Роберт снимал интервью с писателями и музыкантами из глубокого «оффа» (ясное дело, никакого дохода от этого не было, он бесплатно публиковал их в Интернете), культурные события в «Сицилиане», на которые являлась кучка фриков, и брату приходилось угощать их пивом, потому что культура требует меценатства. А также активно рекламировал пользу чтения всеми возможными способами (огромный плакат, выполненный из рыбьих костей, «Библиотека. Нравится!» закрывал ценник над баром). Когда приезжали польские псевдозвезды детективной прозы (в Хайнувке никто, кроме Осца их не знал), Роберт принимал их по-королевски и тратил тяжело заработанный у брата месячный гонорар на звенящие пакеты, полные веселящих напитков. Собственного брата Осц ни разу ничем не угощал.
— Сегодня заканчиваем пораньше. — Роберт оторвался от книги. Он не спрашивал, а информировал. Погладил бородку а-ля Фидель, прищурил черные как уголь глаза. Асимметричная прилизанная челка легла на лоб. Брови выщипаны, потому что такой имидж он в последнее время себе нафантазировал. — Жена сегодня возвращается из командировки. Я возьму ей «Креветку XXL». Скажешь Анжело?
Кинга пожала плечами.
— Босс ничего не говорил.
— Ты звонила ему? — Он кивнул на пустой зал.
Потом встал, снял рабочую куртку, повесил ее на крючок у кухонной двери. Под курткой он был одет в элегантный пуловер (голубой, как яйца дрозда, обычно шутил он) и брюки с заниженным шаговым швом в цветочек (мечта каждого единорога). Обувь он, скорей всего, заказывал в Сети, потому что такие крутые кроссовки было просто негде купить в этом городе при всем желании. Правда, его любимый писатель Михал Витковский, с тех пор как сделался главным польским модником, побрезговал бы такими, потому что стоили меньше пятиста злотых, но определенно порадовался бы таким молодой Аркадиус, когда еще жил в Парчеве, и с определенностью бы пожалел, что не оторвал таких еще в восьмидесятых, чтобы пугать ими мохеровых бабулек.
— Скажи, что жаль электроэнергию жечь. Согласится.
Они улыбнулись друг другу, мысленно соглашаясь, что Осц-старший тот еще скупердяй. Да и вообще, закрыться сегодня пораньше было не такой уж плохой идеей. Маловероятно, что до десяти часов вечера еще кто-нибудь забредет сюда. Ресторанчик находился недалеко от «Тишины». До леса рукой подать. А с тех пор, как похитили Ивону Бейнар и обнаружили труп Дануты Петрасик в квартире учительницы-пенсионерки, жильца которой объявили в розыск, сплетни об орудующем в городе вампире отпугивали приезжих. Сначала говорили, что маньяк нападает на молодых девушек, значит, женщины бальзаковского возраста и старше могут спать спокойно. Потом весть разрослась до нападений на мужчин, женщин и даже младенцев. Некоторые молодые матери не выходили на улицу, а «выгуливали» детей на балконах, проверив для начала, исправен ли дверной засов. Отцы не позволяли дочерям выходить из дому в сумерки, а уж тем более отправляться на окраины города. Если появлялась такая необходимость, то все ходили только группами. Другие мамки и бабки — особенно те, кто насмотрелся полицейских сводок, — освободили своих наследниц от уроков в школе и держали дома под видом болезни. Хотя не было никаких доказательств ни того, что в городе орудует серийный убийца, ни того, что он вообще существует.
Кинга не боялась. Она уже год занималась карате, иногда в клубе виделась с пани комендантом полицейского участка и уже дважды спрашивала Романовскую, как идет следствие. Разумеется, подробностей та не сообщала, но уверяла, что все под контролем и нет повода для паники. Кроме того, Кинга точно знала, что Ивона в безопасности и что они с Кваком скоро уедут за границу. Совесть ее не мучила. Она верила, что совершила хороший поступок, потому что самое главное в жизни — любовь, а Петра Ивона не любила, и он это отлично знал, с самого начала их отношений. Но когда нашли тело той сумасшедшей, как в городке сразу назвали жертву Красного Паука, причем все уже знали грустную историю убийцы собственной матери, Кинга чуть было не призналась Романовской во всем. Особенно когда в СМИ появились фотографии разыскиваемого человека. Он был совсем не похож на преступника, она даже с ужасом подумала, что приди он в «Сицилиану», она бы согласилась пойти с ним на свидание, да и из постели не стала бы прогонять.
В день, когда Кинга настроилась на откровенный разговор с комендантшей, Романовская не пришла на тренировку. Девушка позвонила в участок, но то, каким тоном ответил дежурный, отбило у нее всякую охоту продолжать общение. После у нее не получалось вырваться в клуб. Может быть, сегодня, если закончит пораньше, ей удастся слегка проветрить кимоно. А может, и сообщать будет уже не о чем, ведь Квак каждый день обещает, что в один прекрасный день, когда Кинга вернется с работы, Ивоны уже не будет, а вместе с ней исчезнут все следы потенциальной вины сокрытия похищенной. Они решили, что не будут ни о чем ее информировать, чтобы ее не обвинили в соучастии. Она и без того многим ради них рискнула.
Кинга заглянула на кухню и проверила, на месте ли повар. Как она и предполагала, он был на улице и хлебал очередное пиво. Уровень его напряжения можно было измерить количеством пустых сплющенных в гармошки банок, лежащих рядом с переполненным еще со вчерашнего дня мусорным контейнером, но это Анжело совсем не интересовало, потому что «Барселона» только что сыграла вничью с «Атлетико»-Мадрид и была в шаге от прощания с первым местом в лиге.
Кинга быстро набрала номер Квака. Никто не ответил. Она спокойно сбросила после третьего сигнала и, согласно их договоренности, пошла в кабинет Осца к городскому телефону, на который должен был перезвонить Квак. Она просидела там минут пятнадцать, то и дело выглядывая в зал, но там ее присутствие не требовалось, так как обстановка не менялась. Мужик, заказавший «Дьябло», оставил деньги на блюдце. Скорей всего, как обычно, с хорошими чаевыми. Осц читал и гулял по Интернету. Студенты съели пиццу до последней подгоревшей корочки, выпили свое пиво и практически сношались на столе. Войди она сейчас, даже не обратили бы внимания.
Она рискнула и позвонила еще два раза. На этот раз со служебного, дождавшись автоответчика, хоть Квак и предупреждал ее, что тогда на выписке ее номер будет обозначен, как знакомый, что может вызвать интерес полиции. Она решила, что в случае чего объяснит это ложным заказом: какой-то шутник заказал пиццу, а потом не отвечал на звонки. Но в ответ тишина. Беспокойство эволюционировало в страх. В принципе, она редко связывалась с Кваком. Обычно он звонил ей. Однако всегда, когда ей надо было поговорить с ним, он отвечал. Впервые промелькнула мысль, что любовников, возможно, поймали.
Она бросила трубку, словно это была раскаленная головешка, и выбежала из кабинета. После чего, недолго думая, повесила фартук на крючок, взяла деньги за заказ со студентов. Изображая возмущение, она поставила им на вид за непристойное поведение, хотя в душе понимала, что у любви свой кодекс. Кинга взглянула на третьего посетителя, который пока ничего не выбрал из меню, и заявила ему, что они закрываются. Тот вышел злой, не стесняясь в выражениях.
Осц поднял голову. Какое-то время прислушивался, после чего начал собираться, показав ей поднятый вверх большой палец.
— Сообщи Анжело. — Она бросила ему ключи. — Закроешь.
Она взяла свою сумку и только на веранде вспомнила, что вышла в одном топе на бретельках. Она встала на пороге, но не вернулась назад. Кинга знала все существующие приметы. Одна из них гласила, что если вернешься, то, что задумано, в лучшем случае, не сбудется, а в худшем — случится несчастье. Конечно, можно отогнать злые чары, если посидеть десять минут в том месте, откуда вышел, но у нее не было на это времени. Поэтому Кинга решила, что заберет свою джинсовку завтра. Велосипед пусть тоже остается. Он был не прикреплен замком к забору, но вряд ли это старье кому-нибудь понадобится.
Она пошла напрямик, по насыпи вдоль железнодорожных путей, давно заросших травой и сорняками. Потом по дырявой эстакаде над Вонючкой, откуда открывалась панорама на микрорайон Мазуры и хату ее предков. Уже много лет мостом пользовались исключительно тинейджеры. Местные школьники развлекались лазанием по щербатым перегородкам, в самом центре жгли костры, пили, нюхали что ни попадя и наслаждались обществом друг друга до самого утра. Кроме того, это был прекрасный наблюдательный пункт, потому что со всех сторон было видно приближающихся незваных гостей. В случае полицейского налета они успевали бросить «товар» в реку либо иначе его утилизировать.
На этот раз там было только два человека. Они сидели перед символическим, едва заметным костром, в котором горел один большой кусок дерева. Он походил на спинку большого антикварного стула, которую только что бросили в огонь, и она еще не успела разгореться. Кинга остановилась, так как ее всегда пугали дырявые ступени. А здесь, по путям, она ходила много раз, обычно когда сильно спешила. Достаточно было просто не смотреть вниз. Бетонные шпалы были довольно широкие. На велосипеде дорога домой занимала полчаса. Напрямик — несколько минут. Сразу за мостом она сбегала по насыпи и через луг шла к своему дому, со стороны задней калитки. Было темно, но стоило рискнуть.
— Лови ее, Тадек! Неплохая телка, — крикнул один из парней, когда она проходила мимо.
Он резко встал. Кинга зашаталась, чуть не упала. Убиться здесь было трудно, а вот покалечиться запросто. Падая в воду, она бы скорее свернула себе шею, чем утонула в Вонючке. Плавала она не очень хорошо, только по-лягушачьи. А на то, что эти двое бросятся спасать ее, можно было не рассчитывать. Парень, зацепивший ее, был в изрядном подпитии и явно скучал, желая поразвлечься. Все равно как. Такой тип был ей хорошо знаком. Одет как партизан. Куртка перепачкана светящейся краской для пейнтбола. Активист из какого-нибудь профессионального колледжа. Наверное, готовится к войне, как большинство озлобленных местных, принадлежащих к вооруженным отрядам. Трудно было понять: поляк или белорус. Говорил по-польски, но это на самом деле ничего не значило. Она предпочитала не подавать голос. Если он узнает, что она белоруска, это может ухудшить дело. Кинга склонила голову, пряча лицо, и пожалела, что не вернулась за курткой, потому что в своем топе и юбке до середины бедра чувствовала себя по