Material Girl.
Хайнувка, 2014 год
По вторникам Рослонева завтракала вечером, чтобы в среду, в базарный день, уже в три часа ночи быть на овощном оптовом рынке в Вельске Подляском. В свой павильончик «ТО-МИ-ТО» на Рубль-плацу она привозила исключительно свежайшие продукты, за которыми уже с шести утра вставали в очередь рачительные хозяйки и снабженцы местных кафешек. Привозить, разгружать и расставлять товар ей помогал сын Мирослав. А с тех пор, как внук пошел в ясли, к работе в семейном бизнесе присоединилась и невестка, Анжелика.
Сегодня, как обычно, они тащили из своего грузовичка мешки с картошкой, катили бочки с квашеной капустой, носили ящики с ароматными помидорами, идеально гладкими баклажанами и молодым луком. Рослонева вместе с мужем когда-то выращивала овощи в теплицах, но сейчас она сажала там только зелень, которую в симпатичных горшочках продавала на один злотый дешевле, чем в «Кауфланде». В ее магазинчик, с изображением помидора на вывеске, приходила вся Хайнувка.
Рослонева бдительно следила за тем, чтобы продавщица не сунула никому подгнившую морковку или вялый огурец. Она сама выбирала товар, который привозила с оптовки, лично его раскладывала и стояла за прилавком во второй половине дня, до самого закрытия. У нее можно было заказать любые сельскохозяйственные товары, такие как просо, например, корм для кур или витаминные препараты для свиней, потому что в маленьком городке никого не удивляло, что по двору, окруженному живой изгородью, на одной из главных улиц, ходили две курочки и в сарае похрюкивала небольшая свинка. Домашние яйца дешевле и полезнее, а денег у местных всегда было не густо.
— Наверх, — распорядилась хозяйка магазинчика, когда сын принес ящик помидоров черри. Это был заказ одного из постоянных клиентов. Маленькие помидоры не очень хорошо шли в розницу.
— Вниз! — крикнула она, увидев, что Анжелика пытается втиснуть петрушку, морковку и порей на вторую полку. Рослонева не понимала, как можно быть такой флегмой. Если бы девка не была родственницей, она бы никогда ее не наняла.
— В холодильник, — сказала она, показав на молоко в пакетах, масло и вкуснейший сыр с хайнувского молокозавода. В последнее время взялась активно развивать молочное направление.
Дела шли хорошо. Рослонева совсем не ощутила кризис, о котором говорили политики из стеклянного ящика. Ко всему, что у нее было, она пришла сама, благодаря тяжелому труду. Только этот павильончик, точнее его аренду у хозяина торговой площади, ей удалось получить, благодаря внушительной взятке. Но это было очень давно, когда Рубль-плац был настоящим полем битвы русскоязычных граждан, приезжающих сюда торговать со всех близлежащих советских республик. Поэтому в доме Рослоневой было полно русского золота, уйгурских ножей ручной работы, белорусских кастрюль в стиле «гнется, но не бьется», литовских лекарств, азербайджанского фаянса и дурацких статуэток с подсветками, украинских часов или широких тканых поясов из далекой Грузии. У Рослоневой имелась торговая жилка. Она изучала, чем заполнен Рубль-плац и только ждала, когда русские — как их всех здесь дипломатично называли — будут уезжать, а потом подходила к тем, у кого был лучший товар, и предлагала общую оптовую цену «за все». Через какое-то время она распродавала эти вещи с тройной накруткой.
Теперь здесь уже не было тех, настоящих русских, также как и тех прекрасных времен, когда на Рубль-плацу можно было одеться, поесть, обзавестись «катюшей» и уехать с этим всем на ворованной тачке. Сейчас палатки и киоски были наполнены — как и на каждом базаре — китайским барахлом. Осталось одно название. Но местные жители, то ли из сентиментальности, то ли из мнимой рачительности, по-прежнему съезжались сюда ранним утром, каждую среду, чтобы выбраться с базара с полными сумками, как сам Бог велел.
Среда была единственным днем, когда за прилавком «ТОМИ-ТО» стояла вся семья, потому что очередь за овощами тянулась до самого поворота, где соединялась с другой очередью, за мясом, в магазин Нестерука.
Сейчас хозяйка осмотрела свои владения и с удовольствием отметила, что все на своих местах. Можно начинать торговлю. Она ловко сняла табличку «Закрыто» и повернула ключ в замке. Внутрь сразу же ввалилась толпа местных кумушек. Они аккуратненько встали в очередь, бурно обсуждая последние рецепты из журнала «Хозяйка», а одна из них вещала о превосходстве своего рулета с маком над оным из «Ева на кухне». Рослонева тщательно, без лишних слов, взвешивала товар. Не забывала, однако, улыбаться, слыша комплименты по поводу своей зеленной лавки.
— Полкило квашеной капусты, — пожелала одна из покупательниц.
У Рослоневой в этот момент были грязные руки от картошки, которую она фасовала в пластиковые пакеты. Она считала, что чистая, мытая из супермаркета, это сплошное ГМО, поэтому всегда продавала людям настоящие чумазые клубни. Иногда она добавляла на пару штук больше, в счет очисток, и была уверена, что эта покупательница вернется к ней уже через неделю. Так оно и было.
— Мирусь, — позвала она сына, который, как послушная собачка, тут же появился у ее ног. — Открой капусту. Пани просит полкило. Дай ей из новой бочки, это наша постоянная покупательница, — громче подчеркнула она.
Мирусь ловко поднял крышку, взял шумовку и стал мешать капусту. Он уж было собирался накладывать ее в контейнер, когда услышал, как постоянная покупательница сказала:
— Только без воды пожалуйста. Пусть лучше пани Рослонева мне взвесит. Я ей доверяю, а вас впервые вижу.
По очереди пронесся ропот. Мирослав обиженно надулся, а Рослонева никак не прокомментировала сказанное клиенткой. Она переглянулась с сыном, вручила ему пакет с картошкой. После чего в положенном чепце на голове, чтобы ни один волос не упал, хоть она работала не в столовой, а торговала овощами, тут же подошла к прилавку с приклеенной милой улыбкой. Она сразу узнала скандалистку. Немолодая упитанная прислуга Адама Гавела, которая, видимо, считала себя лучше других, потому что драит сортиры после самого старосты района и варит похлебки для его многочисленного выводка.
— Бигос будет, да? — заговорила Рослонева.
Кому-то в конце очереди тоже захотелось бигоса, покупатель попросил взвесить и ему два килограмма. Рослонева помыла руки, надела желтые резиновые перчатки и взялась за работу. Она лихо мешала содержимое бочки, одновременно рассказывая о том, как тяжело сейчас закупить хороший капустный товар. Экологически чистый, подчеркнула, в итоге наложив покупательнице намного больше, чем та собиралась купить. Тому, кто хотел два килограмма, она продала еще творог и три кабачка, а также килограмм желтого болгарского перца, потому что желтый полезнее, а потом взяла ведерко из-под соленых огурцов, которое на прошлой неделе помыла и собиралась оставить себе, и любезно предложила покупателю в качестве емкости для капусты.
Она уже сняла верхний слой капусты, под которым оказалось слишком много рассола, поэтому сунула дуршлаг поглубже. Там она почувствовала что-то твердое. Она привычно потрясла бочку, вычерпала лишний рассол и наполнила ведерко до краев. Рослонева уже собиралась повесить дуршлаг, когда ей вдруг пришло в голову, что ее, возможно, обманули, подбросив в бочку кирпич. Она наклонилась над емкостью и замерла.
На поверхности белой, свежайшей капусты плавала человеческая голова. Седые волосы, распущенные в рассоле, словно щупальца медузы, делали опухшее лицо макабрически гротескным.
Рослонева не закричала, не упала в обморок. Она отложила дуршлаг и молча направилась к своей сумке, чтобы позвонить 112, а потом жестами показала покупателям, что торговля окончена. Когда они повесили табличку «Закрыто», ожидая приезда полиции, хозяйка подсчитывала ущерб. Она боялась, что, если все узнают об этом — а это неминуемо, — никто и никогда не купит у нее даже сухофрукты. «ТО-МИ-ТО», магазинчик, название которого состояло из первых слогов имен ее самой — Тося, сына — Мирослав и ее покойного мужа — Толика, станет местом, в котором, по крайней мере, для местных, в квашеной капусте плавают трупы.
Доман только что закончил давать интервью, когда в кабинет вбежал Блажей. При виде красивой журналистки общественного радио, которая как раз складывала микрофон, зарделся, поклонился, а потом попросил Доманьского в коридор.
Журналистка осталась в кабинете и напрягла слух, но, несмотря на всю сосредоточенность, ей не удалось услышать ничего, кроме «Рубль-плац».
Когда Доман вернулся, она спросила его, что случилось. Тот соврал, что ничего особенного, но вдруг заспешил. А буквально минуту назад симпатичный полицейский предлагал ей пообедать вместе.
— Может, в другой раз, пани Марта, — дипломатично улыбнулся он.
Журналистка грациозно кивнула и направилась к двери. Ей было не больше двадцати пяти. Выйдя из участка, она приказала водителю срочно отвезти ее на городской базар. Через несколько минут она снова увидела там Доманьского.
Территорию перекрыли от самых въездных ворот. Толпы зевак стояли у всех входов на рынок. Журналисты сразу же устроили себе штаб в «Лесном дворике». Полицейские ленты, которыми обычно огораживают место преступления, отчетливо свидетельствовали о том, что на Рубль-плацу произошла трагедия. Люди опять говорили о людоеде и человеческих останках в одном из павильонов. Согласно новой версии, это было дело рук подлясского каннибала, который теперь убивает массово. Тесной шеренгой, под охраной патруля добровольцев, стояли крупные и мелкие торговцы. Полиция справилась с ними достаточно быстро. Им было сказано покинуть торговую площадь, но далеко не уходить. Торговцы послушно выполнили приказ, отчасти потому, что большинство из них оставили на Рубль-плацу весь свой товар.
Карманники воспользовались столпотворением, и вскоре полицейские приняли несколько новых заявлений по поводу пропавших кошельков. Наличные в Хайнувке по-прежнему были в моде. Ни один местный мужик не выходил за порог без нескольких сотен в кармане. Было объявлено, что все, кто присутствовал в этот день на базаре, будут допрошены.