ухина за ноги и толкнуть вниз. С трудом сдержавшись, я отвернулся и зашагал прочь.
В один из дней мы открыли последнюю банку консервов. Ее предстояло тянуть на два-три дня, а может, и больше. По ложке волокнистого мяса утром и вечером в чайник с бурлящей похлебкой, где гонялись друг за другом редкие крупинки пшена. Хлеб уже давно кончился, и жидкий суп мы пили из консервных банок.
В этот же день меня отвел в сторону Карась и показал на лужицу бурой мочи.
— Кровь… и вчера так было. Кранты мне подходят…
Карась здорово сдал. Сухая бледная кожа обтягивала скулы, редкая свалявшаяся борода росла клочьями. Впрочем, и мы выглядели не лучше.
— Это почки, — сказал я. — Ты их застудил. После того купанья и ночевок на льду.
— Умру?
— От почек так быстро не умирают. Старайся не спать на спине и вообще меньше лежи.
Мне показалось, что в эти минуты между нами опять перекинулся какой-то мостик.
— Ты молодец тогда… первый за Зоей кинулся.
— Ты тоже, — отозвался Карась. — Кому-то надо было прыгать. Не Коле же? Он три раза подумает, прежде чем что-то сделает. А вообще, Зоя на его совести. Разве можно было ее в эту авантюру тащить! Знаешь, зачем он ее с собой брал?
— Догадываюсь…
— Но не до конца. Коля весной как услышал про Зойкиного богатого папашу да про подаренную ”шестерку”, от жадности даже сна лишился. Правда, в начале ты ему дорогу перешел, но он не растерялся. С женой срочно развелся и к Зойке, как влюбленный жених, подкатился. Та, конечно, не устояла, Коля красиво петь умеет. Встречаться с ним она согласилась, а замуж ни в какую. Тут ты подвернулся со своим миллионом. У Коли вообще голова кругом пошла, со всех сторон деньги, и не ухватишь. А сюда, на север, он Зою не просто так брал. Боялся ее в Астрахани оставлять, вдруг найдется кто помоложе, уведет. Да и рассчитывал все же уговорить за него замуж выйти. А оно вон как получилось… Ладно, пойдем, пока он всю похлебку не сожрал.
На следующее утро я стрелял в нерпу и промахнулся. Сильно тряслись руки. И все же нам повезло. Мы убили медведя, но это лишь приблизило смерть двоих из нас. Старик Ласей был прав. Краденые деньги тянули за собой одно несчастье за другим.
Белый медведь лежал на пригорке в полусотне метрах от края льдины. Его увидел Карась и прибежал за мной. Я взял винчестер покойника Ласея, Карась — двустволку.
— Заряжай пули…
Покопавшись в патронташе, я сам отобрал заряды понадежнее и передал Карасю. Цыкнул на Ашухина, сунувшегося было следом:
— Сиди тихо здесь!
С бугра осмотрели место, где лежал зверь. Слишком близко от края. Может успеть броситься в воду даже смертельно раненый. Медведь вдруг поднялся и, фыркнув, не спеша зашагал в нашу сторону. Это был огромный зверь с толстыми лапами и вытянутой мордой. На светло-серой, местами желтоватой шерсти выделялись три черных пятна: нос и глаза. Медведь был, наверное, сыт, потому что никуда не торопился. Понюхал воздух, зевнул и снова улегся.
— Обходим с двух сторон, — зашептал я. — Ползи вдоль гряды. Стрелять только после меня.
Я перебежал низину и тоже пополз. Через сотню метров я выдохся и минуты две лежал неподвижно, с хрипом выталкивая воздух из легких. Затем двинулся дальше. Как ни вжимался я в лед, но медведь, видимо, меня заметил. До него оставалось метров двести. Лобастая морда встревоженно обнюхивала воздух. Передвинув планку на двухсотметровую отметку, я торопливо целился. Лишь бы снова не начали трястись руки!
Я выстрелил в тот момент, когда медведь поднимался. 7,62-мм не самый лучший калибр для медведя, но попал я довольно точно. Огромная туша дернулась, я выстрелил еще раз и, кажется, опять попал. Медведь, шатаясь, бежал к воде. Следующие две пули прошли мимо. Я слышал, как они с воем рикошетили. Но раны оказались тяжелыми, шагов через двадцать медведь сел на задние лапы. Наперерез ему торопился Тарасенко. Грохнули два выстрела из охотничьего ружья, потом еще один. Карась не слишком умело добивал раненого зверя.
Когда я подошел, медведь был мертв. Огромная трехметровая туша лежала на боку, лужа крови, дымясь, растекалась по льду. Это был крупный молодой самец, хорошо нагулявший жиру за полярное лето.
Мне стало не по себе. Я охотился на оленей, песцов, зайцев и никогда не приходилось убивать таких мощных красивых зверей. Но мы уже доходили от голода, и мясо медведя было для нас последним шансом выжить.
Ашухин торопливо шагал к нам, что-то крича на ходу и размахивая руками.
— Рехнулся от радости? — засмеялся Карась. — Теперь нажрется вволю.
— Нет, он что-то рукой показывает… А ведь мы уже на побережье!
Я тоже закричал. Впереди тянулась узкая полоска земли. Я различал холмы на горизонте и блестящее ледяное поле, застывшее у берега.
— Может, и выкарабкаемся из заварухи.
Флегматичный Карась обнимал и хлопал меня по спине. От переполнявшей его радости прыгал по льду, потом, зарядив ружье, дважды пальнул вверх. Чайки, летавшие над нами, бросились врассыпную. Чайки — это хорошо! Это тоже приметы близкой земли.
Часа за два, действуя единственным уцелевшим ножом, мы сняли шкуру и распороли брюхо медведю. Бросили в сторону на лед печень, сердце и огромные легкие.
— Жаль, топор не захватили, — проговорил Карась. — Отрубили бы кусок и сразу сварили. Впрочем, можно и ножом от окорока отхватить…
Он сидел на шкуре, вытирая со лба пот.
— Витя, давай печенку сварим и сердце, — торопливо предложил Ашухин. — Пожуем, отдохнем, а потом принесем топор и разделим остальную тушу. Ты когда-нибудь медвежью печенку пробовал?
— Нет, я вообще на медведей не охотился. Их очень мало, да и запрещено.
Я кое-что начинал подозревать, хотя и не был уверен в своей догадке. Я решил проверить ее до конца.
В чайнике бурлило, плескаясь через край, аппетитно пахнущее варево — крупные куски печенки и разрезанная на три части половина сердца.
Мы выпили по стаканчику разведенного спирта, это были остатки, и сидели, поглядывая на чайник.
— Может, готово? — не утерпел Карась. — Попробуй печенку, Коля.
Но Ашухин, держась рукой за горло, мотал головой.
— Ребята, мне, наверное, от спирта плохо стало. Наизнанку выворачивает.
Он поднялся и, шатаясь, побрел прочь.
— Посадили мы желудки на этой диете… не жрем ничего, — Карась мотнул головой в сторону Николая. — Вон даже спирт не идет. Давай я, что ли, печенку попробую.
Он потянулся было к чайнику, но я удержал его за рукав.
— Сиди!
— Да я только попробую, хватит там на всех.
— Сиди, — повторил я. — Будем есть все вместе.
— Ну и жмот, — засмеялся Карась. — Там два центнера мяса лежит, а он кусочка жалеет.
Николая не было минут пятнадцать. Он пришел и лег на подстилку.
— Хреново, — пожаловался Ашухин. — Выдрало одной зеленью. Может, в спирте осадок какой-то был?
— Мы же не отравились, — сказал Карась. — Спирт нормальный, ведро целое вылакали и ничего. Это все от голодухи. Тебе поесть надо, сразу станет лучше.
— Не могу, даже тошнит от запаха.
Я уже не сомневался, что разыгрывается спектакль, в котором мой бывший одноклассник является главным действующим лицом. Я подыгрывал ему изо всех сил.
Поковырявшись в чайнике, я налил в миску немного бульона и выложил несколько дымящихся кусков. Один из кусков я поддел на нож и, обжигаясь, сунул в рот.
— Хороша печеночка, — похвалил я, хоть сунул в рот совсем не печень, а кусок сердца.
Я играл и рисковал. Если Ашухин заметит фальшь, он мгновенно извернется и тогда виноватым стану я. Но перекатывая на ладони новый кусок, на этот раз печени, я поставил перед Николаем миску.
— Ешь. Хотя бы бульончику похлебай.
Николай обессиленно мотал головой.
— Не хочу…
Неправда, он хотел есть. Ашухин отвернулся. Мы все очень хотели есть, и Карась, не вытерпев, уже копался ложкой в дымящемся вареве.
Я вернулся к костру и вдруг пинком опрокинул чайник.
— Ты чего? — не понял Карась.
Зато сразу все понял Ашухин. Я почувствовал, как мгновенно напряглось его тело.
— Иди, покажи место, где тебе стало плохо, — тихо предложил я Николаю. — Может, там кровь? Да оставь ты эти куски, — прикрикнул я на Карася, — если загнуться не хочешь. Печенка угробила бы нас не хуже мышьяка, правда, Коля?
Ашухин молчал. События разворачивались слишком стремительно, и он еще не успел решить, как действовать дальше.
— Когда ты варишь суп, — сказал я, — то начинаешь черпать пшено еще сырым. А сейчас целый час ждал пока сварится печень и не схватил ни кусочка.
— Чего ты мелешь! Не видишь, что мне стало плохо?
— Идем, покажешь следы!
Карась непонимающе смотрел то на меня, то на Николая. Кажется, он до сих пор ничего не понял.
— В печени белого медведя содержится яд. Триста-четыреста граммов печенки — и любому из нас конец. Слушай, откуда ты взялся, такой паскуда? Неужели двухсот пятидесяти тысяч тебе мало?
— А тебе не кажется, что ты валишь с больной головы на здоровую?
Николай, уже оправившись от растерянности, спокойно смотрел на меня. Пожалуй, он смог бы все перевернуть с ног на голову и сделать виноватым меня. В нем пропадал большой актер. Но мы с Карасем слишком хорошо знали Ашухина и оба догадывались, на что он способен.
Дальнейшие события разворачивались мгновенно. Карась бросился на Ашухина, но в руках у того уже оказался винчестер.
Пуля ударила Женьку в верхнюю часть живота и отшвырнула назад. Ашухин лихорадочно рвал рычаг затвора, досылая следующий патрон.
Но этого патрона не оказалось, магазин был пуст. Четыре пули ушли на медведя, пятый достался верному помощнику Ашухина Женьке Тарасенко. Мне не хватило. Я это знал, когда бежал навстречу щелкнувшему бойку, но мне все равно было жутко. Ашухин пятился, поднимая над головой разряженную винтовку. Я ударил его в челюсть и, не удержав равновесия, свалился вместе с ним, тяжело подмяв Ашухина под себя. Он сдавленно вскрикнул, скорее, даже захрипел и тут же обмяк, потеряв сознание.