— Здесь вот Мито живет, железнодорожник, мать у него умерла, а отец жив… Работает на поезде Тбилиси — Сочи. Одна жена в Сочи, другая здесь. А дом у него сам видишь какой… Нижний этаж — сплошная зала, триста человек уместится, — рассказывал шофер о сельском житье-бытье бывшему заключенному. — А это дом Миха… Кажется, при тебе закладывали. С тех пор все пристраивает и пристраивает, везет же некоторым!.. А здесь Каклуа живет, сторож заготзерна, по прозвищу «Воробей». Ты его должен помнить, он постарше тебя, старшие по возрасту всегда запоминаются, так уж устроено…
— Помню… Что за такой клад он откопал?! Словом, вижу, крепко вы за мое отсутствие на ноги встали, уехать мне, что ли?! — улыбнулся Важа и снова уставился в окно.
— Кто разжился, а кто нет… Иные твоей копейке завидуют, а сами деньгу лопатой загребают… Если ты фрукты везешь на Магадан, да еще со своими самодельными гирями, моим ли копейкам удивляться должен?! Что ни день под машиной валяюсь, запчасти на свои кровные покупаю…
— Может, мне раздеться и тебя одеть?! — насмешливо спросил Важа бывшего зятя и потянул ворот своего вылинявшего свитера, как бы собираясь снять его.
— Не дай бог до такой нужды докатиться, но… А вот дом мясника! Не дом, а дворец настоящий, сам видишь… Полк не полк, а батальон при необходимости разместит. Детей у него нет, на кой ему такая махина сдалась?!
— Нет детей? Ты не о Миха ли говоришь, мяснике Миха? У него ведь дочь была!..
— Хм, дочь! Ей только мигни — она и на спину… Ее стараниями приют можно бы открыть… Ее выродки весь свет заполнили, а мясник ни одного и близко к себе не подпустил, повыгонял всех. Пригульного улица окрестит, говорит…
— А твой дом который? — неожиданно спросил Важа.
— Вон интернат, это — слесарная школа, а здесь — филиал комбината бытового обслуживания, — шофер пропустил Важин вопрос мимо ушей, — к одной рубашке два левых, а то и два правых рукава пришивают эти наши «ателейщики».
— Твой дом который, спрашиваю?
— Мой… Стоит ли о нем говорить! Не замути твоя сестра воду, мы бы не хуже других устроились, но… Вон он, мой дом, снаружи, как говорится, врагам на зависть, а изнутри… Потолок валится, лампу и ту не подвесишь. Так-то обстоят дела… Собираю по копейке, пытаюсь что-то сделать… И если бы Веро, сестра твоя, не замутила воду, живи себе да радуйся, ан нет…
— Неужели? — невозмутимо спросил Важа.
— Ей-богу! Беднее меня и дома моего во всей деревне нет… Гроши подрабатываю… И алименты в срок плачу, да и другой разной заботой не обделяю.
Важа взял водительскую путевку и просмотрел ее.
— Меня коровьим вором должны называть, а тебя шофером? А ты ведь машинный вор, а?!
— Не я тебя так прозвал, вот привязался!
— Почему, говорю, тебя никто машинным вором не зовет, ты… А ну выкладывай дневную выручку! Давай выкладывай, ты же честный человек! Ты что мне сказки рассказываешь? Половину выручки в карман кладешь, дерьмо ты этакое!.. И не вздумай больше на мою сестру жаловаться, не то лапшу из тебя сделаю, слышишь? Езжай!
— Бензин кончается, а мне в гараж возвращаться…
— Езжай к колонке, заправишься!.. Ночной поезд не встречаешь?
— Нет, ради двух-трех пассажиров не стоит, да и тех частники хватают. Половина деревни на халтуру ездит, еще обидятся на меня ребята. И без того косятся…
Работавший на бензоколонке Важин побратим, узнав его, бросился к автобусу и расцеловал приятеля:
— Приехал, дружище! Вот здорово… Сейчас колонку закрою, посидим… Только не отказывайся, будь другом!..
— Нет, Мито, я еще и домой не заходил. Завтра-послезавтра встретимся, теперь уж я никуда не денусь, — отказался Важа и, обернувшись к шоферу, приказал: — Поехали!
Автобус тронулся… Мито соскочил на землю, помахал вслед отъезжающим.
Где-то на полпути дорогу им преградило стадо, возвращающееся с пастбища. Шофер долго сигналил, изо всех сил хлопал рукой о дверцу машины, тщетно стараясь пробить себе путь. Пришлось набраться терпения и с черепашьей скоростью ехать следом за низкорослыми коровами местной породы. Поравнявшись со столовой, Важа и шофер вдруг увидели, как оттуда выскочил парень лет двадцати и врезался в самую гущу стада; мгновение спустя в дверях появился второй и бросился вслед, прижимая платок к разбитому носу и ругаясь на чем свет стоит. Собрался народ и загородил дорогу так, что уже и скотине путь был закрыт.
Первый то и дело исчезал среди коров и появлялся в совершенно неожиданном месте, второй кидался за ним, и оба поносили друг друга, заглушаемые ревом встревоженной скотины. Разъяренный преследователь бил коров кулаками, пинал ногами, стараясь нагнать противника, в какой-то миг это ему почти удалось — лишь две коровы отделяли их друг от друга. В руках преследователя блеснул нож, но преследуемый снова исчез, и тот в ярости принялся колотить скотину рукояткой ножа, а коровам уже вовсе двинуться было некуда — в столь плотную кучу сбили стадо люди и машины.
Парень с ножом перелез через спины двух коров, но к тому времени его противник исчез. Мгновение спустя исчез и он сам. Шофер, внимательно наблюдавший за происходящим, оглянулся — Важи в машине не было. Участковый уполномоченный стоял на капоте машины, свистел и лихорадочно выискивал взглядом исчезнувших в стаде парней. Неожиданно в самой середине показалась рослая, фигура Важи. Появление его на миг еще более обострило ситуацию. Люди, ничего не понимая, недоуменно переглядывались, пока рядом с Важей не очутился обезоруженный преследователь. Потом обнаружилось и третье действующее лицо. Стадо начало медленно продвигаться, и автобус тронулся. Шофер что-то взволнованно объяснял стоящему на подножке уполномоченному, то и дело поглядывая на дорогу. Уполномоченный соскочил на землю и торопливо пробился к месту происшествия.
— Привет, Важа! — поздоровался он, издали протягивая руку.
Важа положил отобранный охотничий нож на спину коровы, увлеченной жвачкой, и пожал руку уполномоченному.
— Привет, Бидзо! Ну и ребята! — Он улыбнулся и посмотрел в сторону выбившихся из сил парней, усевшихся на испещренный навозом асфальт.
— С тех пор как площадок для борьбы поубавилось, так и драки участились, да еще с ножом. Нет, ты прямо как из сказки возник, а?! — Уполномоченный взял нож с коровьей спины и спрятал его в карман.
— Время сказок прошло, Бидзо, прошло. — Нотки сожаления зазвучали в голосе Важи.
— Зато охотники до потешных зрелищ размножились. — Уполномоченный кинул взгляд в сторону людей на площади и снова повернулся к Важе: — Ты заходи ко мне, непременно заходи!
— Зайду. Я еще и дома не был. А ты давно в органах?
— Да не очень. Одной звездой любуюсь, как видишь. — Он скосил глаза на погон младшего лейтенанта. — Непременно заходи ко мне. Я напротив сельсовета живу… Пошли! — обернулся уполномоченный к парням и открыл дверь автобуса.
Важа ел лобио. По его левую руку сидела сестра, справа — племянник. Мать стояла подле и вытирала платком заплаканные глаза.
— Такое телеателье отгрохали, а в мастерах у них кузнец ходит. Тебе ли откажут, тебя ли не возьмут?! Руки-то у тебя, все знают, золотые! — говорила Веро, ласково глядя брату в глаза.
— Или АТК, сынок, из Тольятти двоих русских пригласили, — вмешалась мать…
— Не из Тольятти, а из Горького, — поправил Гогия.
— Откуда ни есть, все одно — утопили их в крепленом вине, вот-вот сбегут, — сказала мать и прибавила: — Разве же тебя не возьмут?!
— Из камня воду выжму, мама, дай время, разберусь только…
— На тебя и надеемся, родимый, на одного тебя и надеемся…
Веро украдкой дернула мать за подол платья.
— Да разве я жалуюсь, дочка, но семью без мужчины сжечь надо, а пепел развеять по ветру, — договорила все же старушка.
— Узнают на керамическом о твоем возвращении и там засуетятся, пошлют за тобой… Трансформатор или какая-то чертовщина как-то у нас сгорела, возились-возились, ничего не получилось, пока из Тбилиси мастера не вызвали. Не будет тебе отдыха, золотым твоим рукам, — ворковала сестра.
— Ты ведь разбираешься в моторе «Жигулей», дядя? — неожиданно спросил племянник.
— Двигатели внутреннего сгорания все по одному принципу устроены, парень… А в чем дело?
— Владельцы «Жигулей» все в Гори или Тбилиси ездят ремонтировать. — У мальчика заблестели глаза.
— Сперва дом надо привести в порядок. Немного денег на мелкие расходы я скопил, сменю черепицу, завод тут же, под боком, стропила подновлю и о работе порасспрошу, конечно… К уполномоченному сходить должен. Уполномоченным, оказывается, Бидзину поставили, моего школьного товарища…
— Он часто о тебе спрашивал, родной ты мой. Покамест о нем добрая молва идет.
— Как здесь с материалами? Не трудно достать? Эх, сколько леса сплавили на сторону!
— Об этом пока не думай, сынок, наш завскладом такие цены на лес наложил, погоришь! Сперва за собой присмотри, свои дела приведи в порядок!
— А он сам-то не погорел пока? — спросил Важа, доедая лобио.
— Пока нет, сынок, пока нет, но и это время придет! Одно бревно за тридцать, а то и сорок рублей продает, сгори он совсем, а балки и стропила оценивает во сколько вздумается. Ты послушай меня, сынок, временно крышу толем покроем, а там, бог даст, встанешь на ноги и дом устроишь как должно. У Веро зарплата хорошая, две нормы вырабатывает, иссушила ее, правда, работа на этом заводе, чтобы зять наш так высох, сам-то как сыр в масле катается…
— Все образуется!.. Да и друзья меня не оставят, — сказал Важа и отодвинул миску.
— Друзья твои все при хорошем деле, сынок! Конечно, не оставят! А так, в твое отсутствие тяжелы были на подъем, редко кто о тебе справлялся…
Однако все сложилось иначе, чем предполагал Важа: друзья его, занятые своими делами, никакой значительной помощи оказать ему не сумели. Пригласили раз-другой, скорее из вежливости или чувства долга, чем из желания обсудить с ним дальнейшую его судьбу, и так напоили в придачу, что домой он вернулся пьяный в стельку. Об устройстве его на работу никто не заботился, ограничивались одними обещаниями… Если несколько человек и помогали ему разобрать крышу, то помочь заново перекрыть ее никто уже не пришел, и дядя с племянником вдоволь наползались по черепице…