Вот только старшие сыновья невзлюбили отчима. Они первыми раскусили его, поскольку пользовались теми же рычагами воздействия на женщин. Давид жил у них только несколько месяцев — последние две недели беременности Божены и остальное время после рождения дочери. Тогда уже он не только не оставлял любовнице денег, но жил за счет Божены, в ее квартире. Сувениры закончились, забота тоже. Наружу полезли недостатки. Например, безграничная любовь к водке. Он быстро нашел в городе собутыльников и стал проводить с ними намного больше времени, чем с Боженой. Говорил, что ищет работу, чтобы обеспечить ей достойное существование, купить квартиру побольше.
Божена верила. Когда ему потребовалась часть ее сбережений на взятку, якобы для получения работы в столярной мастерской, она дала ему деньги без единого слова. Так же как и на курсы, которые необходимо было закончить, чтобы претендовать на должность мастера сушильного цеха. Она гордилась тем, что рядом с ней такой умный мужчина. Ежедневно она относила пустые бутылки в пункт приема стеклотары, а Давид тем временем отдыхал после всенощных встреч с очень важными людьми, которые составляли ему протекцию.
Первый звоночек прозвенел, когда нужно было оформить малышку в ЗАГСе. Новоявленный папочка обещал пойти туда вместе с Боженой и дать ребенку свою фамилию, да так и не смог для этого протрезветь. Якобы радость по поводу рождения дочери была настолько огромной, что он решил отмечать это событие месяца три. Поход в ЗАГС перенесли.
Но на следующий день в дверь Божены постучал мужчина в костюме и потребовал, чтобы она выплатила долги жены Давида. В противном случае, он посодействует, чтобы кто-то другой получил муниципальную квартиру Божены, а она вместе с детьми оказалась на улице. Таким образом, выяснилось, что, во-первых, идеальный любовник соврал, что разведен, во-вторых, потерял работу и разыскивается многочисленными кредиторами и, в третьих, Давид — алкоголик, который скрылся у нее от всего света, чтобы не отдавать давно пропитые деньги.
Божена тут же пришла в себя. Пазл сложился, и она в одночасье поняла весь ужас своего положения. Все, что Давид рассказывал ей, не имело ничего общего с правдой. И она приняла единственно правильное решение. Тогда это было нелегко, потому что какие-то чувства к Давиду у нее еще оставались. Сегодня Божена ни за что не призналась бы в прежней любви, даже под пытками. Она одна поехала в ЗАГС, дала Ивоне свою фамилию, в графе «отец» написала: «неизвестен». После чего выставила вещи возлюбленного за порог. Имущества у него было немного. Одна небольшая сумка и несколько пустых бутылок. Такого оскорбления Давид простить не мог, поэтому устраивал ей ежедневные экскурсии в ад. В конце концов его вышвырнули усилиями сыновей. С тех пор у Божены не было ни одного мужчины. Она говорила, что ее лимит любви исчерпан. Когда Ириней и Владислав выросли, она с успехом использовала их как защиту от непрекращающихся притязаний Давида, который никак не хотел примириться с тем, что она лишила его дочери, хотя весь город знал, что он отец ребенка.
Сейчас Божена надеялась на то, что заболтает его, отвлечет внимание. Она говорила спокойно, делая вид, будто готова вступить в переговоры.
— У Петра не было никакой жены. Ивона будет первой. К тому же тебя никто не спрашивает. Она уже взрослая.
Папуля проглотил наживку.
— Все об этом знают. — Он повернулся спиной к двери. — Лариса, та белоруска, пропала без вести. Он чуть не пошел на зону за это. Мариола, дочь мясника, предпочла сбежать куда глаза глядят, лишь бы не жить с ним.
— И кто это говорит? — Божена гомерически рассмеялась. — Алкаш и ворюга. Жулик, каких мало. Не слушай его, дочь. Я сожалею о каждом дне, проведенном с ним.
— Курва! — Давид размахнулся, но рука его не послушалась, он зашатался и упал. С трудом отодрал себя от пола.
Ивона подняла голову. Она с отвращением смотрела на пьяного отца. Ей было стыдно за него, потому что сам он стыдиться не умел.
— Какая белоруска? — спросила дочь. — О чем речь?
— А ты не знаешь? — удивился тот. — Весь город стоял на ушах. Он выстрелил ей в лицо на белостокском шоссе. Спроси его. Может, тебе он расскажет, что сделал с трупом. Это кацап! Старый, подлый кацап. Хуже не бывает.
Закончить он не успел. Сыновья обездвижили его, подняли и, как мешок картошки, вышвырнули за дверь. Ножницы, которыми он угрожал женщинам, оказались обоюдотупыми. Но выглядели эффектно, надо признать. Ириней сунул их в ботинок, как военный трофей.
— На выход, папик. Нефиг тебе тут делать! — И угостил страдальца пинком в голову, прежде чем Давид успел закрыться руками. — Старый да дурной. Честное слово. Где ж были твои мозги, мать?
Вскоре комната опустела. Божена беседовала с сыновьями на улице. Сбежались соседи и вместе, под аккомпанемент насмешек и издевок, прогнали агрессора со двора.
Ивона с тяжелым вздохом опустилась на старый диван. Это была ее семья, ее жизнь. Как она могла надеяться на то, что сбежит от них? Куда? Каким образом? На соседней улице отец тоже не даст ей покоя. Мать манипулировала ею, словно она все еще была ребенком. Братья спасали ее, расшвыривали всех, кто к ней приближался. Исключительно с добрыми намерениями. А ее мнение никого не интересовало. Из таких историй складывалась вся ее жизнь: детство, отрочество и сегодняшний день. Кто такая Лариса? О чем говорил отец? Взглянув на печь, она подумала, что счастье, как всегда, пройдет стороной. Каравай был плоский, как блин, и к тому же подгоревший.
Она открыла дверцу, отломала кусок верхней части пирога. Голова жениха не обуглилась, она отгрызла ее от фигурки. Если бы все прошло по плану, пирог получился бы исключительно вкусный. Тесто таяло во рту. Ивона громко расплакалась и вспомнила слова Кинги: «Плачь, плачь сейчас, а шчасце завтра будзе». Фигушки. «Было бы», «если бы», «почти» — эти слова были мантрой ее жизни. Ивона всегда была почти у цели.
Вдруг что-то скрипнуло. Дверца шкафа открылась и оттуда показалась толстая Каська. На голове ее была юбка от подвенечного наряда. Накрывшись ею, как накидкой, она была похожа на Морру из книг о муми-троллях. Ивона окинула взглядом ужасный беспорядок в комнате, потом подругу в своей юбке и взорвалась громким смехом сквозь слезы. Она уже знала, как снять с себя проклятье.
Сашу разбудил звук входящего сообщения. Она открыла глаза и не сразу сообразила, где находится. Пышная лепнина потолка мимикрировала под своды дворца. Наконец взгляд на стену, украшенную колоссальной головой Минотавра, напомнил ей, цель почти достигнута. Мотель «Зубр», прямо у въезда в город. Стало быть, голова именно этого зверя красовалась на стене апартамента для новобрачных, в котором она сегодня ночевала. Из-за ремонта дороги и вынужденных объездов, Залусская добралась до Хайнувки уже в третьем часу ночи. Она знала, что не сможет заснуть сразу по приезде. По дороге она выпила такое количество кофе и энергетиков, что была как взведенная пружина и намеревалась направить свою энергию на работу. Увидев неоновую вывеску «убр» («3» не работала), уверенно заехала на парковку мотеля и взяла единственный свободный номер. В мотеле даже имелся вай-фай.
Включив компьютер, она на одном дыхании написала полглавы об Осе. Составила список дополнительных вопросов на случай, если удастся уговорить осужденную участвовать в исследованиях. В шестом часу утра она заснула, очень уставшая, но с чувством выполненного долга. Ей нравился краткий миг Сизифова счастья. Опять удалось вкатить камень на гору. Это ничего, что вот-вот глыба скатится обратно и завтра ей придется начинать сначала.
Старенькие часы показывали четверть одиннадцатого. В это время Саша должна уже быть в кабинете директора клиники. Во время телефонного разговора врач даже не пытался быть вежливым. Скорее, наоборот. Делал все, чтобы отговорить ее от поездки, и согласился лишь, когда она представилась служащей следственных органов. Оперативные действия, предупредила она. Директору ничего не оставалось, как согласиться. Он назначил встречу на субботу и кисло подчеркнул, что делает для нее исключение. Директор отвел на аудиенцию около часа, но вряд ли Залусской удастся использовать хотя бы половину этого времени. Уж как-нибудь. Если встреча состоится, то она получит все, зачем приехала. Ей нужен был ответ всего на один вопрос. Получив эту информацию, она узнает, нужно ли срочно уезжать из страны или же наступает совершенно новая, упорядоченная глава ее жизни, венцом которой станет возвращение на службу.
— Вот черт!
Она в спешке натягивала джинсы. Солнце врывалось в помещение сквозь щели между закрытыми шторами. Глаза были сильно воспалены, во рту пересохло от выкуренных ночью сигарет. Зубную щетку она конечно же забыла. Вытащив со дна чемодана мятую рубашку, она передумала и надела белую футболку поло и темно-синий жакет. Наряд дополнил шейный платок. Это был ее дежурный выходной наряд, не требующий глажки и в любой ситуации производящий положительное впечатление. Бегая по гостиничному номеру, она в спешке расчесывалась, складывала немногочисленные вещи в чемодан, упаковывала компьютер и чистила зубы при помощи пальца. Через несколько минут профайлер была готова к выходу. На ресепшн она попросила счет. Ожидая, пока администратор снимет с ее карточки плату за постой, Саша взглянула на дисплей телефона.
Все три сообщения были от Духновского. Раззадоренный вчерашним успехом Дух опять пытался с ней флиртовать. Разумеется, в своем стиле, что-то вроде дерганья за косичку. На два сообщения с сексуальным подтекстом она не ответила, но «будь осторожна с зубронами[303]» заставило ее улыбнуться.
Она выбежала из отеля не позавтракав, хотя администратор настаивал на том, что второго такого шведского стола в стране не сыщешь, поскольку, помимо прочего, они подают на завтрак сало с луком и соленым огурцом. Саша проглотила слюну. В последний раз она ела вчера утром, еще до тренировки по стрельбе. Пришлось пообещать, что она попробует местный деликатес в следующий раз.