Она продемонстрировала пухлые предплечья, которые действительно были гладкими, как попка младенца. Марта гордилась своей жировой прослойкой, которая, по ее мнению, гарантировала ей долгую молодость. Все склонились над телефоном.
— Это оптический обман. — Василь лишь бросил взгляд на закутанную невесту. — Молодая Зубровка еще совсем сопля. У нее нет морщин. И второго подбородка тоже. — Он много значительно посмотрел на будущую невестку.
Последняя только фыркнула в ответ.
— Вроде как она была под вуалью в течение всей церемонии, — добавил Фион. — Так люди говорят.
— Может, это какая-нибудь подставная? — объявила Марта театральным шепотом, драматично выговаривая слова по слогам, словно это была реплика из кинороли.
— Подставная? — ужаснулся Василь. — Фотка нечеткая.
— Так надо было пойти и самому посмотреть. У охранника старая «нокия». Сфотографировал, как мог, — запричитала Марта, которая лично выложила за эту услугу двести злотых. — Теперь уж — сушите веники.
Она не могла простить своему жениху, что тот запретил ей пойти на венчание будущего свекра. Теперь никто не увидит ее новое платье с воротником из енота, купленное в бутике знаменитого кутюрье Евы Минге. Следующий повод нарядиться в умопомрачительный леопардовый с голой спиной наряд может представиться не скоро. Хотя, если у Томика получится быстро принять наследство, они где-нибудь хорошенько отметят Новый год. Тогда она, возможно, простит его. Возможно. Пока она не была в этом уверена.
— Несмотря на то, что случилось сегодня в «Царском», мы должны быть там и держаться вместе. Может, отец передумает? — уговаривала она всех уже с самого утра.
Но Томик лишь отмахнулся от нее. Марта надулась.
— Я не собираюсь выставлять себя на посмешище, — бросил он и закрыл тему.
Они сидели в «Старом городе», ресторанчике Василя, в это время абсолютно безлюдном. Сначала они спорили, перекрикивая друг друга, потом ели. И наконец решили, что проще всего будет оспорить завещание отца по причине его психического нездоровья. И основания есть. Достаточно поднять документацию психиатрического обследования Петра в «Тишине» и определенным образом интерпретировать. Благодаря синдрому Отелло, Петру удалось избежать ответственности за убийство Ларисы. Дело так и не дошло до суда по причине отсутствия трупа, а благодаря Сачко, Бондаруку даже не были предъявлены обвинения. Сейчас сыновья чесали репу, как бы порешить папашу его собственным оружием. Разумеется, придется снова определить его в клинику под наблюдение. Причина есть. Пропавшие матери Фиона и Василя. Проблема была только в директоре больницы. Бондарук дружит с ним, поэтому тот ни за что не выдаст заключение о недееспособности Петра. Он многим ему обязан. Поиски психиатра из другого города исключены, это может привлечь ненужное внимание. Семейство понимало, что проигрыш неизбежен. Разве что кто-нибудь убедит Сачко: пригрозит или преподнесет адекватный для такой услуги чек. Но вот кто бы мог это сделать, не ухудшая и без того незавидного положения?
— Проще, наверное, было бы нанять киллера, — ляпнула Марта и нервно засмеялась.
— Что ты несешь? — Фион подал голос впервые с тех пор, как принесли обед.
— Ты же сам когда-то грозил брату тем же, — набросилась на него Марта. — Память у тебя хорошая, но короткая. Не волнуйся. Валя не слышит.
Валентины, жены Фиона, за столом не было. Она никогда не вмешивалась в дела Бондаруков. «На все воля Божья», — сказала она, узнав о решении свекра, и добавила, что ее не интересует наследство. Все здоровы. Есть где жить. Она работает в управе, ведет кулинарный блог. У Фиона — сеть продовольственных магазинов. Бог не любит алчных. Она хоть и пришла на семейную встречу, потому что такова роль жены, но основным ее занятием была погоня за маленьким сыном по ресторану и спасение интерьера. Пятилетний Лев был очень живым мальчиком и как раз пытался опрокинуть на себя огромную вазу с цветами. Но Фион думал иначе. Он считал, что если отец настоит на своей воле, они потеряют все. Магазины не приносили бог весть каких денег, и только благодаря помощи отца Фиону удалось год назад взять очередной кредит под залог недвижимости. Когда в их дверь постучат, чтобы забрать за долги дом, Валя запоет по-другому. Особенно если ко всему прочему она незамедлительно потеряет работу, в чем Фион был уверен на все сто процентов, поскольку местные чиновники непременно примут сторону Бондарука.
— Он ведь на самом деле вам вовсе не отец. — Марта пожала плечами, к ней опять вернулась уверенность в себе. — Надо посмотреть правде в глаза. Он усыновил вас, выучил. Жаль, конечно. Но Бондарук — не ваша кровь. Об остальных подробностях я промолчу, так как среди нас ребенок. Еще услышит да повторит в детском саду.
Томик вдруг покрылся красными пятнами.
— Заткнись, женщина! — заорал он.
Василь успокоил его жестом.
— Правда глаза колет, — поддержал он будущую невестку. — Дай Марте закончить, она дело говорит. Если бы не общий враг, мы бы никогда за общий стол не уселись.
— Что верно, то верно, — крикнула из глубины зала Валентина.
Все удивились, так как не думали, что она следит за дискуссией. Марта уселась поудобнее, набрала воздуха в немалого объема грудную клетку и улыбкой поблагодарила Василя и Валю.
— Петька и без того уже долго не протянет. Он и сам все понимает, раз пишет такой бред. Может, у него болезнь какая? Я читала где-то, что люди и не такое вытворяют в последние месяцы жизни, а потом во время вскрытия все становится ясно. Опухоль мозга, которая давит на нервные окончания.
— Тут дело не в этом.
— Те же яйца, только в профиль. — Марта махнула рукой. — Но если б Петя неожиданно скончался, каждый из вас от этого только выиграл. Я же не говорю о каком-то жестоком убийстве. Несчастный случай, что-нибудь спокойненькое. Например, помер от старости. В его возрасте это нормально. Вы делите имущество на троих, поровну. Свежеиспеченной женушке тоже можно кинуть чего-нибудь, да и пинка под зад.
Томик взял в руку телефон и снова посмотрел на фото невесты.
— Что же тут не так?
Однако никто не поддержал тему вуали. Все молчали, размышляя о предложении Марты. Лев, пользуясь моментом, потянул за скатерть и опрокинул на себя подсвечник вместе с фарфоровым сервизом. К счастью, свечи погасли, не долетев до волос мальчика.
— Я знаю одного такого, — прохрипел Василь. — У него ночной клуб в Беловеже. Девочки, охрана, то да сё. Конечно, все с Украины и Беларуси, нелегально, без документов. Никакой работы не боятся. В свое время Миколай обещал помочь. Пом ните? — Василь остановил взгляд на Томике. — Тогда он должен был прислать кого-нибудь. Я могу разузнать, как сейчас обстоят дела.
Никто ему не ответил, потому что вдруг бренькнул звонок входной двери и, несмотря на табличку «закрыто», внутрь вошел пожилой мужчина в помятой шляпе. Заросший, как отшельник, с длинными спутанными волосами. Рядом с ним, покачиваясь с боку на бок, трусил старый рыжий амстафф. Гость кивнул собравшимся, но не подошел к ним.
Он прошел прямо к бару и, заказав двойное пиво, уселся с двумя литрами янтарной жидкости в противоположном углу зала. Сыновья Бондарука наблюдали за ним из-за горшка с папоротником.
— Подойди к нему. — Марта потянула Томика за рукав. — Он же не будет здесь сидеть вечно. Пусть поговорит с Сачко и решит дело. Только торгуйся!
— Я же его почти не знаю, — пытался увернуться Томик.
— Он ведь твой учитель немецкого, — бросил Василь.
— Это ты позвонил ему, — огрызнулся Томик.
— Мне он ставил одни трояки с минусами, — отрезал Василь. — Ихь ферштее нихьт. Иди-иди, ты ж всегда был любимчиком.
Подействовало. Томик встал. Посмотрел на скучающего пса, который сидел, словно сфинкс, возле стула Пиреса и не спускал глаз с ползающего по полу в поисках разбросанных частей конструктора мальчика. Младший сын Бондарука стряхнул со свитера невидимые крошки, поправил воротничок и двинулся, как на голгофу. Остальные проводили его полным надежды взглядом.
— Добрый день, пан учитель.
Едва опустившись на стул, Томик моментально превратился в ученика, дрожащего от одного вида Анатолия Пиреса, когда тот еще был директором «белоруса». Харизматичным, уверенным в себе, с радикальными взглядами. Что у него на уме, было известно только ему самому. Именно благодаря ему была основана белорусская школа. Он боролся за лицей как лев. Но через несколько дней после открытия его энтузиазм поугас, и он без сожаления отдал директорское кресло своему бывшему воспитаннику, у которого по немецкому были все те же трояки с огромными минусами. Официально, из политических соображений, его понизили до завуча, а потом он стал обычным преподавателем немецкого, о чем не очень сожалел, и в школе появлялся довольно редко, поскольку много путешествовал.
Во времена социализма он был одним из немногих жителей городка, сумевших легко получить загранпаспорт и разъезжать по миру безо всяких ограничений. Германия, Финляндия, США. Какими только печатями не пестрили его таможенные документы. О странах бывшего СССР и говорить нечего. Помимо немецкого, Пирес хорошо знал еще семь языков. Хвастался тем, что по большей части он самоучка, как польский папа. Во времена чисток он читал «Еженедельник для всех» и не боялся рассуждать о том, что система разваливается. Его это забавляло. Он ни разу не поплатился за свое провокационное поведение, поэтому ходили слухи, что он служит в органах. Но верили в это немногие.
Сегодня, даже если бы был единственным мужчиной на земном шаре, со стороны женщин он мог рассчитывать разве что на сочувствие. Но когда-то все было по-другому. Он не был красавцем, зато всегда эксцентричен и влиятелен. Собственно, эти качества сохранил и по сей день. Прежде же он активно пользовался ими, крутя роман за романом. Не гнушался ухаживаниями за ученицами-старшеклассницами, причем все это знали. В те времена не принято было сообщать о таких делах в прокуратуру. Скандалы быстренько заминались, давая повод для сплетен, не более. Его жена, Ягода, святая женщина, казалось, не обращала на это особого внимания. После ее смерти несколько лет назад, Пирес сделал то, о чем мечтал всю жизнь: продал все имущество, купил яхту и основал фирму, занимающуюся экспортом паркета. Прогорел, не выдержав конкуренции с фирмой Бондарука. Потом спился, яхту проиграл в карты и прослыл городским сумасшедшим. Сейчас нищенствовал, живя на проходной мусороперерабатывающего завода, куда ему удалось пристроиться после банкротства за небольшое жалованье и крышу над головой. Теперь он шлялся по городу с взятой в приюте бойцовской собакой, и было непонятно, кого обходят стороной прохожие — человека или животное. Не зная о его драме, мало кто из молодых относился к Пиресу серьезно, его вид вызывал у них исключительно жалость. Бывший директор лицея несколько раз подвергался нападениям скинхедов. А однажды неизвестные пытались закопать его живьем в старом песочном карьере. Говорят, что он видел их лица, но так и не назвал имена обидчиков. Зато родители трех воинствующих националистов в тот же день потеряли работу на фабрике Бондарука да так и не смогли нигде трудоустроиться. С тех пор никто не решался приблизиться к Пиресу.