зже. Ивона не могла понять, как можно быть таким сукиным сыном. Таким образом, Зубры с сегодняшнего дня с размахом гуляли, а все, кто когда-либо сказал в их адрес хоть одно плохое слово, дрожали от страха, потому что теперь они стали одной из самых влиятельных семей в регионе.
Божена опять подошла к дочери и подала ей почищенное и разрезанное на восемь частей яблоко.
— Съешь хоть кусочек.
Она подсунула ей под нос стакан с газировкой. Ивона всегда ее очень любила несмотря на то, что мать ругалась, что полезнее было бы выпить воды с гуашью.
— Красочки тебе купила. Может, выпьешь?
Никакой реакции. Ивона вставала только в трех случаях: в туалет, поставить телефон на зарядку и если слышала рев мотоцикла.
— Доченька, смирись с тем, что он не приедет, — уговаривала ее Божена. — Разве что узнает о наследстве, но тоже не думаю. Возможно, это покажется ему ниже его достоинства. Мужики — чудовища.
Ивона закрыла лицо руками и начала всхлипывать.
— Это не так, мама. — Она заговорила впервые после выхода из укрытия. — Он любит меня. Я знаю. С ним что-то случилось. Я чувствую это, у меня душа разрывается.
Божена подошла и сильно прижала дочь к себе.
— Не будь наивной, — попросила она. — Найдешь себе кого-нибудь. Теперь ты будешь жить как королева. Продашь фабрику, будешь богатой. А когда есть деньги, любовь сама стучится в дверь. Очередь ухажеров уже выстраивается. Каждая любовь — первая.
Ивона вырвалась из ее объятий и выбежала на улицу. Она не останавливалась, пока не выбилась из сил. Девушка стояла, уперев руки в колени, и тяжело дышала. Бег высушил слезы. Она замедлила темп и остаток пути до дома матери Квака прошла быстрым шагом. Ивона еще ни разу в жизни не преодолевала так быстро такое большое расстояние.
Когда она постучалась в убогую хату на опушке леса, Дуня как раз снимала сглаз с алкоголика. Ивона уселась на порог и наблюдала за обрядом. Знахарка прервала молитву, которую бубнила под нос как мантру, и подошла к несостоявшейся невестке. Насыпала ей в ладонь мака, помогла сомкнуть пальцы, чтобы ни одно зернышко не выпало. На ее колено положила ламинированное фото реликвий Богоматери, которое лично привезла из Почаева.
— Держи и молись, — сказала она по-белорусски. — Так, как умеешь. Как сердце подсказывает. По-польски, русски, английски. Главное — искренне.
Ивона вглядывалась в кости, лежащие на нарядной салфетке, и с удивлением заметила, что фотография приятно согревает ее тело. Сначала она почувствовала тепло в ноге, на которой лежала примитивная иконка, а потом потихоньку боль и грусть начали отпускать. Она сама стала легкой, словно впала в подобие транса. Ивона оперлась о дверной косяк, закрыла глаза и вслушивалась в однообразную музыку Дуниных молитв. Очнувшись, она обнаружила, что лежит под периной. Рядом стоял холодный чай в металлическом подстаканнике. Дуня крючком вязала берет. Она заметила, что глаза девушки открылись, и сказала:
— Ты спала тридцать три часа, дочь. К сожалению, у меня нет телефона, а твоя мама, наверное, волнуется. Позвони ей.
Ивона встала. Она чувствовала себя свежей и сильной.
— Вы сделаете мне, как тому мужчине?
— А в чем твоя проблема? — Шептунья дотронулась до ее подбородка и чуть подняла его. Ивона отвела глаза. — Только правду говори. Что тебя беспокоит? Твое признание останется здесь, провалится словно в колодец. Иначе, если будешь неискренней, Бог тебе не поможет.
Ивона прижалась к старушке и заплакала.
— Я беременна. А он пропал.
Дуня погладила ее по голове и отвернулась к кухонному столу. Изба была небольшая. Сидя на стуле, можно было дотянуться до всего. Она достала из серванта пачку сахара и начала насыпать на газету небольшие горки. Считала «по-своему», пока не решила, что хватит.
— Любишь этого парня? Хочешь этого ребенка? — спросила она.
Ивона сразу закивала, вытерла слезы.
— Сорок точек, — пояснила шептунья. — Над каждой молишься, читаешь «Отче наш», «Верую» и «Иже херувимы». По-польски, если по-нашему не умеешь. Как прочитаешь, пометь горку пальцем. Когда все будут помечены, собери этот сахар и брось его в чай.
Потом она оторвала от газеты еще кусок бумаги и насыпала в него мак.
— Это насыпь во все карманы, а когда будешь стирать одежду, подсыпай, обновляй. Когда кончится, купи еще и освяти в церкви или приди с ним ко мне. Страх будет обходить тебя стороной. Останется только здоровый, который мотивирует человека и отводит от опасности. Паники не будет.
Еще она дала ей сухую корку хлеба и налила в бутылку из-под кока-колы воды из ведра. Помолилась над ней, перекрестилась.
Пей каждый день по глотку-два, не больше. Думай о своем любимом. Хлеб разломай и съешь сухим, как просфору, то есть вашу облатку. Не урони ни крошки. Если сделаешь все это, Юрка вернется к тебе.
Она замолчала. Посмотрела на висящую под вышитой макаткой икону и перекрестилась. Ивона сделала то же самое.
— Если жив, — уточнила Дуня. — То вернется к нам.
— Меня попросили, я сделал. Как-никак мы были друзьями.
Романовская, не веря своим глазам, глядела на старичка в резиновом фартуке, стоящего у металлического стола. Во время их разговора он не переставал резать мясо и измельчать его в мясорубке, из-за чего периодически прерывал свой рассказ. Они проверили каждый сантиметр мясокомбината Нестерука, но не обнаружили ничего подозрительного. На всякий случай мясо тоже было проверено. Слухи об орудующем в этих местах каннибале нельзя было оставлять без внимания, чтобы избежать ненужных сомнений.
— Никакой человечины, — сообщили из лаборатории. — Только свинина самого высокого качества, говядина и молодая баранина. На все есть сертификаты.
Миколай ненадолго отошел от стола к стене, к которой были прибиты деревянные доски с крюками. Как на витрине здесь висели пилы, тесаки, ножи и прочие профессиональные инструменты. Он взял обычное острие с мелкими зубчиками и поставил его на электропилу. Она напомнила Романовской устройство, которым судебные медики распиливают черепа во время вскрытия трупов.
— «Хамет-54», модель турбо, лучше всего подходит для резки костей. Достаточно правильно ее хранить и точить насадки примерно раз в месяц, — пояснил Миколай и, видя отвращение на ее лице, добавил: — Смерть неизбежна. Бог велел человеку есть мясо, поэтому нельзя отказываться от него. Это есть жертвоприношение. Так же было и в данном случае.
Романовская услышала, как кто-то вошел. Молодой мужчина кивнул ей и несмотря на то, что она была в мундире, не продемонстрировал своим видом никаких опасений. Он протянул Нестеруку чемодан, наполненный, должно быть, инструментами, потому что старик, взяв его, согнулся от тяжести.
— Может быть, рассчитаемся завтра? — спросил Миколай и указал на Романовскую. — У меня гости.
— Конечно, — согласился тот. Комендантша заметила на его руке шрамы от ожога. — Но я бы предпочел получить расчет до среды. Я еду в отпуск и хотел бы сделать кое-какие покупки.
— Тогда я заплачу сегодня, — согласился Миколай. — Подождите.
Он обогнул стол и наклонился к сейфу. Открыл. Внутри были старые папки. У Романовской промелькнула мысль, что у мясника намного больше документов, чем у бывшего шефа полицейского участка. Он взял толстый конверт, отсчитал деньги и протянул их молодому человеку. Когда тот вышел, старик объяснил Романовской:
— Способный парень. Не профессиональный токарь, но по моему заказу делает превосходные ножи. Берет не много, а качество лучше, чем у купленных в супермаркете.
Романовская подумала, что если это дешево, то, видимо, она ошиблась с выбором профессии. Следовало стать токарем, а не карабкаться по ступенькам карьерной лестницы в следственных органах. Староста, вручая ей гонорар, дал пачку, толщиной раза в три меньше. Разве что мясник платит токарю в белорусских рублях.
— Я не знаю его, — бросила она.
— Это какой-то родственник пани Прус, — продолжал Нестерук. — Он уже несколько лет работает в клинике. Ездит там на электрополотере, занимается наладкой оборудования. Золотые руки, все умеет. Я много раз уговаривал его открыть свое дело, но у него все не хватает смелости. Хороший, скромный парень. Талант по работе с металлом. А еще и в компьютерах разбирается. Как-то у нас случился сбой в программе, так он моментально установил все по новой. Я в этом совсем профан. Кажется, с вашим сыном общается. Я как-то видел их вместе.
Романовская указала на стену с арсеналом.
— И этим хаметом вы отрезали голову Бондаруку, пан Миколай?
— Я ведь уже сказал, пани Крыся. — Он покачал головой. — Мы видимся второй раз и опять при не очень приятных обстоятельствах. Хаметом, но не этим. Тот совсем затупился. Я отдал его наточить.
— Этому парню? — Она кивнула в сторону двери.
Миколай замялся.
— А может, где-то и лежит в цеху. Он вам нужен?
— Это орудие преступления, — вздохнула она. — Парни найдут при обыске, если он будет где-то на комбинате. А если он в другом месте, то скажите, пожалуйста, где. Надеюсь на вашу искренность.
Миколай не ответил. Он молол мясо. Ему осталось всего несколько кусков. Ведро было уже почти полное.
— Вы понимаете, что вам придется поехать с нами.
— Только это вот закончу, и едем, — заверил он. — Я не потому сам признался, чтобы уходить от ответственности.
— Вы уверены, что Петр не оставил письма? — расспрашивала Кристина. — Либо что-то другое, что могло бы подтвердить вашу версию? Не буду скрывать, что подобное обстоятельство сработало бы в вашу пользу.
— Может, и оставил, но я понятия не имею где, — рассудительно ответил старик. — Копаться в его вещах я не стану. Если что-то было, то сыновья нашли. Или домработница. Мы, знаете ли, несколько лет не разговаривали.
— Поссорились?
— О нет! — резко возразил он. — Мы даже встречались. Со стороны могло показаться, что все в порядке. Только в ту ночь он вызвал меня к себе. Хотел, чтобы я забрал какие-то документы, которые он хранил долгие годы. Я не сел в машину, которую он за мной прислал. Боялся, что он хочет сбросить на меня какой-то свой груз. У меня куча своих проблем. — Он откашлялся. — Потом, глубокой ночью, приехал ко мне. Сказал, что попрощаться.