Его взгляд обеспокоенно блуждал по комнате, словно он искал, куда бы сбежать. Кнутас решил зайти с другой стороны.
— Ты живешь один?
— Да?
— У тебя есть женщина?
— Нет, я, как говорят, старый холостяк. — Он сделал ударение на последнем слове и иронически приподнял брови. — У меня нет детей, и я никогда не был женат.
— И почему так вышло?
— А какое это имеет отношение к делу? Меня подозревают в убийстве Хенрика Дальмана?
— Успокойся, — сказал Кнутас. — Я не это имел в виду. Но при мысли о том, в каком виде нашли Хенрика, нам приходится задавать такие вопросы всем, кого мы допрашиваем. Ты гомосексуалист?
— При чем здесь, черт возьми, моя сексуальная ориентация? Нет, я не гомосексуалист. Мне нравятся женщины. И чтобы понять это, тебе достаточно посмотреть вокруг. Почему, как ты думаешь, в моей квартире столько изображений их грудей?
Урбан Эк вскочил с дивана и со злостью показал на статуэтку, стоявшую на подоконнике.
Кнутас примиряюще вскинул руки.
— О’кей, о’кей. Это не имеет значения, нам ни к чему все подробности. Одно только могу сказать: пока убийца не пойман, все в близком окружении Хенрика Дальмана рассматриваются как подозреваемые.
Урбан Эк, казалось, успокоился и снова сел на диван. Он с неприкрытым раздражением посмотрел на Кнутаса, но ничего не сказал.
— Когда ты встречался с Хенриком в последний раз?
— Это было, вероятно, в пятницу после обеда.
— Вероятно?
— Да, это точно тогда и было. Мы встретились за пивом в Багериете и поговорили о скульптуре, которую он делал.
— Как он выглядел?
— Как обычно. Немного нервничал, пожалуй. Проект шел с задержкой, и он знал, что ему придется напряженно работать летом.
— Вы говорили о других вещах?
Одна бровь Урбана Эка едва незаметно дернулась.
— Нет, насколько мне помнится.
Внезапно из соседней комнаты послышался грохот.
— У тебя есть кошка? — спросил Кнутас.
Прежде чем Урбан Эк успел ответить, открылась дверь, которая явно вела в спальню, и молодой мужчина с голым торсом и всклоченными волосами высунул наружу голову.
— Извини, Уббе, я не мог больше терпеть. Мне надо в туалет.
Он торопливо прошел мимо обоих мужчин.
Кнутас вопросительно посмотрел на хозяина дома, сидевшего напротив него.
Попрощавшись с Беатой Мёрнер и прогуливаясь по переулкам Старого города, Карин позвонила Андерсу. Стоило ей услышать его спокойный, мягкий голос, сразу потеплело на душе. Она коротко рассказала о встрече с приемной дочерью жертвы убийства.
— Хорошо, — выслушав, сказал он. — Мы допросили ее мать. Это оказалось не самым простым делом, но она не сообщила ничего особенного.
— Похоже, мамаша вполне соответствует тому описанию, которое дала Беата, — заметила Карин. — Ты не представляешь, как красиво сейчас в Стокгольме, — продолжила она. — Я прошлась по Старому городу и теперь направляюсь в сторону Сёдера. Помнишь, как мы бродили здесь в последний раз?
— Да, конечно, — рассмеялся он. — Тогда мы напоминали влюбленных юнцов.
— А мы ведь по-прежнему такие? — пошутила Карин немного неуверенно. — По крайней мере, влюбленные.
Она шла по набережной Шеппсбрун, откуда курсирующие на внутренних линиях белые суденышки отправлялись в сторону моря, а паромы постоянно забирали множество стокгольмцев и гостей столицы, чтобы доставить их в Юргорден, а потом вернуть в Шлюссен. Отсюда открывался замечательный вид на холмы Сёдера и величественную церковь Святой Катарины. Она собиралась прогулять до дома Ханны и по пути заглянуть в магазины, прежде чем придет время отправляться в вегетарианский ресторан.
— Кстати, вот еще что, — продолжил Кнутас. — Ранее нам удалось установить, что Хенрик Дальман являлся членом клуба любителей жесткого секса, который находится в Сёдермальме, а сейчас выяснилось, что он посещал его всего за неделю до убийства. Он ведь мог встретить своего убийцу там.
— Как называется клуб?
— Amour, он расположен на Санкт-Польсгатан. Мы подумали, что, поскольку ты все равно сейчас в Стокгольме, сможешь зайти туда и поговорить с владельцами, попытаться выяснить подробности. Конечно, стокгольмские коллеги в состоянии помочь нам, но я предпочел бы, чтобы это сделала ты.
Карин как раз дошла до фруктово-овощного рынка, разместившегося на площади Рюссгорден перед Городским музеем Стокгольма. Она остановилась у длинных рядов коробочек со свежесобранной шведской клубникой, привезенной к празднику, и у нее возникло непреодолимое желание потянуться к одной из них. Стоявший за прилавком юнец, словно почувствовав, на какую именно коробку она положила глаз, поднял ее и передал ей, жестами показывая, что она может попробовать. Карин с удовольствием сунула сочную ягоду в рот. Она имела замечательный вкус. Шведская клубника, пожалуй, была самой сладкой в мире.
— И как, по-твоему, мне следует проводить рекогносцировку? — спросила она, продолжая жевать, и, не удержавшись, хихикнула. — В крайне фривольном наряде и с собачьим ошейником?
— Черт с ним с ошейником, но пообещай забрать наряд домой, чтобы я смог его увидеть, — пошутил Кнутас. — Если говорить серьезно, они открыты с девяти вечера, и Кильгорд уведомил владельцев, что ты можешь позвонить. Их зовут Стефани и Джордж, однако они предупредили, что у них найдется для тебя время не раньше одиннадцати вечера.
— Боже, неужели мне придется бодрствовать так долго? — спросила Карин и зевнула, тем самым подчеркнув свои слова. Ей сегодня пришлось встать в пять часов, чтобы успеть на первый самолет в Стокгольм. — К тому же завтра Янова ночь, — продолжила она. — Мы ведь собирались поехать на природу.
— Ты можешь прилететь утренним рейсом.
— Мне надо еще зайти домой и переодется, прежде чем мы отправимся в дорогу, — заныла Карин. — Покормить Винцента.
— Ты успеешь. Я с нетерпением жду рассказа о том, как все прошло в клубе. Ты должна позвонить мне, когда там закончишь, даже если будет очень поздно.
— Отлично, у меня наверняка возникнет такое желание… И мы ведь увидимся завтра. — Голос Карин изменился, как всегда происходило, когда они переходили на личные темы. Он становился мягче, более интимным. — Как у тебя дела? — спросила она.
— Ну… — ответил Кнутас, помедлив. — Все нормально.
— Ты скучаешь по мне?
— Конечно.
— Здорово, что мы проведем Янову ночь вместе. Я постараюсь прилететь пораньше. Заскочу домой, переоденусь, покормлю Винцента. Из аэропорта возьму такси, а ты сможешь забрать меня из дома. Купи все необходимое и заезжай за мной в двенадцать. Сможешь?
— Естественно. Все сделаю.
— И мы проведем на природе целый день?
— Конечно.
Карин поняла по голосу Кнутаса, что он чем-то озабочен.
— Ты не хочешь праздновать со мной Янов день?
— Само собой, хочу.
Сейчас она уловила в его тоне намек на раздражение. Последовала короткая пауза.
— Будет интересно услышать все, что тебе удастся узнать, — произнес он несколько мягче. — И наверное, тебя порадовала встреча с Ханной?
— Да, конечно. У нее масса новых планов, как обычно. Мы собираемся поужинать сегодня вместе с Габриэлой, а после этого я пойду в клуб.
Они закончили разговор, и Карин почувствовала, как у нее повлажнели глаза. Ей очень хотелось, чтобы все получилось хорошо. Не выбирая пути, она шла в сторону холмов Сёдера, чувствуя странную пустоту в душе. Маневрируя между спешившими куда-то людьми, она двигалась вверх по склону в направлении оживленной Хорнсгатан. Мимо проплывали окрашенные в мягкие цвета фасады домов, светофоры, которые постоянно переключались на красный, мелькали прохожие, быстрым шагом и с решительным видом торопившиеся каждый к своей цели, с пыхтением пробирались среди машин автобусы, магазины мерцали неоновыми вывесками. Город жил своей жизнью. Голос Андерса казался таким близким, успокаивающим. Но что-то случилось в последнее время. Он выглядел потерянным. Постоянно размышлял о чем-то. Карин стало интересно, в чем дело, и беспокойство зашевелилось у нее в груди.
«Это не должно быть что-то плохое, — подумала она. — Не должно».
Прошлое
— Отпусти меня.
До сих пор ей удавалось сохранять спокойствие. Но сейчас ее крепко взяли за руку, и паника распространилась по всему телу. Темно-серый пол, бежевое ковровое покрытие на нем, светло-серая дверь, запах моющего средства, заставляющая потеть жара — все это вызывало у нее тошноту, и ей очень хотелось побыстрее убраться отсюда. Но женщина в форме словно клещами вцепилась в нее. Пожалуй, крепче, чем требовалось.
Сесилия пыталась высвободиться, но тщетно.
— Ты должна успокоиться.
— Нет, — запротестовала она. — Мне надо на самолет, на Готланд.
Женщина покачала головой.
— Ты не полетишь на Готланд сегодня, — сказала она.
Сесилия сделала новую попытку вырваться, но в результате появился только еще один полицейский, и теперь они держали ее вдвоем. Она пыталась взять себя в руки, но желание освободиться было слишком велико. Однако они оказались сильнее.
— Будет только хуже, если ты не прекратишь сопротивляться, — прошипел второй полицейский. — Лучше всего для тебя сейчас успокоиться и делать, как мы говорим.
Они вели ее по коридорам наружу, к ожидавшему спецтранспорту. Это был темно-синий минивен с отодвигавшейся в сторону дверью. Первый полицейский шагнул внутрь, не отпуская ее руку. Тонированное стекло и решетка отделяли водителя от пассажиров на заднем сиденье. Сесилия залезла внутрь. Второй полицейский последовал за ней. Сейчас она сидела между двумя стражами порядка. Мотор взревел.
Они выехали на улицу с парковки, Сесилия видела город сквозь окно машины, хотя оно тоже было тонированное.
— Куда мы едем?
— Тебя пока поместят в закрытый детский дом, — ответил один из полицейских. — Потом будут обследовать в течение нескольких недель, прежде чем определятся с твоей дальнейшей судьбой.
Сесилия больше ничего не спросила. Не могла уже и смотреть наружу сквозь стекл