И, вероятно, в еженедельную выплату входит и цена его молчания. Две тысячи лир — это восемь с лишним тысяч крон, его доход больше чем за три месяца; значит, будет логично послать к черту щепетильность. Однако в головоломке не хватало нескольких фрагментов, и Фрейд надеялся, что папа предоставит их ему.
— Ваше святейшество, вы позволите задать вам несколько вопросов? После этого я отброшу сомнения.
Легкий оттенок высокомерия в тоне его голоса, кажется, не заставил задуматься папу; наоборот, тот сложил ладони вместе и наклонился к нему.
— Почему именно я? — спросил Фрейд, встал и начал ходить взад-перед перед папой, словно маятник. — Вы знаете, что я еврей и что, к тому же, мои теории признаны не во всех европейских академических кругах.
— Дорогой доктор, кто вам сказал, что мнение большинства — самое разумное? Когда Иисус начал проповедовать, его осмеивали и считали сумасшедшим. Разумеется, я не сравниваю вас с Ним. — У папы вырвался смешок. — Я знаю достаточно, и знаю, что ваш метод, несмотря на свою новизну, основан на древнем опыте. Может быть, сам Бог говорит через видения и сны, которые должны быть истолкованы? Разве мы должны считать, что все святые обманывали, когда заявляли, что получали послания от Господа именно во время сна?
Папа замолчал — возможно, чтобы отдышаться; а Фрейд удержался от ответа, что, при всей искренности различных святых Екатерин, их беседы с Господом в значительной мере были вызваны приступами истерии из-за нехватки еды, сна и секса.
— А что вы еврей и к тому же агностик, — снова заговорил понтифик, — это прекрасно. Раз вы не католик, на вас не сможет повлиять симпатия или антипатия к кому-либо из трех кардиналов, которых вы будете обследовать.
— Трех… кардиналов?
— Ах да, я еще не говорил вам об этом. Они входят в число самых способных пройти в папы на ближайшем конклаве. — Лев вздохнул. — И они были во дворце, когда произошел тот случай. Первый — Мариано Рамполла дель Тиндаро, Государственный секретарь. Второй — Луиджи Орелья ди Санто-Стефано, декан коллегии кардиналов и камерлинг; фактически это он, как только я умру, станет выполнять мои обязанности, пока не появится новый папа. И, наконец, мой комнатный адъютант, молодой Хоакин де Молина-и-Ортега. Он лишь архиепископ, но я уже присвоил ему секретным решением сан кардинала. И он знает о своем новом сане: это говорю вам я. Де Молина руководит моими тайными подметалами.
Слова «подметать» и «трахать» (в сексуальном смысле) в итальянском языке так похожи, что Фрейд, услышав конец фразы, сощурил глаза и попытался подавить начинавшийся приступ кашля. Но говорить и глотать одновременно неудобно.
— Как… вы сказали, ваше святейшество? — произнес он наконец.
— Ох, Святые Небеса! Верно сказано, что лукавы глаза смотрящего и уши слушающего! Я имею в виду уборщиков, которые подметают в моих комнатах. Вы узнаете их по фиолетовым ливреям с черной каймой.
Договорив эту фразу, папа опустил взгляд, и Фрейд принялся извиняться, но увидел, как тонкие губы Льва Тринадцатого изогнулись в улыбке. «Ах, хитрый бес на папском престоле! Нарочно сказал двусмысленность, чтобы подразнить меня!» — подумал Зигмунд.
— У меня есть еще одно, последнее возражение. — Фрейд сел, и лицо папы стало серьезным. — Мой анализ предполагает сотрудничество пациента, и я задаю себе вопрос: отдадут ли их высокопреосвященства себя в мое распоряжение и предупредили их уже или нет, что это нужно? Кроме того, мне бы хотелось знать, известно ли им о подлинной причине обследования. Если они и согласны, то, вероятно, станут задавать мне много вопросов.
— Евангелист Матфей сказал: да будет слово ваше да, да; нет, нет, а что сверх этого, то от лукавого, — начал свой ответ папа. — Поэтому я отвечаю «да» на первый вопрос и «нет» на второй. Но к первому ответу хочу добавить, что, по милости Бога, повиновение еще остается добродетелью. Что касается второго, я верю, что вы сумеете убедить их, что обследование будет полезно и правильно, например, для их умственного здоровья в этот переходный период — я имею в виду свой близкий конец, а не только политическую ситуацию. Вашу способность убеждать тоже можно было бы включить в число добродетелей.
Папа и Фрейд обменялись взглядами и улыбнулись друг другу. Ученый кивнул, и решение было принято. Кроме вознаграждения, он может получить во время этого расследования опыт, который будет драгоценным, хотя и останется заперт в его сознании.
Фрейд совершенно неожиданно для себя поцеловал папский перстень, и во время поцелуя ученому казалось, что он — английский следователь, принимающий поручение архиепископа Кентерберийского. Совсем как Шерлок Холмс, чья дедуктивная логика, казалось, не имела соперников. Фрейду было бы очень приятно быть похожим на него — разумеется, не в ненависти к женщинам: она была порождена скрытым гомосексуализмом, а его следов Фрейд, к своему величайшему облегчению, пока в себе не обнаружил.
Глава 5
На следующее утро Фрейд, едва проснувшись, попытался схватить умом нити своего последнего за ночь сна, пока тот не исчез при появлении первых мыслей. Достаточно поймать одну нить: остальные потянутся за ней, они связаны между собой, и их соединяет в цепочку логика, а не память. Это было как ловить сардины руками: он словно видел, как этот косяк плавает в воде, кружится вихрем вокруг его ума; он должен быть внимательным, не напрягаться, но при этом сосредоточиться, чтобы неверная мысль не спугнула их.
Ему показалось, что он поймал одну рыбу, когда раздался стук в дверь. Как будто к косяку сардин подплыла акула и разогнала их. Фрейд открыл глаза. Белая льняная простыня образовала две покрытых снегом парных горы над большими пальцами ног, и Фрейд гневно пошевелил ступнями, чтобы вызвать лавину. Он услышал новый стук, и воспоминание о снах исчезло. Посмотрел на часы — они показывали восемь.
— Кто там?! — недовольно крикнул он.
— Я ваша горничная, доктор Фрейд; часы пробили восемь.
Он никому не приказывал себя разбудить, но если это самый худший из ватиканских обычаев, он к этому привыкнет, пусть даже с трудом.
— Входите, дверь открыта! — сказал он уже вежливее.
В полуоткрытую дверь он увидел голубой чепец, который сместился направо, потом налево и затем исчез. Через несколько мгновений в комнату вплыл поднос, который несла женщина в чепце. Фрейд мог видеть только ее одежду — платье, тоже голубое, и поверх него белый фартук. Общее впечатление было такое, словно он находился под опекой Красного Креста. Когда женщина повернулась, он, кроме пряди черных волос, выбившейся из-под чепца, заметил отсутствие эмблемы на нагруднике, который был украшен только золотым распятием.
— Добрый день, доктор Фрейд. Хорошо ли вы спали?
— Да, дорогая синьора, до тех пор, пока вы меня не разбудили.
Она поставила поднос на письменный стол, и чуть позже в его ноздри проник запах кофе — такой резкий, что желудок возмутился. Чтобы его успокоить, Фрейд взял с прикроватного столика и зажег половину «Трабукко» и внезапно сделал большую затяжку еще до того, как спичка погасла.
— Ох этот дым! — сказала женщина, по-прежнему стоявшая к нему спиной. — Если бы Бог хотел, чтобы люди курили, он бы сделал человека из огня. И я не синьора, а Мария.
— Прошу прощения, сестра Мария, — ответил Фрейд сквозь сжатые зубы, — однако курение — единственный порок, который я себе позволяю, и отказаться от него мне было бы слишком тяжело.
Женщина повернулась к нему, уперлась руками в бока и от души рассмеялась.
— Дорогой доктор, вы можете курить сколько хотите. Извините меня за мою искренность: иногда я не умею держать язык за зубами. Но вы снова ошиблись. Я не сестра, а даже мать, но в прямом смысле этого слова: я не монахиня, и у меня есть дочь. Я католичка и покинута мужем, да сохранит его Бог, где бы он ни был. И я ваша горничная до тех пор, пока имею поручение ею быть.
Легкие удары в дверь избавили Фрейда от необходимости ответить Марии, и в комнату вошел, не дожидаясь приглашения, Анджело Ронкалли. Фрейд понял, что должен будет на все время своего пребывания в Риме забыть об австрийской сдержанности. Здесь все входят и выходят свободно. Он должен больше помнить не о том, что он находится внутри стен Ватикана, а о том, что находится в Риме. Пока Анджело (который, как оказалось, был дьяконом) передавал ему пожелание доброго дня от святого отца, Фрейд краем глаза увидел, что Мария вышла, и решил, что теперь вполне может встать с постели. Уже после первых фраз, которыми обменялся с Ронкалли, он понял, что тот все знает о его задании.
— Первая встреча назначена на пятнадцать часов; это будет беседа с достопочтеннейшим архиепископом, монсеньором Хоакином де Молина-и-Ортега. У меня с собой доклад о нем, который я оставляю на письменном столе. В соседней комнате я приготовил вам кабинет, где вы примете их высокопреосвященств. Если захотите сделать какие-либо изменения, звоните в этот колокольчик, — Ронкалли указал на тяжелую бархатную тесьму, свисавшую с потолка, — он напрямую соединен с моей комнатой. Если сегодня утром вам будет угодно куда-нибудь выехать, к вашим услугам Август с автомобилем и пропуском, который, к сожалению, необходим, чтобы свободно выезжать отсюда в Королевство Италия и въезжать сюда из него. Есть ли у вас какие-нибудь просьбы? Прошу вас, выскажите их без всякого стеснения.
У Фрейда было не меньше ста просьб, но он попросил только разрешения отправить доктору Адлеру телеграмму о том, что он пробудет в Риме дольше, чем планировал. Ронкалли записал под его диктовку текст телеграммы, повернулся на каблуках и ушел. Фрейд наконец остался один. В телеграмме он попросил своего коллегу, чтобы тот срочно прислал ему его полиграф, который на этом этапе работы мог оказаться очень полезен. Это простое маленькое устройство улавливало разницу в ритме сердцебиения и могло записать удары сердца на листе бумаги. Во многих случаях оно оказывалось очень эффективным для выявления лжи и страхов.