ые, не какие-то там свиньи с вокзала, и говорю: попил бы ты чаю. И пошли мы к шлюхам на Пигаль. Там я не смог открыть биотуалет и отлил прямо на дверь. А этот русский навалил с противоположной стороны для симметрии пейзажа. Я даже снял это на телефон, ради прикола. Легавые подъехали, а русский плюется, он, мол, платить пять сотен не будет, разве что они вдвоем сделают ему хорошо вот за этим углом. Тогда они вытаскивают из багажника чувака, тощего, держут за шкирку и спрашивают: это они — и показывают на нас — были при том нападении, а он кивает, что типа да, они оба были. Ну, я вскипел, махнул левой веткой, она у меня всегда крепче была. Легавый навернулся, тощий навернулся, большой навернулся, а русский меня тянет оттуда. Курвы плюются, что мы им весь бизнес перетерли. Не хотелось мне устраивать им дым на предприятии, поэтому я двинул в ворота и через два дня был уже здесь. Так вот, в эмиграции у Николая скучаю уже одиннадцать месяцев. Но ниче, давайте навернем. Оса, наливай.
Мажена разлила. Пила наравне с мужиками. Игорь не прекращал говорить, а во время третьей или пятой рюмки Петр еще раз спросил:
— Может, позвонишь еще раз? Что-то шефа долго нет.
Игорь заржал, но тут же посерьезнел. Потом взял свой огромный мобильник и левой рукой набрал номер. Левша, потому и нокаут у него получался оглушительным именно левой. Он не сказал в трубку ни слова, только слушал. Потом взял одну непочатую бутылку, сунул ее в рукав мастерки и направился к выходу.
— У этих еще полчаса. — Он указал на дверь Иовиты. — Если протянут время, платить будут двойную ставку. Десять процентов твои, если сможешь их вышвырнуть. Бедная ромашка. Если так и дальше пойдет, то придется отправлять ее на реабилитацию, а Николаю это не очень улыбается. Хотя, сейчас он явно не в форме. Не знаю, не знаю.
Мажена встала.
— А что с ним?
— Ну что, ушатался и валялся в сугробе. Скорая забрала. Я поехал. Глянешь тут за всем этим?
И, не дожидаясь ответа, хлопнул дверью. Петр и Мажена долго сидели молча.
— Может, рулета с маком? — спросила она наконец. — Покупной, но еще свежий.
Петр отказался. В тишине они услышали приглушенный смех и проклятия. А потом стук в дверь и звук отпираемого замка. Из двери высунулся мужик, ровесник Петра, кивнул ему красной вспотевшей усатой рожей. Бондарук ненавидел старосту, начальника гэбэ вплоть до ее ликвидации, но тоже слегка кивнул, словно они находились во дворце, а не провинциальном борделе.
— Оса, где водка? — крикнул Гавел Мажене.
Она молча протянула ему бутылку Петра.
— Теплая, — скривился тот и сразу скрылся в комнате.
— У вас полчаса. Николай говорил… — начала Мажена, но никто, кроме Петра, не слышал ее.
— Кто еще там?
Она пожала плечами. Отпила глоток из рюмки, закусила огурцом и хлебом с остатками домашнего паштета, больше килограмма которого переваривалось сейчас в желудке Игоря.
— Сколько?
Она показала четыре пальца. Он поднял голову.
— И она одна?
Мажена подтвердила. Петр подбежал к двери, приложил к ней ухо, но ничего не было слышно.
— Сколько это продолжается? — спросил он с искренним беспокойством.
— Я и не такое тут видала. Скажи лучше, что ты хотел, ведь явно не секса.
Петр вытащил из-за пазухи блокнот в клеенчатой обложке.
— Несколько лет назад кто-то убрал Веремюка, учителя немецкого из второго лицея. Меняю это на бумаги, которые у него были с собой. — Он показал записную книжку.
— Не мой профиль.
— Меня не интересует он сам, также как причина его смерти, мне нужно то, что у него пропало в тот день, когда он отправился в страну вечных снов. — Петр уставился на нее.
— Должок у него был перед тобой или что?
Петр не ответил. Он еще раз подошел к двери Иовиты.
— Надо войти туда. Это сукин сын… Она может не пережить этого. Я его знаю.
— Ах, какой рыцарь.
Петр сел, но нервничал все сильнее.
— Кое-какие пожелтевшие бумаги, — улыбнулся он.
— Пожелтевшие бумаги? Это что-то ценное? Ценнее, чем то, что у тебя?
— Нет, — заверил он. — Просто я уже старый, поэтому и вещи старые люблю.
— Что-то на этого гэбэшника? Политическое?
Прежде чем Петр успел ответить, Мажена подошла к его сумке и открыла ее. Внутри, рядом с несколькими кольцами колбасы, лежала стопка из нескольких пачек денег. Видимо, только что полученные в банке.
— Ты ограбил банк, что ли?
— Скажи своему мужику, что я поменяю это на стопку бумаг учителя и добавлю блокнот.
— Я всего лишь обычная девушка. — Она пожала плечами. Закрыла сумку и вернулась на свое место, а потом кокетливо улыбнулась Петру. — К тому же плевать мне на Николая. Или, может, ты к нему не равнодушен?
— Я не гомосексуалист, — заявил Петр и склонил голову.
Она подняла руки, как бы извиняясь. Даже слегка испугалась, что перегнула палку.
— Я скажу ему, — обещала она. — Но он ничего не сделает. Нездешний.
— Это сделал профессионал. — Петр указал на дверь, за которой все еще была Иовита и неизвестно сколько мужиков. — Может, он заказал убийство Веремюка? Но сам руки не запачкал. Пусть Николай узнает, кто и по чьему приказу, если хочет получить в собственность квартиру в «долине красных свиней». Я обещал ему, но могу отдать кому-нибудь другому.
— Какого рожна ты меня в это втравливаешь?
Он не ответил. Мажена надела спортивную куртку, застегнула замок. Наморщила лоб.
— Интересно. Две недели назад был тут один насчет того учителя, что повесили, — сказала она, прикуривая сигарету. — Они говорили с Николаем, я кое-что слышала. Может, сегодня дорогой шеф неслучайно заснул в сугробе. Надеюсь, что хотя бы Игорь вернется, потому что если нет, то мне придется искать другую работу.
Петр схватил ее за руку. Погладил.
— Двадцать кусков, — заявил. — Если информация точная.
Она выдернула руку, отвернулась от окна.
— Вот бы мне уехать, вырваться отсюда. — Она с надеждой посмотрела на него. — Двадцать кусков меня не спасут.
— Намекаешь, что сама решишь вопрос?
— Николай участвовал в этом. Взял долю. А тот чувак был не отсюда. Со столыцы, как сказал бы Игорь.
Петр решительно схватил ее за плечи.
— Это документы убитых после войны возниц. ИНП охотится за этим.
— Руки! — вырвалась она.
— Следствие может испортить политическую карьеру многим здешним сволочам. До сих пор я думал, что бумаг не существует.
Она скривилась, ей явно надоела эта тема.
— Я не хочу знать, что это. Мне наплевать на политические истории, так же как и на рассказы времен царя Гороха. Я хочу получить свои деньги. Я узнаю, кто и где это держит. Остальным займешься ты. Ангажируешь себе какого-нибудь Арсена Люпена, чтобы вынести это с хаты указанного человека. Я хороша только в разбое и французской любви. Но это тебя, догадываюсь, не интересует.
— Я тоже сожалею, — улыбнулся он.
Мажена сразу подобрела. Посмотрела на часы, взяла ключ. Подошла к встроенному шкафу и выключила камеру, которая все это время снимала, что происходит в комнате Иовиты. Перемотала назад и сначала закрыла рот рукой от того, что увидела. Потом сжала губы в бешенстве. Она захлопнула шкаф и посмотрела на Петра.
— Поможешь? — спросила она, стараясь сохранять спокойствие. — Надо вышвырнуть этих извращенцев, потому что если не сделать это сейчас, то они будут массово насиловать девок и превращать оргии в резню. Я и без того дала им бонус в двадцать минут.
— Я ж не Игорь, — поежился Петр.
— Справишься, старичок, — улыбнулась Мажена. — Мы с деверем не такие номера делали.
Они подошли к двери и открыли ее на счет три. Сначала их взорам открылся зад Адама Гавела и его тощие ноги. Молодой главный редактор местной газеты Вадим Троц спал на кровати рядом в полной экипировке. Только ширинка штанов была расстегнута. Под ними не было трусов. Из штанов выглядывали его мелкие, обвисшие гениталии. Его пытался разбудить Пшемыслав Джа-Джа Франковский, но был настолько пьян, что с перепугу перевернул ряд пустых бутылок и только наделал шуму. Троц закрылся одеялом.
Иовита лежала на спине. Вся в синяках, с разбитым носом, заплывшим глазом и связанными руками. Кажется, она была без сознания. Комендант полиции Томаш Терликовский стоял над ней с кожаным ремнем. Расстегнутая рубашка была мокрая от пота под мышками и на спине, как после крайне тяжелых физических усилий.
— Что за въезд? Я еще не закончил, — возмутился он. — Уплачено. Эта шкура работу должна выполнить. Я ей доплатил сотню за жесть.
— Время вышло. — Мажена подбежала к подруге.
Йовита открыла один глаз и пыталась что-то прошептать, но ее было почти не слышно. Скорей всего, она давно потеряла сознание и уже какое-то время лежала вот так, словно изрубленная колода. Мажена потрясла ее и почувствовала вонь крови и выделений. Йовита была словно без костей.
— Она умирает! — крикнула Мажена. Глаза ее заслезились, а потом она крикнула: — Скоты!
— Терлик, ты ей так хорошо сделал, что она прям обосралась от удовольствия, — заржал Гавел. И хлопнул по спине Терликовского, который успел уже наполовину одеться. — Идем отсюда, хлопцы. Николай заплатит за плохое обслуживание. Пусть собирает манатки. Нам в нашем городе не нужны грязные курвы.
Петр стоял в дверях и поначалу просто наблюдал за картиной, поэтому подонки не сразу его заметили. Но когда Терликовский проходил мимо, Бондарук схватил его за горло и прижал к стене. Терликовский покраснел, потом посинел, глаза вылезли из орбит, он захрипел от недостатка кислорода. Гавел бросился Бондаруку на спину, пытаясь оттащить его от коменданта. Петр отпустил Терлика и набросился на Гавела. Схватив стоящий рядом будильник, он ударил им старосту по голове, но тот лишь слегка отряхнулся, как от укуса насекомого. Бондарук взял пустую бутылку, разбил ее о стол и провел стеклом по шее Гавела. Нажатие был легким, рана получилась неглубокая, потому что кровь, хлынувшая поначалу, быстро остановилась.