Современный детектив. Большая антология. Книга 12 — страница 875 из 1682

87Среда 18 августа 2010 года

«Самое время сделать что-нибудь», — подумал Юханссон, проснувшись утром. Самое время связаться со Стаффаном Нильссоном. Самое время сделать тому предложение, от которого он не сможет отказаться.

Просто убить его, прибрать за собой и пойти дальше по жизни было бы, конечно, гораздо проще в практическом смысле. У него имелся необходимый опыт и ресурсы, да и добровольцев, готовых помочь, вроде хватало. Одновременно это была невозможная мысль и недопустимое развитие событий, несмотря на все эмоции, бушевавшие в его окружении и в собственной душе Юханссона. И все-таки ему не составило труда отказаться от данного варианта, когда вопрос встал всерьез, поскольку в его мире не существовало цели, способной оправдать такое средство.

Отдать Стаффана Нильссона массмедиа и позволить линчевать ему также в голову не приходило. Еще меньше он был готов связаться с отцом Жасмин и предоставить тому позаботиться обо всем в качестве главного скорбящего, взяв на вооружение то, что говорилось в Ветхом Завете о правосудии.

Однако просто оставить все, как есть, и жить дальше было абсолютно исключено. Конечно, как ни прискорбно, зло правило миром, но отдавать ему победу?.. Не в этот раз, поскольку главная ответственность отныне лежала на нем, а он смог бы жить дальше только в мире со своей совестью.

«Остается поговорить с этим дьяволом и заставить его понять собственную выгоду», — решил он.

Позавтракав, Юханссон позвонил своему старшему брату, чтобы попросить у него помощи с некоторыми практическими моментами. В последнее время забота Эверта о его благоденствии стала занимать слишком много времени, и прошло более пяти минут, прежде чем он смог перейти к делу.

— Я решил попросить тебя о помощи, — сказал Юханссон. — Задумал обмануть одного дьявола.

— Ты обратился по адресу, — прорычал Эверт. — О какой сумме мы говорим?

— Никаких денег, — сказал Юханссон. — Все еще хитрее.

— Не хочешь рассказать, о чем речь?

— Нет, пожалуй, позднее…

«Когда все закончится. Если пройдет, как я планирую».

— Мне на время понадобится твой офис, — продолжал Юханссон. — Для пущей достоверности.

«Чтобы Нильссон не почуял неладное и просто не сбежал», — подумал он.

— Тебе не требовалось даже спрашивать, — укорил его Эверт. — Это же и твой офис тоже. Обсуди все с Матсом, нашим счетоводом.

Потом он переговорил с Матсом. Матс Эрикссон был в два раза младше Эверта и, имея диплом экономиста, выполнял функции исполнительного директора в их корпорации. Матс отвечал за текущие вопросы, старший брат Юханссона — за предприятия, сулившие большие деньги, а сам Юханссон сидел в правлении, представляя интересы самого себя и прочих членов семейства.

— Речь идет о предложении сделать инвестиции в большой проект по недвижимости в Таиланде. Отели, квартиры, дома, сервисный центр. Все как обычно. Я переправлю тебе описание и хочу, чтобы ты организовал встречу для «Юханссон холдинг АБ» с компанией, стоящей за этим проектом.

— И как она называется?

— «Леандер Таи-инвест АБ». Ответственное лицо зовут Стаффан Нильссон, и именно с ним я хотел бы встретиться.

— Стаффан Нильссон, — сказал Матс. — Подожди, мы говорим о Стаффане Леандере Нильссоне?

— Да, — подтвердил Юханссон. — Мне важно увидеться именно с ним.

— Эверт в курсе?

— Да, — сказал Юханссон. — Почему ты интересуешься?

— Мне известно, кто такой Стаффан Нильссон, — объяснил Матс.

— Я тоже это знаю, — заверил его Юханссон. — Ты же не думаешь, что я настолько глуп? Мне нужна достоверная причина для встречи с этим парнем. Как, по-твоему, ты сумеешь организовать ее для меня?

— Тогда все в порядке, — сказал Матс. — Хочешь, чтобы я принимал участие?

— Да, определенно, — подтвердил Юханссон. — Однако ни в коем случае не рассказывай ни слова ни обо мне, ни о моем прошлом. Просто скажи, что будет присутствовать один из собственников.

— Тогда мне надо заглянуть в календарь.

— В этом нет необходимости, — возразил Юханссон. — Я хочу встретиться с ним завтра или, самое позднее, послезавтра. И также хочу, чтобы ты присутствовал, а о моем времени тебе не стоит беспокоиться. Меня устроит любой из этих дней.

— Я все организую, — сказал Матс. — Позвоню, как только договорюсь с ним.

— И вот еще что… — добавил Юханссон, которому в голову пришла новая идея. — Важно встретиться у нас. В нашем офисе. Никакого обеда и прочей ерунды. И он должен прийти один.

— С этим не возникнет никаких проблем, — уверил Матс Эрикссон. — Стаффан Нильссон не из тех, у кого есть собственный офис, а его помощников легко пересчитать по пальцам. Я никогда не пригласил бы такого на обед, поэтому тебе не стоит беспокоиться. Кофе и минеральной воды хватит за глаза.

— Спасибо, — сказал Юханссон.

Час спустя Матс Эрикссон перезвонил ему:

— Все организовано. Встреча у нас, в пятницу в тринадцать ноль-ноль. Тебя устроит?

— Да, — ответил Юханссон. — Увидимся послезавтра.

«Обратного пути нет», — подумал он, и неожиданно его головную боль как рукой сняло.

Потом он сунул все цветные проспекты Стаффана Нильссона в один конверт и позвал Макса.

— Я хочу попросить тебя взять эти бумаги и отвезти их в офис Эверта здесь в Стокгольме. Он находится на Карлавеген…

— Я знаю, где он находится, — перебил его Макс. — В Остермальме, где живут все богачи.

88Четверг 19 августа 2010 года

Утром, когда он проснулся, давление у него в груди было вполне терпимым и голова не болела. Наклонившись над раковиной с целью взбодрить себя холодной водой, он заметил, что пора побриться.

«Ты просто дьявольски выглядишь», — подумал Юханссон и состроил себе гримасу в зеркале, но сейчас он был не в состоянии привести себя в порядок.

Матильда, встретив его в кухне и подавая ему завтрак, явно сделала то же самое наблюдение.

— Мне кажется, шеф собирается отпустить бороду, — заметила она.

— Маскировка, — объяснил Юханссон. Ему в голову пришла новая идея, не только оправдывавшая его нежелание заниматься собой и своим постепенно отказывавшимся служить телом, но и имевшая практический смысл.

— Маскировка?

— Секретное задание. Поскольку мне скоро предстоит выполнить секретное задание, я решил изменить внешность.

Неплохая идея, решил он, если вспомнить обо всех тех случаях, когда он мелькал на телеэкране, прежде чем вышел на пенсию. И о том, что Стаффан Нильссон был осторожным человеком и наверняка уделял особое внимание таким личностям, как Юханссон. Опять же, если вспомнить прошлое, поскольку им с Ярнебрингом не раз приходилось переодеваться в водителей такси, уличных рабочих и еще черт знает в кого в старые добрые времена, когда они работали сыскарями в полиции Стокгольма.

— Это я могу устроить, — оживилась Матильда. — Так загримировать шефа, что даже лучший друг не узнает. И всего-то нужна пара солнечных очков, правильная одежда и гель для волос.

— Только никаких татуировок, — буркнул Юханссон.

«Лучше предупредить на всякий случай».

— И даже ни одного маленького кольца в ухе, — пообещала Матильда и улыбнулась. — Тебе не стоит беспокоиться, шеф.

«Как сорок лет назад», — подумал Юханссон. Тогда он изображал уличного торговца сосисками перед ледовым стадионом, где они с Ярнебрингом выслеживали одного извращенца, в котором явно прекрасно уживались интерес к хоккею и потребность демонстрировать всем и каждому свой пенис.

Ярнебринг не годился для такой роли. Уже тогда он выглядел так пугающе, что никто даже не приблизился бы к нему и уж точно не попросил бы добавить кетчупа или горчицы.

Для Юханссона же это не составляло проблем.

— Могу я попросить еще немного горчицы, — сказал извращенец за мгновение до того, как Ярнебринг появился сзади и схватил его за загривок.

— И где ты хочешь получить ее? — спросил он.

Потом они надели на него наручники, вызвали патрульную машину, чтобы доставить задержанного в кутузку, а сами провели остаток вечера, наблюдая, как «Брюнес» обыгрывали «Юрсгорден» внизу на хоккейной площадке.

— Алло, шеф, — окликнула его Матильда. — Алло! Земля вызывает…

— Извини, — сказал Юханссон. — Просто задумался.

Потом он побывал на лечебной физкультуре. Неподходящее место для мыслей или воспоминаний. Просто тяжелая физическая работа, ставшая для него ежедневной рутиной и горьким напоминанием о проигранной жизни. Затем он совершил прогулку вместе с Максом. Никто из них не произнес за все время ни слова, поскольку ни у одного не было такой потребности.

«Я чувствую себя все спокойнее и спокойнее», — думал Юханссон, глубоко дыша и отмеряя ногами свои километры.

Затем он пообедал. Оставил два бокала красного вина на ужин, который собирался съесть вместе с Пией. И Максом, конечно, игравшим роль ребенка в их доме, несмотря на его внешний вид и то, что, в отличие от обычных детей (и всех других людей), двигался абсолютно неслышно.

Когда он лежал на диване у себя в кабинете и размышлял, как ему сделать Стаффану Нильссону предложение, от которого тот не сможет отказаться, зазвонил его телефон.

— Привет, шеф, — сказал комиссар Херманссон из криминальной полиции Стокгольмского лена. — Надеюсь, я не помешал.

— Нет, — ответил Юханссон.

— У тебя все хорошо?

— Нормально, — ответил Юханссон.

«Переходи к делу, чертов подхалим».

— Возникли небольшие сложности, — сообщил Херманссон. — Боюсь, нам придется забрать назад материалы расследования убийства Жасмин, которые мы вам одолжили.

— И почему же? — поинтересовался Юханссон. — Я ведь только недавно получил их.

«Что-то, наверное, случилось, — подумал он. — И желание Херманссона собственноручно удовлетворить свое и зятя любопытство было абсолютно ни при чем».

Странная история, если верить Херманссону. Ему позвонил ответственный за научную работу Государственного полицейского управления. С ним связалась известная группа криминологов из Северо-Западного университета, расположенного в пригороде Чикаго в США. Они собирались провести большое международное сравнительное исследование тяжких преступлений на сексуальной почве, направленных против детей, и, помимо всего прочего, им понадобился доступ к делу Жасмин Эрмеган.

— Это вроде бы часть какого-то проекта ООН, связанного с торговлей людьми, — объяснил Херманссон. — Когда женщин и также детей продают в сексуальное рабство.

— Я услышал тебя, — сказал Юханссон. — И какое отношение это имеет к Жасмин?

— Дело, по-видимому, обстоит так, что они получили дополнительные ассигнования и должны расширить свой проект и включить в него также всех педофилов, убивавших маленьких детей. Исследование охватит США и Европу.

«Можно себе представить», — подумал Юханссон, который давно перестал верить не только в случайности, но и в другие мистические совпадения по времени.

— Поэтому, если ты не против, я заскочу к тебе за нашими коробками с материалами, — сказал Херманссон. — Мы не доставим тебе беспокойства. Я прихвачу с собой зятя, и мы заберем их.

— Вечером я занят, — сказал он. — Договоримся на завтра в любом случае.

— Ну и хорошо, меня это очень устраивает, — сказал Херманссон с явным облегчением.

— Позвони мне рано утром, — предложил Юханссон.

Положив трубку, он в то же мгновение понял, как все обстояло.

«Ты начинаешь хуже соображать», — подумал он. Как там его лучший друг описал ее? Молодая красивая блондинка. Молодая красивая блондинка, которой было девятнадцать в то лето двадцать пять лет назад, когда изнасиловали и убили Жасмин Эрмеган.

89Вечер четверга 19 августа 2010 года

Найти ее домашний адрес не составило труда, поскольку он значился в телефонном справочнике. Матильда еще не ушла, и Юханссон попросил ее позвонить и представить дело так, будто она ошиблась номером, чтобы не тревожить понапрасну.

— Она дома, — сообщила Матильда. — Судя по звукам, собирается укладывать детей, а потом сесть к телевизору. Во всяком случае, у моей сестренки в такое время примерно та же самая катавасия.

— Макс, — сказал Юханссон, — нам с тобой надо кое-куда прокатиться.

И кивнул своему помощнику, который с непроницаемым лицом стоял у окна.

Последовал кивок в ответ, и парень исчез из комнаты.

— Что мне сказать Пии? — спросила Матильда и многозначительно посмотрела на плиту.

— Ужин может подождать. Я буду дома через пару часов. Почему бы тебе не остаться и не поесть с нами? Вы с Пией сможете выпить по бокалу вина, пока мы с Максом не вернемся домой.

— Ждать мужчин, — произнесла Матильда угрюмо. — Где-то я слышала это раньше.

— Конечно, — сказал Юханссон.

Ждать мужчин, подумал он, считалось простой и естественной женской заботой с доисторических времен, но, поскольку он сам вырос в крестьянской усадьбе в северной Онгерманландии в сороковые — пятидесятые годы прошлого столетия, так по-настоящему и не понял, о чем болтали бюргерские жены.

И Эльна наверняка не понимала тоже. У его нежно любимой матери всегда хватало дел, и ей никогда не требовалось тратить хоть минуту на ожидание кого-то. Во всяком случае, мужчин, постоянно окружавших ее.

Каролинскую больницу открыли еще в 1940 году, но жилье для персонала построили только в начале пятидесятых. Три большие виллы для главного врача и профессоров, которые предпочитали находиться поближе к работе, плюс десяток обычных домов по нескольку квартир в каждом для докторов рангом пониже, кто еще не успел добиться конечной цели в профессиональной карьере. Все по английскому образцу, капитальные кирпичные строения, окруженные садами и зелеными зонами, расположенные в спокойном и тихом месте между кладбищем Сольны на севере и большим больничным корпусом на юге.

Естественно, она жила в одном из таких домов. В полном соответствии со временем и наверняка с ее финансовыми возможностями и всем прочим, обычно определяющим жизнь людей вроде нее.

— Тебе совершенно не о чем беспокоиться, — сказал он и улыбнулся Максу. — Мне просто надо встретиться с одной дамочкой.

— Прикрою спину боссу. — Макс улыбнулся в ответ.

— Юханссон? — Ульрика Стенхольм явно была удивлена, когда открыла дверь. — Что ты здесь делаешь? Я не принимаю пациентов дома.

— Я здесь в другом качестве, — сказал Юханссон. — Либо мы поговорим у тебя, либо в моей машине, как тебе удобнее, — продолжил он и кивнул в сторону черной «ауди» с неподвижным Максом за тонированными стеклами.

— Входи, — сказала она. — Я еще не уложила мальчиков. Случилось что-нибудь?

— Зачем ты спрашиваешь, — ответил Юханссон. — Тебе же прекрасно все известно.

Пять минут спустя она усадила на кухне двух своих сыновей пяти или шести лет от роду с такими же белокурыми, как у матери, волосами. Дала им взятку в виде мороженого и компьютерной игры, прежде чем добилась от них тишины.

Книжные полки до потолка, прилично потертые ковры на полу, гравюры Петера Даля на стенах, диван, кресло с подставкой для ног, придиванный столик, большой рояль и музыкальный центр. Все дорогое на тот момент, когда покупалось, много лет назад, и, скорее всего, доставшееся в наследство от родителей.

За исключением работ Даля, конечно, подумал Юханссон. Судя по сюжетам, такие картины священнослужитель старой закалки никогда бы у себя не повесил.

— Случилось что-нибудь? — спросила Ульрика Стенхольм, сев напротив него. Она была настолько обеспокоена, что сразу перешла к делу без привычных движений своей гладкой шеей. — Хочешь чего-нибудь, кстати? — добавила она. — Чашечку кофе, пожалуй.

— Нет, — отрезал Юханссон. — Я ничего не хочу. Зато просто жажду услышать рассказ о твоих отношениях с отцом Жасмин. И предлагаю начать с тех выходных двадцать пять лет назад, когда убили его дочь, в то время как вы находились в шхерах и трахались до одури.

Как только Юханссон произнес это, боль в его голове резко прекратилась и он смог дышать нормально. В то же самое мгновение Ульрика Стенхольм закрыла лицо руками и зарыдала.

За годы службы Юханссону часто приходилось сталкиваться с подобной реакцией, поэтому он нисколько не удивился.

— Извини, — сказала Ульрика Стенхольм. — Извини, но я на самом деле не верила, что ты когда-нибудь сможешь найти его. Того, кто убил Жасмин.

— Рассказывай, — приказал Юханссон. — И кончай реветь, — добавил он и передал ей бумажную салфетку, которую по примеру своего батрачонка предусмотрительно сунул в карман, выходя из дома.

Ульрика Стенхольм окончила школу в Бромме в 1984 году. Тогда ей было восемнадцать лет, она имела отличные оценки, и у нее не возникло проблем с поступлением на медицинский факультет Каролинского института в Стокгольме. После первого курса она устроилась на лето в частную медицинскую лабораторию, принадлежавшую Йозефу Эрмегану и его дяде. Тому самому Йозефу Эрмегану, который вскоре сменил фамилию на Саймон и переехал в США, поскольку его дочь убили.

Йозеф преподавал у нее медицинскую химию. Она обожала его, как и все ее подруги-студентки. По окончании курса он спросил, не хочет ли она потрудиться летом. Естественно, Ульрика с благодарностью согласилась и уже на второй день пребывания на новом рабочем месте лежала с ним.

— Я любила его по-настоящему, — сказала Ульрика Стенхольм, вытирая слезы. — Он был моей единственной любовью.

— Что произошло потом? — спросил Юханссон.

* * *

Потом словно молния ударила в ее жизнь. Расколола ее на такие мелкие кусочки, что их невозможно было собрать воедино. Разрушила надежды на любые формы совместного будущего с мужчиной, который только что находился вместе с ней. Кроме того, у нее имелся парень, она незадолго до этого съехалась с ним. Он был двумя годами старше, учился там же, тоже собирался стать врачом и, подобно всем другим будущим медикам-мужчинам в то время, закончившим вуз, но еще не получившим диплом, на лето отправился на военные сборы. Хорошо еще, их коллег женщин оставляли в покое.

— Именно он отец моих мальчиков, — сказала она и закрутила своей длинной худой шеей, одновременно показав рукой в сторону закрытой кухонной двери, за которой сидели дети. — Мы поженились через три года. Но прошло пятнадцать лет, прежде чем я забеременела. А еще через три года мы развелись. Я больше не могла притворяться.

Сейчас он главный врач в Худдинге, — продолжила Ульрика Стенхольм. — Профессор, специализируется на внутренних болезнях. Женился во второй раз. У него с новой женой двое маленьких детей. А наших мы воспитываем по очереди, — добавила она.

— Как все складывалось? — спросил Юханссон.

Ее любимый впал в депрессию. Отказывался разговаривать с ней. Просто бросил трубку, когда она осмелилась позвонить ему. Она же совсем измучилась, каждый день мысленно обвиняя себя в случившемся, ведь если бы они с отцом Жасмин не отправились вдвоем за город в те злосчастные выходные, ничего бы не произошло, и ее жизнь шла бы своим чередом.

— Если бы мы не… если бы мы не уехали, Жасмин была бы жива, — сказала Ульрика Стенхольм и снова зашмыгала носом.

— Не мели чушь, — проворчал Юханссон, который не терпел гипотетических рассуждений подобного рода. И вдобавок все еще злился на свою собеседницу. — Возьми себя в руки. Если бы ты не поехала с ним, он наверняка нашел бы кого-то другого вместо тебя.

* * *

В течение по меньшей мере десяти лет Ульрика винила себя в случившемся с Жасмин. И не могла ни с кем поговорить об этом. Ни со своим парнем. Ни с отцом. Ни с матерью, поскольку та все рассказала бы отцу. Ни со старшей сестрой, которая именно тогда переехала из дома и практически прекратила всякие отношения с семьей после того, как рассказала родителям, что они живут с другой женщиной. Как муж и жена.

— Через десять лет я прекратила думать об этом каждый день, — сказала Ульрика Стенхольм и высморкалась в полученную от Юханссона бумажную салфетку. — Возвращалась мыслями к тем событиям лишь время от времени. Затем у меня появились дети. И тогда я подумала: вот она настоящая жизнь. По крайней мере, мой муж был счастлив, а с Йозефом я ни разу не разговаривала даже по телефону после того лета, когда все произошло.

— А как вы заговорили об этом с твоим отцом? — спросил Юханссон.

— Отец рассказал мне об исповеди приблизительно год назад, и моя жизнь перевернулась с ног на голову. К тому времени я наконец обрела душевный покой. И вдруг все вернулось снова. В какое-то мгновение мне даже пришло в голову, что он попытался наказать меня, прекрасно зная о моей роли во всей истории, но ничего не говоря все годы. А сейчас, на пороге смерти, возжелал воздать мне по заслугам, рассказав, что он знал, кто убил Жасмин. Но не мог сказать этого, поскольку его связывала тайна исповеди.

— А может, все так и обстояло? — спросил Юханссон. — Он знал и решил наказать тебя?

— Нет. — Ульрика Стенхольм покачала головой. — Абсолютно исключено. Мой отец никогда не сделал бы ничего подобного. Если бы ему стало известно о том, что произошло между мной и отцом Жасмин, он сразу же поговорил бы со мной. Это просто стало еще одним ужасным совпадением в моей жизни. Отец понятия не имел о моих проблемах. Он сам страдал по той же причине. Но ни один из нас не знал, что мы вместе несем один крест.

— Какие мысли появились у тебя, когда ты встретила меня? — спросил Юханссон.

— Это был спонтанный порыв, — ответила Ульрика Стенхольм. — Я же слышала от моей сестры множество историй о тебе. Не могу сказать, что верила в них. Анна имеет привычку приукрашивать события. И вот ты внезапно оказался у нас… Я почувствовала, будто отец подтолкнул меня обратиться к тебе, хотя он был мертв. Видимо, пути Господни и в самом деле неисповедимы.

Это происходит снова, — подумала я. — Мы причастны к этой трагической истории. Сначала я сама, потом папа. И вот неожиданно появляешься ты…

— Я тебя услышал, — сказал Юханссон.

— Я никогда не лгала тебе, — продолжала Ульрика Стенхольм. — Я и понятия не имела, что речь идет о Маргарете Сагерлиед. Даже не догадывалась, что она жила на одной улице с Йозефом, пусть сама и была там в тот вечер, когда исчезла Жасмин, прежде чем мы поехали за город. Я на такси приехала к нему домой прямо с работы. Потом мы взяли машину Йозефа и отправились в шхеры. Относительно заколки для волос… Да, теперь я поняла, что она принадлежала Жасмин. О том же, что она была на девочке в тот вечер, когда ее убили, я тоже понятия не имела. Если бы не ты, то никогда бы не нашла ее.

— Вот как, — проворчал Юханссон.

«Я верю тебе», — подумал он.

— Клянусь, это чистая правда.

— Но ты ведь позвонила своему бывшему другу Йозефу Саймону? — спросил Юханссон. — Когда это было?

— В тот самый день, когда ты сказал, что знаешь, кто убил Жасмин. Тогда я впервые за двадцать пять лет поговорила с ним.

— Это было глупо с твоей стороны, очень глупо. Лучше бы ты поговорила со мной.

— Извини, — сказала Ульрика Стенхольм. — Извини, я не подумала.

— Позвони ему снова, — приказал Юханссон. — Скажи, пусть он приедет сюда как можно быстрее, я готов поговорить с ним. Сам я не могу никуда поехать в моем нынешнем состоянии.

«У Йозефа Саймона наверняка есть личный самолет», — подумал он.

— Я правильно тебя поняла? — спросила Ульрика Стенхольм. — Ты обещаешь поговорить с ним?

— В понедельник, — сказал Юханссон. — Если он приедет сюда в понедельник, я обещаю с ним встретиться.

Сев в автомобиль, он сразу же позвонил Маттей. Со своего мобильного на ее, и, верная себе, Лиза ответила после первого сигнала.

— Мне необходимо встретиться с тобой. Немедленно, — сообщил Юханссон. — У нас проблема.

— Тогда я предлагаю тебе заехать ко мне на работу, — сказала Маттей. — Я еще здесь.

90Вечер четверга 19 августа 2010 года

«Только двуглавого орла не хватает над входом», — подумал Ларс Мартин Юханссон, войдя в штаб-квартиру Главного полицейского управления на Кунгсхольмене в Стокгольме. Просторный, выложенный мрамором вестибюль, вооруженная охрана в боксе из пуленепробиваемого стекла, тамбур-шлюз из матовой стали. Охранник, разговаривавший с ним через систему громкой связи, скорее всего, работал здесь еще в его время.

— Я позвонил им, — сказал он. — Они сейчас спустятся и заберут шефа. Надеюсь, у вас все хорошо.

— Просто замечательно, — ответил Юханссон и показал большим пальцем назад, в сторону большой черной «ауди», стоявшей на улице. — Это мой автомобиль и мой водитель, тебе не о чем беспокоиться, — добавил он.

Охранник прикрыл рукой микрофон, открыл стеклянное окошко и обратился к Юханссону напрямую:

— Я же понимаю, так же как все в этом здании, что шеф продолжает работать в безопасности.

* * *

Не прошло и пяти минут, как он опустился на стул для посетителей перед письменным столом Лизы Маттей. Почти таким же большим, как и тот, за которым он сам сидел три года назад.

— Разве ты и малышка не должны уже видеть сны в такое время? — спросил Юханссон и кивнул на ее живот.

— Мы с ней живем по одному графику, — ответила Маттей и улыбнулась. — Как раз сейчас она играет в футбол в маме. А через час мы будем спать.

— Как я уже известил тебя по телефону, боюсь, у нас проблема, — сказал Юханссон. — И, как ни прискорбно, в этом моя вина.

Потом он рассказал всю историю, начиная с того момента, когда Ульрика Стенхольм обратилась к нему. Ничего не утаил, только не назвал имя того, кто убил Жасмин. Даже раскрыл Маттей свой источник информации, о котором не сказал даже лучшему другу. Все, начиная с первого разговора с Ульрикой Стенхольм вплоть до звонка комиссара Херманссона несколько часов назад.

— Поэтому сейчас они захотели получить назад бумаги, — подвел итог Юханссон.

— Ерунда, — сказала Лиза Маттей. — Об этом они могут просто забыть.

— И как мы поступим теперь? — спросил Юханссон.

— Положись на меня, — ответила Маттей. — Тебе ни о чем не надо беспокоиться, Ларс. Я позвоню, как только со всем разберусь.

— Охранник на входе решил, что ты работаешь в СЭПО, — сказал Юханссон, сев в автомобиль.

— Ничего странного, — ответил Макс и пожал плечами. — Мой отец выглядел точно как я, а дед всегда утверждал, что работал на КГБ.

— И чем он там занимался? — поинтересовался Юханссон.

— Был профессиональным убийцей, — сказал Макс. — По словам деда, он был профессиональным убийцей.

— И что ты думал об этом тогда? — поинтересовался Юханссон.

— По мне, это звучало здорово, — ответил Макс. — Хотя понятно, я был мальчишкой.

Когда Юханссон и Макс вошли в квартиру, Пия и Матильда сидели на кухне. Пили белое вино, как он и предложил им.

И как привыкли все девушки, несмотря на разницу в возрасте и доходах.

— По-моему, ты говорил о двух часах. Во всяком случае, так Матильда передала мне, — заметила его супруга Пия и кивнула на часы, висящие на стене.

— Еще и трех не прошло, — сказал Юханссон с виноватой миной и на всякий случай бросил взгляд на свой ручной хронометр.

— Добро пожаловать домой, — сказала Пия. — Ты получишь теплый салат с жареным куриным мясом, авокадо, бобами, помидорами и красным луком. Если верить Тильде, ты вдобавок был умным мальчиком и приберег красное вино с обеда.

— Я люблю тебя, — сказал Юханссон.

— Лишь бы ты остался живым потом, — сказала Пия.

— Само собой, — буркнул Юханссон.

«О какой жизни идет речь? Я не живу больше. Мне надо поговорить с ней», — подумал он.

После ужина он забрал свой кофе и пошел к себе в кабинет, чтобы посидеть в тишине и покое. Пия, Макс и Матильда остались на кухне и просто болтали и пили вино. Он как раз сел и откинулся на спинку дивана, когда зазвонил его телефон.

— Ты не спишь, Ларс? — спросила Лиза Маттей.

— Ни в коем случае, — ответил Юханссон.

— Я переговорила со своим гендиром, — сообщила Маттей. — Он вышел на главпола, а тот отдал команду вниз по цепочке. Мы обо всем договорились. Материалы расследования пока остаются у тебя, если ты не против, но я собиралась забрать их завтра утром.

«Она стала совсем взрослой», — подумал Юханссон. Малышка Лиза позвонила генеральному директору и шефу полиции безопасности, а тот связался с начальником Государственной полиции, который отдал приказ главе полиции Стокгольма. И все сделали точно то, о чем она их попросила.

— Никаких проблем, — сказал Юханссон. — Присылай их сюда завтра с утра. А ты не думала назвать дочку Эльной, кстати? В честь моей матери. Твою футболистку, значит. Твою собственную маленькую футболистку, не дающую своей мамочке спокойной жизни.

— Эльна мое любимое имя, — призналась Маттей.

— А что говорит твой муж? — поинтересовался Юханссон.

— Ингрид, — сказала Маттей. — В честь Ингрид Бергман.

— Брось его и выходи замуж за меня взамен, — предложил Юханссон.

«Почему я так сказал?» — подумал он.

Четверть часа спустя он крепко спал. Несмотря на веселые голоса, пробивавшиеся с кухни. И пусть Гипнос соблазнял его бледно-зеленой головкой мака в короткое мгновение между полузабытьем и сном.

— Слишком поздно, уже почти ночь на дворе, парень, извини, — пробормотал Юханссон. Потом он закрыл глаза и заснул. Без снов, без помощи чего-то или кого-то другого. Проспал до утра и проснулся, только когда Макс подошел к кровати и осторожно коснулся его левого плеча.

— Там парочка хочет встретиться с шефом, — сообщил он. — Мужчина и женщина.

— И как они выглядят? — поинтересовался Юханссон.

— Ни один из них ни капельки не напоминает моего отца, но, по-моему, они работают в таком же месте, где работал он, пусть и в Швеции, — сказал Макс.

91Пятница 20 августа 2010 года

Два молчаливых сотрудника полиции безопасности, мужчина лет пятидесяти и женщина примерно на десять лет его младше. Он не помнил никого из них из той поры, когда сам работал шефом СЭПО по оперативной работе, но они явно знали, кто он или кем когда-то был, точнее говоря.

— Нам надо забрать пару картонных коробок, — сказал мужчина.

— Конечно, — ответил Юханссон. — Подождите здесь, я попрошу Макса принести их вам.

Потом он позвал Макса с собой в свой кабинет.

— Шеф ничего не забыл? — спросил Макс и кивнул в сторону стоявших на полу коробок.

— Нет, — ответил Юханссон. Результаты собственных изысканий и свои размышления он подчистил еще предыдущим вечером. И в довершение всего забрал себе выписку из автомобильного регистра, указывавшую на Стаффана Нильссона как на владельца красного «гольфа», собрал все в одну папку и запер ее в своем сейфе.

— О’кей, — сказал Макс. — Тогда все в порядке.

Еще через полчаса ожил телефон Юханссона. Звонил Херманссон.

— Что происходит? — поинтересовался он.

— Почему ты спрашиваешь меня об этом? — ответил Юханссон еще более раздраженным голосом, чем намеревался.

— Мне позвонили из канцелярии начальника полиции и сказали, что ты оставишь материалы расследования Жасмин у себя.

— Да, — сказал Юханссон. — И что здесь странного?

— Ну, на мой взгляд, это выглядит дьявольски таинственно, — возразил Херманссон.

— Ничего таинственного, — сказал Юханссон. — Я еще не закончил работать с ними, в этом все дело.

— А я считал, ты уже нашел его, — сказал Херманссон.

— Нашел кого? — спросил Юханссон.

— Убийцу Жасмин. Я думал, мы с шефом можем доверять друг другу.

— Ну конечно. Но, как ни говори, есть вещи, которых лучше не знать.

— При всем уважении, шеф, но это не тот случай.

— Просто ты не в курсе, о чем идет речь, Херманссон. При всем уважении к тебе тоже, — отрезал Юханссон и отключил телефон.

* * *

Вернувшись домой после поездки на лечебную физкультуру, он сразу прошел к себе и закрыл дверь. Позвонил Матсу Эрикссону и дал ему короткие инструкции. Ни слова о его прошлом, если Нильссон будет спрашивать об этом. Юханссон занимается бизнесом, совладелец фирмы, брат главного собственника, сидит в правлении. Богатый и эксцентричный, охоч до всего такого, от одной мысли о чем у Стаффана Нильссона и ему подобных текут слюни. Вот и все, ни больше, ни меньше. Вдобавок Матсу предстояло взять на себя официальные переговоры, задать все вопросы, необходимые в такой связи. Как и положено ответственному за финансовую часть, классический репертуар в полном объеме.

— Сам я буду главным образом сидеть молча, — сказал Юханссон. — Чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость.

«Или просто встану и прибью его», — подумал он.

— Меня начинает одолевать любопытство, — сказал Матс Эрикссон. — Он, наверное, сотворил нечто по-настоящему ужасное.

— Да, — подтвердил Юханссон.

— И о чем речь?

— Дьявольски ужасное, поэтому тебе лучше не знать.

Потом Юханссон пообедал. Проглотил все свои обычные таблетки плюс одну из двух маленьких белых пилюль. Подумывал даже принять еще одну, чтобы с гарантией удержаться на большом расстоянии от убившего Жасмин человека, с которым ему вскоре предстояло сидеть в одной комнате. Но отказался от этой мысли, посчитав, что тогда он просто окажется в другом измерении или, пожалуй, даже уснет.

— Шеф готов? — спросила Матильда. — Готов к глобальному перевоплощению?

— Всегда готов, — ответил Юханссон.

«Черт, она, похоже, в хорошем настроении», — подумал он.

Матильда нашла все необходимое в собственном гардеробе Юханссона. Красные брюки, которые Пия купила ему в тот раз, когда ей пришлось тащиться с ним на гольф в Фалстербу, хотя он никогда не состоял ни в одном гольф-клубе и даже не собирался этого делать. Синий пиджак с загадочной эмблемой на нагрудном кармане. Также подарок супруги. Белую льняную рубашку свободного покроя, шелковый шарфик и коричневые туфли для гольфа с маленькими кожаными косичками на них, полученные одновременно с красными брюками.

— Какой нормальный мужик будет ходить в таком наряде, — пробурчал Юханссон, изучая себя в зеркале четверть часа спустя.

«Слава богу, Эверт Бекстрём не видит меня», — подумал он.

— Одежда делает человека, — констатировала Матильда, довольная увиденным.

Потом она закончила работу, намазав ему шевелюру бриолином. Его обычно непослушные седые волосы теперь ровно лежали зачесанные назад. Внезапно он приобрел совсем другое выражение лица.

— Типичный субъект с площади Стуреплан, из тех, которые ходят как шницелем причесанные, — заключила Матильда.

— Ты закончила? — спросил Юханссон.

— Почти, — ответила она.

Остались две детали. Сначала она натерла ему щеки мужским парфюмом с резким запахом. И в довершение всего надела солнечные очки без оправы с зеркальными стеклами.

— Поразительно, — сказал Юханссон. — Это же не я.

— Пожилой директор, интересующийся молоденькими девочками, — сказала Матильда. — Если надо, я могу надеть топик и составить компанию.

— Очень мило с твоей стороны, Матильда, но, по-моему, достаточно, если ты закажешь такси для меня, — усмехнулся Юханссон.

«Пиночет, — подумал он, сев в машину. — Пиночет в конце жизни, когда с него сняли генеральский мундир».

Он умышленно на десять минут опоздал на их встречу. Когда приковылял со своим костылем, Матс Эрикссон и Стаффан Нильссон уже находились в комнате для совещаний.

— Извините за задержку, — буркнул Юханссон. — Нигде не проехать ни черта. Это просто невозможно описать.

Сиди, сиди, — сказал он и замахал здоровой рукой, когда Стаффан Нильссон поднялся с целью поздороваться с ним.

— Ты выглядишь все бодрее с каждым днем, — произнес Матс Эрикссон с невинной миной.

— Спасибо, — ответил Юханссон. Он сел с торца длинного стола и достал ежедневник и ручку. — Приятно, что ты нашел время для встречи с нами, Стаффан, — сказал Юханссон. Никакой головной боли, никакого теснения в груди. Как раз подходящее расстояние до добычи. Даже его правый указательный палец чувствовал себя как обычно.

Приятная и холеная добыча, подумал Юханссон. Зло в наиболее привлекательном обличье. Синий пиджак, похожий на его собственный, галстук и хорошо выглаженная белая рубашка, ботинки того же фасона, как у него. Хорошо причесанный, чисто выбритый. Дружелюбные голубые глаза, белые зубы. Никакой припухлости на носу, по которому его собственный батрачонок треснул менее недели назад.

— Спасибо, — сказал Стаффан Нильссон. — Было приятно прийти сюда и встретиться с господами. Я с удовольствием представлю проект, — продолжил он, открыв крышку ноутбука.

— Ну и прекрасно, — одобрил Матс Эрикссон, а потом откинулся на спинку стула и соединил пальцы рук, образовав из них арочный свод. — Будет замечательно, если ты начнешь, Стаффан.

Стаффан Нильссон показал им фотографии таиландского рая, которому предстояло стать реальностью через три года и который пока еще существовал в форме экономических расчетов и компьютерных трехмерных моделей задуманных сооружений, естественно, на фоне обычных картинок окружающей природы. Длинный бело-желтый берег, голубой океан, острова в нем. Высокие горы на заднем плане.

— Без всякого преувеличения я могу утверждать, что южная часть таиландского побережья принадлежит к наиболее красивым местам на планете. — Стаффан Нильссон улыбнулся и дружелюбно кивнул Юханссону.

На все ушло полчаса. Матс Эрикссон задал все естественные с его стороны вопросы относительно финансирования, ликвидности, будущих дивидендов. Конечно, обо всех рисках, возможных по ходу реализации проекта, и о том, как планировалось справляться с ними. Юханссон довольствовался лишь одобрительным хмыканьем в нескольких случаях и, главным образом, просто наблюдал за Нильссоном, за его мимикой и жестами, пытался прочитать мысли в его голове, сам защищенный своими темными очками и общим эксцентричным имиджем.

«Интересно, он верит в то, что говорит? — подумал Юханссон. — Скорее он такой, каким представляется себе в настоящий момент. Ему не надо даже играть какую-то роль. Он просто дает волю эмоциям, а потом снова закрывает их на замок, это стало для него обыденным, он занимается этим всю жизнь».

В результате Стаффан Нильссон сделал совершенно безукоризненную презентацию. Очень грамотную, интересную.

«Ты мог бы стать сказочно богатым, — подумал Юханссон. — Будь абсолютно нормальным. Если бы не твоя порочная склонность. Когда вся твоя жизнь подчинена желанию заниматься сексом с маленькими девочками».

— Что скажешь, Матс? — спросил Юханссон. — Наверное, это та ситуация, когда нам стоит серьезно подумать? Сесть вместе и посчитать. А потом мы сможем встретиться еще раз.

— Да, бесспорно, интересный проект, — согласился Матс Эрикссон. — Но ты прав, нам надо взять паузу и прикинуть все как следует.

— После обеда в четверг или утром в пятницу, — предложил Юханссон, делая вид, что сверяется со своим ежедневником. — Потом я уезжаю, — добавил он. — Буду охотиться на лосей с моим братом.

— Четверг у меня забит полностью, — сообщил Стаффан Нильссон. — Но утро пятницы подходит замечательно.

— Тогда договорились, — сказал Юханссон. — В пятницу в девять ноль-ноль.

«После этой встречи у тебя появится постоянное занятие до конца твоей жизни», — подумал он.

Вернувшись домой в Сёдер, он позвонил Матсу Эрикссону.

— И какое у тебя впечатление от Стаффана Нильссона?

— Я приятно удивлен, — ответил Матс Эрикссон. — После всего слышанного о нем я удивлен в самом положительном смысле. Его проект, кроме того, выглядит не совсем безнадежным.

— И сейчас ты подумываешь о строительстве отелей в Таиланде?

— У меня и мыслей таких нет, — поспешил откреститься Матс.

— Почему же? — поддел его Юханссон. — Если все так хорошо?

— Эверт убил бы меня, — признался Матс Эрикссон. — Ты по-прежнему не хочешь рассказать, с какой стати тебя так интересует Стаффан Нильссон?

— Нет, — сказал Юханссон.

— И почему?

— Тогда ты, возможно, убил бы его.

Вечером Ульрика Стенхольм позвонила Юханссону на мобильный. Уставшая, судя по голосу.

— Я разговаривала с Йозефом, — сообщила она. — Он жаждет встретиться с тобой. Предлагает сделать это в Гранд-отеле в первой половине дня в понедельник. Он рассчитывает быть в Стокгольме уже в восемь утра.

— Лучше некуда, — одобрил Юханссон.

Как только он положил трубку, ему позвонила Маттей.

— С тобой все хорошо, Ларс?

— Само собой, — ответил Юханссон. — Что я могу для тебя сделать?

— Стаффан Нильссон, — сказала Маттей. — Наш сегодняшний преступник, получивший индульгенцию в связи с истечением срока давности. Сын сестры законного мужа Маргареты Сагерлиед. Поэтому у тебя нет необходимости звонить мне через несколько дней.

— Поздравляю, — буркнул Юханссон. — Быстро сработано.

— Не велика проблема после того, что ты рассказал мне. Я полагаю, тебе известно о старом, спущенном на тормозах заявлении против него. Детское порно.

— Да, я знаю, — подтвердил Юханссон. — Почему-то мне кажется, что ты и твои коллеги слушаете телефон Ульрики Стенхольм, после того как я дал тебе ее имя.

— Извини, — сказала Маттей. — Я ни о чем подобном не знаю.

— Не хочу смущать тебя, Лиза. Мне же не хуже тебя известно, что подобные догадки вы не комментируете, но в понедельник утром, и ты наверняка тоже в курсе, я встречаюсь с Йозефом Саймоном в Гранд-отеле в Стокгольме. Я, естественно, намереваюсь отправить его домой несолоно хлебавши.

— Ничего другого я и не ожидала, — призналась Лиза.

— Поэтому можешь не устраивать слежку за Нильссоном, — продолжил Юханссон. — Ни к чему. У тебя нет необходимости слушать Саймона и меня тоже. Экономь деньги, не разбрасывайся ресурсами напрасно. Обещаю, я разберусь со всем сам.

— Как уже сказано, у меня и мысли не возникало слушать шефа, — заверила его Маттей.

— Приятно слышать, — буркнул Юханссон.

«Наконец все вернулось на круги своя, — подумал он. — Я снова шеф».

— Какие у шефа планы на выходные? — спросил Макс. — Я слышал, Пия должна уехать на конференцию.

— Тишина и покой, — ответил Юханссон. — Мне надо подумать.

— Если шефу понадобится какая-то помощь, достаточно только намекнуть.

— Ты можешь позвонить Ярнебрингу и спросить, не захочет ли он пообедать с нами завтра, — сказал Юханссон. — Здесь, дома. Тогда мы сможем спокойно поговорить.

92Суббота 21 августа — воскресенье 22 августа 2010 года

В субботу Юханссон обедал у себя дома вместе с Ярнебрингом и Максом. Еду он заказал в близлежащем ресторане, а поскольку Пия находилась на приличном расстоянии, побаловал себя и гостей и едой, и выпивкой. Во время трапезы он рассказал им о последних событиях и о своей встрече со Стаффаном Нильссоном. Зато промолчал о планах увидеться с Йозефом Саймоном. Это вполне могло подождать.

— И каким он показался тебе? — поинтересовался Ярнебринг.

— Не зная истории с Жасмин, я посчитал бы его приличным и приятным. Вряд ли совесть не мучает его. Но он, похоже, научился справляться с ней.

— Хорошо, что ты не взял меня с собой, — сказал Ярнебринг. — Я бы убил его.

— Именно поэтому я тебя и не взял.

— Максу, по крайней мере, повезло стукнуть его по носу, — сказал Ярнебринг и похлопал соседа по столу по плечу. — Разве это справедливо?

— Поэтому Максу тоже пришлось остаться дома.

— И что ты собираешься делать дальше? — спросил Ярнебринг.

— Насколько я понимаю, есть четыре варианта, — произнес Юханссон задумчиво, взяв кусок хорошей итальянской колбасы, которую в его любимом ресторане выбрали в качестве закуски вместе с анчоусами, оливками и маринованными артишоками.

— И какие? — поинтересовался Ярнебринг.

— Во-первых, мы просто можем оставить все, как есть. Преступление с истекшим сроком давности. — Юханссон пожал плечами. — Нет никаких формальных препятствий, если мы закроем рот на замок и пойдем дальше по жизни.

— Но неужели ты действительно сможешь сдаться, Ларс? — запротестовал Ярнебринг. — Ты это серьезно?

— Нет, — ответил Юханссон. — Есть вещи, абсолютно недопустимые для меня. Это именно тот случай. Вдобавок я не верю, что это сработает, даже если мы трое сможем держать язык за зубами.

— Прямо в корень, — согласился Ярнебринг. — Рано или поздно кто-то из наших бывших коллег доберется до него. Слухи ведь уже пошли, как ты наверняка понимаешь. Человек, умеющий видеть сквозь стены, нашел убийцу Жасмин. Отказывается поделиться, ну и так далее.

— Второй вариант состоит в том, чтобы напрямую обратиться в средства массовой информации и вытащить его на свет божий. Ничего сложного, к тому же мы сэкономили бы время по сравнению с предыдущим вариантом, поскольку коллеги Херманссона не управились бы быстро.

— Тогда ему жизнь медом не показалась бы, — констатировал Ярнебринг.

— Да, уж точно, — согласился Юханссон. — Кое-кто из нашей полицейской братии уже вывешивает обычных педофилов на своих домашних страницах, а когда придет очередь Нильссона, у многих возникнет желание компенсировать недостатки нашего земного правосудия.

Юханссон вздохнул, задумчиво пригубил вино. Сунул в рот большую оливку и пару анчоусов, чтобы лучше думалось.

— При мысли об этом, пожалуй, было бы проще всего просто убить его, — сказал Ярнебринг.

— Это третий вариант, — продолжил Юханссон, — и я в душе надеюсь, что ты не подумал ни о ком из сидящих за этим столом.

Ярнебринг ничего не ответил, только пожал плечами и взглянул на Макса, который, казалось, думал о чем-то постороннем.

— Ты сказал — варианта четыре, — напомнил Ярнебринг. — Какой же четвертый?

— Поговорить с ним, — сообщил Юханссон. — Поговорить с Нильссоном. Объяснить, как обстоит дело. Предложить ему добровольно принять наказание. За содеянное с Жасмин ему положено пожизненное заключение. В этом я абсолютно уверен после того, как встретился с ним и изучил его с близкого расстояния. Ни о каком психиатрическом лечении в заведении закрытого типа не может быть и речи в его случае.

— Я услышал тебя. — Ярнебринг пожал плечами. — Проблема ведь в том, что его теперь нельзя даже пальцем тронуть, хоть он и убийца.

— Перехожу к тому, — сказал Юханссон, — как нам устроить пожизненное для него.

— Пожизненное за что? — спросил Ярнебринг. — Как ни прискорбно, мы ведь не нашли никакого другого дерьма за ним. Да, он сидит и загружает детское порно в Интернет. Сколько он получит за подобное? Полгода — самое большее.

— Я почти на сто процентов уверен, что он занимался сексом со многими девочками возраста Жасмин за все годы. Если бы тебе только удалось заставить его признаться в этом, речь могла бы пойти о нескольких годах. Опять же хуже не стало бы, придумай он себе что-нибудь. Возьмем, к примеру, чокнутого Томаса Квика, наихудшего серийного убийцу в истории шведской криминалистики. Он же сидит уже двадцатый год, верно? В силу собственных фантазий (надо же додуматься, приписывал себе чужие преступления) и с помощью еще более тупых наших коллег.

— Бекстрём, случайно, не приложил руку и к той истории, кстати?

— Наверняка, — кивнул Ярнебринг. — Я тебя услышал, — продолжил он. — И сейчас подумал о матушке Нильссона, которая покончила с собой. По тому делу ведь еще не истек срок давности, если бы речь шла об убийстве. Хотя я и не верю в это. Она просто наложила на себя руки, когда просчитала, что ее сынок убил Жасмин. Поэтому сомневаюсь относительно его желания взять ответственность на себя…

— К сожалению, все так и есть, — поддержал друга Юханссон. — Он, похоже, способен жить и с тем и с другим.

— Почему, ты думаешь, он изменит свое отношение, когда речь зайдет о чем-то таком?

— Мне кажется, я смогу заставить его осознать выгоду для себя, дав ему шанс попасть в заведение, где сидят такие, как он. Выжить ценой наказания, все равно положенного ему по закону.

Юханссон кивнул с целью подчеркнуть свои слова.

— А если он не увидит этой выгоды? — спросил Ярнебринг.

— Тогда остаются три первые возможности. Но он в любом случае получил бы шанс сделать выбор, в отличие от Жасмин.

— Если шефу понадобится моя помощь, достаточно только намекнуть, — сказал Макс и кивнул. — Я знаю многих, кто в моем понимании исчерпал свое право на жизнь.

— Я услышал тебя, Макс. Можешь верить мне или не верить, но именно тебя имею в виду, когда говорю о необходимости остановиться.

В воскресенье вечером Юханссон занимался тем, что в его родных краях называли предсмертной уборкой, когда человек старался навести порядок в своих бумагах, понимая, что его земное существование подходит к концу. Когда он или она, только в качестве примера, вовремя избавлялись от всего, способного бросить тень на них в глазах любимых и дорогих людей.

Поняв в конце концов, что ничего такого ему найти не удастся, он взамен написал личное письмо своей супруге Пии и решил приложить его к своему завещанию. По сути дела, там все сводилось к мысли, что поддержание чистоты и порядка вокруг себя является неким способом сохранения жизни. Подобно всем страховкам, которые такие, как он, постоянно подписывали, почти никогда не видя в них особого смысла. Способом не сдаваться. Несмотря на постоянную головную боль и тяжесть в груди, не позволяющие ему нормально дышать. Несмотря на все маленькие белые таблетки, которые он постоянно запихивал в себя, когда уход от действительности становился единственным спасением для него.

«Интересно, попаду ли я на небеса, — подумал Юханссон неожиданно, когда лег на диван, где сегодня провел большую часть своего времени. — Скорее всего». Никакой особой дьявольщины он ведь не натворил даже в те времена, когда работал в СЭПО, во всяком случае, ничего такого сейчас не приходило на ум. Он потратил большую часть своей жизни, пытаясь защищать других людей и помогать им. Тем, кто по воле случая становился жертвой крайне трагических обстоятельств.

— Макс! — крикнул Юханссон.

— Да, шеф, — ответил Макс, мгновенно появившись в дверях его кабинета.

«Просто непостижимо! Достаточно произнести его имя, и он уже стоит там. Мне не надо даже сидеть и тереть какую-то старую лампу».

— Ты веришь в Бога, Макс? — спросил Юханссон.

— По-моему, его нет, — сказал его помощник и покачал головой.

— Почему ты так считаешь?

— Если бы Бог существовал, он никогда не позволил бы мне оказаться в детдоме на Гражданке, — ответил Макс. — Я же был просто ребенком. И не сделал людям ничего плохого.

93Понедельник 23 августа 2010 года

В понедельник в девять утра он встретился с Йозефом Саймоном в его апартаментах в Гранд-отеле. Саймон сам позвонил ему часом ранее. Он ехал в автомобиле из аэропорта Бромма в Сити.

— Меня зовут Йозеф Саймон. Я — отец Жасмин. И сейчас в Стокгольме. Я могу встретиться с тобой, как только у тебя будет возможность. Сам я направляюсь в Гранд-отель, но, если тебе удобнее увидеться где-то в городе, меня это вполне устроит.

— Мы встретимся в Гранд-отеле через час, — сказал Юханссон. — Ровно в девять.

— Идеально. Мне прислать за тобой машину?

— Нет, — ответил Юханссон. — У меня собственный водитель.

— Макс, — позвал он, закончив разговор.

— Да, шеф, — ответил Макс секунду спустя.

— Мы уезжаем. Ты будешь сопровождать меня на встречу с отцом Жасмин.

«На всякий случай», — решил он.

Телосложением он походил на Ярнебринга, как показалось Юханссону, когда он и Йозеф Саймон обменялись рукопожатиями. Но на этом сходство заканчивалось. Он был словно иранский шах со своей свитой — в обычной компании, наверняка сопровождавшей таких, как он, даже в частных поездках. Четыре мужчины и женщина. Его адвокат, его секретарь, три личных помощника, включая двух телохранителей, судя и по их лицам, и взглядам, которыми они обменялись, когда увидели Макса.

— Я рад, что ты смог встретиться со мной, — сказал Йозеф Саймон, вежливым жестом указывая на ближайшее к нему кресло.

— Я также считал, что мы должны увидеться, — согласился Юханссон. — Однако нам лучше переговорить с тобой с глазу на глаз.

— Естественно. — Саймон лишь кивнул своему секретарю, после чего вся компания оставила комнату. Макс тоже понял его послание и последовал за остальными. — Тогда перейдем к делу, — продолжил он. — По утверждению одной моей знакомой, ты нашел человека, убившего мою дочь Жасмин.

— Да, — подтвердил Юханссон. — Именно поэтому я попросил ее устроить нашу встречу.

— Не пойми меня превратно, но за все годы многие связывались со мной и заявляли, что им известно, кто он, мужчина, убивший мою дочь. Люди, желавшие получить от меня деньги, обычные сумасшедшие. К сожалению, это всегда оказывалось не так, но причиняло мне личные страдания и доставляло практические проблемы.

— Я знаю, — сказал Юханссон. — И хорошо представляю, о какой публике ты говоришь, но могу тебя успокоить. Я на самом деле его нашел.

— Я, конечно, в курсе, кто ты. — Йозеф Саймон улыбнулся. — Но откуда такая уверенность? Прошло двадцать пять лет с тех пор, как все случилось.

— Я взял его ДНК и сравнил с ДНК преступника, — сообщил Юханссон. — Главным образом, с целью убедиться в собственной правоте. И исключить любую возможность ошибки. Вероятность того, что твою дочь убил кто-то другой, меньше одной миллиардной.

— Но ты ведь заранее просчитал его? Без ДНК?

— Да, — подтвердил Юханссон. — Если бы я принимал участие в расследовании, когда все случилось, думаю, мне удалось бы добиться его осуждения и без ДНК. Вдобавок мы еще не имели такой техники, когда убили твою дочь.

— Здесь налицо определенное сходство с такими, как я, — поддержал его Саймон. — С людьми моей профессии. Есть хорошие врачи и есть плохие. Даже настолько отвратительные, что их не следовало бы и близко подпускать к медицине.

— Да, тебе и твоей жене не повезло. В вашем случае речь идет о плохо проведенном расследовании, и моим коллегам не удалось обеспечить правосудие, которое вы с ней имели полное право требовать от них. Как раз по этой причине я сейчас и сижу здесь.

— Назови мне его имя, — сказал Йозеф Саймон.

— Я сожалею. — Юханссон покачал головой. — Поскольку мне известно, кто ты, я не вижу никакой возможности сделать это.

— Почему?

— Я, естественно, даже представить не могу, какие страдания ты вынес. Скажу так: если бы я был на твоем месте и столкнулся с тем же, с чем пришлось столкнуться тебе, если бы мы поменялись ролями, я не мог бы ручаться за себя.

— Тебя беспокоит, что я убью его? — прямо спросил Саймон.

— Да, — подтвердил Юханссон.

— Поэтому нет ничего, что я мог бы дать тебе в обмен на информацию, — заключил Саймон.

— Ничего, — сказал Юханссон. — Зато я собирался сделать тебе одно предложение.

— И какое же?

— Предположим, мы добрались бы до него двадцать пять лет назад…

— Да?

— Тогда он получил бы пожизненное тюремное заключение и отсидел бы по крайней мере семнадцать, восемнадцать лет, прежде чем его выпустили по амнистии. Я уже встречался с ним, если тебе интересно. При его полном неведении о том, кто я и что мне известно о нем. Скоро я увижусь с ним снова. Тогда предложу ему именно это. Добровольно принять наказание.

— И как ты сможешь это сделать? — спросил Саймон. — По убийству моей дочери уже истек срок давности. Ты имеешь в виду, за ним есть еще грехи, где ситуация иная?

— Я не хочу вдаваться в подробности, — ответил Юханссон. — Я собираюсь сделать ему предложение, от которого он не сможет отказаться.

— А если он откажется? Как ты поступишь тогда?

— При мысли об альтернативе, надеюсь, он примет мое предложение.

— А если все-таки нет? — стоял на своем Йозеф Саймон.

— Тогда ты узнаешь его имя, — ответил Юханссон. — Если он откажется отвечать за свой поступок, я передам его тебе.

— Когда?

— Самое позднее в двенадцать часов в среду на следующей неделе. Тебе не надо беспокоиться о практических деталях, поскольку о них я уже позаботился. Дай мне номер твоего телефона, я обещаю позвонить тебе, как только буду знать.

— Я верю тебе, — сказал Йозеф Саймон. — Ты получишь мой номер. Я принимаю твое предложение. Пусть он получит то же самое наказание, какое ждало бы его за убийство моей дочери. Через девять дней, — добавил он.

— Я прекрасно понимаю, что для тебя это долгий срок. К сожалению, мне необходимо именно такое время.

— Двадцать пять лет — долгий срок, — ответил Йозеф Саймон. — Девять дней вообще нулевой. Для меня нет проблем подождать девять дней.

— Тогда договорились, — сказал Юханссон и поднялся.

— Если я могу чем-то помочь тебе, только скажи. Я готов сделать для тебя все, что в моих силах, — сказал Йозеф Саймон и скосился на костыль под правой рукой Юханссона.

— В данном случае такие, как я, в долгу перед тобой, — ответил Юханссон. — Поэтому тебе не стоит даже думать об этом.

«Слава богу, я не похож на моего старшего брата, поскольку тогда Йозеф Саймон был бы уже беден как церковная крыса», — подумал Юханссон на пути в автомобиле домой.

94Вторник 24 августа — четверг 26 августа 2010 года

Вторник, среда, четверг… Обычная рутина, тяжесть в груди и боль в голове, правая рука по-прежнему беспомощно висит, а ее указательный палец ничего не чувствует, и, несмотря на обещания физиотерапевта, все так наверняка и останется до его последнего часа. Кроме того, приготовления, всевозможные практические мероприятия, которые ему требовалось организовать, прежде чем для Стаффана Нильссона придет пора ответить за содеянное с малышкой Жасмин.

— В пятницу меня понадобится загримировать снова, — сказал Юханссон Матильде.

— Мы говорим о роли того же плана? Не надо усилить ее блондинкой в короткой черной кожаной юбке и в крошечном красном топике?

— Спасибо за предложение, Матильда. Я действительно ценю твою готовность помочь, но, по-моему, вполне хватит жирных волос и темных очков. Если бы я, кроме того, смог надеть какой-то из моих обычных костюмов, меня бы это очень устроило.

— На мой взгляд, с этим не будет проблем. Во всяком случае, после того, как он уже видел тебя. Мне кажется, он даже ничего не заметит. У него уже создалось определенное представление о тебе.

— Замечательно.

— А как насчет того, чтобы выцарапать ему глаза?

— Думаю, я сумею справиться с этим самостоятельно, — сказал Юханссон. — Зато есть одно маленькое дело, о котором я хотел бы попросить тебя. Не могла бы ты увеличить одну фотографию. — Он передал Матильде карточку Жасмин, взятую им из материалов расследования.

— Она была такая миленькая… Нет, пожалуй, даже красивая, — сказала Матильда. — Она есть в Интернете, по-моему, та же самая фотография. Формата А4 хватит?

— Да, вполне, — ответил Юханссон.

В четверг утром позвонил его зять и спросил, не может ли он еще что-нибудь для него сделать.

— Мы не созванивались несколько дней, и, если я правильно истолковал твое молчание, ты получил именно те данные о Маргарете Сагерлиед и ее родне, которые тебя интересовали.

— Я очень доволен, — ответил Юханссон. — Поэтому жду от тебя счет и готов оплатить его.

«Наверное, это ты и хотел услышать», — подумал он.

— Я слушал ее вчера вечером, Маргарету Сагерлиед. Нашел даже старую пластинку, где она поет Тоску в паре с Сигурдом Бьёрлингом. Он ведь поет Скарпиа, феноменальный баритон, но Сагерлиед также неплоха. Приличный голос был у этой женщины. И роль, кроме того, похоже, подходила ей, — увлеченно рассказал Альф, страстный любитель оперы.

— У тебя масса пластинок с ее записями, — сказал Юханссон, поскольку ему в голову внезапно пришла очередная идея.

«Мелочь, конечно, но стоит попробовать», — подумал он.

— Да, не одна найдется, — подтвердил его зять, как обычно излишне скромничая.

— А я не мог бы попросить у тебя парочку записей Сагерлиед? Было бы интересно послушать.

— Ну конечно. — Альф не сумел толком скрыть удивления. — Конечно, можешь. У тебя будут какие-то особые пожелания?

— Я бы хотел такую, где есть ее фотография на конверте, — сказал Юханссон.

— Тогда я предлагаю «Тоску». На конверте прекрасная фотография Маргареты Сагерлиед. Вдобавок очень подходит при мысли о твоей прежней деятельности.

— Это почему? — спросил Юханссон.

— Скарпиа — полицейский, — объяснил Альф. — На самом деле не самый приятный блюститель закона, могу тебя уверить, но Сигурд Бьёрлинг предлагает блестящую трактовку его образа.

— Замечательно, — сказал Юханссон. — Пришли ее с курьером и добавь в мой счет. Я очень признателен тебе, Альф.

«Не самый приятный полицейский… Интересно».

После обеда он позвонил Матсу Эрикссону и сказал ему, что он не будет присутствовать на встрече со Стаффаном Нильссоном. При этом ему не надо связываться с Нильссоном и предупреждать о своем отсутствии, но он должен постараться не попасться Нильссону на глаза, когда тот явится. Кроме того, он намеревался встретиться с ним в кабинете своего брата. Матс Эрикссон воспринял это без каких-либо возражений.

— Никаких проблем, — сказал он. — Я могу еще чем-то помочь тебе?

— Старый проигрыватель… старый проигрыватель Эверта для обычных пластинок по-прежнему стоит в его кабинете?

— Естественно, — ответил Матс. — Как же иначе он может проигрывать все старые хиты пятидесятых и шестидесятых мне и другим сотрудникам, когда у нас в фирме бывает праздник. Corina, Corina, Tell Laura I love her, Red sails in sunset, ты знаешь.

«Тогда так тому и быть», — подумал Ларс Мартин Юханссон, когда они с Максом в восемь утра в пятницу вошли в кабинет Эверта, чтобы вовремя закончить последние приготовления, прежде чем ничего не подозревающий Стаффан появится в офисе с целью заработать приличный куш на деревенщине из Норланда.

95Пятница 27 августа 2010 года

С последними приготовлениями он справился сам. Конверт от пластинки с фотографией Маргареты Сагерлиед лежал на виду на большом письменном столе брата. Стул, на котором Стаффану Нильссону предстояло сидеть во время разговора с ним, когда Юханссон надеялся заставить его понять собственную выгоду, удалось разместить под правильным углом только с третьей попытки. Его верный помощник Макс уже расположился за закрытой дверью в комнате по соседству. На случай, если Стаффан Нильссон вздумает буянить и понадобится еще раз треснуть его по носу.

«Пять минут осталось, — подумал Юханссон, посмотрев на часы, и поставил на проигрыватель старую пластинку с тетушкой Стаффана Нильссона в главной роли. — Надо надеяться, я справлюсь лучше, чем мой коллега Скарпиа». Накануне вечером он познакомился с сюжетом оперы, написанным на обратной стороне конверта.

«А вот и он», — подумал Юханссон, услышав тихий стук в дверь, извещавший о приходе посетителя.

— Директор Нильссон, — сообщила Герда, секретарша Эверта.

— Садись, садись. — Юханссон махнул костылем в сторону Нильссона и показал на стул с другой стороны стола. — Ты можешь выключить проигрыватель, Герда, — добавил он и кивнул секретарше. — И закрой поплотнее дверь.

— Фантастический голос у этой женщины, — обратился Юханссон к визитеру и кивнул на обложку пластинки.

«А ты уже обнюхиваешь приманку», — подумал он.

— Мне особенно приятно слышать лестный отзыв от тебя, Ларс, — сказал Нильссон. — Ведь она на самом деле моя тетка.

— Вот как, — удивился Юханссон. — Твоя тетка. Она еще жива?

— К сожалению, нет. — Нильссон покачал головой. — Умерла в конце восьмидесятых.

«Да, это тебе следовало знать», — подумал Юханссон.

— Очень красивая картина, — заметил Нильссон, глядя в направлении большого пейзажа, висевшего на стене позади письменного стола.

— Это Осслунд, — объяснил Юханссон. — Ранняя весна в Одалене, написана в 1910-м. Вид из нашей родовой усадьбы. Если верить легенде, ходящей в нашем семействе, художник ставил свой мольберт прямо у нас во дворе. Мой дед якобы купил ее прямо у него. За сотню крон, как говорят.

— Мне в детстве посчастливилось владеть полотном Леандера Энгстрёма, — сообщил Стаффан Нильссон. — На нем тоже был такой же норландский пейзаж. С каким-то охотником вдобавок.

— Ага, да, — сказал Юханссон, подавшись вперед и опустив солнечные очки на нос. — Искусство и музыка — это замечательно, но сейчас нам самое время поговорить о делах. У Матса возникли проблемы, кстати, но подобные мелочи, наверное, не станут помехой для нас.

— Я надеюсь на это, — поддержал Юханссона Нильссон и улыбнулся.

«Ты по-прежнему ни о чем не догадываешься, — подумал Юханссон. — Просто сидишь и любуешься собой».

— Один вопрос, из любопытства, — сказал он. — Сколько денег ты хотел бы получить от меня и моего брата? Двадцать миллионов, пятьдесят?

— Подобное я обычно предлагаю решать моим инвесторам, — ответил Нильссон.

— Знаешь, — сказал Юханссон. — Я собирался предложить тебе нечто большее, чем все деньги на земле.

— Сейчас ты меня по-настоящему заинтриговал, Ларс. — Нильссон улыбнулся еще шире.

— Я собирался предложить тебе шанс пожить еще немного, — продолжил Юханссон. — По крайней мере пятнадцать — двадцать лет, если ты, конечно, добровольно примешь свое наказание и сядешь в шведскую тюрьму. Сам я со своей стороны обещаю сделать все возможное, чтобы ты отбывал срок с людьми, имеющими такую же патологическую склонность, как и ты, тогда тебя не убьют другие заключенные.

«Он все еще не понял. Выглядит как человек, мгновение назад услышавший нечто, не укладывающееся в его голове».

— Извини, но я не понимаю тебя, — сказал Стаффан Нильссон. — Это шутка?

Обеспокоенный взгляд в сторону закрытой двери в комнату, где они сидят. Страх уже стал проявляться в его глазах.

— К сожалению, нет, — ответил Юханссон и одновременно передал своему гостю фотографию Жасмин Эрмеган.

* * *

Такое же белое лицо, как у Макса, когда он рассказывал о Наде, за секунду до того, как ему пришлось прерваться и выскочить в туалет. И если бы сейчас Стаффана Нильссона стошнило на дорогой ковер Эверта, Герда в любом случае вытерла бы все после него.

«В качестве признания этого вполне хватило бы, и в худшем случае я могу купить новый ковер для братца», — подумал Юханссон.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. — Стаффан Нильссон отложил в сторону полученную фотографию. Ловушка захлопнулась. Страх наполнил его глаза. Он крутил головой в поисках выхода.

— Я говорю о малышке Жасмин, — продолжал Юханссон. — Ей было девять, когда ты изнасиловал и задушил ее подушкой на кровати своей тетки в ее вилле в Эппельвикене. Это произошло вечером в пятницу 14 июня 1985 года. Ты пришел туда проверить, все ли в порядке в доме, и полить цветы, пока хозяйка находилась за городом. А потом в дверь позвонила Жасмин, хотела воспользоваться телефоном госпожи Сагерлиед и поговорить с родителями. Ты ведь уже знал ее раньше. Наверное, встречался с ней несколько раз, когда она посещала твою тетку. Это же ты, конечно, помнишь?

— Я не верю своим ушам. — Стаффан рывком поднялся со стула. — Здесь нет ни слова правды. Кто рассказал тебе такую чушь?

— Я сам до всего додумался, — ответил Юханссон. — У меня также была возможность сравнить твою ДНК со спермой, найденной на теле Жасмин, поэтому вопрос о твоей виновности или невиновности даже не обсуждается.

— Я столкнулся с каким-то сумасшедшим, с помешанным на частном сыске идиотом! За такие слова тебя можно засудить. Это гнусная клевета, и я нисколько не сомневаюсь…

— Закрой рот и сядь, пока я не прибил тебя, — скомандовал Юханссон не терпящим возражений тоном и ожег собеседника гневным взглядом. — О любой попытке смыться отсюда через дверь можешь забыть. Она заперта. Если хочешь позвонить в полицию, я не стану тебе мешать, но для твоей же собственной пользы не советовал бы этого делать. Если у тебя, конечно, нет желания попасть в газеты уже вечером. Если подобное успокоит тебя, я вовсе не какой-то чокнутый самодеятельный сыщик. Сейчас, конечно, я на пенсии, но всю жизнь проработал полицейским. А закончил трудовую деятельность на посту шефа Государственной криминальной полиции, и, если тебя это как-то утешит, мне за все годы, к сожалению, приходилось встречаться с сотнями таких, как ты.

— В твоих утверждениях нет ни одного, ни одного слова правды, — сказал Стаффан Нильссон. Его голос изменился, стал сдавленным, хриплым, словно ему было трудно дышать. Взгляд блуждал по комнате, но настойчиво избегал ту ее часть, где находился Юханссон.

— Я понимаю весь ужас твоей ситуации, — продолжил тот. — Я сам чувствовал бы себя не лучшим образом, если бы убил и изнасиловал дочь Йозефа Саймона. Если кто-то и мешал тебе спокойно спать по ночам все эти годы, то именно он, отец Жасмин, все его сто миллиардов и понимание того, что он и его помощники сделают с тобой в тот день, когда до тебя доберутся.

— Я понятия не имею, о ком ты говоришь, — промямлил Стаффан Нильссон, хотя выражение его глаз свидетельствовало об обратном.

— Не лги, — сказал Юханссон. — Кроме того, я хочу, чтобы ты помолчал и выслушал мое предложение. И слушать тебе следует внимательно. Подобное обычно называют once-in-a-lifetime-offer[351]. Предложение, от которого у тебя нет возможности отказаться.

«Только бы он не наложил в штаны», — подумал Юханссон. Сейчас Нильссон буквально висел на своем стуле, понурив голову, с абсолютно отсутствующим видом.

— Я встречался с отцом Жасмин несколько дней назад, — сообщил Юханссон. — Он просил продать тебя ему. Я отказался, и он по-прежнему в неведении, кто ты. Я объяснил ему, что сначала хочу поговорить с тобой и дать тебе шанс принять свое наказание. Чтобы ты пошел в полицию и покаялся. Рассказал обо всех тех маленьких девочках, с которыми спал, всех, кого ты насиловал или накачивал наркотиками, прежде чем занимался с ними сексом. Всех, кому просто требовалось заплатить, чтобы они легли с тобой. По моему глубокому убеждению, этого хватит на двузначный срок. Опять же, хуже не станет, если ты возьмешь на себя смерть собственной матери. По ее убийству срок давности еще не истек, в отличие от истории с Жасмин.

— Я не убивал мою мать! Это же полная ерунда.

— Я тоже не считаю тебя ее убийцей, — сказал Юханссон. — И даже почти на сто процентов уверен, что она покончила с собой, как только поняла, кто убил Жасмин. Но также я убежден, что суд все равно посадит тебя за ее убийство, если ты, например, расскажешь моим коллегам, как она угрожала пойти в полицию и разоблачить тебя и что ты в такой ситуации предпочел отравить ее, обманом напичкав алкоголем и снотворным в огромном количестве. Что ты убил Жасмин, поскольку об этом они по большому счету догадаются сразу же, и что твоя мать угрожала выдать тебя. Такой рассказ, естественно, снимет все вопросы относительно твоего мотива. Совершенно независимо от всех денег, унаследованных тобой.

«Сейчас он, по крайней мере, слушает меня, — подумал Юханссон, — пусть ему приходится держаться за подлокотники, чтобы сидеть прямо. Пусть его голова по-прежнему безвольно висит, а взгляд рассеянно блуждает».

— В качестве заключения скажу следующее, — продолжил Юханссон. — Либо ты сделаешь, как я говорю, и в таком случае я хотел бы иметь подтверждение как можно быстрее, самое позднее — в полдень в среду на следующей неделе. Если же ты откажешься или не дашь знать о себе, я сообщу отцу Жасмин, кто ты. Он получит твое имя, твой личный код, адрес, копию твоего паспорта и водительского удостоверения, регистрационный номер твоего автомобиля, имена всех, кого ты знаешь, твоих друзей и знакомых, ему точно будет известно все, что ты думаешь, чувствуешь и делаешь. Он найдет тебя — это только вопрос времени, ведь нет места на нашей планете, где ты смог бы спрятаться от него. Как он поступит с тобой, когда доберется до тебя, я не хочу даже думать.

— Это ведь ужасные обвинения, — сказал Стаффан Нильссон и поднялся. — Они настолько ужасные, что вполне могут заставить такого невиновного человека, как я, наложить руки на себя.

— Какое это сейчас имеет отношение к делу? — спросил Юханссон. — Во-первых, ты виновен, а о том, что срок давности по твоему преступлению истек, я решил забыть. Кроме того, столь самовлюбленный человек, как ты, никогда не покончит с собой. Если я ошибаюсь по данному пункту, то все равно смогу жить с такой ношей на душе. Я ярый противник смертной казни, да будет тебе известно. Поэтому даю тебе шанс жить дальше и принять заслуженное наказание. Йозеф Саймон, отец Жасмин, придерживается другого мнения. Ему ближе постулаты Ветхого Завета на сей счет. Око за око, зуб за зуб. Поэтому позвони мне, у тебя есть мой номер на автоответчике дома. О практических деталях тебе также не надо беспокоиться. Я сам могу доставить тебя в полицию. Даже найти тебе хорошего адвоката.

— Об этом ты можешь забыть, — процедил Стаффан Нильссон. Глаза его вспыхнули ненавистью, поскольку гнев на мгновение победил страх. — Если скажешь кому-то хоть слово о своих безумных подозрениях, я отберу у тебя все деньги, которыми ты владеешь.

— Чепуха, — буркнул Юханссон. — Предположим, ты привлечешь меня к суду за клевету и даже выиграешь и получишь пару сотен тысяч в качестве возмещения морального ущерба. На большее тебе не стоит рассчитывать. Но прежде чем суд успеет вынести приговор, ты уже будешь мертв. Кроме того, это карманные деньги для меня и моего брата.

Знаешь, ты худший человек из тех, кого я когда-либо встречал в жизни, — продолжил Юханссон и одарил своего собеседника взглядом из тех, какие он и его лучший друг обычно берегли для самых закаленных противников. — И все равно я готов оказать тебе последнюю услугу. Даю шанс позвонить мне и сказать, что ты решил ответить за содеянное. Позвони мне, Нильссон. А поскольку ты уже стоишь, предлагаю тебе уйти, пока я не передумал и не вышвырнул тебя из окна.

— Шеф, я могу сделать это, — предложил Макс, неожиданно появившись в комнате, хотя Юханссон и приказал ему не показываться. Взгляд у него был как у волка, рассматривающего свою уже потрепанную добычу. А лицо таким же белым и непроницаемым, как в тот раз, когда он рассказывал о Наде, той, что стала ему старшей сестрой в той страшной жизни, которую другие навязали ему.

— Пусть уйдет, — сказал Юханссон. — Он наверняка даст о себе знать.

Выйдя на улицу, Стаффан Нильссон сразу же поймал такси, сел в него и убрался восвояси.

«Пусть так и будет», — подумал Юханссон, ведь несмотря на головную боль и тяжесть в груди, он знал, что есть по крайней мере один человек, чувствовавший себя хуже, чем он.

Он позвонил на мобильный Лизе Маттей и сообщил:

— Я только что разговаривал со Стаффаном Нильссоном…

— Я знаю, — ответила Маттей. — Он сейчас едет в такси домой, если тебе интересно, Ларс.

— Приятно слышать.

«Эта девочка далеко пойдет».

— Мне пришло в голову, что он не из тех, кто кончает с собой, — заметила Маттей.

— Целиком и полностью с тобой согласен. Однако у него может возникнуть исключительно плохая идея: попробовать смыться.

— Мне трудно представить себе, где он мог бы спрятаться, — возразила Маттей. — Но как раз сейчас от него можно ожидать чего угодно, поэтому я решила, что нам стоит за ним присматривать. Если ему в голову придет что-то подобное, мне, пожалуй, понадобится поговорить с ним. Удерживать его силой я, конечно, не могу, как ты понимаешь, но и желание взять его под защиту и обеспечить новыми документами и всем остальным в моем ведомстве также не особенно велико.

— Пожалуй, есть другой способ решить эту задачку, — сказал Юханссон. — Посадить его в кутузку, так у него будет время подумать.

Потом он рассказал о заявлении, оставленном Нильссоном в полиции Вестерорта, и требовании о возмещении ущерба, которое, скорее всего, уже пришло в его страховую фирму. Попытка страхового мошенничества в крупном размере, о чем он наверняка меньше всего думал сейчас, после встречи с Максом.

— Стоит попробовать, если он не образумится, — согласилась Маттей. — В лучшем случае его удастся с месяц продержать за решеткой.

— Конечно, — поддержал ее Юханссон. — Сидя в камере, он сможет прочитать в газетах о том, что сделал с Жасмин. Мы дадим ему шанс в тишине и покое обдумать, как разобраться с этой проблемой, когда он окажется на улице снова.

— Ларс, Ларс, — сказала Лиза Маттей. — Последнего я от тебя не слышала.

— Но так ведь и будет, если он добровольно не примет наказание. Я сам позабочусь об этом, если никто другой не опередит. Я дал ему шанс. Если он откажется, не моя вина. Но я не верю, что он настолько глуп.

— Надеюсь, ты прав. Удачи тебе в охоте на лосей, кстати.

«Значит, и это ты знаешь тоже, — подумал Юханссон, закончив разговор. — Фантастическая женщина. Врет абсолютно непринужденно и крайне убедительно человеку, который вдвое старше ее и десять лет был ее шефом и наставником».

96Пятница 27 августа — воскресенье 29 августа 2010 года

После обеда в пятницу Юханссон нежно попрощался со своей женой. Настолько нежно, насколько позволили ему обстоятельства и все его лекарства для понижения давления, обнял ее и поцеловал неоднократно на всякий случай.

— Обещай беречь себя, — попросила Пия.

— Обещаю, — ответил Юханссон.

«Скоро я буду дома в усадьбе, и там ничего плохого со мной не случится».

* * *

Потом они с Максом отправились в аэропорт Бромма, выехали прямо на взлетное поле и сели в частный самолет, которым его брат Эверт владел совместно с парой своих товарищей, столь же богатых, как и он.

Они приземлились в Крамфорсе час спустя и направились к ожидавшему их вертолету. Через три часа после того, как оставил свою квартиру в Сёдере, Юханссон очутился во дворе родительского дома.

— Добро пожаловать в родной дом, Ларс, — сказал Эверт. Одетый в зеленые рабочие брюки и клетчатую фланелевую рубашку, он спустился с крыльца и заключил его в свои медвежьи объятия, отчего, как ни странно, давление в груди Ларса Мартина уменьшилось.

— Спасибо, — сказал он.

«Наконец я дома».

— Наконец-то сможем пообщаться и приятно провести время. Застрелим одного-другого лося, конечно. Я думаю, ты и Макс поживете здесь в усадьбе, а другие парни расположатся в охотничьей сторожке.

— Когда они приедут? — поинтересовался Юханссон.

— В воскресенье, — ответил Эверт. — Тогда будет все по полной программе с охотничьим ужином. А пока отдохнем в семейном кругу.

— Надеюсь, не ты будешь готовить еду.

— О чем речь, — рассмеялся Эверт и обнял брата за плечи. — Я уже нанял пару женщин из деревни. У них все на мази. Ты получишь селедку и шнапс, мясо и картошку, так что можешь не беспокоиться.

Эверт сдержал обещание. Юханссон тоже сделал это. Отказался от третьей рюмки, поскольку внезапно увидел перед собой Пию. Выпил два бокала красного вина к свиному боку со сливами и даже не попробовал приготовленный на десерт яблочный пирог. Ограничился чашкой кофе и крохотной порцией коньяка.

— Я начинаю беспокоиться за тебя, Ларс, — сказал Эверт и подмигнул ему.

— И почему же? — поинтересовался Юханссон.

— Ты стал настоящим пай-мальчиком, — пояснил Эверт. — Коньяк едва донышко прикрывает. — И он кивнул на бокал в руке Юханссона.

— Кое-чему я все же за последнее время научился, — ответил Юханссон. — Теперь вот собираюсь пораньше лечь спать.

Он умылся, пошел и лег. Заснул без малейшей помощи своего греческого союзника, проснулся на следующее утро от первых лучей солнца, пробравшихся в комнату сквозь щель между оконной рамой и жалюзи.

Вышел во двор, стоял босой на траве и смотрел, как бледное солнце, поднимаясь с востока, рассеивало туман в долине реки.

«Наверное, здесь же стоял Осслунд, — подумал Юханссон, — и независимо от того, говорим мы о ранней весне или конце лета, нет красивее места на всей земле».

Он вернулся в дом, принял душ, оделся, дышалось свободно, как прежде, в виде исключения была полная ясность в голове.

Он дома. Наверное, в этом причина, решил Юханссон.

После плотного завтрака они поехали в собственный охотничий тир Эверта опробовать новый штуцер Юханссона, который оружейник переделал по спецзаказу, а Макс уже пристрелял для него.

Результат превзошел все ожидания. Уже после двадцати выстрелов у него все пошло как по маслу с новым спусковым крючком. Не говоря уже о том, чтобы поворачивать верхнюю часть туловища и крепко держать приклад и ложу ружья, с чем у него изначально не возникло проблем.

— Я узнаю тебя, Ларс, — сказал Эверт и кивнул одобрительно.

Даже Макс не смог скрыть удивления, пусть никогда не видывал никого, стрелявшего лучше его самого.

В воскресенье вечером Юханссон встретился со своими товарищами-охотниками в сторожке Эверта, находившейся среди леса в центре охотничьих угодий. Все получилось как обычно: те же лица, те же истории, тот же смех, та же еда и столь же много крепкого спиртного. Юханссон даже позволил себе третью рюмку и не вспомнил о жене, подняв ее и чокаясь с остальными.

— Черт, как хорошо нам, богатым, — сказал Эверт три часа спустя, сидя с вечерним грогом перед пылающим камином. — Забудем тоску, печали, все беды и проблемы. У нас есть мясо, и есть огонь, и шнапс, чтобы успокоить душу… Выпьем, парни. — Он поднялся на шатких ногах.

— Сейчас я поеду домой и лягу, брат мой, — сказал Юханссон. Он был самым трезвым из всей компании, хотя и находился за тысячи километров от своей супруги. Если не брать в расчет Макса, конечно, вообще не выпившего ни капли за весь вечер.

— Ты не хочешь побороться на руках? — спросил Эверт.

— Мы займемся этим утром, — ответил Юханссон.

«Как же хорошо дома», — подумал он. И ему явно понадобился приличный щелчок по голове, прежде чем он понял, чего лишился пятьдесят лет назад.

97Понедельник 30 августа 2010 года

Первый лабаз находился всего в нескольких сотнях метров от дома, где он вырос. На краю широкой просеки, заканчивавшейся у реки в нескольких километрах вниз по течению. Там обычно начинали, и, насколько Юханссон помнил, всегда с долины реки и прибрежных склонов ниже усадьбы.

— Что, черт возьми, вы с ним сделали? — спросил Юханссон и кивнул в направлении крытого помоста на дереве, где он сидел последние двадцать лет.

Традиционные деревянные ступеньки заменила лестница с перилами по сторонам.

«Прямо как вход во дворец», — подумал Юханссон. Этот лабаз достался ему от отца, когда тот посчитал себя слишком старым. Поскольку ему казалось, что Ларс Мартин умеет охотиться гораздо лучше, чем его старшие братья.

— Эверт присылал меня сюда, — пояснил Макс.

— И когда? — поинтересовался Юханссон.

— В тот день, когда вы, шеф, вернулись из больницы.

— Предусмотрительно с его стороны, — заметил Юханссон. — Братца, наверное, начала мучить совесть за все то, что он вытворял со мной в детстве.

Юханссон вскарабкался вверх и опустился на широкий помост.

— А ты куда собрался? — спросил он Макса, который находился на полпути к нему.

— Я думал расположиться рядом с вами, — сообщил Макс.

— Об этом можешь забыть, — отрезал Юханссон. — Если обещаешь молчать и сидеть тихо, то можешь, пожалуй, пристроиться немного ниже. Иначе попадешь под облаву.

— Я разговаривал с Эвертом…

— Забудь, — перебил его Юханссон. — Плевать нам на Эверта. Давай-ка отвали. Нам надо охотиться.

— О’кей, — сказал Макс, пожал плечами и сделал, как ему сказали.

«Нет места красивее на нашей планете, — подумал Юханссон. Он глубоко дышал чистым утренним воздухом, ласкавшим его щеки и подбородок. — Никогда мне не будет так хорошо». И в то же самое мгновение, казалось, кто-то резко надавил ему на грудную клетку. Надавил с такой силой, что он не смог даже перевести дух. Кто-то, гораздо более сильный, чем Макс, который сидел всего в паре метров под его ногами и никогда не встречал никого сильнее себя самого.

«В этот раз уже не бонус», — подумал Ларс Мартин Юханссон, и эта мысль стала последней.

Часть шестая