— Тогда пока, — успела произнести Саша и опять услышала дочку. Они щебетали еще какое-то время, клянясь друг другу в большой любви. Наконец Саше пришлось попрощаться: — Завтра увидимся, моя хорошая. Надо экономить бабушкины деньги.
— А звезды на небе — это души умерших, ангелы, которые оберегают нас? Здесь другие звезды, не такие, как дома.
Саша прикусила губу.
— Думаю, что да. — Ответила она после паузы. — Можно сказать, что каждая звезда — это ангел.
— Я выбрала себе одну и договорилась с ней, что она будет моим папой.
Саша принялась нервно мять салфетку.
— Потому что, если он умер, это значит, что он оберегает нас. Видит все сверху. Чтобы с нами ничего не случилось.
— Да, так и есть, — выдавила Саша. — Бог хранит нас.
— Вместе с папой и дедушкой?
— Дедушка бы гордился тобой.
— Я родилась в День деда. Наверное, я заменила его на земле, да?
— Моя хорошая. Умная, смелая. Я очень тебя люблю.
— Если я буду часто разговаривать с этой звездой, как ты думаешь — папа ответит мне?
— Сомневаюсь. — Саша почувствовала, что больше не вынесет этого. Нельзя так обманывать ребенка. — Звезды и ангелы не говорят. Они просто есть. Стоят на страже.
— Знаешь, я по нему очень скучаю.
Саша молчала. Она не знала, что сказать.
— Сейчас я у тебя и папа и мама. Все будет хорошо. Скажи бабушке, что Кароль встретит вас. Моя машина сломалась.
— Пока! Чмоки! — крикнула девочка. — Я побежала, бассейн открыли. Бабушка согласилась сегодня не идти на пляж. Я плаваю на надувном круге! Одна!
— Молодец! — Саша с облегчением вздохнула. Она услышала треск в трубке, словно ее уронили и подняли снова:
— Как это сломалась? Ты же только прошла техосмотр.
— Мама, у меня сломана рука. Пусть Кароль приедет за вами. И оставь Каролину у себя на ночь. Надеюсь, что послезавтра увидимся. Я приеду прямо к тебе.
Ей ответила тишина. Она посмотрела на телефон и поняла, что соединение прервано. Неизвестно, как долго она говорила сама с собой. Она еще раз набрала номер, но включился автоответчик. Через какое-то время попробовала еще раз. Безуспешно. Она дрожащей рукой положила телефон на стол, экран его поблек и в конце концов погас. Но через мгновение ожил. Опять зазвучала музыка из «Пингвинов».
— Прекрасно. Как всегда, все на мне. Как это ты сломала руку? — возмущалась Лаура.
— Мама, ты золото.
— Знаю, — уже теплее ответила мать. — Я вспомнила, что случилось с этим Яном.
Саша догадалась, что Лаура не хотела рассказывать об этом при внучке.
— Он погиб сразу после войны. Ему должно было исполниться двадцать. Это было зимой, потому что бабушка Зося говорила, что банды ходили по лесам и было жутко много трупов, а лопату было невозможно в землю вбить. Такая она была промерзшая. — Саша замерла. — А почему тебя это интересует?
— Да так. — Она постаралась не выдавать своего волнения. — Поговорим об этом дома, спокойно. Не по телефону.
— Надеюсь, что ты была у врача и соблюдаешь его рекомендации? Тебе нужно будет ходить потом на лечебную гимнастику. Ты знаешь об этом? Перелом в твоем возрасте это уже не то что в подростковом.
— Хорошо, мама. Я все соблюдаю. Счастливого возвращения.
— Мы помолимся за тебя. — И Лаура, как всегда не дожидаясь ответа, положила трубку.
Саша взяла из стопки удостоверения братьев Залусских. Она вглядывалась в незнакомые лица. Искала сходства со своими родственниками, но ничего не приходило в голову.
Потом она просмотрела список текстовых сообщений и нашла то, которое искала.
«Я хочу увидеть ее. Л.»
Она набрала этот номер, дрожащей рукой приложила телефон к уху, но никто не ответил. Она с облегчением сбросила вызов. Потом собрала бумаги и пошла оплатить счет. Администратор махнул рукой.
— Пан директор уже заплатил.
После чего протянул ей сверток, перевязанный лентой с эмблемой отеля.
— Свеженькое. — Он хитро подмигнул ей. Саша не поняла, поэтому он пояснил: — Сальце от Нестерука. Вкуснятина! Презент от фирмы.
Саша поблагодарила и направилась к выходу. Но, не дойдя до него, развернулась и окинула взглядом холл. Кроме них, в коридоре никого не было.
— Я вижу, что вы пока не очень заняты, — начала она. — Не подбросите меня до «Тишины»? Пан директор, наверняка, был бы благодарен.
Администратор на секунду задумался, но потом вынул из стола ключи и снял служебный пиджак, под которым у него была надета футболка с изображением «проклятых солдат» и надписью «Слава героям!». Он проводил ее к допотопному внедорожнику, освободил пассажирское сиденье от пищевых контейнеров, в которых было не сало, а продукция старого доброго KFC, эмблему которого Саша не видела с тех пор, как заглянула в этот лес. Он перекинул назад банки из-под энергетиков и кофейные бумажные стаканчики с заправочных станций, после чего широким жестом пригласил ее сесть.
— Это, конечно, не пикап ZU-232, а заслуженный тарпан, — засмеялся он. — Но тут тоже можно установить автомат и палить по соломенным крышам деревень, все еще лояльных местным властям.
— Значит, таков ваш план? — Саша указала на его футболку. — Палить по деревням?
— Я просто пошутил. — Он явно смутился. — Но в случае конфликта железа у нас предостаточно.
— У вас?
— «Национальная Хайнувка», — гордо ответил он. — Советую зайти на нашу страницу в Фейсбуке.
— Мне показалось, что вы в хороших отношениях с паном директором, — начала она. — Как это все сочетается с вашим… инакомыслием?
— Работа есть работа. А пан директор действует на два фронта. А вы не знали? Это он профинансировал последние учения националистов. Круть, — подчеркнул парень. Она подумала, что если бы он был котом, то облизнулся бы сейчас от уха до уха.
— А это? — Она указала на тату на левой руке рецепциониста, которое открывалось каждый раз, когда он менял скорость. Это было изображение «фаланги», так называемой «руки с мечом», символа радикалов.
— Да так. — Он впопыхах натянул рукав. — Ошибки молодости.
Саша более внимательно присмотрелась к парню. Волосы сострижены почти под ноль. Сам он был довольно мускулист, хотя скорее миниатюрен. За ухом у него был еще один значок. Она только сейчас его заметила.
— Это тоже? — Она указала на число 88.
Он не ответил, но через пару секунд остановил машину, хотя до «Тишины» оставалось еще пару сотен метров.
— Наверное, будет лучше, если я не стану афишировать знакомство с вами.
— Премного благодарна, — выдавила Саша и, не спуская с него глаз, ждала, пока он развернется на дороге.
Потом она взяла телефон и записала номера машины. Ей было очень хорошо известно, какое значение имела «Фаланга» для националистов. Так же как и число 88. «Н» это восьмая буква алфавита. Значение аббревиатуры целиком было тоже прозрачно. Heil Hitler.
«Паника среди хайнувских националистов. Не так давно мы сообщили в прокуратуру о публикации на сайте „Национальная Хайнувка“ фотографий людей, использующих запрещенную фашистскую символику. Молодые люди носят нашивки с гестаповским символом Totenkopf, принимают участие в маршах имени Бурого, человека, который совершил множество преступлений из националистических соображений, убивал „врагов народа“, даже младенцев. В Хайнувке до сих пор живут люди, родственников которых убил Бурый и его банда.
В условиях военного времени солдаты подпольной армии прикалывали себе значки Totenkopf с буквами СВО (Смерть Врагам Отчизны), призывая таким образом к уничтожению врага. Но ничто не оправдывает ношения нацистской символики молодыми, дезориентированными людьми в 2014 году, в мирное время.
Полиция выполняет свои обязанности, допрашивая людей, которые убедили детей в том, что ношение гестаповских знаков-символов вполне допустимо. Это вызвало большой резонанс.
Меня же с трибуны сейма назвали представителем „левых“. Дорогие господа националисты, я не являюсь политическим деятелем в принципе, так же как и никоим образом не причисляю себя к „левым“, но я знаю, что ношение нацистской символики и эпатажные посты на сайте „Национальная Хайнувка“ вроде „Бурый должен вырезать всех белорусов. Жаль, что не уничтожил оставшихся валенков“ — это абсолютное зло. И я сделаю все, чтобы ответственные за это люди понесли соответствующее наказание.
В Хайнувке долгие годы в мире и согласии жили поляки и белорусы, ровно до тех пор, пока группа польских псевдопатриотов не начала мутить воду и призывать к войне на фоне национализма. И никакие депутатские интерпелляции не изменят того, что то, что вы делаете, — это зло в чистом виде. Белорусы обладают таким же правом жить на этой земле, как и поляки».
Ася сложила газету вчетверо, чтобы отец не пропустил эту статью, и быстрым, решительным движением положила ее на стол именно в тот момент, когда мать собиралась поставить перед ним обед. Петручук поднял глаза над очками и с укоризной посмотрел на дочь.
— Я пошла на пикет, — сказала Ася и развернулась к выходу. В коридоре она сняла с вешалки черную косуху и повязала на шею бандану.
— Вернись! — крикнул отец, но дочь не отреагировала.
Мать тут же ретировалась с тарелками на кухню. Отец вышел из-за стола и в тапках направился к двери. Девочка уже бежала вниз по лестнице.
— Ася!
Она даже не обернулась. Уже снизу, открывая велосипедный замок, крикнула:
— Люди вооружаются! Я не собираюсь спокойно смотреть на то, как коммунисты замалчивают такие дела!
— Кто наговорил тебе таких глупостей?!
— Глупостей? Прочитай тот бред, и поймешь. Спрашиваешь, кто? Ты мне наговорил. Бог, честь, отчизна. Это твои слова. Жаль, что только слова.
Петручук смягчился.
— Доченька, давай поговорим.
— Некогда уже разговаривать, папа. Скоро будет война. Увидишь.
В этот момент отец с ужасом отметил, что Ася возилась вовсе не с велосипедом. Она вытащила из угла огромный транспарант и забросила его себе на плечи, словно рыцарь меч в ножнах. Вскоре в подъезд вбежали еще двое подростков. Они были в толстовках с капюшоном и широких штанах с мотней. Издалека их можно было бы принять за хипхоповцев.