— То есть ты намекаешь, что нам надо искать гаражи в радиусе пяти километров, так?
— Наконец дошло! — Лесневский упер руки в бока.
— Но там радиус леса километров тридцать! И нет никаких построек. Выходит, что он стоял под открытым небом, может, в шалаше.
— И вот это меня с самого начала смущает, братан.
Какое-то время они стояли молча. Доман сдался и закурил.
Лесневский не успел остановить коллегу.
— Сделал компьютер за сто тысяч и вмонтировал газ? — думал вслух Доманьский. — Чего ради? Пан — эксцентрик?
— Здесь все делалось зачем-то.
— Лучшее приберег для финала, да, каналья? — догадался Доман. Он выпрямился и ждал. — Давай десерт!
Техник снял красный военный берет и взлохматил редеющие волосы. Потом направился к багажнику. Доман потопал за ним.
— Здесь должен находиться газовый баллон. — Лесневский поднял покрытие из войлока. — А лежит вот это.
В углублении для запасного колеса майор увидел сверток в клетчатом пледе.
Доман не вытерпел, надел перчатку и сорвал плед. Под ним он обнаружил аккуратно уложенные по размеру пилы, тесаки, металлические прутья и старый револьвер типа «Бульдог» с обрезанным прямо у самого барабана стволом. Доман хотел поднять его и рассмотреть поближе, но Лесневский остановил его.
— Он неисправен, — пояснил. — А вообще, это только половина арсенала. Мы забираем это все в цианоакрилатовую камеру. Нет смысла копаться с этим всем здесь, поштучно. Так только оставил пока, чтоб тебе показать.
— Для эффекта? — закончил майор. — Хотел увидеть мою мину?
— Именно. — Лесневский растянул губы в широкой улыбке. — Конечно же мы проверим, не подходит ли этот обрез к дыркам в кузове.
— Ох, как бы тогда все пело и плясало, — размечтался Доман. — Иншалла!
— А в багажнике этого старичка мы обнаружили настоящее сокровище.
Техник подошел к стене и указал на другой автомобиль — голубой «фиат» Залусской. За сломанную ручку он поднял туристическую сумку-холодильник. Открыл. Под слоем замороженного мяса, нарезанных овощей и ванильного мороженого находились целлофановые емкости с длинными трубками, заканчивающимися иглами. Пакеты были профессионально подписаны и содержали бурую жидкость.
— Человеческая, — техник предупредил вопрос Домана. — Один был поврежден, поэтому я сразу же удовлетворил свое болезненное любопытство. Мы используем для этого агаровый гель, старейший и самый простой метод в мире. Пацаны из лаборатории сделают анализ, и ты еще сегодня вечером узнаешь, кому она принадлежала: даме или джентльмену.
— Сколько ее там?
— Почти шесть литров. Столько, сколько содержит кровеносная система среднестатистического человека.
— Это кровь одного человека? — с трудом произнес Доман.
— Поверь старому медику. — Лесневский указал на этикетки. — Я уже и Юлите звонил. Моя драгоценная женушка подтвердила, что таким образом помечают кровь для переливания. Согласно надписям, жидкость выпущена у одного человека. Но мы, конечно, проверим это лабораторным путем. На твоем месте я бы занялся работниками местной больницы. Если они знают, что обе машины у нас, то, скорей всего, уже начали уборку в своем курятнике.
— Если это юшка одного человека, то, скорей всего, он скончался от потери крови, — неуверенно начал Доман.
У него мелькнула мысль, что вместо того, чтобы искать пациента «Тишины», он должен заказать вертолет, георадар и роту солдат для поисков невесты, новоиспеченной супруги пана Очкарика. Он сразу представил себе рожу коменданта области, когда скажет ему о дополнительных затратах.
— Не обязательно. — Павел пожал плечами. — Человек, возможно, жив и чувствует себя прекрасно.
— Что ты несешь? — Доман резко повернулся.
Крышка холодильника захлопнулась.
— Такое возможно, если ему перелили шесть литров новой свеженькой крови. Завтра вечером лаборатория даст знать, кто живет в этом холодильнике. Юлька не сможет быстрее. Я ее просил.
Дыня, 1957 год
Босоножки канареечного цвета из плохонькой ткани были ужасно некрасивыми, но Дуня не могла на них насмотреться. Ложась спать, она ставила их на подоконник, чтобы они были первым, что она увидит после пробуждения. Михаил Гавел, муж ее тетки, который забрал Дуню к себе после смерти родителей, купил их на базаре на оставшиеся после продажи зерна деньги и подарил приемной дочери, извиняясь, что обувь получше он не может себе позволить. Его дети в этот день получили более ценные подарки, но Дуня все равно была рада. Обычно Михаил давал ей горсть конфет, как маленькой, или рулон разноцветных лоскутков от портного. Он знал, что Дуня, как и ее мать, любит шить.
Она только раз решилась примерить обновку. Перед этим она долго отмачивала ноги в мыльной воде с лопухом, чтобы не испачкать ткань цвета только что вылупившегося цыпленка. Босоножки сидели на ноге как влитые. В течение нескольких недель она не отважилась ходить в них даже по дому, а уж тем более выйти на улицу. Дуне было достаточно того, что они просто есть. Это была ее первая настоящая городская обувь.
Ей было уже восемнадцать, но летом, как и все в деревне, она бегала босиком. Только в церковь и школу надевала соломенные лапти, которые шнуровала до колена, чтобы не спадали. Зимой все носили валенки. Сначала на стопу наматывались портянки. Внутри валенки надо было выстелить газетами, так как обычно они были на несколько размеров больше. Это была часть наследства советских воинов, брошенная на перроне при эвакуации. Дуня с нетерпением ждала подходящего случая, чтобы надеть новые босоножки. И сегодня вечером Михаил как раз объявил ей, что этот день пришел.
С самого утра они должны были ехать в управу, чтобы Дуня получила свой первый настоящий документ, удостоверяющий личность. Этого момента очень ждала вся семья. Дуня Залусская была единственной наследницей умерших родителей, и в этот самый день, с паспортом, ей следовало пойти к нотариусу, чтобы переписать землю Залусских на Михаила и Ольгу — своих благодетелей. Только ради этого тетка все эти годы ее растила.
Деревенские не понимали, почему, имея такой успех у противоположного пола, Дуня до сих пор не обручилась ни с одним из парней, как это сделали почти все ее подруги. «Состаришься, и никто тебя не возьмет. Собираешься всю жизнь ютиться у тетки? Ведь у тебя есть приданое. Подумай», — предупреждали. Но девушка не хотела выходить замуж.
Дуня завидовала брату Адаму, который был младше ее на семь лет. Его Михаил возил к репетитору в город. Уже в начальных классах мальчик писал местным мужикам заявления в управу и считал лучше, чем продавщица в сельском магазине, в котором Гавелы покупали огородный инвентарь и полуфабрикаты. Михаил собирал деньги на образование сына с самого его рождения. Согласно планам отца, Адам должен был закончить хороший лицей, поступить в институт, уехать в город и стать геодезистом. С работой уже тоже было все решено, так как Михаил договорился с бывшим соседом, который в Вельске занимал пост секретаря управы. После каждого свиноубийства Александр Крайнов получал от Гавелов половину свиньи в виде колбас, ветчин и сальтисонов. Адаму оставалось только вырасти и воплотить в жизнь отцовские мечты.
Дуня, хоть и не менее способная, не имела права продолжать учебу, потому что была девочкой. Ей разрешалось хорошо петь, танцевать на чужих свадьбах, уметь вести хозяйство и удачно выйти замуж. Сколько себя помнила, она вставала с петухами, выполняла любую работу, занималась семерыми детьми, которых родила Михаилу Ольга. Меньше чем через три месяца после смерти Залусских, Михаил взял ее в жены, потому что ей совершенно некуда было деваться. Ее дом сгорел, а всех близких убили во время погрома православных деревень. Никто не осуждал их скорую свадьбу. Было бы хуже, если бы Ольга поселилась у Михаила без поповского благословения.
Она недолго думала. Нищета быстро излечила ее от мечтаний о городском принце. Михаил был еще не старый, малопьющий мужик, честно обрабатывающий свое небольшое поле. Он еще и потому женился на Ольге, что земля Залусских граничила с его участком. У него была уйма сестер и братьев, поэтому он не надеялся на то, что ему что-либо перепадет от родителей. Максимум, на что он мог рассчитывать, — податься в батраки к старшему брату. А у Дуни было больше десяти гектаров земли плюс участок леса и пастбище. Гавелы планировали, что станут официальными владельцами земли, потому что ни для кого не было секретом, что они пользуются ею еще с войны. И к лучшему. Земля не должна оставаться без ухода.
Все были довольны тем, как обстоят дела. Дуня обрела крышу над головой, Ольга — дармовую рабочую силу. А когда красивой девушке придет время выходить замуж — например, за одного из двоюродных братьев Михаила, — земля останется в одной семье. Залусское, деревня, в которой они когда-то жили, перестала существовать. Остался только фрагмент их старого дома, построенного еще мужем умершей сестры, Василем, но постройку теперь использовали как склад. Ольга вместе с новой семьей переехала в Вольку Выгоновскую. Михаил, обработав свою землю, нанимался к состоятельным крестьянам. Он ругался и жаловался, потому что в польских дворах ему не позволяли даже говорить «по-своему». Но до тех пор, пока Дуня не подпишет бумаги по всей форме, у него не было выхода. Все изменится, когда он завладеет землей Залусских.
Ольга была послушной женой, хоть и не такой шустрой и умелой, как ее покойная сестра. Михаил всегда защищал ее. Она миниатюрная, болезненная, ей требуется помощь, говорил он и отдавал более тяжелую работу очень высокой для своего возраста Дуне, которая уже в одиннадцать лет носила вместе с мужчинами мешки с картошкой, а траву для скота рвала в ящики больше себя по размеру. Она лишь раз пожаловалась на тетку, за что ее наказали двадцатью ударами мокрым ремнем по голым ягодицам. Ольга лично привела наказание в исполнение. При этом она так разогрелась и устала, что до вечера не вставала с кровати. По возвращении Михаил заламывал руки, что у него жена умирает, и погнал избитую Дуню за доктором, но Ольга героически сползла с топчана и подала мужу миску горячего супа.