о он не считал его достойным внимания. Докторша про себя отметила, что, если бы молодой допрашивал ее, то у нее не было бы никаких шансов создать дымовую завесу для деятельности «Тишины».
— Он закрыл женщину в золотой клетке, следил за каждым ее шагом. Проверял постель, копался в белье. Каждое почтовое извещение казалось ему любовным посланием. Ночью он не разрешал ей выходить из комнаты. Ей приходилось справлять нужду при открытой двери. Ему постоянно чудилось, что в шкафу, под кроватью, под мойкой в кухне Лариса прячет любовника. Или даже нескольких. Классика.
— Он был агрессивен?
Прус кивнула.
— Документация в полиции была не очень объемной, но Лариса Шафран вела себя, как классическая жертва домашнего насилия. Она сообщала о нескольких инцидентах, в основном психологических атаках. Никаких побоев, синяков, угроз ножом. Потом она забирала заявления, но в течение какого-то времени тоже была нашей пациенткой. Когда-то они вместе пили. Сильно. Знакомство произошло на фоне белорусской субкультуры. Именно она сделала из него белоруса. Помогали в этом самогон и рок, как она сама говорила. Я выписала некоторые происшествия из его истории болезни. Есть также аудиозаписи ее рассказов. В случае чего — к вашим услугам. Позже я никогда не прослушивала эти кассеты, но, честно говоря, была мысль более плотно заняться данным случаем. Создавалось впечатление, что он существенно отличается от нормы. Я написала об этом статью в The Journal of Clinical Psychiatry. Ее приняли без особого энтузиазма. Знаете, таких Отелло — миллионы. Поэтому я достаточно быстро потеряла к этой истории профессиональный интерес.
— А личный?
— Личный? — Она ответила вопросом на вопрос и наморщила лоб, словно не веря, что он хочет обидеть ее. Доман смутился, но не отказался от вопроса. После паузы она добавила: — Сначала они оба интересовали меня исключительно профессионально.
— В чем было отличие от нормы?
— У нее наблюдался этот же тип психоза. Но, увы, мы не успели ее диагностировать.
— Нашла коса на камень? — улыбнулся Доман.
— Можно и так сказать. — Докторша пожала плечами. — Хотя это сильно упрощенное определение. И у женщин это встречается намного реже. Я бы советовала вам почитать дело. Если, конечно, время позволяет.
— Скорее, нет. Старая история интересует меня исключительно косвенно.
— Я так и поняла.
Полицейский дал знак коллеге. Молодой сотрудник встал, бросил равнодушный взгляд на допрашиваемую женщину. Прус обеспокоенно наблюдала за ними. Они не произнесли ни слова, но она кожей чувствовала напряжение. Что означают их взгляды? У нее начал дергаться левый глаз, и как-либо повлиять на это было невозможно. К счастью, она была в очках, поэтому надеялась, что никто не заметит ее состояния. Магдалене хотелось знать, сколько еще продлится этот допрос.
— С молоком, сахаром или черный? — прервал молчание Доман.
— Черный, — ответила она и с облегчением вздохнула.
Прус указала на стопку документов. На самом верху лежала фотография предпринимателя, сделанная сразу после задержания. Несмотря на возраст, Петр Бондарук все еще был привлекателен. Волосы, правда, приобрели уже цвет соли с перцем, но сохранился овал лица с очень выразительной челюстью, словно именно с нее скульптор начал работу над его изображением. Внимательные настороженные глаза выдавали харизму борца. Магдалена отлично помнила тот эффект, который произвела на нее его внешность при первой встрече. Тогда она пошутила по поводу его неподвижного взгляда саламандры или — еще точнее — аллигатора, выныривающего на поверхность. Он вызывал дрожь, если даже не ужас у более чувствительных людей. В нем не было ничего от меланхолического обаяния романтиков, которых обычно обожают женщины. Она рассчитывала, что его это рассмешит, но у него не дрогнула ни одна мышца. Бондарук очень хорошо понимал, что пока еще не может позволить себе расслабиться, потому что докторша внимательно следит за каждой его гримасой. Это была неправда. Просто она уже тогда начинала влюбляться в него, хотя ни за что бы в этом не призналась. Сегодня она хотела рассказать об этом полицейскому. Надо же как-то отвлечь его внимание. Следует только дождаться подходящего момента.
— Он явно отдавал себе отчет в собственной слабости, — продолжала она. — Это было для нас непривычно. Знаете, как это бывает у зависимых. Они все отрицают, утверждают, что контролируют алкоголь, азарт, покупки. Отелло же должен, по идее, утверждать, что чувство ревности ему чуждо, то, что мы ему приписываем, — абсолютный бред, сказки; и к тому же доводить до совершенства механизмы маскировки. Он же понимал, что болен, открыто это заявлял. Называл себя психопатом, асоциальным типом, которого надо лечить. Он твердил, что нездоровая ревность съедает его, подобно опухоли. И сам просил помощи.
Принесли кофе. Коричневые стаканчики появились перед докторшей и Доманом. Молодой взял себе в автомате горячий шоколад и принялся громко прихлебывать. Доман с трудом это переносил. Наконец он показал коллеге знаком, чтобы тот сделал небольшой перерыв. До сих пор врачиха плела всякую дребедень, не сказала ничего существенного. Полученная информация вряд ли могла что-либо привнести в расследование.
— И вы лечили его? — Подполковник вернулся к теме, дождавшись, когда молодой Франковский покинет кабинет.
— С большим успехом, — подтвердила она. — С помощью препаратов мы отрегулировали его самочувствие. Психоз отступил уже через месяц наблюдения. Я даже посмею утверждать, что у нас он чувствовал себя в большей безопасности, чем дома. Все очень хорошо к нему относились. В том числе пациенты. Разумеется, не без повода. Он пытался задаривать всех. Это не по правилам, но никто никогда не поймал его за руку. С полной уверенностью заявляю, что персонал не принимал никаких презентов, хотя предложения со стороны пана Петра были. Лечение проходило согласно установленному плану, эффект был ошеломляющий. Такое редко бывает. Понимаете, наша основная задача — помочь человеку. Мы не оцениваем его поступки. Для нас это пациент, а не предполагаемый преступник.
— К тому же хорошо оплаченный.
Она улыбнулась:
— Совершенно верно. Каждый день его лечения — это дополнительные поступления на счет. Такова правда. Но тогда он был направлен к нам прокуратурой, поэтому поступления были из госбюджета, то есть почти никакие. Несмотря на это, я первая утверждала, что он не болен.
— Симуляция?
— Сначала мы были не совсем уверены. Все признаки, в том числе физические, соответствовали заявленному синдрому. При этом отклонении человек обвиняет свою жену во всех смертных грехах, оскорбляет ее, чтобы через минуту, всхлипывая, рассказывать, как сильно любил ее и как она его обидела. Наверняка вы видели такое много раз, хотя бы в кино.
— Я не люблю комедии.
— А я наоборот. — Она отхлебнула черной жижи и скривилась.
— Прекрасный вкус, — усмехнулся полицейский. Свой он еще не пробовал. — Я тоже так считаю.
— Когда-то здесь подавали порядочный крепкий кофе, — вздохнула Прус.
— Когда-то? — поинтересовался Доман. — Вам уже приходилось здесь бывать?
Она продемонстрировала зубную клавиатуру, согласно правилам не показывая десен, как это советуют парижские журналы о красоте.
— По этому же делу. В тот раз я впервые в жизни ела горячий сэндвич из палатки на Третьего Мая. И до сих пор остаюсь их верной фанаткой. Рекомендую, если проголодаетесь.
Он не реагировал на ее повествования, поэтому она продолжала. Пани Прус опять была профессионалом.
— В какой-то момент я стала подозревать, что это была не болезнь. Во всяком случае, у него. Гипотеза казалась смелой, поскольку решительно разрушала его линию защиты. Понимаете, если бы он оказался здоров, то его могли бы осудить за похищение жены. Он был главным подозреваемым по этому делу. Адвокат приехал ко мне домой, чтобы повлиять на меня. Но я осталась при своем мнении, написав в заключении, что Петр не страдает синдромом Отелло.
Доман поднял голову.
— Что вы имеете в виду?
— Город маленький, — начала она. — До нас дошли слухи, что пропавшая не была такой уж невинной жертвой. Точнее, до меня дошли. Когда-то, еще в начальной школе, мы дружили, до тех пор, пока Лариса не стала воинствующей белоруской. Потом она поехала в Минск бороться с Лукашенко, а я после варшавского лицея, института и практики в клинике психиатрии на Собеского вернулась сюда, на должность замдиректора. Я не узнала ее. Она сама напомнила о себе и сообщила, что у нее новый ухажер. Все было просто. Петр ревновал ее, но небезосновательно. Тогда мы заметили, что у нее очень высокий порог страха. Она использовала это, подогревала его психоз. Думаю, что ей не хотелось уходить с одной сумочкой. Она рассчитывала хоть что-то получить от этого союза, поскольку они были вместе пять лет, а он ни разу не заикнулся о свадьбе. Для некоторых женщин, знаете ли, это очень важный пункт отношений. Человек живет не только любовью. Во всяком случае, женщина.
Доман с самого начала с трудом переносил ее ленточные испражнения, как он называл длинные рассказы свидетелей, полные ненужных отступлений. Он любил синтезировать данные, и, если бы она была обычным свидетелем, а не экспертом, он давно сделал бы ей замечание.
— Значит, Бондарук боялся? — подытожил он. — Кого?
Она сначала кивнула, а потом покачала головой.
— Я не встречала более уверенного в себе человека. Дело было в душевной травме из прошлого. В чем-то, что повлияло на его ощущение безопасности, если говорить в общем. Она должна была знать подробности и шантажировала его.
Доман даже наклонился вперед.
— Я бы предпочел конкретику.
— Он боялся неосознанно. Боялся во сне, в ситуациях, когда не контролировал себя, когда проявлялось его «Не Я».
— Уважаемая пани! — не выдержал Доман. — С таким уровнем «Не Я» мог ли он убить ее? Или это сделал тот второй? Как его там. — Он заглянул в старый протокол. — Веслав Зегадло, учитель физкультуры.