— Мама не вернулась, — вдруг сказала Дуня, качая Аллу. — Ей пора уже быть дома. Коровы не пригнаны.
Михаил встрепенулся, словно мокрый пес. Посмотрел в окно. Темнело.
— Так иди за ней. — Он махнул рукой, словно отгоняя привидение.
— Дети дома одни. Алла температурит.
Михаил протянул руки. Дуня отдала ему дочку.
— Только поспеши. Завтра встаем затемно.
Дуня стала одеваться. Артемий встал, слегка пошатываясь. Он остановил ее в дверях, прежде чем она взялась за засов.
— Значит, договорились, — заявил он, гадко усмехаясь, и облизнулся. На его усах она заметила капельки жира с домашней колбасы. Ее стало мутить. — Помолвку объявим в воскресенье, а свадьба будет после праздников. Чего тянуть. Ты уже не такая молодая.
— Дело говоришь, кум, — засмеялся Михаил.
Дуня попросила дать ей пройти, но Артемий не сдвинулся с места. Он схватил ее за талию и прижал к себе. Она оттолкнула его и со всей силы влепила пощечину, чем лишь рассмешила его.
— Молодая кровь играет, — подытожил Прокопюк и потер щеку. Видно было, что он слегка протрезвел.
Михаил молча положил нож рядом с тарелкой. Поднялся, упираясь локтями в стол, но тут же опустился назад, на лавку. Он был абсолютно пьян.
— Извинись перед паном, — выдавил он наконец.
Дуня стояла на том же месте, красная как рак.
— Извинись, сказал. Ты должна уважать мужа.
— Он еще мне не муж! — Она подняла подбородок.
Развеселившийся Артемий махнул рукой.
— Да брось, кум. Троху меня понесло. Девчина печется о своем целомудрии, — захохотал он. — Это мне нравится. Потому я ее и выбрал.
Дядька наконец смог выбраться из-за стола и пошел в сени за тонким ремнем, висящим на крюке. Он намочил его в воде возле печки и отряхнул, словно кропило.
— Извинишься?
Дуня помнила, как он избил ее в детстве. Как и то, как он ударил головой о печку маленького Анджея. Теперь он в свои восемь лет никак не мог освоить грамоту, несмотря на все усилия Дуни научить его. До этого мальчик был сообразительный, быстро все запоминал. То, что произошло у него с головой, было виной жестокого отца. Ей не хотелось разделить судьбу бедного Андрюши.
— Извините, пан. — Она склонила голову.
— Подними голову, — приказал Михаил.
Подняла.
— Извините, — прошипела она сквозь зубы. — Грешна.
Артемий засиял.
— Хорошо дочь воспитываете, бацька. Будет мне от нее польза.
Дуня с трудом сдерживала плач отчаяния. Она сжала руку в кулак, не вынимая ее из кармана, и чувствовала, как ногти ранят ее в середину ладони.
— Можно идти?
— Только по-быстрому, — ответил Михаил как ни в чем не бывало. — И коров не перегоняй, а то молоко свернется.
— Да, отец. — Вышла.
Вместо того чтобы сразу бежать искать Ольгу, она спряталась в хлеву и беззвучно плакала. В этом деле у нее был большой опыт, приблизительно семнадцатилетний. Бесшумные рыдания были как ежедневные омовения. Не было и дня, чтобы не появился повод спрятаться в хлеву. Она испугалась, что Ольга уже пригнала коров. Если бы она вошла в дом и сказала, что падчерица не искала ее, то на Дунину бедную голову свалились бы еще более серьезные неприятности.
Она побежала к дороге. Ольга как раз заканчивала болтовню с соседкой-католичкой, которую — Дуня это точно знала — ругала в церкви каждое воскресенье. Сейчас же она улыбалась, приобнимала ее. На лице Ольги выступил нездоровый румянец. Дуня подумала, что тетка, скорей всего, выпила у соседки. И вообще, она была как-то неестественно весела. Дуня обратила особое внимание на новый цветастый платок с бахромой на голове у Ольги. В руке она держала бумажный пакет с проступившими жирными пятнами и эмблемой хайнувской кондитерской. Значит, тетка сегодня была в городе.
— Что случилось? — спросила Дуня. — Отец беспокоится.
— Представь себе, — начала рассказывать довольная Ольга, — я в сарае, за телегой, нашла банку с деньгами. Там было не много, но на конфеты детям хватило. Смотри, сколько вышло.
Она раскрыла пакет, внутри которого лежали разноцветные леденцы. Дуня почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица, а в легких перестало хватать воздуха. Она наклонилась над сладостями, но Ольга быстро закрыла пакет.
— Это для младших. Когда поделю, может, получишь один, — грозно заявила она.
— Это были мои деньги! Мои! — крикнула Дуня. — И ты прекрасно об этом знала.
— Какие твои? — удивилась Ольга. — С каких это пор дети зарабатывают? Даже я не получаю в руки ни копейки. А работаю больше тебя, дармоедка.
Дуня направила на тетку указательный палец.
— Я собирала это целый год. На учебу. Верни это в магазин.
— Дура! — рявкнула Ольга «по-своему». — Я расскажу отцу, что ты воруешь. Прямо сейчас расскажу и покажу этот твой тайник. Какая еще учеба? Совсем рехнулась. Никуда ты не поедешь. Уж я тебе покажу занятия. А Михаил добавит. Сидеть неделю не сможешь.
— Я заработала их. Сама заработала, — расплакалась Дуня.
Но Ольга не слушала, продолжая орать как заведенная:
— Наверно, когда он брал тебя с собой в город, ты втихаря вытаскивала у него из кармана мелочь.
Дуня бросилась на колени и схватилась за подол юбки Ольги.
— Ты же знаешь, что люди иногда платили мне за роды, — прошептала она. — Забери их себе. Пусть дети радуются. Но не говори ничего отцу и отдай то, что осталось.
— Ничего не осталось! — взорвалась смехом тетка и погладила свой новый платок. — Красивый?
Дуня встала и внимательно посмотрела на Ольгу. Лицо ее побледнело. Слезы текли ручьями, но она даже не всхлипнула. Ее переполняла ненависть. В этот момент она впервые за много лет почувствовала присутствие матери. «Беги, — говорила она. — Иди, куда глаза глядят. Бог тебе поможет. Я буду с тобой. Всегда буду». Дуня встрепенулась. Видение исчезло. Тетка подошла и уголком нового платка вытерла ей слезы. Для этого ей пришлось поднять руки, потому что она едва доставала племяннице до плеча. Дуня четко уловила запах кизиловой настойки.
— Ну, не плачь. — Тетка прильнула к ней, как хитрый кот, и начала успокаивать: — Если ты когда-нибудь выйдешь замуж, мы тебе тоже такой купим. Я ничего не скажу.
Но девушка стояла как соляной столб.
— Как же ты сейчас была похожа на Каську. Прямо лицо преобразилось. Я даже испугалась, что это она. Словно ее дух явился.
Дуня прикрыла глаза и стала молиться. Она чувствовала, что успокаивается. Мир вокруг закружился. Не существовало ничего, кроме образов, появившихся в ее голове и ставших центром вселенной. Катажина спустилась с небес и обняла ее за плечи. Она убаюкивала ее, как Дуня маленькую Аллу не более часа назад. Впервые, очень отчетливо, она видела лицо умершей матери во всех подробностях: форма глаз, носа, овал лица. Кася улыбнулась ей: «Все-таки помнишь», а потом Дуня почувствовала некий толчок и мать исчезла. Девушка открыла глаза. Перед ней стояла пьяная старуха. Потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это Ольга трясет ее, пытаясь привести в чувство после обморока. Дуня не хотела возвращаться, поэтому опять поплыла. Но на этот раз Катажина не появилась. Вместо нее Дуня видела лицо постаревшей на несколько десятков лет Ольги. Потом вспышки: тетка выгоняет из дома старшего сына, плачет над могилой мужа, наконец, она одна среди бутылок и мусора, хватается за сердце, а потом лежит в гробу. Все это промелькнуло кадр за кадром и заняло, скорей всего, пару секунд, но Дуне показалось, что она увидела будущее тетки.
— Ты умрешь в своей постели, — сказала она Ольге. — Твое сердце разорвется. Жить будешь долго, но похоронишь троих детей. Мужа тоже переживешь. Конь ударит его насмерть копытом. Ты уйдешь в одиночестве, зимой, в ужасных болях.
Ольга часто заморгала и открыла рот, походя при этом на полоумную.
— Что ты плетешь?
— Останки найдут в сенокос, когда ты уже высохнешь, превратишься в мумию, — закончила Дуня и вышла из транса.
Они смотрели друг на друга, и обе знали, что произошло нечто необыкновенное. Дуня ничего не понимала. Она схватилась за голову. В висках у нее пульсировало.
— Что со мной происходит?
Ольга была в ужасе.
— Правду люди говорили, — сказала она и уважительно отодвинулась. — Есть у тебя сила.
— Что говорили?
Ольга махнула рукой. Но отношение к падчерице явно изменилось. Она наклонилась к уху Дуни.
— Я никому не скажу, что ты шептала. Никто не должен узнать об этом, а то скажут, что ты ведьма, и прогонят нас из деревни, — пугала она. Дуня послушно кивала и, кажется, верила. — Но ты ни слова не пискнешь о деньгах. Это будет наша небольшая тайна. На, возьми себе пару штук. — Она протянула племяннице пакет с леденцами.
Дуня отказалась от угощения и освободилась от объятий. Она, не оглядываясь, направилась домой. В этот день она легла непривычно рано и не встала даже, когда Алла плакала, хотя чувствовала себя чудовищем. Тогда, на дороге, во время разговора с теткой, в ней что-то надломилось. После обретения матери ничто больше не могло удерживать ее здесь. Она была сыта по горло ролью няньки, работницы и безмолвного существа, которое, словно корову или свинью, можно продать за кусок земли. Наконец к ребенку встала Ольга и, кляня байстрюков на чем свет стоит, растерла мак со спиртом и дала младенцу пососать, чтобы дитя не просыпалось до самого утра.
Когда утром Ольгу не разбудил детский крик, она мысленно похвалила себя за собственную хитрость. Она неторопливо оделась и стала искать новый платок, но нигде его не нашла. Подошла к колыбели. У Аллы посинели губы, а пульс почти не прослушивался. Ольга замерла. Наверное, дочке ночью стало плохо, но, находясь под влиянием алкоголя, она даже не заплакала. Мать распеленала младенца и стала натирать щуплую спинку скипидаром. Девочка закашлялась, издала стон, а потом замолчала. Ольга перекрестилась. Ей надо как можно быстрей достать лекарство. Она побежала будить остальных детей, гаркнула Дуне, чтобы та бежала за фельдшером. Но постель падчерицы была пуста. Тогда она вспомнила, что сегодня она вместе с Михаилом должна была ехать в город. Ольга выглянула в окно.