием. Уютно расположившись в самом углу паба, мы играли с Джаром в скребл. Это была одна из счастливейших ночей в моей жизни.

Я уже не могу вспомнить даже лицо Джара. Или Эми.

Другие заключенные опять кричат сегодня ночью. В то же самое время. Тот же рутинный режим. Это дает мне надежду.

76

Время было позднее. Джар тупо смотрел на рабочий стол комьютера в офисе Макса, ушедшего за едой. Сидящий рядом Карл пытался сориентировать его в даркнете. Основы поиска Карл объяснил ему еще по телефону, И Джар понадеялся, что справится с этим сам. Но у него сдали нервы, как только он увидел каталог ссылок — апофеоз всех извращенных пороков, известных человеку.

— «Луковые» сайты, размещенные в Торе, не индексируются обычными поисковиками. Неплохим внутренним поисковиком этой Сети считается Torch. Но он никогда не работает правильно и часто подвисает; во всяком случае, я с этим сталкивался не раз, — объяснял Карл, наклонившись к клавиатуре Джара. — Попасть на домашнюю страницу Torch довольно легко, а вот с отдельными поисковыми запросами придется повозиться. На просмотр всего содержимого сайта требуется время — Тор работает медленно. Причем всегда. Ты просто запаришься.

Мозг Джара отказывался понимать, что ему втолковывал друг. Он только молча наблюдал, как тот прокручивал вниз списковый файл и открыл старую статью Макса на каком-то анонимном сайте.

Карл с неохотой согласился прийти в Канэри-Уорф Тауэр, недовольно бурча про Макса и его корпоративный пиар. Но при встрече эти двое быстро поладили, особенно после того, как Макс продемонстрировал свои энциклопедические познания лондонского регги 90 годов и невероятную любовь к британскому дабу.

— Я буду искать тут, — заявил Джар, пялясь на анонимный сайт.

Карл с секунду поколебался, но потом сел за третий компьютер в офисе, напротив Джара, и уже там продолжил свой собственный поиск.

Блуждание по даркнету довело Джара до исступления. Стоило ему сделать неверный клик, не туда зайти, и он либо попадал в чат педофилов, либо ненамеренно покупал героин за биткоины на подставном сайте ФБР. И, поняв это, пугался до смерти, хотя прекрасно знал, что Тор обеспечивал всем своим пользователям анонимность. «Все будет нормально, у меня все получится! Я же это делаю ради Розы», — успокаивал себя Джар.

— А мы ведь никогда не просматривали комментарии к статье Макса, — заметил он через двадцать минут. Хорошо бы вернуться с Карлом в их офис, хотя комфортная обстановка в башне выгодно отличалась от рабочих условий их компании. — Смотрю, интерес к ней с годами только рос. Глянь-ка сюда.

Карл снова подошел к его столу.

— Должен тебе сказать, что полоса пропускания в этом здании просто поразительная, — проговорил он. — Наверное, все эти банкиры просто не могут обойтись без порно на своих компах.

— Вот этот парень, — продолжал Джар, не обращая внимания на реплику Карла, — «Христиане в действии»…

— Это ЦРУ, их обычный ник, — ответил Карл.

«Откуда он это знает?» — озадачился Джар, а вслух продолжил:

— Этот парень комментирует и другие истории на этом сайте. Посмотри, что он пишет вот здесь: «Когда речь заходит о моей старой конторе, я уже ничему не удивляюсь. Работая под прикрытием в Европе, я слышал слухи о программе под названием «Евтихий». Но так и не докопался до сути — это оказалось вне моей компетенции. Мне известно только одно: это был какой-то проект по вербовке способных студентов из Оксфорда и Кембриджа. Инсценировки их смерти, «чистые» досье, новые документы и все в таком роде. Лучше в это дерьмо не лезть».

— Как мы это пропустили? — изумился Карл.

— Комментарии были скрыты. Мне потребовалось время, чтобы их найти.

Карл поднял брови в еще большем изумлении. Он явно был впечатлен успехами друга.

— И посмотри еще вот сюда. — Джар снова ткнул пальцем в экран. — На комментарий внизу: «Это читается как детективный триллер Ле Карре. Или шпионский роман Лена Дейтона. С американцев станется. Они и не на такое способны, как во взаимодействии с британскими службами, так и без него». Этот комментарий оставил некто под ником Laika57.

— Как, говоришь, его ник? — переспросил Карл, возвращаясь к своему столу.

Джар повторил ник — он звучал знакомо, как чье-то имя или название — и продолжил просматривать комментарии к статье Макса.

— Laika57 мелькает в паре других сайтов, в инете его нет, — заявил Карл через пять минут. — Он разместил несколько постов на каком-то шизанутом форуме о пытках в Гуантанамо.

— О чем? — спросил Джар и тут же пожалел об этом, слыша смущенное бормотание Карла:

— О питательных клизмах. И еще о какой-то «приобретенной беспомощности».

— И что там?

— «В 1960 годах они опробовали этот метод на собаках, причиняя им такую боль, что животные уже не пытались сопротивляться», — читал Карл пост.

— А потом стали практиковаться на узниках Гуантанамо?

— Так здесь написано. Судя по всему, заключенные становились более послушными и сговорчивыми, когда они чувствовали, что потеряли контроль над окружением. А идея состоит в том, чтобы «выработать пассивную реакцию на травмирующие события». Не знаю почему, но мне кажется, что делать такое с животными гораздо хуже.

Джар в недоумении вскинул на друга глаза.

— Я имею в виду Гуантанамо; там же содержатся вражеские комбатанты, — сказал Карл. — Плохие парни.

— Ну, не все.

— А собаки? Они же ничего плохого не сделали, бегали себе, тявкали, обнюхивали своих сучек, и вдруг их забирают в лабораторию и начинают мучить. Чем они заслужили это?

— Все лучше, чем питательные клизмы, — пробормотал Джар.

— Виндалу подойдет?

Друзья вздрогнули — Макс принес в офис два коричневых бумажных пакета со жгучим индийским кушаньем.

77

Кромер, 2012 г.

Слегка покачиваясь и спотыкаясь, Кирстен проходит в ванную. Сегодня вечером она много выпила, мы все много выпили. Э. проболтала с ней на кухне добрых два часа — наверное, жаловалась, что мужчины не умеют раскрываться и рассказывать о своих чувствах и эмоциях.

Я уже убедился, что камеры в гостевой комнате работают, но удержаться от того, чтобы не подсмотреть, не могу. Выпитое ранее шампанское заглушило во мне остатки вины. Сейчас час ночи, и я надеюсь, что мое терпение будет вознаграждено. Кирстен так энергично чистит зубы над раковиной, что ее ягодицы дразняще подрагивают от усилий. Я сказал ей до этого, что горячей воды предостаточно и она может принять ванну. Увы, похоже, у Кирстен другие намерения. Она поворачивается и осматривает ванную комнату, обводя взглядом стены и потолок, а потом переводит взгляд на центральный светильник. Неужели она заметила камеру? Кирстен смотрит мне прямо в глаза. Я выдерживаю ее прекрасный взгляд; но любви в нем нет — только негодование и подозрение.

Кирстен снова отворачивается к раковине; теперь она пристально смотрит на зеркало и даже проводит руками по его раме, пытаясь заглянуть за него. Что у нее на уме? Вот она выходит из ванной в комнату и там продолжает делать то же самое: осматривает стены, снимает картину и, убедившись, что за ней ничего нет, вешает на место, а потом аккуратно снимает книги с маленькой книжной полки над туалетным столиком.

Во рту у меня пересохло. Кирстен стоит посередине комнаты, озираясь по сторонам. И опять поднимает глаза вверх — на светильник и на меня. О Господи, что-то привлекло ее внимание!

Кирстен подходит к изножью кровати, подхватывает деревянный стул и, переставив под светильник, встает на него. От ее пьяной неустойчивости не осталось и следа. Она внимательно изучает светильник и даже то место, где провода подходят к потолку. Ее ягодицы сейчас так близко к камере, что я бы мог до нее дотянуться и хлопнуть по ней рукой. Мне даже кажется, что я улавливаю сладкий аромат ее тела (цитрусовый?).

Что мне сказать ей? Объяснить, что мне нужна охрана? Наплести что-нибудь о том, что записи на пленках с камер видеонаблюдения стираются через двадцать четыре часа? Как, черт возьми, она догадалась? Неужели Э. все знает и предупредила ее? А может быть, она уже и здесь, в сарае, побывала?

Камеры совсем маленькие, замаскированы под крошечные шурупчики. И Кирстен должна была знать, что искать. Если у нее нет шуруповерта или отвертки, я в безопасности.

Проницательная гостья спускается со стула и ставит его обратно к изножью кровати. И садится на кровать. Ну же, давай, Кирстен! Перестань валять дурочку! Тебе давно уже пора раздеться.

Но она этого не делает. Ей все известно. Но откуда, черт подери? Кирстен отворачивает одеяло и ложится в постель в одежде. И выключает подсветку…

А теперь Кирстен плавает передо мной в воде, делает все новые и новые круги, стараясь удержаться у поверхности и, то и дело, бросая на меня отчаянные взгляды. Я приглушил свет в сарае — он стал кроваво-красным, как в подводной лодке.

Ноги Кирстен сводит от усталости, ее тело уходит под воду. Четыре минуты тридцать секунд. Чем дольше она пробудет в воде, тем более дезориентированной станет. Пока не наступит конец. Паника изматывает.

Но вдруг — без всякого предупреждения — Кирстен собирается с последними силами, царапает стенки лабораторного стакана и цепляется своими коготками за его ободок. А в следующую секунду она уже выбирается наружу и садится на столе, торжествующе глядя на меня. Слишком много воды было в стакане. Я хватаю Кирстен и бросаю ее в темноту.

78

Я опоздала на свидание, но Джар рад меня видеть. Мы договорились встретиться в парке, на бетонной скамейке, подальше от людских глаз. Чтобы быть только вдвоем. Я вымыла лицо водой, которую приберегла заранее (мой охранник отключает электричество, когда уходит, и умывальник с туалетом сильно воняют). А потом я надела ту самую одежду, которую он принес мне несколько месяцев назад: широкие штаны в стиле Али-Бабы и куртку из флиса. Причесываться мне не надо — моя голова обрита наголо.

Сегодня вечером я просто хочу поговорить, без выпивки и развлечений. Я хочу рассказать кое-что Джару, перебрать в памяти то, что на самом деле случилось со мной.

— Я не писала предсмертной записки, — заговариваю я первой.

Потому что я уверена, что не посылала Джару сообщения по электронной почте. Мой охранник показывал мне эту записку множество раз за все эти годы, говорил, будто я оставила ее в папке «Черновики» в компьютере Эми. Джар берет мои руки в свои. А они у него гораздо больше моих. И более ухоженные. Я кручу серебряное кольцо на его большом пальце.

— Я должен был понять, как сильно ты горюешь по отцу, — доносится до меня голос Джара. — Хотя ты никогда ничего не говорила.

— Мне было очень тяжело после смерти отца.

Я привыкла разговаривать сама с собой, я знаю, как звучит мой голос. И сейчас я очень удивлена, уловив в нем эмоциональные нотки. Я думала, что вычеркнула из своей жизни все чувства.

— Ты пошла на прогулку в два часа ночи. Почему? — спрашивает Джар.

— Мне нужно было проветрить голову и поразмыслить. Я уверена, что оставила в своей комнате только записку о том, что ненадолго отлучаюсь из дома. Записку, написанную от руки.

— Но не предсмертную?

— Я хочу теперь жить. Это все, что я знаю.

Я оглядываю свою камеру, на глаза наворачиваются слезы. Никакими словами не выразить, как Джар меня любит, как волнуется за меня. Он даже верит, что я жива. А потом я вспоминаю его кривую, скупую улыбку, провинциальный ирландский акцент, умные глаза.

— Я думаю, что ты пошла на пирс, забралась на ограждение и стала смотреть вниз, на темную воду, о чем-то напряженно размышляя, — говорит Джар.

— Но я не прыгала в воду.

— Что тебя остановило?

Я снова думаю о своем дневнике: в нем ведь, наверное, рассказывается о том, что случилось потом. Но я этого не помню, хоть и перечитывала этот дневник множество раз. Он весь напечатан — я тогда пользовалась лэптопом, а не писала от руки, как сейчас. Я помню приют в пригороде Херефорда. Я помню Седжал, доктора Лэнса. А вот насчет Карен я не уверена. Действительно ли в колледже Св. Матфея была психотерапевт с таким именем? Возможно, и была. Моя память вытравлена лекарствами. Так много всяких таблеток!

— Как долго ты будешь меня искать? — спрашиваю я Джара. Я уверена, что между нами было много чего — не только то, что написано в дневнике. Такое ощущение, будто целые эпизоды нашей совместной жизни, какой бы короткой она ни была, кто-то намеренно удалил из моего прошлого.

— Я буду искать тебя, пока не состарюсь в скитаньях.

Джар любит Йейтса, он часто читал мне его стихи, когда я оставалась в его общежитской комнате.

— Однажды мы обязательно встретимся в нашем условленном месте, — говорю ему я. — В том, о котором договорились той ночью, когда напились в «Игл», помнишь? Это наша с тобой тайна!

79

Джар остался в офисе один. Первым — сразу после полуночи — ушел Карл. За ним последовал и Макс, предупредив Джара, что он может лечь спать на софе в приемной, если слишком задержится. И без того спертый, тяжелый воздух пропах карри, и Джар хотел попасть домой до рассвета.

Он посмотрел на часы на столе Макса. Было уже почти час ночи. Интересно, кроме него в башне действительно никого больше нет, если не считать испаноговорящих уборщиков, которых он приметил раньше, когда заходил в здание? Джар порадовался, что они работают в ночную смену. Ему не хотелось бы остаться одному в этом огромном неприветливом здании. Макс сказал, что охранник ночью несколько раз сделает обход их этажа, но Джар еще его не видел.

После ухода друзей Джар целый час искал другие посты людей, оставивших свои комментарии к статье Макса. И сейчас он абсолютно убежден в ее важности для поиска Розы. Схожие моменты в статье и в Розином дневнике не идут у него из головы. «Извини, Джар. Я думаю, кто-то играет с тобой», — доносится из недалекого прошлого голос Макса.

Джар не нашел больше никаких упоминаний о программе «Евтихий». Зато постоянно натыкался на посты человека под ником Laika57. Их оказалось гораздо больше, чем поначалу подумал Карл. Если бы только он мог узнать его настоящее имя! (Увы, «”Луковая страна” анонимна; в этом весь смысл», — пояснил Карл, когда Джар его расспрашивал об этом.)

Он вернулся на жуткий сайт о пытках в Гуантанамо, найденный другом. Там были еще несколько постов, размещенных Laika57. В одном из них подчеркивалось, что пытки, которым цэрэушники подвергают заключенных, основаны на экспериментах, проводившихся в 1960 годы. Другой пост был посвящен вивисекции. «В даркнете главное — знать, где искать; хаотичный поиск — только трата времени», — вспоминал Джар слова Карла, сказанные перед уходом. И тут он неожиданно для себя нашел видео, размещенное Laika57.

Большинство материалов, просмотренных за ночь Джаром, было размещено тюремными охранниками. На первый взгляд, это видео похоже на снятое в Гуантанамо. И все-таки что-то в нем не то.

У Джара пересохло во рту. Качество видео было плохое. Но можно было разглядеть, что там снято. Вот камера отодвинулась назад, чтобы было видно тело какого-то человека, подвешенного горизонтально к потолку то ли в смирительной рубашке, то ли в гамаке ярко-оранжевого цвета. Ноги и руки человека свисали вниз между ремнями, а к одной ноге был прикреплен электрический кабель. Другой кабель был протянут между ног.

Джар не мог разглядеть лица — оно было закрыто черной маской. Виднелись только глаза.

Джар приложил руку ко рту, потому что тело человека вдруг начали сотрясать конвульсии, а его голова билась как бильярдный шар между двумя панелями, помещенными с обеих сторон от лица. Эти панели были соединены какой-то скобой, по виду похожей на ярмо и закрепленной на шее.

— Боже! — вскрикнул Джар так, как будто электрический ток пропустили через него самого.

Он оставил видео на паузу и стал искать комментарии. Они высвечивались не сразу, но среди них был пост Laika57, в котором описывается, как ЦРУ заплатило 81 миллион долларов двум психологам за то, чтобы те наблюдали за допросами особо ценных заключенных в Гуантанамо.

Джар снова включил видео, вздрагивая от второго потрясения. Видео было без звука, но он слышал пронзительные крики. Джар снова поставил видео на паузу, оглядел пустой офис — почему, он и сам не знал — и наклонился к экрану, чтобы более внимательно рассмотреть изображение. Голова человека в стоп-кадре была повернута набок. Джар с замиранием сердца рассмотрел изображение. Ужас почти парализовал его.

Джар изучил глаза, потом туловище до самых ног, а затем икроножные мышцы. Сомнений не было: жертва — женщина.

Джар включил видео. Тело несчастной сотрясал еще один, уже третий по счету, разряд. И в этот момент стала хорошо видна ее бьющаяся голова. Нет! Это не она! Но взгляд Джара приковали глаза женщины. Нет! Нет! Нет! Она не похожа на Розу. Зачем им держать Розу в Гуантанамо?

Джар отмотал видео назад и зафиксировал стоп-кадр измученного лица женщины. Дотошно изучив его, Джар поднялся из-за стола и начал ходить по офису. «Это не Роза, это не Роза. Это не может быть Роза!» — внушал он себе. Сделав круг, Джар снова прилип к экрану. Лицо жертвы было расплывчато и искажено, глаза совсем не те — слишком безжизненные. Но, если посмотреть сбоку, то она очень напоминала ту самую женщину, которую он видел на мысе в Корнуолле.

Джар закрыл глаза и снова открыл их. Ему просто померещилось. Если смотреть с другого угла, то женщина совсем не похожа на Розу. Джар начинал методично просматривать комментарии — их больше, чем он думал. Ветку наводняли тролли, любители пыток. Повылезали из всех щелей. Но в самом начале ветки он нашел несколько слов, адресованных анониму с уже известным ему ником:

Отличная работа, Laika57 — пока что это лучшее видео.

Джар повторил шепотом эти слова и тут же заметил под ними комментарий другого пользователя:

Psychochem: Ты все еще пишешь роман? Когда он выйдет?

Laika57: Беллетристика — дело нелегкое. Я написал журнал — не уверен, что его когда-нибудь издадут.

Psychochem: А здесь не хочешь выложить?

Laika57: Там слишком много откровений о моих экспериментах по методике Селигмана — ха-ха. Краусгор отдыхает.

Во рту у Джара пересохло еще больше. Дрожащими пальцами он набил в Google «Laika». Кличка собаки-дворняги, первой из животных совершившей полет вокруг Земли; была запущена в космос русскими на «Спутнике 2» в 1957 г. Лайка, или Muttnik, как окрестила ее американская пресса (созвучно со «Спутник», только от слова «Mutt» — дворняга, собачонка), умерла от перегрева, облетев землю четыре раза. А ведь Роза как-то рассказывала ему, что двум своим гончим Мартин дал клички русских собак, летавших в космос.

Мартин… Неужели Laika57 — это Розин дядя?

Пытаясь дышать спокойнее, Джар снова высветил статью Макса и нашел еще один комментарий, в котором Laika57 сравнивал историю исчезновения Розы с детективом. А как же те письма, которые Джар на протяжении всех этих лет посылал по электронной почте Эми и Мартину, делясь с ними своими версиями Розиного исчезновения? Мартин всегда относился к ним с таким пренебрежением! Отмахивался от Джара, как от параноика, помешанного на заговорах. Чем же он занимается? Почему оставляет комментарии в даркнете под статьей о возможной вербовке Розы разведслужбами?

Зачем он размещает видео с женщиной, истязуемой в Гаунтанамо?

«Мы теперь полагаем, что Мартин может быть причастен к съемкам видео со сценами мучений и пыток», — вспомнил Джар слова Като. Ему следовало остановиться, позвонить Майлзу, рассказать ему о том, что он нашел. Если Като действительно копает под Мартина и расследует его сомнительные компьютерные делишки, то с этим видео коп получит столь нужное ему веское доказательство. Но что же все-таки он нашел? Что, если на этом видео Роза…

«Нет! Это не она! Это не Роза!» — снова повторял себе Джар. Интерес Мартина к этому сайту мог быть чисто профессиональным: откровенный фанатик шпионских детективов, проработавший немало лет в одной из крупнейших фармацевтических компаний, он просто хотел указать на сходства между пыточными техниками ЦРУ и опытами над животными, проводившимися в 1960 годах. Только и всего. Закрыв файл со статьей Макса, Джар начал искать другие посты или комментарии Laika57 — что-либо, что могло бы доказать невиновность Мартина, его непричастность ко всему этому. На индексной странице сайта он заметил ветку о прототипе Джорджа Смайли, вроде бы вполне безобидную тему. Мартин никогда бы не упустил возможности продемонстрировать свои познания.

Так и есть! Laika57 отметился и здесь:

Бингэм или Грин? При здравом размышлении, с учетом всех «за» и «против», Смайли многим напоминает Джона Бингэма, 7-го барона Коанморриса, коллегу Ле Карре по Ми-5 и собрата по перу.

И тут Джара осенило: Джоном Бингэмом назвался человек, взявший напрокат машину в Корнуолле!

80

Кромер, 2012 г.

Тест «Подвешивание за хвост» имеет множество преимуществ, не говоря уже о том, что он не требует больших затрат. С помощью медицинской клейкой ленты мышей подвешивают за хвосты подальше от любых предметов, за которые они могли бы зацепиться и попробовать убежать. И прямо сейчас, когда я пишу эти строки, передо мной болтается Роза, подвешенная к нижней стенке полки над моим рабочим столом. Только вот этот сарай — не шибко подходящее место для опытов подобного рода.

За последние несколько месяцев я осознал, что отказаться от того, что я делал в лаборатории, мне не по силам. Пожертвовать одним интересом в пользу другого у меня не получается. Очень просто — перевернуть страницу в книге. А вот переключиться с одного дела на другое, перечеркнуть все, что тебя занимало раньше, и начать жизнь с белого листа — совсем не просто. Я занимался одним делом целых тридцать лет. И был в шаге от крупного успеха: разработке антидепрессанта нового поколения, действие которого проявляется в течение нескольких дней, а не недель, у самых разных людей и который имеет ограниченный спектр побочных эффектов. Раз мне не дают довести свои исследования до логического конца официально, я должен изыскать способ продолжить их неофициально и завершить работу, которую я делал, когда меня турнули из лаборатории.

В 1990 годы у нас была одна сторонняя лаборатория. И сегодня после обеда я отправился посмотреть, что с ней сталось. На велосипеде я добрался до места всего за час. Лаборатория находилась в переделанном ниссеновском ангаре из гофрированного железа, на заброшенном аэродроме времен Второй мировой войны, на дальней окраине Холта.

Чего там только нет: во время войны все расходы Северного Норфолка шли на один огромный аэродром для «летающих крепостей» и бомбардировщиков «Виккерс Веллингтон». В 1960 годы аэродром был закрыт, и часть летного поля заняли птицеводческие фермы. Но и птицеводство со временем тоже было прикрыто. Однако от фермерских хозяйств осталось множество низких свободных строений. И в 1990 годах их, пусть недолго, но довольно активно, использовали местные предприниматели, включая нас. Сейчас все эти помещения просто пустуют.

Я было позабыл об этой нашей лаборатории. А, вспомнив сейчас и осмотрев ее, несказанно обрадовался: там почти ничего не изменилось. Железный ангар, стоящий среди сосен на окраине летного поля, мы тогда лишь немного переделали: встроили в крышу слуховые окна благодаря чему внутри помещения стало намного светлее. Оригинальные окна в кирпичных стенах по обоим торцам здания не пропускали много света. Одно из них оказалось разбитым. Я заглянул в него. Смотреть там особо было не на что — краска на стенах облезла; внутри только два сломанных стула. И больше ничего… Ничего, что бы указывало на то, что тут когда-то проводились исследования и ставились эксперименты. Возможно, поэтому наши противники так и не прознали об этой лаборатории. Собственно, сама лаборатория находилась в подвале ангара (подальше от любопытных глаз) — в переоборудованном бывшем бомбоубежище.

Кроме меня об этом месте и о том, чем мы тут занимались, знали всего несколько человек. На первом этаже ангара располагалась администрация — хорошее прикрытие для всех посторонних (часть аэродрома время от времени использовалась легкими самолетами, опрыскивающими сельскохозяйственные поля). А попасть в нашу лабораторию — пусть и небольшую, но полностью оборудованную — можно было по маленькой, но крутой железной лестнице под съемной панелью в полу, заставленной шкафом для хранения документов.

К каким только ухищрениям мы не прибегали в те дни, чтобы проводить свои эксперименты над животными (в основном, собаками)! Некоторые уловки сегодня кажутся параноидальными. Но тогда невозможно было иначе.

Сегодня мне удалось проникнуть внутрь ангара — через разбитое окно. Но замок, так и висящий на панели, помешал мне попасть в подвал. Я собираюсь съездить туда еще раз завтра, во время своей велосипедной прогулки (в эти дни Э. рассчитывает, что меня не будет в доме хотя бы часа три). Я уже положил в свой рюкзак болторез. И очень надеюсь, что в подвале все еще осталось хоть какое-то оборудование из того, что мы оставили там, в спешке покидая лабораторию.

Роза висит под полкой уже шесть минут. Это нормальное время для теста «Подвешивание за хвост». Эх, крошка! Окажись ты в настоящей лаборатории! Сначала ее тело извивалось и корчилось. А сейчас она замерла — то ли прозорливо бережет свои силы, то ли ослабела от отчаяния. Думай, как хочешь.

Удивительное дело! Но антидепрессанты — мы это точно установили — сокращают период неподвижности. В силу чего этот тест можно считать еще одним полезным методом первичного скрининга. Всем очевидно, что количество психических расстройств, которые можно моделировать на мышах, ограничено. Шизофрения и сложные биполярные аффективные расстройства у людей (то, что раньше называли маниакально-депрессивными психозами) далеки от «состояния отчаяния», которое испытывают грызуны в лабораторном стакане с водой.

Протагор когда-то сказал: «Человек есть мера всех вещей». И он был прав. К сожалению, клинические испытания антидепрессантов на людях долгое время осложнялись излишними полемиками и спорами. Их эффективность лучше всего проявлялась у лиц с тяжелой депрессией. Но таких людей редко привлекают в качестве добровольцев для тестирования новых препаратов. Напротив, испытания проводятся на людях с умеренными или слабыми формами психических расстройств. Эффект плацебо у депрессивных пациентов также очень высок, что вообще ставит под сомнение эффективность медикаментозного лечения. И что в итоге? Фармацевтические гиганты отложили на потом свои исследования антидепрессантов.

Я процитировал Протагора в своем заявлении об уходе. Но наше руководство не захотело ни осознать, ни тем более пересмотреть свое отношение к испытанию новых препаратов на людях, как единственному способу спасти индустрию антидепрессантов.

Я до сих пор придерживаюсь мнения: ключевую роль в развитии большинства депрессивных расстройств играет хронический сильный стресс. И окажись вы на моем месте и пожелай внедрить антидепрессант нового поколения, над которым проработали почти всю свою карьеру и который способен изменить жизни миллионам депрессивных больных, вы бы тоже не сомневались в том, что в стрессовые ситуации перед применением испытуемого препарата нужно ставить не грызунов, а людей. Фармацевтические компании упустили свои возможности в Гуантанамо. А я не упущу.

Розины глаза закрылись навсегда…

81

Это случилось так быстро: он допустил ошибку!

Он пробыл в моей камере несколько минут — достаточно для того, чтобы снять меня с цепи и дать препараты, которыми он всегда меня пичкает перед началом сеанса. И тут зазвонил его телефон. Я не слышала, что сказал ему звонивший, но мой охранник внезапно пришел в сильное раздражение. Он ужасно разозлился на что-то!

И почти сразу же вышел, хлопнув дверью. Но звука запирающегося замка не последовало. Никакого скрипа. Мой охранник всегда запирает дверь камеры, и в этот момент обязательно раздается характерный скрежет. То ли замок прокручивается, то ли ключ заедает. Но сегодня он забыл запереть дверь! Более того, он забыл посадить меня снова на цепь!

Прежде чем сдвинуться с места, я выждала пять минут — триста секунд. Мой охранник и раньше нередко меня проверял. В последний раз он тоже не посадил меня на цепь, оставил дверь открытой и исчез. Я просидела тогда на полу, не сдвинувшись с места, два часа. У меня не было желания бежать. Никакого. Вернувшись, он поздравил меня с успешной пройденной проверкой, дал немного свежей еды (курицу с рисом) и сказал, что я — пример для других заключенных и находка для науки — «образчик приобретенной беспомощности».

Но сегодня все по-другому. Я это чувствую. Он не собирался проверять меня. Я надела одежду, которую он мне принес несколько месяцев тому назад — брюки в стиле Али-бабы и куртку из флиса.

Мой охранник наконец-то ошибся! Другого объяснения нет. И я должна бежать.

82

— Эми. Это я, Джар. Я тебя не разбудил?

— Я получила твое сообщение. Не волнуйся. Мне все равно не спалось.

На это Джар и рассчитывал. Эми как-то пожаловалась ему на бессонницу, мучившую ее всякий раз, когда ее таблетки переставали действовать или она втайне от мужа сама прекращала их принимать.

Три часа ночи. Джар все еще сидел в офисе Макса в башне «Канэри-Уорф». Несколько минут назад он послал Эми эсэмэску с двумя вопросами: не спит ли она и может ли он ей позвонить. Эми сразу же прислала ответное сообщение: «Позвони мне через десять минут».

— Мартин рядом с тобой?

— Нет, он наверху. Спит.

В голосе Эми сквозила отстраненность. Как будто ее совсем не обеспокоил его звонок среди ночи. Прошло шесть дней с тех пор, как они виделись в Гринвичском парке. Эми уже тогда выглядела неважно. Джар сделал глубокий вдох: с чего начать разговор? Стоит ли рассказывать Эми все? Ему нужно заполучить журнал Мартина — тот, что он упомянул в комментарии, который разместил под видео с пыткой и в котором «слишком много откровений о его экспериментах по методике Селигмана».

— Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня.

— Ты в порядке? Где ты был? У тебя голос…

— Со мной все нормально. Я уезжал. — Сейчас было не время рассказывать Эми о его встрече с Розой в Корнуолле. Неизвестно, как она отреагирует. — Ты когда-нибудь была в сарае Мартина?

— В его сарае? Нет. А зачем?

— Мне нужно, чтобы ты сходила туда. Прямо сейчас.

— Мартин никому не разрешает заходить внутрь.

— Он запирает сарай на замок?

— Конечно.

— А ты знаешь, где он хранит от него ключ?

— Он прячет его в большой кружке с крышкой на кухонном буфете, но я…

— Ты должна сходить в сарай.

Эми молчала. Джару было слышно ее дыхание.

— Эми?

— В чем дело, Джар?

А может, ее тоже посещали такие же мысли, какие волнуют сейчас его? Только она отгоняла их прочь, не желая в такое верить?

— Я хочу, чтобы ты поискала там кое-что.

— Я не могу. Мартин придет в бешенство, если об этом узнает.

— Он же спит.

— Это связано с Розой? — В голосе Эми появляется осмысленность.

«Не нужно ей рассказывать о моих худших опасениях. Не сейчас», — решил Джар.

…Через две минуты Эми сообщила ему, что стоит у двери сарая, в глубине сада.

— Что все это значит, Джар?

— Эми, пожалуйста, просто открой дверь!

— Ты пугаешь меня.

Джару самому было не по себе. Одному в «Канэри-Уорф Тауэр» ночью очень одиноко. Джар слышал, как Эми возится с замком, представлял, как дрожат ее руки, как она боится быть застигнутой врасплох мужем и постоянно оглядывается на дом — а вдруг Мартин проснулся и встревожился из-за ее отсутствия?

— Я никогда не была здесь раньше. Странно, да?

— Сарай мужчины — его крепость, — говорит Джар и добавляет уже про себя: «А может, и тюремная камера». — Но, да, ты права, это странно.

— Что я ищу?

Джар пытался вообразить себе всю картину. Он понимал, что главное — добраться до компьютера Мартина. Эми должна найти его журнал. Но Джар не мог сдержать поток своих мыслей. А они вертелись совсем в другом направлении. В сарае наверняка имелся подвал или потайная комната. Место, где Мартин снимал свои фильмы и где…

— Эми, скажи мне, что ты видишь?

— Пару садовых кресел и его комплект для игры в крокет.

— Там только одна комната?

— В глубине есть еще одна.

— Сколько ключей в связке?

— Два.

— Открой вторую дверь.

Джар ждал, прислушиваясь к скрипу отпирающегося замка.

— Ты вошла внутрь?

— Тут горит странный красный свет.

— А что там еще есть?

— Стол, компьютер, несколько мониторов. Это для камер видеонаблюдения. Джар! Камеры зафиксируют, что я здесь была! Одна установлена снаружи сарая, а другая на задней двери дома.

— Мартин будет просматривать их, только если заподозрит неполадки в охранной системе, — лукавил Джар. Но он не знал, как еще успокоить Эми. — Во многих видеорегистраторах есть принудительное стирание записей. Через несколько дней их уже не будет. Если только ничего не случится.

— Я хочу вернуться домой, Джар. Мне не следовало сюда ходить.

— Эми, скажи мне, что еще ты там видишь. Есть ли там еще дверь или какой-нибудь люк? — Джар понимал, что Эми нужно искать компьютер, но ничего не может с собой поделать.

— Тут где-то должен быть винный погреб. Мартин упомянул о нем как-то раз, когда я выпила весь его кларет. Я вижу панель в полу.

Сердце Джар бешено колотилось. Воображение рисовало ему жуткую картину: Роза, заточенная в винном погребе, до смерти напуганная, теряющая рассудок…

— Эми, ты можешь ее поднять?

— На ней стоит коробка с папками.

— Пожалуйста, попытайся.

Джар слышал, как Эми отложила телефон в сторону и отодвинула коробку. А затем воцарилась тишина.

— Эми? — «Неужели она нашла ее?»

— Мартин встал, — прошептала Эми.

— Он может увидеть тебя из дома? Там есть окно?

— Нет, в этой комнате нет окна. Я вижу его на экране монитора. На лестничной площадке установлена камера.

— Что он делает?

— Спускается по лестнице. Джар, он убьет меня, если застанет здесь. Ты не знаешь Мартина!

— Ты должна поднять панель, — настаивал Джар. — Это, наверное, дверца в винный погреб. Скажи, что ты там видишь?

Снова в ответ тишина.

— Я поднимаю ее.

Джар закрыл глаза:

— Что ты видишь?

— Здесь только ящики с вином. Много ящиков. А что я ищу?

«Мартин — Розин дядя. Джон Бингэм — довольно распространенное имя», — мелькает в голове Джара мысль.

— Эми, ты уверена, то кроме вина там ничего больше нет?

«Он не стал бы держать ее в сарае. Так близко к дому…»

— Ничего, я уверена, Джар. Я хочу выйти отсюда. Он уже спустился вниз и сейчас на кухне.

— Запри сарай и отойди от него подальше. Как будто ты просто пошла прогуляться. Потому что тебе не спалось.

— Хорошо. — Джар никогда не слышал в голосе Эми такого панического ужаса. — Он снова идет наверх. В свою спальню. Мы спим отдельно.

У Джара вырвался вздох облегчения. И тут он вспомнил про журнал.

— Эми, еще одно. Компьютер включен?

Пауза.

— Похоже, он в спящем режиме.

— Ты можешь его запустить?

— Джар, я хочу вернуться в дом.

— Пожалуйста!

Тишина. Джару показалось, что он услышал, как Эми подавляет рыдание.

— Ты все делаешь здорово. Какая там оперативка? Мас?

— Да.

— Там нужно заводить пароль.

— Я вижу рабочий стол. Похоже, Мартин оставил его в спешке. Для него рабочий стол — святое.

— Поищи слов «журнал».

— Сейчас попробую.

— Ну, как?

— Я не слишком дружу с компьютерами.

— Эми, ты себя недооцениваешь. Посмотри, есть ли там файл под названием «Журнал»? — Джар корил себя за нетерпение. Эми многим рискует ради него. Ради Розы.

— Ничего такого нет.

— Попробуй «Дневник».

— Тоже нет.

«Думай, Джар, думай! Какие ключевые слова или фразы Мартин мог использовать в своем журнале? Если он записывал в него все, то должен был описать и приезд Джара в Кромер».

— Эми, попробуй набрать слово «пейот».

Он услышал стук ее пальцев по клавиатуре.

— Высветилось очень много файлов. Что такое «пейот»?

— Сушеный кактус. Попробуй комбинацию «Джар + пейот», — посоветовал Джар, перебирая в памяти их с Мартином разговор о сочинительстве, наркотиках и битниках.

— С этими словами есть только один файл, — ответила Эми. — Документ в формате Word под названием «Моя борьба».

— Это он! — воскликнул Джар, вспомнив интерес Мартина к автобиографическим романам Кнаусгора с одноименным названием (звучит амбициозно, не более того).

— Мне открыть этот файл?

— Боюсь, это будет непросто сделать. — Джар допускал, что Мартин мог зашифровать свой журнал. Карл или, может, Антон, если он снова объявится наверняка смогут расшифровать его.

— Джар, мне кажется, он уже открыт.

«Вот так удача!» Ладони Джара стали влажными. Если документ открыт, его не придется расшифровывать.

— Он внизу экрана. Но я не могу перетянуть его вверх.

— Будь осторожна. Должно быть, Мартин писал свой журнал сегодня вечером и не закрыл файл. — Джар не хотел, чтобы Эми трогала его. Не дай Бог, Мартин заподозрит, что она была в сарае и просматривала его журнал.

— Муж пишет о Стрелке, моей замечательной собаке. О том дне, когда она умерла.

— Не читай это, Эми, — настаивал Джар, пытаясь сохранять спокойствие. — Послушай меня очень внимательно.

И он объяснил Эми, как ей открыть Firefox и войти в свой почтовый ящик (у Мартина была почта в Хроме), скопировать журнал и переслать его целиком в письме ему, Джару. А потом посоветовал ей скопировать еще несколько пустых текстовых элементов, чтобы замести следы, и удалить журнал из буфера обмена.

— А теперь выйди оттуда. Это очень важно, — сказал Джар после того, как в его почтовом ящике высветилось новое сообщение с электронным адресом Эми.

— Хорошо.

— И закрой Firefox, вернись в Word, на ту страницу, которая была открыта у Мартина. И переведи компьютер в спящий режим.

— Готово!

— Спасибо тебе, Эми!

— Но в чем все-таки дело, Джар?

Джар понимал, что Эми вправе ждать от него объяснения. Набрав в легкие побольше воздуха, он на одном выдохе выпалил:

— Я видел Розу. Я нашел ее четыре дня назад в Корнуолле.

83

Северный Норфолк, 2012 г.

Я приезжал сюда всю неделю, каждый день. И вот, наконец, моя лаборатория готова. Болторез быстро разделался со старым замком на дверной панели в полу, и я заменил его новым замком, сломать который будет намного труднее. Я также задраил наглухо все окна, закрепив их винтами так, чтобы нельзя было открыть, и повесил новый замок на входную дверь ангара.

Общее состояние лаборатории довольно хорошее, учитывая, что ею не пользовались больше десяти лет. Белая краска, конечно, облезает. Но основная экспериментальная зона цела: рабочие столы по бокам и операционный стол в центре в полном порядке. Чуть дальше — секционная, где раньше мы производили препарирование подопытных животных и вскрытие трупов, а в самом конце лаборатории — маленькая печь для кремации, умывальник и туалет.

Сетевого электричества нет. Должно быть, его отрубили еще несколько лет назад. Зато имеется действующий солнечный трубопровод благодаря которому в помещение проникает мрачноватый бледный свет. Мы использовали его для поддержания циркадных ритмов у некоторых животных. Вентиляция в нашей лаборатории тоже лучше, чем была в бомбоубежище (мы сделали отдушины по всему потолку, опять же — для нормального выживания животных).

В основной зоне лаборатории я установил видеокамеру, потому что мои коллеги в даркнете проявляют большой интерес к феномену «приобретенной беспомощности», предполагая, что он использовался для оправдания агрессивных методов ведения допросов в Гуантанамо. Вчера я объявил им, что надеюсь в скором времени воспроизвести оригинальные опыты на собаках, которые проводил Мартин Селигман в Пенсильванском университете в 1967 г. Я буду стримить видео с низким разрешением только избранным коллегам. (Здесь нет Wi-Fi, но проходит мобильный сигнал 3G.) Даркнет ориентирован на нишевые предпочтения даже больше, чем поверхностный интернет: шестьдесят экспериментов над животными соответствуют жестким методам допросов ЦРУ, не говоря о БДСМ. Вот вам и «длинный хвост»!

Вот что я запостил сегодня на одном из безопасных торовских форумов, которому теперь полностью доверяю:

Приобретенная беспомощность — это абсолютно пассивная реакция животных (или людей) на любые болезненные или неприятные внешние раздражители, возникающая вследствие формирования у них стойкого убеждения в собственном бессилии перед происходящим вокруг и окружающим миром в целом. Усвоив на собственном опыте, что изменение условий и спасение невозможны, такие животные (или люди) теряют волю к борьбе и становятся совершенно апатичными, смиряясь с поражением. Из ложных «этических» соображений опыты, начало которым положил в 1960 годы Мартин Селигман, не получили продолжения в последние годы, несмотря на их очевидную эффективность при испытании антидепрессорных препаратов.

Вскоре на этот пост откликнулся один мой старый коллега — техник-лаборант, с которым я долгое время не общался. Его тоже «попросили уйти» — по тем же сфабрикованным причинам. И он также увлекся велосипедным спортом. Мы собираемся встретиться с ним и покататься вместе. В свое время мы оба проводили в Норвиче собственные эксперименты по развитию у подопытных животных «приобретенной беспомощности», адаптируя селигмановские опыты на собаках, грызунах и других зверьках. Но когда наши противники начали осложнять нам жизнь, мы перешли к более деликатной работе в этой самой лаборатории.

Очень странно возвращаться к прошлому. Но я чувствую себя здесь как дома. Что поделать: привычка — вторая натура. Чтобы никто не заметил меня на территории бывшего аэродрома, я ежедневно оставляю велосипед в лесочке и дальше следую пешком по заросшей травой тропке вдоль южного периметра. Эти меры предосторожности не сильно отличаются от тех, к которым мы прибегали, когда лаборатория функционировала (смена маршрутов на работу каждый день, черные ходы, обманные поездки на транспорте). А Э., если и относится с подозрением к моим продолжительным отъездам из дома, то виду не показывает.

Все, что мне нужно сейчас, — это животное, на котором я смог бы проводить свои опыты.

84

Встав из-за стола Макса, Джар размял отяжелевшие от прилившего адреналина ноги. Доковыляв до окна, он выглянул на улицу — на соседние башни Доклендса. Скоро начнет всходить солнце — об этом говорит кромешная ночная темнота, сгустившаяся, как всегда, перед рассветом.

Последние полчаса Джар читал журнал Мартина: первые замечания о стилях письма и возможных ошибках «человека, впервые попробовавшего стероиды», описания его собственного визита в Кромер, во время которого они обсуждали Джорджа Смайли, пейот и битников, пересказ пьяного разговора Мартина с Кирстен, а также откровения Мартина о тайной лаборатории на окраине Холта и его тайных поездках туда на велосипеде.

«А может, и Эми сейчас тоже читает журнал мужа?» — мелькнула у Джара мысль. Она ведь запросто могла зайти в свою папку «Отправленных писем» и открыть посланный ему файл. У Джара не выходили из головы оброненные Мартином слова о бензах, которые он давал Эми последние двадцать лет и которые «многое упрощали в постели». Зачем он это делал? И безопасно ли Эми оставаться наедине с таким мужем? Джар сознавал, что ему следует позвонить в полицию или, по крайней мере, в органы социальной защиты. Но навязчивое желание сначала выяснить все до конца перевешивало соображения разума.

Джар уже собирался читать следующую запись, когда в коридоре послышался шум — звук вращающейся двери. Первая мысль: наверное, это уборщики. Но звук настораживал своей странностью — в нем ощущалось приложение силы. Это заставило Джара встать и подойти к двери. «Я просто устал», — подумал он.

Джар вышел в пустой коридор и прислушался. Ничего. Через пару секунд он вернулся к офису Макса. Но тут двойные двери в дальнем конце коридора распахнулись, и в них, толкая перед собой тележку со швабрами и ведрами, зашли уборщики — мужчина и женщина. Испанцы лет сорока.

При их приближении Джар с облегчением улыбнулся. Но уборщики выглядели напряженными и почему-то избегали смотреть ему в глаза. Возможно, они были удивлены встрече с ним. Или им запрещалось вступать в контакт с людьми, работающими в башне — «корпоративный апартеид», как сказал бы Карл. (Они с Карлом обычно оставляли записки для работавших ночью уборщиц, советуя им попользоваться на халяву всякой всячиной, присланной в офис днем.)

Джар не знал, что сказать этим уборщикам — «Доброй ночи» или «Доброе утро». И выбрал нейтральное «Все в порядке?» Но испанцы никак не отреагировали на его слова, даже не улыбнулись. А проходя мимо него, ускорили шаг. И один из них бросил взгляд назад — сначала на распахнутые двери, а потом на Джара.

Поколебавшись, Джар оглядел коридор, а затем зашел в офис Макса и запер за собой дверь.

85

Кромер, 2012 г.

Э., наконец пришла в себя и уже более спокойным голосом попросила меня еще раз пересказать ей то, что случилось, и объяснить, почему я вернулся домой только с одной собакой. Я не стал ей говорить почему. А вот, как все случилось, описал в мельчайших подробностях.

Обычно мы с Э. совершаем утреннюю прогулку вместе. Так уж повелось после того, как я потерял работу. Мы оба надеялись на перемены к лучшему, «начало новой жизни», как будто бы все проблемы нашей супружеской жизни могли развеяться благодаря моему постоянному пребыванию в доме. Увы, конечно же, не могли…

И поэтому сегодня я отправился выгуливать Белку и Стрелку один. Эти собаки не были моим «прощальным подарком» от коллег, как часто шутила Роза (каков отец, такова и дочь). Хотя мы действительно использовали гончих в наших экспериментах. Этих двух сучек мы с Э. взяли из собачьего приюта в Норвиче за несколько недель до моего увольнения (еще одна неоправдавшаяся надежда). Я дал им клички двух русских собак, совершивших полет в космос на «Спутнике 5» в 1967 г. в компании сорока двух мышей, двух крыс и кролика. Стрелка полюбилась Э., а Белка мне. Так мы их и «поделили».

Прогулку я всегда совершаю по одному и тому же маршруту: спускаюсь вниз по дороге до заливного луга, потом иду вдоль реки, перехожу железнодорожные пути и поворачиваю в сторону дома. Быстрым шагом можно уложиться за двадцать минут. Сегодня утром Стрелка упорно тянула поводок и, в конце концов, умудрилась сорваться с него. Э. всегда ее баловала, а не учила повиноваться, как положено собаке. Я обычно спускаю наших гончих с поводка только после того, как мы перебираемся через речку по пешеходному мостику, и разрешаю им потом побегать по заливному лугу около железной дороги. Там надежное ограждение.

Но сегодня ворота в том месте, где тропинка пересекает железнодорожные пути, оказались открыты. А на дальней окраине луга имеется небольшой закуток, на котором частенько резвятся кролики. Стрелка заметила их раньше меня и стремглав побежала вдоль ограды, пытаясь пролезть через нее. Белка не проявила к кроликам большого интереса и продолжала кружить вокруг меня.

Я увидел, что ворота открыты, прежде чем услышал шум поезда. И я еще мог подозвать Стрелку свистком, лежавшем в кармане моей вощеной куртки. Но, нащупав рукой свисток, я крепко сжал его в кулаке и продолжал наблюдать.

В безрассудной погоне за кроликами Стрелка все ближе подбегала к воротам. Ей оставалось до них каких-то пять ярдов. Но, если бы я в тот момент дунул в свисток, она бы подавила свои инстинктивные позывы и вернулась ко мне.

Однако свисток так и остался в моем кармане, а Стрелка забежала в ворота. Она увидела приближавшийся поезд, но все равно продолжала бежать к железнодорожным путям, где ее ожидала неминуемая гибель. Конечно же, Стрелка не собиралась попадать под поезд. Просто здоровый аппетит к кроликам оказался сильнее инстинкта самосохранения. Я не отвернулся. А напротив, застыл, прикованный к месту последствиями своего бездействия. Подброшенное локомотивом тело Стрелки взлетело в воздух, потом упало на пути и исчезло под колесами поезда.

Машинист бросил на меня осуждающий взгляд; поезд продолжил движение, а Белка сбоку от меня понуро притихла.

Возможно, ее сестра в момент удара издала звук в более высоком регистре, не доступном человеческому уху. И в этом звуке Белка различила страх. А я расслышал только глухой стук.

Смысла приносить Стрелку домой не было никакого. И я не стал говорить Э. что от ее любимицы на рельсах осталось лишь кровавое месиво.

86

Джар все еще читал. Он не мог остановиться. Эми любила Стрелку, как ребенок. Он помнил, что Роза рассказывала ему об этом. Когда Эми узнает, что произошло с собакой на самом деле, она уйдет от Мартина. Возможно, она уже пыталась это сделать. А не позвонить ли ему Эми прямо сейчас — проверить, читала ли она журнал, и обсудить с ней, стоит ли информировать полицию? Ведь подсаживание человека на бензодиазепины можно квалифицировать как домашнее насилие.

Мысли Джара гудели, как пчелы, но их поток опять прервал шум в коридоре — сначала до него донеслись чьи-то шаги, потом звук вращающейся двери. Уборщики вернулись? Джар посмотрел на часы. Половина четвертого утра. Макс говорил ему, что уже на рассвете в башне появляются первые работники — те, кому приходится рано вставать, чтобы торговать акциями на биржах Гонконга и Дальнего Востока.

Джар снова повернулся к экрану, стараясь вернуться мыслями к Эми, Розе и Стрелке. Но, услышав новый звук, похожий на сдавленный крик, он нервно сглотнул. Не думать об этом звуке у Джара не получалось. Уж слишком он был «человеческим».

Выйдя из офиса Макса, Джар оглядел коридор. Журнал Мартина привел его в замешательство, усилил его паранойю. «Мне померещилось», — убеждал себя Джар, но перед глазами у него так и стояли те двое неприветливых и отводивших глаза уборщиков, полчаса назад стремительно покинувших этаж.

Джар прошел в конец коридора и толкнул вращающуюся дверь.

Никого. Лифты стояли в ожидании утренней толкотни. А затем Джар заметил на полу, у пожарного выхода, рядом с пустым стулом, чью-то фуражку. Он направился к ней и поднял с пола. Внутри фуражка была еще теплая; сзади слегка надорвана подкладка. Джар снова посмотрел вокруг, а потом решительно толкнул тяжелую пожарную дверь.

— Эй, тут есть кто-нибудь? — прокричал он, и его голос эхом разносился по всему лестничному колодцу. Джар закрыл дверь и положил фуражку на стул, стараясь не обращать внимания на ее липкую теплоту. «Охранник скоро вернется и заберет ее», — решил Джар, возвращаясь в офис Макса и снова запирая за собой дверь. Его сердце бешено стучало.

87

Северный Норфолк, 2013 г.

Сучка болтается под потолком в лаборатории, привязанная к подвесному лежаку из прорезиненной ткани — как предписывал в 1967 г. Селигман. Ее конечности свисают вниз, просунутые в четыре отверстия между ремнями. Я не смог скопировать все оригинальные детали этой подвесной конструкции. Но того, что у меня получилось, вполне достаточно, чтобы провести эксперимент правильно. Источником болевого шока служит 12-вольтный автомобильный аккумулятор с делителем напряжения, концы которого соединены с двумя латунными электродами (предварительно смазанными электродной пастой). Один из электродов прикреплен липкой лентой к ступне суки. Мощность электрического разряда — 20 мА — рассчитана с учетом сопротивления кожи подопытной в 1000 Ом.

Защищенная черным кожаным клепаным намордником голова суки зафиксирована в определенном положении и удерживается в нем двумя пластинами по бокам (опять же в точном соответствии с предписаниями Селигмана). Эти пластины соединены бугелем на шее подопытной. В надежде остановить ток сучка может надавливать своей головой на любую из них. Но давлением на пластины подачу тока не остановить.

Единственное отличие моей конструкции от экспериментального оборудования Селигмана заключается в том, что крепежные ремни я сделал из материала такого же цвета, как у комбинезонов, которые носят «особо ценные» узники Гуантанамо — оранжевого!

Я только что все проверил и убедился: видео работает. И я живо представляю себе смотрящих его коллег со всего мира: отлученных от своей работы ученых, психологов ЦРУ и, возможно, даже случайных террористов.

Теория Селигмана заключается в следующем: скованные ремнями и подвергнутые систематическому воздействию электрических разрядов собаки, усвоив, что они не могут ни предотвратить их, ни повлиять на их силу, впоследствии не пытаются бороться или спастись, даже оказавшись в более выгодных условиях — например, в клетке с перегородкой и чередующимися участками подачи напряжения. (В которой при должной сообразительности животные без труда могут избежать ударов током, перескочив через прегородку из опасной секции в безопасную.) В оригинальном эксперименте Селигмана собаки из второй контрольной группы могли остановить подачу тока, надавив головой на пластины. И, помещенные в клетку с перегородкой, эти подопытные не оставляли попыток избежать боли — в отличие от собак из первой группы, у которых выработалось стойкое убеждение в своей беспомощности перед происходящим вокруг.

То есть опыт, который я сейчас провожу, является только частью более широкого эксперимента. Позже я высвобожу свою сучку из ремней и помещу ее в клетку; там она будет также подвергаться ударам тока (пропускаемого по металлической сетке на полу в одной из секций), но сможет избежать их, если сообразит перебраться через перегородку в другую секцию клетки. Если Селигман прав, сука не станет уклоняться от разрядов, а будет смиренно терпеть боль и обреченно скулить в состоянии приобретенной беспомощности.

Во время первого электрического разряда ее тело сотрясли впечатляющие конвульсии.

Второй разряд вызвал такие продолжительные мышечные сокращения, что я разволновался, как бы не лопнули ремни — тело суки билось как рыба, выброшенная на берег. Но я проверил крепления — все в порядке. Сука колотилась головой о панели и истошно визжала жутко высоким голосом.

Автоматическая подача постепенно сокращающихся разрядов тока продолжалась в обшей сложности 226 секунд.

Теперь мне нужно обождать сутки. А потом я помещу свою подопытную в клетку с чередующимися участками подачи напряжения и посмотрю, как она будет там реагировать на болевые удары током. Попытается ли она их избежать? Или в результате усвоенной неспособности предотвратить разряды и повлиять на все происходящее вокруг, на первом этапе эксперимента у нее действительно развилась приобретенная беспомощность?

88

Джар подавил приступ поступившей тошноты, но тут же снова согнулся пополам, хватаясь за мусорную корзину в офисе Макса. Он должен позвонить Максу, пересказать ему все, что он только что прочитал. «Ладно, со звонком можно немного повременить», — решил Джар. Сначала ему нужно прогуляться, глотнуть свежего воздуха, проветрить голову.

Сучка болтается под потолком в лаборатории.

Джар вышел в коридор и направился к лифтам. Как только он подошел к вращающейся двери, сработала пожарная сигнализация. От пронзительного звука сирены Джар вздрогнул. «Это всего лишь утренняя проверка», — сказал он себе, стараясь сохранять спокойствие. Но его нервы были уже на пределе. Записанный голос, звучащий из репродуктора не слишком обнадеживающе оповещал людей о порядке эвакуации из башни по лестницам.

«Может быть, стоит вернуться в офис Макса, запереть дверь и не обращать внимания на тревожную сирену?» — раздумывал Джар. Ведь о его присутствии в офисе никто не знает. Но нет, это выше его сил. Ему просто необходимо выбраться из этой башни, подальше от этого жуткого журнала Мартина.

Лифты отключили. Джар бросился к пожарному выходу; подобранная им ночью фуражка так и осталась лежать на стуле. Джар старается не думать о ее владельце. О том, куда мог подеваться охранник.

Второй разряд вызвал такие продолжительные мышечные сокращения…

Мартин мучил и истязал собаку… Тщетно пытался убедить себя Джар, толкая пожарную дверь. Может быть, Мартин просто выдумал эту историю, и Стрелка не погибла на железнодорожных путях? Лестничный колодец уже не звенел тишиной. Где-то внизу шумно гудели вытяжные вентиляторы, проветривая лестничные пролеты. Джар прислушался. Но чужих шагов не слышно. Больше никто не эвакуируется из башни. Джар поднял глаза вверх. А там, в углу лестничной площадки, неподвижно лежал неуклюже упавший охранник.

Борясь с очередным приступом тошноты, Джар подошел к телу. Глаза охранника были закрыты; на лбу багровел синяк. Джар проверил его пульс и с облегчением вздохнул: сердце охранника билось. А потом охранник издал слабый стон, и Джар почти успокаился. Он понимал, что должен позвонить в полицию, но желание выбраться из здания, подальше от сирены, вентиляторов и видео, оказывалось сильнее.

— С вами все будет теперь в порядке, — сказал Джар, убеждая скорее себя, чем охранника. И начал долгий спуск вниз — длиною в двадцать этажей. Невольно он разгонялся, перескакивая через две ступеньки зараз. Миновав три этажа, Джар остановился перевести дух. И в гуле вентиляторов уловил шум чьих-то шагов. Выше него находился кто-то еще.

Джар продолжал спускаться, стараясь не сбиваться с ровного темпа. Лестница была невероятно крутая. И если он пойдет быстрее или побежит, то сможет оступиться и упасть. А в худшем случае — сломать себе шею. Глянув вверх, Джар заметил знакомую высокую фигуру, маячащую двумя этажами выше. Уж не тот ли это человек, который пытался сесть в его поезд на Паддингтонском вокзале и отнял у него Розу на мысе в Корнуолле?

Святый Боже! Джар пустился бежать, перелетая уже через три ступеньки сразу — слишком быстро, чтобы сохранить равновесие. В итоге он упал, тяжело ударяясь о край ступеньки, и по инерции кубарем скатился вниз по лестничному пролету.

Придя в себя, Джар попытался определить, откуда идет нестерпимая боль. Вокруг его щеки на холодном бетонном полу растекалась лужица крови. Джар вспомнил об охраннике и его теплой фуражке. Кто-то спускался по лестнице и остановился рядом с ним. Закрыв глаза, Джар — впервые за многие годы — начал молиться, ожидая, когда перед глазами пронесется вся его жизнь. Но увидел он только Розу на кромке утеса.

При звуке взведенного курка — до странности обыденном и прозаичном — Джар обхватил ноги незнакомца руками. Тот потерял равновесие и упадал, волоча за собой Джара. Они пересчитали еще несколько ступенек, прежде чем Джару удалось отделаться от своего противника. Тело того перевернулось, выгибаясь, и замерло под неестественным углом. На ступеньке между ними лежал пистолет — тот самый, который наставил на Джара человек в Корнуолле.

Джар никогда не имел дела с оружием и не представляет, как с ним обращаться. Но он поднял пистолет, нашел предохранитель и опустил оружие в карман своей замшевой куртки. На какой-то миг у Джара возникло желание пристрелить скрюченную фигуру. Вот что нужно было сделать на мысе! Выхватить у незнакомца пистолет и помешать ему увести Розу.

Но и сейчас Джар не стал стрелять. Вместо этого он развернулся и убежал.

— Господи! Ты что, все еще в офисе? — удивился полусонный Макс.

— Кто-то пытался прикончить меня, — спешил рассказать Джар прерывающимся от волнения голосом.

— Что-что? Я почти не слышу тебя.

— Я уже было попрощался с жизнью, Макс. Там, в башне. Тот человек, что схватил Розу в Корнуолле, он выследил меня на пожарной лестнице и пытался убить.

— А где ты сейчас?

— Внизу у башни, возле метро.

— Ты в безопасности?

— Не уверен, — озирался по сторонам Джар, вытирая с губ кровь. На улице светало. Он был весь в ссадинах и ушибах после падения.

— Ты должен пояснить мне подробно, что произошло, — тихо проговорил Макс.

«Макс привык к звонкам посреди ночи и паническим, сбивчивым объяснениям своих клиентов, — подумал Джар. — Это его работа — общаться с людьми, успокаивать, определять нанесенный ущерб».

— Я понял все, когда он начал рассказывать о «суке». Именно тогда я все понял.

— Что понял?

— Он взял напрокат автомобиль на имя Джона Бингэма. Для своего дружка, который только что пытался меня убить. Того высокого парня.

— О чем ты, Джар? Ты говоришь какую-то ерунду.

— Розу забрала не полиция. И она не была узницей Гуантанамо. Ее держал в заточении Мартин.

— Мартин? — За вопросом Макса следует долгая пауза. — Ее дядя Мартин?

— Да, ее дядя Мартин.

89

Северный Норфолк, 2013 г.

Селигман очень конкретно описал оборудование, которое он использовал для второй части своего эксперимента 1967 г., «научения убеганию — избеганию». И я постарался точно следовать его указаниям, несмотря на ограниченность ресурсов в моей старой — новой лаборатории.

В эксперименте Селигмана те собаки, которые в первой части опыта не утрачивали контроля над происходящим и, надавливая на пластины, предотвращали удары током, во второй части опыта быстро соображали, как найти в клетке с чередующимися участками подачи напряжения безопасную секцию. А те собаки, которые в первой части опыта не могли контролировать ситуацию (т. к. давление на пластины не останавливало подачу тока), оказавшись в клетке, либо сопротивлялись совсем слабо, либо вообще не предпринимали попыток избежать болевых ударов. (Семьдесят пять процентов из них оставались в клетке целых пятьдесят секунд, терпя боль от пропускаемого через их тела тока.)

Селигман рекомендовал повторять опыт десять раз. И результаты всегда были практически одинаковыми.

Свет погас, и я начал отсчитывать секунды до электрического разряда. Когда ток пошел, ее тело начало сотрясаться, а из горла стал вырываться низкий, рычащий звук, неуклонно нарастающий по силе. Она не делала никаких усилий, чтобы встать и добраться до безопасного места в клетке. Лишь обреченно сидела, не сводя с меня глаз — убедительный пример приобретенной беспомощности.

Она и сейчас смотрит на меня, безвольно распластавшись в углу клетки.

90

— Мы можем воздержаться от подробностей? — попросил Макс. — Пока не высадим из машины детей?

— Да-да, конечно, — ответил Джар, рассматривая в зеркало заднего вида «Лендровера» двух ребятишек, елозящих на заднем сиденье рядом со своими портфелями и ланч-боксами.

— Конечно, подрастающее поколение должно знать, что творилось в Гуантанамо во имя Западной демократии. Но пусть они все же узнают об этом попозже. Скажем, лет в десять.

Джар выдавил из себя слабую улыбку, наблюдая за тем, как Макс притормаживал около начальной школы в Далидже. Макс забрал его у Канэри-Уорф в полпятого утра. Пару часов Джар проспал у приятеля дома на софе. А, проснувшись, сильно удивил детей Макса, широко округливших от неожиданности глаза при его появлении в дверях гостиной.

— Как тебя зовут? — спросила девочка.

— Джар, — ответил он, разглядывая забавных близняшек лет шести.

— Джар, — повторила девчушка. — А что у тебя с головой?

— Какое смешное имя, — встрял в их разговор мальчуган, лишив Джара возможности объяснить, почему уже во второй раз за две недели у него забинтована голова — на этот раз стараниями обходительной жены Макса.

— Друзья зовут меня Джемом, — сказал Джар.

— Папа, этого чудака зовут Джем-Джар, — хором выпалили близняшки, уносясь из гостиной на кухню.

Джар еле удержался, чтобы не расплакаться. Как бы он хотел повернуть время вспять, оказаться в прошлом, когда его жизнь была такой же простой и беззаботной.

А сейчас, когда ребятишки вылезали из машины и направлялись к воротам школы, на Джара накатила волна раскаяния и страха. Ему не следовало приезжать с Максом к школе, подвергать его детей опасности. Тот человек на лестнице в башне лежал без сознания, но дышал. А значит, был жив и оставался опасен.

— Макс, прости, я не должен был тебе звонить или приезжать к тебе домой, — сказал Джар, оглядывая улицу.

— Это почему, скажи на милость?

— Он мог выследить меня здесь.

— А я-то думал, что ты оставил его умирать, — усмехнулся Макс, заводя «Лендровер».

— Возможно, и так.

— Меня больше волнует полиция. В башне везде понатыканы камеры видеонаблюдения.

— Я не заметил ни одной на пожарной лестнице.

— Ну, может, их там и нет, — хмыкнул Макс. — Утешься, ты не первый, кто пострадал во время учебной пожарной тревоги. Последний раз, когда отрабатывалась эвакуация из здания, одна девушка из соседнего офиса сломала себе лодыжку. Люди пугаются и теряются на этой лестнице. И это неудивительно — тьма народу, шум вентиляторов.

…Через двадцать минут они забрали Карла у его дома в Гринвиче и направились в Кромер. Джар позвонил другу после телефонного разговора с Максом и попросил его отпроситься с работы, прикинувшись больным, — избитое оправдание на этот раз ему не показалось таким уж смешным.

В салоне машины висело напряжение — знать бы точно, зачем они едут. Сам Джар все еще не мог до конца поверить ни в реальность того, что он увидел и прочитал ночью, ни в правильность своих выводов, сделанных на основании этого. В одном он твердо был уверен: мужчина, выследивший его на лестнице в башне, и человек, схвативший Розу на мысе Гурнардс-Хед, — одно и то же лицо. Возможно, это был тот самый лаборант, которого Мартин упоминал в своем журнале, еще один любитель велосипедных прогулок.

Непонятно, Карл спал или слушал его рассказ о том, почему он подбил их ехать в Кромер в будний день, невзирая на сильный дождь?

— Я прочитал его журнал, — сбивчиво начал свой рассказ Джар. — Мартин стал вести его, записавшись на курсы писательского мастерства. Своеобразная практика перед написанием романа.

— Тогда там, возможно, все выдумано, — пошевелился Карл.

— Возможно. Дом Мартина под усиленной охраной из-за его старой работы. Там повсюду камеры видеонаблюдения. И в журнале Мартин признается, что подглядывал за раздевающимися гостьями.

— «Любопытный Том», — подал голос Макс. — Обычный извращенец, но не психопат.

— Он наблюдал, как Роза принимала ванну, — сорвался Джар.

— Извини.

— И он проводил опыты на животных в своем сарае. На мышах. Держал их в лабораторных стаканах с водой, подвешивал за хвосты с помощью клейкой ленты. И давал им женские имена: несколько мышей он звал Розами.

Друзья замолчали. Тишину в машине нарушало только гипнотизирующее поскрипывание «дворников».

— Но лишь прочитав про последний опыт, я осознал, до чего он додумался. Мартин описал, как он воспроизводил известный эксперимент Селигмана 1960 годов, в котором подвешенная собака многократно подвергалась ударам тока. Только «сука», которую описал Мартин, была не собакой. Не их собакой… Это была Роза.

— Почему ты так уверен? — спросил Макс.

— Это был точно такой же эксперимент, как на видео, которое я нашел в даркнете, после того как ты ушел. — Джар повернулся к Карлу. — Я тогда подумал, что на нем пытают женщину в Гуантанамо.

— Что ты хочешь сказать, приятель? Мартин работал на янки? Истязал женщину на их базе в заливе? — уточнил Карл.

«Похоже, Карл не догоняет», — подумал Джар.

— Две недели назад Эми дала мне дневник, написанный Розой. По крайней мере, я думал, что ею. Какие-то фрагменты дневника точно писала Роза — те части, в которых она описывает наши отношения в Кембридже. Но Мартину удалось завладеть дневником, когда Роза гостила в их доме. Как-то раз, когда у Розы возникли проблемы с вай-фай, он сумел войти в ее компьютер и отправить себе по электронной почте копию ее дневника. Мартин сам написал об этом в своем журнале.

— Но он мог и это выдумать, — возразил Карл.

Джар проигноровал его реплику.

— Мартин прочитал Розин дневник: о нашем знакомстве и встречах, о ее переживаниях в связи с кончиной отца. О декане ее колледжа…

— Докторе Лэнсе? — уточнил Макс.

Джар кивнул:

— Доктор Лэнс заметил, как Роза подавлена и несчастна, и предложил ей поехать в приют в Херефордшире. Возможно, он действительно говорил Розе, что она может прервать учебу и вернуться в колледж, когда оправится от горя. Но в колледже Святого Матфея не было психотерапевта.

— А как же Карен? — спросил Макс. — Роза много пишет о ней.

— Мартин тоже много пишет о психотерапевте в своем журнале. В частности, о ее странной особенности — делать короткий прерывистый вдох перед тем, как заговорить. Только он пишет не о Карен, а об одной старой университетской подруге Эми — американке-психологе по имени Кирстен, которая приезжала к ним в гости.

— О горячей Кирстен, с которой ты встречался на Харли-стрит, — вставил Карл.

— Эми беспокоили мои галлюцинации после потери Розы, и она попросила свою подругу помочь мне. А Кирстен, догадываясь, что без дружеских уговоров я к психотерапевту не пойду, завязала сначала знакомство с тобой.

— Она рассказывала, что ставит джангл своим пациентам, — пробормотал Карл. — Я и повелся.

— Эми действовала из лучших побуждений. Познакомившись с Кирстен, я подумал, что она на самом деле — Карен, психотерапевт из колледжа, и тоже ищет Розу. Но я ошибся. Карен никогда не существовала. Ее создал своим воображением Мартин. Начинающий романист, он выдумал ее, списав образ с гостившей у них Кирстен. Мартин набросал ее портрет в своем журнале — специфический вдох, светлые волосы, высокие скулы. Ничего особенного, обычное упражнение в сочинительстве. На премию Букера не тянуло.

— Но почему Кирстен стала Карен в дневнике Розы? — опять спросил Макс.

— Мартин всегда мечтал написать роман — с того самого момента, как он чуть было не начал читать лекции по английской литературе в Кембридже. Давно, еще в молодости, он уже предпринял одну попытку и неудачно. Я знаю, что чувствует человек в таком случае. И вот в руки Мартина попал Розин дневник. И у него возникла идея. Он начинает приукрашивать его — добавляет своих персонажей, вставляет новые фрагменты, примешивает к правде вымысел. Это объясняет, почему тебе не удалось разыскать психотерапевта в колледже Святого Матфея, тем более американку по имени Карен.

— Иными словами, Мартин взял Розин дневник за основу для своего нового большого романа, — пояснил Макс. — Но это не объясняет, почему он выложил в даркнете видео с ее пытками «американцами».

— Не совсем так. — Джар замолчал, глядя в боковое зеркало. Белый фургон «Форд Транзит» уже давно ехал за ними. Джар нащупал холодный металл в кармане куртки. Но почему-то наличие пистолета не успокаивало его. Он ничего не сказал Максу и Карлу об оружии.

— В последние месяцы перед ее исчезновением депрессия Розы усилилась, хотя я этого не замечал. Она написала об этом в своем дневнике. Не знаю, насколько исказил все Мартин. Но в любом случае я недопонимал, насколько Розе было тяжело.

«Не намного», — понадеялся Джар. Мартин, может, и добавил отсебятины в Розин дневник, но он также, вне всякого сомнения, удалил из него кое-какие записи: «подкорректировал» их с Розой отношения, размыв любовь, которую они питали друг к другу.

— Мартин видел ее подавленность, — прервал молчание Джар. — И допускал возможность самоубийства в таком состоянии. Поэтому он последовал за Розой, когда она вышла ночью из дома и направилась к пирсу.

— Я все равно не понимаю — для чего? — спросил Макс.

— Роза открывала ему перспективы — и для романа, и для его экспериментов. В своем журнале Мартин много рассуждает и о необходимости испытывать антидепрессанты на людях, переживающих стресс, и о своем разочаровании из-за того, что законы и регуляторы мешают ему это делать. Тюрьма Гуантанамо была идеальным местом для несанкционированных клинических испытаний новых препаратов. А тут у него появился шанс проводить свои испытания в схожих условиях, тестировать все антидепрессанты, в разработке которых он принимал участие. Вот почему он так старательно подготавливал себе особое место — брошенную лабораторию для экспериментов над животными, в свое время принадлежавшую его фирме в Норвиче. Именно там проводились когда-то действительно жуткие опыты — подальше от любопытных глаз противников жестокого обращения с животными.

— О Господи, Джар! И он все это описывает в своем журнале?

— Да, и довольно откровенно.

Опять замолчав, Джар протянул руку к бутылке воды, лежащей рядом с Карлом, и отпил из нее глоток. Во рту у него пересохло.

— Убедив Розу отойти от ограждения пирса, Мартин довел ее до своей машины, при этом оставшись незамеченным — камеры видеонаблюдения на пирсе были сломаны. В машине он напичкал ее успокоительными, а может быть, даже усыпил (что ему не составило труда сделать, учитывая характер его прежней работы). Потом инкогнито позвонил в службы экстренной помощи и отвез Розу в свою лабораторию на заброшенном аэродроме. Там он и удерживает ее все пять лет.

— Боже, — прошептал Карл.

— В этой лаборатории Мартин начал проводить эксперименты над Розой. Делая все то, что ему нельзя было делать с людьми на работе. Вот для чего она ему требовалась. К тому же, все это давало ему материал для его романа, который он так мечтал написать. Мартин начал дополнять Розин дневник записями из своего журнала, вводить в него «своих» персонажей. А сюжет он позаимствовал из твоей статьи, Макс, на которую наткнулся через год в даркнете. (А в том, что Мартин ее прочитал, нет никаких сомнений: он оставил под ней свой комментарий под ником Laika57.) Роза не совершала самоубийства, она была завербована американцами и получила новую жизнь, став участницей программы «Евтихий». (Это название Мартин тоже позаимствовал — из комментария к твоей статье другого пользователя.) Чем не захватывающий сюжет для любителей шпионских детективов? Мартин включил в Розин дневник и другие детали из твоей статьи.

— Например, о САС, — пробормотал Макс. — И о Тодде. То, что я выдумал.

— На протяжении всех пяти лет Мартин заставлял Розу перечитывать переработанный дневник каждый день, пока она сама не поверила в то, что им было приписано. Роза обмолвилась об этом во время нашей встречи на мысе в Корнуолле. Это был еще один его эксперимент над сознанием. И он обеспечивал ему также «обратную связь» — как автора, Мартина очень волновал вопрос достоверности, правдоподобия. Писатель в ученом, ученый в писателе. И Роза на самом деле считает, что была завербована в Херефордшире, участвовала в программе «Евтихий», потом решила выйти из нее и в результате оказалась пленницей цэрэушников на американской авиабазе. В действительности, ничего этого не было. Розу истязал в своей жуткой лаборатории на бывшем военном аэродроме в Норфолке ее собственный дядя.

Джар снова взял паузу. Его друзья молча ждали продолжения рассказа. Фургон все так же следовал за их «Лендровером», держась даже ближе к ним.

— В один из дней Розе, и вправду, удалось бежать. В тот день Эми обратилась к компьютерщику с просьбой починить ее лэптоп. Мартин сильно разозлился на жену — он испугался, что парень обнаружит все его страшные видео с пытками. Большинство записано на жестких дисках, хранившихся в его сарае. Но, что если часть видео он загрузил в компьютер Эми до того, как отдал ей его? Хорошо ли он их стер, или какие-то следы остались? Мартин запаниковал и допустил ошибку. Роза воспользовалась своим шансом, выбралась из лаборатории и бежала из Норфолка.

— Это когда ты увидел ее на Паддингтонском вокзале? — сказал Карл.

— Да, только я засомневался, что это была Роза. Решил, что это очередная галлюцинация. Но потом я, наконец, встретился с ней, на мысе Гурнардс-Хед в Корнуолле. Роза выглядела и физически, и психически сломленной. А кто такое выдержит?

— Быть пять лет подопытной в экспериментах Мартина, — добавил Макс. — Верить, что на тебе отыгрываются американцы за попытку выйти из тайной, а на самом деле фиктивной, программы «Евтихий».

— И ее снова «схватили», — продолжал Джар. — Только не агенты разведслужбы, а Мартин. Он взял напрокат машину, представившись Джоном Бингэмом. Не смог удержаться, чтобы не воспользоваться именем человека, послужившего прототипом Джорджа Смайли в романах Ле Карре. А схватил Розу помощник Мартина — здоровый парень, такой же извращенец, как он, бывший техник-лаборант, катающийся с Мартином на велосипеде. Я понимаю, что должен был помешать ему увезти Розу, побороться с ним на мысе, но у него был пистолет, а спрятаться нам с Розой было некуда.

— Этот тот человек, которого ты видел в «Старбаксе», напротив нашего офиса? — спросил Карл.

Джар кивнул.

— И который ударил меня в Корнуолле и пытался убить на пожарной лестнице в «Канэри-Уорф». Я в этом уверен.

После секундного колебания Джар признал:

— Я помог Мартину найти Розу, привел его к нашему тайному месту. — Голос Джара сорвался, и он не сразу нашел в себе силы продолжать: — После побега Розы Мартин сразу понял, что делать: у него уже имелся план действий в чрезвычайных обстоятельствах. Он просчитал, что Роза направится в какое-то особое место — ведь она писала в своем дневнике о намерении спрятаться там, «если мир вдруг слетит со своей оси». Только она упорно отказывалась назвать Мартину это место. Но о нем знал я. И Мартин это знал. Поэтому он передал мне через Эми Розин дневник — тот, который он «переписал». Он заставил меня — параноидного сторонника теории заговоров — поверить в то, что Роза сбежала от агентов разведслужбы. Я оказался для него «легкой добычей». Ведь я надеялся, что Роза жива, отказывался принять ее смерть даже по прошествии стольких лет. Мартин прислал мне на электронную почту несколько писем — якобы от Розы. И даже подделал секретный документ «Только для граждан Великобритании». Он почерпнул много полезного для себя на шпионских сайтах в даркнете. Мартин понимал, что Роза направится в наше тайное место, а я приведу его туда. Что я и сделал.

Джар не мог дальше говорить — его душили слезы.

— Значит, Роза все это время была у Мартина, — тихо произнес Карл.

Макс нервно откашлялся:

— Говорят, преступник и жертва в большинстве случаев знают друг друга.

— И вот сейчас он снова держит ее в своей лаборатории, — заключил Джар, пытаясь говорить твердым голосом.

А через секунду их всех троих резко бросило вперед.

— О Господи! — воскликнул Макс, пытаясь удержать машину на дороге. — Твои приятели? — спросил он, глядя в зеркало заднего вида.

Джар с Карлом обернулись. Белый фургон, висевший у них на хвосте, подпирал их так близко, что видно было лицо водителя. Джар узнал в нем человека, которого оставил умирать на лестнице в башне. Он смотрел вперед, и на его лице не отражалось никаких эмоций, когда бампер фургона снова ударил в зад их «Лендровера».

— Это он? — спросил Карл.

— Это он, — подтвердил Джар, поворачиваясь к Максу и со страхом пытаясь предугадать, что будет дальше. Часом раньше в машине сидели его дети.

— Держитесь, — процедил Макс, топя педаль тормоза.

Раздался визг с запахом жженой резины, потом все замедлилось, как казалось Джару. И наконец, громкий удар — фургон врезается в зад их машины. Голова Джара сотряслась, но он все же обернулся назад: левый «дворник» вонзился в лобовик фургона, и голову его водителя накрыла сетка пошедшего трещинами стекла. Прежде чем Карл иди Джар успевали что-либо сказать, Макс надавил на газ, и «Лендровер» унесся вперед, а фургон медленно остановился посреди неистовой какофонии клаксонов.

91

Похоже, в последний раз мой охранник дал мне сильно увеличенную дозу препаратов, которыми он меня пичкает. Потому что я с трудом вспоминаю последние несколько дней. Меня нашли в Корнуолле и снова вернули сюда. Это все, что я знаю наверняка. И теперь наказывают, как в первые годы. Обращаются со мной, как с собакой. Только на этот раз я понимаю, что я здесь одна. Во время побега я не увидела тут других заключенных. Зато обнаружила заброшенный офис и записывающее устройство рядом с люком, ведущим в мою «камеру». Я нажала на кнопку воспроизведения, и раздались крики. Сначала низкий стон, а потом звуки ударов. Шесть раз.

Я помню яркий солнечный свет и аэродром. Помню, как шла по ровному полю, и палаточный лагерь, в котором я украла палатку, рюкзак и немного денег, а потом убежала стремглав, как маленький напакостивший сорванец. Я не помню, как добралась до Лондона, но я села там на поезд, шедший в Корнуолл. А в Корнуолле пересела на автобус, который довез меня до мыса Гурнардс-Хед — того самого места, где мы с Джаром условились встретиться, если мир когда-нибудь слетит со своей оси.

И Джар был там, на мысе. Мой замечательный Джар!

По крайней мере, я думаю, что это был он.

92

Кромер, 2013 г.

Самоубийство — абсолютно бессмысленная вещь. Лучше бы вместо этого люди жертвовали свои тела науке. Пользы было бы больше. Мы, ученые, нашли бы им применение.

Я больше не буду вести этот журнал. Он выполнил свою задачу. Я обрел голос, и у меня теперь есть главный герой — яркий, живой, колоритный, со своим прошлым, которое я могу присвоить, и будущим, которое зависит только от моей воли. Но под конец мне хочется описать ту ночь, в которую произошло исчезновение Розы — событие, открывающее писателю неограниченную повествовательную перспективу.

В ту ночь мы с Розой поспорили. Сначала мы просто полемизировали на темы депрессии и преимуществах селективных ингибиторов обратного захвата серотонина в сравнении с немедикаментозной психотерапией. Но потом наша полемика переросла в яростный спор поколений — то, что я бы уподобил реалити-шоу «Открытость против скрытности, горячность против сдержанности».

Э. попросила меня извиниться перед Розой, и я пошел наверх, в ее комнату. А там, рядом с Розиным ноутбуком нашел написанную от руки записку. Роза пошла на прогулку — проветриться и привести свои мысли в порядок. Через несколько минут я спустился вниз и рассказал об этом Э. Она упросила меня пойти за Розой и разыскать ее в ночи. Я поехал на машине — уверенный, что Роза направилась к пирсу. Однажды она написала в своем дневнике о том, что подумывает спрыгнуть с него в воду.

Я нашел Розу в дальнем конце пирса, возле навеса для спасательных шлюпок. Она стояла на ветру, на поручнях ограждения. А внизу бушевали морские волны, вздыбливаемые восточным ветром. Я понимал, что Роза попала в обзор камер видеонаблюдения, когда шла вдоль берега к пирсу. Но камеры на самом пирсе не работали.

Некоторое время я просто стоял и наблюдал за Розой, за тем, как ветер играл ее волосами.

Не знаю, насколько она была настроена прыгнуть. Я лишь представил себе, что могло произойти дальше. Вариантов было три. Роза могла превозмочь свои сомнения и прыгнуть в темную пучину, а неистовая быстрина, змеившаяся вокруг опорных столбов пирса, унесла бы ее тело прочь. Роза могла уйти с пирса в тишину ночи и обрести новую жизнь после инсценировки своей смерти в рамках тайной программы разведслужб под названием «Евтихий». И наконец, она могла обернуться и увидеть мужчину, наблюдавшего за ней и поджидавшего момент, чтобы вмешаться.

В последнем случае этот мужчина мог обратиться к ней с простым, фаустовским вопросом: «Спасая другого от неминуемой смерти, становится ли человек хозяином его души?» Роза бы не поняла смысла этого вопроса. Но и не стала бы протестовать, пока незваный спаситель отрывал ее закоченевшие пальцы от металлических поручней. Со слезами, стекающими по испуганному и смущенному юному лицу, она была бы ему просто благодарна за сохраненную жизнь.

Медленно они бы вернулись к его машине, избегая видеокамеры у отеля «Париж», зафиксировавшей Розино появление на берегу. Затем поговорили бы немного; Роза бы успокоилась и выпила горячего чаю из термоса со странным привкусом. А потом бы мужчина завел мотор и повез засыпающую девушку в город, сделав по дороге только одну остановку — чтобы позвонить из таксофона.

Так что она сделала? Какой из этих трех сценариев выбрала?

Пора мне наконец приступать к написанию романа. Я решил сохранить формат дневника. И мне пришла в голову прекрасная идея: начать роман стоит со слов об инверсионных следах в небе Фенленда.

93

Когда я поняла, кто мой охранник? Два, может, три года назад. Когда он наконец со мной заговорил. Поначалу он носил черную балаклаву, тыкал меня электропогонялкой и не произносил ни слова. В балаклаве имелась прорезь для рта; и в ней его губы казались женоподобными, несмотря на щетину. Препараты, которыми он меня пичкал, были настолько сильными, что мне было уже все равно — он так он. Отец сразу раскусил его. С первой встречи. Один только Джар был слеп. Мне так жалко Эми. Она тоже настрадалась от него?

Он не разрешает мне называть его Мартином. Он — мой «охранник». Но в приливе сил я обращаюсь к нему по имени. И он приходит из-за этого в бешенство. Отбирает у меня еду, запихивает в рот таблетки, от которых мои пальцы скрючиваются как личинки мух, а стены камеры сдавливают тело так, что становится тяжело дышать. Но я не собираюсь играть в его игры.

94

С его последнего визита в дом Эми и Мартина прошло время. Но память не подвела Джара, и по его указке Макс вырулил на Холл-роуд, оставляя позади приморскую часть Кромера. Проехав с милю, «Лендровер» нырнул под железнодорожный виадук. И Макс по просьбе Джара сбавил скорость. Ярдов через пятьсот дорога свернула налево. Джар попросил Макса ехать еще медленнее. «Дом Эми и Мартина должен быть где-то справа», — подумал он. И тут же заметил его — частично скрытый за деревьями, дом стоял в стороне от дороги, в конце подъездной аллеи.

— Проезжай чуть дальше, — предложил Джар. — Если мы припаркуемся где-нибудь здесь, я пройду назад пешком.

Джар придумал, что позовет Макса и Карла только после того, как убедится, что Эми дома одна. Судя по записям в журнале, в эту пору дня Мартин должен быть на велосипедной прогулке. Джар позвонил в звонок на двери и, если ему вдруг откроет Мартин, он скажет ему, что приехал попрощаться. Наплетет что-нибудь про отъезд заграницу: он-де прочитал Розин дневник и наконец смирился с ее смертью; Роза в прошлом, ему нужно жить дальше.

— До пирса отсюда неблизкий путь, — сказал Макс, съезжая на обочину и останавливаясь в нескольких сотнях ярдов от дома. В голосе Макса сквозила усталость. «Еще бы, три часа за рулем», — подумал Джар.

— До пирса минут двадцать ходьбы, от силы полчаса, — уточнил он, стараясь не думать о Розе, бредущей по дороге в ту страшную ночь и не подозревавшей о том, что за ней на машине, замыслив недоброе, следует Мартин. Со словами «Я вам позвоню» Джар вылез из «Лендровера».

— Будь осторожен, как бы Мартин не проявил агрессии, — сказал Макс. — Как его дружок.

— Его не должно быть дома, в это время он обычно катается на велосипеде.

— Может, мне все-таки пойти с тобой? — предложил Карл. — На всякий случай?

— Я вам позвоню.

Через пять минут Джар стучал в парадную дверь. Он слышал, как кто-то надевает на дверь цепочку. А потом женский голос задал традиционный вопрос:

— Кто там?

— Это я, Джар.

Дверь приоткрылась, все еще на цепочке. И Джар приветливо улыбнулся Эми. Выглядела она ужасно, хуже, чем когда-либо: под глазами были темные круги, на лице тяжелый макияж, взгляд отсутствующий, полуулыбка рассеянная.

— Мартин дома? — спросил Джар.

Эми замотала головой:

— Он уехал на своем велосипеде. — В приглушенном голосе Эми звучала отрешенность.

— Можно мне войти?

Эми сняла цепочку с двери, впуская Джара в дом и сразу же запирая за ним дверь. Кончики пальцев у нее почему-то были черные.

— Я прочитала его после того, как послала тебе.

Джар кивнул, не зная, что сказать в ответ, и пытаясь определить, что теперь Эми думала о человеке, с которым делила дом — и жизнь — последние двадцать лет. После того как узнала о камерах в гостевой спальне, лаборатории на бывшем аэродроме, экспериментах по формированию приобретенной беспомощности? По крайней мере, она не видела видео и, должно быть, не подозревает, что связанной «сучкой» была Роза.

— Скажи мне, что это все выдумки, — проговорила Эми, направляясь на кухню.

Джар следовал за ней. Время еще было не для чаепития, но на буфете уже стоял полупустой стакан, а рядом с ним — початая бутылка водки. На столе лежало несколько рисунков углем — штрихованные поперечными штрихами сцены насилия, а на полу валялись шарики скомканной бумаги.

— Ты прочитала весь журнал Мартина? — спросил Джар, снова кидая взгляд на рисунки.

— Конечно, — ответила Эми и, помолчав, добавила: — Он позволил Розе прыгнуть той ночью с пирса, так ведь?

«Как бы у Эми не помутился рассудок из-за всего прочитанного, — подумал Джар. — Она заставляет себя в это поверить, боясь предположить худшее. Интересно, сколько таблеток она приняла?»

Голос у Эми был слабый, к концу предложений и вовсе сходил на нет:

— И он позволил умереть моей Стрелке.

— Давай поговорим об этом журнале попозже, — предложил Джар.

— Кирстен догадывалась. Она подозревала, что он установил камеры в гостевой комнате.

— Мартин пишет в журнале о старой лаборатории, на заброшенном аэродроме, — перебил Эми Джар, тревожась о ее душевном состоянии. — Нам нужно найти эту лабораторию. Она должна быть там, куда он ежедневно ездит на велосипеде. Ты ничего не знаешь об этом месте?

Эми молчит. Но в ее взгляде, сфокусированном на Джаре, отображается тревога:

— Мне кажется, знаю.

— Где это, Эми?

— Я — жертва Strava, Джар. Мартин катается на велосипеде по три часа каждый день. А, вернувшись с прогулки, он идет в свой сарай и загружает проделанный маршрут и время, за которое он его преодолел. Аэродром должен быть в его компьютере.

Джар уже звонит Карлу:

— Спасибо тебе, Эми!

С помощью болтореза, найденного в надворной постройке рядом с сараем, друзья срезали оба навесных замка: путь внутрь будет открыт. Макс остался с Джаром в саду — вести наружное наблюдение. А Карл кинулся в заднюю комнату. Прильнув к компьютеру Мартина, он быстро стучал пальцами по клавиатуре. Ожившая и возбужденная охотой Эми пыталась ему помочь своими подсказками.

— Ну, как, нашел что-нибудь? — сгорал от нетерпения Джар.

— Дай нам еще минуту, — отозвался Карл. — Тут очень сильная защита.

Джар заглянул в заднюю комнату, но вид мониторов, рабочего стола, компьютера и мотка медицинской клейкой ленты рядом с пресс-папье вывел его из состояния равновесия, воскрешая в памяти сцены из журнала Мартина: «Он все это держал наготове…» В сарае было очень темно, даже при открытой двери. И эта красная лампочка… Скорее, на воздух!

— Есть! — вскрикнул Карл. — Осталось только посмотреть, куда он ездил. Ребята на Strava сравнивают время проезда конкретных маршрутов или участков дороги.

Глянув на Макса, Джар снова зашел в сарай. Мартин мог вернуться в любой момент, и это сильно тревожило Джара.

— Такое впечатление, что он на протяжении многих лет каждый день ездил по одному и тому же маршруту, — заявил Карл, просматривая данные.

— Где находится аэродром?

— На дальней окраине Холта, вот здесь, — ткнула Эми пальцем в карту на экране. — Я знаю, где это.

— Сорок пять минут и сорок секунд езды на велосипеде, при средней скорости в шестнадцать миль в час, — уточнил Карл. — Он уезжает туда каждый день в одно и то же время: в час дня, с точностью часового механизма.

— И возвращается в четыре вечера, — добавила Эми.

Джар смотрел на часы:

— Он все еще там.

— Я покажу вам кратчайший путь, — сказала Эми.

95

Я так привыкла к тусклому, рассеянному свету, что сегодня, когда на потолке вдруг неожиданно вспыхнула лампочка, я подумала, что это молния. Но свет продолжал гореть — желтый, искусственный, яркий как огонь. И он разжег план в моей голове. Теперь я знаю, что должна делать.

Свет напомнил мне о жизни в Пакистане. «Дим-дум» — так наш повар говорил, когда напряжение падало и свет только слабо мерцал. А потом, в один из дней, нас подключили к частной генераторной подстанции, и из-за резкого броска тока все лампочки в нашем доме взорвались как петарды.

Я подошла к двери камеры; длина цепи позволила мне дотянуться до выключателя. Я выключила свет, а затем снова включила. Горит! Ярко!

Кто-то перенаправил питание.

— Помнишь, как ты прикоснулась к оголенному проводу в саду?

Я поворачиваюсь к отцу; он стоит позади меня и проверяет штепсельную розетку на стене. Он все умеет делать своими руками.

— Если нас подключили к подстанции, ты можешь умереть, — продолжает он. — Вольты, ток, сопротивление, помнишь?

Я мало что помню. Только отца, пытавшегося объяснить мне понятия физики (а мне тогда было всего пять лет), и стакан лимонной воды, который мне дал потом садовник. «Дим-дум» спас мне жизнь.

Я опять выключаю свет в камере; мой план уже полностью созрел.

— Тебе повезло уцелеть, — говорит Джар, выходя из тени и вставая рядом с отцом.

Я всегда хотела, чтобы они встретились.

Похоже, им приятно общество друг друга. Оба прислонились к стене камеры, скрестив на груди руки. Двое мужчин, которых я любила больше всех в своей жизни!

— Спасибо тебе, малыш, — шепчу я, — за то, что приехал в Корнуолл, за то, что ты сейчас здесь.

— Твой отец — замечательный человек, — говорит Джар.

— Он — обаяшка, — кивает отец на Джара. — Твоей бы матери он обязательно понравился.

Я закрываю глаза, наконец-то испытывая счастье, а потом снова их открываю. Отец с Джаром исчезли, но свет все еще горит.

96

Джар, Макс, Эми и Карл молча сидели в машине, разглядывая обширное пространство заброшенного аэродрома, окруженного соснами и ярко-желтыми лоскутами полей, засаженных рапсом. Эми показывала приятелям проселочную дорогу, и, пока они ехали к месту, Джар, осторожно подбирая слова, сообщил ей, что Мартин может удерживать Розу в заточении в своей лаборатории на территории бывшего аэродрома. Он не хотел раскрывать Эми подробности — она и без того казалась слишком надломленной. Но, к его удивлению, Эми удивилась не сильно. Хотя в журнале Мартина не содержалось открытых описаний пленения и истязаний Розы, но почву для возникновения таких мыслей он подготовил. Джар также упомянул Кирстен: теперь он понимает, что она желала ему только добра, и обещает в будущем относиться к терапии менее предвзято.

Макс припарковал «Лендровер» около длинного ряда заброшенных птичников, в стороне от когда-то главной взлетно-посадочной полосы. Друзья проигнорировали знак, гласивший «Частная собственность. Посторонним лицам вход на территорию запрещен». И просто объехали старый шлагбаум, у которого в прошлом должны были останавливаться машины для обработки колес специальным антисептическим спреем. «Интересно, что здесь появилось раньше: хозяйства по разведению птицы или тайная лаборатория для опытов над животными?» — подумал Джар.

— Они похожи на бараки Берген-Бельзена, — кивая на птичники, проговорил Макс. У Джара промелькнула такая же мысль: зерновые элеваторы по бокам низких серых строений слишком сильно напоминали зловещие печи концлагеря.

— Если верить Страве, лаборатория должна быть где-то там, — указал Карл на сосновую рощицу на дальней окраине аэродрома, примерно в полмили от них.

— В своем журнале Мартин пишет, что оставляет велосипед в лесочке у южного периметра, — сказала тихим, но твердым голосом Эми. — Если мы найдем его велосипед…

Джар замер, пораженный реальностью того, что ждет их впереди. Что им делать, когда они найдут велосипед? Вступить в противоборство с Мартином? Джар нащупывал в кармане своей куртки пистолет. Ему никогда не приходилось раньше стрелять. Наверное, проще было бы позвонить Като. Но сейчас его выход на сцену. Он ждал этого момента целых пять лет. Пять долгих лет! И он никому не позволит себе помешать. Джар сознает: где-то в темном закоулке его души все сильнее разгорается желание столкнуться с Мартином наедине, без свидетелей из правоохранительных органов.

— Может, стоит позвонить твоему приятелю из полиции? — словно читая его мысли, спросил Макс. — Пускай копы с ним разбираются?

— Потом, — ответил Джар. — Мы позвоним им потом.

* * *

— Ты выглядишь сегодня такой беспомощной, — улыбается он.

Я смотрю на свое обнаженное тело, на цепи, сковывающие воспаленные лодыжки и запястья, и пытаюсь сконцентрироваться на своем плане.

— Живая иллюстрация беспомощности, — констатирует он, зажимая мой подбородок пальцами и поворачивая мою голову из стороны в сторону. Иногда я плевалась ему в лицо. Но сегодня я этого делать не собираюсь. Сегодня я буду делать все, что он скажет.

Он много рассказывал мне о «приобретенной беспомощности», утверждая, что это — ключ к постижению нейробиологии клинической депрессии. Еще одна тема, на которую он любит рассуждать, — синдром «бессилия — зависимости — страха».

Стоит мне поверить в то, будто бы я не способна контролировать его действия, и я начну думать, что не могу повлиять на болезненные аспекты своей жизни и окружения. Иными словами, распишусь в собственной беспомощности. Но я все контролирую — с тех самых пор, как увидела свет, с того момента, как Джар и отец встретились здесь друг с другом. Они зарядили меня силой и указали мне выход.

* * *

Макс притормозил, как только Эми заметила велосипед мужа, спрятанный под деревьями на южной окраине аэродрома. «Лаборатория должна находиться недалеко от этого места, но оставаться невидимой с главной дороги», — рассуждал Джар. До ближайшего дома — в деревушке за аэродромом — больше мили.

— Тут где-то должен быть металлический ангар. Давайте оставим машину здесь, — сказал Джар, поворачиваясь к Эми. — Думаю, тебе не стоит идти с нами.

— Вызовите полицию, — попросила та. — Пожалуйста.

— Обязательно вызовем, — пообещал Джар, обнимая ее. — Как только найдем его.

Трое мужчин вылезли из «Лендровера», как можно тише закрывая дверцы машины, и оставили Эми одну. Она взяла с собой мобильник и в случае чего могла позвонить Джару. Макс нес болторез, которым он вскрывал замок на сарае Мартина. Если Джар прав, он опять им потребуется. Пока в поле зрения не было никаких строений, но чуть в стороне от деревьев, где был спрятан велосипед, четко виднелась полоса старого бетона. Джар знаком призвал друзей остановиться и прислушаться. Но до них доносился только шум ветра в сосновых ветвях: протяжный и тревожный.

Джар подошел к велосипеду и огляделся по сторонам, пытаясь определить, где трава сильнее притоптана. Его взгляд привлекла брошенная белая маска для лица, лежащая под веточками ежевики.

— Вон там какое-то строение, — махнул рукой Макс вдоль периметра. — С зеленой крышей.

Джар посмотрел в ту сторону. Сначала он ничего не видел, но потом — ярдах в пятистах от них — заметил характерный изгиб ангара, частично заслоненного деревьями.

Прижимаясь к кромке лесочка, друзья направились к ангару. Первым шел Джар, за ним следовал Макс, уже тяжело дышащий. И замыкал их группу вдруг резко притихший Карл. Минутой позже все трое подпрыгнули — прямо из-под их ног, громко квохча, взлетел фазан.

— Господи! — воскликнул Карл. — Ненавижу деревню.

Птица испугала и Джара, но он старался этого не показывать. «Макс был прав», — мелькнула у него мысль. Им следовало позвонить Като. Нет! Сейчас нужно думать только о том, что их ждет впереди! Всего в какой-то сотне ярдов от них находится Роза. «Только бы она была жива!» — молил Джар Бога.

* * *

Этого момента мы ждали оба — той минуты, когда он снимет стальные браслеты с моих ног и рук. Он прямо светится от гордости, стоя рядом со мной с ключом на ладони.

— Для тех из нас, кто интересуется синдромом приобретенной беспомощности, — произносит Мартин, наклоняясь, чтобы снять кандалы с моих лодыжек. — Отсутствие всякого желания избежать боли, бороться или бежать — свидетельство полного успеха моего эксперимента, доказательство того, что Селигман был прав!

Он приподнимается на мыски, совсем рядом с моим обнаженным телом, и освобождает мне запястья; цепи падают на пол как сброшенная одежда.

— Вообрази, какое ликование я испытал в первый раз, когда здесь стояли собаки и по их конечностям пробегал ток? Один прыжок — и они бы избежали боли, но собаки не стали этого делать. Они потеряли надежду на избавление, отчаялись, решили, что не способны повлиять на происходящее. Собаки впали в депрессию!

Произнося последние слова, он дико смеется, а потом смачно плюет мне в лицо, наблюдая за реакцией в моих глазах. Я смотрю прямо перед собой; щеку от его плевка жжет, но я стараюсь подавить это жалящее ощущение.

— Хорошая девочка, — шепчет Мартин.

— Сложи свои крылышки, — говорит мне отец, вдруг вырастающий за его спиной. И Джар тоже здесь, совсем рядом. Я вижу бабочку, отдыхающую на парусном мешке под лучами яркого солнца.

Мы были здесь раньше, уже много раз. Вначале, когда Мартин приводил меня наверх и показывал эту открытую дверь, мне действительно не хотелось бежать. Он был прав. Но сегодня все по-другому. Он снял с меня оковы — впервые после моего бегства в Корнуолл. Хочет показать, что опять все контролирует, и мы вернемся к его экспериментам. Боль, которую он причинил мне на прошлой неделе — в наказание за бегство — была самой сильной. Но он не может меня разлучить ни с отцом, ни с Джаром. Они здесь, рядом!

— Ты знаешь, что делать, — говорит Мартин, кивая на стол, куда он положил аккумулятор и электроды.

Торжествуя и радуясь моей покорности — приобретенной беспомощности — он хочет, чтобы я сама приготовила орудия своих пыток. Я была к этому готова — он и раньше заставлял меня это делать. Я подхожу к столу, пока он проверяет ремни и потолочные крепления. У меня совсем мало времени. Резким движением я вырываю провода из аккумулятора, всовываю их в отверстия штепсельной розетки на стене и тихо переключаю выключатель. Мартин не должен заметить, что я сделала, если только он не наблюдал за мной: световой колодец заложен, свет свечей, при котором Мартин любит проводить свои опыты, очень слаб.

Держа другие концы проводов, я возвращаюсь назад и кладу их на маленький столик, который Мартин всегда подставляет под лежак. Я очень осторожна: слежу за тем, чтобы электроды не соприкоснулись друг с другом и не дотронулись моей кожи. Через пару секунд Мартин велит мне забраться на лежак и присоединить электроды к телу — в разных местах, в зависимости от его настроения. Сегодня я опасаюсь худшего. Правда, сначала я должна смазать электроды проводящей пастой. Мы оба знаем порядок действий. Он всегда одинаковый. Мартин отвинчивает крышку баночки с пастой, оглядывая меня с головы до ног. Неужели он что-то задумал? Может быть, на этот раз разряды тока будут достаточно сильными, чтобы меня убить?

— Вольты, ток, сопротивление, помнишь? — говорит отец.

— Я никогда не разбирался в физике, — тихо-тихо добавляет Джар.

Я поднимаю глаза — они оба исчезли. Теперь я одна и я знаю, что нужно сделать.

* * *

Обойдя ангар сначала сзади, друзья заглянули в окно. Помещение внутри напоминало покинутый офис. Камер видеонаблюдения не было видно. И никаких признаков того, что это строение кем-то использовалось, а не пустовало годами. Они вновь замерли, прислушиваясь. К чему? К Розиным стонам? В нескольких ярдах от ангара Джар заметил в траве какой-то предмет. Это старый аккумулятор. А вон еще один… И еще один… Их не меньше десятка! Тащить и везти их на велосипеде обратно домой тяжело — Мартин просто выбросил их, когда они отслужили свое. Джара вдруг охватила злость. И тут он вдруг чувствовал на своем плече руку Карла:

— Мы с тобой, дружище.

* * *

«Я делаю это за всех животных, которых он когда-либо мучил», — говорю я себе. Но я знаю: я делаю это и ради себя, ради отца, ради Эми, ради Джара.

— Надень маску, — велит Мартин. — Ты забыла про маску!

Он протягивает мне черную кожаную защитную маску с зашитым отверстием для рта — ту самую, которую я надевала уже столько раз и в кожу которой я вцеплялась зубами, чтобы облегчить боль.

Я поворачиваюсь на лежаке и пытаюсь завязать маску на затылке.

— За тобой поухаживать? — язвит Мартин, словно я надеваю пальто.

Я мотаю головой. Маска надета. Теперь осталось только дотянуться до электродов, лежащих подо мной на столике. Готово. Как только я беру электроды, он ногой — как палач табурет — вышибает столик из-под лежака. Я прикрепляю электроды: сейчас он подключит аккумулятор.

— Готова? — спрашивает Мартин.

Я киваю, силясь дышать в маске. Сердце бешено колотится. Момент настал. Я слышу, как молюсь.

— Это новый аккумулятор, полностью заряженный, — говорит Мартин. — Хорошо будет покалывать.

* * *

Передняя дверь в ангар оказалась запертой на замок, как и предполагал Джар. Но чуть в сторонке были сложены штабелями лесоматериалы, наряду со старым сельскохозяйственным оборудованием. И Макс с Карлом уже несли большое бревно. Джар перехватил у Макса один конец, и вместе с Карлом они раскачивали бревно и ударяли им по двери — рядом с замком. Звук удара разносился по всему аэродрому. Назад пути не было. Они снова и снова ударяли бревном по двери, пока она не треснула. И Макс вышиб ее ногой внутрь.

— Вход в лабораторию спрятан за шкафом для документов, — сообщил Джар.

Но в помещении таких шкафов было штук пять. У некоторых дверцы открыты, у других заперты.

— Сюда, — позвал Карл. Друзья бросились к шкафу в дальнем углу. Все его ящики были закрыты, а за шкафом на сером линолеумном покрытии пола виднеется панель с предохранительной защелкой. Линолеум рядом был весь исцарапан — значит, шкаф много раз передвигали.

Джар, не колеблясь, нагнулся и снял защелку. А потом начал тянуть панель на себя, приподнимая ее с помощью Карла.

В нос им бил жуткий и странный запах — прогорклая смесь спертого воздуха, экскрементов и чего-то еще, что напоминало Джару больницу. Или такой запах витал в морге, куда они с отцом ходили на прощание с мамой? Макс достал запятнанный носовой платок и приложил его ко рту. Карл бросился к выходу — его тошнило. Прикрыв рот и нос рукой, Джар полностью отодвинул панель. Внизу — темнота. Но в этой темноте проглядывалась верхняя ступень железной лестницы.

— Я спускаюсь вниз, — заявил Джар.

— На, возьми, — протянул ему носовой платок Макс.

Джар взял его, повернулся и начал нащупывать ногами ступени.

— Скажи Карлу, пусть будет начеку — вдруг Мартин нарисуется.

«Ни один человек не полез бы в этот подвал по доброй воле», — думал Джар. Как бы Мартин не высунулся оттуда: глотнуть свежего воздуха. Или попить молока. Джар уже не мог мыслить здраво; его мысли путались, сердце стучало все быстрей; руки липли к металлической лестнице. Роза тоже спускалась по этим ступенькам в ту страшную ночь? Или Мартин ее усыпил и тащил на себе? А может, он попросту сбросил ее вниз, как мешок с углем?

* * *

Я закрываю свои глаза и вновь открываю, держа электроды в разных руках под собой. Я не могу это сделать. Не могу…

В комнату проскальзывает отец — опять подоспев в последнюю минуту (как тогда, когда он примчался на школьный спектакль). Отец улыбается мне той же ободряющей, вселяющей уверенность улыбкой, с какой он смотрел на меня, когда я балансировала на траверзе, рискуя кубарем скатиться вниз: «Ты сможешь это сделать!» А потом появляется и Джар. И смотрит на меня тем же взглядом, каким смотрел тогда в ресторане, когда на моей карточке не оказалось денег: «Моих чаевых хватит, чтобы уплатить за вас», — сказал тогда он. Я полюбила тебя за это, Джар!

— Я готова, — говорю я, когда Мартин выступает вперед, чтобы выбить из-под лежака столик: мое тело должно свисать свободно, когда его начнут сотрясать и выгибать конвульсии.

— Один к ступне, другой к языку, — шепчет он. К его дыханию примешиваются пары сладкого вина, а на коже пузырятся капельки пота.

Я ищу в глазах отца согласия — он кивает мне и отворачивается. Джар тоже кивает.

И тогда я вонзаю оба электрода в голову Мартина — прямо в его потные виски и держу их что есть сил, пока его тело бьется подо мной в конвульсиях.

* * *

Стоя у основания лестницы и подсвечивая себе мобильным телефоном, Джар осматривал темную комнату. Он прикрывал платком нос, пытаясь подавить приступы тошноты. Где же Роза? Здесь ли она? Или в этой комнате Мартин проводил опыты только над животными? «Один из электродов был прикреплен липкой лентой к ступне суки… Она не делала никаких усилий… лишь обреченно сидела, не сводя с меня глаз…»

Первое, что увидел Джар, — это оранжевый лежак, подвешенный к потолку и вяло болтающийся в воздухе. От одного его края тянутся, теряясь в темноте, электрические провода. «Вот тут и снималось видео», — догадался Джар. И отвернулся, чтобы срыгнуть в носовой платок.

— Ты как там, в порядке? — крикнул ему Макс, но Джар едва слышал его.

Он водил мобильником, словно фонариком, по сторонам, надеясь с его помощью найти ответ на свой вопрос.

— Роза? — тихо выговаривал Джар. — Роза, это я, Джар. Где ты, Роза? Где же ты сейчас? — Он подошел к лежаку, уверенный, что тот пустой.

— Роза? — громко позвал он, осмелев.

Джар прошел мимо лежака в боковую комнату с умывальником и туалетом и обвел лучом своего «мобильного прожектора» крошечное пространство, высвечивая один за другим различные предметы: стеклянный лабораторный стакан, аккумулятор, электроды, большую деревянную клетку, разделенную перегородкой на два отсека, и кучу каких-то странных колпаков, похожих на абажуры. «Наверное, эти штуки надеваются на шею собаки, чтобы она не поцарапалась», — думал Джар и устремлял луч света на полку вверху. Полка была заставлена жестяными банками с собачьим кормом. А под ней, на рабочем столе, стояла открытая банка с воткнутой в корм ложкой.

И тут Джар услышал слабый-слабый шорох. Он направляет свет мобильника на пол. А там, под умывальником, скрючившись и обхватив руками колени, сидела обнаженная и дрожащая Роза. Джар кинулся к ней и заключил ее в объятия.

— Где он? — прошептала Роза.

— Все в порядке, — говорил сквозь рыдания Джар, пораженный холодом, веющим от ее кожи. — Вот, возьми мою куртку.

— Джар, он здесь!

— Все кончено, любимая, не бойся, — бормотал Джар, не расслышав слов Розы. Силясь поставить ее на ноги, он накинулт на Розу свою замшевую куртку — точно так, как когда-то на берегу реки Кам. Трудно было поверить, что это — та же самая женщина. Ее волосы обриты, опухшее лицо в синяках и кровоподтеках, от тела осталась кожа до кости. — Нам нужно выбраться отсюда.

«Я больше не допущу, чтобы тебя у меня отняли», — думал Джар, прижимая Розу к груди так крепко, как никогда этого не делал. Но его кожа холодела из-за ее молчания. Роза, я здесь!

— Я пыталась, — шептала она.

Джар почувствовал цепь на своей шее прежде, чем услышал Мартина. Ее прочные звенья впивались ему в горло. Джар тщетно пытался ослабить их давление руками, и пока Мартин волочил его на середину комнаты, подальше от Розы, всячески брыкался. Он явственно слышал хрипы — словно задыхался не он, а кто-то другой.

— Ненавижу истории со счастливым концом, а ты? — проговорил Мартин, почти касаясь губами его уха.

— Моя куртка, — успел произнести Джар, обернувшись к Розе. Она снова опустилась на пол, свернувшись в клубочек от страха. Или от беспомощности? Роза смотрела на него, но Джар уже не мог говорить и только указывал ей своими вылезающими из орбит глазами на карман куртки. Джар не хотел, чтобы Роза увидела, как он умрет. Но она не понимала его мимики. Силы у него иссякали. Цепь все сильнее сдавливала ему горло, и через секунду Джар потерял сознание.

— …Я спас ее душу, — сказал Мартин, пока Джар пытался понять, что за запах ударяет ему в ноздри. Так пахнет опаленная плоть. Джар закрыл глаза. Это уже было не важно. Жизнь покидала его. Где же Макс? Карл? Неужели они не слышали шум их борьбы? — Так что сучка моя!

Собрав последние силы, Джар вытащил одну руку из-под цепи и рывком отвел локоть назад. Мартин скрючился пополам, ослабляя хватку. И этого оказалось достаточно, чтобы Джар вырвался. Покачиваясь, он добрался до Розы, не обращая внимания на боль в шее, схватил куртку и достал из кармана пистолет.

— Ты не осмелишься, — проговорил Мартин, не отводя глаз от наставленного на него пистолета. — И не сумеешь.

— Пристрели его! — кричала, приподнимаясь с пола, Роза.

Посмотрев на нее, Джар взвел курок. Его не нужно было уговаривать. Взгляд Мартина стал диким. Он был весь смертоносная непредсказуемость. Его брюки были залиты кровью, на лице тоже кровь, а на висках отметины свежих ожогов. Сейчас он был легкой мишенью.

— Ты пять лет держал ее здесь! — Пистолет в руках Джара трясся, и он крепче сжал его руками. Шею невыносимо жгло. — Пять чертовых лет! — повторил Джар уже громче.

— Как быстро летит время, — самодовольно улыбнулся Мартин.

— Она думала, что может тебе доверять, тебе — своему дяде! — продолжал в сердцах Джар. Зачем он все это говорил? Им — всем троим — и без того известно, какие обвинения можно предъявить Мартину. Но Джару необходимо было выговориться, привести свои доводы, прежде чем нажать на курок. Или Мартин прав, и он не сможет это сделать? — Там, на пирсе, она думала, что ты хочешь ее спасти. А вместо этого ты…

— Ты там как?

Это был Макс. Джар оглянулся на лестницу: «Какой бы снимок сейчас получился у Макса!»

— Джар! — вскрикнула Роза.

Джар повернулся и увидел, что Мартин бросился к нему. Он нажал на курок, но вместо выстрела услышал только глухой щелчок. Инстинктивно, он еще крепче сжал в руках пистолет и ударил им Мартина по лицу — так сильно, как только мог. Там, на корнуоллском мысе его вырубили точно таким же ударом — и тем же пистолетом. Мартин остановился. Джар схватил его за шею и ударил головой о свое колено с такой яростью, которой он в себе никогда не подозревал. Мартин упал.

— Вызывай копов, Карл! — выкрикнул Макс в люк, бросаясь к неподвижному телу Мартина, чтобы посторожить его.

Тяжело дыша, Джар перевел взгляд с Макса на Розу, без сил сползающую по стене вниз. Он кинулся к ней и помог подняться. Роза вся дрожала. Он крепко обнял ее, стараясь успокоить и успокоиться самому. И прижался лбом к ее лбу.

— На это раз все действительно кончено, — шептал он. — Обещаю.

97

— Вам следовало позвонить мне, — заявил Майлз Като, стоя у входа в ангар.

— Мне кажется, я так и сделал, — ответил Джар.

— Позвонить до того, как ехать сюда. Сразу после того, как вы прочитали журнал Мартина. Это главное место преступления — и везде отпечатки ваших пальцев.

— Это было личное, — ответил Джар, оглядывая огромное скопление людей: четыре полицейские машины, два автомобиля «скорой помощи», пожарная команда и даже полицейский вертолет, на котором Като прилетел из Лондона, не говоря уже о патрульных машинах на дороге, теперь уже перекрытой. И повсюду были полосатые ленты, огораживающие место преступления. Натянутые между деревьями, они безучастно колыхались на ветру.

— Она поправится, вы знаете это, — сказал Като.

— Ее тело, возможно.

Джар только что вышел из машины «скорой помощи», в которой осматривали Розу. Медики омыли ее, одели в свою рабочую одежду и скоро повезут в больницу при университете Норфолка и Норвича — но только в сопровождении Джара. Он настоял на том, что будет следовать за своей девушкой всюду. И сейчас он оставил Розу впервые с того момента, как нашел.

Карл и Макс тоже все еще были с ним: дали показания полиции и всячески старались его поддержать. Джар чувствовал себя уверенней, когда они были рядом. Мартина арестовали и сразу же увезли в норвичский полицейский участок — «и для его собственной безопасности, и для безопасности других». Никто пока еще не установил весь ход событий и то, что произошло в ангаре до появления там Джара. Сам он предполагал, что Роза улучила момент и каким-то образом нанесла Мартину почти смертельный удар током, позволивший ей выбраться из ловушки под потолком пыточной. Что до пистолета — он оказался ненастоящим. Но это не слишком-то утешало Джара. А лишь доказывало, что ему следовало вступить в борьбу с пособником Мартина еще на мысе в Корунолле.

— Пойду взгляну, как она там, — показал Джар рукой на машину «скорой помощи». — Они собираются везти Розу в больницу.

— Нам нужно будет переговорить с Розой, когда ей станет лучше, — сказал Като. — У нас к ней множество вопросов. Думаю, вы понимаете это.

— Как вам угодно. — Глядя прямо в глаза полицейского, Джар вспомнил их первую встречу. Он до сих пор не доверял Като.

98

Корнуолл, 2017 г.

Долго писать я сейчас не смогу. Любое занятие, даже самое простое, быстро утомляет меня, и большую часть дня я сплю. Это Джар предложил мне попробовать снова писать дневник — своими собственными словами и уже на свободе. И мне его идея пришлась по душе: первые шаги по возвращению к жизни и восстановлению моего прошлого.

Джар также предложил мне приехать сюда, в эту деревушку, куда когда-то привозил меня отец. Хотя в последний раз я приезжала сюда на его похороны. Я каждый день хожу с Джаром до церкви Св. Павла и на кладбище — к могиле своих родителей. Путь неблизкий (2700 секунд), но я убеждаю себя, что это полезно и для души, и для тела.

С тех пор как Джар меня нашел, прошел месяц. Первые несколько дней я провела в больнице, а потом он привез меня сюда. Каждый день ко мне приходит психотерапевт из Труро, и мы беседуем с ней по два, а иногда и по три часа — в зависимости от моего самочувствия. Эта женщина показывает мне снимки моей «камеры», фотографии Мартина в балаклаве и без нее, и я читаю ей небольшие отрывки из своего «тюремного дневника» — те, что я писала на клочках туалетной бумаги. Психотерапевт предложила мне также описать на бумаге последние часы моего заточения, когда я нанесла Мартину удар током. Она считает, что мне станет легче, если я воссоздам те события в реальном времени.

Мне очень жаль Эми. Но я надеюсь, что в скором времени она найдет в себе силы меня навестить. Я написала ей письмо с просьбой не винить себя в происшедшем.

Яркий солнечный свет все еще остается для меня проблемой. Я теперь всегда ношу большие солнечные очки: они не только защищают мои глаза от солнца, но и помогают мне скрывать свою личность. Иногда я надеваю еще и парик (у коротких волос есть свои преимущества). А интерес к тому, что со мной приключилось и как я выжила, до сих пор очень большой.

Я хочу вернуться в колледж. Это все, что я знаю наверняка. Мне следует закончить учебу. Доктор Лэнс написал мне письмо с заверением: мое место будет сохранено за мной на неопределенное время. И мне нужно убедить вернуться со мной в Кембридж Джара — дописывать диссертацию. Он согласился пройти еще несколько сеансов психотерапии у Кирстен; и он наконец-то преодолел свой творческий тупик. Джар говорит, что всегда боялся заимствований у остальных писателей, но теперь его эта проблема уже не беспокоит, и он собирается воспользоваться чьей-то чужой идеей, прежде чем ей смогут воспользоваться другие. Что ж, посеявший ветер, пожнет бурю.

Я больше не хочу разлучаться с Джаром. Я хочу, чтобы он всегда был рядом со мной!

99

Джар крепко обнимал Розу. Это был их первый поцелуй с тех пор, как он нашел ее в Норфолке два месяца назад. Они лежали в постели на втором этаже старого рыбацкого домика Розиных родителей в Маусхоуле, и сквозь большое двойное окно до них доносился шум волнующегося моря, перекричать который изо всех сил старались голосистые чайки, собравшиеся на крыше соседского дома.

— Все хорошо, — сказал Джар, гладя отросшие волосы Розы. По ее щеке скатилась маленькая слезинка. — Пойдем к причальной стенке? — Роза ответила ему улыбкой, прикрывая глаза от света. Джар наклонился к прикроватной тумбочке и протянул ей солнечные очки.

Они оделись и взяли с собой две термоса с чаем — «Эрл Грей» для нее и «Баррис Голд» для него. Еще слишком рано, чтобы магазины на берегу работали. Джар и Роза провели много времени, сидя на одной и той же скамейке на причальной стенке и тихо разговаривая, пытаясь восстановить по дням, по часам и секундам Розину жизнь. Если ежедневная прогулка к церкви Святого Павла и погосту при ней не слишком утомляет Розу, то они взбирались еще на Рагиннис-Хилл за деревней и гуляли по красивой тропинке, бегущей вдоль побережья, — пока еще в зоне видимости береговой охраны. Но они надеялись уже в ближайшие месяцы дойти до Ламорны. Джар был доволен успехами Розы. Сеансы психотерапевта ей явно шли на пользу. И она снова начала вести дневник. Но все-таки до полного выздоровления еще было далеко.

В это утро они, правда, ограничились только прогулкой до скамейки на причальной стене. Сжимая в холодных руках свои термосы с чаем, Джар и Роза наблюдали за тем, как один из рыбаков направлял свою лодку по узкому выходу из гавани в море. В знак приветствия он поднял свою изъеденную солью руку.

Джар сознавал, что множество людей приезжают в этот отдаленный уголок страны за исцелением. В этой деревушке никто не докучал Розе, несмотря на пятистраничную статью в воскресном номере солидной газеты, вызвавшую медийный интерес во всем мире. Роза дала только одно интервью — Максу, и тот рассказал ее историю сначала и до конца. Остальным репортерам пришлось смириться с ее нежеланием разговаривать на эту тему.

Макс не собирался раздувать из этой истории — и без того сенсационной — шпионские страсти, но редакторы все же умудрились вставить САС в заголовок — к изумлению и Джара, и Макса.

Макс приезжал повидаться с ними пару раз: первый раз — чтобы взять у Розы интервью для своей статьи (не спеша, в течение трех дней, щадя чувства Розы и записывая ее слова не на диктофон, а от руки, авторучкой). Во второй раз он приехал в Маусхоул погостить на несколько отпускных дней со всей семьей и регулярно вместе с женой навещал Розу, а Джар играл с их близнецами во французский крикет на небольшой скамейке рядом с автостоянкой. Макс вернулся в журналистику, решив свернуть свой пиар-бизнес в «Канэри-Уорф Тауэр»: «Пусть банкиры теперь сами вешают лапшу на уши людям!»

Карл тоже был у них в гостях — спал на софе в рыбацком домике. Он приехал с добрыми вестями. Джар может вернуться на прежнюю работу в офис, правда, на двух условиях: он не будет опаздывать, а если все-таки и опоздает, то не будет придумывать глупых отмазок. Антон тоже объявился. Причиной его исчезновения оказались проблемы его девушки, а не дневник Розы, расшифровку которого он сейчас закончил и переслал Джару. Карл даже взял у него пару уроков по скейтбордингу и теперь утверждал, что в совершенстве освоил «поп шоув-ит».

Визит Като был более деловым. Допросив сначала Джара и Розу официально, он решил заночевать в Маусхоуле, в гостинице «Олд Костгард», и пригласил к себе Джара вечером — выпить пива «Бэтти Стогс» и побеседовать «не для протокола». Через полчаса Джар уже был готов полюбить полицейского.

В ходе расследования Като выяснил, что компания в Хантингдоне уволила Мартина из-за его чрезмерной жестокости по отношению к животным. По той же причине Мартин потерял работу и в Норвиче, хотя там его жестокость проявилась в несанкционированных испытаниях нового антидепрессанта на людях. В то же самое время был уволен и техник-лаборант — тот самый человек, который выследил и схватил Розу в Корнуолле и который гнался за Джаром в башне «Канэри-Уорф». Этот лаборант не только был компаньоном Мартина в велосипедных прогулках, но и соучастником преступления — он помогал держать Розу в плену и ассистировал Мартину во время его экспериментов над ней. Полиция нашла его в день ареста Мартина — сидящим без сознания в белом фургоне «Транзит», с паутиной лобового стекла на голове.

Като также установил, что старая компания Мартина вознамерилась снова использовать свою бывшую лабораторию на аэродроме и восстановила подачу туда электричества. Так что Розу бы скоро нашли и без участия Джара, — заключил полицейский. Но Джару такой вывод пришелся не по душе, как и нежелание Като вдаваться в подробности полицейского расследования по обстоятельствам насильственного похищения Розы пять лет назад.

Одна только Эми не смогла к ним приехать. И каждый раз на Джара накатывало тяжелое чувство, когда он вспоминал о письме, пришедшем от нее пару дней назад. Очень скоро, может быть, всего через несколько минут, он узнает, смогут ли они с Розой зажить своей жизнью.

— В какие-то дни мне хочется знать все, что со мною случилось, — сказала Роза, поднимаясь со скамейки, чтобы прогуляться по причальной стенке. — А в другие дни я испытываю огромное желание приписать свое прошлое другому человеку, изменить имя в своем дневнике.

— Мартин изменил многое из того, что ты написала, — повторял Джар, что он уже много раз говорил Розе.

— Я знаю это, — проронила она.

Они вдвоем распечатали на принтере все части дневника, перечитали их и подчеркнули зеленым фломастером воспоминания Розы (ориентируясь на то, что они оба помнили и считали реальным), а черным фломастером выделили многочисленные вставки Мартина (все эпизоды с Карен — от ее появления до подписания Розой Закона о неразглашении государственных тайн — а также другие сомнительные фрагменты). Джар был заинтригован, когда Роза подтвердила, что ее отец был посмертно награжден орденом Святого Михаила и Святого Георгия; она даже вспомнила церемонию вручения ей этой награды в церкви Святого Павла — по крайней мере, ей казалось, что она вспомнила. Был ли ее отец шпионом? Нет, он был гораздо более важной фигурой.

— И мне приятна мысль о том, что Мартин затушевал то, что было между нами, — проговорил Джар с оптимистической улыбкой. Он уже высказывал Розе свое предположение о том, что Мартин «переписал» те фрагменты ее дневника, в которых шла речь об их отношениях — уж больно его подмывало преуменьшить любовь между ними.

— Ты знаешь, я бы никогда не отреклась от нашей любви, — сказала Роза, беря его под руку. И Джару хотелось верить, что это так: с этой верой он жил все последние пять лет.

Они уже стояли в конце причальной стенки, наблюдая за еще одной маленькой рыбачьей лодкой, груженой макрелью, проходящей по узкому проходу под ними.

Джару пришлось смириться с тем, что это Мартин написал ему предсмертную записку от имени Розы и оставил в черновой папке ее почтового ящика в лэптопе в ее комнате. Мартин одурачил его, заставив поверить в то, что это Розины слова, и выучить их наизусть: «Мне очень жаль, что пришлось оставить тебя, малыш — первая и последняя настоящая любовь всей моей жизни!» Это слово «малыш» сыграло с ним такую злую шутку. Каким же глупцом Джар себя ощущает! Мартин, начинающий писатель, научился подделывать голоса других людей.

И он же позвонил Джару со старого телефона Розы (который полиция обнаружила в его сарае); и посылал ему потом с этого же телефона электронные письма — якобы от Розы — когда Джар искал ее в Корнуолле. И не кто иной, как Мартин, взломал его рабочий почтовый ящик. Он стал спецом в IP-спуфинге в последние месяцы своей работы, когда перешел границы дозволенных испытаний на людях в своем стремлении разработать антидепрессант нового поколения и анонимно выкладывал в Сети их результаты.

А вот вести слежку за Джаром (в Лондоне и до самого Корнуолла) Мартин поручил другому. По данным Като, его приятель и подельник, бывший техник-лаборант, когда-то работал бейлифом и кое-что в этом смыслил.

Джар посмотрел на часы. Время подошло.

100

Дорогой Джар!

Надеюсь, вы справляетесь с вниманием прессы и Роза идет на поправку так быстро, как только возможно в ее обстоятельствах.

Я очень сожалею, что пока так и не приехала погостить к вам в Корнуолл и не ответила на нежное письмо Розы. Мне требуется гораздо больше времени, чтобы примириться со всем случившемся, чем я думала. И я не хочу, чтобы меня жалели. Роза — единственная настоящая жертва. Но вина, которую я ощущаю, почти невыносима. В свое оправдание я могу сказать только одно (и я пыталась это донести до полицейских): я не сознавала, что происходит вокруг меня. Доктор сказал, что мне крупно повезло — я ведь могла умереть от тех препаратов, которые заставлял меня принимать Мартин. Я не подозревала, что «таблетки от бессонницы» на самом деле были сильным — и запрещенным к применению — бензодиазепином. Я сокращала прием других, менее сильных бензов, и не могла понять, почему это никак не отражается на моем самочувствии. Мои чувства и ощущения были притуплены, мягко говоря — я была «эмоционально обезболена», как выражается мой терапевт (он испытал шок, узнав, что не заметил запрещенный бензодиазепин, которым меня пичкал Мартин). Но мне самой следовало догадаться, что что-то не так, задавать больше вопросов, быть более твердой в отношениях с Мартином и не бояться его.

Надеюсь, что в скором времени я обрету наконец силы, чтобы приехать в Корнуолл и повидаться с вами, погулять по берегу вместе с Розой по тем же дорожкам и тропкам, по которым мы так часто гуляли с Джимом, когда Роза была еще маленькой. А пока что я собираюсь выселиться из дома — жить так дальше я не могу. И дело не только в том, что в нем повсюду следы Мартина. Дело еще и в полиции, которая перерыла здесь все вверх дном, даже мой ящик с нижним бельем.

Правда, полицейские не заметили одну вещь, и я теперь посылаю ее тебе — ты лучше меня сообразишь, что с ней делать. Это письмо, которое я нашла, разбирая книги Мартина в гостиной. Оно было спрятано в томик Ле Карре «Шпион, пришедший с холода» — одну из любимых книг Мартина. Я не знаю, от кого это письмо. И даже не уверена в том, что оно подлинное, а не поддельное. Похоже, последние пять лет Мартин жил в мире фантазий. Но почему-то мне кажется, что это письмо очень важное.

Оно пришло из Лэнгли (Вирджиния). А там ведь находится штаб-квартира ЦРУ — даже я это знаю. И письмо это не написано от руки, а напечатано. Оно не адресовано Мартину, и никем не подписано. Но совершенно очевидно, что это персональное благодарственное письмо за обмен знаниями и опытом в борьбе с терроризмом.

А я помню, что Мартин ездил в Америку несколько раз, и это было вскоре после ужасных событий 2001 г. Хотя, как показывает жизнь, моя память частенько меня подводит. Я могла бы попытаться уточнить, отыскать его старый паспорт и посмотреть даты въезда и выезда в штампах на визах. Но я понятия не имею, где он его хранил.

Надеюсь, это письмо не усложнит ситуацию еще больше. У меня и так уже ум за разум заходит настолько, что я просто не могу определить, насколько оно важно, да и важно ли вообще.

Мне было очень больно, но я, конечно же, прочитала статью твоего приятеля и следила за всеми новостями. Я не узнала в этом Мартине того доброго парня, за которого я еще студенткой вышла замуж больше двадцати лет назад и который обещал вылечить мои тревожные расстройства. И у меня до сих пор не укладывается в голове, как он мог быть таким жестоким по отношению к племяннице. К сожалению, репортеры не дают мне покоя, но охрана в доме очень хорошая. Какая горькая ирония…

Если захочешь, уничтожь письмо Мартину. Поступай с ним так, как сочтешь нужным — лишь бы облегчить себе жизнь. Мы с тобой всегда чувствовали, что наша дорогая Роза жива. Но я почему-то не испытываю удовлетворения от осознания того, что оказалась права. Стыд и неверие в то, что человек, которого я любила, мог сделать такое, будут преследовать меня до конца моей жизни.

С любовью к вам,

Эми

101

В пять минут десятого Джар заметил черный автомобиль. Они вернулись на причальную стенку со свежим чаем в термосах и кардиганом для Розы — после своего заточения она часто мерзла. Автомобиль медленно въехал в деревню, с визгом повернул направо и катился по узкой дороге перед гастрономом. А потом ненадолго исчез. И снова появился в их поле зрения, уже заезжая на автостоянку внизу, у причальной стенки.

— Машина не местная, — сказала праздно Роза. В последнее время они с Джаром играл в «свою» игру, пытаясь угадать, что за люди им попадались — местные, приезжие, туристы или журналисты. Угадывать было нетрудно, но иногда они все-таки ошибались. Впрочем, сегодня Роза не ошиблась.

Автомобиль остановился. Водитель какое-то время продолжал сидеть внутри (Джар знал, что он провел в долгой дороге всю ночь). А, выйдя из машины, осмотрелся. Но при виде Джара и Розы, сидящих на своей любимой скамейке, не поднял в приветствии руку, как рыбак накануне, а ограничился лишь кивком головы.

— Ты с ним знаком? — спросила Роза.

— Пока еще нет.

— Он приехал поговорить со мной? — Роза для смелости взяла Джара под руку. — Ты же знаешь, я не хочу ни с кем разговаривать.

— Почему бы тебе не вернуться домой? — предложил Джар, прижимая к себе любимую.

Положив одну руку на крышу машины, мужчина звонил кому-то по мобильнику. А, разговаривая по телефону, озирался по сторонам словно охотник, осматривающий местность.

— Все в порядке? — уточнила Роза.

— Все замечательно, детка. Он просто приехал поболтать кое о чем. Со мной.

— Спасибо за то, что послали Като это письмо, — присаживаясь на скамейку рядом с Джаром, сказал мужчина. Это был азиат, лет тридцати с небольшим, в хлопчатобумажной рубашке и летних брюках из хлопчатобумажного твила. — Майлз переслал его нам.

— Письмо поддельное, да? Как и тот, другой секретный документ? — поинтересовался Джар больше для того, чтобы потешить свое самолюбие. Он уже понимал, что с письмом не все однозначно. Будь оно поддельным, этот человек не проделал бы такой дальний путь — из Лондона в Корнуолл.

— Если по-честному, мы еще не знаем.

— Наверняка оно поддельное.

С той поры как напечатанное письмо из Лэнгли попало к нему в руки из конверта с рукописным посланием Эми, Джар постоянно повторял себе, что оно не настоящее. Плод бредовой фантазии Мартина. Но когда человек, сидящий сейчас с ним рядом, позвонил ему вчера вечером и, не представившись, назначил встречу на восемь утра, старые страхи снова вернулись к Джару, лишив его сна до рассвета.

— Вы же понимаете, я не могу давать комментарии по этому поводу, — сказал азиат.

— Тогда зачем вы приехали?

Джар попытался припомнить точные формулировки из письма, косвенно намекающие на связь Мартина с ЦРУ.

— Нам нужно поговорить с Розой.

— Она не готова к таким разговорам.

— Хм? Но она вроде бы довольно охотно пообщалась с вашим приятелем-журналистом. Да и с Като.

«Это так», — думал Джар. Роза была откровенна с ними обоими. Но ему не хотелось, чтобы ее допрашивали люди из разведуправления. Это было ни к чему. Макс упомянул МИ-6 в своей статье (наряду с Херефордширом и базой САС). Но только сквозь призму извращенных шпионских фантазий Мартина. Чтобы объяснить читателям, как ученый, ставящий опыты на животных, пять лет удерживал Розу в заточении, обманом заставив ее думать, будто бы она была завербована ЦРУ в Кембридже и затем наказана (подвергнута пыткам в духе Гуантанамо) за то, что пыталась бежать и выйти из тайной программы. (Макс специально не упомянул ее названия — «Евтихий»; он решил сохранить свой порох сухим на тот случай, если вдруг в даркнете обнаружатся новые свидетельства и улики.)

— Кроме этого письма у нас нет никаких доказательств, что Мартин работал на ЦРУ или имел к нему какое-либо отношение.

— А если и работал? Что тогда?

— Тогда исчезновение Розы пять лет назад и ее последующее заточение будут иметь последствия.

— Какие?

— Делом по ее исчезновению должна будет заниматься разведка, а не полиция.

— Потому что Мартин, может, работал, а может, и не работал на ЦРУ, которое когда-то, может, проводило а, может, и не проводило секретную программу, которой вообще-то не существует?

«Как невероятно зазвучал сценарий событий в таком ключе!» — усмехнулся про себя Джар.

— Роза вспоминала что-нибудь еще о своем заточении? — спросил его собеседник.

— Переделанный Мартином дневник все смешал в ее сознании, как и лошадиные дозы препаратов, которые он на ней испытывал.

— Нас особенно интересуют первые годы — после исчезновения Розы в Кромере.

Джар в недоверии замотал головой:

— Мартин был ученым. Больным фармакологом, бредившим фантазиями о работе в Гуантанамо. Только и всего.

— Именно в этом мы и хотим убедиться.

— Наверное, он не отказался бы работать на ЦРУ. Все эти пытки и зверства в Гуантанамо. Эта тюрьма стала бы ему вторым домом. Но он работал по контракту в одной исследовательской организации в Норвиче — пока его не уволили оттуда за жестокое обращение с людьми.

— После 11 сентября Запад стал привлекать самых неожиданных людей на помощь в борьбе с терроризмом. Ученый-исследователь в области фармакологии, интересующийся синдромом приобретенной беспомощности, вполне мог быть задействован.

Джар молча изучал старые камни в кладке причальной стенки, пытаясь почерпнуть успокоение в их долголетии и вековой стойкости перед штормами и бурями.

— У меня к вам одна просьба, — продолжил азиат.

Джар устремил взгляд через гавань на деревушку. Стоя у большого окна рыбацкого домика, Роза наблюдала за ними. Азиат проследил за взглядом Джара. И оба мужчины молча посмотрели на девушку.

— Ее отец был замечательным человеком — нам всем его сильно не хватает, — сказал азиат. — Позвоните мне, когда она начнет вспоминать, что с ней действительно произошло.

И с этими словами он протянул Джару белую визитку, на которой был напечатан только один мобильный номер.

— Роза провела против своей воли пять лет в подвале ангара на заброшенном аэродроме в Норфолке, — тихо проговорил Джар. — Ее удерживал в заточении собственный дядя, который ни во что ее не ставил, который ни во что не ставил женщин вообще и презирал их больше, чем своих подопытных животных.

— Надеюсь, что вы правы, Джар. Ради нашего общего блага.

Джар смотрел, как мужчина подошел к своей машине, повернул ключ зажигания и уехал. Когда его автомобиль исчез из виду, Джар снова перевел взгляд на большое окно рыбацкого домика. Роза все еще стояла возле него, глядя на море. Джар закрыл свои глаза и, вдохнув свежего соленого воздуха, открыл их снова.

«Что же таится в твоей красивой, но поврежденной головке? — думал он. — Какие тайны ты хранишь, сама того не зная?»

Роза махала ему рукой из окна.

О ЧЕМ МЫ СОЛГАЛИ