Голос, которым отозвалась трубка, Велихова узнала сразу.
— Здравствуйте, Ирина Евгеньевна, это… Виктор, ваш знакомый.
— A-а, господин фотограф. Как ни странно, рада вас слышать.
— Вам привет от Олега.
— Не юродствуйте, — отрезала Велихова. — С моей точки зрения, он еще больший негодяй, чем вы.
— Это меня радует. Но если говорить откровенно, то после того, как моя жена стала мне изменять, я, в конце концов, возненавидел весь женский пол. Это, разумеется, меня не оправдывает, но, по крайней мере, знайте, что мной двигала не только корысть.
Велихова слушала молча. Не дождавшись сочувственного комментария, Виктор продолжал:
— Я должен отдать вам деньги и пленку, а также несколько оставшихся у нас фотографий. Где и когда вас устроит?
— Мне все равно. Чем быстрей, тем лучше.
— Вечером я занят. Вы можете отпроситься с работы?
— Это нетрудно.
— Тогда давайте сегодня и покончим со всем этим.
— Хорошо.
— Ждите меня около проходной минут через сорок.
— Это приблизительно в три часа?
— Да, я сейчас на Вернадского, возьму такси — и прямо к вам. А потом — в издательство на Хорошевку. Там, в моей фотолаборатории вы сможете все посмотреть.
— Значит, в три я жду.
Такси остановилось на противоположной стороне. Велихова медленно приблизилась, запомнила на всякий случай номер машины. Виктор сидел сзади. Впереди находился один водитель, который, как только Велихова оказалась в машине, спросил Виктора:
— Теперь куда?
— На Хорошевское шоссе, — последовал ответ. — Там я покажу, где свернуть.
Велиховой не понравился взгляд таксиста, которым тот ее окинул. Впрочем, она привыкла, что мужчины часто смотрят на нее по-особенному, не как на других женщин…
— Целую неделю вы не звонили, Сергей Анатольевич, — голос Мелешкевича был нетерпеливым, взволнованным.
— Нечем было похвастаться, Серафим Николаевич, — но сейчас все в порядке.
Несколько минут Саблин подробно рассказывал о проделанной работе.
— Все отлично, Сергей Анатольевич. Вы просто молодец. Когда домой?
— Послезавтра. Как дела в институте?
— Пока нормально. Есть очень перспективные заказы, так что ваш отчет ждем с нетерпением.
— Я сам тороплюсь назад.
Неожиданно Мелешкевич замолчал. Саблин каким-то шестым чувством понял, что в институте что-то случилось.
— Сергей Анатольевич, одна неприятность, — в голосе шефа появилась слабая хрипотца, — я бы даже сказал несчастье. Ирина Евгеньевна… Велихова умерла. Вы ведь ее знали? Она бывала в нашем отделе.
Саблин почувствовал, что внутри у него все напряглось.
— Умерла или погибла?
— Точнее, погибла. А еще точнее, изнасилована, убита, ограблена. В ее районе это уже четвертый случай. Подозревают — очередной маньяк.
— Серафим Николаевич, мне кто-нибудь звонил по городскому телефону?
— Насколько мне известно, нет.
— Попросите моих коллег обо мне по телефону никаких справок не давать. Даже если женский голос назовется моей женой.
Мелешкевич хотел было заметить, что все положения режима секретности в их оборонном институте никто не отменял, а люди тут не приучены к болтливости, но вдруг понял, что Саблина беспокоит что-то другое.
— Хорошо, я напомню своим подчиненным, где они работают.
— Именно это я и хотел попросить вас сделать, не концентрируя внимания на моей фамилии.
— Ждем Вас, Сергей Анатольевич.
— До встречи.
На работе, как только выкроилась свободная минута, Саблин нашел Мажерину.
— Я узнал ужасную новость. Примите мои искренние соболезнования.
— Идемте в кабинет нашей завлабораторией. Я сейчас за нее, пока она в отпуске.
В кабинете, сев за стол, Мажерина закурила. Саблин, устроившись напротив, от сигареты отказался.
— Когда о таких вещах читаешь в газете, — начала приглушенным голосом Мажерина, — воспринимаешь все чисто информационно, абстрактно. А вот когда погибает коллега по работе, которого хорошо знаешь, да еще так страшно, трудно поверить в случившееся.
Саблина слегка удивило, что Мажерина назвала Ирину Евгеньевну просто коллегой.
— Она ведь была вашей близкой подругой?
— Ну, не совсем… домами, семьями мы не дружили.
”Зачем она мне это говорит? Какое это теперь имеет значение?”
— А знаете, Сергей Анатольевич, мне все время казалось, что вы подружились с Ирой.
Саблин не собирался откровенничать с бывшей подругой Велиховой. Профессиональная привычка не говорить ничего лишнего никогда не подводила его.
— Я с ней разговаривал несколько раз, и мне показалось, что Ирину Евгеньевну что-то угнетает. Но она была не из болтливых женщин.
— Да, вы правы, — поддержала Мажерина. — Что вы обо всем этом думаете?
— Трагедия. На ее месте могла оказаться любая другая женщина. Где и когда ее нашли?
— Утром двадцатого, У Маленковской платформы. Там кругом лес. Да и сама платформа не очень оживленная.
— Она, по-моему, редко пользовалась электричкой?
— Да. Но иногда это было удобнее, чем на метро.
— Вы ее видели в последний день, Наталья Константиновна?
— Нет, но я ей звонила. Мне сказали, что она ушла с работы после обеда. В последнее время она часто отпрашивалась — они с мужем собирались в Англию. Знаете, какая канитель оформление документов, обмен рублей на валюту.
— Как ее муж?
— Не знаю. Знаю только, что он очень ее любил, несмотря на… — Мажерина не договорила, многозначительно замолчала, посмотрев при этом на Саблина как-то по-особенному доверительно.
— Он подозревал ее в неверности?
— Мне кажется, не только подозревал.
И опять многозначительный взгляд.
— Но это все только мои предположения, — продолжала Мажерина. — Я не была настолько близка с ней, чтобы знать о ее сердечных тайнах.
”Странный разговор”, — подумал Саблин. Заметная черствость проскальзывала в словах Мажериной. Впрочем, в наше рыночное время люди очень изменились, и он поспешил откланяться.
Серебристая ”Тойота” с узкими раскосыми фарами, мягко шелестя шинами по гравию, медленно проехала мимо. Алевтина Васильевна Осокина отошла от окна, быстро спустилась вниз, вышла за ограду и теперь уже неторопливо направилась к остановившейся неподалеку машине, из которой бодро вылез невысокий мужчина лет шестидесяти в добротном светло-сером (под цвет ”Тойоты”) костюме. Он открыл ворота и уже было хотел вернуться за руль, но увидел приближающуюся женщину. Когда она подошла, мужчина почтительно поклонился.
— Здравствуйте, здравствуйте, Аркадий Трофимович, — улыбаясь, отозвалась женщина. — Давно вас не было в наших краях.
— Ровно два месяца, Алевтина Васильевна. Вы так говорите, словно живете здесь постоянно, — мужчина приветливо рассмеялся.
Три недели безвыездно на даче, для меня это рекорд. Иногда столичная суета надоедает. Я человек консервативного склада, в хорошем смысле этого слова, привыкла к стабильности, пускай даже застойной, и любые перемены, в том числе и демократические, слишком большое для меня беспокойство.
— Наверно, вы правы, Алевтина Васильевна. Я бы с удовольствием последовал вашему примеру, но дела держат за горло. Заходите в гости. Шуликин продолжал улыбаться, хотя про себя чертыхнулся, что приходится приглашать эту старую кикимору в дом. Но ничего не поделаешь — приличия надо соблюдать, тем более, в таком привилегированном садоводческом кооперативе. А Алевтина Васильевна здесь была человеком авторитетным, да и в Москве имела влиятельных знакомых, с которыми поддерживала связь.
Поставив машину в гараж, Аркадий Трофимович достал из багажника объемистую картонную коробку и направился в дом. Водрузив коробку на стол, Аркадий Трофимович пояснил:
— Привез продукты, хочу дня два отдохнуть, побыть на воздухе. В Москве сейчас мало что радует глаз.
— Да, особенно цены, — вздохнула Алевтина Васильевна.
Шуликин не поддержал этот вздох, его мало волновали ценовые проблемы. По крайней мере, с тех позиций, с которых смотрела на это пожилая московская актриса, всю жизнь подвизавшаяся на второстепенных ролях в театре и кино.
— Присаживайтесь, Алевтина Васильевна. Мы сейчас выпьем по рюмочке-второй французского коньяку! Не того, что продается у нас в каждой лавке, а настоящего.
После нескольких неторопливых глотков Алевтина Васильевна прикрыла глаза и коротко заключила:
— Да, недурен.
Аркадий Трофимович удовлетворенно кивнул. Он не раз убеждался, что старая актриса разбиралась в напитках. Любую подделку она разоблачала безошибочно. А еще лучше Осокина разбиралась в людях, что и заставляло его быть с ней особенно осторожным.
— Спасибо за удовольствие. Коньяк действительно превосходный, о конфетах я уже не говорю. Не хочу больше надоедать вам, тем более вы с дороги.
— Пустяки, Алевтина Васильевна, я всегда встрече с вами рад.
Осокина собралась было оставить гостеприимного хозяина, но всплывший в памяти эпизод удержал ее.
— А знаете, Аркадий Трофимович, странную картину я наблюдала несколько недель назад. Не уверена, правильно ли я делаю, заговорив с вами об этом.
Шуликин насторожился.
— Имеет какое-то отношение к нашему товариществу?
— Скорее, к вашему дому.
— К моему? — в глазах Шуликина мелькнуло беспокойство.
— Судите сами. Поначалу наблюдение, сделанное мною, основывалось на обычном женском любопытстве. Пару недель назад, после завтрака, я сидела у себя на втором этаже и откровенно скучала. Напала какая-то меланхолия, из которой я никак не могла выбраться. Так, сидела и бесцельно смотрела, как на участок одна за другой въезжают машины. Промелькнула новая ”Хонда” Завадских, ЗИМ Новоселовых, вызывающий у меня буквально прилив ностальгических воспоминаний. Потом, крадучись, въехала ”Волга” Зиновьева, в которой рядом с хозяином сидела его новая любовница. Удивительное дело, привозить на дачу на глазах у всех соседей то жену, то любовницу.