Глава 15
Фрейду было горько и трудно объяснять матери, где и как была найдена ее дочь: он не смог ответить на многие из вопросов Марии, которые накануне задавал и себе. Мария постоянно переводила взгляд с дочери на него, и ее глаза спрашивали без слов «Почему?». Иногда этот взгляд даже мрачнел от подозрений: это случалось? — когда доктор рассказывал неуверенно. Только после того, как он заверил Марию, что утром Крочифиса проснется беспокойной и, может быть, подавленной, но совершенно здоровой, Мария дала волю слезам.
Фрейд не вернулся к себе: на сегодня ему было достаточно Ватикана. По его указанию безмолвный Август отвез его в скромную гостиницу, стоявшую на набережной Тибра перед замком Святого Ангела. В номере он, даже не раздевшись, свалился в постель, а утром, после беспокойной ночи, не стал записывать свои сны.
Неблагоприятные условия и заботы начинают выглядеть иначе после сна, даже короткого. Направляясь в Ватикан под крики продавцов рыбы и торговцев фруктами, толкавших свои тележки, Фрейд чувствовал себя обновленным. В пути он обдумывал близкую встречу с кардиналом Орельей. Декан — самый трудный для него и самый неприятный из трех испытуемых, возможно, потому, что самый старый. То, что с годами люди меньше поддаются искушениям и становятся мудрее, — один из лживых мифов, на которых была основана иерархия племенных обществ, но в него верят и в современном обществе. Однако на примере своих пациентов он убедился в ином: разочарования из-за того, что способность к сексу ослабла с возрастом, помогают набрать силу извращениям, и в результате возникают отклонения в поведении, например, вуайеризм (подглядывание за другими, когда они занимаются сексом), а снять это напряжение удается только с помощью мастурбации. А значит, пока первым в списке подозреваемых становится кардинал-декан.
Этот вывод удовлетворил Фрейда и убедил его, что завтра он сможет выгодно использовать этот опыт, предложив психоанализ полиции как поддержку. Когда он вернется в Вену, надо будет поговорить об этом с кем-нибудь из придворных, а может быть, с самим императором. Фрейд знал, как попасть к нему. Император (энергичный человек, хотя на открытии учебного года доктор видел его очень усталым) был не похож на себя с тех пор, как убили его дорогую жену Елизавету. Она была не только великой императрицей, но и великой женщиной, однако, несомненно, скрывала в душе глубокие раны. Фрейд охотно полечил бы ее. Она наверняка страдала истерией, причиной которой, вероятно, были психическая травма из-за жизни при дворе и смерть старшего сына Рудольфа, покончившего с собой. Явным доказательством этого была ее анорексия.
Перед воротами Святой Анны доктор слегка прикоснулся к своей шляпе, напрасно ища взглядом среди охранников лицо того, кто накануне вечером смотрел на него как сообщник. Фрейд снова почувствовал отвращение к этому взгляду и почти захотел не входить в Ватикан. На мгновение он повернулся назад, прислушался к звукам улицы, вдохнул ноздрями смесь ее острых запахов.
В первый раз, когда он приезжал в Рим как простой турист, столица Италии показалась ему матерью всех цивилизаций, мудрой матроной, которая правильно и с любовью наставляла своих детей. Теперь эта же столица казалась ему толстой проституткой с накрашенным лицом и мягким животом, внутри которого ворочались куски плохо переваренной еды и кишечные газы, готовые вырваться наружу под зловещее бульканье и урчание.
Он почувствовал тоску по Вене, по ее холодному, но чистому воздуху, по суровым, но правдивым лицам ее жителей, по правилам, которые все знают и безоговорочно соблюдают. И вместе с этой тоской пришла тоска по жене и тому покою, которым она окружила его, как стеной, и который иногда даже давил его.
У него были две возможности: сражаться с ностальгией или отступить и бежать от нее как можно быстрее. Ученый втянул носом воздух и зажег сигару, которую вытащил наугад из кармана пиджака. Это была самая дорогая — «Дон Педро». Значит, хватит грустить. Он — доктор Зигмунд Фрейд, отец психоанализа, и будет таким до конца расследования. Сегодня же он позвонит Марте, велит ей подвести к телефону детей — по одному. И купит ей новую блузку — возможно, не такую, как та, которой с его позволения завладела Мария. А еще он возьмет в библиотеке несколько книг на немецком языке. Он начал уставать от чтения «Родственных натур»: в этой книге слишком много печали, от нее ноет душа. Немецкие книги были необходимы потому, что сегодня ночью (бесполезно притворяться и гнать это воспоминание из ума) он видел сон, в котором думал на итальянском языке.
Ему показалось, что одной лиры чаевых достаточно для юноши, который внес полиграф в его кабинет. Фрейд открыл упаковку так, словно внутри лежала люстра из богемского хрусталя, вынул одну за другой все части прибора, расставил их на письменном столе и, наконец, бросил взгляд на свое оборудование. В его глазах были смятение и растерянность: ему понадобится минимум полдня, чтобы собрать аппарат, не говоря уже о том, что потом будет нужен ассистент, который должен отмечать в тетради реакции испытуемого. Кажется, все на месте — латунные подставки, на которые испытуемый должен положить ладони; валик для регистрации сердцебиения, сфигмоскоп для измерения артериального давления, таймер, чтобы определять скорость ответов, и, разумеется, источник тока, без которого все это не будет работать.
Однако случилась неприятность: ученый обнаружил, что гнезда розетки не подходят к штырям вилки. Он еще держал в руке провод, когда услышал стук в дверь. Фрейд взглянул на часы: значит, кардинал решил прийти и даже явился раньше времени. Ученый надел пиджак и пошел открывать, но увидел за дверью не кардинала, а Марию. Она мяла руками фартук и кусала губы. Он мог уделить ей десять минут, не больше, хотя желал бы дать ей гораздо больше времени.
— Извините меня за эти дни, — сказала она. — Завтра я снова начну делать у вас уборку.
Когда пациент хотел сказать ему что-то важное, то обычно начинал с чего-то другого, с пустяка. Мария наверняка пришла не для того, чтобы сообщить ему эту мелкую новость. Фрейд жестом пригласил ее войти и стал ждать: ей нужно было время.
— Крочифиса здорова, спасибо вам еще раз. — Говоря это, Мария смотрела на него снизу вверх. — Но она ведет себя странно: не хочет сказать мне, что с ней произошло, и настаивает на том, чтобы срочно вернуться на работу.
— Желание работать — хороший признак, — заметил Фрейд.
— Не для нее: она всегда была немного ленивой и нерадивой.
Фрейд, несмотря на всю свою самоуверенность, должен был признаться, что ему совершенно незнакомо слово «нерадивая», которое, должно быть, имеет отрицательный смысл, и нахмурил брови. Однако для Марии это стало сигналом, означавшим, что он разделяет ее озабоченность.
— Вы врач для умов, — заговорила она опять. — Скажите мне, пожалуйста, что это может значить?
Фрейд хотел ответить, что он не ясновидец, но это было бы грубо. В его голову постепенно вонзалась острая и жгучая, как раскаленный нож, мысль, что между Крочифисой и двумя молодыми мертвецами, упавшими из окна, есть что-то общее, и он не мог вынуть из мозга это лезвие.
— Я думаю, она еще не пришла в себя от потрясения, — ответил он, сам плохо веря своим словам. — Может быть, лучше подержать ее дома два или три дня, и пусть она спит, много спит.
Еще два удара в дверь. Фрейд решил, что это кардинал. Но в кабинет вошел Анджело Ронкалли.
— Добрый день, Анджело. — Мария сопроводила эти слова легким поклоном. — Я пришла сообщить доктору Фрейду, что завтра сама займусь его комнатой.
— Вы очень любезны.
Неловкость и смущение, возникшие в кабинете, исчезли только от звука двух резких ударов по дереву. На этот раз в дверь действительно стучал кардинал Орелья. Он в недоумении на секунду замер на пороге. Потом его глаза вдруг сузились, превратившись в узкие щели, и Фрейду почти показалось, что бескровные щеки декана побагровели.
— Я хотел извиниться перед вами, — сказал кардинал-декан, но в его голосе не было ни малейшего следа сожаления, скорее он хотел упрекнуть Фрейда, что тот вынуждает его оправдываться. — И заверить вас в том, что буду полностью сотрудничать с вами во время сегодняшнего и последующих сеансов. Но, возможно, сейчас я вам мешаю.
Фрейд онемел: если бы он должен был делать ставку, то поставил бы на то, что Орелья откажется продолжать сеансы. Мария замерла в поклоне, опустив голову, словно от внезапного паралича; Анджело прижал руку к груди и виновато сказал:
— Мы сейчас уйдем, ваше высокопреосвященство.
— Этого не нужно! — энергично ответил собравшийся с силами кардинал. — Прошу вас, поступайте так, как будто меня здесь нет.
— Я сейчас говорил Ронкалли о том, как я доволен уборкой в комнате и кабинете, — сказал Фрейд, который только что зажег сигару и благодаря этому снова смог взять ситуацию под контроль. — По-моему, его святейшество придает этому большое значение.
Два петуха встали один против другого, а два цыпленка ждали, чем кончится бой, надеясь, что кровь не прольется и что сами они выйдут из него невредимыми.
— Святой отец проявляет безупречную заботу о доме Господа и своих гостях, — ответил Орелья. — У него везде есть глаза и уши, а там, куда не дотягиваются они, он может рассчитывать на глаза и уши своих самых верных помощников.
В комнате над ними Лев Тринадцатый, прижимавший слуховой рожок к вентиляционной решетке, невольно улыбнулся, услышав эти слова.
— Можете идти и поблагодарите от моего имени папу, — сказал Фрейд послушнику и горничной, заканчивая разговор.
Мария и Анджело выскользнули за дверь, а медик и кардинал остались стоять один напротив другого. Первым отвел взгляд Фрейд.
— Скажите, ваше высокопреосвященство, как вы относитесь к дыму сигары? Возможно, он вам неприятен?
— Не больше, чем человеческие поступки, а их я привык терпеть с помощью Господа.
— Вы очень мудры.
— Мудрым бывает только старик, который не помнит того, что сделал в молодости. — Сказав это, Орелья сжал рукой лоб