— Жарко стало, перейдем в тень, — говорит Димитрий и берет шляпу. Ироди тоже берет шляпу и, опираясь на палку, встает. Старики уходят в беседку и здесь располагаются на голубой скамейке. Беседка радует взор своей красотой. Смелые побеги виноградной лозы, обвивающие железные перекладины и проволочки, напоминают зеленых ящериц, поднявших головки и собравшихся куда-то бежать. Солнце балует ярко-зеленые свежие побеги, могучая лоза тянет из земных недр соки, впрыскивает весенний нектар в юные стебли и ростки и на радость солнцу колышет их зеленой волной под золотыми лучами. Осмелевшие же побеги, словно боясь упасть с навеса, сцепились друг с другом кудрявыми усиками, обвили железные перекладины и подставки и, пока крохотные бусинки зеленых кистей еще не налились волшебным соком, образовали чудесную тень для человека. Старикам сейчас в тени приятнее, чем на солнце. Сидят они здесь, и разомлевшие их тела жадно впитывают прохладу.
— Вино-то киснет, — снова проговорил Ироди после долгого молчания. Сказал он это тихо, про себя, не поворачиваясь к Димитрию.
— А Рубена ты видел? — спросил Димитрий у Ироди.
— Видел, говорит, что у него нет.
— У Рубена должна быть, врет он…
— Сходил бы ты в торг, к Сордиа…
— И что мне ему сказать?
— Скажи, что у Рубена есть тарань, и пусть он нам ее даст.
— Что же мне, на старости лет из-за тарани попрошайничать?
— Я пойду от твоего имени.
— От моего имени пока хожу я сам…
Димитрий замолчал. Замолчал и Ироди, но он не сводил глаз с друга.
— Димитрий, — спокойно начал Ироди, — теперь маршала тебе уж никто не даст… Но и в чине никто не понизит, сходи к Сордиа. Говорят, что тарань распределяет он.
— К Чанчалейшвили пойду.
— А у кого же ты был вчера?
— Вчера его не было на месте.
— Черт с ним, сходи к Чанчалейшвили, он, наверное, позвонит Сордиа.
— Разве Гобронидзе не звонил ему? — спросил Димитрий у Ироди.
— Нет. Обещал позвонить и обманул.
— Может, вправду нет у них тарани, Ироди, а тебе кажется.
— Если бы я своими глазами не видел, не поверил бы, целую машину привезли к Рубену, я там стоял, когда ее разгружали.
— Тогда почему они ее не продают, для кого они ее прячут?
— Давай теперь выяснять, почему не продают, для кого прячут, а за это время все разберут и бог весть когда еще привезут! Возьми и сходи к Сордиа, Сордиа тебе не откажет…
— К Чанчалейшвили пойду.
— Делай как знаешь, — рассердился Ироди, — будь я Димитрий Баркалая, я бы знал, что мне делать!..
— Интересно, что бы ты сделал?
— Сходил бы к Сордиа и достал бы тарань.
— Решено! Иду к Чанчалейшвили. — Димитрий надел шляпу и встал. — Ты меня подождешь?
— Здесь буду ждать.
Димитрий не спеша отправился в путь, пересек парк и вышел на улицу. Перейдя на ту сторону, он скрылся в подъезде белого дома. Время от времени отдыхая и держась за перила, он поднялся по лестнице, прошел длинный коридор и открыл обитую черной кожей дверь. В приемной было много народу. Димитрий подошел к секретарше и назвал себя. Секретарша вошла в кожаную дверь и вскоре вернулась обратно, сказав Димитрию: «Входите». Чанчалейшвили тепло принял Димитрия.
— О, тарань, тарань! — Чанчалейшвили сглотнул слюну. — Позвоню Татейшвили, Сордиа Татейшвили не откажет. Ткемали, наверное, уже готово, Димитрий? С киндзой, с приправами!.. Ох, ох!.. С перцем!..
Чанчалейшвили взял трубку и набрал номер.
— Здравствуй, Михаил Васильевич…
«Приветствую дорогого Серго», — Димитрий ясно услышал голос Татейшвили. Чанчалейшвили отодвинул трубку от уха, в трубке, словно в микрофоне, все было слышно.
— Одна просьба к вам, Михаил Васильевич! Сейчас у меня мой друг Димитрий Баркалая, возможно, вы тоже его знаете…
«О-о, Барклай-де-Толли! Кто же его не знает!..» Димитрий оцепенел. Лучше бы ему провалиться сквозь землю, прежде чем явиться сюда. Димитрий покрылся холодным потом: «Неужели весь город зовет меня Барклаем-де-Толли?» Не думал он, что, кроме его сотрудников, кому-нибудь известно его прозвище.
— Так вот, Димитрию нужна тарань. Говорят, что она есть у Сордиа…
«Да, тарань, тарань, вобла! Сейчас неплохо бы ее отведать! Вместе со свежим ткемали, верно, Серго!.. Не клади трубку, сейчас же позвоню Сордиа. По другому телефону… Димитрий — золотой человек, передай ему от меня привет».
Чанчалейшвили прикрыл трубку ладонью и передал Димитрию привет от Татейшвили.
— Весьма признателен! — пробубнил Димитрий.
«Здравствуй, Евграфий Доментич!..» — послышалось снова в трубке.
— С Сордиа разговаривает, — шепнул Чанчалейшвили Димитрию, — слышишь?
Чанчалейшвили повернул трубку в сторону Димитрия так, чтобы старик своими ушами слышал, как благоволит Татейшвили к нему лично и к Димитрию.
«У нас с Чанчалейшвили одна просьба к тебе… Нужна тарань… Немного, килограмма два… не спекулировать же нам ею!.. К кому?.. К Рубену? Это еще что за Рубен?.. Да, да, знаю, как же. Значит, пойдем от твоего имени… Большое спасибо… Ты все слышал?»
— Слышал, большое вам спасибо, — рявкнул в трубку Чанчалейшвили, — значит, от имени Сордиа надо подойти к Рубену, туда, где большой рыбный магазин… Большое спасибо, Михаил Васильевич.
Чанчалейшвили положил трубку, достал платок и вытер пот со лба. Это был тучный мужчина с животом, начинающимся чуть ли не от самой грудной клетки, постепенно расширяющимся и только ниже пупа немного убывающим в ширину. Живот свисал жирными складками, подобно бараньему курдюку. Весь этот груз с большим трудом удерживали необъятные, приспущенные спереди, как у кинто, брюки. Кроме того, от природы он был наделен широкой костью, бог не пожалел для него ни плоти, ни крови, ни румянца. Если к этому еще добавить изрядный рост, то вас не удивит и его вес — Чанчалейшвили весил 120 килограммов. Вполне понятно, что такой махине справиться с небольшим бараном так же легко, как другому с куриным крылышком. Поглядели бы вы на Чанчалейшвили после хорошей трапезы — даже в абсолютном покое он весь полыхал огнем, в течение двух-трех часов обливался потом — шел трудный процесс переваривания пищи! И не дай бог в это время его потревожить по какому-нибудь делу! Как от сыпного тифа, его щеки и лоб покрывались красно-желтыми пятнами, на висках, шее и на носу выступали крупные капли пота. Он знал, что это с ним произойдет, но ради Димитрия себя не пощадил, достал ему тарань! Когда он положил трубку и вытер пот со лба, Димитрий на его лице прочитал: вот видишь, сколько пришлось потрудиться, но ради тебя я на все готов. Выразительно взглянув на Димитрия, Чанчалейшвили гордо произнес:
— Вот и дело с концом!
— Большое тебе спасибо, Серго, дорогой! — Димитрий встал и протянул Чанчалейшвили руку на прощание.
Чанчалейшвили пыхтя проводил Димитрия до двери кабинета, еще раз пожал ему руку и сказал:
— Заходите, Димитрий, дорогой, не стесняйтесь. Я всегда к вашим услугам.
Чанчалейшвили почему-то захохотал. Совсем неуместным и бессмысленным был этот смех. Димитрий, отведя от него глаза, прикрыл за собой черную дверь, надел на бритую голову шляпу и грустно начал спускаться по лестнице. Выйдя на улицу, он подумал: «Убить мало этого Ироди!..»
Когда Димитрий и Ироди пришли в магазин, Рубена на месте не оказалось. Только что был, скоро вернется», — сообщили им сотрудники. Торговый зал магазина был просторный, с высоким потолком. От одной стены до другой тянулся длинный прилавок, за которым стояли продавцы рыбного отдела в белых халатах. Видно было, что магазин имел несколько отделов, в одном углу торговали даже пивом. Там толпился народ. Димитрий и Ироди выбрали уголок посвободнее и пристроились на опрокинутой возле окна бочке. Прямо перед ними был расположен прилавок с рыбными консервами и папиросами, консервов никто не брал. Продавец сидел и грязными руками ел хлеб с колбасой. Ироди, опираясь на свою палку, подобрался к продавцу консервов.
— Сынок, если бог даст и Рубен появится, он через эти двери должен войти?
— Других дверей у этого магазина нет, — холодно ответил продавец консервов, откусывая свой хлеб.
— Значит, Рубен войдет в эти двери и пройдет сюда? — не отставал Ироди. Продавец кивнул. Ироди задумался, но сколько бы он ни думал — другого выхода не было; надо было сесть на бочку рядом с Димитрием и ждать Рубена. Он так и поступил. Не шевелясь, тихо сидели старики. Димитрий злился. Он злился не на Рубена, а на себя, что послушался Ироди и ввязался в это дело.
— Не придет Рубен, — сказал Димитрий. — Вот увидишь.
— Если не придет, возьму и пойду домой! Подумаешь, дело какое!
Вдруг в зале откуда-то появилась женщина с метлой, тазом и тряпкой; Подойдя к Димитрию, она все это имущество сложила у его ног. Продавец консервов закрыл двери и объявил покупателям, что начинается перерыв.
— Вот видишь! Давай уйдем отсюда, пока нас не вытолкали взашей! — сказал Димитрий, встал и пошел к выходу. Ироди последовал за ним. И надо же, прямо в дверях столкнулись они с Рубеном. О, как обрадовался Ироди!
— Вот тебе и не придет, вот тебе и не придет! — вскричал обрадованный Ироди и, постукивая палкой, последовал за Рубеном в магазин. Димитрий остался на улице. Ему недолго пришлось ждать. Нагруженный таранью Ироди вскоре вышел из магазина. Старики медленно побрели к дому.
Вечером Ироди принес «изабеллу». К этому времени у невестки Димитрия, которая заранее начала готовить ужин, на кухне уже поспевал гоми. Димитрий принес нарды.
— Не привезла невестка внука. Показал бы я его тебе, знаешь, какой он парень? Вылитый Баркалая!
— Сколько ему лет?
— Во втором классе учится, прямо замучили ребенка: то музыка, то английский… Не привезла она его, сказала, что занимается.
— Мои внуки уже большие, не нуждаются в дедушке.
— У меня тоже этот один остался, остальные уже выросли. Завтра воскресенье, может, пойдешь с нами в зоопарк?
— Почему бы и не пойти!.. Давай играй!
— Это шаши… это ду…