— У нас в квартале меня прозвали Полковник. Причем полковником я никогда не был, дослужился только до капитана. Когда началась война четырнадцатого года, я учился в унтер-офицерской школе… Всюду я побывал: и под Верденом, и на Шмен-де-Дам. Под Верденом ни царапины. Зато на Шмен-де-Дам осколком снаряда меня ранило в ногу, вот, по сей день хромаю. А во время второй мировой у меня уже возраст вышел, так что обошлось без меня.
Чувствовалось, что он весьма собой доволен. Комиссар призвал на помощь терпение и мечтал лишь, чтобы Полковнику не взбрело в голову посвятить его во все подробности своей биографии.
Но вместо этого посетитель неожиданно спросил:
— Вы установили его личность?
— Нет еще.
— Может, я и ошибаюсь, но, по-моему, его звали Марсель Вивьен, и я очень удивился бы, если бы это оказался не он.
— Вы были знакомы с убитым?
— У него была мастерская тут же в нашем дворе, напротив моих окон. Куда бы я ни шел, обязательно заглядывал к нему поздороваться.
— Когда это было?
— Почти сразу после второй мировой, в сорок пятом.
— Сколько лет было тогда убитому?
— Около тридцати пяти. Высокий такой был, крепкий парень, лицо умное, открытое…
— Чем он занимался?
— Он был столяром-краснодеревщиком. И посещал курсы прикладного искусства. Занимался главным образом реставрацией старинной мебели. Я у него великолепные вещицы видел, сплошь инкрустация.
— Он жил в том же доме, что и вы?
— Нет. У него там была только мастерская, вся застекленная. Приходил утром, вечером уходил.
— И он действительно был похож на фотографии, которые вы видели в газетах?
— Я совершенно в этом убежден, хотя тогда он не носил ни усов, ни бороды.
— А вы не знаете, был он женат?
— Как не знать! Иногда в конце дня за ним заходила жена, на вид его ровесница. И дочка у него была, лет семи-восьми. Она часто забегала после школы поцеловать отца.
— Когда вы потеряли его из виду?
— Не то в конце сорок пятого, не то в начале сорок тертого. В одно прекрасное утро он не пришел в мастерскую, и назавтра не пришел, вообще больше не показывался. Сперва я подумал — болеет. Потом появилась его жена, у нее был ключ. Она прошла в мастерскую и возилась там очень долго, видать, вещи разбирала.
— А после того вы ее видели?
— Да она и сейчас живет в нашем квартале, часто бывает на улице Лепик, покупает овощи с тележек. Несколько лет кряду я встречал на улицах и дочку. Она выросла и теперь уже, наверно, замужем.
— А что сталось с мебелью, которая была в мастерской?
— Все забрал владелец мебельной лавки. А мастерскую занял слесарь.
Мегрэ выложил перед посетителем снимки человека, убитого в тупике Вье-Фур. Полковник внимательно их рассмотрел.
— Остаюсь при своем мнении. Я почти уверен, что это он. Знаете, я давно на пенсии. Летом усядусь на скамейке где-нибудь в сквере или на террасе и разглядываю прохожих. Пытаюсь угадать, кем они работают, как живут. А это развивает наблюдательность.
— Скажите, на вашей памяти с этим человеком не происходило никаких несчастных случаев?
— У него не было машины.
— Несчастные случаи бывают разные. У него не было ранений черепа?
Полковник хлопнул себя по лбу.
— Конечно! Помню, лето было в разгаре. Жара, как вот сейчас. Он возился во дворе с каким-то стулом, у которого не хватало ножки. Я выглянул из окна и вижу: ему на голову валится горшок с геранью. Мадемуазель Бланш с четвертого этажа, поливая цветы, нечаянно столкнула этот горшок вниз. Вивьен отказался ехать в больницу или к доктору. Сам продезинфицировал себе рану и пошел в аптеку. Там ему сделали перевязку.
— Шрам остался заметный?
— Нет, волосы у молодого человека были густые, длинные и такие пышные, что совершенно закрывали пораненное место.
— И больше ничего не помните? Никогда с тех пор не встречали этого человека в вашем квартале?
— Никогда.
— А его жена и дочь остались жить там же? Выходит, он переехал без них?
— Выходит, что так.
— Скажите, он не пил?
— Ручаюсь, нет. Каждое утро около десяти на несколько минут запирал мастерскую и шел в соседнее бистро попить кофе.
— Нет ли у вас в доме жильцов, которые вселились еще до сорок пятого года?
— Дайте подумать… Привратница… Да, привратница та же. Муж ее умер — он был полицейский. Она совсем постарела… Мадемуазель Бланш, о которой я вам рассказывал, та еще жива, но прикована к креслу и, кажется, совсем из ума выжила. А на других этажах?.. Семья Трабюше с четвертого. Сам Трабюше служил в налоговом управлении, теперь, конечно, тоже на пенсии. Все постарели, что поделаешь.
— Вы полагаете, Трабюше могли бы узнать Марселя Вивьена?
— Может, и могли бы, да только окна у них выходят на улицу, и они меньше моего знали, что делается во дворе.
— Благодарю вас, что обратились к нам, господин Югон. Полагаю, что ваши показания чрезвычайно помогут следствию. Сейчас инспектор проводит вас в другой кабинет, и там я очень прошу вас повторить в точности все, что вы мне рассказали.
— Меня вызовут на суд свидетелем?
Старичок явно был в восторге.
— Не торопите события: сперва нам надо задержать убийцу и окончательно установить личность убитого.
Мегрэ распахнул дверь в комнату инспекторов и остановил выбор на Лурти: он быстрее всех печатает на машинке.
Комиссар объяснил Лурти, что от него требуется, тот взял Полковника на себя.
Похоже, конец нити у них в руках. Перед тем как отправиться на улицу Лепик, Мегрэ решил дождаться фотографий. Он знал — Местраль работает быстро. Чтобы унять нетерпение, комиссар принялся разбирать почту.
В половине одиннадцатого перед ним вырос фотограф с пачкой готовых снимков в руках.
— Вам не кажется, что теперь он выглядит помоложе?
— Пожалуй. Впрочем, похоже, он был не так уж и стар. Эксперт дает ему лет пятьдесят пять, не больше. По сколько отпечатков вы сделали?
— Каждая поза в пяти экземплярах, если, конечно, слово «поза» применимо к покойнику. Кстати, на этого вашего парикмахера так подействовала обстановка, что он, по-моему, чуть не грохнулся в обморок.
— Благодарю. Изготовьте мне еще отпечатки: они понадобятся всем газетам.
Мегрэ сунул в карман по два экземпляра каждого снимка, еще одну фотографию протянул Коко — самому настырному фотографу в Париже.
— Держите. Часть работы за вас уже сделали. Здесь наш неизвестный снят после того, как ему сбрили бороду и усы. Пускай ваше агентство распечатает фотографии и разошлет их в любые газеты по своему усмотрению.
Два снимка Мегрэ дал Ледюку, одному из самых молодых инспекторов.
— Отнесите в две наиболее популярные вечерние газеты. Поспешите: они выходят из типографии вскоре после обеда. Помните: снимки отдавать только в собственные руки главному редактору или секретарю редакции.
Затем Мегрэ проследовал в самый конец коридора и заглянул в кабинет, где Лурти отстукивал на машинке показания Полковника. Старичок снова вскочил.
— Не вставайте, прошу вас. Я хотел только показать вам вот это.
Он протянул Полковнику новые фотографии. Едва скользнув по ним взглядом, отставной вояка расплылся в улыбке.
— Это он. Теперь-то я уверен, что не обознался. Постарел, конечно, но это Вивьен и никто другой.
Комиссар кивнул Лурти, чтобы тот продолжал, и вернулся в комнату инспекторов.
— Бери шляпу, Торранс.
— Куда мы теперь?
— На Монмартр. Наша цель — улица Лепик.
Он показал инспектору фотографии.
— Вы велели сбрить ему усы и бороду?
— Да, сегодня утром. Ко мне только что приходил один восьмидесятипятилетний капитан в отставке. Утверждает, что узнал нашего незнакомца, хотя и не видел его последние двадцать лет.
— Кем оказался убитый?
— Вроде бы столяр-краснодеревщик. У него была мастерская на улице Лепик, и в один прекрасный день он исчез.
— Двадцать лет назад?
— Да.
— Семья у него была?
— Кажется, жена и дочь.
— Тоже исчезли?
— Нет. Остались жить в том же квартале.
Они взяли одну из небольших черных машин, что принадлежат уголовной полиции, и поехали на улицу Лепик, забитую тележками зеленщиц.
Дом 65-а оказался в начале улицы, на левой стороне.
— Постарайся приткнуть где-нибудь машину и догоняй меня. Я, наверно, буду у привратницы.
Привратница оказалась еще молодой и приветливой. Она посмотрела на комиссара сквозь стеклянную дверь привратницкой. Мегрэ постучал, и она открыла.
— Что вам угодно?
— Я комиссар Мегрэ из уголовной полиции.
— Вы по поводу кого-нибудь из наших жильцов? — удивилась она.
— Нет, меня интересует человек, который когда-то давно был вашим жильцом.
— Значит, я не обозналась.
— Что вы имеете в виду?
— Увидела вчера фотографию в газете и сразу вспомнила господина Вивьена. Я даже сказала об этом молочнице, но потом подумала и говорю ей же: «Нет, не может быть, что это он. Такой славный парень, такой труженик… Нипочем не поверю, чтобы он стал клошаром».
Мегрэ показал ей новые снимки, и в это время в привратницкую вошел Торранс.
— Это наш инспектор. Всмотритесь хорошенько в снимки.
— Да мне и всматриваться не надо — это он. Вчера я малость засомневалась только из-за усов и бороды. Вы, значит, велели его побрить.
Пристально глядя на фотографию, она добавила:
— Никак в себя не приду от изумления.
— Не помните ли вы, каким образом он съехал от вас? Заранее отказался от помещения? Вернул заказчикам мебель, которую брал на реставрацию?
— Ничего подобного. Просто ушел и больше не пришел, и никто у нас в квартале его с тех пор в глаза не видел.
— Кто-нибудь заявил в полицию о его исчезновении?
— Жена, наверно, заявила, не знаю. Она изредка приходила к нему днем. А дочка чуть не каждый день забегала. Прибежит, поцелует и дальше по своим делам… Они жили недалеко отсюда, на улице Коленкура, номера дома не знаю, там напротив была красильня.