Из Сашиной сумки раздался телефонный звонок. Она схватила телефон. На дисплее появилась фотография дочери в черной косухе и розовой майке со стразами.
— Все в порядке? — спросила Залусская сладким голосом, совсем не похожим на тот, которым обращалась к комендантше.
Романовская улыбнулась. Она увидела блеск в глазах профайлера, слышала ее веселый смех. Именно так выглядит соскучившаяся мать.
Малышка щебетала, поэтому Романовская отошла ближе к кухне, чтобы обеспечить им видимость конфиденциальности. Разговор продолжался минут пятнадцать. Закончив разговор, Саша стала спокойнее. Она с облегчением откусила бутерброд, который за это время положила перед ней Кристина. Комендантша села и присоединилась к Саше. Какое-то время они, молча, ели.
— Никогда в жизни не ела ничего вкуснее этого куска хлеба с колбасой, — сказала Саша.
— Это колбаса с нашего мясокомбината. Некий Нестерук, говорят, лично следит за производством. До такой степени, что, несмотря на свой возраст, а ему уже за восемьдесят, он любит иногда зарезать свинью, чтобы показать, как это правильно сделать, чтобы не причинять страданий животному, — объяснила Кристина.
Саша с трудом проглотила и отодвинула тарелку.
— Капитал он сколотил на металлоломе. Это тоже близкий друг Бондарука, — излагала Романовская с набитым ртом, доев и Сашину порцию. А потом, как ни в чем не бывало, продолжала: — Как тебе уже известно, сын Дуни — Юрек Ожеховский, местный воришка, называемый Кваком. Это был наш главный подозреваемый. Он ухаживал за Ивоной до Бондарука. Есть основания предполагать, что они вместе с невестой планировали побег.
— Поэтому ты спрашивала, могла ли она быть знакома с похитителем? Это начинает складываться в семейную легенду. Неофициальную, разумеется.
Романовская пожала плечами. Саша принялась считать, загибая пальцы. Наконец улыбнулась.
— Как по мне, так итог довольно внушительный: один труп, две головы, пять исчезновений. И все это вокруг почти семидесятилетнего донжуана.
— Очкарика.
— Именно. — Саша вынула фотографию, которую дала ей Мажена Козьминская. — Так его называли не только здесь. Ему, должно быть, нравилась эта кличка, раз он хвастался ею в ЦК.
Романовская подняла голову, не понимая.
— Ты не хочешь съездить в Гданьск?
— Сейчас?
— Я планирую сегодня собрать все данные. А завтра, почему бы нет? В твоем сопровождении мне, наверное, можно выехать из города? Если очень надо, то могу продолжать играть роль подозреваемой. Это даже забавно.
Саша подошла к полке и наугад вытащила книгу. Ей попался «Миф людоеда». Книга была новая. Вряд ли списанная из библиотеки. Она открыла случайную страницу и прочла вслух:
— «Съесть кого-то значит полностью завладеть им, ощутить оральный экстаз». — Она захлопнула книгу и пошутила. — Может, он их ест? Поэтому нет трупов? Остаются только черепа и кости.
Романовская странно посмотрела на нее. Впервые ее не рассмешила шутка Залусской.
Гданьск, 2014 год
Сильная, стреляющая от бедра боль столкнула Мажену со стула. Она быстро выпрямила ногу, пытаясь преодолеть судорогу. Как всегда, стало только хуже. Через секунду у нее онемела стопа. Козьминская сползла на пол и легла на спину без движения. Она сжала зубы, из глаз полились слезы. Оса молча ждала, когда боль пройдет, успокаивая себя, что все проходит. Этому учит людей умиральня, иногда именуемая тюрьмой. Только когда боль отпустила, она разжала руку, сжимающую канву из льняного полотна с вколотой в нее иголкой и красной нитью мулине. Иоанн Павел II издевательски улыбался с незаконченной вышивки. У него еще не было носа и верхней части лица. Сейчас из него запросто можно было бы вышить Бэтмена. Года три назад она бы так и сделала, но сейчас у нее уже не было сил на приколы. Козьминская не могла даже отказаться от супа, хоть и знала, что надзирательница сунула в него средний палец, протягивая ей металлическую миску с неопределенной жижей. Она ела все, что можно было хоть как-то проглотить, хотя бы затем, чтобы было чем блевать. А это с ней приключалось последнее время по нескольку раз в день. Плюс ко всему — остеохондроз не давал ей передохнуть и двух дней. Это был давний дефект позвоночника. Может, и что посерьезнее. Поясница всегда была ее слабым местом. Она привыкла к боли, срослась с ней. Ноющая боль вообще не унималась, как чувство вины. Потому она предпочитала не знать, что это на самом деле так болит. Ортопед выслушал жалобы и неохотно подписал заключение о том, что она может работать в швейном цеху. Тогда она не знала, что проработает там совсем недолго. О лечении можно было не мечтать. Ее охватывало бешенство, когда боль на время отпускала, а потом накатывала по ночам с новой силой. Для таких, как она, не было даже аспирина. Поэтому Мажена курила одну сигарету за другой, делала себе очередной чифир. Ничего другого ей не оставалось. Если бы не дети, она б уже давно свернула себе голову. И сделает это, но сначала позаботится о них.
Папу римского нужно было довышивать к завтрашнему дню. Если поднапрячься, то это вполне реально. Конвой заберет вышивку, ее натянут на раму, и очередное произведение Мажены займет почетное место в тюремной часовне. Это был ее подарок по случаю семидесятилетия тюремного роддома в Грудзёндзе. Такое желание может показаться странным, но ей хотелось вернуться туда. Козьминская знала каждую царапину ненавистной крепости, каждый недомытый закуток в ее коридорах. Она нигде не сидела так долго, как там, и нигде не чувствовала себя так спокойно.
Лязгнула дверь. Кто-то отодвинул засов, для начала взглянув в глазок, хотя Мажене не дано было этого заметить. Она с трудом оторвала голову от подушки, но сил встать не было. Дверь открылась. Козьминская вглядывалась в белоснежные чулки и дырчатые мужские туфли цвета капучино. Начальница. Они не переносили друг друга, но изображали приторную сладость.
— Ксендз ждет, а ты лежишь себе, — бросила надзирательница.
Мажена повернула голову, с трудом дыша. Она собрала последние силы и приподнялась на руке. Ей ответил удивленный взгляд начальницы, в голосе которой слышалась озабоченность. Козьминская не могла в это поверить. Наверное, у нее случилось что-то с головой от бессилия. Ведь она никого не интересует.
— Ты нормально себя чувствуешь?
Начальница протянула ей руку. Мажена ойкнула от боли, покачала головой. Она не могла сесть на стул.
— До утра закончу. Когда я вернусь домой?
— Дом у нас в сердце, дорогая. Я где-то читала. Наверно, в каком-то детективе, — рассмеялась надзирательница. Она отряхнула мундир. Дубинка на ремне закачалась, наручники тихонько сыграли несколько тактов. Нет. Озабоченность была мнимой. Мажене только показалось. Начальница была уверена, что заключенная симулирует перед судебным заседанием, и перестала быть вежливой. — Врача уже нет. Он сегодня принял преждевременные роды и удалил кусок ведерной ручки из горла одной дилерши. Получила три года и считает, что теперь земля перестанет вертеться. Ты опоздала.
Мажена не ответила.
— К тебе гость, но, если ты не в форме, то я его отправлю.
— Кто?
— Я бы даже могла согласиться на «особые условия». Если ты, конечно, не станешь устраивать цирк на процессе. Но на «интимное» не рассчитывай.
— Мужик?
Мажена моментально поднялась. Наклонив голову, она растирала спину. Стресс подействовал исцеляюще.
— Громек? — Она замотала головой. — Я не общаюсь с шестерками.
— Приведи себя в порядок, — засмеялась надзирательница. — Даю вам минут пятнадцать. У пана Петра мало времени.
Мажена задумалась. Этого не может быть. Психологиня не похожа на всемогущую. Но других Петров она не знала. К тому же к ней вообще никто не приходил уже несколько лет. Во всяком случае, никто из тех, кому она была бы рада. Козьминская с трудом поднялась. Села, судорожно хватая воздух. Когда ее легкие наконец заработали, она повернулась и заметила дырку на левом чулке надсмотрщицы. «Стрелка» побежала от пятки до самого подола юбки. Никто не совершенен.
Сначала она не узнала его. Абсолютно седой, сильно похудевший, увядший. Много пьет — она сразу это заметила по отекшему лицу, зобу на шее и красным глазам. По сравнению с ним даже она в своем оранжевом комбинезоне выглядела превосходно. Но он, похоже, не смотрелся в зеркало, потому что начал подтрунивать над ней с первых же слов.
— Ты всегда умела себя подать. Симпатичный костюмчик. И диета, смотрю, тоже сбалансированная. Хотя бюст по-прежнему ничего себе. Не обвис?
В голове щелкнуло. Нахлынули воспоминания. Сейчас она думала только о том, что визит Очкарика точно связан с той легавой. Случайность исключена. Она была вынуждена признать, что Залусская все-таки сильна. Она ее недооценила.
— Как тебе это удалось?
Он сделал вид, что не понял вопроса. Она не собиралась ему помогать.
— Страх? Принцессу недостаточно хорошо охраняют?
— Отвали.
— Если скажешь мне фамилию, я помогу с адвокатом. Хорошим адвокатом.
— Какую фамилию?
— Того, кто Иовиту…
Она направила на него палец. Петр покачал головой.
— Неправда.
— Именно так я и скажу, когда меня спросят. Я знаю, что это ты.
Он откашлялся, искренне обиженный.
— Маженка, я знаю, что задел тебя. Но чтобы ты против меня? Мы же собирались вместе завоевывать мир. Хоть камни с неба. Живыми не сдадимся. Помнишь?
Она захохотала.
— Давай без этих песен. Я уже большая.
— Это да, времени у нас все меньше, — пробормотал он. — Спрашиваю еще раз. Это в наших общих интересах. И мне не верится, что ты не боишься за свою пятую точку.
— Долгие годы тебе было наплевать, кто это, а теперь вдруг… Что тебе с этого? Сейчас, когда даже меня это перестало интересовать?
— Тебя должно, — поправил он ее. — Фамилия человека, который после побега Иовиты угнал мою машину и разбил ее под Цехановом. Отломанное зеркало, сигнал в полицию о нарушителе на дороге. Я из-под земли его откопаю и повешу на первом же суку.