— Может, — согласился Саблин. — Ее могли вызвать, чтобы обо всем договориться, пообещав вернуть деньги, фотографии и пленку.
— Сергей Анатольевич, вы считаете себя единственным человеком, по крайней мере в институте, посвященным в ее дела?
— Думаю — да, и не только в институте. Такими секретами не делятся. Во всяком случае, ее близкая подруга, сообщившая мне некоторые подробности ее смерти, по-моему, ни о чем не догадывается. Ирина Евгеньевна была предельно осторожна на этот счет. В ее положении иначе и не могло быть.
— Когда она показывала вам снимки?
— В первый же наш разговор на эту тему. С них, собственно, все и началось. Ирина Евгеньевна была сильно возбуждена и настроена на борьбу решительно. Какое-то отчаяние владело ею.
— Вы сразу согласились помочь?
— Нет, сразу я решительно отказался, хотя Велихова пообещала на вознаграждение не скупиться.
— Она произвела на вас впечатление?
— Внешне — да.
— А те снимки не вызвали у вас, Сергей Анатольевич, чувства… — Скобов чуть помедлил, подбирая подходящее слово, — … ну, скажем, чувство антипатии? Ее моральный облик, мягко говоря…
— Я об этом не задумывался. Передо мной была просто жертва, человек, попавший в беду. Да и ситуация показалась необычной, заслуживающей внимания.
Скобов помолчал.
— Теперь я побеседую с сослуживцами Велиховой, потом продолжим с вами.
Скобов решил проводить Саблина домой. Установив, что слежки за ними никакой не ведется, спросил:
— Сергей Анатольевич, не кажется вам, что вы преувеличиваете свою опасность?
— Возможно, — коротко согласился Саблин.
— Если им известно о вашем участии в делах Велиховой и они выяснили, что вы лицо неофициальное, вряд ли они станут вас опасаться. В крайнем случае решат понаблюдать за вами, посмотреть, как будут развиваться события.
— Возможно.
— И ко всему, я пока ума не приложу! Как обеспечить вашу безопасность?
— Бог с вами, майор, о чем вы говорите! При нынешней-то нехватке кадров…
— Дело не только в этом. Надо во всем поглубже разобраться. Может оказаться, что тут не просто шантаж и убийство… Не переменить ли вам место жительства? Временно. И с работой мы уладим.
— Вы ведь этого не хотите, Федор Иванович? Если принять во внимание мою версию — я приманка.
Несколько минут Скобов молчал, наконец произнес:
— В тот день она, похоже, села в такси. Свидетель, к сожалению, этого не видел: он обратил на нее внимание, залюбовавшись ее бедрами.
— Она торопилась?
— Нет. И уходила с работы без всякой суеты. Одна сотрудница сказала, что Велихова выглядела как обычно, вторая, что была слегка взволнована.
— Если она не торопилась, ей незачем было садиться в такси. Ныне это чрезвычайно дорогое удовольствие.
— Она не в состоянии это себе позволить. Хотя, без особой нужды такси сейчас мало кто пользуется, — согласился Скобов.
— Следовательно, машина ждала ее?
— Тогда эта машина должна иметь непосредственное отношение к ее смерти. Не слишком ли просто?
Саблин усмехнулся.
— Не всегда путь к истине бывает очень сложным. Мы сами любим все усложнять.
— Тогда с опросом в таксопарках придется повременить.
— Ваша квартира не похожа на жилище холостяка.
— Во время супружеской жизни как-то так сложилось, что, в основном, готовил и делал уборку я. Поэтому после разрыва для меня в хозяйстве мало что изменилось.
— Вы не разведены официально?
— Нет, как ни странно. Вам покрепче?
Скобов пил сладкий крепкий чай не спеша, маленькими глотками. От еды он отказался.
— Федор Иванович, — Саблин посмотрел ему в глаза, — у вас другая версия смерти Велиховой?
— Ну-ну, я, наверно, чересчур самонадеянный тип, полагаю, впечатление абсолютного идиота не произвожу. Ограблена, изнасилована, убита женщина. О таких преступлениях пишут сейчас в газетах, анализируют, предупреждают, пугают. Есть все основания считать, что многие из них совершил какой-то сумасшедший. Мы прекрасно понимаем, что под этого психопата, под шумок так сказать, могут сработать другие.
— А что удалось выяснить об Аркадии Трофимовиче Шуликине? Он должен иметь к этому делу отношение.
— У Шуликина отменное алиби — в день убийства он находился в Нижнем Тагиле. Кстати, вернемся к вашей версии: Велихова села в такси…
— Ее вызвали прямо с работы, чтобы у проходной никто не видел, куда и с кем она отправилась.
— А если бы она вышла не одна?
— Они могли отменить операцию. Но этого не случилось. Ирина Евгеньевна села либо в такси, либо в поджидавшую ее машину.
— Рискованно. Кто-то мог все-таки увидеть, запомнить номер.
— Ну, во-первых, номер можно заменить. Во-вторых, если найти таксиста, что он скажет? Высадил где-то в центре, а если таксист соучастник — ответ станет вообще расплывчатым: много дней прошло, сотни пассажиров и так далее, и тому подобное. В крайнем случае, узнает Велихову по фотографии: вроде — похожа, вроде — нет.
— Спасибо за чай, Сергей Анатольевич, — Скобов поднялся. Выйдя в прихожую, заметил: — Здесь у вас не особенно развернешься и, если будут стрелять в дверь, спрятаться почти некуда. Но с четырнадцатого этажа трудно сматываться. Второе неудобство — масса соседей, — Скобов усмехнулся. — Так что, я бы предпочел подкараулить вас в другом месте. — До свидания, Сергей Анатольевич. Будем держать связь.
— Вот с этих документов надо снять по две ксерокопии, — Мелешкевич смотрел поверх очков.
Саблин согласно кивнул и стал собирать бумаги со стола, аккуратно укладывая их в папку.
— Да, совсем забыл, Сергей Анатольевич! С утра звонили из профкома, вам нужно заглянуть туда обязательно сегодня. Вы ведь у нас профорг, не забыли еще?
— По какому поводу? И к кому?
— В бухгалтерию профкома. Нам выделили одну путевку в Кисловодск, и надо решить, кому ее дать. Заодно взносы заплатить.
В бухгалтерии профкома Саблин застал всезнающую Леночку Белякову и институтского фотографа Ветлугина. На столе перед ними были разложены большие фотографии. Кивнув Ветлугину, Саблин обратился к Беляковой:
— Привет самой жизнерадостной женщине нашего института.
Саблин не кривил душой. Он никогда не видел грустного, озабоченного, просто серьезного выражения на хорошеньком, очаровательно румяном Леночкином лице.
— Они тут все жизнерадостные — на профсоюзных харчах, — ухмыльнулся Ветлугин, колыхнув своим не погодам объемистым животом.
— Да какие у нас харчи? Сплошная нищета. Институт половину профилактория продавать собрался. Вон снимков наделали в рекламных целях. Вы ко мне, Сережа?
Саблин молча показал зажатую в руке пачку профсоюзных билетов.
— Можете подождать, или вам срочно?
— Глядя на вас, можно ждать целую вечность.
— Тогда ждите, — весело бросила Леночка. Играя бедрами, она обошла вокруг стола с фотографиями.
— Вот, Ветлугин, учитесь говорить приятное женщинам. В самом голосе Сергея Анатольевича всегда чувствуется искренность, даже нежность. И никакого намека на пошлость.
Ветлугин, поглаживая жидкие усики, понимающе подмигнул Саблину. Затем, заметив, что тот разглядывает снимки, огорченно бросил:
— Сегодня половину, а завтра все сбагрят какому-нибудь разжиревшему кооперативу. А жаль, — вздох был глубокий, искренний. — Чертовски жаль расставаться с институтским публичным домом. Сколько в нем наше, и не только наше, начальство победокурило. Да и мы, простые смертные, оставили там на непыльных и мягких дорожках свои скромные следы.
Леночка выдвинула верхний ящик стола, и Саблин неожиданно увидел в углу увеличенное фото Велиховой.
Белякова, перехватив взгляд Саблина, взяла снимок в руки.
— Был человек — и нет человека. Вы ведь ее знали, Сережа?
— Приметная дама, — ответил за Саблина Ветлугин. — Хотя снимок не очень удачный, — добавил он. — Навозился я с этими траурными портретами. Приносят совсем не то. Чуть ли не каждую неделю похороны в институте…
— Да-а, — подтвердила Леночка, — мрут наши пенсионеры. Особенно когда их собираются увольнять.
— Заберу я эту фотографию в свой архив, — Ветлугин критически осмотрел ее еще раз и спрятал в свою плоскую сумку.
— А вот снимок удачный! — воскликнула Леночка, доставая из того же ящика небольшую цветную фотографию. — Посмотрите, какие краски, какая четкость, глубина, сочность! Я правильно выражаюсь, Гриша?
Ветлугин покрутил фотографию в руках.
— Чего же ты хочешь — ”Кодак”. Пленка, бумага, химикаты. Я уж не говорю об оптике. Это ты где, Лен? Пейзаж-то, вроде не родной.
— В Польше, два года назад. Нам как раз сняли запрет на заграницу. А то ведь даже к братьям по соцлагерю не пускали.
— Ну, кое-кто из нашего засекреченного института ездил и к кровопийцам-капиталистам, — вставил Саблин.
— Вот именно, — поддержала Леночка. — А уж они-то как раз все секреты знали. А что мы знаем тут в профкоме? Только кто с кем спит в часы душевных невзгод.
Ветлугин, покрутив в руках фотографию, ткнул пальцем в середину снимка.
— Вот, кстати, фотогеничная дама. Главная по клеям. Пол-института ходит к ней с челобитными.
— Возможно, — пожала плечами Леночка.
— Не считая, разумеется, вас, Леночка, — поспешно поправился Ветлугин. — Честно говоря, здесь все неплохо получились. Например, крайняя мадемуазель.
— Фу, рыхлая какая, — Белякова сморщила свой хорошенький вздернутый носик.
— Ну, вот видите, для вас, женщин, она рыхлая, толстоватая, а для нас, мужчин — она сдобная мягонькая пышечка. — Ветлугин мечтательно закрыл глаза. Все зависит от вкуса.
— А кто фотографировал, Леночка? — спросил Саблин. — У кого в институте такой ”Кодак”?
— Фотограф не наш, у нас сборная группа была. — Леночка приняла деньги у Саблина, поставила отметки в профсоюзных билетах и вернула их. — Раньше за кордон не пускали, а нынче и в свои дома отдыха отбили желание ездить — чего стоит. В Кисловодск и то претендентов нет. Так что подождем, Сергей Анатольевич, еще пару деньков.